Текст книги "Современная новелла Китая"

Автор книги: Артем Лунин

Соавторы: Раймонд Чэндлер,Лю Шаотан,Ван Аньи,Гао Сяошэн,Чжан Сюань,Фэн Цзицай,Шэнь Жун,Чэнь Цзяньгун,Гу Хуа,Цзяо Цзуяо
сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 34 страниц)

Пришлось идти. Меньше чем через полчаса он пулей влетел во двор. Заикаясь, дрожа от волнения, крикнул:

– Мать, вернулся бывший помещик Лю Цзиньгуй!

Жена вздрогнула и в изнеможении прислонилась к окну.

– Он остановился в городской гостинице, завтра приедет в деревню. Хочет посмотреть свой дом. Ну, дела…

Хозяйка опять поджала губы.

– Из города приехал какой-то Сунь, чиновник, – продолжал Со Чэн, – видно, большой начальник. Сейчас он с нашим секретарем в правлении. Скоро пожалуют к нам… Тебе, мать, придется посуетиться!

– Что им надо от нас?

– Хотят посмотреть дом. Решили у нас устроить прием Ли Цзиньгую. Да, чуть не забыл, из города приехали две машины, привезли ковры, кресла и деревянные кровати… Это чтобы дом выглядел лучше, чем при старом хозяине.

Жена задумалась и вдруг спросила:

– А ты не боишься?

– Кого? Помещика? – Со Чэн презрительно сплюнул. – Если я и боялся, так это при старой власти. А теперь чего мне бояться? Плохо только, что защитники у нас ненадежные. Ты бы послушала этого, городского: «Лю Цзиньгуй богач, у него власть…» Прямо молиться на него готов. А мы что? Голодранцы, мужичье…

– Не размазывай сопли, – прикрикнула на него жена. – Иди лучше скажи землекопу, чтобы готовился взрывать. А это пусть тебя не волнует.

Со Чэн вопросительно посмотрел на жену.

– А как же…

– Что «как же»? Ничего не бойся. Дом наш, как решим, так и будет.

Кто-то вошел во двор. Со Чэн глянул в окно и схватил жену за руку.

– Пришли, – зашептал он. – Вон тот, впереди, и есть чиновник Сунь.

Ли Цюлань решительно отбросила со лба волосы, с легкостью пересекла комнату и прислонилась к дверному косяку. Сощурившись, она пристально смотрела на пришедших.

У заведующего канцелярией уездного комитета Суня был озабоченный вид. Не замечая хозяев, он стал осматривать двор:

– Какая же здесь грязь! Нашли время рыть колодец. – Он осторожно поднялся на кучу земли и заглянул в вырытую яму. Затем обернулся и спросил у сопровождающих:

– Когда они закончат с колодцем?

– В лучшем случае дня через три-четыре, – ответил секретарь партбюро.

Сунь подумал и решительно заявил:

– Колодец надо засыпать! Это же черт знает что! Осрамимся на весь мир! Ни в одной стране не копают колодцы таким допотопным способом. Узнают об этом за границей – позора не оберемся!

– В деревне не хватает техники, – пробовал защитить хозяев дома секретарь.

Сунь покачал головой:

– Нет, надо немедленно засыпать! Общественные интересы выше личных. Теперь посмотрим, что там, – и он направился к дому.

В дверях стояла разгневанная Ли Цюлань и с презрительной улыбкой разглядывала заведующего. Сунь с изумлением посмотрел на нее. Чтобы загладить неловкость, секретарь, уже пожилой человек, стал торопливо представлять их друг другу.

Заведующий сразу заулыбался:

– Так это вы – товарищ Ли Цюлань. Верно говорят: лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать. – Он уже готов был горячо пожать женщине руку. Но ни один мускул не дрогнул на лице хозяйки. Словно не замечая протянутой руки, она холодно спросила:

– Кого ищете? Если хозяина, то его дома нет. – Заведя руки за спину, женщина в упор посмотрела на Суня: – Сначала надо познакомиться с хозяевами, – продолжала она. – И вообще, по какому праву ты решаешь за нас, что делать с домом?

Не ожидая такого поворота событий, заведующий даже в лице изменился, и казалось, потерял дар речи. Мыслимое ли дело, чтобы с ним, кадровым работником государственного масштаба, так вызывающе вела себя простая деревенская баба?

На помощь пришел деревенский секретарь:

– Слушай, Цюлань, товарищ Сунь пришел по делу, а ты так его встречаешь! Давай поговорим по-хорошему!

