Текст книги "Современная новелла Китая"

Автор книги: Артем Лунин

Соавторы: Раймонд Чэндлер,Лю Шаотан,Ван Аньи,Гао Сяошэн,Чжан Сюань,Фэн Цзицай,Шэнь Жун,Чэнь Цзяньгун,Гу Хуа,Цзяо Цзуяо
сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 34 страниц)

Подтвердила только кондукторша Ся Сяоли:

– Ну да, все хотели сойти у Сиданя, а теперь капризничают…

Из пассажиров никто не проронил ни слова.

Обиженный Хань Дуншэн возобновил перепалку с парнями. Он уже готов был с ними схватиться.

Возле остановки образовалась пробка. Автобусы все прибывали и быстро образовали длинную очередь.

Регулировщик на перекрестке кипятился, но сделать ничего не мог. А тут еще скапливались зеваки – пешие и на велосипедах.

Все это происходило на пересечении улицы Сидань с главной магистралью, улицей Вечного Спокойствия, расцвеченной флагами, по которой непрерывным потоком шел транспорт.

Дело принимало неприятный оборот.

Неудивительно, что пассажиры не поддержали водителя.

Те, кто требовал остановиться в Сидане, уже сошли. Те же, кого Сидань не интересовал, не прислушивались к спору. К тому же люди обычно руководствуются правилом: меньше скажешь – меньше пожалеешь.

Сейчас большинство в автобусе составляли те, кто вошел в Сидани. Они чувствовали себя неуютно, но толком не знали, в чем дело, и потому лишь хмурились и молчали.

Подошел регулировщик, с ним члены бригады охраны порядка. Парни, затеявшие перепалку, почли за благо скрыться.

Но Хань Дуншэн не взял в руки баранку, он покинул кабину, вошел в салон и крикнул:

– Машина дальше не пойдет. Прошу всех выйти!

Регулировщик спросил, в чем дело.

Обиженно поглядывая на место, где только что стояли парни, Хань Дуншэн ударился в амбицию:

– Ага, хулиганов отпустили, а меня хотите наказать! Пожалуйста, я все равно больше не работаю.

С этими словами он передал регулировщику пачку красных, желтых, синих и зеленых «Талонов регистрации нарушений правил водителями г. Пекина».

Эти талоны водители обычно берегут от инспекторов как зеницу ока.

Регулировщик с ледяным спокойствием вернул талоны.

– Сначала отгоните машину в сторону.

Хань Дуншэн скрестил руки на груди и, не отрывая глаз от часов на здании Центрального телеграфа, заявил:

– Машина сломана, дальше ехать нельзя.

Видя, что конфликт затягивается, регулировщик стал расчищать путь для стоявших вереницей машин. Тем временем члены бригады охраны порядка уговаривали разойтись любопытных.

Хань Дуншэн вновь объявил пассажирам:

– Поломка машины, дальше не поедем, прошу всех выйти.

Человек десять сходят, остальные даже не собираются. Особенно те, кому посчастливилось захватить сидячие места. Как расстанешься с такой нежданной добычей! Тем более что жизнь учит терпению – оно помогает достичь недостижимого. Через раскрытые двери входят новые пассажиры, не обращая внимания на пронзительный голос кондукторши. Как бы то ни было, лучше находиться в машине – ведь следующая придет неизвестно когда. Любая, даже малая реальность надежнее самой блестящей перспективы.

Один из пассажиров протягивает Ся Сяоли деньги. Та сердится:

– Какой билет, видите, машина стоит!

– А я еду с начальной станции.

Кондукторша сдается:

– Ничего, обойдетесь.

Рядом с автобусом промчалось несколько такси. На душе у Хань Дуншэна стало еще муторнее.

Светящиеся опознавательные знаки на крышах такси он пренебрежительно называл «могилками», а самих таксистов «могильщиками». Но он очень им завидовал.

