Текст книги "Шотландия. Автобиография"

Автор книги: Артур Конан Дойл

Соавторы: Роберт Льюис Стивенсон,Даниэль Дефо,Вальтер Скотт,Кеннет Грэм,Уинстон Спенсер-Черчилль,Публий Тацит,Уильям Бойд,Адам Смит,Дэвид Юм,Мюриэл Спарк
сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 48 страниц)

Голод, 1696 год
Патрик Уокер

В конце семнадцатого столетия семь лет дурной погоды и неурожаев привели к голоду, столь суровому, что пятая часть населения – около 200 000 человек – была вынуждена просить подаяния. В стране свирепствовала смерть. Некоторые верили, что из-за преследований ковенантеров на Шотландию обрушилось проклятие. Иные считали, что шотландцев карают за изгнание Джеймса VII. Общую картину набросал беллетрист Патрик Уокер.

Неслыханные мучения терпели мы на протяжении семи лет, каковых не случалось прежде, и не бывало ранее таких зим и лет, когда бы урожай бывал столь скуден, а жар светила ничто не умеряло, и потому наблюдался немалый падеж домашнего скота, крылатой дичи и даже насекомых, так что едва ли можно было увидеть лягушку или овода; и скот стригли в неурочное время – одни в ноябре и декабре, а иные в январе и феврале. И во многих городах и деревнях смерть собирала свою подать, у людей отнимались руки и ноги, когда трудились они на стуже и в снегу, и многие просто падали и уже не вставали, а плоды гнили на земле, и не было от них пользы ни человеку, ни зверю, да и цвет у них был нездоровый.

Еды сделалось мало, так что давали два шиллинга за пек зерна, и то еще требовалось оное отыскать. И многие уже спрашивали не где им прикупить серебра, но где найти еды, чтобы выменять на серебро. Я видел, как торговали на рынках, как женщины всплескивали руками и разрывали одежды, восклицая: «Как можем мы вернуться домой, где наши дети умирают от голода? Они не ели мяса уже два дня, и нам нечего им дать».

И по причине того, чтобы мучения сии затянулись надолго, смерть стала делом совершенно обычным, так что живые утомились хоронить умерших, и я видел тела, влекомые на слегах, даже не завернутые в саван, не говоря уже о гробах…

Дарьенская авантюра, 25 декабря 1699 года
Преподобный Арчибальд Стобо

Завершившаяся катастрофой Дарьенская экспедиция – одна из черных вех в экономической и политической истории Шотландии. Она обернулась такими денежными потерями, что страна едва не обанкротилась, и это отчасти способствовало заключению союза с Англией в 1707 году. Шотландская компания торговли с Индиями и Африкой, более известная как Шотландская Дарьенская компания, сулила небывалое процветание, собираясь торговать с Центральной Америкой и Африкой. Набрав 400 000 фунтов стерлингов, что составляло примерно половину доступного капитала в стране, компания основала первое поселение – в Дарьене на побережье Панамы. Пять кораблей высадили на берег 1200 шотландцев в ноябре 1698 года, но уже следующим летом поселенцы бежали, лишившись 300 человек; еще 150 умерли в море на обратном пути. Им пришлось столкнуться с враждебностью испанских колонистов и даже англичан, которым запретили с ними торговать, а страшнее всего были тропические болезни и недостаток продовольствия. Вскоре после бегства первых поселенцев прибыл второй флот, который привез еду и людское пополнение, а затем подошел и третий флот. На борту «Восходящего солнца», одного из кораблей последнего, находился преподобный Арчибальд Стобо; всего в экспедиции насчитывалось четверо священников. Он покинул Шотландию 20 августа 1699 года и по прибытии в Новый Свет узнал, что слухи о гибели колонии подтвердились и что условия для жизни тут и вправду тяжелые. Впоследствии Стобо сошел с корабля в Каролине и в Шотландию уже не вернулся.

