Текст книги "Тучи на рассвете (роман, повести)"
Автор книги: Аркадий Сахнин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 41 страниц)
Если бы не копна сена, которую отец велел Сен Челю отвезти в город для продажи, возможно, он всю жизнь так же трудился бы на клочке чужой земли, как и его отец Пак-неудачник.
В тот памятный день он нагрузил на плечи целую копну, чтобы продать это на топливо в городе и на вырученные деньги купить гаоляна, а если удастся продать хорошо, то и немного кунжутного масла.
Он уплатил за место в торговом ряду за базаром, где продавалось топливо, и свалил свое сено у самого края длинного забора. Здесь копна была хорошо видна со всех сторон. Он разрыхлил ее, чтобы она казалась больше, но покупатели почему-то не задерживались возле него. То ли считали, что он дорого просит, то ли его сено не нравилось, но, как бы то ни было, соседи уже давно распродали свой товар, а он все еще стоял.
Наконец Сен Чель решил запрашивать поменьше, пусть хоть сколько-нибудь дадут, только бы не тащить проклятую копну обратно. Но, видно, такое уж было суждено ему счастье, что даже за полцены никто не хотел покупать его сено.
Незаметно торговый ряд опустел, и только у другого края забора еще возвышалось несколько копен. Сен Челю стало ясно, что сегодня ему не продать это чертово сено, и он размышлял, остаться ли здесь ночевать или идти в деревню, когда из-за поворота внезапно выскочил молодой парень. Вид у него был растерянный.
Он осмотрелся и подбежал к Сен Челю.
– Спаси меня, я честный человек!.. – быстро проговорил он, запыхавшись от бега.
Сен Чель с удивлением посмотрел на этого парня в рабочей одежде, который и в самом деле никак не походил на преступника.
А тот уже бросился на землю и, зарываясь в копну, бормотал:
– Прикрой меня! Прикрой, а то они сейчас выбегут!
Сен Челю не понравилась вся эта история, но все же он швырнул две-три охапки сена на парня, который сразу замер.
Какая-то женщина, проходившая мимо, остановилась было возле Сен Челя, чтобы прицениться к его товару, но тут же двинулась дальше, очевидно заметив, что из-за забора выбежали два полицейских.
– Куда он побежал? – закричал один из них, приближаясь к Сен Челю.
– Кто? – спросил Сен Чель.
– Не прикидывайся, собака! – замахнулся тот. – Куда пробежал парень в грязной одежде?
– А-а, вон туда… – указал он на открытые ворота в дальнем конце площади.
Полицейские рванулись туда.
Едва они скрылись, как Сен Чель ударил ногой по копне.
– Беги скорей! Назад беги!.. – быстро посоветовал он вскочившему на ноги парню. – Они в том дворе ищут.
– Спасибо тебе, товарищ! – шепнул тот и, наскоро отряхнув одежду, скрылся за углом.
Сен Чель сгреб свое сено, перехватил его веревкой и уже приладился, чтобы взвалить на плечи, когда услышал топот ног.
– Вот тебе, собака! – полоснул его полицейский палкой по плечу, пробегая мимо.
– Получай! – добавил второй, и Сен Чель свалился на землю, но быстро поднялся и, проводив полицейских взглядом, тихо произнес:
– Все равно не в ту сторону побежали, будьте вы прокляты!
Он уселся на копну, потирая плечо. Темнело. Куда же ему деваться?
– Сколько просишь? – послышался чей-то голос.
Сен Чель обернулся. Возле него стоял высокий человек.
– Сколько заплатишь, за столько бери, лишь бы мне обратно в деревню не нести.
– Ну пойдем, – махнул тот рукой. – Я недалеко живу…
Сен Чель поднял на плечи сено и последовал за покупателем.
«Вот лодырь! – подумал он. – Что бы ему расплатиться здесь и самому донести!»
Оказалось, что жил этот человек не так близко. Было совсем темно, когда Сен Чель свалил у него во дворе свою ношу.
Хозяин позвал Сен Челя в дом и протянул ему бумажку в десять вон.
– Где же я возьму сдачу? – улыбнулся Сен Чель. – У меня нет таких больших денег.
– Сдачи не надо, – ответил тот. – Ты сегодня спас хорошего человека, и это тебе от него подарок.
Сен Чель оторопел:
– Если он и правда хороший человек, почему же я должен брать с него деньги?