Хань Дуншэну шел тридцать первый год. Отец его служил поваром второй руки в захудалом ресторанчике, помещавшемся в переулке, мать не работала, вела хозяйство. Сестры тоже работали в ресторане: одна резала овощи и готовила подливы, другая разносила блюда. Гордостью семьи был младший брат. Он устроился в крупный институт в западной части Пекина, правда, всего лишь каменщиком ремонтно-строительного отдела. Однажды всем преподавателям выдали по экземпляру энциклопедического словаря «Море слов». Административному и техническому персоналу словарь как будто не очень нужен, но в соответствии с традицией уравнительного распределения благ брат тоже получил экземпляр. И тут же перепродал его за сорок юаней. Время от времени подобные случаи повторялись, и Хань Дуншэн почувствовал себя обделенным: от автопарка он только и получал что пару перчаток в год.

Хань Дуншэна еще застала кампания по отправке городской молодежи в деревню и горные районы. Он попал в последнюю партию – позже выпускникам средних школ уже не нужно было проходить через это испытание. Работая в поле, обливаясь потом, он мечтал стать промышленным рабочим. Такой случай представился: небольшое угледобывающее предприятие в Фаншане объявило набор. После этого он узнал, что шахтерам приходится еще тяжелее, нежели крестьянам. Тогда он стал мечтать о возвращении в город. И тут ему, можно сказать, здорово повезло: «названый брат» его отца служил бригадиром в автобусном управлении и помог Хань Дуншэню перевестись в автоколонну. Перед увольнением с шахты ему предложили подписаться под заявлением о том, что он добровольно переходит из рабочих четвертого разряда во второй. Он поставил свою подпись без колебаний. В автоколонне ему пришлось начинать все сначала. Два года он был кондуктором и лишь потом сдал на водительские права. И все это время он был в общем доволен судьбой. Только год назад у него стало сосать под ложечкой.

Причина – быстрое распространение такси.

Совсем недавно в Пекине было немногим более тысячи таксомоторов и ремесло таксиста отнюдь не считалось прибыльным. Теперь же в городе свыше десяти тысяч машин, и повсюду слышны рассказы о том, как их обладатели гребут деньги лопатой. Во всем автобусно-троллейбусном управлении насчитывается десять тысяч водителей – меньше, чем таксистов.

И рост продолжается. В самой крупной таксомоторной компании «Метрополис» число машин уже превысило три тысячи. Следом идет Городская таксомоторная компания – тысяча восемьсот машин. А затем еще более сотни названий – всякие там «Дальний полет», «Комфорт», «Дружба», даже «Шангри-Ла». Чего только не придумают.

После Освобождения велорикши с почтением и завистью взирали на водителей автобусов, а теперь те с высоты своих кабин смотрят на таксистов и испытывают к ним острую, как зубная боль, зависть. Хань Дуншэн еще не так страдает, как другие.

Каждое утро он встает до рассвета. Живет он в глубине старинного переулка, в традиционном пекинском дворике, в комнате чуть больше десятиметровой, очень скромно обставленной. На сооруженном им самим шкафчике стоит будильник, купленный еще к свадьбе. Он уже два года молчит, но Хань не несет его в ремонт, он и без будильника просыпается ровно в половине четвертого.

Спит он вместе с женой и ребенком на деревянной двухспальной кровати, теперь уже не модной. Ребенку пошел пятый год, но в детский сад его не водят. Дело в том, что Хань с женой мусульмане, а в мусульманский детский сад попасть трудно. Это усложняет жизнь. Они с женой молоды, как говорится, в самом соку. Но ребенок уже большой, как при нем заниматься любовью? То забормочет во сне, то скрипнет зубами – всякая охота пропадет, сам себя не уважаешь. Но это бы еще ладно – у соседей не лучше. Труднее всего мириться с тем, что одним выпало на долю крутить баранку автобуса, тогда как другие водят такси.

С этой мыслью он встает, совершает утренний туалет, через полчаса выходит из своего переулка и на ночном кольцевом автобусе едет к главному входу в парк Цзиншань. К тому времени там собираются заступающие на смену водители и кондукторы, и дежурные машины развозят их в разные концы города. Зрелище поистине впечатляющее, жаль, что девяносто девять процентов пекинцев его не видят.

