Текст книги "Современная новелла Китая"

Автор книги: Артем Лунин

Соавторы: Раймонд Чэндлер,Лю Шаотан,Ван Аньи,Гао Сяошэн,Чжан Сюань,Фэн Цзицай,Шэнь Жун,Чэнь Цзяньгун,Гу Хуа,Цзяо Цзуяо
сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 34 страниц)

В конце концов бригадир ее разыскал и объяснил в той организации, где Ся работала, что она самовольно ушла из автобусного парка, после чего ее уволили.

Вскоре она пришла в диспетчерскую в костюме, который ей выдали для обслуживания иностранцев. Какой он был яркий и броский! На шее – гонконгский шарф цвета лазури, в ушах – серьги в форме снежинок, на ногах необыкновенные туфли из искусственной кожи – бледно-голубого цвета на высоком, самом модном каблуке.

Ни дать ни взять – «возвращение в родные места с почетом и славой»!

Ни у кого не возникла мысль, что Ся совершила что-то предосудительное. Хань Дуншэн, увидев ее после долгой разлуки, приветливо улыбнулся:

– Ага, пташка вернулась в гнездышко!

Ся Сяоли оказалась в окружении молодых кондукторш. Одни щупали ее платье, другие спрашивали, в каком салоне она причесывалась и сколько платила – девять или двенадцать юаней, третьи принюхивались, сморщив нос, к исходившему от нее аромату. Сияя от удовольствия, Ся балансировала, стоя на одной ноге – туфлю с другой ноги примеряла одна из девушек. Лицо Ся пылало румянцем, трудно описать, в каком она была настроении.

– Эй, Дуншэн, бери чэньпимэй!^[35]– крикнула напарнику Ся, кладя на стол пакет с деликатесом, и пригласила всех отведать. Дуншэн взял немного.

– Иностранные торговцы сейчас предпочитают чэньпимэй, а на сливочные конфеты смотреть не хотят, – поделилась своим жизненным опытом Ся Сяоли.

Диспетчерша, дожевывая чэньпимэй, спросила:

– Ну, когда собираешься заступить на работу?

– Ладно уж, завтра выйду, – милостиво согласилась Ся.

Наказывать? Увольнять? Но каждый начальник хорошо понимает, что, чем запугивать водителей и кондукторов увольнением, лучше постоянно напоминать о том, что никуда им не уйти из этой системы. Слишком много желающих уволиться, и управление этого не допустит. В случае самовольного ухода поступают как с Ся Сяоли. Так что ни устроиться на новое место работы, ни получить патент на индивидуальный промысел будет невозможно. Значит, шоферам придется по-прежнему водить машины, а кондукторам продавать билеты.

Кровообращение в больших городах идет с перебоями.

Избыток холестерина? Тромбы? Перенасыщенность капилляров?

О, Китай! О, Пекин! Какие трудности на пути развития!

Слишком много людей, слишком тесно. Но нет вертикальной транспортной системы, которая смогла бы рассредоточить самый густой в мире людской поток. Во многих иностранных городах транспорт функционирует, как минимум, на трех уровнях: метро под землей, электрифицированные железные дороги на эстакадах и наземный автомобильный и троллейбусный транспорт. Обычно ведущую роль играет метро.

Возьмем, к примеру, Париж. Сеть подземных магистралей, протяженностью сто девяносто километров, имеет триста семьдесят станций и ежедневно перевозит около четырех миллионов человек – куда больше, чем другие виды транспорта.

А в Пекине всего две еще не соединенные между собой линии метро длиной 39,5 км, с 29 станциями. В годовом исчислении на метро приходится всего сто миллионов поездок, что составляет лишь 3,2 % от общего количества пассажирских перевозок. Эстакадных линий нет совсем, так что основная масса перевозок падает на автобусы и троллейбусы.

