Текст книги "Современная новелла Китая"

Автор книги: Артем Лунин

Соавторы: Раймонд Чэндлер,Лю Шаотан,Ван Аньи,Гао Сяошэн,Чжан Сюань,Фэн Цзицай,Шэнь Жун,Чэнь Цзяньгун,Гу Хуа,Цзяо Цзуяо
сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 34 страниц)

Фань Бичжэнь схватила сумочку и помчалась вступать в должность. Она распахнула окно в железной раме и села напротив начальника Вана за свой стол. Двое в одном кабинете, лицом к лицу.

Некоторые думают, что начальнику Вану жаль расставаться со своим местом и со своей властью. Какая несправедливость! Не об этом беспокоится он, а о том лишь, чтобы воспитать себе надежную смену – тех, кто продолжит его дело, дело его жизни. Фань Бичжэнь для него – чистый лист бумаги, на котором он нарисует свой план, – и Фань Бичжэнь пойдет дальше по проложенной им дороге, вперед, в бесконечность.

Ему нравится эта девушка, от нее веет теплом и покоем. Не оттого ли, что она ровесница его дочери. Дочь живет далеко отсюда. И внешне они похожи. Словно бы Ван и не в кабинете, а дома. И говорить можно тоже по-домашнему.

– Ты не волнуйся. Будешь учиться, глядя на меня, – понемногу все получится. Представь, будто ты разучиваешь роль. Будто я старый актер, а ты ученица. Я пою – а ты подпевай, я делаю – а ты повторяй. После сама все поймешь. Роль следует выучивать наизусть, а в нашем деле для начала надо досыта начитаться разных документов. Ничем другим ты пока заниматься не будешь. Посидишь в кабинете, будешь отвечать на звонки, просматривать приходящие бумаги. Секретарей я уже предупредил, чтобы все тебе приносили.

Фань Бичжэнь понравилось, что начальник Ван так душевно с ней разговаривает. Поблагодарила, конечно, пообещала стараться, не пожалеть сил.

Ван обрадовался очень, не удержался – протянул руку и по голове погладил Бичжэнь, как дочку. И вдруг спохватился. Ведь она такой же начальник, как он, и сказал, чтобы загладить неловкость:

– Ну что же, надеюсь, мы сработаемся.

Фань Бичжэнь завалили грудой бумаг, без умолку звонит телефон. Она отвечает на звонки, просматривает кипы циркуляров. Только закончит – приносят новые. И так две недели подряд. В глазах рябит, в ушах звон, шея как деревянная, и спина ноет. Все время хочется спать. Раньше Бичжэнь много двигалась, часто бывала на свежем воздухе, а теперь сидит сиднем дни напролет. Изредка только подходит она к окну, распахивает железную раму и, свесив голову, смотрит на улицу. Там внизу снуют люди, машины, кажется, сам воздух пропитан шумом и суетой, но даже шум этот ей нравится. Ах, как весело помчался вон тот мотоцикл, с треском и с синим шлейфом позади!

Наступил день, когда Фань Бичжэнь увидела среди прочих бумаг сообщение о театральном фестивале. Каждый местный театр должен представить музыкальную драму, демонстрирующую творческие особенности своего направления.

– Давайте я этим займусь, – сказала она начальнику Вану. – Ведь я немного разбираюсь в театральных делах.

Ван подумал и согласился.

– Ладно, – сказал он. – Это как раз по твоей части. Но учти, фестиваль – дело серьезное. Нам обязательно надо занять призовое место, пусть не думают, что мы впустую работаем. Ты пока бери все на себя – взвали, так сказать, всю тяжесть на свои плечи, а там я подскажу. Сейчас главное – сама пьеса. Пусть Яо Дахуан напишет что-нибудь. Только помни: хоть он человек и очень способный, но нуждается в постоянном контроле. Ему нельзя расслабляться – тогда он за вечер может сочинить пьесу, а пустишь дело на самотек – будет целый год сюжет обдумывать. Кстати, намекни ему между делом, что его жилищный вопрос решается. Я вас обоих подаю на рассмотрение. Не потому, конечно, что ты теперь начальница, – мы давно собирались. Надо проводить в жизнь новую политику в отношении интеллигенции!

