Текст книги "Тучи на рассвете (роман, повести)"
Автор книги: Аркадий Сахнин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 41 страниц)
Ничего, придет время, он еще и в машине поездит. Пусть пока обгоняют. Чо уже сам многих обогнал, а он еще только набирается сил, еще вся карьера впереди. Пусть быстрее бежит рикша. Вернувшись из Пусана, он купит себе такую же коляску, и у него будет собственный выезд, собственный рикша.
Чо Ден Ок слышит звонки трамвая. Ну, этого он не допустит.
– Быстрее! – тычет он зонтиком в спину рикши. – Быстрее, чтобы трамвай не обогнал.
Рикша не может быстрее. Он проскакал не меньше десяти кварталов, ни на минуту не замедлив бега. Он обогнал восемь рикш, а ведь и они были с пассажирами, они тоже бежали изо всех сил.
– Скорей, скотина, скорей, трамвай уже совсем близко! – И снова зонтик сверлит спину.
Рикша хочет бежать быстрее. Ноги еще вполне выдержат, но совсем нечем дышать. Рот открыт, потому что мало воздуха. Он дышит часто, но все равно задыхается. Быстрее, быстрее, до трамвайной остановки не больше ста шагов, надо сделать рывок, пот можно и после вытереть. Рубаха прилипла к телу, от этого стало еще тяжелее. Все тело мокрое, и только во рту сухая корка и сухой, шершавый язык. Быстрее, быстрее, воздух свистит в горле. Нет, он не упадет, это только на мгновение все потемнело, это просто капли пота заволакивают свет, режут глаза. Быстрее, осталось всего пятьдесят шагов, надо не дать трамваю обогнать себя, тогда пассажир хорошо заплатит.
Сегодня рикша не собрал еще суммы, которую должен привезти хозяину за коляску. Он твердо решил: если заработает эту сумму и еще пятьдесят чжен, которые отложит для семьи, то из следующих денег первые пять чжен пойдут на батат – сладкую картошку, чтобы подкрепить свои силы. А до этого он не может истратит ни одного пхуна.
Зато теперь ему повезло. Этот богач выбрал его из всего ряда. Он щедро заплатит. Тогда можно будет остановиться у железной печи первого же уличного торговца бататом и выбрать самую большую картофелину. Он остудит ее, перебрасывая из руки в руку и обдувая со всех сторон. Потом очистит теплую кожуру и съест батат, так похожий по вкусу на жареные каштаны, и это даст ему новые силы. Надо только сделать последний рывок, чтобы уйти от этого проклятого трамвая…
Но грохот колес уже совсем близко, уже ступеньки поравнялись с коляской. Всем корпусом подается рикша вперед. Голова и грудь еще впереди трамвая. Он бежит первым…
– Грязная свинья, жулик! – кричит Чо Ден Ок и бьет рикшу, не жалея зонтика, по плечам, по голове.
Вагоновожатый видит озлобленное лицо пассажира и испуганные глаза рикши и резко нажимает тормозную педаль. Он видит, как, оборачиваясь и кивая, удаляется загнанный рикша, как благодарят глаза этого человека в оглоблях.
У вокзала Чо Ден Ок сошел и бросил к ногам рикши монету. Тот поднял ее и посмотрел на пассажира. Произошла ошибка… Одни платят меньше, другие больше, но так мало никто не платит. Ведь надо оправдать аренду красивой коляски. Она всем нравится, поэтому он не задерживается на стоянках. Но за коляску надо много платить. Он целый день бегает почти без отдыха. Он так быстро довез пассажира! Но носильщик уже подхватил вещи и идет к центральному входу.
Рикша, оставив коляску, бежит, кланяясь почти до земли.
– Господин, господин, вы, наверно, ошиблись, посмотрите, какая это монета.
– Жулик! – кричит вдруг Чо Ден Ок, оборачиваясь. – Ты думаешь, я не видел, как затормозил вожатый? Обманом живешь, подлец!
