Текст книги "Тучи на рассвете (роман, повести)"
Автор книги: Аркадий Сахнин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 41 страниц)
Посреди деревни Пак останавливается у двора без ворот. Он тоскливо оглядывает свою хижину, которая уже не принадлежит ему.
Провисшая крыша из рисовой соломы перетянута веревками, свитыми из такой же соломы. Крохотные оконца, заклеенные бумагой, уже нельзя раздвинуть – настолько их перекосило. Труба очага, видневшаяся позади, сооружена из полого ствола дерева и свернутого листа жести, проржавевшей и дырявой. Вот и все железо, что пошло на строительство дома. Даже гвозди здесь деревянные.
Зато во дворе из земли поднимается стальное сооружение. Это одна из четырех лап гигантской мачты, возвышающейся над хижиной, над всей деревней. Вторая лапа уперлась в соседний двор, и две – в улицу, почти перегородив дорогу. Издали кажется, будто мачта движется, шагает и в эту минуту наступила на деревню всеми своими огромными лапами, пригвоздила ее к земле.
Тяжелые провода тянутся в гору, к другой мачте. На вершине дальней сопки вырисовывается силуэт третьей, а проводов уже не видно. Они теряются, будто тают в воздухе. Ток высокого напряжения идет на металлургические заводы Мицуй и Мицубиси, на военные предприятия Ниппон Сейтецу и Фурукава, на пороховые фабрики Босэки…
Это линия высоковольтной передачи Супхунской гидростанции. По вечерам в хижине Пака горела кунжутная коптилка с фитильком из ваты от одеяла. Фитилек чадил в полумраке, а над хижиной гудели тяжелые провода…
Жизнь всех родственников Пака связана с Супхунской электростанцией. Мачта во дворе всегда напоминает ему о братьях. Он может рассказать, как на гору Супхун приехали самураи. Чтобы соединить плотиной две скалистые гряды на противоположных берегах широкой Амноккан, им потребовалось пятьдесят тысяч корейцев. Желающих оказалось намного больше, отбирали самых сильных и здоровых.
Всем трем братьям Пака повезло: они попали на стройку. Особенно повезло старшему брату. Его сына тоже взяли. Приняли и соседа с сыном. Работая вчетвером и выгадывая на еде, они вполне могли накопить денег, чтобы сообща купить буйвола или хоть корову. Конечно, они не станут доить животное, чтобы не лишать его сил. Нет, корова будет работать в поле, возить хворост, траву и овощи в город.
Старший брат давно мечтал о собственном буйволе или корове. И вот выпал такой счастливый случай. Нет, он не дурак, чтобы наедаться здесь вволю три года подряд, а потом опять нищенствовать и брать буйвола поденно. Он умеет беречь деньги…
Младшие братья тоже были очень довольны. Несмотря на то что одному из них уже исполнилось девятнадцать, а другому – двадцать, они все еще не были женаты. Они тоже умели беречь деньги, и через три года каждый из них сможет наконец жениться.
Особенно старался самый младший. Никто не упрекнет его потом, будто он мало накопил денег из-за лени. Парень дробил камень быстрее других, доверху накладывал заплечные носилки и почти бежал с грузом. Он быстро приноровился к работе. Когда голова начинала кружиться и тошнило оттого, что хотелось есть, и руки уже не могли орудовать кувалдой, он все равно не позволял себе ждать, пока к нему вернутся силы. Он садился под скалу, где не так пекло солнце, и продолжал работать молотком. Правда, дело шло медленно, потому что большой камень трудно колоть молотком. Но он заметил, что, если долго бить по одному месту, камень в конце концов раскалывается. Потом он стал работать еще расчетливее. Рубил камень днем, а к плотине перетаскивал его вечером, когда солнце уже не жгло.
Вообще юноша умел беречь силы. Он не позволял себе, как другие, после работы шагать почти ли до барака, а удобно устраивался тут же, на камнях, тем более что под открытым небом ночевали многие – все те, у кого не хватало сил дотащиться до циновки. Только они падали по дороге в бараки где придется, а он устраивался заранее.
Но младшему брату все же не повезло. Он вместе с другими замешкался на дне среднего отсека плотины, когда уже сломали лестницу и туда начали заливать бетон. Их задержалось семь человек. Японский администратор не решился остановить бетон: если ждать, пока всех вытащат наверх канатом, бетон может окаменеть в ковшах, да и вообще нельзя прекращать работу ни на минуту.
Администратор тогда очень нервничал и, наклонившись над барьером, кричал вниз, чтобы они не стояли там сбившись в кучу, как стадо баранов. Дурачье, им невдомек, что пространство, которое они занимают, останется не заполненным бетоном и от этого уменьшится прочность плотины.
