Текст книги "Тучи на рассвете (роман, повести)"

Автор книги: Аркадий Сахнин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 41 страниц)

В полиции

Помещик Ли Ду Хан сидит на циновке и думает: как получить побольше в возмещение за причиненные ему убытки? После того как сгорел его дом, прошло много времени, а он все еще не может решить, к кому идти жаловаться.

Ли Ду Хан – человек практичный. Его поместье сожгли, – значит, ему должны заплатить. И заплатить, сколько он потребует, потому что он один знает цену своему добру.

И вот он сидит в собственном доме в уездном городе Пучен и – уже в который раз! – думает: как бы все получше устроить? Прежде всего надо выяснить, к кому обратиться. Это главная задача. Пока ясно одно: в местное управление он не пойдет, все равно там ничего не решают. Надо идти к японцам.

Ли Ду Хан мысленно проходит по главной улице Пучена, останавливаясь у каждого японского учреждения. Вот штаб воинской части. Здесь знают о несчастье Ли Ду Хана. Усадьбу сожгли полицейские и солдаты. Но идти в штаб не стоит. Военные только выполняли приказ.

За штабом филиал Ниппон-банка. Банк и вовсе никакого отношения к делу не имеет. Не поможет Ли Ду Хану и отделение Восточно-колониальной компании. Дальше – здание суда. Но суд пока ни при чем, а вот о находящемся рядом полицейском управлении стоит подумать. Полицейские всегда помогали ему, иначе бы и не справиться с этой оголтелой деревенщиной. Правда, он тоже в долгу не оставался: он щедро оплачивал услуги полиции. Зато и расходы всегда окупались сторицей.

Да, но в полицейском управлении много разных отделов, надо еще прикинуть, в какой из них сунуться. Ни экономический отдел, ни отдел поддержания общественного порядка, ни тем более отдел цензуры ему не нужны. А вот отдел здравоохранения, пожалуй, подходит. Ведь именно этот отдел выискивает зараженные деревни и сжигает их. Но, с другой стороны, что может сделать отдел здравоохранения? Сжечь деревню или убить подозрительно заболевшего корейца. А Ли Ду Хану надо получить деньги. Полиция денег не дает, она только берет деньги.

И вот после долгих раздумий он решает: надо идти к самому начальнику уездной полиции капитану Осанаи Ясукэ. Капитан предупредил Ли Ду Хана о готовящемся поджоге деревни. Ему в уезде принадлежит вся власть. Только он может сделать все нужные распоряжения.

Ли Ду Хан начал разговор с капитаном Осанаи Ясукэ, как и полагалось. Сначала выразил уверенность в победе Японии над Китаем, затем, отметив, что Япония и Корея едины, заверил, что готов идти на любые жертвы во имя божественного императора, который покровительствует Корее и, защищая ее интересы, начал священную войну с Китаем, и только потом перешел к делу.

Капитан Осанаи Ясукэ внимательно выслушал помещика, выразил ему соболезнование и сказал, что дело его безнадежно. Санкция на сожжение деревни Змеиный Хвост была получена от губернатора провинции, и винить тут некого.

Ли Ду Хан остался вполне доволен ответом. По тону разговора, по всему поведению капитана, по каким-то едва уловимым признакам он понял: именно этот человек поможет ему получить деньги. А то, что он не дал положительного ответа, так какой же дурак сразу и без вознаграждения станет забивать себе голову чужими делами? Надо поумнее предложить взятку. Ведь не бывает же так, чтобы нельзя было купить полицейского! Вот, казалось бы, разговор окончен, а капитан сидит и выжидающе смотрит на него.

– Как же честному помещику найти правду? – спрашивает Ли Ду Хан.

– О, правду всегда можно найти, – улыбается капитан, – надо только иметь хорошего друга, который помог бы в таком трудном деле.

– Как жаль, как жаль, что у меня нет хорошего друга! – говорит Ли, качая головой.

– Такому уважаемому и богатому помещику легко найти друзей, – улыбается Осанаи. – Я и сам мог бы стать вашим искренним и бескорыстным другом.