Но хозяйка продолжала в том же духе:

– А я, товарищ секретарь, кажется, никому не нагрубила. Если он явился по делу, ничего не имею против. После земельной реформы мы относимся к начальству с большим почтением. А что касается дома, то вспомните, сколько горя мы натерпелись, прежде чем его получили. Ну ладно, допустим, помещику захотелось посмотреть свой бывший дом – пожалуйста, никто ему не мешает. Пусть приходит! Я на гостей собак не спускаю! Не такие уж мы бессовестные, как вы думаете, не такие плохие! Мне что бывший помещик, что первый секретарь укома – всех одинаково встречаю! Дело в другом. Чем говорить о чистоте, лучше взять веник и подмести. Вот вы, товарищ Сунь, стыдите меня, что двор грязный. А как же ему быть чистым? Здесь у нас и куры, и утки, и битый кирпич. Мы же копаем колодец! И потом, почему мы должны его засыпать? Неужели ради того, чтобы навести чистоту к приезду Ли Цзиньгуя? Что же, нам теперь без воды оставаться? Если боитесь срамиться, везите помещика в город, в ваши городские квартиры. Там и принимайте! Какое мне до этого дело! А у меня как я решу, так и будет. В чужой монастырь со своим уставом не ходят!

У секретаря от волнения перехватило дыхание, тем временем Со Чэн незаметно прошмыгнул в дом. Заведующий Сунь был возмущен. Но изо всех сил старался не подать виду, даже улыбнулся.

– Хорошо, товарищ Ли Цюлань, что у вас есть классовое чутье. Но почему вы до сих пор ненавидите помещиков? Лю Цзиньгуй уже не тот, что был раньше. Он хоть и эмигрант, а истинный патриот. Поддерживая четыре модернизации, он…

– Хватит, – оборвала его женщина, – в политике ты, я вижу, собаку съел. Скажи лучше, что тебе от меня нужно?

В это время к дому подъехала машина. Рабочие стали сгружать и заносить во двор мебель.

– Послушайте, – сказал Сунь, – мы хотим обновить обстановку в доме. Пусть господин Лю увидит, как живут люди в социалистической деревне.

Хозяйка подошла к машине и, прищурившись, стала осматривать мебель. Пожалуй, очень дорогая. Такой она в жизни не видела.

– Ну как, нравится? – спросил заведующий.

На губах хозяйки заиграла лукавая улыбка.

– А что, вся эта красота потом нам останется? Очень кстати, когда сын женится, подарю невестке.

– Нет, нет, – испугался Сунь.

– Ха-ха-ха! – громко рассмеялась женщина и спросила: – Тогда зачем вы это привезли? Чтобы пустить пыль в глаза? Не думайте, ничего мне от вас не надо! Принимайте, пожалуйста, гостя где-нибудь еще, только не в моем доме. Все уносите! – Она махнула рукой в сторону ворот. – Ничего не надо! Двор у меня грязный и нечего здесь устраивать выставку!

– Цюлань! – резко одернул ее секретарь.

Тут уж заведующий Сунь не выдержал и, топнув ногой, заорал:

– Мебель оставить! Колодец засыпать! Сию же минуту!

– Вот как! В моем доме, да еще скандалишь?! – Одним прыжком Ли Цюлань оказалась возле вырытой ямы и обратилась к землекопу:

– Начинайте взрывать!

Из глубины колодца послышалось:

– Хорошо-о-о!

Все с недоумением переглянулись. Из дому выбежал перепуганный Со Чэн и, схватив жену за рукав, стал умолять:

– Мать, перестань шуметь!

– Опоздал! Ну-ка, проваливай отсюда! – Она забралась на стену хлева, сложила рупором руки и закричала:

– Эй! Сейчас будем взрывать! Закрывайте окна, а то стекла повылетают!

По всей деревне пронеслось как эхо:

«Будем взрывать… ать!»

У заведующего канцелярией лицо стало пепельно-серым.

– Уносите, немедленно уносите! – закричал он срывающимся от волнения голосом. Рабочие, кто как мог, принялись вытаскивать мебель со двора.

Деревенский секретарь улыбнулся и незаметно ушел.

Землекоп уже заложил взрывчатку и вылез из ямы.

Раздался грохот, задрожала под ногами земля. Деревенские волной хлынули во двор поглазеть, что стало после взрыва.