Сейчас в Пекине 158 автобусных и троллейбусных маршрутов общей протяженностью 1866 км, которые обслуживают четыре тысячи машин. Ими пользуется восемь с половиной миллионов пассажиров в день. А в Париже в 1980 году было 219 автобусных маршрутов общей длиной 2320 км с парком из 3992 машин. Однако пользуются ими всего 2080 тыс. пассажиров в сутки. По пекинским нормам на квадратный метр площади автобусов и троллейбусов должно приходиться не более девяти пассажиров, но в часы пик это число возрастает до тринадцати. В Париже норма 6 человек на квадратный метр, фактически же из-за недогрузки – 3–4. Неудивительно, что в Пекине машины часто набиты до отказа, а в Париже редко увидишь стоящих пассажиров.

Но как ни хорошо в Париже, до него далеко!

«Чем стоять у водоема и жадно глядеть на рыбу, лучше пойти и сплести сеть».

«Плетут сеть» постоянно. Разве руководство Главного управления общественного транспорта Пекина не хочет развивать и наращивать транспортные возможности города, повышать качество работы своей системы?

При управлении есть научно-исследовательский институт, в котором несколько десятков научных сотрудников со всем старанием ведут исследовательскую и информационную работу. Их зарплата еще меньше, чем у Хань Дуншэна, и они все еще ютятся в старом здании с протекающей крышей.

Нельзя не сказать и о том, что комитет по коммунальному хозяйству Пекина делает все от него зависящее, чтобы «расшить» узкие места. У некоторых руководителей от постоянных забот развилась бессонница. Легко упрекать их в бюрократизме, но попробуйте встать на их место – можете ли вы гарантировать, что быстро наладите городской транспорт в столице? Вряд ли.

Не будем говорить о конкретных трудностях. Сложнее всего – определить, каким должен быть городской транспорт: полностью или в основном хозрасчетным предприятием. Или же отраслью социального обеспечения, на дотации у государства.

Пока неясно. Транспорт называют «производственной отраслью, обслуживающей население».

Такое определение влечет за собой непримиримое противоречие.

Если речь идет об обслуживании населения, значит, прибыль не должна ставиться на первое место, следует даже мириться с убытками. Сейчас убыточной является каждая вновь открытая линия в Пекине, а на некоторых маршрутах и каждый рейс. Если цель – обслуживание, ни в коем случае нельзя поднимать плату за проезд. Но ведь горючее дорожает, а налоги на него не снижаются. За каждый месячный проездной билет государство доплачивает 1,9 юаня, и в нынешнем году сумма дотации составит примерно 32 миллиона юаней. Этим путем удается лишь кое-как устранить дефицит и добиться простого воспроизводства затраченного капитала. В таких условиях работники Главного управления не могут рассчитывать на повышение ставок, а водители и кондукторы на увеличение зарплаты. Социальное обеспечение во всей системе можно лишь сохранять на нынешнем низком уровне.

Но если считать транспорт производительной отраслью, весь персонал должен думать о том, как бы выжать из него побольше денег. Погоня за деньгами приводит к тому, что пассажирам в автобусах негде ногу поставить. В некоторых городах с транспортом полный хаос. Ах, мы хозрасчетная отрасль? Отлично, выделим побольше автобусов на перевозку туристов, а на обычных маршрутах оставим минимум машин. Самовольно повысим плату за проезд или же будем брать с пассажиров деньги и не выдавать билеты. Можно сократить число остановок, чтобы увеличить частоту движения, а можно ждать на остановках, пока салон не заполнится. Можно ворчать и заниматься саботажем из-за того, что на туристических маршрутах заработки выше…

Говоря по правде, пекинский транспорт еще не так плох, особых беспорядков нет. Но коль скоро доходы персонала не соответствуют его потребностям, все большие масштабы приобретает совместительство. Утром 21 августа этого года женщина-водитель сорок четвертого маршрута, которая всего три часа как заступила на смену и не может еще устать, наехала на людей возле остановки Мавэйгоу. На месте умерла в мучениях женщина-инженер, содержавшая родителей и детей. Трое получили ранения, причем у только что зачисленного в вуз парня вытек глаз. А ведь водитель внимательный, осторожный, очень добрая по натуре женщина! Как же мог произойти такой трагический случай? Она задремала за рулем. Почему – ясно без слов.