На помощь администратору прибежал младший надсмотрщик Чо Ден Ок. Он просил японца не волноваться и идти в контору. Он обещал, что все будет хорошо.
Когда тот ушел, Чо начал кричать, чтобы люди в котловане разбежались в разные стороны, тогда раковины в бетоне будут небольшими и не ослабят его. Но разве на дне такого глубокого и широкого колодца услышишь, что кричат сверху?
Правда, их крик был наверху слышен, но это потому, что кричали сразу семь человек, да и слова были простые: «Подождите!», «Спасите!», «Помогите!».
Чо Ден Ок внимательно смотрел вниз. Сначала бетон заполнил дно котлована. Он доставал рабочим только до колен. Это был совсем непонятливый народ: все старались вытащить ноги. Сверху казалось, будто люди там месят бетон, только головы у них были подняты вверх и все они без конца размахивали руками. Они пытались выкарабкаться из бетонной массы, даже когда она доходила им до пояса. Чо Ден Ок удивлялся: как это рабочие не могут сообразить, что им уже не выбраться? А они все еще продолжали кричать. Когда на поверхности остались только головы и руки, крик прекратился. Теперь уже было ясно, что спасти их не удастся.
Чо Ден Ок был очень взволнован, он боялся рассердить японского администратора: эти глупые люди так и остались стоять, сбившись в кучу. Значит, раковина в бетоне будет большой. Потом оказалось, что он зря волновался. Инженеры подсчитали: плотина все равно выдержит нагрузку, так как бетон сильно сожмет посторонние предметы и их объем уменьшится в несколько раз.
Не удалось и среднему брату разбогатеть. Он работал в глубокой пещере, когда взрывали скалу и взрывом засыпало выход. И хотя в пещере было человек восемьдесят, Чо Ден Ок сказал, что откапывать их нет возможности: очень непроизводительный труд. Да и кто может поручиться, что они не задохнулись? А если остались живы, то их так много, что они вполне смогут сами себя отрыть, Но, наверное, они все задохнулись: никто из них так и не вылез из-под камней.
Самурай тогда похвалил Чо Ден Ока, сказал, что этот Чо далеко пойдет, потому что он сообразительный малый. Кореец, а ведь вот как сумел правильно рассудить! И Чо Ден Ок был очень рад. Он долго кланялся, благодарил и заверял, что будет еще больше стараться, только бы уважаемый администратор остался доволен.
Дольше всех на строительстве работал старший брат с сыном. Но он уже не так радовался, как в первые дни. Оказалось, что экономить ему не надо, японская администрация заботилась об этом сама. Японцы точно подсчитали, сколько требуется зерна, чтобы человек мог жить, и ровно столько выдавали.
Вообще администрация действовала очень благоразумно. Если рабочему казалось, будто он заработал больше, чем получил, ему подробно объясняли, сколько с него высчитано штрафа, сколько за спецодежду, сколько за поломку носилок. Но больше всего удерживали на процветание японской империи, на укрепление ее военной мощи, на благо великого японского императора и на обычные налоги. Если рабочему не оставалось на пропитание, администрация шла ему навстречу и выдавала продукты в долг.
О буйволе старший брат уже перестал думать и о корове тоже. Оба брата погибли, сын стал совсем плох. Когда обломились леса и на камнях разбились шесть человек, он вместе с другими рабочими пошел жаловаться Чо Ден Оку. Они сказали, что с начала строительства погибло уже много тысяч человек и что, если так будет продолжаться, к концу, наверно, погибнут все.
Чо рассердился. Никто в этом не виноват, кричал он. Пусть не подставляют свои дурацкие головы под обвалы! Разве можно каждого предупредить, что идут взрывные работы? Кто их заставляет падать с лесов? Это не оправдание, будто они истощены голодом. Все едят одинаково, почему же другие не падают?
Когда Супхунская плотина была готова, оказалось, что река вышла из берегов и затопила двадцать три деревни. И снова Чо Ден Ок возмущался: чего эти крестьяне голосят, ведь сами налепили здесь свои хижины! Дурачье, шалаши можно и в горах построить, а имущество у них такое, что и говорить не о чем.
Чо Ден Ок был прав. Действительно, какое уж там имущество! Пак до сих пор не может понять, из-за чего погиб старший брат. Правда, из воды его вытащили, но откачивать уже не стали: поздно. Хорошо, что хоть похоронить удалось по-человечески.
