Текст книги "Современная новелла Китая"

Автор книги: Артем Лунин

Соавторы: Раймонд Чэндлер,Лю Шаотан,Ван Аньи,Гао Сяошэн,Чжан Сюань,Фэн Цзицай,Шэнь Жун,Чэнь Цзяньгун,Гу Хуа,Цзяо Цзуяо
сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 34 страниц)

После смерти жены господин Фу объявил, что бросает все и целиком посвящает себя сыну. Музицировать он перестал, но то и дело заботился о костюмах актеров, выкупал заложенные в ломбард вещи сказительниц. Павильон для гостей в его саду никогда не пустовал. Короче говоря, Фу был так занят, что до сына руки не доходили.

Впрочем, Нау и не нуждался в опеке, у него был свой круг друзей: дети князей, канцлеров и другие отпрыски аристократических семей. Они расхваливали поваров и портных друг друга, устраивали петушиные бои и собачьи бега, любовались цветами, ходили в театр. По части забав они могли дать фору старикам – освоили и модные развлечения: коньки, танцы, разгуливали по центральной улице Ванфуцзин – Княжий двор, глазели на женщин, затевали пирушки в чайной «Благодатный дождь». Деньги текли как вода. К тому же на всякий случай под рукой была бронза, фарфор, книги, картины. В задних комнатах – драгоценные шкатулки. Пару всегда можно вынести потихоньку и отдать певичкам или мальчикам.

Постепенно Нау спустил все антикварные вещи, а отец его – все остальное, словно отрезая по кусочку от соевого творога. Кредиторы подали в суд и отняли дом. Только тогда отец и сын поняли, что из заклада им не вернуть ни единого медяка – не осталось даже на кусок черствой лепешки.

2

Уже в преклонных годах дед Нау обзавелся наложницей. Ее звали Цзы Юнь, она была на несколько лет моложе господина Фу. Мать перед смертью строго наказала сыну о ней позаботиться. Господин Фу от своих щедрот отвел Цзы Юнь дворик, где раньше стояла конюшня, но при этом объявил, что отныне знать ее не желает.

Цзы Юнь, дочь крестьянина-арендатора, была приучена к тяжелому труду и жизни впроголодь. Заимев свой угол, она решила подыскать постояльцев, но не первых попавших, а таких, чтоб не было лишних пересудов. Сдала комнату пожилой чете – доктору Го с женой.

Госпожа Го болела чахоткой, осенью, когда с деревьев облетела листва, она слегла и больше не поднималась с постели; пришлось Цзы Юнь не только обслуживать доктора, но и ухаживать за больной. Звенели тазы и чашки, в доме все перевернулось вверх дном. Цзы Юнь терпеливо варила супы, готовила лекарства, стирала, чистила, скребла. Госпожа Го, не зная, как ее отблагодарить, однажды подозвала Цзы Юнь и взяла ее за руку.

– Трудно вам одной, а тут еще я свалилась! Вы уж не сердитесь! Поговорим откровенно, как сестры. Мы будем платить вам больше. Конечно, это делу мало поможет, ведь доброту не измеришь деньгами!

У Цзы Юнь увлажнились глаза, она присела на кровати.

– Сестра, я не бедствую, и лишние деньги мне ни к чему. Печалит меня лишь то, что мой господин пожил со мной всего несколько лет, а теперь я никому не нужна, не о ком мне позаботиться. Когда я пою вас бульоном или подаю лекарства, у меня теплеет на душе. Это не вы обязаны мне, а я вам! Ухаживая за вами, я чувствую, что кому-то нужна, а это важней любых денег!

Госпожа Го протянула еще два года и теперь чувствовала, что дни ее сочтены. Однажды, выпроводив мужа из комнаты, она снова подозвала Цзы Юнь. Приподнявшись на постели, попыталась отвесить ей поклон. Цзы Юнь испуганно ее удержала.

– Что вы делаете? Побойтесь бога!

– Надо соблюсти ритуал. Я должна сказать тебе что-то очень важное.

– Ведь мы же как сестры! Зачем же так говорить!