Так каким же должен быть городской транспорт?

Почти во всех капиталистических странах на этот счет существует полная ясность. Транспорт является частью социальной сферы, он не только не обязан приносить доход, но и не должен стремиться к самообеспечению. Он систематически получает дотацию. Во Франции, например, выручка от продажи билетов покрывает лишь 36 % расходов городского транспорта; остальное берут на себя правительство, местные власти и заинтересованные организации. В итоге не только компенсируются затраты, но и остается сумма, достаточная для дальнейшего развития транспорта и для обеспечения вполне приличного уровня доходов персонала и социальных благ. Так, водитель парижского автобуса получает в среднем шесть тысяч франков в месяц, что примерно равно двум тысячам юаней, то есть доходу таксиста.

В социалистических странах, например в Венгрии, поначалу не было выработано четкой политики в отношении общественного транспорта. В результате – серьезные убытки, невысокая трудовая активность. С конца семидесятых годов государство стало добиваться оживления в сфере обслуживания, перевело на хозрасчет общепит и увеселительные учреждения; в то же время было решено изъять из сферы хозрасчета транспорт и впредь рассматривать его как часть социальной сферы. В начале восьмидесятых годов были вложены большие средства в модернизацию городского транспорта Будапешта при сохранении прежней платы за проезд. Зато резко повысились государственные дотации, которые покрывают теперь три четверти расходов. Зарплата и социальные блага, получаемые водителями, делают их профессию весьма привлекательной.

Когда транспорт наряду с почтой и таможнями выводится из сферы конкуренции и пользуется твердо установленной дотацией, его персонал начинает испытывать профессиональную гордость и материальное удовлетворение, становится легче добиваться повышения качества обслуживания.

Значит, и нам надо поскорее выдавать дотацию, и чем больше, тем лучше! Совершенно верно, дотация необходима.

Но в дотациях нуждается не только транспорт. Разве детские сады, начальная и средняя школа не требуют помощи, притом в больших размерах? Посмотрите, как во время каникул школы превращаются в больницы и учителя обслуживают постояльцев, чтобы пополнить свои скудные доходы. Тоска! А культурно-просветительным учреждениям не нужна дотация? Разве мы не возмущаемся, когда видим, как библиотеки вынуждены организовывать в читальных залах платный просмотр низкопробных гонконгских видеофильмов, когда в наших музеях и заповедниках на каждом шагу взимают с посетителей дополнительную плату, когда в охраняемых законом местах разрешают за плату производить съемки и развертывать торговлю, в результате чего страдают памятники старины и окружающая природа? Слишком много отраслей нуждается в дотациях. А заграничная практика показывает, что дает с пользой употребляемая дотация: в школах прекрасное оборудование, музеи открыты для школьников бесплатно, в заповедных местах запрещены не только торговля, но и въезд автотранспорта…

Но дотация требует много денег. Откуда их взять?

Факты свидетельствуют о том, что прежний экономический курс, при котором все было зажато в узкие рамки, привел к низкой эффективности и медленной отдаче. Страна не богатела, поэтому приходилось варить в общем котле жидкую кашицу и всем хлебать оттуда.

Практика подтверждает, что только курс на оживление экономики внутри страны и открытая политика вовне раскрепощают производительные силы и ведут страну к зажиточности.

Но оживление неминуемо влечет за собой неравномерность.

Некоторые отрасли, некоторые люди в результате оживления богатеют. Другие лишь мало-помалу получают определенные выгоды.

А есть и такие – например, работники городского транспорта, – которые по сравнению с таксистами и частными предпринимателями «терпят урон».

Бедность требует оживления экономики. Но оживление ведет к увеличению разрыва между бедностью и богатством. Ликвидировать разрыв можно, если вернуться к жидкой кашице из общего котла. Не хотите жить бедно и скучно – значит, необходимо оживление. Вот такой получается «заколдованный круг».

Гамлет вздыхал: «Быть или не быть – вот в чем вопрос».