Начальник Ван всегда стремился к ясности в деталях, особенно когда приходилось взваливать ношу на чьи-либо плечи.

Фань Бичжэнь вернулась домой в приподнятом настроении и сразу же постучала в стенку:

– Учитель, у меня хорошие новости!

Она рассказала про большой фестиваль и все остальное, а про жилищный вопрос умолчала – чтобы не слишком было похоже на «материальное стимулирование».

Яо Дахуан страшно разволновался – ведь это же тот самый случай, который поможет осуществить его грандиозный план. Насколько грандиозный, не ему, конечно, судить, но вынашивал его Яо три года.

Он задумал перестроить традиционную драматургию, используя ее преимущества – сочетание пения с танцем. Приблизить театр к народной драме, сделать действие проще по форме и динамичнее, что отвечало бы духу времени. Текст станет емким и лаконичным, будет звучать как стихи. А там, когда сольются в единое целое стихи, песня и танец, посмотрим, что предпочтет молодежь – глубину мысли и изящество или же телевизор.

Фань Бичжэнь даже в ладоши захлопала от радости – так ей это понравилось.

– А о чем будет пьеса?

И об этом старый драматург подумал. В пьесе есть и пение, и танцы, поэтому Яо решил заново пересказать историю Си Ши^[32] – она ведь и пела замечательно, и танцевать была мастерица. Его героиня не будет стереотипной. Си Ши предстанет как живое воплощение красоты, и именно от этого все ее несчастья, страдания и позор. Это будет трагедия прекрасного. Не просто история о том, как величайшая красавица древности утопилась, а подлинная трагедия, рассказывающая, как уродство и зло губят прекрасное. Ведь в настоящей трагедии – Яо Дахуан где-то об этом читал, – в настоящей трагедии гибель прекрасного должна вызвать у зрителя гнев, возмущение против всего отвратительного, должна заставить его самого искать красоту. Не думайте, что старик дальше своего носа не видит, в теории искусства он кое-что смыслит!

Фань Бичжэнь пока не разбирается в этих тонкостях, ну да ничего, ведь он по-прежнему ее наставник, а она – послушная ученица.

– Поскорее пишите эту пьесу, учитель, а я уж постараюсь, чтобы она попала на сцену!

В этот раз Яо решил показать все, на что способен. Он писал пьесы всю жизнь, зачастую не вникая в смысл написанного. Словно чужая рука водила его кистью. Во времена «культурной революции» все было распределено: руководство дает идею, массы – жизнь, писатель – свою кисть. Голова и кисть тогда существовали порознь, теперь же их надо соединить – ведь в начальниках Фань Бичжэнь! – и он наконец-то напишет такую пьесу, какую сам хочет. Напишет – и подарит людям.

С этого дня ночи напролет в его окнах горел свет. Жители улицы Трех гор не слышали больше, чтобы старый Яо напевал, и очень редко видели его на улице. А если случайно встречали, когда он бежал за сигаретами, здоровались, заговаривали с ним, он не слышал, не видел, молча шел дальше, наталкиваясь на велосипедистов. Все это беспокоило людей, и они спрашивали его жену:

– Что с вашим стариком, уж не заболел ли?

Но старая Яо спокойно отвечала:

– Ну как вы не понимаете – он увлечен творческим процессом!

– Ах вот оно что! Только уж очень его увлекло, со стороны поглядишь – вроде как не в себе.

– Так ведь говорят – в театр ходят тронутые, на сцене играют психи, а у тех, кто пьесы эти сочиняет, вообще мозги набекрень. Вот и мой старик тоже – вскочит вдруг среди ночи и что-то бормочет себе под нос! Только за весь век ничего себе не набормотал – ютимся до сих пор в тесноте.

– Вы уж будьте покойны! По радио теперь только и слышно, что интеллигенция да интеллигенция – рано или поздно и о вас вспомнят.

Яо Дахуан трудился изо всех своих старческих сил, а Фань Бичжэнь взяла на себя заботу о нем. Она просила мать покупать каждый день что-нибудь вкусненькое и угощала Яо – тому не много надо было. Если же ей дарили хорошее вино или сигареты, она не отказывалась, как раньше, отдавала все старику.

