Текст книги "Жатва. Том 1 (СИ)"

Автор книги: Артем Мичурин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 24 страниц)

Глава 28

«Что радует тебя больше всего?» – такой вопрос однажды задала мне юная особа, которой я доверял. Как сейчас помню, у меня в руках была стальная кружка с пятидесятиградусным самогоном степени очистки «слеза осиротевшего ребёнка», а у неё – довоенный балисонг с титановыми рукоятями и клином из порошковой стали запредельной твёрдости, который я выменял на двух рабов. «Только не говори, что тишина» – засмеялась она, повернув лежащую на моих коленях белокурую голову и глянув снизу вверх такими любящими голубыми глазами. Я отхлебнул из кружки и, сделав жизнеутверждающий «а-а-ащ-щ-щ», ответил, что это, разумеется, геноцид. Я солгал. Просто, не хотелось разрушать образ, который она избрала примером для подражания. Геноцид – штука классная, глупо отрицать, но есть кое-что получше. Кое-что, доставляющее больше удовольствия. И это – собственная правота. Так ли уж часто мы бываем правы, м? Вовсе нет, если подумать. Скажу больше, наша правота – исключение из правил. Да, и именно поэтому она нас так радует. В мире, любом, слишком много хаоса, чертовски сложно предугадать, как будут развиваться события. И когда мы оказываемся правы, хочется кричать на весь мир: «Я же говорил!!! Я говорил, мать вашу ети, сосите хуй, ахахахаха, ну и кто теперь уебан, кто уебан!!!». Нда... Собственная правота – она, как чёрная икра на крестьянской свадьбе, как спор об экзистенциальности русской культуры посреди кабацкого разгула, как жемчуг в свином говне. Собственная правота, пусть даже единовременная, наделяет нас некой первородной силой. Мы ощущаем свою сопричастность к... Божественному? Да, пожалуй. Есть только одна загвоздка – наша собственная правота должна быть хоть кем-то признана.

– Ничего не хочешь сказать мне? – попытался я завязать разговор с молчащим всю дорогу Волдо.

Тот тяжело вздохнул и после долгих колебаний, наконец, утвердительно тряхнул башкой:

– Да. То есть... Ну, не то, чтобы прям хочу. Мне нужно подобрать слова.

– Подобрать слова? Эти стражники тебе яйца оторвали? Просто признай, что был неправ. У мужиков так принято. Косячишь – признаёшь за собой косяк, угу. Раскаяние – первый шаг к искуплению.

Пацан довольно-таки дерзко усмехнулся и помотал головой.

– Что? Я тебя рассмешил?

– Вы же не признание моих косяков хотите услышать. Вы хотите от меня признания, что вы были правы, во всём.

– Не вижу разницы.

– Но она есть. И да, вы были правы, я не выживу без вас. Сколько я протянул, полночи? Утром меня отправили бы в Шафбург, а там бы вздёрнули. Ну или сожгли бы. Я же подмастерье колдуна. Это чудо, что вы пришли за мной. Сидя там в клетке, я молился всем богам, которых знаю. Молился именно об этом. Наверное, потому, что больше молиться было не о чем. Никто, кроме вас, не помог бы. И вы пришли. Знаете, когда дверь распахнулась, и вы переступили порог с мечом в руке, я едва удержался чтобы не упасть на колени. И вы даже не представляете, насколько безразличны мне были судьбы всех детей вместе взятых. Да, я не герой. Собственная шкура мне дороже чего угодно. Так было всегда, но я это отрицал. Я врал себе. Есть ли что-то более позорное? Сейчас мне стыдно за это. И на счёт матери вы тоже не ошиблись. Она была мне в тягость, и я был зол на неё за отчима. Я прервал её никчёмную жизнь из жалости, но из жалости к себе. И даже с Люси вы попали в точку. Грязные домогательства, да. Мы с Грегом донимали её как только могли, буквально проходу не давали. Однажды мы встретили её по дороге к пруду, начали, как всегда, издеваться, дразнить, задирать подол прутьями. Довели до слёз. Она побежала, мы следом. Возле пруда было мокро, Люси поскользнулась и, падая, ударилась головой о камень. Увидев кровь, мы испугались и удрали. Мы думали, что она погибла. Но нет. Люси была ещё жива и сумела проползти почти до дома. Она истекла кровью на самой околице. Помоги мы ей и, возможно, Люси осталась бы жива. Но мы не помогли, и никому ничего не рассказали. Это стало нашим грязным секретом. Ну что, довольны? Я мразь, – пожал Волдо плечами, будто признал, что не помыл за собой посуду. – Так ведь?