Ли Цюлань стояла под деревом и плакала… Сверкающие слезинки медленно катились по морщинистому лицу…

3

Это случилось много лет тому назад.

С утра валил густой снег. День клонился к вечеру, когда крытая повозка, запряженная лошадьми, позвякивая колокольчиком, свернула с дороги в сторону деревни. На козлах с кнутом в руках дрожал от холода бедно одетый парень.

Вдруг повозка остановилась. Парень спрыгнул с козел, прошел немного вперед и стал кнутом счищать с чего-то снег, непонятно с чего. Затем быстро присел и поднял это что-то на вытянутых руках. Это оказалась маленькая худенькая девочка с корзинкой в посиневших от холода руках.

Из повозки закричали:

– Иди быстрей! Куда ты пропал?

Подхватив девочку на руки, парень поспешил к повозке и, наклонившись к окошку, почтительно произнес:

– Хозяин…

Занавеска на окне шевельнулась, отодвинулась. На мгновение блеснули чьи-то глаза и тут же исчезли.

– Брось ее! Живо!

– Хозяин, – в голосе парня слышалась мольба, – может, она еще жива… Спасите ее!

– Мертвая она! Ты что, хочешь ей гроб покупать?

– Хозяин… – чуть не плакал парень.

Из повозки раздалась ругань:

– Черт бы тебя побрал, не порти мне настроение перед праздником! Кому сказано, брось!

Стиснув зубы, парень опустил девочку в сугроб около дороги и накрыл своей ватной курткой…

Повозка двинулась дальше. Возница изо всех сил стегал лошадей. Колеса громыхали от быстрой езды.

В деревню въехали уже затемно. Привязав лошадей, парень помчался туда, где оставил девочку, и принялся шарить в снегу. Нашел! Прижимая девочку к груди, он побрел в деревню. Хотел хоть немного отогреть ее в своей каморке, но у него не оказалось ни спичек, ни дров. Тогда парень еще крепче прижал ребенка к себе. Только к утру девочка немного согрелась и открыла глаза.

Сияя от счастья, парень побежал к хозяину:

– Жива, жива! – кричал он, плача от радости.

Он умолял хозяина не прогонять сироту, обещал сам ее кормить и уговорил наконец хозяина. В знак благодарности парень согласился получать целый год меньше денег за работу.

Так девочка и осталась в помещичьем доме. Ей было лет десять. Маленькая и хрупкая, она выполняла любую тяжелую работу, вертела жернова, давила масло, стирала, мыла… Одним словом, трудилась не покладая рук, но дел не убавлялось. Помещик вечно ее бранил, сторожевые собаки рвались с цепи и свирепо лаяли, когда она проходила мимо. Всякий раз ее сердце сжималось, как у трусливого зайчишки. Только вечером, возвращаясь в каморку, она чувствовала настоящее человеческое тепло.

Девочка называла своего спасителя братом, а он, в свою очередь, звал ее сестренкой Лань. Они делили и голод и холод, совсем как родные. Судьба соединила их страждущие сердца.

Прошло семь лет. Девочка выросла, расцвела.

Однажды Цюлань сказала:

– Брат, тебе скоро тридцать, а ты не женат!

– Кто пойдет за меня, бедняка! – с горечью произнес Со Чэн.

– А меня взял бы в жены?

Со Чэн растерялся.

– Если я тебе не противна – женись на мне.

– Нет, нет… – покачал головой Со Чэн.

Цюлань вся засветилась радостью.

– Прошу тебя, возьми меня в жены. Уедем отсюда. У нас будет своя семья. Я всю жизнь буду тебя любить…

У Со Чэна забилось сердце.

– Тише, хозяин услышит…

– Пусть слышит! Не хочу больше здесь оставаться, в другом месте найдем пропитание!

– Эй!

Парень со всех ног бросился на зов.

– Со Чэн, ты что, хочешь жениться на Цюлань? – спросил помещик.

– Что вы, нет…

Хозяин ухмыльнулся.

Как-то к вечеру вернувшись домой, Со Чэн услышал плач. Он вбежал в свою каморку и увидел, что какой-то плешивый старик тащит на улицу Цюлань. Хозяин в одной руке держит кальян, а другой подталкивает девушку. Цюлань изо всех сил сопротивлялась, ухватилась за дверной косяк. Увидев Со Чэна, бросилась к нему:

– Брат, спаси…

Со Чэн обнял ее и в недоумении уставился на помещика.

