Текст книги "Жатва. Том 1 (СИ)"

Автор книги: Артем Мичурин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 24 страниц)

Глава 26

Силуэт углублялся во тьму, и я следовал за ним. Кошачье зрение не испытывало проблем с распознаванием интерьера, но силуэт... Он будто сливался со мраком, поглощая тот немногий свет, что падал из века немытых окон и лишь изредка обозначал свои очертания. Впечатляющий габаритами снаружи особняк внутри оказался ещё более масштабным. Мы шли и шли, а конца коридорам не было видно. В какой-то момент я почуял себя будто в героиновом трипе. Но бесконечный, казалось, путь, всё-таки завершился. Неприметная дверь распахнулась и едва не ослепила меня вырвавшимся светом, который залил собою и таинственный силуэт.

– Сюда, – сложились в улыбку сочные губы на противоестественно идеальном лице.

И я последовал за чёрной тенью, вильнувшей, как хвост чудовища, заплывая внутрь.

Комната была освещена не одной свечой, как мне показалось снаружи, а тремя. Они стояли в разных углах, озаряя своим слепящим после непроглядного мрака светом некогда пышное убранство. Упадок здесь сквозил не столь сильно, как в холле, но от этого его затхлый налёт был только ярче. Будто подняли крышку роскошного гроба с его атласными и кружевными внутренностями, но они не могли отвлечь внимание от гнилого трупа в самом центре.

– Вижу, мой кабинет вам не по душе, – блеснула Арабель проницательностью и...

Комната утонула в свете десятков свечей огромной хрустальной люстры, плесневелые драпировки на стенах засверкали золотым шитьём, растрескавшееся дерево мебели заблестело лаком, негодный паркет превратился в отполированное зеркало, а подёрнутые паутиной графины наполнились янтарными отсветами напитков.

– Налейте нам, – уловила баронесса направление моего взгляда.

– Разумеется, – постарался я сохранить самообладание, подошёл к бару и, вдыхая божественный аромат, наполнил два невероятно искусно выполненных бокала.

– Благодарю, – приняла баронесса один, села и жестом указала на кресло напротив.

– Что из этого иллюзия? – ощупал я кресло, прежде чем опустить туда зад. – Ах, простите. Просто, хочу удостовериться, что пружина из прогнившей подушки не вопьётся мне в задницу.

Баронесса весьма неаристократично хрюкнула и, не в силах сдерживаться, залилась звонким искренним смехом.

– А вы действительно забавный, – совладала она, наконец, с эмоциями. – Мне так показалось ещё на балу. Рада, что не ошиблась.

– Вы про ту нелепую сцену с девицей? Этого не было в пла...

– Нет, я про дуэль! Вы так замечательно шутили, убивая этого толстяка. Помню, даже вино на себя пролила! – снова залилась Арабель смехом, и тут даже я – отнюдь не моралист – почувствовал себя чуточку неловко.

– Что ж... Рад, если сумел вас развеселить.

– О да! А этот ваш финальный штрих в схватке с Зигфридом... – изобразила она руками ножницы. – Великолепно. У него осталось такое глупое выражение на лице! Ха-ха-ха-ха-ха!

– Так вы не в обиде за это?

– В обиде? Конечно нет! Пейте же, – сделала она приглашающий к возлиянию жест, и продолжила, видя мою нерешительность: – Доверяйте мне, Кол. Неужели вы полагаете, что я хочу вас отравить?

– Это было бы весьма в духе...

– Женщины?

– Да. Хотя здесь и мужчины подобным не брезгуют.

– Как мой дорогой безвременно почивший кузен, например? Кстати, ваша нога уже в порядке?

– Вы знаете про яд?

– Разумеется. Скажу по секрету, – наклонилась баронесса ко мне, приоткрыв и без того весьма откровенное декольте, – этот стервец готов был пустить в ход даже магию. Да-да. Но вы его опередили.

– Откуда вам это известно?

– О! – словно фокусник извлекла она невесть откуда душу цвета засохшей крови. – А кто это тут у нас? Зигфрид, ты? Какими судьбами, дорогой?

– Так его душа досталась вам.