Захлебываясь и давясь слезами, госпожа Го стала рассказывать, что всю жизнь они с мужем прожили в согласии, ей не в чем себя упрекнуть, а вот теперь она сплоховала. Как подумает, что оставляет его одного, сердце рвется на части. Он ведь из тех, о ком можно сказать «с лапами утки и клювом орла» – только есть горазд. Ремесло свое знает, а о себе позаботиться не может, даже пуговицы сам застегнуть не умеет. Цзы Юнь такая добрая, отзывчивая! Если бы она согласилась взять на себя заботу о старике, госпожа Го неустанно молилась бы о ней у желтых источников^[23].

– Вы не тревожьтесь о муже, сестрица, – отвечала Цзы Юнь, – я не оставлю его. А чтобы вас успокоить, давайте выберем день, пригласим соседей, кого-нибудь из управы, накроем стол, и перед всеми я отобью поклоны предкам семьи Го, пусть ваш супруг станет мне названым братом!

Госпожа Го была крайне растрогана, а доктор, узнав об этой истории, преисполнился глубокого уважения к Цзы Юнь. В праздник Середины лета^[24] Цзы Юнь, взяв корзинку со сладкими пирожками, обернутыми в пальмовые листья, отправилась к господину Фу, единственному родному человеку, за советом. Но господин Фу заявил:

– С тех пор как умер отец, нас ничто больше не связывает. Хоть замуж выходи, меня это не касается!

– Воля ваша, как прикажете. А милостей старого господина я никогда не забуду, – глотая слезы, проговорила Цзы Юнь.

Вскоре состоялась церемония, связавшая Цзы Юнь с родом Го. В реестре проживающих она числилась под фамилией На, поэтому за столом Цзы Юнь поднесла чиновнику красный сверток с деньгами и попросила к знаку На прибавить иероглиф Го. Теперь она официально стала сестрой доктора Го.

У госпожи Го сразу полегчало на сердце. Но вскоре душа ее на журавлиных крыльях отлетела в западные края. Цзы Юнь осталась полной хозяйкой в доме, теперь люди уважительно называли ее госпожой.

3

Когда господин Фу умер, Цзы Юнь, посоветовавшись с доктором, решила взять Нау в дом. «Нельзя думать только о своей выгоде, – сказала она, – забывая о долге, мы прогневим Будду, и соседи будут тыкать нам пальцем вслед!» Доктор безропотно согласился с названой сестрой. Он долго разыскивал Нау и наконец обнаружил его в гостинице у мукомольни. Приглашая Нау в дом, доктор ожидал от него слез умиления и благодарности, но тот вдруг заартачился:

– Как! Бывшую наложницу называть госпожой! Нет, не желаю!

У доктора Го не поднялась рука дать наглецу пощечину, он повернулся и ушел. Дома доктор сказал, что Нау живет безбедно и зазывать его в дом не стоит. Но Цзы Юнь хотелось узнать подробности, и она заставила доктора рассказать все. Выслушав его, госпожа Цзы Юнь вздохнула:

– Ох уж эта дурацкая спесь! Пусть зовет меня, как хочет! Но если я не позабочусь о Нау, буду виновата перед его предками.

Не прошло и нескольких дней, как Нау сам заявился. Он с почтением называл Цзы Юнь госпожой, а доктора Го дядей. Растроганная госпожа Юнь попеняла ему:

– Мы ведь звали тебя, отчего не приходил?

– Не обижайтесь, был очень занят. Задумал с приятелем одну вещь продать. Надеялся выручить что-нибудь и купить вам подарок, но ничего не вышло.

– Как тебе не стыдно! Ведь мы родня, к чему эти церемонии. Пришел, и ладно. Переезжай к нам совсем, нечего мыкаться одному.

Нау и вправду незадолго до этого собрался кое-что продать. А дело было вот как. В Тяньцзине жил один немец. Подзаработав в Китае денег, он перед отъездом решил приобрести что-нибудь из фарфора. Стал ходить по антикварным лавкам, но не знал, на чем остановиться. Однажды Нау, что-то закладывавший в лавке, увидал его. Подождав немца у входа, Нау представился ему внуком начальника Управления двора и предложил купить кое-что из фамильного фарфора. Но признался, что продает фарфор втайне от домашних и приходить к нему не стоит. Договорились встретиться через три дня в гостинице за рекой. На самом деле Нау бедствовал, фарфора у него не было, это его приятель Со Седьмой вынес из дому старинные чашки «Древний месяц». А продавать боялся, чтобы не узнали родные. Нау предложил продать вещи иностранцу, который увезет их из страны, чтобы все было шито-крыто. С иностранца можно побольше сорвать. Нау взялся провернуть это дело за мизерное вознаграждение. Но прежде надо пустить немцу пыль в глаза – придется Со Седьмому снять в гостинице номер и выкупить из ломбарда одежду Нау.

