Текст книги "Современная новелла Китая"

Автор книги: Артем Лунин

Соавторы: Раймонд Чэндлер,Лю Шаотан,Ван Аньи,Гао Сяошэн,Чжан Сюань,Фэн Цзицай,Шэнь Жун,Чэнь Цзяньгун,Гу Хуа,Цзяо Цзуяо
сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 34 страниц)

– Да нет, пока еще слушается, спать отправился, – рассеянно ответил старший брат.

– Как же, слушается! – вмешалась невестка. – Такой упрямый чертенок, глаза бы мои его не видели!

– Ну, это ты зря… Упрямые дети – умные.

– Умные-то они умные… – сказала невестка и направилась в угол. – Подсаживайтесь к нам, супу фасолевого отведайте!

Но кто-то, опередив ее, первый подскочил к гостье и включил торшер.

– Как можно читать в такой темноте!

Это был Асань, непонятно когда успевший пробраться в комнату. Чэнь Синю хотелось схватить его за шиворот и выставить вон. Но в душе он не мог не восхититься находчивостью брата.

Теперь гостья вся, с головы до ног, оказалась под ярким светом лампы. И все, кто был в комнате, не сговариваясь, прервали беседу, чтобы взглянуть на нее. И тут же все, отвернувшись, переглянулись: на лицах было общее разочарование. Одна невестка сумела взять себя в руки и после легкого замешательства сказала:

– Ну, хватит вам читать, поешьте-ка супа.

Девица, жеманничая, осушила чашку с супом, вытерла губы платочком и сказала, что ей пора. Хозяева ее не удерживали, ограничившись любезностями:

– Заходите еще! На улице будьте осторожнее!

После чего всей семьей пошли проводить гостью до ворот. Дальше, до выхода из переулка, ее провожала тетка Шэнь. Это стало своего рода обрядом, который всеми соблюдался. Чэнь Синю, как недавно приехавшему, все это было в диковинку, но стоявший с ним рядом Асань был преисполнен важности, всем своим видом показывая, как следует себя вести в подобных обстоятельствах.

– Ну как, Асинь? – улучив момент, спросила мама.

Тот лишь рассмеялся.

– Нет, нет, не то, – заявил Асань. – Вон скулы какие, так и выпирают – значит, мужем будет командовать.

– Чушь какая! Да тебя никто и не спрашивает…

– Фигура не очень-то, – заметил Афан.

– Да, не красавица, – согласилась мама, – так ведь неизвестно еще, что она за человек.

На этом обмен мнениями пришлось временно прервать – вернулась тетка Шэнь и, улыбаясь, обратилась к Чэнь Синю:

– Она мне велела узнать – какое у тебя впечатление. А ты-то ей вроде очень даже приглянулся.

И опять Чэнь Синь только рассмеялся в ответ.

– Человек она очень хороший, и верная, и добрая, – словно угадав его мысли, стала расхваливать девицу тетка Шэнь. – В этом году ей двадцать восемь стукнуло. Жилищные условия – просто замечательные. Родители ее так и говорят: «Неважно, какие там условия у жениха, лишь бы человек был хороший. А если жилья нет, у нас пусть живут». Комнатка-то у них найдется… Ну ладно, вы тут еще потолкуйте и дайте мне знать, чем скорее, тем лучше. А уж ты, Асинь, будь спокоен, тетка Шэнь тебя не обманет. Я тебя с малолетства помню, видела, как ты рос, лучше всех тебя знаю…

Проводив тетку Шэнь, все вернулись домой.

– Асинь, так какое же все-таки у тебя впечатление? – спросил Афан.

– Неважное, – честно признался Чэнь Синь.

– В конце-то концов, внешность – не самое главное, – сказала невестка. – И без этого можно найти общий язык.

– Ну, не скажи, внешность тоже много значит. Иначе зачем бы Афан выбрал именно тебя? – шутливо отпарировал Чэнь Синь. Все рассмеялись, а невестка, полушутя-полусердито, стукнула его по плечу.

– Мне тоже кажется, ты мог бы с ней поладить, – сказал Афан. – Когда выбираешь невесту, не следует придавать слишком большое значение внешности.

Но Чэнь Синь стоял на своем:

– Когда с невестой по рекомендации знакомишься, внешность очень даже много значит. Иначе как же я с ней общаться буду, да еще говорить о какой-то любви?