– Душа, состояние, маленькие грязные тайны... Хотите? – Арабель положила тёмно-багровую сферу на столик и катнула в мою сторону. – Я уже достаточно над ней поизмывалась, теперь она совершенно безобидна. Можете вкусить прямо сейчас.

Меня аж в дрожь бросило от такого предложения.

– Пожалуй, повременю.

– Хм. Вы не пьёте, не едите... Как же ещё мне выказать вам своё радушие?

Сколько я ни пытался сопротивляться инстинктам, но взгляд всё равно упал на её белоснежную грудь, трепещущею под едва скрывающим соски платьем. Я пялился, как мальчишка, не знающий, каким должен быть его следующий шаг. Но баронесса помогла:

– Может, обсудим вашу проблему?

– Проблему, – едва не хохотнул я от радости, что смог выбраться из этой неловкой ситуации, – да, точно.

– И в чём же она заключается?

Я поднял бокал и сделал два внушительных глотка:

– Меня прокляли.

– Как вы пришли к такому выводу? – усмехнулась Арабель, всем своим видом выказывая сомнение в моих словах, будто автослесарь, которому сказали, что в моторе что-то стучит и, похоже, это проделки Лукавого.

– В моей голове кое-кто поселился, бывший владелец поглощённой мною души. Очищенной души. Прямо сейчас он требует избавить божий мир от очередной ведьмы. Да, это про вас. Не беспокойтесь, я могу ему сопротивляться. Пока могу. Но я чувствую, как день ото дня его влияние растёт.

– Уверены, что душа была очищена?

– Лично Брокком. При поглощении я ничего особенного не ощутил, это пришло чуть позже.

– Голоса? – ироничный тон баронессы сменился заинтересованным.

– Мысли. Даже не так. Я назвал бы это мировоззрением. Представьте, что вы – воинствующий безбожник – вдруг начинаете славить Господа и норовите по малейшему поводу карать грешников. Такое ведь нельзя назвать мыслями, верно? Это даже не переосмысление своих жизненных ценностей и приоритетов. Это убеждения, слепые, безапелляционные. Я могу размышлять над ними, но это будут мои мысли. А убеждения чужие. Вы меня понимаете?

– Кажется, да. Но кто вас проклял?

– Одна ведьма. Болотная нечисть, варящая суп из людей. Варившая, точнее.

– Она мертва?

– Да. Брокк изучил её душу, и выяснил, в чём суть проклятия – я не могу противостоять чужим сильным остаткам личности при поглощении. Он говорил много умных слов, но суть примерно такова.

– Эта ведьма... Расскажите о ней поподробнее.

– Чертовски богопротивная тварь, настоящие исчадие ада. Брокк назвал её кадавром какого-то грешника.

Арабель моментально изменилась в лице, будто её огорошили пугающей и одновременно дарящей надежду новостью:

– Грешник? Уверены?

– Кажется, это прозвище. А имя... Том? Нет. Томас! Точно!

– Мордекай, – выдохнула баронесса даже без вопросительной интонации, но я, освежив память, поспешил подтвердить догадку.

– Он самый! Умный мужик, судя по рассказам, но фамилия – язык сломаешь. Брокк говорил, этот Мордекай не только кадавра сшил из лоскутов, но и душу для него точно так же смастерил. И это хрен пойми что меня прокляло, перед тем как издохнуть. Вот такая грустная история. Сможете помочь?

Арабель подняла свой бокал и осушила его одним залпом:

– Охотно. Раздевайтесь.

Вот же срань. Ну надо так надо. Лишь бы только хер током не изжарила.

– Может, для начала ванну организуем? – встал я и скинул плащ. – Мы долго были в пути.

В ответ на это баронесса подошла и молча начала помогать мне с пуговицами куртки.

– Нет? Ладно, некоторым дамам такое даже нравится. А ведь это главное – чтобы вам нравилось. Знаете, была у меня одна, прям голову теряла от звериной вони. Однажды на ярмарку с ней пошли, а там медведь в клетке, громадный, смердит так, что аж глаза слезятся. И в мамзель ту будто бес вселился. Думал, прямо на месте меня оседлает, еле до проулка дотащил, а там уж...