– Он не только хороший человек, но и мой младший брат. А гнались за ним потому, что он ударил надсмотрщика в паровозном депо.
– Нет! – решительно сказал Сен Чель, для которого слова «надсмотрщик» и «депо» остались непонятными. – Заплатите мне одну вону, и я пойду: скоро ночь.
– А ты переночуй у меня, места хватит.
Сен Чель подумал и остался.
За ужином хозяин, оказавшийся помощником паровозного машиниста, рассказывал ему о своей работе. И о Советской России рассказывал. И то, что он говорил, было похоже на сказку. Но, возможно, это была правда. Ведь в самом деле, если все рабочие и все крестьяне возьмутся дружно, они с кем хочешь справятся. Их же в тысячи раз больше, чем помещиков… Но откуда простой помощник машиниста знает, что делается в России?
Хозяин хитро улыбнулся:
– Будешь работать, и ты узнаешь.
Наутро, когда Сен Чель уходил, хозяин сказал:
– Накосишь еще сена – приноси прямо сюда, а то и просто так приходи.
С тех пор Сен Чель стал частым гостем в этом домике, а когда в депо освободилось место истопника паровозной пескосушилки, с помощью своего нового друга Сен Чель поступил туда на работу.
Так он покинул родную деревню.
Сен Чель уже давно работал на пескосушилке, и рабочие относились к нему хорошо. При нем не стесняясь ругали самураев. Сен Чель понимал, что не с каждым об этом говорят, и гордился доверием. А потом он сблизился и с коммунистами.
Утро началось, как и всегда, с клятвы о вечной верности японскому императору. Сен Чель стоял рядом с другими рабочими и вслед за японским офицером механически повторял слова клятвы.
Было еще рано, и один рабочий зевал, наверное, потому что не выспался, а другой, глазея по сторонам, что-то шепнул соседу, и, когда кончилась клятва, офицер увел этих двух с собой. Видно, то были новички.
После клятвы Сен Чель натаскал из карьера полный чан песку, затопил печь. Время от времени перемешивал песок длинным скребком. Потом ведрами перенес сухой песок наверх, в бункер эстакады.
Вскоре появился товарный паровоз и встал под водоразборную колонку. Пока кочегар следил, чтобы вода не пошла через верх, помощник машиниста влез на котел паровоза, открыл крышку песочницы и заглянул внутрь.
– Песок! – крикнул он, обернувшись к сушилке.
Сен Чель быстро вскочил на эстакаду, подал помощнику машиниста конец брезентового рукава от бункера и открыл заслонку.
Помощник машиниста привычно пропускал песок сквозь растопыренные пальцы. Если будет плохая погода и на подъеме паровоз начнет буксовать, надо только дернуть за ручку, и песок посыплется под колеса. Он не застрянет в трубах, не собьется комками, потому что его хорошо просушили.
Сделав свое дело, Сен Чель спустился вниз. Но тут появился еще один паровоз, и он снова полез на эстакаду. Потом паровозы стали приходить один за другим.
Так он проработал весь день. К вечеру Сен Чель снова наполнил доверху бункер, чтобы потом не возиться в темноте. Ночевал он здесь же, в сушилке. Начальник депо объяснил, что это выгодно и рабочему, и владельцам дороги: песок может потребоваться паровозам в любое время, поэтому хорошо, если в сушилке круглые сутки находится человек. А Сен Челю это выгодно и удобно, так как с него не берут денег за жилье и не надо каждый день тащиться на работу.
Спал Сен Чель чутко. Когда к эстакаде подходил паровоз, он не вскакивал, а только прислушивался. Если минут через пять не раздавался окрик: «Песок!» – он снова засыпал.
В ту ночь у эстакады побывало двадцать три паровоза, и большую часть времени Сен Чель не спал, а прислушивался или лазил на эстакаду. Под утро в голове у него все перепуталось. Заслышав стук колес, он бросался к окну посмотреть, подошел ли это новый паровоз или только уходит тот, что набирал воду.
С рассветом у эстакады появился двадцать четвертый паровоз. Песок не потребовали, и Сен Чель дремал в своей сушилке. Но когда тендер уже был полон воды, машинист решил добавить песку.
– Эй, спишь там! – услышал Сен Чель и бросился наверх.
В это время подошел новый товарный паровоз и начал гудеть: дайте, мол, мне дорогу и снабдите меня водой. Он так гудел, что все всполошились.