– О, как я вам благодарен! – кланяется Ли капитану. – Я и мечтать не смел о таком высоком друге. Но дружбу обязательно надо чем-нибудь скрепить, – продолжает он, хитро сощурив глаза. – В знак нашей дружбы я прошу принять от меня пожертвование для солдат, сражающихся в Китае. – И он протягивает капитану заранее приготовленную стовоновую бумажку.

– Нет-нет! – испуганно отстраняет его руками Осанаи. – Извините меня, господин Ли Ду Хан, я немножко суеверен. Я не могу принять от вас эту ассигнацию. Она принесет горе. Я фаталист. Я верю в цифру «пять». У меня пять батраков, я обедаю ровно в пять, я провожу на службе пять часов. Вообще человек так устроен, что он должен уважать цифру «пять», – смеется Осанаи. – Что главное в человеке? Две руки, две ноги и голова: всего пять. На каждой руке и ноге по пять пальцев. У нас пять органов чувств. Теперь вы понимаете, – снова смеется капитан, – почему я не могу принять для солдат божественной империи одну стовоновую бумажку?

Ли Ду Хан понял, что хочет от него капитан. Он хочет пятьсот вон. Но это слишком много. Ему жалко отдавать столько денег. Он сидит опустив голову.

– Я уверен, что цифра «пять» и другим приносит счастье, – снова заговорил Осанаи.

Эти слова разрешили сомнения Ли Ду Хана. Капитан, значит, обещает все устроить. Ну что ж! И помещик тяжело вздыхает.

– О, во имя всемогущего императора и победы в святой войне, – говорит он, уже не глядя на капитана, – я готов не считаться с деньгами.

Осанаи Ясукэ и впрямь оказался хорошим другом. Он сразу вспомнил – и как только мог забыть это! – ведь ему уже приходилось сталкиваться с подобными делами. Он все объяснит своему новому другу, он может даже доверить ему текст секретного распоряжения генерал-губернатора Кореи Абэ Нобуюки. Там говорится, что корейцев нельзя обижать. Если кореец может оплатить стоимость дезинфекции своею дома и если этот дом находится в стороне от грязных хижин, то такой дом никто не имеет нрава сжигать. А Ли Ду Хан вполне мог оплатить расходы по дезинфекции, и усадьба его находилась в стороне от деревни.

Капитан посоветовал Ли Ду Хану поехать к губернатору провинции и рассказать ему об этом. Он не сомневается, что губернатор прикажет оплатить убытки помещика. Только надо заранее составить опись погибшего имущества и представить ее губернатору. А капитан, со своей стороны, немедленно доложит генералу о том, как незаконно поступили с помещиком.

И действительно, как только Ли ушел, Осанаи сел писать донесение губернатору. Он излагал все обстоятельства дела, а также приложил примерную опись с оценкой сгоревшего имущества. Ему нетрудно было это сделать: Чо Ден Ок представил полиции нужные сведения. Этот кореец все знает. Он, наверно, знает даже, у кого сколько золотых зубов во рту…

Описью был занят и Ли Ду Хан. Надо составить ее так, чтобы она не вызывала сомнений, ну и чтобы остался хоть небольшой излишек за все эти муки, которые он терпит. В канцелярии губернатора опись приняли и велели зайти через неделю.

Ночью Ли Ду Хан не спал. Временами ему казалось, что он не доживет до утра. Очень просто: сердце разорвется – и он умрет. Потом он успокаивался и начинал подсчитывать, сколько ему выплатят. И его снова охватывало волнение. А что, если вся затея рухнет?

Ли Ду Хан пришел к адъютанту губернатора слишком рано, и ему пришлось долго ждать. Но когда его наконец пригласили в кабинет, он вошел туда спокойной и уверенной походкой человека, готового бороться за правое дело. Он пристально посмотрел на адъютанта, пытаясь догадаться, что решил этот низенький, толстый, коротконогий самурай, в чьих руках находится такая большая власть.

– Да, теперь я вижу, какое у вас большое горе, – медленно начал японец. – Я вижу, как повлияло оно на ваше здоровье.