Единственная сестра Пака жила далеко от Супхунской гидростанции, на берегу Восточно-Корейского залива, в деревне Хыннам. Как и все жители окрестных деревень, ее муж ловил рыбу, крабов и осьминогов.
Никто из рыбаков не знал, зачем приехал из Токио в их рыбацкий поселок крупный японский промышленник Ногуци. Все выяснилось спустя девять дней после его отъезда, когда рыбакам шести деревень объявили, что они должны срочно оплатить недоимки за право спускать на воду джонки и за аренду земли, на которой стоят их хижины.
Им сообщили, что теперь и берег и вода принадлежат Ногуци, который будет строить здесь заводы. Им сказали, что Ногуци просит их забрать свои хижины и совсем оставить эти места. Но рыбакам трудно было выполнить такую просьбу: они не знали, куда ехать. Да и как же можно забрать хижины, если они слеплены из глины? И никто не уехал.
Ногуци больше не настаивал. Но когда у Хыннама появились мачты и с электростанции протянули провода, прибыли японские солдаты и подожгли все шесть прибрежных деревень. Хорошо еще что произошло это днем и никто не погиб.
Хижины сгорели быстро. Сначала занялись соломенные крыши, а глиняные стены пересохли под огнем и рассыпались. Жерди, на которых держалась глина, тоже горели быстро: они были совсем сухие.
Погорельцы очень убивались, некоторые даже рвали на себе волосы. Ногуци стало жалко их, и он разрешил им остаться у него на строительстве. Он позволил работать всем, даже детям. Он обещал дать в кредит отходы леса, из которого можно будет потом построить бараки.
Остались почти все, а те, кто на первых порах ушел, тоже вернулись, потому что идти было некуда. Этим пришлось особенно туго.
Ногуци обиделся и потом долго не хотел принимать их на работу.
За четыре года в Хыннаме выстроили большой химический комбинат. Здесь тоже погибло несколько тысяч человек, но сестра Пака осталась жива. Каково-то ей сейчас?..
– Йо-и-и!..
Фитилек погасНа пороге появляются жена Пака Апання и его дочь Мен Хи.
Апанне тридцать семь лет. На ней длинная белая юбка, надетая поверх еще более длинных шаровар, и крошечная, с широкими рукавами кофта на голом теле, не прикрывающая грудь.
Девочка жмется к матери, уцепившись за ее юбку и пугливо глядя во двор, где возятся двое мужчин. Это управляющий Ли Ду Хана и полицейский.
– Что же нам теперь делать? – спрашивает Апання.
Пак не отвечает. Он тянет буйвола во двор. К отцу подходит младший сын, шестнадцатилетний Сен Дин.
– Давай грузить вещи, – говорит он, зло глядя на управляющего и полицейского. – Они уже весь дом перерыли… И скажи женщинам, пусть перестанут реветь.
– Подожди, сын. Надо так сделать, чтобы все уместилось… Что же вы стоите? – кричит вдруг Пак, обращаясь к жене и дочери.
Апання бросается на зов мужа. За ней бежит Мен Хи. Девочка подходит к наполненному водой корыту, выдолбленному из толстого ствола дерева, и с трудом опрокидывает его. Она искоса поглядывает на образовавшийся ручеек – пусть вода побежит под ноги управляющему. Правда, он настолько богат, что не носит соломенных сандалий и даже в будний день надевает суконные башмаки, подшитые веревочной подошвой, но и они должны промокнуть. Только бы этот толстопузый, от которого все беды в доме, не заметил проделки Мен Хи раньше времени.
Девочке очень хочется посмотреть, как это получится: важный управляющий стоит в грязной луже. Пусть даже потом ее изобьют, только бы отомстить собаке.
Мен Хи не удалась затея. Глазастый управляющий все заметил и начал ругаться. Полицейский угрожающе поднял бамбуковую палку.
– Не могу же я полное корыто грузить! – оправдывается девочка.
И хотя башмаки управляющего остались сухими, она довольна. Все-таки заставила толстопузого отойти в сторону. Если его попросить, ни за что не отошел бы…
В полчаса погрузили все имущество: старый сундук, соломенный плащ, два одеяла, два чана и даже тыквенные ковшики. Арба трогается с места. Апання не может сдержать себя и плачет, закрыв лицо и голову подолом юбки. Мен Хи тоже хочется плакать, но она больно кусает губы. Она не будет плакать.
– Замолчи! – кричит Пак, и его жена смолкает.
Медленно тащится буйвол по пыльной дороге. В пыли, как в тумане, движутся за арбой Апання и Мен Хи. Отец и сын молча идут впереди.