– Скорей! Скорей! – кричал на Сена Челя помощник машиниста, стоя на котловой лесенке и протягивая руку за брезентовым рукавом.
Сен Чель быстро спустил рукав, но забыл открыть заслонку, и песок не пошел. Он постучал рукой по бункеру, тряхнул брезент, но ничего не помогло. А новый паровоз разрывался от гудков. Видно, он опаздывал к поезду или на паровозе находился большой начальник.
– Почему стоите?! – закричал машинист, наполовину высунувшись из окна.
Сен Чель узнал его. Это был японец, начальник депо. Первую поездку на каждом новом паровозе он совершал сам.
– Песок не идет, – ответили ему снизу.
В одну минуту он взбежал на эстакаду, оттолкнул Сен Челя, рванул заслонку, и песок посыпался.
– Ах ты скотина! – заревел японец и наотмашь ударил Сен Челя по лицу.
Сен Чель даже не схватился за щеку.
«Ну, погоди…» – подумал он, глядя на сбегавшего вниз начальника.
С тех пор Сен Чель постоянно думал, как отомстить за свою обиду.
И вот однажды начальник депо опять привел паровоз к эстакаде. Сен Чель быстро снабдил его песком и спустился вниз. Убедившись, что никто на него не смотрит, незаметно швырнул на подшипники приготовленную заранее горсть песку и ушел в сушилку. Это было поздно ночью. А на следующее утро все депо говорило о том, что с поездом чуть не случилась авария: расплавились подшипники. Паровоз вышел из строя, и движение на всем участке было задержано почти на два часа.
Дней через десять знакомый рабочий шепнул Сен Челю:
– Инженеры определили, что подшипники на новом товарном паровозе расплавились от песка, попавшего на шейку оси. Подозревают тебя. Не вздумай снова так делать, за тобой следят.
За Сен Челем действительно долго следили, но уличить ни в чем не могли. Да и вряд ли начальство верило, что этот деревенский парень мог отважиться на такой поступок только из-за того, что его один раз ударили! Все же Сен Челя на всякий случай убрали подальше от пескосушилки и поставили на уборку канавы, где чистили паровозные топки. А жить его взял к себе тот самый помощник машиниста, который купил у него когда-то сено.
Однажды друзья пригласили Сен Челя на Тэдонган ловить креветок. Там, на берегу реки, он впервые увидел Ван Гуна и впервые слушал его беседу. За два часа Сен Чель узнал столько нового и интересного, что в конце беседы осмелился спросить:
– А когда вы еще собираетесь ловить креветок? Я хочу опять прийти.
– Что ж, приходи, – сказал Ван Гун.
Когда началась забастовка в честь разгрома самураев на Хасане, Сен Чель одним из первых бросил лопату. В те дни он стал связным Ван Гуна. А после приезда Пан Чака Сен Чель почти не расставался с партизаном.
Раньше самым удивительным человеком на земле Сен Чель считал Ван Гуна. Его рассудительность и выдержка восхищали Сен Челя. Казалось, не было такого положения, из которого бы Ван Гун не нашел выхода, вопроса, на который он не мог бы ответить. Будто вся мудрость отцов собралась в этом человеке.
Так казалось Сен Челю. Ему хотелось стать таким же, как Ван Гун, и к любому самому неожиданному сообщению относиться спокойно и трезво. Говорили, что это умение скрывать свое душевное состояние, выработанное годами подпольной работы, не раз спасало старого революционера.
Такими и должны быть коммунисты! Да иначе они просто не могли бы работать. Какой же это коммунист, если в трудную минуту любой человек прочтет по его лицу тревогу в душе!
И вот странное дело: Пан Чак в этом смысле был прямой противоположностью Ван Гуну, а Сен Чель с первых же дней полюбил партизана. У Пан Чака и радость, и гнев, и возмущение, и печаль сразу требовали выхода. Его лицо, решительное, энергичное, озорное, иногда вдруг становилось нежным, застенчивым, почти детским. И сразу можно было догадаться, думает ли он сейчас о самураях, с которыми завтра предстоит схватка, или о своих боевых товарищах.
Пан Чак резко отличался от тех, кто окружал Сен Челя в деревне, да и здесь, в депо. Многие рабочие еще не задумывались над тем, что будет завтра, и не верили, что могут чего-то добиться организованной борьбой. А в партизане чувствовалась вера не только в свои силы, но и вера в людей. И о будущем он говорил столь убежденно, словно побывал в той Корее, о которой мечтал.