Она следила, чтобы в доме громко не разговаривали и не топали по лестнице. Телевизор внезапно сломался, и после ужина все сразу ложились спать.

Двенадцать окошек затихли, затаились. Казалось, что в доме никого нет, и только вечером и глубоко за полночь сиротливо горела в окне одинокая лампа да в тишине слышно было, как тихонько кашляет старик Яо.

Начальник Ван пристально смотрит на календарь: скоро фестиваль, а о подготовке ни слуху ни духу.

– Как продвигаются наши дела? – поднимает он глаза на Фань Бичжэнь. – Времени мало.

– Все в порядке. Яо Дахуан работает день и ночь.

– Это хорошо. – Начальник снова заглядывает в календарь. – На среду на вторую половину для назначим собрание – пусть Яо отчитается о своей работе. Пригласим специалистов – послушаем, выскажутся.

– Да ну, зачем отвлекать человека? – попробовала отмахнуться Фань Бичжэнь. – Он же еще не закончил! Вот как отпечатают текст, тогда и соберемся.

– Послушай, Бичжэнь, – со вздохом сказал начальник. – Как на сцене играть, ты, конечно же, знаешь лучше меня… Я не сомневаюсь, что Яо Дахуан пьесу напишет – для него это сущий пустяк. Дело в том, что он забывает о политике, сочиняет вслепую, не зная обстановки. Чтобы все не испортить, надо его работу держать под контролем, и поверь, я это знаю по опыту.

У Фань Бичжэнь опыта никакого не было. Вроде бы верно говорит начальник Ван – кажется, она и сама такое слышала, только не помнит от кого, что чем тщательнее работаешь над произведением, тем искуснее оно получается.

Опять Яо Дахуана будут «прорабатывать»? Он только успел закончить первое действие и был им очень доволен, как вдруг приходит приглашение, а в нем напечатано: «В среду в два часа дня просим прибыть на обсуждение доклада Яо Дахуана о ходе работы по подготовке к театральному фестивалю». Яо весь задрожал, прочитав, с листком в руках пошел к Фань Бичжэнь.

– Это что? Что такое?

Фань Бичжэнь увидела, что лицо у старика налилось кровью, и поспешила его успокоить:

– Не волнуйся, ничего серьезного. Я говорила, не надо отвлекать тебя от работы. Просто начальник Ван хочет знать, как идут дела.

– А кто проводит собрание?

– Не сказали.

– Кто еще там будет?

– Не знаю. Ван через секретарей рассылал приглашения.

У Яо ноги подкосились.

– Вот беда! Опять все по-старому! Бичжэнь, ты же за это отвечаешь – не соглашайся на такое собрание. Они задушат мою пьесу еще в колыбели!

У Фань Бичжэнь тоже было на душе неспокойно, но ведь надо приободрить учителя.

– Не переживай. Я думаю, если ты расскажешь поярче, покрасочнее, все поймут, что пьеса хорошая.

Яо замотал головой.

– Не судьба, видно. Вытащат мою Си Ши на суд толпы и бросят на плаху, чует мое сердце! Одна надежда на тебя, – что ты их руку удержишь.

Наступила среда. В назначенный срок пришел Яо Дахуан на обсуждение, поглядел на собравшихся – и сердце похолодело.

Кроме начальника Вана и Фань Бичжэнь, было еще несколько человек – все старые знакомые, во время «культурной революции» не раз «прорабатывали» Яо.

Настроение у старика сразу упало. Стал говорить кое-как, сбиваясь на каждом слове. Перед актерами он никогда не робел, мог бойко прочитать пьесу, говорил спокойно, а перед начальством словно немел. Да и обстановка не та, чтобы петь и пританцовывать – на собрании можно лишь вкратце рассказать основную сюжетную линию. Про то, какая Си Ши красавица, как горячо любила юношу из своей деревни, как увидел ее Фань Ли и насильно увез, грозясь за неповиновение отрубить голову тому юноше. Чтобы спасти жизнь любимого, Си Ши, забыв стыд, отдала себя на поругание. А потом, не стерпев унижений, пришла на берег реки и бросилась в волны… Вот такая история.