В день 20 октября мы достигли тропиков, и каждому, кто прежде не бывал в тропиках, как заведено у тех, кто плавает в Восточную или Западную Индию, выдали по бутылке бренди и фунт сахара, и многие так перепились, что это прискорбно сказалось на их здоровье. Ноября 9 числа мы увидели землю, что немало нас обрадовало, ибо мы не видели земли уже шесть недель. Это были острова: Антего, коим владели англичане, Монсеррат, им же принадлежащий, Редонда, совершенно ничейный, и Невис, также английский. Наши советники сочли необходимым с Монсеррата отписаться директорам и друзьям в Шотландии и дать всем знать о том, что с нами пока все благополучно, а поскольку для этого им пришлось сойти на берег, прихватили они с собой несколько бочонков, дабы набрать пресной воды. Губернатор же позволил им наполнить водой всего одну бутылку и сообщил, что ему запрещено оказывать какую бы то ни было помощь шотландской колонии, однако на острове нашлись некие джентльмены, отлично знакомые с нашими офицерами, и последние сошли на берег и привезли апельсины, ром и сахар, а также узнали, что колония покинута, а жители расселились на голландских, французских и английских плантациях, чему никто из нас не поверил.

Миновав эти острова, мы не видели земли до 18 ноября, когда обнаружили землю Карфагинскую, в пятидесяти лигах от Дарьена. Накануне, 17 числа, Господь прибрал к себе мистера Александра Далглиша, каковой скончался от лихорадки. А ночью того же дня мы потеряли в тумане «Малую надежду», и она не объявлялась вплоть до 26 числа. В число 27 (или 29) пути приплыли два индейца на своих каноэ, и мы были к ним весьма добры и радушны, и они провели у нас ночь, хотя мы их почти не понимали…

В последний день ноября мы вошли в Каледонскую бухту, уповая встретить теплый прием, но жестоко обманулись в своих ожиданиях, ибо колония оказалась и вправду покинутой, а наши соотечественники исчезли. Но промышлением Божиим нашлись в бухте два английских шлюпа, один из Новой Англии, капитан Томас Драммонд, и с ним были несколько соотечественников, каковые приплыли сюда, чтобы встретить нас. Второй шлюп был с Ямайки, и капитан Драммонд встретил его по пути и убедил идти сюда, чтобы поведать нам о гибели колони и о причинах, к ней приведших. Выяснилось, что оставили колонию 20 июня 1699 года. Причины же капитан Драммонд упомянул следующие: 1) страшная болезнь, из-за которой не осталось рабочих рук; 2) нехватка продовольствия; 3) ни весточки из родной Шотландии, ни слова в ответ на письма; 4) угроза нападения испанцев, каковой подвержены и мы сами; 5) распри между советниками, которые обернулись ссорами между колонистами, например, по поводу кораблей; несколько раз предотвращенные, в конце концов они стали непереносимыми. О кораблях же капитан сказал, что тот, который звался «Снег» (на самом деле «Дельфин». – Ред.),затонул у побережья, «Святой Андрей» ушел на Ямайку и был там задержан за долги колонии, «Единорог» и «Каледония» ушли в Новую Англию, причем «Единорог» был более непригоден к плаванию, а «Каледония» же двинулась обратно в Шотландию. Два шлюпа, нас встретившие, были нагружены провиантом, закупленным советниками.

Еще нашлись пятеро с кораблей Джеймисона и Старка, которые поведали, что сталось с их кораблями и командой. Они высадились тут 10 августа 1699 года. Корабль Джеймисона сгорел в бухте, и его остов до сих пор виден. Говорят, пожар устроила блудница, которую Джеймисон привез с собой: она пожаловалась капитану на помощника, который заведовал раздачей масла, бренди и прочего. Джеймисон велел посадить того под замок, и место помощника занял сам капитан, но однажды он напился и уронил горящую свечу на бочонок с бренди; пламя не удавалось погасить, несмотря на все усилия, и так были потеряны корабль и продовольствие, но не люди. Поговаривали, что и корабль Старка едва уцелел. Когда пожар занялся, капитан обрубил канаты и велел править прямо на другое судно, однако то с превеликим трудом сумело увернуться. Мистер Старк ушел на Ямайку, где офицеры продали колонистов (так говорили) по самой малой цене за сахар и бренди. Вот вкратце и все о тех, кто уплыл перед нами.