Сен Челю приходилось встречаться с такими людьми, которые уверяли, будто все могут сделать. Да только на поверку обычно получалось одно хвастовство. А вот в Пан Чака верилось, этот добьется своего. И в то, что самураев можно разбить, тоже верилось. Когда партизан так говорил, Сен Челю начинало казаться, что он и сам достойно выполнит любое важное задание.
В этот период Ван Гун и поручил ему срочное дело.
Перед свадьбойМен Хи уже умела многое делать по хозяйству, а главное – научилась хорошо стирать. Стирали на озере, в пол-ли от дома, и место там было очень красивое.
Чтобы не потерять ни одной лишней минуты, она шла туда очень быстро, так быстро, как только позволяла корзина с бельем, которую она несла на голове.
Придя на озеро, Мен Хи прежде всего отмачивала на халатах хозяйки рыбий клей, скреплявший отдельные куски материи вместо ниток, потом становилась на гладкий камень, немного выступавший из воды, и на втором таком же камне маленьким вальком отбивала намоченное белье. Она стирала не разгибая спины, стараясь выгадать время, чтобы потом немного посидеть без дела, просто любуясь озером.
Сидишь на берегу и забываешь обо всем на свете. Вода у ног голубая и чистая, тихая и ласковая. Блестят, переливаются разными цветами камешки на дне. Над ними играют стайки быстрых пугливых рыб. Вдалеке медленно и важно плывут джонки под большими белыми парусами. Вдоль всего берега женщины с детьми, привязанными за спиной, стирают белье.
Озеро окружено горами, скалистыми и покрытыми лесом, полого спускающимися к воде и отвесными, как стены. Искрятся серебряные змейки горных ручьев, красные маки пестрят среди зеленых сопок. Скалы то взбираются одна на другую, то идут ровными рядами, как исполинская ограда. Покрытые облаками вершины чередуются с маленькими холмами.
Вдалеке виднеется скала, похожая на вздыбившегося медведя, а рядом громоздятся горы, напоминающие старинный замок. Ветры и воды выточили здесь гроты, арки, пещеры. На пути к «замку», словно страж, возвышается каменистая вершина – голая, отшлифованная, как сахарная голова. На самой макушке – огромное дерево.
Когда-то здесь было много деревьев, но они не выдержали натиска буйных ветров, их смыли тропические ливни. А этот богатырь, расколовший своими корнями камень, пустил их глубоко в грунт, впился в землю, вобрал в себя ее соки, окреп и стоит теперь, возвышаясь над скалами, как одинокий великан. И орел, что опустился на его могучие ветки, кажется Мен Хи маленькой, беспомощной пташкой.
Неподалеку такое же одинокое чертово дерево. Острые длинные иглы выступили из его ствола; они покрывают и ветви – все дерево, от земли до самой макушки. И даже корни, с которых вода смыла грунт, выпустили иглы, и они торчат, словно предупреждая: не подходи. Редкая птица сядет на это дерево – и сразу же улетит.
Особенно любила Мен Хи приходить сюда вечером. Когда заходит солнце и тишина словно накрывает озеро, где-то на другом берегу у обрывистых скал зарождается песня. Печальная мелодия, заглушенная расстоянием, доносится сюда, и женщины, что стирают белье, начинают подпевать. Постепенно песня ширится, захватывает весь берег, поднимается над озером и тает где-то высоко в горах.
Песня плывет над водой, заунывная, бесконечная, усталая, и душа Мен Хи наполняется неизъяснимой грустью. Или вдруг вспыхнет в ней слабая надежда, и видится ей иная жизнь, светлая, чистая, как это тихое озеро.
Песня плывет, и ее звуки, то нарастая, то замирая, заполняют все вокруг, и кажется, нет ничего в мире, кроме этой нескончаемой скорби и вечно живой надежды на лучшую жизнь.
Совсем неслышно, не оставляя следа на воде, медленно движется одинокая запоздалая джонка. Высоко в небе плывут куда-то большие белые птицы. Солнце прячется в горах, где идет своя жизнь, неведомая, полная борьбы.