По дороге на работу Хань с водителями чаще всего судачит о том, кому и каким образом удалось перевестись в таксомоторный парк. Подобные разговоры жгут его душу как раскаленный уголь. Он считает несправедливым, что в таксисты, как правило, переводят детей или просто родственников автобусного начальства. Он так крепко запомнил имена и родственные связи новоиспеченных таксистов, что может их перечислить, если его разбудят среди ночи.

Вот и парк. Пора готовиться к смене. Настроение отвратительное. Ему представляются современные модели такси, все более красивые и комфортабельные. С кондиционерами – зимой не холодно, летом не жарко. С магнитофонами – можешь слушать модные мелодии из кинофильмов. На заднем стекле игрушечная собачка, покачивающая головой, на переднем – гроздь винограда из пластика или мешочек с ароматическим веществом. Чтобы в машине хорошо пахло. Не хочется везти пассажира – не вези. Часть выручки, правда, полагается сдавать в сертификатах, но кое-что и себе остается. Закончил смену – можешь подъехать на машине прямо к дому. Да и полезные знакомства нетрудно завести. Словом, и удобно, и выгодно.

Зимой, когда в радиатор приходится заливать кипяток и легко обжечь руки, особенно приятно вызывать в памяти заманчивые картины из жизни таксистов. За смену, пока ведешь автобус, чего только не передумаешь, но труднее всего отделаться от одной мысли: «Почему же мне заказан путь в таксисты?»

Зарплата у водителей автобуса низкая. В среднем всего полсотни юаней. Тем, кто водит сочлененные машины, добавляют по шесть мао в день. Считая надбавки за пробег, за экономию горючего и премиальные, можно выжать в месяц до ста двадцати юаней – при условии, что не было вынужденных прогулов и аварий.

Отопление и еда для семьи Ханя сейчас не проблема, впрочем, как и для остальных жителей Пекина. Вопрос в том, что люди хотят жить зажиточнее и комфортабельнее.

Раньше пекинцы спрашивали при встрече: «Вы поели?» Питание было проблемой первостепенной важности.

А сейчас спрашивают: «Вы уже приобрели цветной телевизор?»

О черном-белом вообще не спрашивают.

Затем следуют вопросы: «Какой размер экрана? Какой марки?»

Назовете «Пион», «Куэньлунь», «Золотая звезда» или «Павлин», вас спросят, покачав головой: «А почему не японский?» Ответите: «Фукуниси», поинтересуются: «Прямо из Японии? Обтекаемый? Тогда еще ничего». Восхищение вызывают лишь «Тосиба», «Сони» или «Шарп». «Вот здорово! Как вам удалось?»

Такова типичная психология пекинского обывателя в наши дни.

Не отстает и семья Хань Дуншэна. Но есть у нее и свои проблемы.

Отец Цинь Шухой, жены Ханя, человек еще не очень старый, но еще десять лет назад его частично парализовало. Цинь Шухой рассказала об этом будущему мужу, еще когда он за ней ухаживал.

Мало того, что тесть почти не может передвигаться, он еще и не без странностей. Сейчас он живет в соседней с Ханем комнатушке. Рядом с его кроватью стоит большой сундук, настолько древний, что с него сошел лак. Говорят, он из камфарного дерева, но Хань никогда не чувствовал запаха камфары. Тесть никому не разрешает трогать сундук, даже внучонку Цзинцзину, – стоит тому лишь протянуть руку, как дед останавливает его движением губ.