Ли Ду Хан сидел немного повернув голову, чтобы ухо не пропустило ни одного слова. Он все отчетливо слышал, но еще не мог понять, к чему клонит адъютант. А тот продолжал так же медленно и бесстрастно:

– Особенно сильно повлияло горе на вашу память. Вы все забыли. Вы забыли, что наши люди предупредили вас и вы успели вывезти имущество и угнать скот…

Японец вдруг весело рассмеялся:

– Ты совсем состарился, Ли Ду Хан, и память от тебя ушла. Ты вписал даже такие вещи, которых у тебя никогда не было и ты их только собирался купить. Вот как сильно потрясло тебя горе!

Ли Ду Хан вспотел. Надо сейчас же что-то придумать.

– Что вы, господин адъютант! – взмолился он. – Я вывез только священные вещи, дорогие небесному Окхвансанде и моему сердцу. Я спас поминальную доску моего незабвенного сына и доски предков своих. Я унес от огня Будду и черепаху как символы долголетия. О земных благах я и не помышлял.

Адъютант нахмурился, оперся руками о стол и встал.

Ли Ду Хан испугался. Что же это он, старый дурак, затеял тут спор? Надо как-то задобрить человека, предложить ему деньги, а не спорить с ним.

Ли прижал руки к груди и весь расплылся в улыбке.

– Конечно, господин губернатор (он решил теперь так называть адъютанта), вы правы! – заговорил он взволнованно. – Память моя уже совсем одряхлела, мог и напутать и лишнего записать. Но я человек честный и справедливый. Если что лишнее, можно в пользу казны зачислить, а? – И он наклонил голову, выжидающе глядя на самурая.

Тот опустился в кресло.

– Убытки вам будут оплачены, – поднял он глаза на Ли Ду Хана и уже добродушно добавил: – А за ложные сведения придется уплатить штраф.

Ли Ду Хан облегченно вздохнул: «Наконец-то!»

– О господин губернатор, я готов уплатить штраф. Я немедленно уплачу штраф. – И, немного помолчав, заискивающе глядя в глаза адъютанту, робко осведомился: – Я думаю, господин губернатор, что штраф не превысит половины стоимости ошибочно внесенного в список имущества?

– Да, конечно, – ответил адъютант. – Ошибочно внесено имущества на двадцать тысяч вон. Вам придется внести государству, десять тысяч.

Из груди Ли Ду Хана вырвался стон.

Десять тысяч вон отдать просто так, ни за что! Ведь вот какое счастье у людей! Вот как загребают деньги!

Ли Ду Хан готов был заплакать. Но сейчас предаваться горю нельзя. Этот вор еще рассердится и передумает. А кроме того, ведь и Ли Ду Хану остается лишних десять тысяч.

Ли развязал ленты на халате и вытащил из-за пояса бархатный денежный мешок. Дрожащими пальцами отсчитал десять тысяч вон, сто бумажек – можно сойти с ума! – и положил их на стол. Когда адъютант взял деньги и, спрятав их в сейф, захлопнул тяжелую двойную дверцу, Ли Ду Хану показалось, будто этой дверцей ему прищемило сердце.

– А теперь посмотрим список, – весело сказал адъютант. – Вот это лишнее, – вычеркнул он наименование ценных бумаг на три тысячи вон. – Каждый дурак поймет, что если они у вас были, то вы их забрали с собой. Это – тоже лишнее, – вычеркнул он графу, против которой стояла цифра «пятьсот вон».

Он вычеркивал графы одну за другой, не глядя на Ли Ду Хана, на его болезненно скривившееся лицо.

– Так, так, так, – барабанил японец пальцами по столу, выискивая, что бы еще вычеркнуть.

Ли Ду Хан уже не смотрел, какие наименования тот вычеркивает. Он видел лишь цифры и механически складывал их, не понимая, что будет дальше.

– Сколько же мы сняли? – все так же весело спросил адъютант.

– Восемь тысяч… – простонал Ли Ду Хан.

– О, как вы быстро считаете! Ну что ж, хватит.

– Значит, мне надо было внести в казну не десять тысяч, а только четыре тысячи, господин губернатор. – И он робко посмотрел на сейф.