Кто мог знать, что Со Седьмой проболтается и о немце узнает Ma Ци, хозяин антикварной лавки «Храм старины». Он уже слышал, что Со продает неплохие вещицы, и давно хотел прибрать их к рукам, но тот заломил цену. А фарфор был на редкость – настоящий «Древний месяц», под стать его чашечкам того же обжига.

Однажды, когда немец снова появился в лавке, Ma Ци велел поставить на чайный столик пару чашек фарфора «Древний месяц». В лавке иностранец ничего не выбрал, и Ma Ци пригласил его в гостиную. Небрежным жестом разлил чай в фарфоровые чашечки. Немец ахнул:

– Какая прелесть! На полках у вас нет таких чашек!

Ma Ци расхохотался.

– Понравились? Могу продать. Они намного дешевле любой из тех, что вам не понравились. Да они и медяка не стоят!

– Вы шутите?

– Нисколько. Дело в том, что на полках подлинный старинный фарфор, а это – подделка! Когда покупаете фарфор, советую глядеть не только на внешний вид, но и постучать легонько, прислушаться к звучанию, ощупать дно. – Взяв с прилавка вазу, Ma Ци стал демонстрировать ее иностранцу, столько всего говорил, что окончательно запутал того. В конце концов Ma Ци велел завернуть чашки и протянул их немцу:

– Позвольте преподнести вам на память. Жаль, конечно, что вы ничего у меня не купили, но мы останемся друзьями, а это самое главное.

Немец взял чашки и дома тщательно рассмотрел их со всех сторон – теперь он хорошо знал, что такое «поддельный фарфор». Поэтому, когда в гостинице Нау достал из саквояжа свой фарфор, иностранец усмехнулся, он сразу увидел, что фарфор «не настоящий». Точно такие чашки ему подарил Ma Ци. Однако из вежливости он все же спросил о цене, – ему назвали огромную цифру. «Нет», – решительно произнес немец по-английски и удалился. Довольный своей прозорливостью и тонким вкусом, немец скупил у Ma Ци все его побрякушки и укатил на родину, будучи в полном восторге от своей коллекции «китайского фарфора».

Затея друзей провалилась, а Со Седьмой заявил, что виной всему нерасторопность Нау. Со потребовал назад свои деньги и отказался платить за гостиницу. Нау опять заложил одежду и бежал под крылышко госпожи Цзы Юнь.

Спустя некоторое время Ma Ци купил за полцены чашки Со Седьмого, а когда в доме Со спохватились, было уже поздно – фарфор за огромную сумму уплыл к тяньцзиньским агентам экспортной торговли.

4

Цзы Юнь всегда благоговела перед господами. Переезд Нау восприняла как великую честь для себя. Не удивительно, что она дрожала над ним, словно над яйцом феникса, и Нау, скитавшийся раньше по чужим углам, перед «бывшей наложницей» не преминул распушить крылышки. Как говорится, «пусть осел сдох, зато повозка цела» – свои барские замашки он сохранил и в нищете. Испечет Цзы Юнь лепешки покрупнее – не желает есть, соленья порежет не достаточно мелко – они, видите ли, ему в горло не лезут.

Госпожа Юнь выкупила всю заложенную Нау одежду. Теперь, как в былые годы, он щегольски менял ее трижды в день. Два раза не надевал, бросал в стирку. Если увидит морщинку, злится, хмурит брови:

– Это что, корова жевала? Не надену!

Цзы Юнь трудилась не покладая рук с утра до вечера.

Доктор Го переселился в заднюю комнату, он едва терпел присутствие Нау и старался встречаться с ним как можно реже. Но однажды все же заговорил с ним:

– Вот что, молодой человек, сам знаешь, мы уже старики, считай, одной ногой в могиле, а тебе еще жить да жить, пора тебе подумать о будущем. Теперь у тебя нет «железной чашки риса» – императорского жалованья. Нечего ждать манны небесной. Если хочешь, обучу тебя своему ремеслу. Правда, врачевание не больно прибыльное дело, но на пропитание всегда можно заработать. Хватит строить из себя барчука, пора взяться за ум!