Старожилы двора рассказывают о старике немало любопытного. Это сейчас он, бывший рабочий седьмого разряда, пенсионер, превратившийся в развалину. А лет тридцать тому назад был мужчина хоть куда и завзятый театрал. Арии из спектакля «Башня с белыми вратами» исполнял не хуже, чем сам Е Шэнлань. У него в жизни был период взлета, были свои тайны. Можно восстановить его послужной список, но никому уже не удастся узнать, о чем он думал на разных этапах своей жизни. Теперь все прекрасное и таинственное, что было на его веку, хранится в сундуке из камфарного дерева: афиши и программы пекинских театров тридцатых и сороковых годов, театральные газеты того периода, а также немало фотографий, и его собственных, и чужих. Утверждают, что среди них есть фото с автографами таких знаменитостей, как Мэй Ланьфан, Сяо Цуйхуа, Сюнь Хойшэн, Янь Хочжу – как в театральном облачении, так и в обычном платье. Во времена «культрева», когда шла борьба со старой культурой, он был рядовым рабочим, и хунвэйбины не интересовались его имуществом. В наши дни содержимое его сундука представляет немалую историческую ценность. Узнай о нем сотрудники Института китайского традиционного театра, они возрадовались бы и постарались принять соответствующие меры. Но разговоры о сундуке не выходили за пределы переулка. Слушая их, Хань Дуншэн лишь посмеивается. А он-то думал, что в сундуке спрятаны золотые слитки или на худой конец серебряные украшения. И вдруг такое разочарование!

Хань Дуншэн не понимает пекинской музыкальной драмы, так же как и других видов театрального искусства. Не любил он и книги, в его доме не найдешь никаких печатных изданий. Он что-то слышал о Мэй Ланьфане, но ему куда ближе эстрадные звезды Ямагути и Чжан Линь.

Он ничего не имеет против семьи жены. Зная, что мать рано умерла, а отец тяжело болен, он все же женился на Цинь Шухой. Мусульманину в Пекине нелегко найти себе пару, так что особенно разборчивым быть не приходится. Более или менее подходит – и слава богу.

Семья жены жила немного просторнее, чем его собственная, поэтому он поселился у нее. Ладят они, можно сказать, неплохо.

После рождения сына Цинь Шухой не вернулась на работу (в мастерскую, изготовлявшую шерстяные рубашки) и, как принято говорить, «кормилась за счет соцстраха». Пособие мизерное – всего тридцать юаней с небольшим. Но что делать? Отдать мальчика в детский сад нет возможности, да еще отец больной на руках. Раньше он хоть мог кое-как сварить себе лапшу, а сейчас пиалу не удержит. И под себя ходит. Не настираешься на малого да на старого. Она подумывала о найме няньки, но, подсчитав все как следует, решила, что выгоднее кормиться за счет «соцстраха», быть у самой себя нянькой, и пришла в хорошее настроение.

Как-то раз Хань Дуншэн, проезжая мимо Храма солнца, вдруг затормозил, выскочил из кабины, схватил за рукав какого-то велосипедиста и устроил ему разнос. Парень нарушил правила движения. Но не это явилось причиной. Просто ему надо было выместить на ком-нибудь свою досаду, накопившуюся за вчерашний день. Накануне жена с малышом пошли покупать овощи. И в это самое время с тестем случился грех. Поднялась вонь, Ханю пришлось наводить чистоту. Свое дело он сделал, на душе стало тоскливо. Что за жизнь – на работе обслуживай пассажиров, а дома ухаживай за больным. Цветного телевизора и то нет. И за что ему так не везет!

Иногда у него возникала мысль: «Ну, когда же он…» Но усилием воли Хань тотчас ее прогонял.

Бывало, что тестю становилось лучше и он начинал говорить, хотя и невнятно, как будто рот полоскал. В таких случаях он подзывал зятя и просил купить ему пару пачек сигарет.

Хань молча брал из дрожащей руки тестя один юань и уходил. У старика была неплохая пенсия, но он отдавал на расходы только пятнадцать юаней, на питание, остальное держал у себя. Иногда раскошеливался, если в доме кончались сигареты или чай. Любил покурить и побаловаться чайком. Когда позволяло здоровье и было настроение, он выползал на улицу и приносил Цзинцзину гостинец. Таковы были экономические отношения в этой семье.

Хань Дуншэн купил пачку «Зимородка» за 4 мао 4 фэня и пачку «Алых цветов сливы» по 4 мао 7 фэней (тесть признавал только эти марки). Оставшиеся девять монеток он вложил в дрожащие старческие руки вместе с сигаретами.

Глядя на лицо тестя, по которому то и дело пробегали судороги, он пожалел старика. Кто знает, не случится ли и с ним такое…

Стремление постичь чужую душу – одно из ценнейших человеческих свойств.