Яо Дахуан за десять минут пересказал всю пьесу, а когда поднял глаза, то по выражению лиц понял, что рассчитывать на сочувствие не приходится. Во всяком случае, ничего нового и прекрасного они в пьесе не увидели.

Вспомнив совет Фань Бичжэнь, он пытался изобразить все ярко и красочно, но ведь его пьеса построена на танцах и стихах. Здесь важна и красота движений, и изящество стихотворной строки. А он, к сожалению, не великий Мэй Ланьфан^[33], ему под силу лишь в доступной форме объяснить, что пьеса хорошая, что в ней трагедия прекрасного, что она призвана вызвать возмущение против всего отвратительного и пробудить стремление к прекрасному, но по форме она новаторская…

Но и пояснения не помогли делу, напротив, вложили плетку в руки критиков.

– Новаторская по форме? Гм, гм… Форма определяется содержанием, формализмом увлекаться нельзя. Что же касается содержания, то тема Си Ши устарела. Стоит ли на нее тратить силы?

Яо Дахуан попробовал доказать свою правоту:

– Нет старых и новых тем, важна сама идея осмыслить ту или иную тему по-новому.

– Я согласен с тем, что говорит Яо, – перебил его один критик. – Идея должна быть новой. Идея перед нами действительно новая, но содержание ее – пассивность. Автор находится под чьим-то нездоровым влиянием. Ведь Си Ши в первую очередь патриотка, а наш дорогой Яо на первое место ставит любовь. Это снижает образ Си Ши. Красной нитью через весь сюжет проходит одна идея – «разрушение прекрасного». Все это может породить у зрителей пессимизм, пассивность, упаднические настроения, что не соответствует духу времени и коренным образом расходится с политическими установками в отношении прекрасного. Все прекрасное разрушено, куда уж дальше!

Яо Дахуану стало не по себе. Он хоть и разбирался немного в теории, но нельзя же знать все! Да и что можно противопоставить таким кулачным методам? Ничего другого ему не оставалось, как обернуться к Фань Бичжэнь в безмолвной надежде, что она поможет, поддержит, спасет.

Фань Бичжэнь попыталась отвести занесенный кулак.

– Товарищи! Все замечания учитель Яо учтет, но не надо мешать ему продолжать работу над пьесой, тогда мы посмотрим – добьется он успеха или потерпит поражение.

Фань Бичжэнь говорила уверенно и серьезно, однако для многих она все еще оставалась актрисой – голос приятный, можно послушать, но принимать во внимание не стоит. Никто ей не возразил, но никто и не поддержал. Все смотрели на начальника Вана, ждали, что скажет он.

Начальник Ван будто не слышал сказанного Фань Бичжэнь.

– Ну ладно, – подал наконец свой голос. – У меня есть несколько незрелых мыслей…

Яо Дахуан привычно вытащил записную книжку, зная по опыту, что такие «незрелые» приговоры обжалованию не подлежат.

– В любом деле надо учитывать ситуацию в целом, видеть стратегическую линию. – Начальник Ван скользнул взглядом по Фань Бичжэнь, поскольку фраза предназначалась ей. – Я вот как понимаю. Все готовятся к фестивалю, и поскольку это фестиваль разных течений традиционного театра, то и приготовят к нему все лучшее, все традиционное, пошлют лучших актеров. Нам их не обогнать, скорее наоборот. Значит, нужна другая, современная пьеса. И пусть она будет не бог весть какая и актеры не самые лучшие – все окупится новизной тематики. Присуждая призы, непременно посмотрят: современная тема или несовременная. Конечно, надо постараться, чтобы и пьеса была получше, и актеры на высоте, – это принесет свои плоды.

Опытности в таких делах начальнику Вану не занимать, да и приз на фестивале получить просто необходимо, а остальное – второстепенно, не стоит того, чтоб нервы тратить.

Все дружно согласились с начальником Ваном, и без лишних слов участь Си Ши была решена.

Начальник Ван заметил, что у Яо Дахуана лицо посерело, и вежливо спросил:

– А вы как считаете, Яо?

Яо Дахуан прибег к испытанному приему пассивной защиты:

– Начальник очень правильно сказал, но я не думал о такой пьесе и не смогу ее написать!