– Вон отсюда! – вскочил адьютант. – Ты еще недоволен! Грязная свинья, вор, взяточник! Да я сгною тебя в тюрьме! Я из тебя хваденмина сделаю!..

Ли Ду Хан стоял согнувшись и от каждого слова вздрагивал, будто его били по спине тяжелой палкой.

– Вон отсюда! – взревел адъютант, указывая рукой на дверь.

И тогда Ли Ду Хан упал на колени. Он не смотрел больше на самурая и ничего не говорил. Он плакал, громко всхлипывая, как ребенок. Тут сердце адъютанта смягчилось.

– Посиди здесь, – сказал он спокойно и вышел в соседнюю комнату, захватив опись.

Вскоре он вернулся и прочитал Ли Ду Хану резолюцию:

– «Возместить убытки невинно пострадавшему помещику Ли Ду Хану. Передать помещику Ли Ду Хану землю, принадлежавшую крестьянам деревни Змеиный Хвост. Для покрытия убытков обложить крестьян уезда Пучен налогом «на стихийное бедствие». Сумму, которая может остаться после погашения убытков, зачислить в резерв на случай возможных и впредь стихийных бедствий. Генерал-губернатор провинции Карагута Кандзаэмок».

Адъютант достал из кармана футлярчик, в котором лежала маленькая, как монета в десять чжен, печать, и приложил ее к описи.

– Ну все, – сказал он миролюбиво. – Поезжай к капитану Осанаи Ясукэ с этой бумагой. А выстроишь новый дом, приглашай в гости.

Японец улыбнулся, и тотчас же заулыбался поднявшийся с колен Ли Ду Хан. Шепча слова благодарности, приложив руки к груди, он попятился к выходу.

Но едва вышел на улицу, проклятия посыпались из его уст:

– Десять тысяч вон ни за что! О бог справедливости! О великий Окхвансанде! Пусть эти деньги, все десять тысяч до последней чжены, уйдут у него на докторов и лекарства! Пусть не хватит этих денег ему на похороны! Пусть дети его и внуки его всю жизнь в муках выплачивают свои долги!

Ли Ду Хан еще долго причитал, пока не перечислил все мыслимые несчастья, прося Будду обрушить их на голову адъютанта.

Немного успокоившись, начал прикидывать в уме, что же выгадал он сам. Правда, Ли не такой дурак, как думает этот солдафон. Он так ловко увеличил количество одеял, сундуков, продовольствия, медной и фарфоровой посуды, что этот подлец ничего не заметил. Да и механический насос вовсе не сгорел, а стоит у реки под навесом. И многое другое тоже осталось целехоньким.

Ли Ду Хан подсчитал, какова же будет чистая выгода, и получилось не так уж мало: около пяти тысяч вон. Да, но тот разбойник получил десять тысяч. Пусть внуков его заест чесотка!

И все же в конце концов настроение у Ли Ду Хана улучшилось. Ведь к пяти тысячам надо прибавить еще кое-что. Много вещей было старых, а оценены они, как новые, да и за дом такую большую сумму, пожалуй, не дали бы. Теперь надо только побыстрей получить деньги.

На старом пепелище

Во дворе Хана, по соседству с домом Тэна, где раньше жила Мен Хи, собралась почти вся деревня. Хан даже сам не ожидал стольких гостей. Он решил лишь скромно отпраздновать рождение сына.

Жена Хана хотела устроить праздник сразу же после родов. Но женщины всегда так неразумно рассуждают. Будто она не знает, что дети редко доживают до года, и уж если праздновать, то надо делать это, как у людей – подождать годок. Даже помещики отмечают день рождения ребенка через сто дней, когда его уже начинают привязывать к спине кормилицы или матери. А вот теперь, спустя год, раз его сын не умер, значит, действительно можно повеселиться.

Хан достал все, что надо для браги, и, хотя самураи строго запрещали варить брагу, он приготовил ее так, что она получилась как вино. Он умел готовить вкусную брагу.