Кое-где из окон и дверей выглядывают крестьяне. Они печально смотрят вслед молчаливому шествию семьи Пака, тяжело вздыхают, качают головами.
Паку хотелось бы услышать слова утешения, но он видит вокруг не людей, а лишь покосившиеся хижины. Да и что ему могут сказать? Ведь и сам он скрывался в доме, когда уходили из деревни разоренные крестьяне. Как смотреть людям в глаза, если помочь нечем?
Темнеет.
Надо торопиться. Ли Ду Хан ждет. Только получив имущество Пака, он даст в долг чумизу.
– Йо-и-и-и!..
Пак идет, не глядя под ноги. Он смотрит вдаль на силуэты мачт, поднимающихся в горы.
Шагают мачты по корейской земле, а за ними тянется кровавый след. Они переступили границы Кореи, взобрались на сопки Ляодунского полуострова. Ток пошел на верфи военных портов Дайрена и Порт-Артура. В этих портах стоят эскадры, готовые покорить весь Дальний Восток.
Из Пусана под Корейским и Цусимским проливами должны пойти электрические поезда в японский порт Симоносеки. Они повезут туда рис и вольфрам, молибден и золото. А навстречу пойдет военное снаряжение для солдат божественной Японии. Без этой дороги трудно завоевать Китай и Россию.
Мачты шагают по захваченной самураями земле, топчут рисовые поля и деревни, поднимаются в горы, на высоких железобетонных сваях переступают через реки. Кровавый след протянулся к японским концернам в Маньчжурии.
Здесь готовят новые мачты. Их должно хватить до Урала.
Паутина проводов накрыла Корею. Вся страна под током. Гудят провода. Ток бешено мчится над опустевшей хижиной Пака, над тысячами таких же хижин и нищих горных деревушек, где жизнь теплится и чадит, как кунжутная коптилка, и гаснет, как высохший фитилек.
Где же теперь зажжет свою коптилку Пак-неудачник?..
* * *
Луна большая, холодная, злая. Луна – это тоже солнце, но с дневного солнца богиня Аматерасу сорвала черное покрывало, и оно стало горячим и ярким. Только в нескольких местах кусочки покрывала приклеились. И следы эти будто пятна на солнце. Через стекло их можно увидеть с земли. А с луны покрывало не снято, поэтому она злится. Горы жалеют луну. Когда она появляется в небе, они идут за ней. Там, где нет луны, гор не видно, все они собираются вокруг нее. Луна села на гору Девяти драконов. И горы сейчас же придвинулись ближе, затихли, насторожились и слушают. Тихо-тихо. Никто не осмелится в присутствии луны громко сказать слово.
По безмолвной улице Змеиного Хвоста движутся темные силуэты: большой, меньше, еще меньше и сзади совсем маленький. Последнего почти не видно. Это Мен Хи, младшая дочь Пака.
Ей десять лет. Правда, тот, кто начинает вести счет годам только с момента рождения ребенка, забыв, что до этого он около года уже прожил во чреве матери, мог бы сказать, будто ей только девять. Но в семье Пака счет ведут правильно, и Мен хорошо знает, что ей уже десять. Однако все равно она еще совсем маленькая.
Мен Хи идет, быстро перебирая ножками, боясь отстать, боясь просыпать из подола чумизу. Обеими руками вцепилась Мен Хи в свой подол. Как неудобно держать тяжесть на весу! То ли дело нести на голове! Но чумизу не во что высыпать. Да и мать тоже несет зерно в подоле. Только у отца за плечами мешок, а у Сен Дина котомка.
Целый мешок дал в долг старый Ли, и Пак половину отсыпал жене и детям, потому что одному нести тяжело, да и где это видано, чтобы мужчина нес груз, а жена и дети шли с пустыми руками! Надо бы весь груз отдать им, но сейчас ночь, и никто не увидит и не осудит его.
Молча идут они по уснувшей деревне. Вот и колодец, а за ним мачта.
Гудят провода, но уже не горит кунжутка в хижине Пака.
Тихо плачет Апання.
– Может быть, зайдем домой? Может, осталось что во дворе?
– В разбитом зеркале ничего не увидишь, – говорит Пак, не останавливаясь. – Нечего там делать!
Значит, надо идти. Вот уже последняя хижина и полицейский участок на горе. Но Пак шагает дальше. Уже миновали высокие качели, на которых по большим праздникам выступают бродячие акробаты и качается молодежь. Всей деревней строили их, и Апання вместе с другими женщинами утрамбовывала землю вокруг столбов.
– Куда мы идем, Пак Собан?
– Молчи, женщина!