Что же касается нас, то на следующий день после нашей высадки, то есть 1 декабря 1699 года, на берегу подняли шотландский флаг, весьма торжественно, с пальбой из пушек, распитием бренди и т. д. После всего советники и офицеры созвали общее собрание, чтобы решить, оставаться ли здесь, и после долгого обсуждения было решено, что мы остаемся и будем обустраиваться. Подсчеты показали, что продовольствия у нас, если отмерять строго, на полгода, и каждому причитается полфунта хлеба, столько же говядины и треть чарки бренди в день, а потому решили отправить корабли на поиски провизии и погрузить на борт всех, кто был непригоден к труду. Весть об уходе кораблей и о том, что они пойдут на Ямайку, побудила некоторых попытаться захватить корабли, чтобы впоследствии использовать их в своих целях. Этот заговор своевременно раскрыли, и одного из зачинщиков повесили 20 декабря. В день его казни на берегу Каледонской бухты священники впервые совершили церковный обряд. В последний день декабря, выпавший на субботу, мы впервые молились на берегу, а в следующую среду держали пост и возносили хвалу Господу. Если в скором времени не придут депеши из Шотландии, нам придется покинуть поселение, как сделали те, кто приплыл прежде нас, ибо продовольствия у нас меньше, чем мы считали сначала, да и многие оказались обессиленными из-за недугов…

Что же до местности, в которой мы очутились, она весьма удобна для возведения укреплений, но не слишком хороша для плантаций… Участок, на котором построена колония, изобилует невысокими холмами, не считая того места, где стоит форт, и здесь негде сажать семена, ибо земля болотистая, и тут множество крабов, каковые уничтожают все посевы. Вдобавок здешний климат чрезвычайно неблагоприятен. И тут не растут плоды, пригодные к употреблению в пищу, нужно пройти 3 или 4 мили вглубь, к поселениям индейцев. Вот там жить вправду хорошо и в изобилии встречаются плоды, как-то: бананы, картофель и прочие, но нам приходится за них платить вдвое против обычной цены. Край сей богат птицей, дикими кабанами, обезьянами и т. д., но поймать их нелегко, потому что леса тут весьма густые, и невозможно сквозь них пробраться, если не знать тропок, протоптанных индейцами, а таковые попадаются крайне редко. Вкратце же можно землю сию назвать страной чудес…

Тут нередки грозы с молниями и громом, а когда начинается дождь, то кажется, что на вас пролилась вся влага небесная. Зимой здесь еще можно дышать, но говорят, что с марта до начала декабря непрерывно льет дождь и очень душно…

Что касается местных жителей, они мало примечательны, живут в бедности, сопоставимой с нищетой. Их заботит лишь то, что происходит здесь и сейчас. Они питаются плодами, которые выращивают на своих плантациях… время от времени промышляют птицу или кабанов и пойманную дичь жарят на костре, покуда она не обуглится. Всем этим занимаются мужчины; женщины готовят повседневную еду и прядут, а также делают из древесной коры гамаки для лежания, и эти гамаки растягивают между двумя деревьями. Из одежды у них только то, что на них надето, и то, что они получили от нас, лишь женщины надевают еще фартуки, которые сами же шьют. Местные женщины весьма скромны…

Это люди жадные и завистливые, особенно их привлекает холстина. Говорят они на диковинном языке, который невозможно разобрать. Некоторые звуки в нем настолько причудливые, что ни один разумный человек не сможет их повторить. Наиболее охотно они учатся, а некоторые уже научились, у наших людей дурным повадкам. Если их что-то сердит или злит, они кричат: «Разрази меня гром» или «Ах ты, сукин сын!»