– Пускай не красавица, – включился в дискуссию Асань, – но чтоб не стыдно было с ней на улице показаться.

– А по-моему, мама, девушка неплохая, – сказала невестка. – Опять же условия хорошие, жилье есть. Ведь это так важно – иметь жилье в Шанхае!

– Я человека ищу, а не жилье, – сказал Чэнь Синь.

– Но ведь и это очень важно! Да если приглядеться, не такая уж она и некрасивая, – ну, может, лицо чуть широковатое… А глаза и брови вполне нормальные.

– При чем тут глаза и брови! – вышел из себя Чэнь Синь. – Ну, одним словом, я ее увидел – и ничего не почувствовал.

Асань, которому все это было в новинку, захихикал.

– Я желаю тебе только добра, – сказала невестка. – А там уж дай срок: стерпится – слюбится.

– Точно, точно, – поддакнул Афан.

Тут мама вмешалась.

– Послушай, – сказала она невестке, – это дело Асиня, пусть сам решает.

– Конечно, конечно, – снова поддакнул Афан.

– Ну, ладно, хватит об этом, – Чэнь Синю стало невмоготу. – А ты, мама, больше не хлопочи. Я сам поищу. Если повезет, найду себе хорошую жену. А не повезет – черт с ним, холостяком проживу.

И побежал в пристройку – спать.

Во сне ему улыбались чьи-то глаза – черные и серповидные, похожие на народившийся месяц, улыбались так нежно и ласково… Он проснулся и увидел в маленькое квадратное окошко висевший прямо напротив лунный серп…

Где они теперь – эти серповидные глаза? И кто же она, их хозяйка? В городке, где он жил, он каждое утро, возвращаясь из столовой, видел велосипед, что проносился через их школьный сад, от задних ворот к передним, и ее – такую тоненькую и хрупкую на старомодном, громоздком сиденье… И каждый раз она оглядывалась на него, а ее глаза, ее глаза… Он был уверен: спроси он у нее «куда ты едешь?» – она бы ответила. Но он так ни разу и не спросил, а потому так и не узнал, откуда она ехала и куда. Он знал только, что через их школьный сад постоянно ездили, и туда, и обратно, чтобы срезать большой крюк и быстрей добраться до цели. А целей этих было много: за одними воротами – больница, Дом культуры, Дом политпросвещения, машиностроительный завод; за другими – большой универмаг, стадион, текстильная фабрика. И она сотни, тысячи раз проезжала мимо, а он так и не остановил ее, хотя чувствовал, что она ему нравится: когда он ее видел, на душе становилось радостно… Но все его помыслы были устремлены к одной цели – Шанхаю. И вот теперь он вернулся в Шанхай, а она так и проехала мимо, проехала, чтоб никогда уже не возвратиться. И только в памяти остался прекрасный образ. Разумеется, он не жалел об этом – на весах его сердца никакая девушка не смогла бы перевесить Шанхай! И все же было немного грустно.

Он вспомнил школу с ее большущим садом – такого школьного сада даже в Шанхае не найдешь! И какая там была аллея – с целой рощей вокруг. А перед дверью дома, где он жил, – колодец, летом он опускал туда арбузы, чтоб были свежими и прохладными… А еще один его ученик так был ему предан, всегда угощал разными домашними лакомствами. Но он, уезжая, никого не хотел видеть, хотел разом все оборвать – и уехал не простившись. Да, он не забыл эти места. Конечно, несколько печатей на документах могли бы бесследно вычеркнуть этот раздел из его биографии. Но так как это все же была его биография, должно же было что-то от нее и остаться – хотя бы отдельные воспоминания…

5

В то утро Афан вдруг предложил маме разделиться.

– Так… таким образом… чтобы и продукты поделить пополам… ну, яйца там… – разъяснял он маме, – ну, и остальные все вещи… тоже поделить…

Мама ничего не сказала в ответ, только смотрела на него не отрываясь, а он прятал глаза…

Чэнь Синю предложение брата показалось разумным. Он только не понимал, чего это Афан так мямлит и запинается, словно стыдится чего-то.

И произнес, улыбаясь:

– Вот и отлично. Хорошо, что додумались.