– Это ничего. Мы здесь и собрались для того, чтобы вам помочь. – Начальник Ван обвел всех внимательным взглядом. – Ну-ка, давайте, пошевелите мозгами! А то критиковать все мастера, предложили бы лучше что-нибудь дельное.

Стали предлагать дельное. Сочинять пьесу – не научные проблемы решать, тут каждый, кто хоть немного разбирается в театре, может подать какую-нибудь идею.

Можно, к примеру, описать рост благосостояния современной деревни – как крестьяне богатеют, покупают телевизоры.

Или же как девушка бросается в реку, а смелый юноша, героический атлет, ее спасает. Или, например, про свадьбу инвалида – и трогательно, и благородно.

Предлагали и тут же сами отвергали: нет, не годится. Столько было похожих сюжетов на телевидении, все это не ново…

Мало-помалу все притихли. Легко сказать, найти что-то новое, самобытное! У писателя на это подчас целая жизнь уходит.

И вдруг – нашли! Пьеса о крупных экономических преступниках!

Сам начальник Ван поддержал идею:

– Верно, на эту тему еще никто не писал, это будет шаг вперед в современной драматургии.

– Про крупных экономических преступников писать можно – здесь есть сюжет, – согласились специалисты.

Яо Дахуан видел, что Си Ши не спасешь, решил спасти хоть себя и, выхватив ручку, стал записывать предложения, которые спешил внести каждый. Опять, как в прежние времена, вершилось коллективное творчество – Яо Дахуану оставалось только записывать.

Надо сказать, придумывать пьесу – занятие не из легких. Сначала надо найти хороший сюжет, а затем втиснуть в него все необходимые детали. Только где его возьмешь, этот сюжет? Бывало, вдесятером ломали голову. И день ломали, и два, а иногда и неделю! Впрочем, сегодня удача сама идет в руки – Си Ши хоть и не выдержала испытания, но ее сюжетную линию вполне можно использовать. Надо лишь перенестись из древности в современность.

Итак, год 1982-й. Быстро растет уровень благосостояния деревни, в которой живет девушка по имени Ши Си. Красоты она неописуемой, но заражена буржуазной идеологией. В нее влюбляется юноша из этой же деревни, хочет жениться. Влюбленные мечтают о том, как заживут вместе, построят дом, купят цветной телевизор… Но Ши Си колеблется – ее манит сказочный и прекрасный Гонконг, где с неба сыплются цветы, а из земли брызжет вино. Она мечтает жить на вилле, разъезжать на машине, пить кофе, танцевать. Тут и появляется чуждый элемент – один из тех самых крупных экономических преступников по имени Фэнь Ли. Он бесстыдно врет девушке, что дядюшка в Гонконге оставил ему наследство, за которым надо срочно ехать. Так заморочил красавице голову, что та, поддавшись соблазну, уехала с ним в большой город, где и погрязла в пучине порока. Коварный Фэнь Ли решил использовать ее красоту для совращения ответственных работников, чтобы потом с их помощью совершать крупные экономические преступления. Но органы шли по следу, и вот Фэнь Ли изобличен, а Ши Си возвращается в деревню и, не стерпев позора, бросается в бурный поток.

Но это еще не конец, потому что влюбленный в Ши Си юноша, который как раз шел по берегу, храбро кидается в волны и спасает девушку. Спасенная Ши Си горько плачет, раскаиваясь в своих прегрешениях, юноша прощает ее, и они женятся…

Слово за слово, общими усилиями слепили пьеску. Кстати, коллективно написанное произведение лучше продукта индивидуального творчества. Хотя бы потому, что оно многогранно. В нем мощь и широта идеи, красота образов.

Заблудшая спасена, удар по крупным экономическим преступникам нанесен, благосостояние деревни растет, моральное разложение обличено и подвергнуто критике. Но что самое главное – счастливый конец. Оптимизм. Надо полагать, Яо Дахуан не станет возражать против этого, тем более что сам некоторым образом причастен к созданию произведения.