– Ну... Тут многое зависит от того, с какой стороны посмотреть. С одной – да, конечно, такие поступки тебя, мягко говоря, не красят. Но с другой... Если взглянуть на ситуацию под иным углом... Хотя, знаешь, отсюда тоже выходит, что мразь. Да, как ни крути – мразота конченая.

– Благодарю за откровенность.

– Я в шоке, честно. Сейчас вот говорю с тобой, и дурнота накатывает. Это же просто лютый пиздец. Не ожидал, никак не ожидал.

– Да, понятно. Я мразь, подонок и моральный урод.

– Не то слово. Уж на что мне довелось гниль человеческую повидать в промышленных масштабах, так ты им всем фору дашь. Родную мать! Серьёзно?! А как свистел-то, как соловьём заливался про высокую мораль. Ну и гнида. В голове не укладывается.

– Я уже понял, достаточно.

– Ты об этом никому больше не рассказывай, вообще. Ни попам, ни шлюхам. Тебя просто камнями забьют на месте. Господи... Как бы не блевануть. У-у-у-х, – выдохнул я, ошалело тараща глаза, и постарался взять себя в руки после пережитого шока. – Ладно, сделанного не воротишь. Это я о твоём ебаном рассказе, если что. Хочу забыть о нём, как о страшном сне. Но не выйдет, теперь мне с этим жить. Тяжело, но надо. А с тобой... Не знаю, честно говоря, что с тобой делать после такого. По-хорошему, конечно, в монастырь бы какой свезти, грехи там замаливать. Так ведь всех монахов своим дурным влиянием попортишь. Не знаю, не знаю... Ладно уж, оставайся при мне. Взвалю на себя этот крест. Авось и выйдет из тебя что-то путное при должном усердии.

Ближе к концу моего выстраданного монолога понурый Волдо оторвал взгляд от лошадиной гривы и пристально уставился на меня:

– Для вас всё это просто шутка, – произнёс он даже не вопросительно. – Просто, лишний повод позубоскалить.

Я думал, расчехлившийся аморал сейчас тряхнёт напоследок своими рудиментами и закатит истерику, но вместо этого он улыбнулся и продолжил:

– Это замечательно. Нужно признать – мне с вами повезло. И... Я добуду вам ребёнка.

Ребёнка решили добывать в ближайшей к проклятому поместью деревушке, но с противоположного конца света от ранее посещённой. Хотя, строго говоря, ничто не мешало нам заявиться на пепелище и взять под опеку какую-нибудь сироту. Но Волдо от идеи возвращения испытал сильное эмоциональное потрясение, граничащее с неконтролируемым опорожнением мочевого пузыря, а то и кишечника, в результате чего я решил не усугублять. Пацан и так словил изрядную дозу расчеловечивания, обгаженные штаны будут уже лишними. По крайней мере сегодня.

До деревушки мы добрались уже ближе к полудню. Денёк выдался погожий, и крестьянский люд самозабвенно въёбывал на полях любимого лендлорда. Въёбывал, разумеется, семьями. Помимо горбатящихся мужиков и баб близость к кормилице-земле ощущали сопляки от мала до велика. Те, что постарше, в меру сил помогали взрослым, а мелкие наслаждались тунеядством. Чумазые, в обносках, а то и вовсе почти голые, они ковырялись в грязи, бегали друг за другом с палками и орали, как стая перепуганных галок. Тем не менее, держалась мелочь довольно компактно и недалеко от взрослых, из-за чего спереть одного незаметно от остальных представлялось маловероятным. В голове у меня уже начал зреть сценарий жёстких переговоров, но Волдо, глянув на поправленный мною меч, покачал головой:

– Не нужно. Доверьте это мне, – сказал он и, развернув кобылу, неспешной рысью направил её прямиком в сторону половозрелых адептов сохи.

Я же остался на месте, наблюдать за этим сомнительным дипломатическим шагом.