Апання молчит. Она привыкла молчать. У нее нет имени, она – Апання, что означает родившаяся в том месте, где роды застали ее мать. Она будет покорно брести за мужем, будет выполнять все, что он скажет. Она не посмеет вступить с ним в спор. Он мужчина, он глава семьи. Она не оскорбит его своими женскими неразумными советами. И уж никогда не осмелятся первыми заговорить дети.
Деревня осталась позади, а Пак все идет. Мен Хи тяжело и неудобно нести чумизу. Она все чаще спотыкается. Апання замечает это и замедляет шаг:
– Высыпь мне в подол свою чумизу, Мен Хи.
– Нет, нет, мне совсем не тяжело.
Луна спряталась, и стало темно. Дальше идти нельзя. Пак молча сворачивает с дороги и ставит мешок на камень. Осторожно ощупывая ногами землю, к нему приближаются остальные.
– Высыпайте чумизу в мешок, я подержу его. Только смотрите, кто уронит хоть одно зерно, будет искать его в траве.
Как хорошо расправить затекшие руки! Можно сесть на корточки и отдохнуть. Пак молчит, значит, молчат все. Мен Хи прижимается к матери и быстро засыпает.
Но луна уже миновала Тигровую гору и вновь осветила дорогу.
– Пора! Спать будем днем в скалах, где никто не увидит нас.
– Почему мы должны прятаться? Куда мы идем из родной деревни? Там люди нас знают и помогут нам. Там господин Ли, он обещал дать еще чумизы, если мы отработаем ту, что взяли сегодня.
Что это разговорилась мать его детей? Она никогда так длинно не говорила.
– Молчи! Поднимайся! – угрюмо отвечает Пак. – Мы уйдем от Ли Ду Хана, и пусть дракон высосет из него яд. Тогда Ли умрет, потому что все его тело заполнено ядом. И в жилах его течет не кровь, а яд.
Они уйдут в горы Орлиных гнезд и станут хваденминами. Живут же тысячи хваденминов в горах! Они возделывают крутые каменные сопки, кочуют по вершинам, голодают, но живут. Их не достанет рука Ли Ду Хана. К ним не добраться сборщику налогов. Их дочерей не гонят в отряды жертвующих телом для солдат божественной Аматерасу.
Чумиза хорошо растет и на каменистой почве. Мешок семян даст двадцать мешков чумизы, и ни одного зерна не достанется Ли Ду Хану. А долг, который числится за Паком, помещик успеет получить когда-нибудь потом.
– Поднимайся, женщина, поднимай детей, пока не встало солнце, пока никто не увидел нас, пока не хватился Ли Ду Хан.
Апання молчит. Она теперь жена хваденмина. Она мать детей хваденмина. Ведь женщина не имеет своего имени. Ее называют: жена Пака или мать Сен Дина. Но теперь даже так ее не будут звать, потому что семья хваденмина живет вдали от всех. Она не увидит больше других людей. Лицо Пака зарастет седыми волосами, длинные, спутанные брови нависнут над глазами, он будет ходить полуголый, как все хваденмины, что десятки лет не спускаются с гор и добывают огонь из камня.
Но ни ей, ни детям Пак не покажется страшным. Ведь он не сразу станет таким. Да и сама она изменится. Ей теперь будут мешать длинные волосы, она стянет их в тугую косу, и Пак перебьет эту косу у самого затылка двумя острыми камнями. Хваденмины делают это очень ловко.
Вставайте, дети, солнце уже поднимается над империей Ниппон и скоро придет сюда! Вставайте, вы теперь дети хваденмина. Вам нечего делать в чужих плодородных долинах, где снимают по два урожая в год. Вы будете расти в горах, одичаете в пещерах. Вы узнаете, как горек отвар из древесной коры, когда нет горстки чумизы.
Вставай, Сен Дин! Ты теперь сын хваденмина. Кожа на твоих руках и лице потрескается от палящего солнца, от горячих муссонов и тропических ливней. Кровавыми трещинами покроется тело. Потом земля забьется в трещины, они заживут, затвердеют, и останутся лишь вздутые полосы на коже. Твои зубы съест цинга, но зубы не нужны хваденминам: у них нет мяса, нет моллюсков. Пить отвар из кореньев, коры и чумизы можно и без зубов.
Вставай, Мен Хи! Вставай, маленькая гордая Мен Хи! Это имя – сверкающая яркость – тебе дала мать. Но теперь ты дочь хваденмина. Хваденмины спят по четыре часа в сутки. Тебе уже пора привыкнуть к этому. Вставай, Мен Хи! Пусть небесный Окхвансанде поможет тебе забыть вкус риса!