Ничего больше не получит рикша. Он стоит и смотрит на монету в раскрытой ладони. Он не пойдет к горячей печи продавца бататов.
Он стоит, согнувшись, и растерянно смотрит на ладонь, а капли пота падают на асфальт. И сам он, облизывая губы, не догадывается, что это слезы, потому что и они такие же горько-соленые, как пот.
Но вот раздается окрик:
– Рикша!
И, будто обожженный ударом бича, бросается он к коляске, к лучшей сафьяновой коляске из парка господина Ятара Симосидзу.
– Прошу, господин, – улыбается он, – прошу.
– «Чосон-отель».
Поезда в горахСен Дин доказал свою преданность стране богини Аматерасу. Поэтому его взяли в армию. Не в дорожный или строительный батальон, куда мог попасть любой бродяга, а в одно из подразделений великой Квантунской армии. Он был горд доверием, низко кланяясь, благодарил начальника, но высказал сомнение, достоин ли он такой чести и такого почета. Возможно, другие корейцы и заслужили это счастье умереть за божественного императора и получить на небе бессмертие, а он ничего знаменитого еще не сделал, и уж лучше ему пока остаться на шахте.
Слова Сен Дина еще больше убедили начальника в правильности решения предоставить возможность этому корейцу добровольно пойти в армию. Так он и сказал Сен Дину.
Вместе с группой корейцев, так же как и он доказавших свою преданность японскому императору, Сен Дина привезли ночью в Маньчжурию, на границу с Россией. В столовой, похожей на сарай, скрытый в лощине, их наскоро покормили и куда-то повели. Проводник велел всем двигаться гуськом, плотно друг к другу, и не разговаривать.
Сен Дин озирался по сторонам. Было темно и тихо. Скалистые вершины гор упирались в небо. Со всех сторон высились черные бесформенные громады. Было похоже, что вокруг никого нет, кроме нескольких корейцев, неуверенно шедших за проводником по узкой тропке.
Луна выбралась из-за облаков, и Сен Дин заметил черный силуэт человека, притаившегося за тощим деревцом. Из-за спины выглядывал широкий, тоже черный, штык. И горы, и деревца, и плоская, как тень, фигурка со штыком были не похожи на настоящие. Все это напоминало рисунок, сделанный маленьким мальчиком или девочкой. Потом снова стало темно, фигурка исчезла.
Сен Дин шел, стараясь не потерять идущего впереди. Откуда-то, будто из скалы, вырвалось слово, которого он не разобрал, и в ту же секунду послышался торопливый ответ проводника: «Фудзияма». И опять все стихло.
По ступенькам на ощупь спустились в землянку. Когда закрылась дверь, вспыхнула крошечная электрическая лампочка. Люди еще стояли озираясь, а Сен Дин уже смекнул, что самый удобный топчан – у стены справа, и занял его. По приказанию проводника начали быстро размещаться и укладываться. Вскоре проводник погасил свет и ушел. От сильной усталости все сразу же заснули.
Сен Дин не спал. Он был возбужден и удивлялся этим бесчувственным людям, которым, наверно, все равно как и где спать. Конечно, надо было и ему сразу же заснуть, ведь глаза совсем слипались, но он прозевал этот момент, и, чем больше проходило времени, тем дальше бежал от него сон. Он громко возился на своем топчане, кашлял, стараясь разбудить кого-нибудь, чтобы обмолвиться хоть парой слов. Никто не просыпался и не храпел. Было тихо, точно все вымерли.
Когда снаружи доносился неясный шорох, он настораживался. Уж лучше было бы тихо. Он лежал и прислушивался, ожидая чего-то. Потом повернулся лицом к стене, твердо решив уснуть. Через несколько секунд резко обернулся: сквозь маленькое окошко кто-то направил тусклый луч, осветивший противоположную стену. Осторожно свет начал передвигаться, освещая спящих людей. Значит, снаружи высматривали, что делается в землянке. Возможно, это русские.