За путешествие умерли почти 160 человек, не считая тех, кто скончался здесь…

В первый день нового года позволено было вынести бочонки со спиртным, и все перепились и пошли гулять по кораблям, и двое свалились за борт, причем один, покуда голова его не скрылась под водой, не переставал божиться и сквернословить.

Союз между Англией и Шотландией, 1707 год
Даниель Дефо, городской совет Стерлинга, Джордж Локхарт из Карнуэта

В период, о котором идет речь, широко распространилось мнение, что кучка богатых шотландцев организовала объединение шотландского и английского парламентов, преследуя собственные цели. И пусть позднее выяснилось, что союз принес немало пользы и даже выгоды и Шотландии, и Англии, это событие получило неоднозначную оценку, а некоторые националисты сожалеют о нем до сих пор. Не подлежит сомнению, что в месяцы, предшествовавшие заключению союза, народное негодование достигло беспрецедентного накала: приводились многочисленные, обоснованные доводы против, кое-где отмечались мятежи, и властям приходилось это учитывать.

Писатель и агент правительства Даниель Дефо был направлен в Шотландию, чтобы изучить настроения в стране. Ему вменялось общаться с народом и убеждать шотландцев поддержать унию, каковую он сам считал выгодной для обоих королевств. С немалым изумлением он обнаружил, что шотландцы отнюдь не разделяют его воззрений, даже в Эдинбурге.

Я пробыл там недолго, но услышал громкий шум и, выглянув наружу, увидел, что по Хай-стрит движется огромная толпа, и барабанщик впереди, и все они вопят и кричат, что Шотландия должна быть заодно. Никакой унии! Никакой унии! Английские собаки – и тому подобное.

Не могу сказать, что у меня не возникло дурных предчувствий, да и печальная участь г-на де Витта не выходила из головы (этот голландский государственный деятель был растерзан толпой в Гааге. – Ред.),особенно когда сия толпа накинулась вдруг на некоего джентльмена, который имел неосторожность сказать что-то, что им не понравилось, прямо под моим окном.

Он отважно защищался и звал на помощь стражу, каковая оказалась неподалеку и с готовностью обнажила клинки и двинулась на толпу. В итоге они спасли джентльмена, а того, кто на него нападал, забрали в тюрьму.

К тому времени уже весь город был охвачен недовольством. В стражников летели угрозы и камни, а еще толпа затушила все огни, и потому никто не отваживался выходить да улицу, да и в окнах свет не зажигали из опасения, что кто-нибудь швырнет камень.

Петиция от городского совета Стерлинга, возражающая против унии, типична для настроений в шотландском обществе тех лет.

18 ноября 1706 года

ЕГО МИЛОСТИ ИХ ВЕЛИЧЕСТВ ВЫСОКОМУ КОМИССАРУ И ПАРЛАМЕНТУ

нижайшее обращение от провоста, бальи,

городского совета и прочих обитателей города Стерлинг

Обсудив и рассмотрев великое дело объединения двух народов, о котором много говорилось в печати, рассудили мы, что нашей наипрямейшей обязанностью перед сей страной и ее жителями является выражение нашего отношения к сему делу, каковое смеем покорно представить вашей милости и достопочтенному парламенту. Желаем мы истинного мира и дружбы и ненарушимого соседства с Англией… однако полагаем мы, что союз, каковой ныне хотят заключить, ляжет тяжким бременем податей на сию страну, ведь всякие выгоды свободной торговли покуда существуют лишь на бумаге, да и будут определяться англичанами в парламенте Британии, а последние, если пожелают, смогут изрядно воспрепятствовать нашей торговле, если та покажется им помехой.

Еще союз этот может оказаться разрушительным для наших мануфактур, губительным для нашей веры и церкви, а также для наших прав, законов, свобод и для всего, что мы столь ценим. Почему должны мы подчиняться и повиноваться тем, чьи интересы и чьи принципы, каковых они истово придерживаются, могут привести к тому, что мы и остальные королевские города сей страны лишимся в значительной степени нашего основополагающего права быть представленными в законодательной власти, хотя наше государство одно из старейших в мире, и получится тогда, что наши прославленные патриоты понапрасну проливали в его защиту свою кровь? Наш парламент есть то, что нам дорого, и если его устранить, окажемся мы и вся страна под ярмом, какового не сможем вытерпеть, а роковые последствия этого жутко даже воображать…

Якобит и противник унии Джордж Локхарт описал Эдинбург 1706 года, в последние дни дебатов относительно союза.