– Ты вовремя вернулся, – пробормотал тот, посасывая кальян. – Попрощайся с сестрой. Она уходит и будет счастлива. Ее новый хозяин, господин Ли Чжангуй, очень хороший человек.

– Он продал меня, – заплакала Цюлань.

Со Чэна будто огрели палкой по голове. Он едва не потерял сознания.

– Хозяин, вы… вы…

Помещик молча посасывал кальян.

Плешивый старик подозрительно посмотрел на Со Чэна. Затем повернулся к девушке и злобно спросил:

– Что у тебя с ним?

– Он ее брат, у них ничего не было, – поспешил объяснить помещик.

Цюлань поджала губы.

Старик схватил ее за подбородок.

– Спала с ним? Признавайся!

Девушка оттолкнула его руку и вызывающе крикнула:

– Семь лет сплю! Он мой муж!

Помещик ушам своим не верил.

– Цюлань, ты что… – смутился Со Чэн.

Девушка подбежала к нему, обняла, разрыдалась.

Со Чэн тоже зашмыгал носом…

Старик холодно улыбнулся.

– Вот уж не ожидал, господин Лю Цзиньгуй, что вы подсунете мне испорченный товар. Да еще за такую цену! – Он вырвал у помещика из рук контракт о продаже, разорвал и направился к выходу.

– Ли Чжангуй… – попытался остановить его хозяин.

Но тот даже не обернулся.

Хозяин пришел в бешенство, лицо его покрылось пятнами. Он схватил Цюлань за волосы и ударил кальяном по голове.

…Хозяйка невольно потянулась рукой к седой пряди, нащупала шрам. И словно ощутила старую боль. Может, кое-кто и забыл прошлое, только не она. Ненависть не дает забыть…

Очнувшись от воспоминаний, женщина направилась к дому, подняла голову, посмотрела на строение из темного кирпича, крытое черной черепицей. Здесь прошла почти вся ее жизнь. В этом доме она была служанкой, теперь – хозяйка. Была бедной, да и теперь не очень богата. Но это нельзя равнять, – как, например, тыкву с фруктами! В тот страшный день, зажимая кровоточащую рану на лбу, она убежала от помещика. Односельчане помогли ей построить лачугу, которая и стала для нее и Со Чэна их первым семейным домом. На второй день их совместной жизни Со Чэн нашел временную работу, а она принялась плести корзинки. Ее душа была спокойна: есть семья, есть защита.

В 1947 году после освобождения у помещиков конфисковали землю и все имущество. Председатель деревенского комитета (сейчас он деревенский секретарь) привел их в помещичий дом и сказал:

– Отныне он ваш, вы за него заплатили кровью! Дом крепкий, еще ваши дети и внуки будут в нем жить!

Ли Цюлань провела рукой по дверям, покрытым черным лаком, заплакала. И вот с того дня, что бы ни происходило, она верила, что никто не отнимет у нее дом. В 1948 году одно время в провинции хозяйничали гоминьдановцы. Кое-кто из помещиков стал сводить с крестьянами счеты. Многие испугались и вернули землю, которую дала им народная власть. Но и тогда Ли Цюлань не оставила дом, хотя это могло стоить ей жизни. К счастью, Ли Цзиньгуй почувствовал, что его время прошло, и вел себя осторожно. Вскоре отряды гоминьдана были разбиты и бежали. Помещик, взяв семью, ушел вместе с ними, сначала на Тайвань, а потом за пределы Китая.

Когда в 1962 году с территории Тайваня проникли вооруженные группы и высадили в провинции морской десант, Со Чэн ночи не спал. Жена удивлялась:

– Чего ты боишься? Разве небо может рухнуть? Коммунистическому Китаю никто не страшен.

Да, это была сильная женщина!

«Что же сейчас происходит? – думала она. – С помещиков колпаки словно ветром сдуло. Вообще, давно пора… Сколько лет перевоспитывали! Многие исправились. Но чтобы коммунист говорил так, как заведующий Сунь, – в это трудно поверить».

Хозяйка почувствовала сильную головную боль. Забыв о колодце, она вернулась в дом и легла на кан. Со Чэн заметил, что жене нездоровится, и всполошился. Не знал, то ли бежать за врачом, то ли варить спасительный фасолевый суп.

– Ну что ты суетишься, – прикрикнула на него жена, – не сходи с ума! Лучше потри мне голову, может, пройдет!

Старик залез на кан и стал растирать жене голову.