Множество китайцев вздыхает: «Оживление или жесткая регламентация – вот в чем вопрос».

Давайте все-таки вернемся к нашему автобусу.

Страсти вокруг него накалились до предела.

Часть пассажиров покинула было салон, но следующей машины все не было видно, и кое-кто вернулся обратно.

Хань Дуншэн продолжал бастовать. Ся Сяоли, не жалея голосовых связок, гнала пассажиров:

– Машина сломана, дальше не пойдет. Не пойдет дальше! Выходите, выходите же!

Отдельные пассажиры пытались урезонить ее:

– Всем же видно, что машина цела. Так почему мы не едем?

– На что это похоже! Разве у вас есть право решать, ехать или не ехать?

– Трогайте скорее, а то что о вас подумает начальство?

Полемика перешла на новую, более высокую ступень.

– А вот не поедем, и все. Машина цела, а мы не поедем!

– Что это за разговор? Да как вы смеете? Смотрите, жалобу пошлем!

– Не надо посылать, можете позвонить. Три три семь ноль три шесть, добавочный три шесть шесть. Идите звоните!

– Вы не имеете права так обращаться с пассажирами!

– Можете писать в «Вечерку», в раздел «На улицах древнего города»! Пропечатайте нас!

Спорящие стороны в своих высказываниях начали переходить границы. Захоти кто-нибудь придраться, он нашел бы в их словах «реакционные настроения» – недовольство действительностью.

«Что за порядки! Чем дальше, тем безобразнее!» – думали иные пассажиры.

«Что это за жизнь, хватит с нас!» – думали Хань Дуншэн и Ся Сяоли.

Готовность произносить самые громкие слова по поводу самого незначительного события – это еще одна особенность современного рядового китайца.

Люди не хотят прощать друг друга, в каждом, кто с ними спорит, видят живое подтверждение испорченности нравов, мстят ему за собственные неудачи. А случается, что от слов переходят к делу и проливается кровь.

Но если разобраться – кто пострадал от нынешних «испорченных» нравов?

Взять хоть Хань Дуншэна, разве десять лет назад он жил лучше, чем сейчас? Или Ся Сяоли с ее губной помадой, щипчиками для ресниц, серьгами, шарфом… Она посещает парикмахерские, салоны, слушает эстрадную музыку, лакомится пломбиром в высоком бокале, смотрит американский фильм «Звездные войны», – разве все это не проявление нынешних нравов?

Почти каждая городская семья приобрела электроприборы и имеет реальные возможности добавлять новые, более высокого качества.

С одной стороны, жалуются, что все дорожает, с другой – покупают недоступные прежде продукты, одежду и утварь.

Еще важнее то, что над головами больше не висит мрачная туча «классовой борьбы», кадровые работники не должны отправляться в «школы седьмого мая»^[36], интеллигенция не воспринимает как должное кличку «девятые поганцы»^[37]; младшие братья и сестры, сыновья и дочери больше не едут по приказу свыше в деревни и горные районы; люди с «плохим происхождением», с «заграничными связями», носившие те или иные «колпаки», больше не подвергаются – по крайней мере открыто – дискриминации и оголтелым нападкам.

И тем не менее все недовольны!

Оживление экономики и открытая политика по отношению к загранице вызвали к жизни новые психологические конфликты: между богатыми и бедными, между очень богатыми и просто зажиточными, между разбогатевшими легко и потратившими много усилий…

Как примирить эти противоречия?

Может, следует убеждать людей не считаться с личными выгодами, не придавать значения зарплате и благам, довольствоваться жизнью скромной и непритязательной? Что же, эти качества достойны прославления. Но если в подобной пропаганде перестараться, возникнут сомнения в экономической реформе, психологическим стимулом которой как раз и является стремление увязать производственные задания с личными интересами. Это тоже заколдованный круг, но вращающийся в противоположную сторону.

Успех реформ в экономике в большой степени зависит от того, удастся ли реформа психологии людей.

Чувство меры – важнейшая составная часть истины. Высшее достижение практики – обретение необходимого равновесия.