Волдо, поправ лошадиными копытами пашню, подъехал вплотную к плечистому жилистому мужику, выглядящему так, что вполне мог бы кулаком убить и Волдо, и его лошадь, это, не говоря о мотыге в мозолистых руках. Пацан, оставаясь в седле, что-то сказал, и мужик сильно изменился в лице. Я с трудом поборол желание пустить свою клячу галопом на выручку конопатому дипломату. Но дальше суровой гримасы дело не зашло. Волдо продолжал говорить, и крестьянская физиономия приобретала всё более рассудительное выражение. Говорил он очень тихо, видимо для того, чтобы резвящиеся поблизости дети не услышали, из-за этого его не слышал даже я. Но крестьянин слышал хорошо. Он что-то отвечал, также тихо, и чередовал мотание косматой башкой с кивками ею же. Потом позвал бабу. Начал что-то ей втирать, постепенно доводя до истерики. До своеобразной приглушённой истерики, придушенной. Баба упала на колени, схватила мужика за штаны, тёрлась о него, умоляла, шёпотом. Я не слышал её слов, но хорошо видел лицо, оно стало серым. На это мужик ответил лишь затрещиной. Баба упала, закрываясь руками, и стала рыдать, уткнувшись лицом в землю. Волдо достал кошель, сунул в него руку и протянул содержимое мужику. Тот пересчитал и кивнул, после чего округу огласил крик: «Хельга! Бегом сюда!». От группы резвящихся малолеток отпочковался комок тряпья и засеменил к отцу, или кем там ей доводится этот добрейшей души земледелец. После недолгих разговоров мужик поднял ребёнка и пристроил на седло, перед Волдо. Тот развернул кобылу и поскакал ко мне.

– Ребёнок, – констатировал он, доскакав.

С седла перед оруженосцем на меня смотрела пара голубых глаз из-под светло-соломенной чёлки. Мордашка была до того чумазая, что даже черты лица угадывались с трудом. Из одежды на девчонке была только грязная хламида. На вид Хельге было не больше пяти лет. Она была совершенно спокойна и никак не выдавала переживаний о расставании с семьёй. Но её глаза...

– А можно другого?

– Не понял. Что?

– Ну, другого ребёнка. Можно?

– Вы шутите?

– Просто... Это девчонка. Мало того, что мелкая, так ещё и девчонка. Понимаешь?

– Нет.

– Ну... Бля... Возьми мальчишку. У них же есть мальчишки?

– Он не продаст мальчика.

– Почему?

– Потому что мальчик станет мужчиной и будет полезен семье.

– Серьёзно?

– Разве это не очевидно?

– А ты стал?

– Кол, послушайте, вам нужен был ребёнок. Вот он. Какой Шогун вы ещё хотите?

Хельга смотрела на меня спокойным оценивающим взглядом, холодным и даже слегка жутковатым для пятилетнего ребёнка.

– Сколько заплатил?

– Шесть.

– Дороговато.

– Наценка за молчание. Я думал, это не нужно пояснять. Видите, и тут вы оказались правы. Ублюдок даже не поинтересовался её дальнейшей судьбой. Думаю, предположил самое ужасное, но это его не остановило.

– Хельга... – наклонился я к девчонке. – Меня зовут Кол, а этот рыжий позади тебя – Волдо. Не бойся, ничего ужасного с тобой не случится.

– Я не боюсь, – ответила вдруг она абсолютно уверенно.

– Что ж... Это хорошо, очень хорошо. Покорми её, – дал я наказ Волдо и развернул лошадь в сторону поместья.

За всю дорогу Хельга не издала почти ни единого звука. Лишь поблагодарила своего кормильца за еду и воду, да разок вскрикнула, заметив Красавчика. Не думаю, что она в самом деле не была напугана, но держалась девчонка достойнее, чем многие мужики в куда менее тревожной ситуации. Держаться ей стало сложнее по мере приближения к Лисьей норе. Дьявольское поместье будто источало зло, и детская душа, похоже, чуяла его куда отчётливее. Не говоря уж о том, что в закатном свете это проклятое место способно было внушать ужас одним своим видом.

– Тихо-тихо, – пытался Волдо успокоить пустившую-таки слезу Хельгу. – Ничего страшного. Я здесь уже бывал и, как видишь, со мной всё в порядке.

А он жесток. Жесток и хладнокровен под этой своей нежной мягкой шкуркой. По моему опыту такие наиболее опасны. Как гадюка в траве. Только милая, которую хочется погладить.