Вечером пришел деревенский секретарь. Хозяйка вновь вспомнила события дня, разволновалась, заплакала.

– Дядюшка, что ж это такое, опять наступают плохие времена?

Секретарь закурил трубку и, улыбаясь, присел на кан.

– Цюлань, ты ведь сильная, и вдруг скисла.

Со Чэн решил поддержать жену:

– Хозяйка говорит, что в этом году власть приберут к рукам те, у кого есть деньги!

– Эх ты, чертушка! О ком это ты говоришь? Разве власть не у коммунистов?

– Какой же коммунист этот заведующий Сунь? – возразил Со Чэн. – Нет, я таких не признаю.

– Но ведь ты ему не перечил, – сказал секретарь и лукаво улыбнулся.

Ли Цюлань покосилась на мужа.

– Да он всех боится!

Со Чэн густо покраснел, а секретарь рассмеялся.

Ли Цюлань оставалась серьезной.

– Но ведь Сунь просто прикрывается званием коммуниста!

Секретарь шумно попыхивал трубкой.

– Ты правильно ставишь вопрос, Цюлань. Сейчас из-за таких, как он, упал авторитет партии. Простых людей беспокоят и слова, и дела. Этот Сунь ведет себя так, будто университет закончил, а сам, как говорится, ветер называет дождем, а молнию громом, чересчур умный. Такие вот кричат на всех углах о своих способностях, а у самих за душой ничего нет. Они – это еще не партия. Ну как, Со Чэн, согласен со мной?

– Да, такие слова мне по душе, – закивал головой старик.

Хозяйка о чем-то задумалась, как всегда поджав губы.

Секретарь выбил из трубки пепел и улыбнулся:

– А ты, Цюлань, что молчишь?

Женщина тоже улыбнулась:

– Так что же мне делать завтра?

– Ты хозяйка – тебе гостя принимать, как скажешь, так и будет, – ответил секретарь. Он рассказал, что недавно звонил Чжан из уездного комитета и отчитал заведующего Суня. И еще Чжан сказал, что Лю Цзиньгуя пусть встречают односельчане, ведь он приехал в родную деревню. Надо доверять простым людям. Лю Цзиньгуй приедет один, без сопровождающих.

Тут хозяйка облегченно вздохнула.

Перед уходом секретарь сказал:

– Цюлань, хочу поделиться с тобой тем, что у меня наболело. Когда я узнал, что приезжает бывший помещик, мне стало как-то не по себе. Мало радости встречаться с бывшими врагами, да еще оказывать им гостеприимство. Но я много думал и понял, что такой подход устарел. Нельзя теперь жить по старым канонам! Сама посуди: сколько лет прошло после земельной реформы, а мы все считаем помещиков врагами. Прикажут ругать их – ругаем, прикажут драться – и тут подчиняемся. Разве это справедливо? Партия ведет нас к социализму, и эти люди нам теперь не мешают. Они такие же, как и мы: рождаются, воспитывают детей, умирают… Почему надо их унижать? Забудь, что Лю Цзиньгуй причинил тебе зло, ведь он человек!

Со Чэн, затаив дыхание, слушал секретаря.

Хозяйка вдруг подняла голову.

– Дядюшка, позвони секретарю Чжану и скажи: пусть Лю Цзиньгуй приезжает, я не прогоню его.

Секретарь кивнул головой.

– А как же с колодцем? – вдруг вспомнил Со Чэн.

– Копайте!

4

Со Чэн вместе с сыном вращал ворот, доставая корзиной со дна колодца камни. Хозяйка громко командовала:

– И раз, и два…

Утренний свет заливал двор. Свиньи терлись спинами об угол хлева, петух на заборе возвестил о наступлении нового дня. На круглых, как блюдо, листьях тыквы блестели жемчужинки росы и, сливаясь при легком дуновении ветра, скатывались на землю, напоминая серебряные бобы. Сноп колосьев, подвешенный под карнизом, золотился в лучах восходящего солнца…

Пустая корзина коснулась дна колодца. Хозяйка смахнула пот со лба и, глядя куда-то вдаль, сказала:

– Тридцать с лишним лет прошло, состарился он…

– Он родился в год собаки, значит, сейчас ему семьдесят один, – вспомнил Со Чэн.

– Еще и не узнаем его!

– Мать, а правда, что в Японии он женился?

– Что-то не слыхала такого.

– На чужбине еда сладка, да вода горька. Зачем он приезжает? Хочет рассчитаться за старое? Хотя секретарь Чжан вон как про него говорит… А ты что думаешь, мать?