Сначала пришли только соседи, человек десять, и начался праздник. Но потом стали приходить новые гости, и каждый приносил подарки: кто пяток яблок, кто пару яиц или сладкий картофель. А Тэн принес кусочек фабричного ситца, который давно лежал у него в сундуке.

Жена Хана гладила материю рукой, и гладкий ситец цеплялся за ее шершавые ладони.

Хан сказал, пусть перестанет гладить, потому что она порвет материю. Все засмеялись, и с этого началось веселье. Гости выпили брагу и приплясывали вокруг жены Хана, а трое мужчин играли на тонких бамбуковых дудках, и еще один перебирал струны каягыма. Пожилая женщина била в узкий и длинный барабан и сама тоже приплясывала.

А гости все прибывали и приносили новые подарки, и уже в хижине не хватало места, поэтому пришлось перейти во двор. В доме остались только старики, но, когда появился фокусник, и они покинули циновки, чтобы посмотреть на его затеи.

Хану очень повезло. Надо же было фокуснику прийти в их деревню как раз во время такого торжества! Фокусник сказал, что скоро придут сюда еще два акробата и актер, исполняющий роли молодых девушек. Артисты задержались в соседней деревне. Никто не удивился, что Хану так повезло. Если человеку везет, то уж во всем. Значит, такое счастье у Хана.

Фокусник стоял посреди двора, а вокруг него разместились дети и, предвкушая удовольствие, не могли усидеть спокойно. Второй круг образовали старики, присевшие на корточки. И они тоже с нетерпением ожидали представления и пыхтели длинными тонкими трубками. Позади стариков тесным кольцом сгрудились остальные гости. И те, кому плохо было видно, подтаскивали корыто или бревно, чтобы встать повыше. Кто-то подкатил арбу, и туда сразу набилось много народу.

Фокусник в это время был занят приготовлениями. Он разостлал на земле кусок яркой зеленой материи и высыпал все, что было в его корзине: разноцветные шары, коробочки, фонарики, три яйца и много красивых непонятных вещиц. Потом извлек откуда-то пять каштанов и бросил их детям.

– Посмотрите, что это такое, и покажите всем, – сказал он.

– Каштаны! Каштаны! Нежареные каштаны! – раздалось со всех сторон.

Все видели, что это действительно каштаны, но каждому хотелось подержать их в руках.

Потом фокусник собрал каштаны и подбросил их высоко над собой. Они взлетели широким веером, и люди уже готовы были ловить их, но фокусник подставил шляпу и выкрикнул какое-то слово. Он держал свою картонную шляпу на одном месте, но все пять каштанов со стуком попадали в нее. Кругом засмеялись, а он перевернул шляпу, и смех сразу умолк – каштанов в ней не оказалось. Все стали осматривать шляпу, которую он обносил по кругу, и даже ощупывать ее руками, но ясно было, что она пустая.

Тогда фокусник сказал детям, что хватит шутить и пусть они отдадут каштаны, ведь он купил их своим ребятам. Фокусник даже заплакал, прося, чтобы ему скорей вернули его каштаны, за которые он так дорого заплатил.

И опять все смеялись, а дети совсем развеселились и кричали, что они ничего не брали. Но фокусник им не поверил, а подошел к одному мальчику и достал каштан у него из волос.

Все очень удивились и не знали, что подумать.

Другой каштан оказался в ухе девочки, третий закатился в чей-то кисет с табаком. Все пять каштанов быстро нашлись.

Веселье охватило людей. Каждый усаживался и устраивался поудобнее, готовясь смотреть следующий фокус.

Отец Тэна, дедушка Мун, в это время только собирался на праздник. Куда-то запропастилась внучка и оставила ему Хен Бо, который все время плачет, и неизвестно, как его унять. Не может же он, словно женщина, привязывать ребенка к спине, хотя в этом привычном положении тот сразу успокоится.

Старик вышел на улицу, чтобы посмотреть, куда девалась девочка, и сразу почувствовал неладное. Он увидел жену Туля, что живет на самом краю деревни. Она спешила к дому Хана и кричала:

– Туль, Туль, скорее!