Ворота поместья отворились перед нами с холодящим кровь скрежетом. Заброшенный парк встретил зловещими тенями. Перед входом в особняк я спешился и подозвал Хельгу:

– То, что ты увидишь внутри, может показаться странным. Но помни – тебе ничего не грозит. Ясно?

Вместо ответа девчонка лишь шмыгнула носом и взяла меня за руку.

Глава 29

Холл выглядел всё таким же тёмным и заброшенным, как и сутки назад, когда мы его покинули. Признаться честно – это меня даже немного успокоило. Всегда легче принять пусть и неприглядную, зато знакомую и объяснимую реальность. По крайней мере, она не поднимала со дна муть переживаний о том злополучном вечере, когда то ли я трахнул, то ли меня трахнули. Сука... Всё-таки подняла.

– Ну хватит, давай без театральности, – сказал я так, будто баронесса стояла прямо передо мной и, похоже, не ошибся.

– Как фамильярно... – с нотками отвращения произнёс вездесущий голос, и кожу закололо электричеством. – Полагаете, мнимой ночи страсти достаточно для перехода на «ты»?

– Полагаю, нам пора уладить незаконченное дело, – ответил я, не желая развивать тему «ночи страсти», и вывел вперёд прячущуюся за мной Хельгу.

– О-о! – обрёл вдруг голос источник, и Арабель, блистая в свете невесть откуда материализовавшихся люстр и канделябров, появилась прямо перед нами посреди роскошного мраморного убранства. – Кто этот ангел?! – присела она и заключила чумазое испуганное личико в свои идеальные ладони.

– Её зовут Хельга. Годится?

– Кол... – с притворной укоризной глянула баронесса на меня. – Нельзя же быть настолько бесчеловечным. Мы ведь говорим о ребёнке. К тому же о таком милом, – расплылась коварная стерва в почти материнской улыбке.

Хотя, откуда мне знать, как эта хуйня в действительности выглядит.

– Так годится? – повторил я вопрос.

– Более чем, – сложила Арабель бровки домиком и очаровательно наморщила носик. – Нам нужно незамедлительно отмыть это личико. Да? И, конечно же, переодеться во что-то более подобающее такой прекрасной даме. Ну, пойдём. А мужчины пусть подождут здесь. Таинства преображения не для их глаз. Верно, ангел мой?

Идя вслед за баронессой, Хельга обернулась и посмотрела на меня полными ужаса глазами.

– Ей конец, – вынес своё ебучее экспертное заключение Волдо, когда стелящийся по полу подол Арабель скрылся из виду.

– Расстроен?

– Слегка. Хотя ещё вчера я рыдал бы, проклиная себя. Вы снова оказались правы Кол, от совести никакого проку, один вред.

Дьявол... Похоже, мне впервые довелось услышать это утверждение из чужих уст, если не считать – гори в аду – Валета. И, должен сказать, чувства смешанные. Будто кто-то посторонний выразил своё согласие после того, как ты покрыл хуями близкого тебе человека – вроде и обижаться не на что, но и ебло сломать хочется.

– Так и есть. Да...

– Кажется, вы расстроены больше моего. Что особенного в этой девчонке, почему вы хотели её заменить? Только не говорите, что мальчиков легче отправлять на смерть. Тут что-то личное. Я прав?

– Решил отыграться?

– Нет, – усмехнулся Волдо. – Ваш отрыв слишком велик. Но такое неравнодушие трудно не заметить? Так в чём дело?

– Эта девчонка напоминает мне кое-кого. Кое-кого небезразличного. Я думал, что те воспоминания навсегда потеряны, но то ли Ош, то ли проклятие... Что-то подняло их со дна. Не хочу вдаваться в подробности.

– Это она вас убила?

– Не понял, – проняло меня вдруг ознобом, и Волдо это заметил.

– Пуля... Вы сказали: «Так ты попала, сука». Мне кажется, о пуле так не говорят. Скорее, о том, кто её послал. М? Ещё одно очко к моему счёту?

А сопливым моралистом он нравился мне больше.

– Не твоё дело.

– Как скажете, – пожал Волдо плечами. – Я лишь хочу, чтобы мы лучше узнали друг друга, и лучше понимали. Каждому нужно иногда выговориться. А кто выслушает вас, если не я?

– Решил в мозги мне залезть?