От этой его шутки Афан вдруг почему-то покраснел и вышел из комнаты. А мама за все время так и не сказала ни слова, только не сводила с него глаз…

Чэнь Синь отправился на работу. В конце переулка его нагнал Асань и, понизив голос, таинственно сказал:

– Ну как, сообразил, почему Афан затеял этот раздел?

– Из-за яиц, кажется…

– Из-за каких еще яиц! Из-за квартиры!

– Из-за квартиры? – опешил Чэнь Синь. И даже остановился.

– Из-за квартиры, – веско заявил Асань. – После раздела двадцатидвухметровая гостиная отойдет к ним. Это, конечно, невестка все придумала.

– Ну что ж, к ним так к ним! – И Чэнь Синь зашагал опять. – А ты, чертенок, все никак не займешься чем-то серьезным, зато в таких вот делах настоящий спец!

Весь этот день Чэнь Синю было как-то не по себе, то и дело приходили на ум слова Афана о разделе. Он смутно чувствовал, что за этим что-то кроется. А в ушах звучали слова Асаня о квартире. Он вспомнил, что невестка, заводя речь о женитьбе, всякий раз упоминала и о квартире. Неужели это и вправду что-то могло означать? «Нет, не могло», – едва не вырвалось у него, так что он даже испугался. И тут же ему стало смешно.

Вернувшись после работы, он услыхал, как мама говорила Афану:

– Не очень-то удобно производить этот раздел. Ведь почти половина квартиры принадлежит Асиню. Он десять лет в дальних краях мыкался, и если теперь женится, вы должны уступить ему полкомнаты, ведь так?

Афан молчал, и мама опять спросила:

– Ведь так?

И лишь тогда он нехотя поддакнул:

– Так, так!

В этот момент в комнату вошла невестка с чашкой и поставила ее на стол. Случайно так вышло или нет, только чашка громко звякнула…

За ужином Афан и невестка были мрачнее тучи. А мама, словно чувствуя себя виноватой, усердно подкладывала им в чашки кусок за куском. Асань то и дело посылал Чэнь Синю многозначительные взгляды, словно желая сказать: «Смотри, смотри!» А тот с отвращением отворачивался, опускал голову и старался ни на кого не смотреть. Атмосфера за столом была гнетущая – к счастью, ее хоть как-то оживлял малыш: он без конца вертелся на своей табуретке, то вставал, то садился, требовал то того, то другого. Вот он уронил ложку и полез в чашку с едой прямо руками. Бабушка, желая навести порядок, схватила его за ручонку и трижды шлепнула по ладошке, Асань, скорчив злорадную рожу, расхохотался:

– Вот здорово!

– И ни капельки не больно! – гордо заявил малыш. Все рассмеялись, но невестка рывком стащила его с табуретки и принялась отчитывать:

– Бессовестный, совсем себя вести не умеешь! Тебя только из вежливости отсюда не гонят, так что нечего радоваться!

Смех оборвался, и лица у всех окаменели… Только Асань, словно желая сгладить неловкость, сказал тихонько:

– Здорово!

Мама нахмурилась:

– Что ты хочешь этим сказать?

– Ничего не хочу сказать, – ответила невестка.

– Ну, тогда я скажу. Ты злишься из-за квартиры.

– Вовсе я не злюсь из-за квартиры! Есть квартира или нет – мне лично все равно. А вот когда сын вырастет и у него квартиры не будет, он жену не сможет в дом привести.

– Незачем мне такое говорить! Может, я и плохая свекровь, да только сердце-то у меня болит за детей. И ко всем троим сыновьям я отношусь одинаково: что ладонь, что тыльная сторона – а все родная плоть. И когда Асинь уехал, его полкомнаты Афану остались. Нельзя же быть такими неблагодарными, – сказала мама и заплакала.

– Это мы-то неблагодарные?! Да любой девушке, когда она замуж выходит, мебельный гарнитур дают, диван, торшер. А когда я за Афана выходила – что у него было? И я хоть слово сказала? Зато когда Асинь в дальних краях был, ему к каждому Новому году, к каждому празднику и деньги посылали, и посылки. Вот так-то здесь со мной считались! – сказала невестка и тоже заплакала.