Глаза у Яо округлялись по мере того, как он слушал. Он менее всего ожидал, что задушенная в колыбели Си Ши вдруг оживет и, перевоплотившись, снова будет чаровать своей красотой. Правда, Фань Ли уже был не Фань Ли, а крупный экономический преступник, хотя и такую возможность отбрасывать не следует: ведь известно из исторических записей, что он позже занялся торговлей и, кто знает, может, даже и спекуляцией.

Фань Бичжэнь, похоже, собиралась еще выступать, но Яо Дахуан дал понять, что не хочет спасать Си Ши. Творческий порыв пропал, и он вдруг обнаружил, что прежний его замысел не так уж грандиозен и что не ему, старому Яо, творить великое искусство.

Фань Бичжэнь между тем все еще не сдавалась. Когда стали расходиться, она подошла к начальнику.

– Я считаю, первоначальный замысел учителя Яо хороший. К тому же отвечает особенностям нашей местной театральной школы. Почему бы не дать человеку попробовать?

– Вот что, милая Фань, – неторопливо начал Ван. – Я давно хотел тебе кое-что сказать, да все не решался. А теперь вижу – не говорить нельзя, иначе ошибки неизбежны.

Фань Бичжэнь недоумевала – еще ничего не сделано, откуда же взяться ошибкам?

– Ты, наверное, считаешь, что культурная работа – это веселье. – Голос начальника Вана набирал силу. – Разные там песни-пляски, спектакли-концерты? Нет! Это борьба двух линий в области идеологии, и вопрос стоит – «кто кого». Вспомни борьбу с контрреволюцией, с правыми уклонистами, вспомни «великую культурную революцию» – все начиналось с культуры! Современная обстановка напряжена до предела, какие же могут быть сейчас Си Ши? Как можно говорить о «разрушении прекрасного»? Ведь так мы и самих себя разрушим! Запомни, спектакль – не дом. Дом плохо построишь – никто слова не скажет, а спектакль плохой – всем до этого дело. Вот о чем ты, должно быть, не подумала.

У Фань Бичжэнь даже мурашки по телу побежали.

– Нет, не подумала… я… мне казалось, пьеса хорошая.

– Пришло время менять старые привычки, Бичжэнь. Каждый поступок, каждый шаг надо оценивать с политической точки зрения…

Начальник Ван подумал, что может совсем запугать девочку, и поспешил потрепать ее по плечу, снизив пафос:

– Да ты не бойся. Работай смело, а что неясно – спрашивай у меня.

Фань Бичжэнь вся как-то сникла, словно под тяжестью исторической ответственности, возложенной на ее плечи.

А вот Яо Дахуан расслабился – какой с него спрос? И жители улицы Трех гор не видели больше ночью одинокой лампы, а днем часто встречали Яо на улице и даже видели, как он подолгу стоит около стариков, наблюдая за игрой в шашки. В общем, все как обычно, и рассеян он не больше, чем всегда.

А когда соседи спрашивали у его старухи:

– Ну, что он, творит? – та пожимала плечами:

– Да кто же его знает, пишет себе да пишет.

Но это была не вся правда. На таких пьесах Яо Дахуан давно набил себе руку и писал играючи, успевая еще одним глазом смотреть телевизор. Кисть так и порхала по бумаге.

Пьесу он закончил вовремя, обсуждение прошло гладко. Отправили ее на фестиваль. Были, конечно, волнения, но ни сон, ни аппетит не пропадали, даже животик у Яо округлился.

Стратегия начальника Вана сработала. Кроме того, у него ведь знакомые всюду – провели соответствующую работу.

После просмотра спектакля специалисты ничего плохого не сказали. Как, впрочем, и хорошего. Сказали только, что на фестиваль разных направлений она не годится – такая уж у нее своеобразная направленность. Однако, когда дошло до присуждения премий, пришлось признать, что это единственная современная пьеса, так как ни одно традиционное направление до нынешней тематики пока не добралось. Дали приз – шелковое знамя, денег три тысячи юаней.

Начальник Ван был очень доволен.

– Ну вот, – сказал он Фань Бичжэнь, – старики-то, оказывается, еще кое-что соображают! А теперь следующий шаг – широко объявить о нашем успехе, организовать статью в газете, торжественное собрание.