Как это трудно!

Наш автобус в конце концов все же двинулся с места.

Кто добился этого?

В разгар перебранки к автобусу приблизился пожилой мужчина, высокий и худой, с жидкой седой бородкой и резко выступающим кадыком, одетый по-европейски.

Жестами он успокоил пассажиров, споривших с Ся Сяоли, и церемонно обратился к ней:

– Барышня, прошу вас успокоиться!

Затем он подошел к кабине и еще более любезно заговорил с Хань Дуншэном:

– Молодой товарищ, я не представляю никого, кроме самого себя, но прошу вас сесть за руль.

Ничего особенного сказано не было, но Хань вздрогнул. Он увидел выражение глаз пожилого мужчины. О чем сказали ему эти глаза?

После он и сам не мог бы ответить. Не всегда можно объяснить ход собственных мыслей. Но вовсе не было случайным то, что взгляд пожилого человека так подействовал на Ханя.

Бригадир не раз уговаривал Хань Дуншэна выходить в воскресные дни на сверхурочную работу. За нее платили надбавку, но не более трех юаней, а это не устраивало Ханя. Единственным его развлечением в выходной была поездка на велосипеде в парк Сунь Ятсена вместе с Цзинцзином. Сын ехал рядом на своем маленьком велосипеде с добавочным колесиком. Молодец парень! Еще нет и четырех, а он уже катит – под присмотром отца – вдоль оживленной магистрали до самого парка. Этот велосипед стоил родителям пятьдесят шесть юаней, но они не скупились.

Покататься на электромобиле в парке стоит целый юань, но если Цзинцзину этого хочется, отец достает деньги – катайся, сколько душе угодно! В игровом зале возле Сиданя с желающих покататься на сталкивающихся автомобилях берут вдвое больше. Но Хань и тут раскошеливается. Эй, Цзинцзин, хочешь покататься?

Цзинцзин одет не хуже любого мальчика из обеспеченной семьи. Едва появляются первые мандарины, по три юаня кило, отец покупает пару самых крупных и отдает сыну, который съедает их в один присест. Мы говорили, что семья потребляет полкило баранины в месяц, но кроме того, специально для Цзинцзина несколько раз покупается маринованная говядина. У мальчика немало игрушек. Однажды по телевизору рекламировали печенье с витамином Е, способствующее умственному развитию. Хань тут же послал жену, которая обежала полгорода, но печенье нашла. Однако вскоре он услышал от кого-то в автопарке, что избыток витамина Е делает человека идиотом. Придя домой, он без всякого сожаления выбросил остатки печенья в мусорный ящик. Значит, может он быть другим – с сыном, женой, с тестем. Об этом и напомнил Ханю взгляд пожилого мужчины.

…Его позвал тесть, он подошел.

– Вот здесь, сзади…

Он понимал, что тестю совсем плохо; пока тот мог терпеть, он не звал зятя. Хань стал растирать ему спину; тесть шумно вздыхал – не то от боли, не то от удовольствия.

Ханя с женой все в автопарке хвалили. Было известно, что парализованный старик вовсе не родной отец Цинь Шухой. Ее взяли в дом на пятьдесят шестой день после рождения и вырастили. Об этом она тоже рассказала Хань Дуншэну до женитьбы. Ее родная мать еще в добром здравии, Хань вслед за женой называет ее «тетушкой»; дело в том, что родной отец Цинь приходился старшим братом приемному. Жена младшего брата не могла родить, и он отдал ему свою дочь на воспитание. Теперь его, как и приемной матери Цинь, нет в живых. И вот при всем этом Хань с женой ухаживают за больным стариком и никогда не обижают его.

Был, однако, случай, несколько омрачивший картину, но о том не ведают ни соседи, ни тем более старик. Супруги украдкой посетили юридическую консультацию и рассказали адвокату, что старик не родной отец и что у него есть источник существования. Нельзя ли сделать так, чтобы он жил отдельно, а из его пенсии оплачивать сиделку? Или, может быть, власти устроят его в «дом почтения старости»? Адвокат отвечал очень вежливо и больше намеками, но им стало ясно, что лучше оставить все как есть.