Нау поморщился:

– Ох, стоит мне увидеть «Рифмованные рецепты» или «Трактат о лекарствах» – голова начинает трещать, нет ли чего попроще? Скажем, народные средства или какие-нибудь там заклинания?

– Творить заклинаний я не умею, а народную медицину знаю, чем бы ты хотел заняться?

– Абортами. Говорят, барышни из знатных семей, попав в затруднительное положение, готовы за аборт сотню отвалить!

Доктора чуть удар не хватил; в те годы еще не возникла проблема сокращения рождаемости, аборт считался преступлением. С тех пор доктор Го больше не заговаривал с Нау.

5

Нау у Цзы Юнь не прожил и месяца, хотя ни в чем не знал нужды, томила скука и однообразие. Поэтому, получив выкупленное платье, он сразу отправился с визитами к родственникам и знакомым в поисках какого-нибудь заработка. Нау повезло, через Со Седьмого ему удалось познакомиться с редактором журнала «Левкои» Ma Сэнем. Нау взяли корреспондентом, узнав, что он умеет фотографировать и для него открыты врата Грушевого сада – мир актеров и сказителей.

Журнал печатал рекламные объявления, театральные рецензии, закулисные новости, романы о рыцарях и любовниках, сенсационные сообщения и всевозможные сплетни.

Ma Сэнь и его заместитель Тао Чжи являли собой полную противоположность друг другу. Ma Сэнь носил европейский костюм и ботинки, а Тао Чжи – синий холщовый халат. Ma Сэнь брился три раза в день и через два дня завивался, Тао Чжи вообще не брился, носил длинные волосы, откидывая их за уши, и усы. Редакция располагалась на Угольной улице. В комнате стояли два стола и несколько стульев, на полу валялись груды газет и журналов. Нау пригласили в закусочную на Дверной улице, где за порцией жаркого из бараньей требухи сказали, что жалованья и больших гонораров получать он не будет, а транспортные расходы пусть берет на себя. Но зато он приобретет значок корреспондента и полную свободу действий.

Слушая их, Нау думал: «Издеваются или за дурака меня принимают?»

Через месяц-другой, узнав поближе сослуживцев, Нау приобрел кое-какую сноровку. Оказалось, что и на рекламных объявлениях можно заработать, если потрудиться. Побегав по городу, Нау, например, узнавал, что на постоялом дворе «Бычий рог» пустуют комнаты или в ресторане «Озеро Изобилия» подают новые блюда. Он быстро сочинял «информацию» о том, что в комнатах «Бычьего рога» завелась нечисть, а в кушаньях «Озера Изобилия» плавают мухи. Показывал заметку хозяевам и небрежно ронял, вот-де поступила несколько дней назад, но он пока придержал, разве можно не предупредить старого знакомого? Хозяева, боясь скандала, сразу раскошеливались, и Нау торжествовал.

6

В это время в «Левкоях» с большим успехом печатался роман Сладко Спящего под названием «Драгоценная яшма из бедного дома». Автор почему-то не выслал очередной главы. Тао Чжи послал Нау к автору взять рукопись и отнести гонорар.

Спящий проживал по адресу: Река Лотосов, 10. Начинавшаяся сразу за Каменным переулком, Река Лотосов представляла собой улочку в несколько домов. Нау увидел дом номер десять – двухэтажное строение старинного типа с двориком небесный колодец и узкой шаткой лестницей с торца. У каждой комнаты возле двери виднелись кучи угля, корчаги с водой, совки для мусора. Нау стоял, озираясь по сторонам, когда вдруг увидел, что с лестницы спускаются двое – мужчина и женщина. Женщина с завитыми волосами и подведенными бровями в кофте с короткими рукавами, узорчатом халате, вышитых атласных туфлях. Мужчина средних лет в серой куртке, матерчатых туфлях с кожаными носками и широкополой шляпе. Увидев Нау, они, почему-то переглянувшись, остановились.

– Вам кого? – спросил мужчина.

– Мне нужен писатель Сладко Спящий.

– А… – несколько разочарованно протянул мужчина и показал подбородком куда-то вниз под лестницу. – Вам туда.