У Афана был совершенно обалделый вид, он не знал уже – кого теперь утешать. А Асань тем временем куда-то исчез. Когда скандал разгорелся не на шутку, этот паршивец перепугался и поспешил смыться.

– Да перестаньте вы плакать! – сказал Чэнь Синь и поднялся из-за стола. – Мама, не нужна мне эта квартира, и жениться я не собираюсь. Для нас, бригадников, уже и того достаточно, что в Шанхай смогли вернуться!

Мама зарыдала еще горше. А невестка бросила на него быстрый взгляд – и рыданья ее стали чуть глуше…

Вечером, когда все уже улеглись, Афан, с папиросой во рту, зашел в пристройку и сказал Чэнь Синю:

– Ты уж не сердись на жену: у нее ведь только характер такой, а сердце доброе. Когда мы поженились, у меня никаких сбережений не было, только кровать одну и купил. А она и не думала обижаться. Эти несколько лет мы на всем экономили. Зато мебель купили, комнату отделали, вот она и довольна теперь, чувствует, что не зря мы с ней столько лет мучились. Ну и, само собой, очень ей хочется все это сохранить. А сердце у нее доброе, она и сама говорит, что надо бы полкомнаты младшему брату уступить, да вот только все не решится никак, ну а я потихоньку ее уговариваю…

– Ладно, брат, хватит об этом, – оборвал его Чэнь Синь. – Я ведь тогда про квартиру не просто так, сгоряча, ляпнул – она мне действительно не нужна, честное слово. Так что скажи жене, чтоб не беспокоилась. Вот только делиться не надо. Маме больно будет: ведь старикам всегда хочется, чтобы сыновья и внуки дружно жили.

Афан заплакал и обнял его за плечи. Чэнь Синю тоже хотелось обнять брата, и все же он резким движением оттолкнул его от себя и нырнул под теплое одеяло: за десять лет жизни вдали от родных чувства его огрубели…

Да, в Шанхае и впрямь было непросто!

6

Последние события в семье выбили Чэнь Синя, привыкшего жить независимо и без лишних волнений, из колеи. На другой день у него был выходной, и он чуть свет, не позавтракав, никому ничего не сказав, вышел из дома. Ему захотелось отыскать где-нибудь место попросторней и немного пройтись. Он уже привык к северным просторам и всюду чувствовал шанхайскую духоту: высоченные здания преграждали доступ ветрам, от плотных людских толп воздух был спертым. Итак, куда же пойти? Пожалуй, на набережную.

Он сошел с автобуса и зашагал вперед – к берегу Хуанпу. Воды еще не было видно – только пароходы, большие и маленькие, стоявшие на причале. А на набережной зеленели деревья, алели цветы, старики занимались гимнастикой тайцзи^[13], дети носились взад и вперед, молодежь гуляла и фотографировалась. Все это делало жизнь прекрасной и радостной, – и у него полегчало на сердце. Он перешел через мостовую и вышел к самой реке – вот она, Хуанпу, этот символ Шанхая. Только она была совсем не синей – как в его воспоминаниях или на картах города. Она была бурой, и от нее исходил смрад. А может, и на все в мире следует смотреть лишь издали, а если подойдешь поближе и вглядишься получше, тебя ждет разочарование.

Он пошел по набережной к видневшемуся впереди скверу, купил входной билет. Недалеко от входа было озерцо с фонтаном: вода стекала с вершины искусственной горки, и от ее подножия кругами расходилась рябь. Он помнил, что когда-то давным-давно под горкой была скульптурная группа: мать с зонтиком в руке, двое детей, на зонтик падают водяные брызги, и все трое, смеясь и крепко прижавшись друг к другу, прячутся от дождя… Когда он, совсем тогда еще маленький, в первый раз увидел эту скульптуру, какое это было потрясение, какой восторг! Он готов был смотреть на нее без конца и ни за что не хотел уходить. Да и теперь одно лишь воспоминание об этом эхом откликнулось в душе. До чего же все это было похоже на их семью! Отец умер рано, и мама одна тянула их троих. Вместе делили и горе, и радость, всегда и во всем помогали друг другу. Сколько горя они хлебнули! Но любая беда переносилась легче, оттого что всегда держались вместе. Когда однажды на город налетел ураган, они, крепко прижавшись друг к другу, сгрудились вчетвером на одной кровати. От вспышек молний, ударов грома, завывания ветра было и страшно, и весело. Асань пронзительно визжал, мама, смеясь, осыпала небо проклятьями, а Чэнь Синь, как защитник семьи, старался держаться поближе к выключателю: Афан, только-только начавший постигать азы электричества, смертельно его боялся… Да, тогда им было тепло. И это тепло родного дома всегда притягивало его к себе, призывало вернуться…