Полоса света ширилась, задерживаясь у каждого топчана. Кого-то искали и не могли найти. Уже осмотрели всех спящих, кроме него. Свет подкрадывался ближе, осторожно коснулся ног Сен Дина и пополз по телу. Сен Дин прижался к стене и зажмурил глаза. Он почувствовал, как осветили его лицо. Потом не хватило сил не дышать, вдох получился громким, и, испугавшись наделанного им шума, он открыл глаза. Яркая луна светила в окошко. Она медленно проплывала и вскоре совсем скрылась в тучах. В землянке стало темнее, чем было.
После того как Сен Дин заснул, его разбудили. Начинался день. Он вышел из землянки и осмотрелся вокруг. Рядом оказалось много землянок и много людей… Впереди шла высокая зубчатая гряда, как ласточкиными гнездами, усеянная амбразурами, направленными в сторону врага. Далеко внизу виднелась дорога, шедшая с вражеской стороны, но пройти по ней незамеченным, а тем более взобраться сюда, наверх, было невозможно.
Сен Дину, как и другим корейцам, выдали обмундирование. Белье ему досталось не очень хорошее, зато штаны и верхняя рубаха оказались чисто вымытыми, почти без заплат и пятен. Ботинки были добротно отремонтированные, прочные, хоть по воде ходи.
После завтрака новичков стали обучать военному делу. Первое занятие провел капитан, уже не молодой человек, приземистый, коренастый, с тщательно выбритой головой. Вернее, только часть ее была брита, а на остальной части волосы не росли совсем. Но он не походил и на облысевшего человека. Голова напоминала раскрашенный глобус. Местами шли сизые полосы, какими на географических картах показывают горы, ближе к макушке – неопределенной формы ярко-малиновое пятно, рядом – коричневое, все в глубоких рубцах.
Смотреть на голову капитана было неловко, но Сен Дин не мог оторвать от нее взгляд. Этот человек внушал страх. Было видно, что он испытал в жизни тяжелые муки и сумеет выдержать пытки.
Сен Дин смотрел на японца, и у него рождались всякие мысли. Казалось, самурай ждет случая, чтобы отомстить за свою изуродованную голову. Он будто выбирал для себя жертву. Он не сказал еще ни одного слова, а только медленно и спокойно ходил по комнате, внимательно осматривая каждого, но Сен Дину казалось, что этот человек вот так же медленно и спокойно может выколоть глаза или отрезать уши.
Капитан ходил по комнате, и было неприятно, что он молчит. Когда корейцев собрали в этой комнате под землей, они чувствовали себя хорошо. Теперь все сидели настороженно, напряженно, и это напряжение увеличивалось.
Наконец японец заговорил. Он расспрашивал, кто откуда прибыл, чем занимался, кто родители. Он говорил вежливо, улыбаясь, одобрительно покачивая головой в ответ на слова корейцев. Когда очередь дошла до Сен Дина, ему стало не по себе. Японец внимательно смотрел на него, и это был взгляд мягкий, вкрадчивый, но Сен Дину казалось, что самурай вовсе не слушает, а высматривает те жилки на шее, которые надо будет прижать, и те суставы, которые легче выламывать. Потом самурай перестал улыбаться, хотя продолжал задавать вопросы и внимательно осматривать Сен Дина. Можно было подумать, будто он оглядывает одежду корейца. Но Сен Дин видел в этом человеке палача, который считает свое дело обычной работой и сейчас по-деловому готовится к ней, прикидывает, как ему удобнее встать, как взять, с чего начать.
Сен Дин гнал от себя глупые мысли. Он лепетал что-то бессвязное, не мог ответить на простые вопросы, сбивался. Наконец, словно убедившись, что воля этого корейца сломлена, самурай перешел к другому. Опросив всех, капитан заговорил сам.
– Почти сорок лет назад, – сказал он, – мы поставили на колени многочисленную отборную русскую армию. Под ударами самураев пал их неприступный бастион Порт-Артур. Лучшие части, сражавшиеся с русскими, составили в дальнейшем ядро Квантунской армии, которой скоро предстоит сокрушить Россию. Вам оказана высокая честь строить для этой армии различные сооружения и выполнять подсобные работы.