– Ну, может, я тоже немножечко колдун. Хоть в гуляш и не превращу, конечно. Знаете, это довольно странно. Я имею в виду, что вам был кто-то небезразличен, кто-то из людей. Вы же их ненавидите. И тут вдруг худо-бедно дорогой человек, к тому же женщина. Кем она вам приходится, дочерью?

– Нет.

– Но и не женой. Думаю, между вами не было ничего плотского. Вы знали её с малолетства, потому Хельга и всколыхнула воспоминания. Ваша ученица? И, похоже, не в меру одарённая, раз уж превзошла своего мастера. Должно быть, обидно принять смерть от единственного дорогого человека. Может, была причина?

– А может ты захлопнешь, наконец, хлеборезку?

– Да бросьте, вы же не на суде, чтобы всё отрицать. Мы просто болтаем, коротая время. За что она снесла вам голову? Обычно людям становится легче после признаний. Попробуйте, вдруг и вам поможет.

– Я как-нибудь справлюсь без этого. Да и исповедник из тебя херовый.

– Неправда. Никто не поймёт грешника лучше, чем другой грешник. Ну же, не запирайтесь. Что это было? Вряд ли дело в насмешках и словесных оскорблениях. За такое если и убивают, то без отлагательств, на месте. А вы были захвачены врасплох, не ожидали атаки. Это была месть, верно? О да. А за что можно мстить близкому человеку? За предательство. Вы предали её, Кол? Использовали и бросили, как лишнюю вещь? Может, даже сами попытались убить, но безуспешно? Прошу, не надо смотреть на меня так, будто я всё насочинял. На самом деле ваша история не так уж глубока и таинственна, чтобы скрывать её детали.

– Ладно, я расскажу тебе о деталях.

– Правда?! – воскликнул мой дознаватель, сам не ожидавший такого успеха.

– Конечно, почему бы нет. Всё дело в том, что эта сучка меня дико бесила. Постоянно капала на мозги. То ныла, то умничала, то просто пиздела без умолку. В конце концов мне надоело. Я её скрутил, завязал подол на голове, намазал жопу мёдом и посадил в муравейник. Восемь часов там сидела, пока не распухла так, что даже языком ворочать не могла. Думал, помрёт. Бросил её в лесу. Ан нет, оклемалась, пизда доставучая. Такие дела. А у вас тут есть муравейники?

– Есть, – ответил Волдо без былого энтузиазма и ушёл в себя.

Отчего-то в этот раз баронесса не удосужилась поиграться со временем, и пришлось торчать в холле битый час, если не больше. В процессе выяснилось, что первозданное убранство опять вижу только я, и мы с Волдо развлекались описанием друг другу предметов интерьера с разных точек зрения. Особенно забавно получалось с развешанными повсюду картинами, над которыми, судя по всему, потрудилось не только время, но и магия, настолько сильно они отличались. Блестящий маслом холст с изображением юной розовощёкой девицы в безумной шляпе из моей реальности в реальности Волдо оказывался покрытым трещинами и паутиной портретом уродливой старухой под вуалью. Бравые рыцари верхом на вздыбленных конях становились дряхлыми старцами в креслах-качалках, а величественные замки и крепости, окружённые пышной зеленью, превращались в руины посреди выжженых лесов.

Наконец, баронесса соблаговолила оторваться от своих женских таинств и осчастливить нас визитом, от которого Волдо вздрогнул и поспешил скрыться в самом дальнем углу.

– Всё готово? – спросил я.

– Можем начинать, – ответила Арабель и кивком головы велела следовать за собой.

Хельга, чистая и наряженная в невесть откуда взявшееся идеально подходящее по размеру платьице, ждала нас в покоях баронессы и выглядела отнюдь не счастливой. Девчонка была едва ли не белее обрамляющих её лицо рюш и отличалась от мертвеца лишь морганием век, да и то неестественно редким.

– Разве не ангел? – улыбнулась Арабель.

– Давай закончим с этим поскорее.

– Конечно. Прошу, – указала мне баронесса на кресло, после чего подняла остолбеневшую девчонку и усадила напротив: – Вот так, прелесть моя. Ну что ты, не грусти. Мы управимся – и глазом моргнуть не успеешь. А потом будут конфеты и мармелад! Итак, – развела Арабель руки, будто для хлопка в ладоши, и сказала «начали».