В эти дни… Парламентский переулок и внешний двор парламента запружены людьми всякий день, когда собирается парламент, и людей множество, все выкрикивают что-то против унии и бросают весьма вольные упреки тем, кто ратует за ее принятие: комиссара (маркиза Куинсберри. – Ред.),когда он шел к зданию, проклинали и бранили в лицо, а герцога Гамильтона (лидер Национальной партии. – Ред.)всегда сопровождают бесчисленные добровольные помощники и вообще молодые люди, когда он идет от парламента к аббатству или обратно, и все желают ему бороться за страну и не отступать. А накануне 23 октября три или четыре сотни таких сопровождающих, едва герцог от них ушел, двинулись все вместе к дому сэра Патрика Джонстона (их «ненаглядного» провоста, одного из комиссаров, жарко призывавшего к принятию унии и сидевшего в парламенте рядом с депутатами от Эдинбурга), кидали камни в окна, разломали ворота и ворвались в дом, но его самого не нашли, так как он успел бежать, иначе был бы разорван в клочья. Оттуда толпа, каковая значительно возросла в численности, пошла по городским улицам, угрожая расправой всем, кто поддерживал унию, и так продолжалось четыре или пять часов; только ближе к трем часам утра отряд стражи был отправлен к воротам Нетерброу-Порт, чтобы отогнать людей и оборонять здание парламента. Нельзя описать в словах, сколь велик был испуг придворных, когда они увидели, что происходит. До сей поры они не верили, или делали вид, что не верят, в недовольство народа унией, но теперь-то убедились и устрашились за собственные жизни, ибо стало ясно, что дело с унией застряло костью в шотландской глотке. Против унии были и молодые, горячие и несдержанные, и старцы, умудренные сединами, и даже солдаты, когда выдвигались к воротам Нетерброу, говорили, как передавали, друг другу: «Почему должны мы разгонять тех, кому дорога наша страна?» и «Пусть у нас есть приказ, мы и сами знаем, что делать». Когда толпу рассеяли, стража разместилась в Парламентском переулке, у Уэйхауса и ворот Нетерброу-Порт, армия же, как пехота, так и конница, пошла маршем к Эдинбургу, и так продолжалось во время всей парламентской сессии: комиссар (будто его вели на виселицу) каждое утро проходил от здания парламента до Креста (где ожидал его экипаж) между двумя шеренгами мушкетеров и отправлялся оттуда в аббатство, а Конная гвардия окружала карету, а под вечер к ней присоединялась и пехота…

Правительство нисколько этому не радовалось, и потому на следующий день после бесчинств толпы состоялась встреча Тайного совета, на которой было решено стражу не отводить и выпустить прокламацию, запрещающую собрания; отныне все должны были очистить улицы, едва прогремит барабан, а стражникам приказали стрелять в тех, кто не подчинится, и пообещали, что не будут преследовать за убийство… Придворные, снедаемые страхом за свою жизнь, забыли о достоинстве, благородстве и здравом смысле, зато охотно одобряли всевозможные запреты и угрозы… Тем не менее его милость исправно осыпали оскорблениями и проклятиями, стоило ему появиться на улице, а если заседание парламента затягивалось до вечера, и его, и охрану дружно забрасывали камнями… Так что ему частенько приходилось нестись галопом, чтобы не пострадать.