– Встаньте туда, – распорядилась баронесса, освободив мой античный торс от куртки и рубахи. – Положите руки на стену и замрите. Будет немного больно.

– Хм, ну ладно. Только без царапин. Договорились? Ненавижу, когда зудит...

Не успел я договорить, как вдруг спину обожгло, и тело скрутило судорогой. Нежность никогда не была у меня в приоритете при амурных делах, но всё должно быть в меру. Трудно, знаете ли, привести агрегат в рабочее положение, когда от предварительных «ласк» инвалидность наклёвывается.

– Эй! – я резко развернулся и схватил баронессу за горло.

– Т-щ-щ, – сложила она сочные губки бантиком. – Не шевелитесь.

И только тогда я заметил лазурное свечение исходящие от её руки, приложенной теперь к моему солнечному сплетению. Жжение слабело, но одновременно проникало всё глубже, словно горячая гильза в снежный наст. Оно растекалось внутри, меж лёгкими, сердцем и диафрагмой, брало за душу. Буквально? На какие-то мгновения меня охватило чувство эйфории. Я будто парил, не чуя под собой пола, да и своего тела тоже. Пугающе прекрасное лицо передо мной распахнуло рот, но он не проронил ни звука, хотя моя рука всё так же крепко сжимала шею этого ни то ангельского, ни то демонического создания, окутанного аурой притягательного ужаса. И тут ощущение собственного тела вернулось ко мне. Да как вернулось! Массаж простаты и рядом не стоял по эффективности.

– Отыскала всё, что нужно? – едва не рыча, поинтересовался я.

– О да, – прошептало создание.

Я не был пьян, но события прошедшей ночи помню очень смутно. Рассвет застал меня на кушетке в виде далёком от приличного. Кабинет баронессы был почти уничтожен. Такого бардака не припомню даже в «Загнанной лошади» после дня рождения Бульдозериста. Я кое-как собрал свой раскиданный повсюду гардероб и начал спешно одеваться. Спина... Твою мать, я же просил! Чёртова ведьма, шлюха Сатаны. Рука сама потянулась к мечу, но я сумел её остановить, и очень вовремя, потому что чёртова ведьма вплыла в комнату и, как ни в чём ни бывало, уселась в кресло, обмахиваясь веером.

– Душновато сегодня. Неправда ли? Будьте так любезны открыть окно.

Угу. А дальше что? Подушки по местам разложить, носки не разбрасывать?

– Конечно, – покорно подошёл я к окну и распахнул портьеры.

Каково же было моё удивление, когда вместо одичавших зарослей перед глазами предстал роскошный ухоженный парк! Ровные газоны, стриженные кусты, белоснежные статуи, кристально чистые фонтаны.

– Как это...?

– О, – небрежно махнула рукой баронесса, – ночью многое видится иначе.

– Но только не вы, – заметил я лиловую отметину на её шее, и Арабель, будто нарочно, склонила голову, демонстрируя последствия бурной ночи. – Прекрасны в любое время суток, – подошёл я и, галантно склонившись, припал губами к её руке. Вот это манеры!

– Помнится, вы хотели принять ванну. Она в конце коридора. Там вы найдёте и чистое бельё. Возвращайтесь, как будете готовы.

– Премного благодарен.

Вернувшись после утреннего туалета, я обнаружил баронессу всё также сидящей в кресле с книгой в руках, но от беспорядка вокруг не осталось и следа. Всё было целёхонько и расставлено по своим местам. А ведь я провёл в ванной не больше двадцати минут.

– Как вы это делаете?

– Что? – оторвалась она от чтения, будто бы не понимая, о чём речь.

– Какая-то иллюзия, морок?

– Мы собирались кое-что обсудить, – отложила она книгу, явно желая сменить тему разговора. – Не будем терять время.

– Ладно, – сел я напротив, непроизвольно поглаживая накрахмаленную кружевную сорочку. – Желаете узнать побольше о моём демоне? Или минувшая ночь рассказала всё лучше слов?

