Текст книги "Тайна графа Эдельмута"

Автор книги: Анжелина Мелкумова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 21 страниц)

Глава 3
Про графский перстень, душевную женщину и монстра, который все-таки есть

Так быстро Марион не бегала еще никогда – за всю свою жизнь, уж это точно. Стучали башмаки, вызывая гулкое эхо в стенах каменных коридоров. Испуганно рычал кот, пытаясь перебраться на голову хозяйки.

Граф гнался следом, размахивая свечой и спотыкаясь о полы голубого шлафрока. И некуда было спрятаться и негде укрыться!

Самое жуткое было, что граф преследовал ее молча.

«Стой! – мог бы крикнуть он. – Погоди, отдай шляпку!»

Или, к примеру: «Остановись сейчас же, глупая девчонка, я надеру тебе уши!»

Или уж, в крайнем случае: «Стой, мерзавка, конец тебе пришел, я превращу тебя в крысу!»

Ничего этого он не сказал. А просто топал следом, тяжело дыша и хрипя от натуги.

Безмолвно.

И это, поверьте, было ужаснее всего.

Они бежали по той части замка, где Марион еще не привелось побывать. Именно тут-то, между белыми колоннами и большим гобеленом с рыжими лошадками, им и попалась Эвелина.

Та шла навстречу по коридору. Увидав Марион, радостно заулыбалась:

– Ах, как хорошо, что я тебя нашла! Я, знаешь ли, тут немножко заблудилась…

Далее ее сиятельство узрели графа. Свеча выпала из рук Эвелины, она тихо вскрикнула, подхватила юбки и припустилась прочь.

Где ты, славный сиротский приют, голые стены возлюбленной кельи, любезный сердцу гомон голодных девочек после завтрака в пятницу?

Жутким эхом отдавались их шаги в пустых коридорах замка. В полнейшей тьме, натыкаясь на холодные каменные стены, мчались они, сами не зная куда.

Увы, продолжалось это недолго.

Граф настиг обеих на лестнице. Дернулся вперед и поймал Эвелину за рукав.

– Спаси-и-ите-е! – в отчаянии закричала Эвелина, из последних сил пытаясь вырваться.

Совершенно напрасно. Потому что в ответ на ее крик послышалось обеспокоенное:

– Иду, иду! Кого спасать-то? – Переваливаясь на кривых ножках, к ним спешил жирный Упырь.

– …Все, девочка, – говорил граф, щелкая крышечкой одного из своих перстней. Из перстня на ладонь ему высыпалась горсть зеленого порошка. – Играть в прятки мы больше не будем. Я вижу, ты и так все знаешь. Не бойся, я не стану тебя убивать. Ты просто откроешь сейчас рот, проглотишь вот этот порошок – и…

Он не договорил, потому что споткнулся о Фауля.

Дело в том, что, пока шли споры, Фауль пытался пролезть меж графских ног. Совсем так ненавязчиво, совсем так, знаете ли, застенчиво… Однако, увы, попытка оказалась неудачной.

Нет-нет, кот не пострадал! Но ноги графа устоять не сумели: его сиятельство споткнулись, перекувыркнулись через голову, а зеленый порошок рассыпался по каменным ступенькам.

Пока граф катился вниз по лестнице, девочки и кот торопливо бежали вверх…

* * *

Кажется, оторвались… Кажется, оторвались… Тяжело дыша, уже не в силах бежать, девочки шли вперед.

Звуков погони не было слышно. Но впереди – тупик. И дальше идти некуда. То есть абсолютно: коридор заканчивался одинокой запертой дверью.

– К-как ты д-думаешь, они нас п-потеряли? – спросила Эвелина, изо всех сил нажимая на ручку двери.

– С-с… уверенностью… с-с… уверенностью могу сказать, что п-потеряли, – отвечала служанка.

Снова и снова Эвелина нажимала на ручку двери. Но нажимай, не нажимай – если дверь заперта, то…

Какое-то время стояли, прислушиваясь. В коридоре царила гробовая тишина. И прижавшись к Марион, Эвелина прошептала:

– Ты знаешь… в приюте, где я жила… там было так уютно. А матушка Молотильник – это необыкновенная женщина. Душевная, милая…

– Не может быть! – удивлялась Марион. – А я думала, милее моей мачехи нет никого на свете!

Разговор прервал Фауль. Он вдруг выгнулся, зашипел, а шерсть на спине его встала дыбом. Ох, явно кот что-то чувствовал!

– Ах! – вздрогнула Эвелина, прислушиваясь.

А в следующий момент уже явственно застучало на лестнице. Загромыхало, зашелестело… Сюда кто-то шел.

Сюда кто-то шел!

Прижавшись к стене, Эвелина дрожала всем телом. Ах, боже мой… ах, боже мой…

– Да, здесь пахнет кошкой, – говорил голос с лестницы.

Жутко знакомый голос!

– Даже, я бы сказал, котом. Погоди-ка… Да, без сомнений: котом, имя которого начинается на букву «Ф». Ты ведь знаешь, я чую кошек за версту. А тут и версты нет. Футов, я бы сказал… Футов, я бы сказал…

В глазах у Эвелины начало темнеть, ноги сами собой стали подгибаться…

– Нет, он явно где-то тут. Глянь-ка вон в той комнате, а я пока… – Шаги из-за стены направились прямо к девочкам.

Боже всевышний, не оставь заботой своей сирот! Изо всех сил вжимаясь в самый угол дверного проема, девочки принялись вспоминать молитвы.