Капитан снова заговорил о величии Квантунской армии, и Сен Дин все больше проникался благоговением перед ней, гордясь доверием, которое ему оказано.
Закончив свою речь, капитан принял от корейцев клятву на вечную и верную преданность японскому императору и японскому оружию. Из клятвы Сен Дин понял: мысли о нарушении ее повлекут за собой кару, жестокую и беспощадную. Глядя на капитана, повторяя за ним страшные слова клятвы, Сен Дин понимал, что так это и будет, и твердо решил даже под страхом смерти не задерживать в голове такие мысли, если они появятся.
В заключение капитан сказал, что на первых порах корейцам оружия не выдадут. И без того у них будет много дел.
Сен Дина радовала и эта забота о корейцах, и это огромное доверие, и в особенности то, что оно не распространяется так далеко, чтобы его добровольно зачислили в боевое подразделение. А строить или выполнять подсобные работы, когда тебя кормят, обувают и одевают, и ни о чем не надо заботиться, – в самом деле большая честь.
После окончания первого занятия корейцев повели к месту их будущей службы. Вслед за проводником они долго спускались по узкой заросшей лощине, потом свернули в сторону и оказались перед входом в пещеру. Пройдя темный короткий туннель, проводник открыл едва заметную дверь и, крикнув: «Быстрее!», пропустил вперед корейцев. Сен Дин переступил порог и, пораженный, замер. Он стоял в широком и бесконечном, как улица, туннеле, ярко освещенном электрическими фонарями.
– Пошли, пошли, – услышал он команду японца и двинулся за ним.
Навстречу то и дело попадались солдаты или офицеры. Одни торопились, другие шли медленно, точно на прогулке. Люди выходили из маленьких дверей и исчезали за такими же дверями, расположенными по обе стороны туннеля. Иногда Сен Дину удавалось заглянуть внутрь, и он видел красивые комнаты без окон, но ярко освещенные, с картами и даже картинами на стенах. В каждой комнате было по одному или нескольку столов, за которыми сидели военные.
В одно из помещений ввели и корейцев. Оно было похоже на пещеру, освещенную электрической лампочкой. На земле, справа и слева от входа, лежали маты.
– Здесь вы будете жить, – сказал японец. – Без меня никуда не отлучайтесь. Я вернусь через полчаса.
Вернулся он раньше. Сен Дин успел лишь осмотреться и занять место, как с возгласом «Бегом за мной!» влетел японец.
Бежали минут десять. Сначала по уже знакомому туннелю, потом свернули в узкое и полутемное ответвление, идущее круто вверх. Совершенно неожиданно блеснул солнечный свет. Группа оказалась на обрывистом склоне густо заросшей лощины, упиравшейся в огромную скалистую гору. Это была та же самая гора, из пасти которой они только что вышли.
Никто не заметил, что находится внизу. Это стало ясно, когда, раздвигая кустарники, спустились по крутому склону и японец объяснил задачу. Оказывается, лощина не обрывалась у горы, а втягивалась в нее, переходя в туннель, откуда поблескивали стальные нити рельсов. Они шли по дну лощины, прикрытые двумя бесконечными лентами серой марли в пятнах такого же цвета, как окружающие кустарники и деревья.
Здесь, у входа в туннель, группа остановилась. Японец коротко и толково рассказал, что и как придется делать. Спустя несколько минут раздались два резких звонка. По сигналу своего начальника корейцы начали быстро сбрасывать с рельсов марлю. Далеко впереди появившиеся откуда-то вооруженные японские солдаты делали то же самое. Потом из-за поворота вынырнул паровоз. Он тащил за собой десятка три вагонов. Перед входом в туннель поезд замедлил ход, и корейцы по команде вскочили на тормозные площадки. С последнего вагона, на котором ехал Сен Дин, ему было видно, как солдаты снова прикрывали рельсы марлей.