Но душа скрыта за телесной оболочкой и разглядеть, что в ней творится, нелегко.

Главное – чтобы было желание понять других. Но трудно добиться, чтобы такое желание было у каждого.

Жизнь подобна сети. Пока автобус везет пассажиров от одной ячейки к другой, они как бы отключаются на время или же размышляют о собственных делах. «Водитель автобуса» и «кондуктор» для них понятия абстрактные; даже видя их перед собой, пассажиры менее всего думают о том, что у этих людей есть свои имена, свои пути в жизни, свои семьи, свои радости и печали, восторги и страдания…

Трудно винить в этом пассажиров. Им в автобусах приходится нелегко.

Бывает, что они терпят обиды от водителей и кондукторов. Так случилось и тогда, когда Хань Дуншэн заупрямился и велел пассажирам покинуть автобус у Сиданя. Особенно обиженными при этом себя почувствовали несколько человек.

Тот, кто хотел приобрести билет, но получил от Ся Сяоли отказ, работает техническим специалистом в государственном учреждении. Хань Дуншэн завидует таксистам, зарабатывающим больше, чем он, но ведь этот специалист получает еще меньше. Правда, если судить по стабильной части зарплаты, у него доход выше. Но Хань получает надбавки и премии, а этот специалист – уже лысеющий человек, разменявший пятый десяток, – кроме зарплаты, не имеет почти ничего. Все его добавочные поступления не превышают ста юаней в год.

Хань и его коллеги обнаружили еще один источник доходов. Некоторые из них часто сказываются больными. На деле они вовсе не болеют, а договариваются с разными предприятиями и перегоняют для них машины из Гуанчжоу и других портовых городов. Каждая такая поездка занимает от недели до полумесяца. При этом можно заработать до шестисот юаней.

Сам Хань Дуншэн трусоват для этого, да и жена ему не велит. Первые два года после рождения ребенка Цинь Шухой по рекомендации уличного комитета занималась изготовлением коробок для упаковки одежды. За большую коробку она получала 3,6 фэней, за маленькую 2,4 фэней. Хань Дуншэн, который круглый год затемно выходит на работу и возвращается в половине второго, после обеда помогал жене.

Они клеили коробки до самого ужина, потом смотрели телевизор и продолжали клеить. В десятом часу Хань укладывался спать, а жена порой работала до одиннадцати.

В лучшие дни выработка составляла двести и более коробок. За вычетом стоимости материалов и управленческих расходов в месяц удавалось заработать максимум восемьдесят юаней.

А у этого специалиста, который обычно ездит на велосипеде и лишь изредка пользуется автобусом, никаких иных источников дохода нет. Ни у него, ни у его жены, тоже служащей, нет ни сил, ни объективных условий для дополнительных заработков. Принято считать, что кадровые работники получают льготы при распределении жилья, но это не всегда так. Действительно, этот специалист недавно получил двухкомнатную квартиру. Но если бы Хань Дуншэн и его друзья видели, какая скромная в ней обстановка! Хозяевам хотелось бы приобрести электроприборы, заменить маленький черно-белый телевизор, которому уже много лет, но все не получается. Даже на столь необходимую стиральную машину с двумя бачками и то еще не собрали денег.

А у Ханя в доме помимо телевизора с большим экраном уже стоит большая стиральная машина марки «Могущество», изготовленная в Гуандуне. Цинь Шухой накрывает ее куском ворсистой ткани яркой расцветки, что подчеркивает особое положение машины в семье.

Нет, Хань не прав, из-за мелких неприятностей считая себя самым неудачливым человеком в Поднебесной и вымещая досаду на пассажирах.

Но и пассажирам неплохо было бы побольше знать о его домашних проблемах.

Сколько пришлось склеить коробок, чтобы купить стиральную машину. Но после первых же двух стирок она испортилась. Вне себя от ярости, Хань с женой тут же отвезли машину на грузовом велорикше в универмаг, требуя ее заменить.

В универмаге им предложили оставить машину на техосмотр, чтобы установить, есть ли дефекты в моторе или машиной неправильно пользовались. Хань кипел от злости, спорил, но все без толку – точно так же, как без толку спорили с ним пассажиры. Власть, пусть самая маленькая, здесь была не на его стороне.