Выйдя из консультации, супруги почему-то почувствовали, что у них горят щеки. По дороге домой они купили пять штук импортных, дорогих бананов, два из них отдали Цзинцзину, а три самых крупных положили перед стариком.

Прямо перед своими окнами Хань Дуншэн как-то соорудил кухоньку и маленькую, в два квадратных метра, кабинку. Первоначально в ней хранились коробки, которые изготовляли они с женой. После того как «подложили свинью» и лишили их приработка, он принес с работы использованную канистру и укрепил ее на крыше кабинки. Потом он подвел к канистре шланг от водопровода, приспособил разбрызгиватель – получился настоящий душ. В жаркие дни вода в канистре нагревалась до самой приятной температуры. С конца июня до начала сентября весь двор не ходил в баню, наслаждаясь душем, сконструированным Ханем…

Теперь понятнее, почему Хань Дуншэн невольно смягчился от взгляда пожилого человека.

И Ся Сяоли бывала совсем другой. Каждый раз, возвращаясь в свой дальний пригород, она навещала школьную подругу Чэнь Сюэмэй, жившую в километре от нее. Муж Чэнь покалечил кого-то в драке и получил два года. Теперь она жила вдвоем с маленькой, похожей на тощего котенка дочерью. Ся помогала ей убирать комнату, гуляла с ребенком, успокаивала плачущую подругу. Когда Чэнь заводила речь о разводе, она сначала бранила ее, топала ногами, а потом обнимала за плечи и говорила ласковые слова. Прошлый раз она привезла подруге два пакета чэньпимэй, а потом вынула из украшенного бусинками портмоне фото молодого парня, сказав, что показывает ей одной. То был водитель легковушки, с которым она познакомилась, обслуживая иностранцев. Чэнь стала убеждать ее поскорей решаться, а она вдруг попросила у подруги сигарету. Теперь настала очередь подруги брать ее за плечи, утирать выступившие слезы, долго шептать ей о чем-то…

Вот и Ся Сяоли, встретив взгляд пожилого человека, перестала шуметь и грубить.

В этом взгляде было что-то трудно передаваемое словами, что-то очень, очень важное, чего сейчас так часто не хватает людям.

Пожилому человеку пришлось много пережить. Он умел поставить себя на место другого и всегда старался думать обо всех хорошо. Взять тех двух парней, что затеяли ссору возле автобуса. Не один Хань Дуншэн возмущался ими – пассажиры, регулировщик и бригадмильцы почти единодушно сочли их злостными хулиганами. Иначе с чего бы им так поспешно ретироваться?

Но пожилой человек оказался более снисходительным. Вдруг они и вправду спешили к Дому профсоюзов по неотложному делу?

По-видимому, так оно и было. Эти молодые люди в джинсах и белоснежных рубашках, с дешевыми кольцами на пальцах и завитыми волосами назначили свидание у Дома профсоюзов и боялись опоздать. Они сидели в конце автобуса и не слышали объявления: «Следующая остановка Сидань!» Когда спохватились, оказалось, что автобус протащил их до самого Сиданя. Они были рассержены, расстроены, и для обретения равновесия им нельзя было обойтись без ссоры с водителем…

Никакие они не хулиганы. Может быть, они недостаточно воспитанны, их грубая речь и развязные манеры и в самом деле вызывают раздражение, но у них есть свой смысл существования, своя жизнь, которой они хотят наслаждаться. У них могут быть и свои трудности, жизнь не всегда поворачивается к ним приятной стороной. Но мало кто может думать о них доброжелательно.

А тот пожилой человек может.

Он еще глубже понимает водителя, а потому еще больше ему сочувствует.