Нау, согнувшись, залез под лестницу и увидел за бамбуковой занавеской небольшую комнату. У входа висела деревянная табличка с надписью «Кабинет Сладко Спящего». Комната делилась на две половины, дальняя половина скрывалась в полумраке. Сразу бросался в глаза роскошный письменный стол, инкрустированный перламутром, на котором в строжайшем порядке разместились газеты, книги, коробки сигарет, пепельница, тушечница, стаканчик для кистей; рядом со столом – два кресла и кушетка. На звук шагов появился высокий худощавый человек с бледным лицом и свисающими усами.

– Вы к кому?

– Можно видеть господина Сладко Спящего?

– Это я, проходите. Откуда вы?

– Из журнала «Левкои», меня прислали за вашей рукописью.

– А, присядьте, пожалуйста, в последнее время что-то много работы, извините, совсем забыл о вас.

– Мы ждем продолжения вашего романа.

– Да, да. Пожалуйста, подождите, сейчас же и напишу. На чем я там остановился?

– Гм… – Нау смутился, роман он не читал.

Спящий улыбнулся.

– Не помните? Ничего, ничего. У меня есть книга учета.

Он сел за столик и выудил из кучи бумаг бухгалтерскую книгу в синей обложке, полистал.

– Вы печатаете «Полет двух ласточек»?

– Нет, «Драгоценную яшму из бедного дома».

– «Драгоценную яшму»?

Спящий долистал книгу до конца, отбросил, взялся за другую.

– Куда же она подевалась? А, вспомнил!

Он отложил книгу, достал из ящика стола толстую рукопись и, отыскав страницу, заложенную коробкой от сигарет «Золотое копье», улыбнулся.

– Вам повезло, писать мне ничего не придется, уже есть, остается переписать.

Писатель тут же достал лист чистой бумаги и зашуршал кистью. Нау, получивший соответствующие указания, держал в руке юаневую бумажку. Как только рукопись была готова и вложена в конверт, деньги легли на стол. Спящий, взглянув на них, повернулся и закричал в дверь:

– У нас гости, завари чай!

В комнату вошла женщина лет пятидесяти, с круглым лицом и замысловатым узлом волос на голове. Поклонившись Нау, она вежливо проговорила:

– Очень рады, добро пожаловать.

Взяв чайник и ловко смахнув со стола юань, она ушла за водой. Нау поинтересовался у Спящего:

– Сейчас многие журналы печатают ваши романы. Вы работаете сразу над несколькими?

– Да, пишу одновременно восемь-девять романов.

– Скажите, пожалуйста, вы пишете до конца и лишь потом публикуете?

– Нет, напишу часть и отдаю, зато деньги проедаю не сразу.

– Но «Драгоценная яшма», похоже, уже дописана?

– Ну, это, видите ли, совсем другое дело. Работа, так сказать, в две руки.

Спящий объяснил, что иногда авторы не могут напечатать свои произведения, не хватает связей и популярности; некоторым это и не нужно – они пишут от нечего делать, а вот другие очень нуждаются в деньгах. И вот они, бывает, продают свои рукописи, а Спящий покупает, печатает их по главам и на этом зарабатывает.

Нау был потрясен:

– Значит, славу можно купить, не написав ни строчки?

– Конечно, – убежденно заявил Спящий, – и это не нами начато. В годы династии Мин жил известный драматург Ван Е, так он сам не написал ни строчки!

Нау, решив, что его разыгрывают, саркастически улыбнулся:

– Вот куплю парочку романов и изведаю вкус почета и славы.

Но Спящий говорил серьезно:

– Журналисту популярность нужна, как воздух. Кстати сказать, купленные рукописи приходится править. И в это время можно многому научиться. Опыт приходит не сразу, мастерство растет постепенно, глядишь, в один прекрасный день и сам что-нибудь напишешь.

Слово за словом Спящий предложил Нау купить за сто серебряных юаней приключенческий роман «Меч в карпе». Нау, не имея наличных, сбегал и заложил копию какой-то картины, выдав ее за подлинник кисти Гань Цзяня, и с деньгами поспешно вернулся к Спящему.

– Дайте-ка посмотреть вещицу!