Вдоль улицы в разных местах стояли три воинские телеги, запряженные лошадьми, но людей возле них не было. Где-то лаяли собаки, мычал скот, а со двора Хана по-прежнему доносились громкие возгласы и веселый смех.

Старик хотел было пойти позвать Тэна (наверно, что-то случилось), но не успел. Откуда-то выскочили два полицейских.

– Плати налог на стихийное бедствие! Живо! Всего тридцать вон, – скороговоркой проговорил один из них.

– Тридцать вон? – Старик невольно улыбнулся: таких больших денег он уже давно не видел.

– Давай и не разговаривай. Сгорела целая деревня Змеиный Хвост. Нет денег – можно рисом, три маля [11]11
  Маль – 15 килограммов.


[Закрыть]риса или шесть малей чумизы. Можно и овощами, только давай быстрей.

Старик хотел что-то сказать, но полицейские оттолкнули его и через открытые ворота ринулись во двор.

Сердце Муна тревожно забилось. В маленьком камышовом сарайчике тихонько хрюкал поросенок. Это – надежда всей семьи. Вместе с Тэном старик не раз прикидывал, когда можно будет зарезать животное, чтобы по кусочку мяса хватило на всю зиму.

Оставив на улице кричащего Хен Бо, старик засеменил во двор. Так и есть! Обрубив мечом веревку, на которой висел красный перец, и растоптав мелко нарезанные огурцы, сушившиеся на циновке, полицейские ловили поросенка.

Старик протянул к ним трясущиеся руки:

– Сына подождите, без него нельзя… Что же вы делаете?!

Поросенок отчаянно визжал, но его затолкали в мешок и потащили со двора.

Вконец растерявшийся Мун ухватился за мешок, но полицейский с силой выдернул его из рук старика.

А к ним уже бежал Тэн, и сзади него из открытых ворот молча и грозно надвигалась толпа.

– Отдай! – крикнул Тэн, рванув к себе мешок.

Самурай выхватил маузер, но Тэн ударил японца кулаком по руке, и пуля попала в Хана. Он упал, выбросив вперед руки, и кровь струйкой потекла по его лицу. И в ту же минуту второй самурай ударил Тэна по голове рукояткой револьвера.

Разъяренная толпа ринулась на японцев, сбила их с ног, смяла и обезоружила.

Привлеченные выстрелом, к дому Тэна бежали еще три полицейских с револьверами. Но теперь маузеры были в руках Тэна и другого крестьянина. У самых ворот они уложили двух японцев. Третий, отстреливаясь, побежал назад, вскочил в телегу, ударил бамбуковой палкой лошадей и умчался из деревни.

Толпа, вооруженная уже четырьмя маузерами, мечами и кольями, металась по улице, но полицейских больше не было видно. Тогда все бросились на сопку в конце деревни, где помещался полицейский участок. И здесь никого не оказалось. В ярости люди переломали мебель, изорвали бумагу и подожгли дом.

Когда все вернулись в деревню, кто-то крикнул:

– В горы!

И словно эхо пронеслось по улице:

– В горы! В горы!

Быстро собирали пожитки, кто что успел, и бежали в ближайшее ущелье. Еще не все скрылись, как из-за полицейской сопки донесся треск мотоциклов. Словно москиты, налетели самураи и в полчаса разгромили деревню.

Они опустошали хижины и часть добра грузили в машины, а часть жгли.

Самураи умчались, и деревня осталась как после боя: изуродованные и сожженные дома, трупы людей.

* * *

Сбор налога на стихийное бедствие, постигшее деревню Змеиный Хвост, продолжался во всем уезде.

Японская полиция действует быстро и точно.

Со двора во двор по окрестным селениям ходили вооруженные мечами самураи. От стихийного бедствия пострадала целая деревня. Надо помочь людям. Вообще надо помогать друг другу. Государство не в состоянии принять все расходы на свой счет. Империя Ниппон и так слишком много тратит на своих корейских братьев. У кого нет денег, пусть вносят натурой. Можно платить рисом, скотом, птицей. Расценки имеются в Восточно-колониальной компании. Это государственные расценки, и они не так уж низки, как кажется крестьянам.