На собрании каждый получил свою честно заработанную долю. Уравниловкой не пахло: Яо Дахуану дали двойную премию – восемьдесят один юань. Здесь же в присутствии всех было объявлено, что квартиру Яо решено расширить вдвое, за счет соседней, освобождающейся.

Знакомые поздравляли старого Яо:

– Говорили же вам – нынче интеллигенции почет и уважение, обязательно и вам должно было кое-что перепасть от этой политики. Так и вышло! Смотрите – теперь у вас целых двенадцать окон!

ЛЮ СИНЬУ

АВТОБУСНЫЕ МОТИВЫ

© Перевод В. Сорокин

Лю Синьу родился в 1940 году в городе Чэнду провинции Сычуань. Окончив в 1961 году столичный учительский институт, работал преподавателем в пекинской средней школе. В 1975 году был переведен на редакторскую работу в издательство «Пекин». Сейчас является главным редактором литературного журнала «Жэньминь вэньсюэ». В 1978 и 1979 годах его рассказы «Классный руководитель» и «Мне дорог каждый зеленый листок» удостоены премий на всекитайских конкурсах лучших рассказов. После этого опубликовал, в числе других произведений, повесть «Жезл счастья» и роман «Чжунгулоу», отмеченный премией имени Мао Дуня в 1986 году.

Ряд повестей и рассказов Лю Синьу в русском переводе вошли в сборники «Люди и оборотни» (М., 1982), «Человек и его тень» (М., 1983), «Средний возраст» (М., 1985) и «Встречи в Ланьчжоу» (М., 1987).

* * *

ТРАНСПОРТ – КРОВЬ БОЛЬШОГО ГОРОДА…

Раздражение. Его испытывает каждый, кому приходится ездить автобусом.

Томительное ожидание. Автобуса нет и нет. Наконец он появляется – и с грохотом проносится мимо. На нем надпись: «Экспресс» или «Дальнего следования». И на следующих то же. Дождался, пробился к двери, а она захлопывается перед твоим носом. Все-таки протиснулся – с помощью кондуктора, который обращается с тобой как с мешком картошки. Когда у него боевое настроение, он придирается к каждому пассажиру, требует проездные документы, нет настроения – он даже ленится продавать билеты.

На конечной остановке скопилось немало машин, но почему-то ни одна не трогается с места. В сердцах ожидающих занимается пламя гнева. Кто-то из очереди врывается в крохотную комнатушку, диспетчерскую:

– Почему не отправляетесь?

Ноль внимания.

Женщина-диспетчер с унылой физиономией заполняет какую-то ведомость. Несколько девушек и парней – не то водителей, не то кондукторов – сидят на скамейке и обсуждают свои проблемы.

Пассажир, повысив тон, повторяет вопрос. Сразу несколько голосов отвечают:

– Ждите! Пока машин нет!

В конце концов одна из машин подруливает к остановке, люди бросаются к ней, у входа давка. Тут раздается голос кондукторши:

– У Сиданя не останавливаемся! Кому в Сидань, не садитесь!

Как так? Ведь Сидань – одна из главных остановок!

Общее замешательство. Некоторые решают выйти и ждать следующей машины, но автобус уже тронулся. Поднимается шум:

– Почему не останавливаетесь? Мало ли, что экспресс, нам всем нужно в Сидань!

Кондукторша с завитыми волосами и подведенными бровями презрительно морщится:

– Говорите с водителем, я тут ни при чем.

Пассажиры начинают уговаривать водителя; у одних в голосе мольба, у других возмущение. Тут выясняется, что расписание экспресса допускает изменения, диспетчерские наметки не столь уж обязательны. Раздается голос водителя:

– Следующая остановка Сидань!

– Сидань! – повторяет кондукторша. Но автобус сочлененный, общей длиной в семнадцать метров, кто-то не расслышал, кто-то пропустил мимо ушей.

Диспетчер давно привыкла к тому, что пассажиры врываются к ней и учиняют допрос. Ей лень отвечать, лень даже поднять голову, когда спрашивают.

Диспетчерская – это особый крошечный мир, недоступный пониманию пассажиров.

На стене – большая доска учета сотрудников. На нее по выходе на работу вешают именной деревянный жетон. Особое место отведено для больных и прогульщиков.

В глазах пассажиров недобрые огоньки: столько машин, а приходится ждать.