Машину пришлось оставить. Все следующее утро у Ханя было неспокойно на душе. Он то и дело резко тормозил, пассажиры падали друг на друга. Они не догадывались, что даже на опытного шофера действует сиюминутное настроение, в данном случае испорченное из-за оставленной в универмаге стиральной машины.

Не будем подробно рассказывать о том, как супруга четыре раза ездили в универмаг, три раза меняли машины. Только на четвертый им досталась та, что теперь накрыта куском яркой ворсистой материи. Эта действительно хороша и надежна, работает как надо. Но мелкие невзгоды в семейной жизни продолжались, как легкое волнение после шторма. Однажды Хань, придя домой, увидел, что жена сидит на кровати и утирает слезы.

Что случилось?

Оказывается, кто-то подложил супругам свинью – сообщил уличному комитету, что у них есть постоянная работа, а потому они не имеют права прирабатывать изготовлением коробок. И им действительно отказали в этом дополнительном доходе.

Хань не думал, что есть люди, завидующие ему не меньше, чем он завидует таксистам.

Как так? – возмутился Хань. Разве им легко доставались эти восемьдесят юаней? Иной раз, торопясь выполнить в срок заказ, они с женой клеили до глубокой ночи, и наутро он с трудом мог вести машину. А случись происшествие, у него отобрали бы права, посадили под арест – на что жили бы тогда жена с ребенком? За что же их лишили этих денег, где справедливость?

Хань Дуншэн мог бы подумать о том, каково приходится таксистам. Да, они хорошо зарабатывают, но ведь их рабочий день длиннее, чем у водителей автобуса: двенадцать, пятнадцать, а то и восемнадцать часов. И разве справедливо было бы отбирать у них часть заработанного в пользу водителей автобусов?

Каждый глядит на того, кто больше зарабатывает, и чем дольше глядит, тем больше разгораются у него глаза.

Зависть. Самая распространенная в настоящее время аномалия у китайцев.

Лишившись доходов от изготовления коробок, Хань с женой принялись искать другие пути. Каким-то образом познакомившись с почтовыми служащими, Цинь Шухой подрядилась торговать газетами на комиссионных началах.

За каждый проданный экземпляр «Вечернего Пекина» можно выручить 0,4 фэня, а за «Многоликий мир» и «Болельщик», которые продаются вместе, по 0,5 фэня. Беря на комиссию соответственно по триста и двести экземпляров, муж с женой понемногу, но упорно приумножали свой капитал.

Теперь Хань каждый вечер торговал газетами, выручая по два с лишним юаня. И когда жена пересчитывала прибыль – сплошь мелкие монетки и потрепанные ассигнации, – она неизменно произносила с видом полного удовлетворения:

– Что ж, сегодня на еду заработали!

Китайское кулинарное искусство славится во всем мире.

Но в обычной жизни китайцы по-прежнему весьма скромны в еде. Пекинский обыватель всегда готов на ней сэкономить, чтобы отложить деньги на «большие покупки».

Сейчас пекинцы уже не определяют степень зажиточности той или иной семьи ни по еде, ни по одежде. Даже мебельный гарнитур, люстры и бра не имеют значения. Только количество и качество дорогих электроприборов и предметов длительного пользования.

Есть распространенное выражение – «восемь больших вещей». Первое место среди них прочно удерживает известный телевизор, далее последовательность может меняться в зависимости от личных вкусов, но набор такой: стиральная и швейная машины, магнитофон, фотокамера, мотоцикл и видео…

Устремившись в поход за «восемью большими вещами», семья Ханя предельно урезала расходы на питание. Он уходил на работу без завтрака, и лишь совершив несколько рейсов, в девятом часу забегал в мусульманскую харчевню на конечной станции. Там он проглатывал четыре кусочка жареного теста, запивая их горячим чаем. Так бывало каждый день. В середине дня семья собиралась на обед. Обеды в семье Ханя были притчей во языцех у всех соседей. Триста шестьдесят пять дней в году на стол подавалась жаренная с соевой подливой лапша. Подливу Цинь Шухой не жалела, но в ней, кроме яиц и креветочной шелухи, ничего не было. С тех пор как цена на баранину подскочила до трех юаней восьми мао за кило, мясо стали покупать раз в месяц, и то лишь полкило. За ужином подавали рис и тушеные овощи (самые дешевые в данный момент). В эти дни дешевле всего помидоры и сладкий перец – по 3 мао 2 фэня за кило, поэтому жена их тушила по полкило каждый вечер.