– Болван, соображаешь, что говоришь? Так огурцы на базаре покупают – там и пощупаешь, и попробуешь, а это роман! Дай тебе – так ты запомнишь сюжет, а покупать не станешь, возьмешь да и сам напишешь. Что мне тогда делать? Нет уж, хочешь – бери кота в мешке, полагаясь на мою честность, не хочешь – не бери.

Нау мялся, не мог решиться. Спящий поглядел-поглядел и как стукнет кулаком по столу!

– Ладно! Будь по-твоему! – Он вытащил из-под кровати рваную коробку от обуви, достал рукопись в красной обертке, постучал ею о косяк двери, выбивая пыль, и протянул Нау:

– Бери, смотри оглавление!

Нау пробежал глазами – интересно, не оторвешься! Но, поглядев на толстую рукопись и прикинув ее вес, опять засомневался:

– Разве его разделишь на сто частей? Возьму за сотню, а выйдет всего тридцать глав…

– Тебе все разом подавай! Сначала добейся известности, заработай авторитет, а когда прославишься – и деньги появятся, у тебя еще все впереди – и богатство, и слава. Бери роман, не пожалеешь, вещь хорошая, успех гарантирую!

Нау наконец решился, заплатил деньги и, сунув рукопись под мышку, отправился в редакцию. Он даже не подумал ее читать, сразу отдал Ma Сэню. Тот взял, но почему-то тянул целый месяц, в ответ на расспросы Нау что-то мямлил. Нау решил посоветоваться с Тао Чжи. Замдиректора, выслушав его, улыбнулся:

– Что же ты, покупая рукопись, не узнал о правилах публикации?

– О правилах публикации? Разве роман Спящего мы печатаем по каким-нибудь правилам? Выпускаем главу за главой и высылаем гонорар, вот и все правила!

Тао Чжи рассмеялся:

– Сладко Спящий – все равно что известный артист: его появление на сцене встречают овацией. А ты еще как бы актер-любитель, который тратит больше, чем зарабатывает. Такому актеру приходится снимать помещение для спектакля, нанимать оркестр, партнеров, приглашать друзей на обеды, раздавать контрамарки, только тогда он может рассчитывать на успех. Артист-профессионал зарабатывает себе на хлеб, а любитель развлекается, тешит свое тщеславие. Зарабатывать будешь потом, когда прославишься, а пока надо раскошелиться, как говорится, подмазать.

Нау достал сотню юаней и попросил Тао Чжи составить список гостей. Вскоре в банкетном зале состоялся обед, и вслед за тем роман «Меч в карпе», переименованный в «Башню Ветра», вышел в свет. Роман произвел фурор. Все поздравляли Нау, друзья теперь называли его не иначе как писателем. Нау ликовал, но виду не показывал. От радости он буквально парил в воздухе, не чуя ног под собой, голова кружилась, словно у пьяного. Да, решил Нау, не зря потратил двести юаней. У него потом еще вышла история с копией картины, которую он выдал за подлинник, пришлось продать костюм. Все ерунда! Зато он теперь известный писатель!

Однако счастье Нау оказалось недолгим. После публикации восьмой главы обстановка резко изменилась. Может быть, список Тао Чжи был неполный, и кого-то они упустили, а может, кто-то из зависти вставлял палки в колеса. Неожиданно в газетах появились ругательные рецензии на роман, его не просто критиковали – обливали грязью! Чего только не писали: что это плагиат, что автор создал его «в бреду», а кто-то даже сообщал, что «семья автора в прошлом прибегала к помощи учеников борцовской школы Восьми Триграмм^[25], поэтому в романе превозносится эта школа и высмеиваются ее соперники – боксеры».

Нау кинулся к Спящему:

– Скажи, какая бомба заложена в этом романе, в нем нарушено какое-то табу? Почему вокруг столько разговоров?

Спящий, разумеется, не читал романа, который он купил за десяток юаней у одного наркомана. Однако, сцепив руки, он заговорил наставительным тоном:

– Разве я не гарантировал тебе успеха? Видишь, я был прав. Прими мои поздравления! Тебя критикуют? Это прекрасно! Не понимаю, почему ты паникуешь, да знаешь ли ты, что в свое время я даже подкупал критиков, чтобы они меня ругали! Подумай сам. Вот роман публикуют, но ведь твое имя упоминается только раз в три дня. Так? А когда пишут рецензии – не важно, хвалят или ругают, – твое имя твердят постоянно, ежедневно, оно у всех на слуху, его уже нельзя не запомнить. Разве ты не знаешь, что в Поднебесной добро и зло уравновешены – кто-то ругает, а кто-то хвалит, это вполне естественно.