Побег якобита из Тауэра, 23 февраля 1716 года
Уинифред Найтедейл

Якобитское восстание 1715 года, вспыхнувшее вслед за восшествием на престол Георга I, возглавил граф Мар, и восставшие пользовались столь широкой поддержкой в Шотландии, что, казалось, непременно должны победить. Увы, этого не случилось, и даже прежде, чем Старший Претендент успел высадиться в Шотландии, восставшие потерпели разгромное поражение в битве при Шерифмуре 13 ноября: королевские солдаты справились с превосходившим их численностью, но лишенным толкового полководца войском Мара. Одним из побежденных и попавшим в плен был Уильям Максвелл, пятый граф Найтедейл, которого заключили в лондонский Тауэр и собирались казнить 24 февраля 1716 года. В письме к своей сестре супруга графа рассказывает, как придумала хитроумный план спасения, когда узнала, что среди всех узников лишь ее муж лишен права на амнистию.

Янезамедлительно покинула палату лордов и поспешила в Тауэр, где поведала стражникам, притворяясь радостной и веселой, что принесла узникам добрые вести. Мол, я хочу развеять их страхи, ведь палата приняла обращение в их пользу. Еще я дала стражникам денег, чтобы они выпили за лордов и за его королевское величество; впрочем, сумма была невелика, поскольку я подумала, что если буду слишком уж щедрой, они могут что-то заподозрить, а вот малая толика денег поможет завоевать их расположение – до казни оставалось всего два дня.

На следующее утро я не смогла поехать в Тауэр, потому что мне пришлось улаживать множество дел, однако вечером, когда все было решено и готово, я послала за миссис Миллз, с которой мы делили кров, и поведала ей подробности своего плана по спасению моего мужа, лишенного королевского прощения; это была последняя ночь перед казнью. Я сказала, что у меня все готово и что я рассчитываю на ее помощь, иначе мой муж так и останется в заключении. И велела спешно собираться, ибо у нас совсем нет времени. Также я послала за миссис Морган, которую обычно звали Хилтон; с нею меня познакомила моя милая горничная Эванс, за что я ей весьма признательна. Ей я тоже изложила свой замысел; она была очень высокой и тонкой в кости, и я попросила ее надеть под плащ еще один, предназначенный для миссис Миллз, которая должна заменить моего мужа. В ту пору миссис Миллз была в положении и потому вполне походила на моего супруга не только ростом, но и комплекцией. Пока мы ехали в экипаже, я не переставала говорить, чтобы у них не возникло соблазна предаться размышлениям. Изумление, с каким они выслушали мой план, побудило их согласиться, а о последствиях они не задумались, чему я была несказанно рада. По прибытии в Тауэр я повела с собой миссис Морган, поскольку правилами дозволялось проводить лишь одного человека. Она пронесла одежду, каковую мы собирались оставить миссис Миллз. Когда она избавилась от своей ноши, я проводила ее обратно к лестнице и по пути громко сказала, что прошу прислать мою служанку, дабы та помогла мне переодеться, и что, если та не спешит, я могу опоздать к вечернему рассмотрению прошений о помиловании. Миссис Морган благополучно вышла, а я спустилась по лестнице навстречу миссис Миллз, каковая из предосторожности прижимала к лицу носовой платок, что вполне естественно для женщины, прибывшей проститься с другом накануне его казни. Я особо попросила ее войти именно так, чтобы мой муж сумел выйти схожим образом. Ее брови были светлыми, а брови моего супруга – темные и очень густые; но я приготовила краску, чтобы это скрыть. Еще я привезла с собой парик того же цвета, что и волосы миссис Миллз, а мужу намазала лицо белилами и накрасила румянами, чтобы скрыть щетину, сбривать которую не было времени. Все эти средства я припрятала в Тауэре заблаговременно.

Бедные стражники, которые были мне признательны за вчерашнее вознаграждение, позволили нам пройти и бдили не столь тщательно, как обычно; более того, они были убеждены, поскольку я вчера так им сказала, что узники получат помилование. Я велела миссис Миллз снять чепец и надеть другой, который я для нее принесла, и вывела ее из камеры моего мужа, а проходя через соседнее помещение, где присутствовали несколько человек, я со всей заботливостью проговорила: «Моя дорогая миссис Кэтрин, поспешите прислать мне мою горничную, она явно не подозревает, который час, и очевидно забыла, что сегодня слушания о помиловании; если я пропущу заседание, моего мужа ничто не спасет, ведь завтра будет слишком поздно. Поторопите ее, насколько возможно, я не найду себе места, пока она не придет».