Баронесса улыбнулась, но как-то странно, почти снисходительно:

– Он не демон. Хотя, признаю, создание безусловно занимательное. Вы никогда не призывали демонов или иных потусторонних сущностей, не знаете, как это делать и даже не пытались научиться. Вы лгали мне. Лгали об одних своих способностях и утаили другие.

Всё это Арабель говорила, не теряя снисходительной улыбки, и я ощутил себя голым посреди суда, где прокурор указывает на мой неприкрытый срам и объясняет присяжным, что вот этим недоразумением я никак не мог изнасиловать потерпевшую, но смертельно её оскорбил.

– Угу... Полагаю, оправдываться глупо. Какие подробности вам ещё обо мне известны, помимо того, что я лжец и выдающийся дамский угодник?

– Все, – пожала баронесса голенькими плечиками, так мило и беззащитно.

– Верится с трудом.

– Впервые вы познали женщину в возрасте одиннадцати лет. Она была гораздо старше, а вы – растеряны и напуганы. То соитие окончилось, едва успев начаться. Вам было так неловко. Вернувшись домой, вы плакали, боясь, что женщина всем расскажет о вашем позоре. Вы даже планировали убить её, но стыд не позволял вам показаться ей на глаза. Скоро это прошло – и стыд, и неопытность. Но память о том случае до сих пор свежа.

Ёб твою мать...

– В свою защиту должен сказать, что она была чертовски хороша. Я и сейчас с ней долго бы не продержался.

– А ещё вы питаете нездоровую страсть к насилию, – продолжила Арабель извлекать на свет Божий моё грязное бельё. – Чужие страдания и боль дарят вам успокоение, пусть и ненадолго. Однажды вы отрезали человеку губы только за то, что он кривил их, оценивая ваш внешний вид. А потом заставили съесть. Собственные губы. Вы смеялись, глядя, как бедняга давится. Это происходило на глазах его семьи – жены, матери и пятерых детей.

– Я был молод и горяч, а он был настоящим мудаком. К тому же жена его не любила.

– А дети...

– Их тёща на кой-то хер притащила, я вообще не собирался...

– Другие. Те, что сгорели заживо, запертые вами на скотном дворе. Я хорошо вижу их маленькие раздувающиеся от жара кричащие лица.

– Это не мои воспоминания.

– Правда? – нахмурилась Арабель. – Но они так органично вписаны, ваш разум их совершенно не отторгает. И это хорошо.

– Отчего же?

– Мне как раз нужен человек, наделённый вашими талантами и... широтой взглядов.

– Опять услуга за услугу? Я не стану намеренно сжигать детей. Не то чтобы мне было их сильно жаль, но у меня есть свои принципы. Я стараюсь не убивать без надобности животных, баб и малолеток.

– Вам и не придётся. Устраивайтесь поудобнее, я всё подробно объясню.

Глава 27

В моём сумрачном прошлом есть факты, которыми я не горжусь, как бы невероятно это ни звучало. Да, я неидеален. И даже те немногие принципы, с которыми мне не удалось распрощаться, бывали нарушены. От моих рук гибли и дети, и женщины, и даже невинные твари Божьи, помилуй Господь душу грешную. Я часто бывал неаккуратен, и это влекло за собой лишние жертвы. Чертовски трудно положить с пулемёта конный отряд и не задеть лошадей. Ещё сложнее подорвать блядушник и не похоронить вместе с целью кучу шлюх. Укокошить шайку педофилов, не трогая детей... Мог бы. Положа руку на сердце – мог, да. Но, внедряясь в их гнусное сообщество, я так обдолбался, что не сумел обуздать раж и остановился только когда здание полностью обезлюдело. Как уже сказал – не горжусь. Но и врать, что по ночам кошмарами мучаюсь, не стану. Дело житейское, все ошибаются, не упав, не поднимешься, ну и вот это всё. Люди давно придумали оправдания для всего на свете, знай себе – выбирай приглянувшееся. В общем, к чему я это... А к тому, что мы мило поболтали с Арабель, и она предельно доходчиво разъяснила, что для починки моей покоцанной души нужна новая и максимально невинная, нулёвая, только из коробки, блестящая консервационной смазкой. Волдо баронесса отмела тут же и без объяснений. Да я и не планировал использовать рыжего в качестве ремкомплекта. Ведь всем известно, что у рыжих с душой проблемки похлеще моих. Короче, на том и порешили. Я откланялся, ещё раз облобызав вельможные ручки, и спустился вниз по залитым утренним светом мраморным ступеням прямиком в роскошный холл.