Тревога Нау постепенно рассеялась, он приободрился и снова повеселел. Но, вернувшись в редакцию, Нау увидел испуганного Ma Сэня, который протянул ему конверт.

– Господин Нау, это вам. Мы всегда и во всем поддерживали вас, но в этом деле бессильны. Поэтому прошу вас, разбирайтесь сами, не впутывайте нас. Ради бога, не губите!

Нау сначала принял слова Ma Сэня за шутку, но, вскрыв конверт, почувствовал, как екнуло сердце, на миг показалось, будто он падает в бездонный колодец. На графленой бумаге лучшего сорта было написано густой тушью:

«Многоуважаемый господин Нау, почтительно ожидаю Вас в три часа пополудни шестого числа сего месяца в Обители Счастья и Долголетия! Если не удостоите посещения, остерегайтесь! Будьте готовы, Вас предупреждает У Верный».

– Гм, У Верный? Очень знакомое имя, не знаешь, кто это?

Ma Сэнь молча протянул ему газету с отчеркнутой красным карандашом заметкой: «Ввиду преклонного возраста У Верный отказывается служить телохранителем губернатора». Под заметкой шел комментарий: «У Верный, бывший охранник императорской особы, после революции выступавший на борцовской площадке Небесного моста, ныне занялся витьем веревок. Губернатор, щедро его одарив, пригласил в телохранители, но У Верный отказался».

– Помнишь, – сказал Ma Сэнь, – в парке Сунь Ятсена выступал один русский силач? Он готов был заплатить всякому, кто смог бы его побороть.

– А, его звали Ли Справедливый, помню, страшный был силач, никто не мог против него устоять. Он сбрасывал противника с помоста, ломал ему ноги.

– Да, так вот, У Верный – его учитель.

Рубашка на спине Нау взмокла, в голосе зазвучали слезы.

– Теперь я пропал, ведь ему ничего не стоит человека зарезать.

– Раньше надо было думать, – упрекнул его Ma Сэнь, – писал бы себе спокойно романы, так нет, полез в распрю между боксерами и школой Восьми Триграмм.

– О, великий Будда! Откуда я мог знать? Ведь роман не я писал, я только купил рукопись, хотел прославиться!

Тао Чжи стало его жаль:

– Ладно, не отчаивайся, такие люди любят иногда проявлять великодушие, особенно если видят смирение. Сходи к нему, покланяйся, попроси прощения, может, сменит гнев на милость.

– Сходи обязательно, – строго добавил Ma Сэнь, – не то он заявится сюда, и тогда нам несдобровать, он здесь камня на камне не оставит.

Потеряв покой и сон, Нау со страхом ожидал назначенного дня.

7

Шестого числа, как назло, стояла страшная жара, даже листья на деревьях свернулись, плавился асфальт. Едва волоча ноги, Нау доплелся до нужного переулка и увидел дом опиумокурильни. У входа висел фонарь с белым плафоном, на котором значилось «Обитель Счастья и Долголетия». Войдя внутрь, Нау поднялся по сырой и темной лестнице. По обеим сторонам коридора белели дверные занавески. Нау сунулся в ближний проем и увидел возле двери толстяка, обмахивавшегося веером.

– Будете курить?

– Мне нужен У Верный.

– Второй номер люкс.

Нау отыскал нужную комнату.

– Господин У, можно войти? – робко спросил он.

Молчание, изнутри не донеслось ни звука. Подошла служанка, неся начищенные до блеска приборы для курения. Увидев Нау, она заговорщически подмигнула ему, кивнула на свой поднос. А Нау, согласно кивнув в ответ, быстро прошел в дверь. В маленькой комнате было очень чисто и довольно просторно, стояли только кушетка и стул. Кушетка покрыта летней циновкой, по стенам развешаны каллиграфические свитки. Старик, со спускающейся на грудь бородой, в белых штанах и куртке, лежал, смежив веки, как будто дремал.

– Господин У, – прошептал Нау, – я пришел, как вы велели.