Струйки фонтана, падая на пустынную водную гладь, пускали по ней однообразные, недолговечные круги. На его руку упала капля… И вдруг он понял, что капля эта скатилась с его щеки. Да что же это с ним?! Когда он уезжал, мама была полуживая от слез, а он не уронил тогда ни слезинки. А теперь… теперь он испытывал величайшее разочарование: будто разбилось вдруг что-то самое прекрасное, самое для него дорогое. И, отвернувшись от фонтана, он направился к выходу.

Уже открывались магазины, продавцы снимали щиты с окон и дверей, зажигали свет в витринах. От выставленных в них товаров рябило в глазах. А от пешеходов просто кружилась голова: чуть ли не каждый казался ожившей картинкой из модного журнала. Он подошел к одной из витрин и невольно загляделся. Витрина была электрифицирована: большеголовые, упитанные пупсы один за другим съезжали с горки, две куклы качались в обнимку на качелях, а на заднем плане пионеры в красных галстуках запускали модели самолетов – серебристые машины кружили в голубом небе…

Он стоял перед витриной и не в силах был сдвинуться с места. И вдруг услышал в душе какой-то зов, как будто кто-то звал его к себе. Это были его детство и отрочество, те золотые воспоминания, что оставались в сердце, когда он уезжал из Шанхая. Все эти десять лет он по ошибке принимал их за Шанхай и отчаянно хотел вернуться. Теперь он вернулся, но утраченное так и осталось утраченным…

Людей на улицах все прибывало, они уже заполонили тротуары, теснились плотными рядами – и захочешь обогнать, да не тут-то было… Он вспомнил утреннюю давку в автобусах, вспомнил, как в столовых приходится ждать, когда освободится место, а не успеешь сесть, твоего места уже дожидаются другие, вспомнил, как в треугольном скверике на одной скамейке сидят впритирку по три пары, вспомнил, как в саду Юйюань люди становятся в очередь, чтобы сфотографироваться на искусственной горке… Похоже, что люди способны не только творить чудеса, но и отравлять друг другу жизнь. Так зачем же ему-то понадобилось лезть в эту кашу, зачем?

Ведь как тесно в этом шанхайском мире, где люди подпирают друг друга плечами, наступают друг другу на пятки – и при этом не знают и не понимают друг друга, смотрят один на другого гордо и свысока! Ему вспомнилась песенка, которую недавно записал Асань, всего из двух фраз: «Люди на земле теснятся будто звезды в небе, звезды в небе друг от друга далеки, как люди».

Там, где он жил, все по-другому: тихо, почти безлюдно. Зато по улицам можно бегать или прогуливаться не спеша, можно свободно дышать. Оттого, что городок маленький, люди часто видятся друг с другом, все знают друг друга в лицо, все знакомы. Когда идешь по улице, то и дело киваешь головой, здороваешься, но в этом особая близость и теплота. Как видно, у большого есть свои большие недостатки, у малого – свои маленькие достоинства.

Он машинально двигался вперед, слившись с людским потоком, шел куда глаза глядят. На душе было смутно; те горькие и сладкие воспоминания, что за эти десять лет пропитали его душу, куда-то исчезли, а с ними исчезло и не оставлявшее его все эти годы чувство душевной полноты. Он достиг своей цели – а куда идти теперь? Ведь пока живешь, всегда должна быть цель. Одеться по западной моде, носить кожаную обувь, купить брюки-клеш и магнитофон, чтобы шагать в ногу с современностью? Найти невесту, жениться, завести семью?.. Что ж, и этим можно заняться, отчего бы и нет, только все это потребует и труда, и немалых усилий. Да если к тому же модная одежда только прикроет унылую, безрадостную душу, то какое уж тут счастье! Жениться лишь ради того, чтобы создать семью, и всю жизнь жить с нелюбимым человеком, – стоит ли взваливать на себя это новое бремя? И опять ему вспомнились глаза, похожие на серп луны; да, они могли встретиться на его пути только случайно – и разве найдешь их теперь? А все же цель человеческой жизни – это счастье, а не страдание. И он понял вдруг: цель, к которой ему следует теперь стремиться, должна быть большой, очень большой…

И сразу на душе полегчало – словно сквозь окутавшие небо угрюмые тучи пробился солнечный луч. Пусть тусклый, но все же луч солнца!