Но хлопка я так и не услышал. Вместо этого в ушах оглушительно зашумело, а перед глазами возникла всепоглощающая ослепительная белизна. Кажется, я закричал, не уверен. Окруживший меня белый ад запульсировал чёрными прожилками, становящимися всё жирнее и многочисленнее. Они прорастали сквозь белизну, как трава сквозь залежалый труп, дрожали и складывались в смутно угадываемые изображения – чьи-то незнакомые лица, пейзажи, интерьеры, предметы, а потом в шуме появились более конкретные звуки, навроде голосов, и даже запахи. Я готов поклясться, что среди прочего почуял яблоко в карамели. Никогда такого не пробовал, но абсолютно уверен – это оно. И вкус... Кисловато-сладкий с вкраплениями пряностей. Невероятно яркий, как вспышка, как... Счастье.

– Вот и всё, – неожиданно сменилась какофония бархатным голосом баронессы.

Испещрённая чёрными жилами белизна вмиг исчезла, уступив место реальности, от которой я невольно поёжился. Передо мной в кресле сидела Хельга. Но, если бы не едва заметное движение грудной клетки, я мог бы поклясться, что это фарфоровая кукла, настолько она была бледна и безжизненна. Даже веки теперь не шевелились, а расширившиеся зрачки почти вытеснили радужку.

– Что произошло? Кажется, я видел...

– Детские воспоминания?

– Да.

– Всё верно. Ваши души теперь связаны, – констатировала Арабель так обыденно, будто диагностировала триппер.

– Связаны? В смысле?

– В прямом. Теперь эта маленькая леди – ваш фильтр.

– Фильтр?

– Не замечала раньше за вами такую странную манеру ведения диалога. Толька не спрашивайте: «Диалога?», – баронесса коснулась пальцем моего носа и весело рассмеялась. – Вам же известно значение слова «фильтр»?

– Да, но...

– Значит, вы понимаете, как это работает.

– ...мы договаривались, что проклятие будет снято.

– Правда? Не припоминаю такого. В любом случае, проклятие может снять лишь тот, кто его наложил, и никак иначе. А сделавшая это ведьма мертва, так что... – пожала Арабель плечиками. – Мой вариант решения проблемы единственно верный.

– И что теперь? Я смогу поглощать души, как раньше, не опасаясь за свою кукуху?

– Ваша... – провела Арабель ладошкой по моей небритой щеке, – кукуха в полной безопасности.

– Вся сила душ мне, всё безумие ей?

– Схватываете на лету.

– Даже неочищенных?

– Угу.

– И надолго её хватит? – кивнул я на смотрящую в одну точку девчонку.

– Её душа чиста, как страницы едва начатой книги. Но, всё-таки, эти страницы не бесконечны.

– Хотя бы примерно.

– Сложно сказать. Всё зависит от силы душ и от степени их очистки. Думаю, десяток крупных поглощений она переживёт при бережном отношении. Возможно, сумеет отфильтровать даже великую, невысокого ранга.

– А потом?

– Потом она умрёт в страшных ни с чем не сравнимых муках.

– И как мне узнать, когда менять фильтр?

– О, это вы поймёте, гарантирую.

– По факту прогрессирующей шизофрении?

– Нет, сигнал будет гораздо яснее.

– Ладно... – встал я и оправился, одновременно пытаясь распознать изменения в своём ментальном здоровье, но тщетно, никаких ощутимых перемен не наблюдалось. – В таком случае можем попрощаться.

– Разумеется. Но перед вашим отъездом я хотела бы попросить вас о небольшой услуге.

– Услуге? Я полагал, что для вас, как для большого учёного, сам процесс работы со столь редким проклятием – величайшая награда.

– Безусловно, – растянулись губы баронессы в не сулящей ничего хорошего улыбке. – Но небольшая ответная услуга станет приятным дополнением.

– И в чём же она заключается?

– Сущий пустяк. Нужно убить Бертольда Длинноногого.

– Конечно... Что же ещё. Почему никто не просит меня попозировать для портрета, поделиться сюжетом для героической баллады, или, на худой конец, взять в жёны? Всем нужно лишь одно. А я ведь могу не только убивать. Я очень разноплановая личность, чей потенциал самым драматичным образом не раскрыт и на сотую долю. Это чертовски обидно. Эх... Ну ладно, довольно лирики. Что за Длинноногий? Погоняло, вроде, знакомое, но не могу вспомнить. Кто он, где искать?

– В столице. В большом замке на холме, мимо не пройдёте. Бертольд – герцог Швацвальда.