Всего этого, естественно, не знал тот пассажир, которому отказали в продаже билета. Между тем он был очень обижен и рассержен.

– Как же так? Я ехал на государственном автобусе и должен оплатить проезд. Я не хочу обманывать государство! – твердил он, все еще протягивая Ся Сяоли один мао.

Та еще более грубо отвела его руки, уставилась в потолок, прищурив глаза, так что они превратились в две щелочки. Подбородок ее дрожал, и она, будто виноградную кожицу, выплевывала слова:

– Хватит, хватит, хватит…

Наблюдавшие эту сцену пассажиры больше не могли молчать.

– Но вы же неправы… – воскликнула седеющая женщина.

Кондукторша резко ее оборвала:

– Неправа, неправа, неправа… Ну и что?

Глаза ее округлились и из двух щелочек превратились в два боба.

Тут не стерпел интеллигент в очках и, слегка заикаясь от волнения, заговорил:

– Что… что вы себе позволяете? Как вы от… относитесь к своим обязанностям?

– Вот так и отношусь! Я вообще не хочу работать кондуктором!

Ся Сяоли отвечала, как будто проволоку рубила.

«Не улеглась одна волна, как вслед за ней встает другая», – сказал поэт. Обстановка в автобусе все накалялась. Бедные пассажиры!

Ся Сяоли окончила среднюю школу в дальнем пригороде Пекина. Ее отец и мать были рядовыми рабочими на тамошней фабрике. Школа, где она училась, не относилась к числу «базовых», привилегированных, поэтому из всех выпускников лишь трое попали в вуз. В это самое время транспортное управление Пекина объявило набор кондукторов, и она подала заявление.

Кто мог знать, что вскоре начнет бурно развиваться частная инициатива. На разоряющихся или еле сводивших концы с концами частников не обращали внимания, говорили только о нуворишах, причем не всегда с преувеличениями. Один из соучеников Сяоли стал в их районе монополистом по изготовлению цукатов, организовав с этой целью «семейный цех». Никому не была известна сумма его вклада в сберкассе, но все видели, что «восемь больших вещей» он приобрел. Однажды он пригласил Ся к себе в дом на просмотр видеозаписей, после чего она еще больше стала ругать себя за то, что поторопилась пойти, в кондуктора. Посидела бы дома, покантовалась какое-то время, потом получила бы патент на индивидуальный промысел и показала бы себя! В том, что ей это удастся, была уверена.

Раньше она не обращала особого внимания на свой гардероб, но теперь многое ее прельщало. Только вошел в моду косметический набор «Уоттс», как газеты уже рекламируют набор «Вейнберг». Не успела купить кисточку для бровей, как в универмаге появились щипчики для ресниц. Совсем недавно на пекинских улицах открылись салоны красоты на гонконгский манер со специально приглашенными из Гуанчжоу мастерами. От одних названий можно сойти с ума: «Малый Париж», «Новая волна», «Мини»^[34]… Побывав на демонстрации мод, она узнала, что такое одежда типа Икс, Эйч или А. А сколько сверкающих украшений и драгоценной бижутерии в универмаге Лидо на Восточной улице Великого Спокойствия! Не успела купить туфли на тонком высоком каблуке, а уже входит в моду низкий…

Пассажирам следовало бы с пониманием отнестись к душевному состоянию девушки. Пусть она не писаная красавица, но она в расцвете молодости. Стремление к красоте – прекрасное качество, им не нужно пренебрегать.