* * *
После долгих раздумий Ли Ду Хан твердо решил: незачем ждать, пока девчонке исполнится тринадцать лет. Женитьбу сына не к чему откладывать. Пора получить наконец свое богатство. И он назначил день свадьбы. На всякий случай, решил он, незадолго до наступления срока стоило бы получше относиться к Мен Хи. Неизвестно еще, как придет богатство. Хорошо, если прямо к нему в руки, а если через нее? Тогда надо, чтобы у Мен Хи не было к нему злобы. Правда, тоин сказал, что разбогатеет тот, кто женит на ней своего сына, – значит, именно он, Ли Ду Хан, должен все получить, но рисковать все же не стоит.
Мен Хи теперь спала в теплой комнате. С вечера она брала большой глиняный, ярко раскрашенный горшок и доверху наполняла его древесным углем. Когда угли раскалялись, она покрывала сосуд тонкой металлической пластинкой, замазывала его глиной и на подставке переносила в комнату. Всю ночь ей было тепло.
Она уже не ходила в обносках. Ей сшили шаровары и пышную белую юбку, купили гомусины – резиновые туфли с острыми, загнутыми вверх носками. На нее не кричали, как раньше.
Ли Ду Хан непоколебимо верил в грядущее богатство. Ведь все, что тогда сказал дракон тоину, полностью сбылось. И ливни были, и девочку он нашел на Двуглавой горе, – значит, и деньги должны прийти. Он уже видел в мечтах огромные фруктовые сады и необозримые плодородные поля, рисовые плантации и бесчисленные стада. Крестьяне всех окрестных деревень станут его арендаторами. И озеро и река будут принадлежать ему.
Он перегородит плотинами горные потоки и будет давать воду на поля только тем, кто сможет платить вперед. Шлюзы на плотине запрет, а ключи привяжет к кушаку. За стирку белья на озере пусть платят и за ловлю рыбы пусть тоже платят. Хотя нет, рыбу он не разрешит ловить, у него будут свои рыбаки, вся добыча чтобы шла ему. Пожалуй, на каждую джонку придется посадить надсмотрщика, а то еще растащат весь улов и скажут, что ничего не поймали.
Он будет платить японским чиновникам и полицейским, чтобы они строго наказывали тех, кто вздумает бунтовать. А тоина заберет к себе и всех его богов тоже заберет. Пусть служат только ему одному. Землю соседнего помещика, Кураме, он откупит, и пусть японец уедет из этих краев. Он один станет владыкой всех здешних долин и гор. Вот когда широкой рекой потечет к нему золото…
Чем ближе подходил день свадьбы Тхя и Мен Хи, тем больше беспокоился Ли Ду Хан. Его раздражал теперь каждый пустяк, он не хотел никого видеть, ни с кем не разговаривал, кроме управляющего, перестал посещать своих жен.
В один из таких дней Пок Суль сказала ему, что Тхя заболел.
Но даже это сообщение не произвело на Ли никакого впечатления.
– Нашел время болеть! – недовольно проворчал он, но к сыну не пошел.
Встревожился Ли только на следующий день. Едва он проснулся, в комнату вошла Пок Суль.
– Тхя без памяти, и тело его сгорает, – сказала она несмело.
Ли велел срочно привезти из города доктора, позвать тоина, а Мен Хи посадить возле больного, чтобы ухаживала за ним.
Первым на вызов помещика явился тоин. Он присел на корточки возле больного, пошептал что-то, прикоснулся к его лицу и, посмотрев на Ли Ду Хана, сказал:
– Великий Окхвансанде зовет твоего сына к себе. Закрой двери и три дня никого не впускай сюда, чтобы никто не потревожил душу уходящего в небесный мир.
Тоин сказал эти слова и удалился, не дожидаясь вознаграждения.
Ли Ду Хан бросился вслед за тоином, протягивая к нему руки, пытаясь что-то сказать, но посреди комнаты остановился. Лицо у него было растерянное и беспомощное. Он постоял немного в нерешительности, злобно посмотрел на сына и вышел из комнаты.
– Где доктор?! – закричал он на жену, стоявшую у двери. – Почему нет доктора?
– Он уже здесь, – успокоила его Пок Суль, – он дожидался внизу, пока уйдет тоин.
Ли Ду Хан проводил врача в комнату больного и остался у его изголовья.
Тхя лежал без движения, повторяя одно слово:
– Воды, воды…
На вопросы врача не отвечал и только бессмысленно водил глазами по сторонам.
– Ваш сын не проживет и одного дня, – сказал доктор после осмотра.