– Асинь!

Он остановился – похоже, кто-то его окликнул?

– Асинь! – раздался тот же голос. Он обернулся, огляделся по сторонам и увидел, как по мостовой, среди бурлящей толпы пешеходов, с трудом ползет автобус, через окно перегнулся Афан и тянет к нему руки, а из-за его спины выглядывает невестка. Лица у обоих перепуганные…

Не понимая, что там такое могло у них стрястись, он резко повернулся и побежал за автобусом. Брат схватил его за руку, он ничего не говорил, только глядел на него ошалелым взглядом. Совсем как десять лет назад, когда он, Чэнь Синь, сидел в вагоне отходящего поезда, а брат бежал следом. У него сразу заныло сердце. Невестка высунулась из окна и тоже схватила его за руку.

– Асинь, ты только не отчаивайся!

И заплакала.

– Куда это вы собрались? – спросил Чэнь Синь. Он улыбался, но на глазах его показались слезы.

– Поехали домой! – сказал Афан.

– Ну что ж, домой так домой!

Да, дом – это все-таки дом, и все их раздоры только из-за нужды. Ах, родные, родные, сколько же горя я вам причинил! И ему вдруг стало стыдно, стыдно от того, что он то и дело козырял перед ними своими десятилетними невзгодами. Да ведь и у мамы, и у братьев, и у невестки – у каждого из них были в эти десять лет свои собственные невзгоды. А разве у него в жизни были одни только беды? Нет! Были и радости, да, да, именно радости! И немало. Ну, например, та аллея и та рощица, тот колодец, где была такая свежая вода, тот преданный ему ученик и те глаза, похожие на серп луны… Он пренебрег всем этим. Как хорошо, что есть еще в запасе десять, двадцать, тридцать лет, что впереди у него еще долгая-предолгая жизнь. И надо теперь хорошенько подумать, как ее прожить.

И вот опять его поезд отправляется в путь – а где же станция назначения? Он знал только, что она где-то далеко и очень большая, и чтобы добраться до нее, потребуется, быть может, не десяток лет, а два, три десятка, а то и вся жизнь. Быть может, он так и не обретет никогда чувства покоя. Но он верил: если он туда доберется, не будет больше страха и растерянности, волнений и тревог, досад и огорчений – он найдет наконец свое место в жизни!

ВАН ЖУНЬЦЗЫ

ХОЗЯЙКА

© Перевод Н. Захарова

Ван Жуньцзы родился в 1946 году в деревне уезда Вэньдэн провинции Шаньдун. После окончания в 1967 году уездного педагогического института занимался преподавательской и журналистской работой. В 1970 году был направлен в творческую группу местного Управления культуры в городе Яньтае, в настоящее время в Управлении по драматургии этого же города занимается профессиональным творчеством. В 1976 году вступил в КПК. С 1982 года член Союза китайских писателей.

В шестидесятые годы начал писать и публиковать стихи, очерки, прозу. С 1979 года опубликовал более десяти рассказов, в том числе «Первый месяц весны» и «Братец Лян и сестра Фан». Опубликованный в 1980 году рассказ «Продаем крабы» был удостоен литературной премии. Предлагаемый вниманию читателей рассказ отмечен премией за 1981 год.

1

Со Чэну шестьдесят лет, он – человек самый обыкновенный, ничего великого в жизни не совершил. Даже дом записан на его жену и в бухгалтерской ведомости стоит ее имя. Она же расписывается, когда им выдают деньги и зерно. Обычно, вернувшись домой, Со Чэн ужинает, вытирает губы и забирается на кан^[14] послушать радио. Его не интересуют ни музыка, ни радиопостановки – только последние известия и передачи для жителей деревни. Он часто повторяет, что, когда слушаешь радио, на душе светлеет. А в разные житейские мелочи: что поесть, как обогреть дом, чем накормить кур или поросят – он не вникает.