– Трудно жить вдали от родины, – задумчиво произнесла Ли Цюлань. – Говорят, когда он уезжал, украдкой вытирал слезы. Смотреть было жалко…

– Ты вот его жалеешь, а он тогда тебя не пожалел! – в сердцах произнес Со Чэн.

– Что было, то прошло, а сейчас другое дело. Да что там говорить, он сам по себе, мы сами по себе.

Сын слушал, о чем говорили отец с матерью, и в разговор не вмешивался. Веревка, спустившаяся в колодец, задергалась. Хозяйка велела мужу и сыну поднимать со дна колодца корзину с камнями.

Землекоп нагрузил очередную корзину и крикнул:

– Пошла сырая глина, скоро будет вода!

Уже третий день рыли колодец, а углубились всего на три чжана.

Около девяти часов утра вдалеке засигналил автомобиль. Со Чэн прислушался и глухим голосом произнес:

– Едет!

Хозяйка немного подумала и сказала:

– Отец, иди в дом, возьми в шкафу под постельным бельем рубашку и переоденься.

– Хорошо. – Со Чэн поспешил в дом.

Затем она обратилась к сыну:

– Поезжай в лавку и купи мяса. Я к обеду напеку пирожков, он их любит.

Сын ушел.

Женщина взяла с подоконника пачку сигарет, подошла к колодцу и крикнула:

– Мастер, я жду гостей, пойду в дом. Когда появится вода, крикните, а сейчас можете покурить. – Она бросила в колодец пачку сигарет. Ну вот, кажется, все в порядке. Она отряхнула с одежды землю и направилась к дому.

Приехал! Нетвердой походкой в окружении детворы к дому приближался сгорбленный тощий старик небольшого роста. Неужели это хозяин, когда-то такой строгий, солидный? Он почти облысел, брови вылезли. Рот провалился, как у древней старухи, лицо в пятнах. Он опирался на палку, еле переставляя дрожащие ноги. В руке у старика был кальян, наверно, он только что курил: из маленькой чашечки еще струился дымок. Да, кальян и тогда был его слабостью…

У женщины забилось сердце. Она не могла оторвать взгляд от кальяна.

Лю Цзиньгуй подошел к дому, остановился, поднял голову, веки его задрожали. Он долго вглядывался в женщину. Потом натянуто улыбнулся, затряс головой, видно было, что не узнал ее. Но вдруг его мутные зрачки расширились, в глазах мелькнул ужас, руки затряслись, и кальян с легким звоном упал на землю. Старик увидел на лбу женщины шрам. Мучаясь раскаянием, закрыл глаза…

Губы у женщины задрожали, пальцы судорожно впились в дверной косяк, за который она держалась.

Наступила гробовая тишина.

Вдруг кто-то из мальчишек крикнул:

– Гляди, да этот заморский старик даже кальян в руках удержать не может!

Дети загалдели, раздался громкий смех.

В душе хозяйка торжествовала, но подавила в себе это чувство и махнула рукой:

– Ну-ка, мотайте отсюда!

Дети кинулись врассыпную, однако остановились поодаль и теперь с интересом наблюдали за происходящим. Во дворе опять воцарилась гнетущая тишина.

Женщина шагнула вперед и подняла с земли кальян. Да, все тот же, только на нем появились новые вмятины. Выходит, и на металле остаются шрамы. А на сердце?

Лю Цзиньгуй протянул к женщине дрожащую руку:

– Цюлань? Это ты? Неужели я дожил, вижу тебя, родную деревню… Какое счастье…

В глазах у хозяйки заблестели слезы. Она вытерла кальян, отдала старику и звонким как хрусталь голосом сказала:

– Дядюшка, проходите в дом, у мужа есть хороший табак.

Лю Цзиньгуй обеими руками принял кальян.

– А, Со Чэн… Как дела у него?

– Все нормально, партия о нем заботится. Отец, – крикнула она, – иди встречай гостя!

Застегивая на ходу рубашку, из дому выбежал Со Чэн. Увидев старого хозяина, он замер на месте и не мог ни слова вымолвить.

Лю Цзиньгуй горестно покачал головой:

– Тоже постарел!

Со Чэн хотел было возразить, но сказал лишь:

– Я родился в год курицы, мне сейчас шестьдесят!

Хозяйка усмехнулась.