– Давно собрались? – удивило меня расположение верных соратников на тех же местах, где я их оставил.

– В смысле? – подозрительно прищурился Волдо.

– Вас что, не разместили на ночлег? Вы тут всю ночь маялись?

– Да о чём вы?

Оба уставились на меня как на душевнобольного. Что, в общем-то, недалеко от истины, если рассматривать этот термин буквально.

– Как долго меня не было? – закрались в голову ядовитые подозрения.

– Около получаса. А что?

– Дьявол...

Льющийся из окон свет моментально померк, блистательное убранство холла пришло в тотальный упадок. Я стоял посреди ровно того самого заброшенного особняка, в который вошёл ночью. Полчаса назад.

– Вы в порядке?

– Нет. Определённо нет. Нужно идти, сейчас.

Будто услышав меня, двери распахнулись. Упрашивать Волдо с Красавчиком не пришлось. Покидая особняк последним, я на миг оглянулся и заметил фигуру, стоящую на лестнице. Не знаю почему конкретно, я видел лишь нечёткий силуэт, но готов поклясться, что она не была человеческой.

– Может уже расскажите, что случилось? – вернулся Волдо к прерванному разговору, едва мы отъехали от поместья на расстояние, с которого перестал ощущаться его зловещий ореол. – Чем закончился ваш разговор с баронессой?

– Мы решили, что нам нужен ребёнок.

– Что ж... Весьма неожиданно, учитывая ваше краткое знакомство.

– За полчаса и жизнь прожить можно при определённых обстоятельствах.

– Похоже, вы смогли впечатлить даму. У неё наверняка есть нужные связи чтобы снять с нас обвинения. Ну, не от разыскиваемого же колдуна-убийцы она будет рожать, – Волдо глупо усмехнулся своей ещё более глупой инсинуации.

– Рожать?

– Да. Вы же сами сказали, что решили завести ребёнка.

– Ты умом тронулся? Он нужен для устранения проблемы с моей душой.

– Что?

– Не что, а кто. Мы, всё-таки, говорим про одушевлённый предмет, прояви уважение.

– Вы... Вы хотите похитить и убить ребёнка?!

– Хватит орать, и так башка раскалывается. Не собираюсь я его убивать. Возьму и отдам Арабель. Она женщина, она лучше знает, как с детьми обращаться.

– Пожалуйста, скажите, что это шутка. Вы смеётесь надо мной, да?

– Я сейчас не в том настроении.

– Пресвятая Амиранта, только не это. Как низко вы готовы пасть и утянуть меня следом? Детоубийство! А что дальше? Будете... Не знаю... Да у меня даже идей хуже нет!

– Чего ты разошёлся? Это всего лишь ребёнок, обычный, человеческий. Их как грязи кругом. Думаю, если украсть одного в какой-нибудь деревне, родители только порадуются – голодным ртом меньше. Эти мелкие говнюки постоянно дохнут – то хворь какую подцепят, то в пруду утонут, то волки сожрут. Хватит делать трагедию на пустом месте.

– Вы сами-то себя слышите?!

– Не глухой.

– Мы говорим о детях! О де-тях! – проартикулировал Волдо для пущей убедительности.

– Ну ладно, моралист сраный, давай, расскажи мне, чем же таким дети лучше остальных. Вот если без этих тупых шаблонов про цветы жизни и прочее. Режь правду-матку, устыди меня, раскатай аргументами. Ну?

Волдо собрался духом и, как картёжник за игральным столом выложил своего козыря:

– Они невинны!

– Ты либо дурак, либо лицемер. Очень надеюсь на последнее. Дети – чудовища. Это чистое незамутнённое зло, первобытное, не обузданное моралью и законами. Я сам был таким.

– Вы и сейчас такой.