От налога на стихийное бедствие не освобождается никто. Есть приказ самого губернатора провинции. Каждый должен внести небольшую сумму на такое благородное дело. Даже у самых ленивых, у тех, что едят одни коренья, – даже у таких есть дочери, которые все равно не останутся в доме отца. Их можно продать. Крестьянин от этого только выгадает. Самому кое-что останется, и одним ртом в семье будет меньше. У кого нет дочери, пусть возьмет необходимую сумму в долг у помещика. Потом можно всегда отработать. Долги есть у каждого. Значит, их будет немного больше, и только.

И крестьяне потянулись к базам Восточно-колониальной компании, где скупают все. Понесли зерно, птицу, овощи.

Ли Ду Хан радовался. Он всегда говорил, что издольщикам нельзя верить. Они постоянно твердят, будто им нечего есть. Но это от скупости. Вот ведь нашли и зерно, и деньги…

Ли Ду Хан получил уже почти все, что ему причиталось, и начал строить новую усадьбу на том же месте, где стоял старый дом. Место удобное, обжитое, и незачем его менять. Управляющий вызвал из города большую артель плотников. Подсобные работы будут выполнять двенадцать крестьян, которые так и не заплатили налог. Ли согласился дать им заработать, чтобы они могли внести налог государству.

… Ли Ду Хан стоял посреди двора, когда к нему, низко кланяясь, подошел крестьянин. Это был Пак Собан, Пак-неудачник. Помещик удивился, но и обрадовался его приходу. Даже в хлопотах о новом доме он не забывал о Мен Хи, о том, что настоящее богатство еще придет к нему.

Он никак не мог себе простить, что не захватил тогда девчонку с собою, понадеявшись только на поминальную доску. А доску он действительно вывез и надежно спрятал.

Управляющий уверял его, что перед поджогом деревни все батраки разбежались и никто из помещичьей челяди не попал к японцам. Значит, жива и Мен Хи. Ли Ду Хан все собирался разыскать Пака Собана и узнать, куда он ее девал. Как хорошо, что тот сам пришел.

– Где моя дочь? – глухо спросил Пак.

– Твоя дочь? – удивился помещик. – Что же ты меня о ней спрашиваешь? Я у тебя хотел узнать, где твоя дочь. Ведь это же твоя дочь? Ты получил за нее столько, что мог бы и последить за ней. Или, может быть, ты прячешь ее? Так знай, что от меня не укроешь ничего.

Пак тоскливо смотрел на помещика.

– Я пришел отрабатывать налог, – сказал он. – Пришел вместе с женой.

Ли Ду Хан внимательно посмотрел на Пака и понял, что тот действительно не знает, где Мен Хи. Он быстро сообразил, что должен держать Пака возле себя. Если его дочь жива, она обязательно придет к отцу. И Ли Ду Хан стал снова ласковым.

– А у тебя, бедного, уже не осталось ни денег, ни зерна? Ты не можешь оплатить налог? Ну не горюй. Я много раз выручал тебя из беды, выручу и на этот раз. Я люблю тебя, как отец, за твою честность и трудолюбие. Я дам тебе в аренду тенбо земли. Расплатишься, когда снимешь урожай. Зато каждый день до обеда ты вместе с женой будешь работать у меня, а после обеда на своем участке. Между делом и дом себе построишь, глины здесь много. Крышу пока сделаешь из веток, а когда соберешь урожай, у тебя и солома будет.

Пак стоял и думал. Он работал у многих помещиков. Он жил в сараях, спал под сопками, голодал. Нет, уж лучше в родных местах. Правда, нарастут проценты и за старые долги и за новые, но хоть угол свой будет, да и земля здесь урожайная. А от большого урожая, может быть, и ему что-нибудь перепадет.

И Пак решил снова поселиться там, где была деревня Змеиный Хвост. В тот же день отправился на свое пепелище у высокой мачты. Они расчищали площадку для хижины, а вокруг никого не было, и мать его детей тихо пела:

 
Ариран, Ариран, высоки твои горные кряжи,
И счастье – там, на вершинах скал.
Злые духи, ущелья и пропасти черные
Преграждают пути к дорогой Ариран.