Обстановка разрядилась. Они прошли в дом. Женщина стала рассказывать про колодец, гость одобрительно кивал головой:

– Вода здесь хорошая. Я тоже думал о колодце, когда строил дом. Но боялся потревожить духа земли… – он рассмеялся, – был суеверным.

– Вода! Вода! – донеслось со двора.

Хозяйка всплеснула руками и по разбросанным во дворе камням побежала к колодцу.

– Чистая? – крикнула она, заглядывая вниз.

– Уже можно зачерпнуть.

– Отец, неси кувшин, – велела Ли Цюлань.

Со Чэн поставил кувшин в корзину, опустил в яму. А когда вытащил, увидел в кувшине воду.

– Ну, мать, пробуй, как на вкус!

Ли Цюлань протянула кувшин гостю:

– Это вода вашей родины, вы первый пробуйте!

Старик даже испугался такого почтения к нему и наотрез отказался брать кувшин.

Хозяйка очень тепло повторила:

– Пейте, мы еще успеем.

Муж поддержал ее:

– Пейте, вы – гость!

Лю Цзиньгуй дрожащими руками взял кувшин и, не дожидаясь, пока осядет муть, залпом выпил почти половину. Потом закрыл глаза и причмокнул беззубым ртом, наслаждаясь вкусом воды.

– Сладкая? – спросил Со Чэн.

Лю Цзиньгуй вновь поднес кувшин ко рту и стал с жадностью пить. Глаза его наполнились слезами. Они текли по лицу и капали в кувшин, смешиваясь с колодезной водой.

Хозяйка почувствовала, как к горлу подступил комок, и поспешно отвернулась…

ВАН МЭН

ЗИМНИЕ ПЕРЕСУДЫ

© Перевод С. Торопцев

Ван Мэн родился в 1934 году в Пекине, куда его семья переехала из уезда Наньпи провинции Хэбэй. В настоящее время Ван Мэн – член ЦК КПК, министр культуры. Среди его наиболее известных произведений – романы «Да здравствует юность!», «Метаморфозы, или Складные фигурки», повести «Мотылек», «Не время для встреч», рассказы «Новичок в орготделе», «Грёзы о море», «Ничтожному дозвольте слово молвить», «Весенние голоса» и другие. Многие его произведения были отмечены Всекитайскими премиями.

* * *

В городе В., центре провинции Н., жил моложавый старичок, известность коего вышла даже за пределы страны. Уже в самом его имени Чжу Шэньду, если учесть значение каждого иероглифа, сквозил намек на достаточную самостоятельность, при наличии, однако, известной осторожности. Небольшого росточка, всего метр шестьдесят два, этакий шестидесятитрехлетний седенький бодрячок с детским личиком, нес он бремя таких постов, как президент регионального отделения Академии наук, председатель Научного общества, ну и заодно еще возглавлял Ассоциацию деятелей литературы и искусства и местное отделение Союза писателей, поскольку пописывал в молодости. В городской организации Демократической партии, где костяком являлась интеллигенция, считался не последним человеком, а в 1981 году подал в партию и был принят после прохождения испытательного срока в 1982 году.

Физиолог и гигиенист, он славу себе стяжал отнюдь не анатомированием, не углубленными исследованиями функций различных органов тела и уж, разумеется, не опусами о всяких там «цветочках да снежинках», которыми баловался по молодости лет. Нет, слава в стране и за ее пределами пришла к нему как к уникальному авторитету в области куповедения.

Купаться все равно что мыться, и ничего странного в этом нет. Не многим, правда, дано с позиций высокой науки проникнуть в глубинный смысл сего процесса, построить и развить соответствующую теорию. Провинция H. – не то место, где легко утвердиться привычке к мытью, ибо в силу вековых традиций тут мылись не больше трех раз в жизни. Чаще два: при рождении и перед положением в гроб. И лишь толстосумы, вельможи да высокоученые мужи позволяли себе еще такую роскошь перед вступлением в брак. Деда же Чжу Шэньду, жившего на исходе девятнадцатого века, коснулись новейшие заморские идейные течения, и он, отважившись, решительно, бесповоротно восстал против застарелых традиций предков, соорудил бассейн и принялся ратовать за купание – ежемесячное, представьте себе, так прямо и заявил во всеуслышание, – идея для того времени неслыханная, умопомрачительная. Так что дни свои он кончил в тюрьме, умер голодной смертью, обвиненный в «растлении масс» и «порче нравов». Спустя пять лет «император Великой Цин»^[16] вернул деду доброе имя и почтил посмертным титулом «справедливого совершенного мужа».