Пройдя несколько километров в полной темноте, поезд остановился у ярко освещенных подземных складов.
Сен Дину часто приходилось бывать на товарных станциях, он видел много складских помещений, хранилищ, пакгаузов, но такие огромные, как здесь, встретил впервые.
В вагонах оказались мешки с рисом. Разгружали их быстро, бегом, под нетерпеливые окрики японского офицера.
За свою жизнь Сен Дин натаскался немало мешков. К работе его руки и спина были привычны. Он знал, как лучше ухватиться за мешок и удобнее взвалить на плечи, как сбросить куль, чтобы он лег в точно назначенное место.
Казалось, чего проще – таскать мешки. Но и это, выходит, надо делать с умом. Огромный детина, здоровяк, работавший рядом с Сен Дином, уже через полчаса дышал тяжело. У Сен Дина все движения были точно отработаны, и он мог без устали таскать груз на своих не очень могучих плечах долгими часами. Он оказался в выгодном положении и обратил на себя внимание начальства.
Так начался первый день жизни Сен Дина в Квантунской армии. Его похвалили и оставили работать на рисовом складе. Это было скрытое в скалистой горе помещение, похожее на ангар. Высокие железобетонные колонны упирались в такие же фермы, густо переплетенные под потолком. Квадратные горы мешков заполняли все пространство между колоннами.
Впоследствии Сен Дину довелось побывать и на соседних складах с бесконечными штабелями ящиков, рогожных кулей, тюков, в которых находились консервы, сигареты, сушеная рыба и другие продукты.
Каждый день прибывали поезда. На разгрузке работало много людей, но все равно Сен Дин выделялся. Он выбирал тюки потяжелее и побольше, бегал быстрее других, неизменно вызывая похвалу начальства. Может быть, поэтому ему и доверили ответственную работу. Когда эшелоны уходили и группу корейцев отправляли на земляные или ремонтные работы в туннель, Сен Дина оставляли на складе. Он помогал раздавать рис боевым частям и подразделениям, расположенным в трех ярусах над складами. Со временем ему довелось и самому побывать на ярусах. Сначала ему казалось, что он никогда не освоится с этими бесчисленными подземными ходами и коридорами. Он удивлялся, как простые японские солдаты уверенно и легко определяют дорогу и на самый верх, где установлены тяжелые гаубицы, и к пулеметным ячейкам первого яруса, и в штаб, и в мастерские, и во многие другие подразделения.
Сначала он только и знал, что удивлялся. Его поражало, какое большое количество пушек собрано здесь, от самых маленьких и до сложнейших агрегатов с огромными стволами, как все это ловко замуровано в скалах, не понимал, как могли втащить такую технику почти на самый верх, куда от земли не меньше трех четвертей километра.
Собственная электростанция, водопровод, радио, телефонная станция – все это было скрыто в земле, в складах, укрепленных железобетоном и сталью.
С группой корейцев по-прежнему проводил занятия капитан со страшной головой. И не только занятия. В самые неожиданные минуты он будто вырастал из земли. Часто, увлекшись работой, Сен Дин замечал вдруг, что на него смотрит неизвестно откуда появившийся капитан. Он наблюдал за их службой, за их жизнью, за их мыслями. Сен Дин чувствовал его присутствие ночью и там, где его в действительности не было.
Однажды на занятиях японец велел Сен Дину рассказать, что он усвоил о величии Квантунской армии. Сен Дин глубоко верил в ее силу, хорошо знал, что победить ее нельзя. И не робея начал отвечать. Он был убежден, что великан-гора и все скрытое в ней – это и есть Квантунская армия. С этого он и начал свой ответ. Но вдруг произошло необычайное: капитан расхохотался. Никто никогда не видел, как смеется капитан. Все замерли, ожидая чего-то. Сен Дин растерялся. Смех оборвался, и стало совсем страшно.
– Это только одна клеточка в сотах огромной пасеки, – растягивая слова, заговорил капитан. – Только одна вишенка из всего сада сакуры великой империи Ниппон.