– Не перебивай! Хер знает, может, ты мало общался со сверстниками в детстве. Может, твоим единственным примером ребёнка был малохольный Грег, царствие ему небесное. Но ты нихуя не разбираешься в настоящих детях! Эти уёбки зарежут тебя лишь из любопытства, и их не будет мучать совесть. У них нет тормозов, нет авторитетов, нет принципов. Есть только желание удовлетворить сиюминутные потребности. И вообще похую, что за этим последует. Пиздюкам даже понятие смерти неведомо. Любой, самый отмороженный маньяк, конченый параноидальный шизофреник адекватнее ребёнка. Он хотя бы осторожен. Он осознаёт последствия, отдаёт себе отчёт о содеянном. Ребёнок просто делает, вообще не рефлексируя. Это натуральная биомашина Сатаны. Животные не убивают из интереса. Дети – легко. Боль ближнего, страдания, ответственность, грех – абсолютно поебать. Знаешь, почему я не убиваю их пачками? Потому что в этом нет азарта. Несмотря на свою безбашенность, дети слабы, глупы и беззащитны. Они во всём хуже взрослых особей, и поэтому их трофейная ценность крайне низка.

– Я не верю своим ушам.

– Это потому, что ты долбоёб, Волдо Кёлер. Умный, но долбоёб. Так бывает. И с чего ты вообще взял, что этот конкретный ребёнок должен умереть? Арабель ничего такого не говорила.

– Напрямую не говорила, возможно. А вы и не допытывались. Зачем? Ведь проще не иметь чётких ответов на подобные вопросы, – Волдо принял надменную позу и попытался спародировать мой голос и манеру речи: – Украду ребёнка, отдам его чокнутой ведьме для экспериментов над душой. Что может пойти не так? Где тут хоть намёк на смерть?

– Браво-браво.

– И вы ещё меня при этом называете лицемером!

– Просто напомню, что речь, вообще-то, идёт о моей жизни. А моя жизнь – залог твоего дальнейшего существования. Можешь сколько угодно упражняться в схоластике, но практика наглядно продемонстрировала, что твоя склонность к самопожертвованию ради собственных идеалов стремится к нулю.

– О, вы опять пустили в ход Грега! Теперь это ваш аргумент на все случаи жизни, да? Вы хоть понимаете, насколько это низко – заставить меня поверить в исходящую от него угрозу, принудить к убийству, и попрекать этим при каждом удобном случае?!

– Ах, – всплеснул я руками, – только посмотрите, Святой Волдо совращён нечестивым змием! А отчима укокошить тоже я тебя подговорил? Или всё было с точностью до наоборот? А помогать мне с резнёй в деревушке тебя что заставило? Принципы, идеалы? Чем твои добрые соседи провинились?

– Вы... – прорычал Волдо, задыхаясь от ненависти.

– Что, не хочется принимать правду о себе? Ведь проще не иметь чётких ответов на подобные вопросы. А у меня, кстати, есть ещё один. Ты мамку свою уконтрапупил точно из жалости, а не потому, что дерьмо за ней убирать заебало?

Рыжий моралист фыркнул так, что аж слюни мне в рожу полетели, дёрнул поводья, пришпорил лошадь и, презрев риск свернуть себе шею, галопом умчался в темноту.

– Эй! Ты куда?! А ну вернись! Вернись, идиот, ты не выживешь без меня! Волдо!!!

Глядящий вслед уязвлённому моралисту, довольно быстро потерявшемуся в складках местности, Красавчик обернулся и спросил:

– Догнать?

– Нет, – помотал я головой без особой уверенности. – Чёрт с ним, пусть валит. От него всё равно один геморрой. Дьявол... – дошло вдруг до меня, что почти весь наш душевный бюджет ускакал вместе с Волдо. – Дьявол!!! Да! Останови его! Только не искалечь!