В последние годы в некоторых крестьянских домах появились колодцы, многие поставили насосы. Нажмешь кнопку – и льется вода, прямо около дома мой посуду, стирай, делай, что хочешь.

Когда Со Чэна спросили, не пора ли и ему подумать о колодце, он ответил:

– Подожду, пусть хозяйка первая скажет.

Жена сказала:

– Выроем! Люди смогли, и мы сможем. Чем мы хуже?

Тогда и он стал уверенно говорить:

– Вырою! Раз люди смогли, значит, и я смогу.

Жену Со Чэн хвалит и уважает. Она и в самом деле толковая женщина. Ей нет еще и пятидесяти, а уже начинает седеть – наверное, оттого, что много думает. Быстра и на слова и на дела. В доме, во дворе – всем заправляет. Ни минуты свободной. То надо крышу соломой покрыть, то загнать поросят в хлев, зимой пришить подстежку к одежде, летом отпороть… и обо всем она помнит, все успевает, капли воды, как говорится, зря не прольет. А до чего рачительна! У нее муха рисинки не унесет. Но если надо на что-нибудь раскошелиться, не скупится, как муж. Со Чэн привычно называет ее хозяйкой дома, на самом же деле она и над ним хозяйка.

Наконец начали рыть колодец. После ужина Со Чэн, как всегда, устроился поудобнее на кане, вытянул ноги, закурил трубку и включил радио. Сначала он слушал передачу с большим увлечением, но вскоре потерял к ней интерес и выдернул шнур из розетки. Приемник захрипел и затих.

В это время хозяйка мыла на кухне тарелки. Что это муж не дает ей послушать радио? Она вошла с недовольным видом, нащупала вилку и воткнула в розетку. Раздался треск, и приемник ожил. А хозяйка снова ушла мыть посуду. Старый Чэн приуныл. Он беспрестанно курил, шумно затягивался, и когда на краю кана появилась третья горстка пепла, выбитого из трубки, снова выдернул шнур из розетки.

Хозяйка разозлилась и, вытирая о фартук руки, влетела в комнату.

– Ну что ты за человек, сам не слушаешь и другим не даешь!

– Я… у меня голова раскалывается, – быстро нашелся Со Чэн, – спать хочу.

Жена смягчилась, пощупала его лоб.

– Холодный… Может, сердце болит?

Со Чэн пробормотал:

– Ага…

Хозяйка засуетилась:

– Может, ты не наелся? Давай сварю тебе суп из фасоли. Странный ты человек, ну что волноваться по пустякам?

Вскоре суп, щедро подслащенный, очень вкусный, был на столе. Со Чэн съел две большие миски – даже вспотел. Затем улегся на кан, долго ворочался, смотрел в темноту, курил, усыпал пеплом чуть ли не весь подоконник, но сон не шел. Уже перед рассветом Со Чэн не выдержал и толкнул жену в бок:

– Мать!

Она зашевелилась и, протирая глаза, спросила:

– Как сердце, не отпустило еще?

– Нет. Я хочу с тобой посоветоваться.

– Давай.

Но Со Чэну было почему-то трудно говорить. Он взял кисет и так долго набивал табаком трубку, что казалось, прошла целая вечность.

Хозяйка не выдержала, спустила ноги с постели и стала одеваться.

– Ну, что молчишь, будто рот заклеили?

Со Чэн наконец расхрабрился и выпалил:

– Не нужен нам колодец.

– Как!..

– Ты разве не слышала, что кричат в деревне на каждом углу?

– А что?

– Сама знаешь, чего там!

Жена еще больше заволновалась, отбросила одеяло, вскочила с кана:

– Говори, не тяни!

Со Чэн взял ее за руку.

– Чего всполошилась? Может, это еще не точно!

– Говори же быстрей!

Со Чэн тоже поднялся с кана и зашептал ей на ухо:

– С помещиков колпаки, говорят, снимут, и с Чжао Миллионщика тоже. Даром что восемь лет в тюрьме просидел.

Хозяйка понимающе кивнула головой:

– Это я знаю.

– Сейчас их уже за людей стали считать, наравне с нами, бедняками.

– Гм… – поджала губы жена.

Со Чэн зажег трубку, смачно затянулся.