– Водить машину очень нелегко, – говорит он стоящей рядом женщине средних лет. – Вот недавно в жаркий день я на Ванфуцзине накупил целую корзину вещей. В автобусе было, как всегда, тесно, я взял да поставил корзину на капот мотора. Как раз около Сиданя автобус затормозил, корзина покачнулась, вещи посыпались чуть ли не на водителя. Тот был тоже молодой парень, посмотрел он на меня сердито, но вещи собрать помог. Подъезжаем к Мусиди, гляжу – рядом с креслом водителя лежит мой настольный термометр. Думаю, разбился. Нет, цел остался. Но знаете, сколько он показывал? Сорок пять градусов!

Жаль, что ни Хань Дуншэн, ни Ся Сяоли не слышали этих прочувствованных слов. Но они ощутили притягательную силу глаз этого человека.

Тогда стоял июль, все никло от жары. Пожилой человек возвращался домой автобусом. Никто не уступил ему место, и он порядком утомился. Ухватившись за подпорку позади водительского кресла, он изо всех сил старался удержаться на ногах. Ему вспомнилось, как лет десять назад, во времена «культурной революции», на стекле возле кабины были изображены «Обязательства по обслуживанию пассажиров». Среди них было и такое: «Не стеснять и не толкать пассажиров». Хороши же «обязательства»! Представьте себе столовую, где работники «обязуются не класть яд в отпускаемые блюда»!..

Пожилой человек поглядел на двухместное сиденье, над которым красовалась надпись: «Для стариков, детей, больных и беременных». Сейчас всю скамейку занимал упитанный верзила, притворявшийся спящим. Кондукторша ничего не могла с ним поделать. Только что вошедшая женщина с грудным ребенком посадила его на кондукторскую стойку, не встретив при этом возражений. Хотя такое в последнее время случалось не так уж редко, все равно скверное впечатление, созданное поведением толстяка, несколько рассеялось. Пожилой человек перестал обижаться на окружающих, спокойно доехал до Мусиди, нашел свой термометр…

«Правильно говорят – век живи, век учись, – подумал он. – Сколько ездил на автобусах, и никогда не обращал внимания на то, в каких условиях трудятся водители!»

Переходя от единичного к общему, мысли придавали его взгляду новую глубину и силу. Неудивительно, что выражение его глаз так подействовало на Хань Дуншэна. Еще не до конца успокоившись, он решил продолжить рейс. Но он все-таки не хотел терять лица. Обернувшись к пассажирам, он крикнул:

– Машина не в порядке, она не заводится. Если хотите ехать, пусть несколько человек сойдут и подтолкнут машину.

Среди пассажиров вновь разгорелась дискуссия. Никто не хотел выходить, не веря в поломку машины. Послышались голоса обиженных, некоторые готовы были вновь ввязаться в спор с водителем. Но пожилой пассажир первым сошел с автобуса, приговаривая:

– Пойдемте, пойдемте, разомнемся немножко!

За ним последовало сначала три-четыре человека, потом еще десяток. Ся Сяоли высунулась из окна и крикнула пожилому пассажиру:

– А вы не толкайте! Пусть они поработают!

Хань включил зажигание, люди стали возвращаться в автобус. Пожилому кто-то уступил место, и он сел.

Автобус продолжил наконец движение.

Автобусы, наши автобусы…

В них еще можно встретить таких водителей, как Хань Дуншэн, и таких кондукторов, как Ся Сяоли. В них нередко приходится на одном квадратном метре вместе с двенадцатью соотечественниками «из своих тел строить Великую стену»^[38].

Над этим стоит как следует поразмыслить. «Из своих тел строить Великую стену» – это не более как возвышенная метафора. Но попытаемся, не прибегая к метафорам, ответить на вопрос: что мы должны делать?

ЛЮ ШАОТАН

ЭМЭЙ

© Перевод Т. Сорокина

Из услышанного на бахче под ивой

Лю Шаотан родился в 1936 году в деревне уезда Тунсянь близ Пекина. В 1953 году вступил в ряды КПК. Закончив среднюю школу в 1954 году, учился один год в Пекинском университете на факультете китайской филологии. В 1955 году переведен на работу в ЦК комсомола. В 1956 году был принят в Союз китайских писателей, стал профессиональным литератором. С 1958 по 1979 год работал на Пекинской железной дороге, на гидротехнических сооружениях, а затем в сельскохозяйственной коммуне родного села.