Последнее я прокричал уже вслед припустившему со всех ног Красавчику, и не поручился бы, что он меня расслышал. А если и расслышал, вполне мог прикинуться туговатым на ухо и дать выход своей ревности. Он так уже делал. Однажды в Арзамасе, крепко перебрав, я сглупил и приволок в свою берлогу кабацкую шалаву. Мы славно покувыркались и уснули. А утром я проснулся от запаха, и ещё от того, что подо мной было мокро. И нет, я не напрудонил под себя. Ревнивый ублюдок перекусил спящей потаскушке шею, из-за чего половина кровати была залита кровью, оттащил тело в угол и объел чуть не до костей. Едва прикрытый мясом скелет сидел там в красной луже, положив ногу на ногу и глядя на меня круглыми глазами с обглоданного лица. Уверен, сраный некрохудожник работал над своим шедевром всю ночь, чтобы впечатлить меня. И сейчас я опасался, что Красавчик вернётся, неся в зубах фрагмент Волдо. Но через некоторое время, двигаясь вслед за погоней, я обнаружил незадачливого преследователя, вразвалочку ковыляющего в обратном направлении. На мой невысказанный вопрос он лишь буркнул: «Ушёл». После чего сел и демонстративно принялся вылизывать яйца. Крови на морде не было, как и разорванных трупов поблизости.

– Ушёл, значит? Не догнал, стало быть?

– Не догнал, – на секунду оторвался Красавчик от своих важных дел.

– Нда... Резвая, видать, у него кобыла. На такой бы призы в скачках брать, точно?

– Угу.

– Да и жокей под стать. Настоящий чемпион. Ты меня за идиота блядь держишь?!!!

Должно быть, моя реакция оказалась через чур экспрессивной. Во всяком случае, прежде я ни разу не видел Красавчика настолько испуганным. Стокилограммовый сгусток мускулов и злобы сжался, будто нашкодивший щенок. Задранная нога обмякла и затряслась, а запрятанные в складках шкуры наглые глазёнки непостижимым образом округлились. Я всерьёз забеспокоился, что он обоссыться – такого позора забыть не выйдет. Но – хвала Господу – до этого не дошло.

– Ладно, что сделано – то сделано, – попытался я немного сгладить ситуацию. – Нужно найти его. Так, что по карте... Этот мудак ускакал туда. Северо-восток, вроде. Ближайшее поселение... Значок мелкий, деревня или форт. Он слишком ссыклив, чтобы ночью шароёбиться по лесам. Сейчас обидки улягутся, и сразу захочется к мамке под юбку. Если поторопимся – к утру возьмём тёпленьким. Этот сучёнок ещё на груди у меня рыдать будет горючими слезами, – убрал я карту и пришпорил лошадь.

До той самой деревни мы добрались уже к утру, когда небо над лесом зарделось от восходящего Рутезона. Деревенька была домов на сорок, не больше, без заборов и вышек, без патрулей, даже в стогах за околицей никто не ебался. Я оставил Красавчика бдить снаружи и никем не замеченный вошёл в это сонное царство. Несмотря на скромный размер сельской идиллии, здесь имелся постоялый двор – прямо у дороги. И – о чудо – взоры местных селюков услаждала размещённая на его стене картинная галерея в количестве двух великолепно исполненных портретов. Чтобы приобщиться к высокому искусству нужно было проследовать мимо входа, чуть дальше в сторону центра, как я и сделал. Но, проникнувшись, не смог побороть желание лично засвидетельствовать свою признательность здешнему галеристу. Входная дверь оказалась заперта, что вынудило меня постучать, рискуя нарушить покой достойного человека, и чрез некоторое время мне это, наконец-то, удалось. Скрипя половицами и бубня что-то бранное в мой адрес, человек подошёл к двери и отворил смотровое оконце.

– Чего – Шогун вас дери – надо?! – проревел он, зыркая из-под кустистых бровищ, и хотел добавить что-то ещё, но я его опередил:

– Инквизиция, открывай.

Эффект оказался настолько мощным, что я сам несколько растерялся, но быстро взял себя в руки и по-хозяйски вошёл вслед за пятящимся и отбивающим поклоны трактирщиком. Внутри было темно, свет шёл только от лампы в руках радушного хозяина, а моё лицо наполовину скрывал капюшон.

– Догадываешься из-за чего я здесь?