– Нет, нет, доктор! – попятился Ли Ду Хан, отталкивая ладонями воздух, будто стараясь отогнать от себя страшные слова.
Потом, ухватившись за халат врача и привлекая его к себе, зашептал ему в лицо:
– Он не должен умереть до утра, доктор, дайте ему дорогие травы, я заплачу вам много денег… Только до утра… до восхода солнца.
Врач удивленно посмотрел на помещика, на его сына, у изголовья которого они стояли, и отвел Ли Ду Хана в сторону.
– Если дать настой из дорогих трав, – сказал он, – до утра протянет.
Ли Ду Хан облегченно вздохнул.
– Вот вам деньги, – начал он извлекать из-за кушака кисет, – это для начала, утром я дам вам еще, только никуда не уходите, сидите возле моего дорогого сына…
Последние слова он говорил уже на ходу, кивая и пятясь из комнаты.
* * *
Ли Ду Хан сказал управляющему:
– Свадьбу справить богато, как и подобает щедрому помещику. За гостями послать немедленно, но много людей не собирать.
– Хоть на один день отложите! – взмолился управляющий. – Надо достойно подготовить этот радостный час.
– Тебе, наверно, не нужны деньги, – ответил Ли Ду Хан, – или ты мало уважаешь меня, своего хозяина, который доверяет тебе, как родному сыну.
Ли Ду Хан больше ничего не хотел говорить и больше ничего не хотел слушать. Он вызвал писаря и начал диктовать ему список гостей. А через полчаса весь дом был поднят на ноги.
На скотном дворе резали птицу и поросят, в кухне грохотала посуда, и оттуда распространялся чад на весь дом. В комнатах шла уборка. Тринадцать жен арендаторов были посланы в ближайшие поместья с приглашениями от Ли Ду Хана. Сам он сидел в своей спальне, и к нему прибегали с донесениями и вопросами то управляющий, то Пок Суль, то кто-нибудь из челяди.
Ли Ду Хан сидел на подушке, спокойно и внимательно выслушивал приходящих и неизменно отвечал:
– Сами подумайте, как лучше сделать, если вы немного можете думать.
И только один раз он выругал управляющего, который не в состоянии даже прикрикнуть на эту неповоротливую челядь: целый час стаскивали с Тхя одежду, а теперь никак не могут натянуть на него свадебный наряд!
Как только ушел управляющий, явилась Пок Суль.
– Тебя зовет доктор, – нерешительно сказала она.
– Он меня совсем разорит! – злобно закричал Ли Ду Хан. – Дай ему еще денег, у тебя там должны были остаться деньги. Скажи, что…
– Нет, нет, – перебила его Пок Суль, – он хочет, чтобы ты немедленно пришел.
В сильном раздражении помещик направился в комнату больного.
– Ваш сын умер, – склонив голову, встретил Ли Ду Хана врач.
– Неправда! – прошептал Ли, глядя на мертвое тело сына, одетого в свадебный костюм.
Ли Ду Хан схватил врача за руку и, глядя ему в глаза, медленно и твердо произнес:
– Он жив, доктор! Понимаете, он жив!
Врач покачал головой.
– Вы будете богатым человеком, – снова зашептал Ли, крепко сжимая руку доктора. – Я вам дам золото, понимаете, золото! Он умрет утром. Он умрет, как только кончится свадьба…
Врач оттолкнул Ли Ду Хана:
– Свадьба? Что вы говорите, обезумевший человек! Жених должен выполнять свадебный обряд.
Ли Ду Хан обмяк, его горящие глаза помутнели, руки повисли.
– Да, да, обряд, – забормотал он, – обряд… Мертвый не может… Пропало богатство…
Доктор вышел, а Ли Ду Хан долго еще стоял неподвижно и что-то шептал.
Он не заметил, как появилась Пок Суль, не слышал ее слов, пока она не коснулась его руки. Он недоуменно поднял на нее глаза и медленно произнес:
– Уходи!
Ли повалился на циновку. Он не мог еще поверить в несчастье. Этот тоин всегда говорил правду. И сегодня он сказал, что сын умрет. Значит, его слова о богатстве тоже правда. Кому же оно теперь достанется?
Нет, так оставить дело нельзя. Золото не должно уйти после того, как он столько лет терпеливо дожидался. Оно уже коснулось его рук, это несметное богатство, а теперь ускользает. Надо что-то придумать, надо обязательно что-нибудь придумать.
И Ли Ду Хан придумал.