Все в помещении, а это были в основном жены и дочери стражников, наперебой выражали мне сострадание, а часовой предупредительно распахнул перед нами дверь. Проводив миссис Миллз, я вернулась к мужу и принялась его одевать. Я позаботилась, чтобы миссис Миллз уходила в слезах, чтобы мой супруг мог сойти за расстроенную и рыдающую женщину, тем более что платье у них было одинаковым. Когда он почти закончил переодеваться, я увидела, что снаружи темнеет, и испугалась того, что нас может выдать свет свечей, а потому сказала, что пора идти; мы вышли из камеры, он держал меня за руку, а я говорила с ним ласково и утешительно и кляла Эванс, чья небрежность якобы лишала меня последней возможности спасти супруга.

И я сказала: «Моя дорогая миссис Бетти, ради Бога, приведите ее, пожалуйста; вы знаете, где я живу, и если вам дороги наши отношения, сделайте это для меня; не могу передать, как мне тяжело». Стражник отомкнул замок, и мы спустились по лестнице, причем я продолжала умолять «миссис Бетти» о поддержке. Когда мы вышли из дверей, я пустила мужа вперед, опасаясь, что часовой углядит его вовсе не женскую походку, и все твердила о том, как «она» может меня выручить.

У подножия лестницы нас встретила милая Эванс, в чьи руки я его и отдала. Я заранее предупредила миссис Миллз, чтобы та ждала поблизости, на случай, если все пройдет гладко. Мой супруг считал, что успех почти невозможен, и его изумление, когда он увидел нас, было таково, что он едва не лишился чувств, однако Эванс его успокоила пожатием руки, не проронив при этом ни слова, и отвезла к своим друзьям, на которых можно было положиться, и те его укрыли в безопасности. Совершив все это, она вернулась и отыскала миссис Миллз, которая к тому времени уже оправилась от удивления. Они вместе поехали домой, подыскали надежное укрытие и переправили моего супруга туда.

Я же, якобы отослав молодую даму с поручением, вынуждена была подняться по лестнице и вернуться в камеру своего супруга, по-прежнему притворяясь, что страшусь опоздать на слушания, так что все вокруг мне сочувствовали. В камере я заговорила с мужем, как если бы он был там, и отвечала на свои вопросы, изо всех сил подражая его голосу. Я ходила по камере, как если бы мы и вправду разговаривали, пока не сочла, что убедила стражников достаточно и что мне пора позаботиться о себе.

Я открыла дверь и встала так, чтобы в соседнем помещении было слышно мои слова, но чтобы в камеру никто не мог заглянуть. Я пожелала супругу спокойной ночи и прибавила, что, должно быть, случилось нечто невероятное, чтобы Эванс настолько пренебрегла своими обязанностями, ведь она всегда чрезвычайно дотошна и пунктуальна; так что мне необходимо уйти, и если ворота Тауэра будут еще открыты, когда я покончу с делами, то я вернусь, но он может не сомневаться, что я в любом случае окажусь тут с самого утра, едва в Тауэр начнут пускать, и льщу себя надежной, что принесу добрые вести.

Затем, прежде чем закрыть дверь, я накинула щеколду на засов, чтобы камеру можно было открыть лишь изнутри. После чего захлопнула дверь и сказала на выходе слуге, который только что появился, что мой муж просил не тревожить его, поскольку хочет помолиться, а потом он сам позовет, чтобы принесли свечи. Я спустилась по лестнице и окликнула извозчика. Экипажей было несколько, я села в один и поехала домой, где ждала бедная миссис Маккензи, готовая подать новое прошение о помиловании в случае, если моя затея провалится. Я сказала ей, что никакие прошения нам больше не нужны, ибо мой супруг счастливо покинул Тауэр и сбежал от врагов, но вот где он сейчас, этого я не знаю…