На лице старика не дрогнул ни единый мускул. Помедлив минуту, Нау вышел из комнаты. Как быть?

Увидев подходившую служанку, Нау вытащил юань, сунул ей в карман передника и попросил:

– Пожалуйста, разрешите мне подождать где-нибудь, пока проснется господин У.

Девушка, улыбнувшись, молча подтолкнула его к двери. Нау снова вошел. Подойдя к лежанке У Верного, он решил ждать, пока тот проснется. Здесь запрещалось открывать окна и включать вентилятор, с Нау градом катился пот, он взмок еще по дороге сюда, а теперь и вовсе еле дышал. Он стоял, оцепенев от духоты и страха. Старик и не думал открывать глаза. И тогда он, набравшись храбрости, бухнулся на колени.

– Почтенный, высокочтимый господин У. Я признаю свою вину. Простите меня, пощадите! Ведь я все равно что муха, кормящаяся с поварешки, а вы – человек знаменитый, сильный! Стоит ли вам пачкать руки о такое ничтожество, как я!

Старик вдруг хмыкнул и открыл глаза, приподнялся на лежанке.

– Ну-ну, будет тебе, довольно, вставай!

– Позвольте засвидетельствовать почтение. – Нау отвесил земной поклон.

– Читая твою писанину, я было решил, что ты – боксер.

– Нет, я не боксер, я, можно сказать, ноль без палочки.

В таком случае, прежде чем браться за роман, разузнал бы, что к чему.

– Уважаемый господин У, признаюсь откровенно: я не писал этого романа, я купил его, хотел прославиться, стать известным. Если бы я знал, что так дело обернется!

Искреннее признание рассмешило старика, и у Нау отлегло от сердца: раз смеется – значит, не сердится больше, может, и обойдется.

Старик предложил ему сесть, завел с ним разговор. А когда узнал, кем был его дед, вдруг погрузился в воспоминания:

– Помню, послали меня как-то раз в Монголию, обратно я вез богатые подарки от тамошнего князя. Тогда мне довелось побывать в гостях у твоего деда, он даже вина мне поднес. Великолепие его дома меня ослепило. Я подумал, сановники купаются в роскоши, швыряют горстями золото, транжирят богатства, совсем не думая о будущем своих детей. А те растут изнеженными и не приспособленными к жизни. Вот и тебе, наверное, сейчас нелегко. Видишь, приходится ловчить и изворачиваться, чтобы хоть как-то прокормиться.

Нау, густо покраснев, кивал, не говоря ни слова.

– Но ведь ты молод, знаешь грамоту, тебе надо обучиться какому-нибудь ремеслу. Разве плохо самому зарабатывать на жизнь? Гораздо лучше, чем быть богатым бездельником, получившим в наследство кучу денег. Того, кто трудится, всегда уважают.

– Господин У, я очень ценю ваши советы. Отец мой умер рано, некому поучить уму-разуму, – заискивающе произнес Нау.

У Верному показалось, что он говорит искренне.

– Знаешь, живу я недалеко от алтаря Древнего Земледельца, у меня есть станок для витья соломенных веревок. Если тебе совсем туго придется, приходи, возьму в помощники, мне нужен грамотный человек.

Нау покоробило от этих слов. Вить веревки? За кого старик принимает его, потомка благородных мужей! Но высказать свое возмущение он, разумеется, не решился.

– Спасибо, пока кое-как перебиваюсь, если станет совсем худо, с удовольствием приму ваше предложение.

Теперь У Верный почувствовал, что Нау кривит душой, и не стал больше об этом говорить. Он рассказал, что боксеры, возмущенные «Башней Ветра», хотели разгромить редакцию «Левкоев», но У Верный остановил их, решив сначала переговорить с Нау. Теперь дело можно считать улаженным, пусть Нау ничего не боится, здесь его слово – закон.

Нау рассыпался в благодарностях и, поминутно кланяясь, уже хотел выскользнуть из комнаты. Однако У Верный его задержал:

– Погоди-ка. Раз пришел, погляди на наше мастерство. Увы, искусство борьбы приходит в упадок, в этом сказывается общий развал и застой в стране. Хорошо еще, остались продолжатели традиций разных школ. Надо их поддержать, написал бы о них статейку. Сейчас покажем тебе кое-какие штуки. Эй, Лао Сань!