По графику не в часы пик курсирует лишь половина машин. Водители расходятся по домам. Но и в час пик отдельные машины стоят из-за неявки шоферов.

Выход на работу диспетчер контролировать не может.

Зевая, она продолжает заполнять ведомость. Особенно трудно с графой «коэффициент соблюдения графика».

Точно соблюдать график невозможно. Из-за узких улиц – некоторые не расширялись с императорских времен, когда средством передвижения был паланкин. Из-за перегруженности артерий – сейчас в Пекине насчитывается триста тысяч автомобилей и пять миллионов велосипедов. Из-за светофоров. Из-за аварий. Из-за множества непредсказуемых факторов.

Что мы знаем о работе диспетчеров? Они трудятся по двадцать четыре часа, потом по двадцать четыре часа отдыхают. Это называется «работа через день». В автоколонне помимо стационарных есть несколько передвижных диспетчерских – в них спят после возвращения из последних рейсов. В обиходе их именуют «жилыми станциями».

Из-за дорожного происшествия на одном конце маршрута задержалось несколько машин. Потом они все скопом прибывают на другой конец. Диспетчер не может их все сразу отправить обратно, поэтому ей приходится переводить часть машин в «экспрессы», которые не останавливаются в Сидани, а потом посылать специальную машину в Сидань, чтобы разгрузить забитую народом остановку.

И так каждый день. Пассажиры никак не могут этого понять и возмущаются: «Чем только занимаются эти диспетчеры!»

Обида несправедлива – по крайней мере в данном случае. Диспетчерша вовсе не хотела доставить пассажирам лишние неудобства. Она замужем, у нее нелады со свекровью. Ее сын горбат. У мужа неприятности с цеховым начальством. Она никак не купит стиральную машину. Она вымазала свое клетчатое пальто мазутом. Говорят, есть хороший пятновыводитель «Сиюцзин», но его не достанешь. Еще ей очень хочется белые туфли на модном скошенном каблуке. Голова гудит – пора мыть, но для этого надо купить новый косметический набор. Только кому до всего этого дело?

– Что вы тут делаете? Почему не отправляете машины?

Она не поднимает глаз. Она заполняет ведомость.

Автобус стоит у Сиданя. Одни пассажиры со вздохом облегчения покинули машину, другие с торжественным видом втиснулись внутрь.

Но автобус стоит.

Два парня, только что покинувшие его, в сильном возбуждении бросаются к кабине водителя. Один раскрывает дверцу, орет:

– Ты, сукин сын, почему не остановил у Дома профсоюзов?

Другой дергает водителя за рукав:

– А ну, вылезай, я тебя научу водить машину!

Дом профсоюзов – это предыдущая остановка. Перед отправлением объявляли, что автобус пропустит только Сидань. Водитель Хань Дуншэн думал, что, уступив требованиям пассажиров, заслужил их благодарность, а вот поди ж ты…

Хань Дуншэн невысок ростом, но крепко сколочен. У него густые брови и волосатые руки. Сразу видно, что с ним лучше не связываться.

Он заводится с полуоборота. Все требовали остановиться у Сиданя, потому он решил пропустить Дом профсоюзов. А где были эти парни, почему молчали? Вот всегда так, сделаешь доброе дело и неприятностей не оберешься. Недавно в Дабэйяо чинили мостовую, машин скопилось – минимум на полчаса. Самые нетерпеливые стали просить: «Хозяин, открой дверь, позарез нужно выйти!» По правилам двери открываются только на остановках. Он мог бы не обращать внимания на просьбы, но сердце у него мягкое. Сколько раз он нарушал правила и выпускал пассажиров! Сейчас он пожалел едущих до Сиданя – и нате пожалуйста. Чего хотят эти двое – ищут повод для драки? Весь красный, он закричал:

– Эй, вы! Хотите вытащить из кабины – тащите, я все равно дальше не поеду. Пусть машина торчит здесь, отвечать будете вы.

Парни всерьез не тащили, топали ногами и ругались. Дрожа от возмущения, Хань Дуншэн повернулся к пассажирам:

– Послушайте, ведь правда все требовали остановить у Сиданя? Вы можете подтвердить?