С той вот поры и распространилось по провинции Н. купальное поветрие. Доводы отыскались даже в классическом древнем «Великом Учении» – дескать, купание, наипаче же соединенное с постом, весьма способствует очищению помыслов, выпрямлению душ, укреплению тела, упрочению семьи, оздоровлению государства, умиротворению Поднебесной. Таким образом, надлежащее толкование открыло купанию широкие горизонты, и местными жителями оно стало восприниматься как добродетель. Следующему поколению, однако, пришлось пережить новое потрясение, когда Чжу Исинь, отец Чжу Шэньду, стал приглашать в бассейн дам. Это буквально произвело сенсацию! Благородные мужи пришли в ужас от «притона», где склоняют к разврату порядочных людей. Споры об этом вышли за рамки куповедения. Настал час, когда почтенные благородные мужи провинции Н. сочли Чжу Исиня оборотнем, навлекающим потопы и нашествия диких зверей, и из-за стен родовых поместий зловеще понеслось: «Смерть Чжу Исиню, иначе смутам не будет конца». Рассказывают, что, когда одной благонравной даме предложили совершить омовение в бассейне Чжу Исиня, она так возмутилась подобной дерзостью, что схватила нож и отсекла себе левое ухо, оскверненное «дьявольским соблазном». Предания об этой «страстотерпице» запечатлены в летописи бывшего уезда В., каковой впоследствии – тому уже лет тридцать – стал городом.

Наш Чжу Шэньду с младых ногтей впитал этот мятежный дух новаторов и пионеров, дух преждерожденных, плывших против течения, увлекая за собой Поднебесную, и, погружаясь в штудии физиологии и гигиены, а в минуты отдохновения воздыхая о «цветочках да снежинках», он в то же время направил свой волевой импульс на создание новой науки – куповедения. Пятнадцать лет ушли у него на семитомный труд «Основы куповедения», включивший в себя такие главы, как «Организм и купание», «Купание и кровеносная система», «Купание и пищеварительный тракт», «Купание и дыхательная система», «Купание и кожный покров», «Купание и волосяной покров», «Купание и костяк», «Купание и психогигиена», «Купание и юношеская гигиена», «Купание и гигиена среднего возраста», «Купание и семья», «Купание и государство», «Рабочее купание», «Купание в военных условиях», «Купание и вода», «Купание и мыло», «Баннология», «Купальное костюмоведение», «Научный подход к растиранию спины», «Массажеведение», «Методология купания», «Исследования по температуре воды», «Полотенцеведение», «Побочные эффекты купания», «Купание и политика», «История концепций купания», «Купание и антикупание», «Купание и некупание», «Уровни купания», «Контроль за результатами купания», «Дополнения к куповедению», «Дополнения к куповедению. Продолжение, пп. 1–7». По широте его воззрений мы вправе полагать, что он шагал плечом к плечу с лучшими из лучших Земли.

Сей труд был переведен на добрый десяток языков, и две конституционные монархии отметили грандиозность семитомной эпопеи присуждением Чжу Шэньду почетных ученых степеней их величеств. Так что он прочно утвердился на троне лидера куповедения – на пять тысяч лет в глубь веков и на пять столетий вперед как в границах священного Китая, так и за пределами оных.

Ежевечерне к дому Чжу Шэньду стекались потоки гостей, в первую очередь юных адептов, коими постоянно полнилась просторная гостиная. Все разговоры, перешептывания и даже улыбки молодых людей были накрепко привязаны к семитомнику «нашего многоуважаемого Чжу». Те из них, кто питал склонность к мелодекламации, при всеобщем внимании зачитывали наизусть целые куски, слово в слово. Иные, предпочитавшие витийствовать о южных небесах, северных морях, о вершинах в облачной дымке, по первому впечатлению, далеко удалялись от главной темы, но в конце концов и они ухитрялись вставлять в свои опусы какие-нибудь цитаты (даже со знаками препинания) с такой-то строки такой-то страницы такого-то тома все того же семитомника, за что вознаграждались взглядом многоуважаемого Чжу. Некоторым свою чистосердечную преданность глубокоуважаемому Чжу удавалось выразить даже сквозь заикание и косноязычие… У краснобаев речи текли рекой, их иногда заносило, порой за пределы дозволенного. В общем, звезды жались к луне, птицы ловили ветер, и каждый старался показать себя.