Суть проблемы в том, что ей все больше претит профессия кондуктора. Выдаваемая управлением форма – синяя с желтыми пуговицами, на которых изображена баранка, – кажется ей некрасивой, а материя дрянной. Бригадир утверждает, что она стоит сорок восемь юаней, а в комиссионном за нее дают лишь девять. Поэтому Ся, нарушая правила, сидит на своем рабочем месте в той одежде, которая ей нравится.

Она завидует хорошо одетым пассажиркам, особенно иногородним.

Как-то одна приезжая обратилась к ней: «Товарищ, где пересаживаться, чтобы попасть в парк Ихэюань?»

Она искоса посмотрела на женщину. Хорошо сшитый дорогой костюм европейского покроя, в ушах сверкающие клипсы, то ли золотые, то ли позолоченные… Вот, полюбуйтесь! Наверняка впервые в столице, даже в Ихэюане не бывала, да и выговор провинциальный. Ся с презрительной миной ответила – этот автобус не идет в Ихэюань! А где пересаживаться, спросите, когда сойдете.

Женщина расстроилась. Она впервые приехала в Пекин. Автобус только что миновал Тяньаньмэнь, и на сердце у нее было тепло от встречи с главной площадью страны. Она полагала, что в столице все должно быть лучше, чем в провинции, и люди тоже, заранее радовалась поездке в Ихэюань, тем более что дома ждут от нее рассказа о столичных впечатлениях. И вдруг, когда она спросила о маршруте, столичный кондуктор посмотрел на нее белыми от злости глазами и ответил ледяным тоном.

Женщина не удержалась:

– Товарищ, как вы со мной разговариваете?

– Как разговариваю? По-пекински, разве непонятно? – Ся Сяоли демонстрировала уверенность в собственной правоте. – Я же сказала, что этот автобус не идет в Ихэюань, чего еще вам надо?

Пассажирка возмутилась:

– Что у вас за отношение к работе?

Ся вскинула голову:

– А вот такое отношение! Не нравится – можете взять такси!

Женщина готова была расплакаться. У нее пропало всякое желание ехать в Ихэюань.

Пассажиры часто недоумевают, почему транспортное управление не принимает строгих мер против таких водителей или кондукторов. Почему их не увольняют? Некоторые звонят или пишут в управление и официально ставят этот вопрос.

Сама его постановка не удивляет. Разве пару лет назад киноэкран и телевизор не были заполнены историями о реформах? О том, как новый начальник, реформатор с железными мускулами, первым делом начинает приструнивать разгильдяев и лоботрясов. Будешь работать как следует? Исправишься? Нет, опять за свое! Тогда собирай манатки и катись ко всем чертям!

Однако Ся Сяоли и ей подобные не только не боятся такого поворота событий, но именно этого и дожидаются.

Из десяти тысяч водителей автобусов и троллейбусов четвертая часть уже подала официальное прошение о перемене места работы. Некоторые вообще готовы оставить службу. Иные, не дожидаясь разрешения, перестают являться на работу и ищут другие источники доходов.

Есть такие и среди кондукторов. Вот и Ся Сяоли пыталась уйти с работы, но ее не отпустили. Тогда она стала вымещать злобу на пассажирах. Ей часто бывает лень продавать билеты. Согласно существующим правилам, невыполнение плана по продаже билетов не отражается на премии, а перевыполнение дает добавочное вознаграждение, но небольшое. На маршруте, который обслуживает Ся, большинство пассажиров имеют месячные билеты, так что на продаже разовых билетов план все равно не перевыполнишь. А увольнения Ся не боится, ведь она уже уходила с этой работы.

Действительно, несколько месяцев назад она вдруг исчезла и долго не являлась на работу. Кто-то из начальства приезжал к ней домой, но родители твердили одно: «Мы и сами не знаем, где она. Может, поехала к золовке в Шэньян». А она была в Пекине. Тот самый «король цукатов» рекомендовал ее во внешнеторговую организацию, где она стала работать в отделе приема гостей – подавать чай и лимонад иностранным коммерсантам. Хотя работа была временная, с заработком не выше, чем в автобусном парке, все же она давала дополнительные преимущества, к тому же казалась Ся более легкой и престижной.