С 1979 года по возвращении в Пекин вновь занялся литературным трудом, является членом правления пекинского отделения Союза китайских писателей.

Начал печататься в 1949 году. В 50-е годы вышли сборники его рассказов «Темные ветви, зеленые листья», «Песни деревни Шаньча», «Частный визит», «Праздник середины осени», сборники повестей «Плеск весел на канале», «Лето». С 1980 года вышли сборники рассказов «Эмэй», «Избранные повести», «Избранное», а также романы «Крик петуха в бурю», «Подземный огонь» и другие. Изданная в 1980 году повесть «Слабые люди» удостоена премии на Всекитайском конкурсе повестей 1977–1980 годов. Рассказ «Эмэй» получил премию на конкурсе рассказов 1981 года.

1

К северо-востоку от деревни Силюин течет канал, к западу протянулось шоссе Пекин – Тяньцзинь. Вокруг простираются плодородные, тучные земли, но, как это обычно бывает, у живущих возле леса нет дров, сидящий на кладе просит милостыню. С нищетой здесь не расставались.

На берегу канала плакучие ивы свешивают над водой ветви, пестреют цветы, зеленеют деревья – все как на картине. Но красоту нарушает виднеющийся за зеленой завесой ивовых ветвей глинобитный, окруженный полуразвалившейся плетеной изгородью домишко под соломенной крышей, от которого еще издали веет застарелой бедностью.

В домишке жили двое – отец и сын. Тан Эру, по прозвищу Чудак, шел седьмой десяток. Когда-то он был известным на всю округу бахчеводом, но с тех пор как вышло распоряжение сеять только зерно и запретили разводить бахчевые, ему пришлось идти работать в поле. С возрастом сил поубавилось, и зарабатывал он каких-нибудь шесть единиц в день. Сын его, Тан Чуньцзао, окончил среднюю школу высшей ступени, и была у него заветная мечта поступить в университет. Плечистый и сильный, он мог хорошо работать, но учет трудовых единиц производится в коммуне по методу Дачжая^[39] – и парня считали неквалифицированной рабочей силой. А при низких расценках и доход был невелик. Отец и сын весь год поливали землю потом, сохли и чернели на работе, но к концу года оказывалось, что заработанного хватало только на самую простую пищу, а денег не было ни гроша.

В этих местах, между двумя большими городами, из которых один – столица, парню жениться труднее, чем добраться до неба. Изящные, как стебелек цветка, девушки, словно облака к луне или птички к вершине деревьев, всей душой стремились в Пекин, на худой конец согласны были на Тяньцзинь. Ну, а неотесанные и даже дурнушки требовали таких свадебных подарков, что к ним и не подступишься.

Как говорил поэт, в здешних краях родителей «не радует больше родившийся сын, все надежды приносит им дочь»^[40].

Но Тан Эр не расставался с радужными надеждами. Лежа на кане, он погружался в сложные расчеты. Не вырастишь платан – не прилетит феникс; хочешь женить сына – построй самое меньшее пятикомнатный кирпичный дом да еще потрать тысячу восемьсот юаней на свадебный подарок, а они с сыном вырабатывали в год пять тысяч трудовых единиц и на каждую единицу получали тридцать три фэня. Сколько ни считай, а чтобы ввести в дом золотую деву с яшмовым ликом, надо запечатать рот, затянуть до отказа пояс и двадцать лет не пить, не есть. Бывало, те, кто имел должность и, значит, надежный кусок хлеба, кто мог покупать рис в магазине, словом, все те толстокожие, которых трехвершковый гвоздь не пробьет, свинья не съест и собака не тронет, снисходили до деревенских невест. Да только они выкупа не платили, а еще за невестой получали хороший куш… Тут его осенило. Хочешь женить сына без лишних расходов и не надорвавшись – надо обеспечить ему хорошую должность. А как? Самый верный путь – учение. Книги и помогут заполучить золотую деву с яшмовым ликом.