Еще больше о Квантунской армии узнал Сен Дин на одном из следующих занятий. Он не был любопытным, но единственный вопрос мучил его с первого дня прихода в армию. То, что он видел в боевых ярусах бастиона, было новым, интересным и страшным. Но самым удивительным и непостижимым казалось другое. До прихода в армию его жизнь сводилась к одному – как обеспечить себя едой. Об одежде он не думал. Его мечты, его фантазия не выходили за пределы единственного стремления: есть каждый день, и есть сытно. И вот он попал на склады с несметным количеством продуктов. Они поражали воображение. Ему приходилось видеть рисовые поля, но он никогда не видел в одном месте столько готового риса. Такое большое количество продуктов не укладывалось в его сознании, было выше его понимания. За месяц работы на складе он невольно узнал, что каждый день рис выдается на три тысячи человек, находящихся в ярусах. Он знал, что на кухню командующего отпускаются только отборные продукты и без счета. Но он видел, что на все это не расходуется и четверти непрерывно поступающих запасов.
Для чего они? Особенно здесь, у самой русской границы.
И вот на очередном занятии, когда капитан – уже в который раз! – предупредил корейцев, что они не имеют права разговаривать о всем увиденном и не имеют права никого и ни о чем расспрашивать, а неясные вопросы должны задавать только ему, Сен Дин вдруг осмелел и отважился высказать свои мысли, на которые не мог найти ответа. Он тут же испугался, как бы капитан не рассердился. Но японец, казалось, даже остался доволен вопросом.
– Сейчас ты все поймешь, – миролюбиво сказал он. – Ты узнаешь, что такое империя Ниппон.
По привычке он начал молча ходить по комнате. Потом заговорил, продолжая начатую фразу:
– Она еще небольшая, наша империя Ниппон, но время ее пришло.
Он остановился и снова умолк. Стало тихо. И все думали и задавали себе вопрос: какое же пришло время?
– Каждый новый император, – услышал Сен Дин торжественные слова капитана, – несет с собой новую эпоху, новое летосчисление. Уже двадцать первый год мы живем в эпоху Сиова, что означает «лучезарная жизнь». На много лет вперед бог определил нам эту жизнь. Теперь ее увидим и мы.
С этими словами капитан достал из шкафа и повесил на стену большую карту.
– Вы видите Дайнихон – великую Японию, – показал он на карту. – В нее войдут, как здесь отмечено, занимаемое пока русскими Приморье и Забайкалье, Монголия, уже взятые нами по праву Маньчжурия и Северный Китай и вот эти острова на Тихом океане, недавно отбитые нами у американцев. Это только первый шаг эпохи Сиова, – продолжал капитан спокойно, но с огромной убежденностью.
Он повесил вторую карту и несколько секунд смотрел на нее с улыбкой, любуясь ею, будто забыв, что находится здесь не один.
– Это Дайдайнихон – величайшая Япония, – наконец заговорил он. – Вот ее границы. Территория нынешней России до Урала. Китай, Индокитай, Индия, Афганистан, Бирма, Индонезия, Австралия…
Сен Дин следил за указкой. Он не разбирался в картах, впервые слышал названия почти всех стран, о которых говорил капитан, не знал, сколько там проживает людей, но твердо знал одно: все будет, как сказал капитан.
– Теперь я могу ответить на твой вопрос, – обратился капитан к Сен Дину. – Тут, где мы находимся, границы не будет. Скоро наша армия стремительно рванется вперед. Тогда и потребуются нам крупные опорные пункты, крупные склады не в тылу, а здесь, у самого старта.
Теперь капитан говорил горячо, страстно, как командир перед войсками, идущими в бой.
– Высшее японское военное командование, тайный совет все предусмотрели. И здесь, и рядом с нами, и вдоль всей границы русские видят только мирные горы, сопки и скалы. Вы знаете, что скрыто в них. Какая же сила устоит против нашего удара, когда раздастся великий клич!