Трактирщик – пузатый лысеющий мужичок – вытаращил глаза и задохнулся от распирающих его оправданий:

– Я... Пресвятая Амиранта... Клянусь, я не прикоснулся к его душам. Ну, разве что к одной. Только для вида! Исключительно! Мне пришлось подыграть, чтобы спровадить его в комнату, а самому тут же побежать за стражей. Я сделал всё, как велит мой долг законопослушного гражданина. Я чист... Чист перед церковью и законом.

– Это мне решать. Где мальчишка?

– А он в караулке! Я, как уже говорил, первым делом побежал за стражей. Они пришли и по моей указке арестовали душегуба! Да-да. Всё по закону.

– Очень хорошо. Где караулка?

– В центре деревни. Такое кирпичное здание с колоколом на перекладине. Вы его наверняка проходили по дороге сюда. Вы же из Шафбурга к нам?

– Душу, – протянул я руку ладонью вверх. – Сейчас же.

Трактирщик замялся, но не посмел перечить:

– Да, разумеется. Я только... Я схожу принесу.

Вернувшись, он сжимал в кулачке своё сокровище, и при этом как-то странно на меня таращился. Неужто столь краткий перерыв в моральном прессинге дал этому скудному мозгу время поработать?

– Так вы из Шафбурга? – остановился он в трёх шагах от меня, не спеша расставаться с душой. – Я прав?

– Из самого Швацвальда. Дело серьёзное, на контроле лично герцога.

– О! Стало быть, с вами гвардейцы? Буду рад разместить всех крайне недорого.

– Я один.

– Высокопоставленный Инквизитор Её церкви путешествует без охраны в такое неспокойное время?

– Многовато вопросов для законопослушного гражданина, – попытался я вернуть себе тотальное доминирование, но на сей раз трактирщик не стушевался:

– Не сочтите за дерзость, но... Могу я взглянуть на вашу грамоту? Простая формальность. Хочу лишний раз убедиться, что всё в порядке и наш покой в надёжных руках, – расплылся он в заискивающей улыбке.

– Хм... Похвальная бдительность, – сделал я шаг вперёд, откидывая полу плаща, но вместо грамоты из-под неё появился меч.

Поднятая трактирщиком лампа на секунду осветила моё лицо. Он коротко вскрикнул и даже успел выставить вперёд руку, защищаясь, но это не помешало фламбергу опуститься на лысеющую голову и, прочертив алую полосу от морщинистого лба до седых мудей, воткнуться в пол. Из разрубленного, но все ещё стоящего на ногах тела полилось. Потроха быстро нашли выход, шмякнулись в разрастающуюся лужу и поползли в стороны. А потом и сама туша осела сверху. Лампа, упав, разбилась, горящее масло побежало к накрытому скатертью столу.

Я забрал обе души и продолжил свою экскурсию по этой гостеприимной деревушке. Следующий объект культурного наследия нашёлся без труда. Кирпичная караулка с колоколом – настоящая жемчужина местной архитектуры. Внутри были четверо, не считая торчащего в клетке виновника торжества. Ребята сидели за столом и праздновали весьма довольные уловом. Отношусь с пониманием.

– Не двигайтесь и останетесь целы, – с порога предложил я взаимовыгодный вариант, но недальновидные партнёры даже не стали его рассматривать. – Да и хуй с вами.

Первый лишился ноги, едва выставив её в мою сторону. Второй получил мечом по лицу и отправился визжать под стол. Третьего пришлось банально заколоть, а четвёртому удалось эффектно отрубить руки.

– Ты, – указал я на одноногого, – выпусти мальчишку. Живо!

На сей раз партнёр оказался более договороспособен – быстро учатся – и, сняв связку ключей с пояса заколотого, поскакал к клетке.

– Где души? – обратился я к безрукому.

– Что?! – пропищал тот сквозь слюни и сопли, таращась на свои культи.

– Души верни, инвалид.

– Они их под полом спрятали, – отвесил Волдо одноногому пинка и, вооружившись трофейным топором, приподнял половицу. – Есть!

– Хватай свои шмотки и валим.

– С радостью.

К моменту нашего отъезда багрянец предрассветному небу придавал уже не только Рутезон, но и основательно занявшаяся пожаром деревушка. И это было красиво.