– В общем, не нужен нам этот колодец. Нечего на него, черт бы его побрал, силы тратить.

Хозяйка опешила.

– Ничего ты не видишь, ничего не понимаешь! – начал горячиться Со Чэн. – Если разобраться, то еще не известно, наш ли это дом. Ходят слухи, будто его хозяин Лю Цзиньгуй жив и сейчас в Японии. Он открыл большой магазин и гребет деньги лопатой. У него и машина, и телевизор. А когда умрет, останутся дети и внуки. Так что с домом дело ненадежное.

– Меньше об этом думай!

– Меньше думай? Да где уж тебе до большой политики! Голова на старости лет совсем не варит.

Хозяйка молча опустила голову. Со Чэн все больше распалялся:

– В доме ты всему голова, я тебя слушаюсь. Но на этот раз послушайся меня, даст бог, не пропадем!

Неожиданно для него женщина стала смеяться.

– Чего смеешься?

Но смех буквально уже душил ее, на глазах выступили слезы. Со Чэн подскочил, зажал жене рот.

– Ты чего? С ума спятила? Сейчас и у стен есть уши, а тебе смешно!

Хозяйка вытерла слезы и зло посмотрела на мужа.

– Это у тебя не все дома. Видно, суп не впрок пошел. Где это видано, чтобы солнце вставало на западе, а в коммунистическом Китае обижали честных людей. Дожил до седин, а все трясешься за свою шкуру!

За окном рассвело. Хозяйка открыла дверь в соседнюю комнату, громко крикнула:

– Сынок, вставай, уже солнце в спину светит!

Из комнаты, одеваясь на ходу, вышел парень.

– Мама, ты зачем меня разбудила?

Хозяйка достала деньги, протянула сыну.

– Иди купи хлопушки.

– Зачем нам хлопушки? – вмешался в разговор Со Чэн. – Разве мы строим дом?

– Помолчи лучше, – с раздражением в голосе ответила жена.

В деревне закладка дома была большим событием, и всегда в этот день запускали хлопушки. Но праздновать строительство колодца – такого еще не было. «Раньше не было – теперь будет», – решила хозяйка. Она велела сыну привязать хлопушки к длинному бамбуковому шесту и поднять вверх. Поджечь хлопушки должен был хозяин дома, однако руки не слушались Со Чэна, и при каждой попытке он ломал спичку. Женщина рассердилась, забрала у мужа коробок, и с первой же спички хлопушки загорелись. Шум привлек внимание жителей всей деревни, и к дому Со Чэна уже мчались любопытные мальчишки, на бегу хватая бумажные цветы, которые вылетали из хлопушек. Цветы кружились в воздухе, насыщенном едким запахом пороха.

– Сынок, попробуй поднять еще выше, – крикнула мать, – пусть все видят.

Стоял такой шум, что соседи затыкали уши. Они удивлялись, почему жена Со Чэна, слывшая прижимистой, не пожалела денег на такую затею.

Хлопушки догорели. Хозяйка вынесла из дому лопату и протянула мужу.

– Ну, отец, начинай, – с чувством сказала она.

Непонятное волнение охватило Со Чэна. Он легко, словно молодой, вонзил лопату в землю…

2

Глубина колодца достигла двух чжанов^[15] – уже пошли твердые породы, а воды все не было. В полном унынии Со Чэн уже заговорил о том, что надо засыпать колодец, но жена лишь прикрикнула на него. У соседей ведь есть вода, значит, она где-то рядом – рассуждала женщина. С какой стати ее не будет? Наверное, камни прижали Царя драконов, повелителя вод, дождя и колодцев, вот он и не пускает к воде! А не позвать ли нам землекопа, чтобы взорвал грунт?

Пробили шурф, заложили взрывчатку. Когда хозяйка уже заклеивала бумагой оконные стекла, чтобы они не вылетели от взрыва, по деревенской трансляции передали, что Ли Цюлань срочно вызывают в правление производственной бригады. Женщина не хотела отрываться от работы и попросила мужа:

– Сходи узнай, в чем там дело. Может, из-за какой-нибудь ерунды вызывают.

Со Чэна затрясло от злости.

– Тебя вызывают, а мне идти?

– Что ты за человек! Вечно отговариваешься. Неужели так трудно сходить!