А шаги графа становились все слышнее…

А девочки дрожали…

А тень графа метнулась по стене соседней залы…

А девочки перестали дышать…

Ах, если бы стать невидимыми! Совсем ненадолго! Совсем на чуть-чуть!..

Девочки закрыли глаза.

И именно в этот момент дверь за их спинами внезапно дрогнула. Да, именно в этот момент: дрогнула – и отворилась.

Сначала в проеме появился свет. Потом – рука со свечой, потом – знакомая фигура…

– Господин Бартоломеус!

Не говоря ни слова, управляющий схватил обеих девочек за плечи и утянул в свою комнату. Затворил дверь…

– Ах, дорогой господин Бартоломеус! – От волнения Эвелина так ослабла, что не то что не могла улыбаться, а еле стояла на ногах.

– Скорее, скорее, – приговаривал управляющий, заталкивая обеих девочек в маленькую каморку без окон.

Бартоломеус захлопнул за ними дверь – все погрузилось в полную тьму.

Далее раздался стук в дверь. Потом – голос графа Шлавино:

– Добрый вечер, Бартоломеус. Ты еще не спишь?

– Нет, ваше сиятельство. Не имею привычки ложиться раньше полуночи.

– Да… А не проходили ли тут служанка ее сиятельства и… Не проходили?

– Абсолютно никого, ваше сиятельства.

Какое-то время царила тишина.

– Ну, спокойной ночи, Бартоломеус. Сладких тебе снов.

Стук захлопнувшейся двери возвестил о том, что граф ушел.

Девочки облегченно вздохнули.

Снова отворилась дверь. Вошел Бартоломеус со свечой.

– Все в порядке с вашим сиятельством?

Поставив свечу на стол, он поднес руки к голове… и снял ее с плеч.

Глухой стук об пол: это Марион упала без чувств.

А перед глазами Эвелины все куда-то медленно поплыло. Потом черная пелена застлала ее взор… и больше она ничего не помнила.

* * *

Очнулась она все в той же комнате.

Горели свечи. Бартоломеус, снова с головой, собирался, будто в дорогу. Но не одежда ложилась на дно дорожного мешка, нет – головы! Человеческие головы – мужские и женские, с закрытыми глазами – перекочевывали с многочисленных полок в его сундучок. С полок – в сундучок, с полок…

Монстр.

А рядом лежала Марион с закрытыми глазами. Он убил ее!

Эвелина слабо пошевелилась. Бежать. Пока тот стоит к ней спиной и не видит.

Бежать! Через ту дверь! Она, может быть, не заперта…

Трудно было собраться с силами. Трудно заставить себя не дрожать, встать и сделать несколько быстрых шагов в сторону двери.

Но надо. Только несколько шагов. Пока не обернулся!.. Взяв себя в руки, Эвелина приподнялась, встала на ноги, пошатнулась…

Бартоломеус обернулся мгновенно. И, к ужасу Эвелины, бросился прямо к ней.

– Спасите! – жалобно взвизгнула Эвелина, закрываясь руками.

В следующий момент руки ее были крепко сжаты, а о зубы стучался большой стакан.

– Выпейте, ваше сиятельство, прошу вас, – настаивал монстр, пытаясь влить ей в рот какую-то отраву.

Сил бороться не было. Голоса – кричать – тоже. Да и кто придет на помощь? Граф Шлавино? Или Упырь?

Из последних сил задрыгав ногами, Эвелина попробовала было отвернуться. Но содержимое бокала неотвратимо хлынуло в рот – и горячей волной проникло внутрь.

«Я умираю», – поняла Эвелина, почти теряя сознание.

А страшный монстр ослабил хватку и довольно закивал:

– Отлично, ваше сиятельство. Сейчас вам станет лучше. Хорошее вино всегда помогает в таких делах.

* * *

…Сидя на кровати, Эвелина молча наблюдала сборы. Рядом сидела очнувшаяся Марион. Терла глаза и непонимающе глядела по сторонам. Кот устроился рядышком со странным сундучком. И не спуская взгляда с летавших в руках управляющего вещей, водил мордой: туда-сюда, туда-сюда…

Даже выпив вина, Эвелина все еще чувствовала себя как во сне. Это потом она узнала про удивительное племя Безголовых, менявших головы, как перчатки. И привыкла к Бартоломеусу – милому, забавному и полюбившему ее, как никто и никогда. Сейчас же все перемешалось в ее сознании: «монстр», полный голов сундучок – и звучавший, словно из тумана, голос управляющего:

– …Я знал, что ваше сиятельство – не родная дочь графа Шлавино. Но я надеялся… все же полагал… что родительские чувства… человечность… Нет… всего этого нет. Что граф – колдун, об этом можно было догадаться. Что лукавить? Я давно догадывался, кто виновник смерти моего прежнего хозяина… Ну и все прочее… если не закрывать глаз… и так было на поверхности… Но сегодня… поставлены все точки над «i». Один неточный шаг – и вас убьют. Или превратят в какую-нибудь мерзость.

Бартоломеус шагнул к Эвелине.

– Ваше сиятельство, вам нужно бежать. Сейчас же, немедленно. Вон из замка!

– Я готова, – как можно тверже сказала Эвелина. И доверчиво подала руку Бартоломеусу.

– И я! Я тоже! – вскочила Марион.

– И мяу! – сказал Фауль.

* * *

Слава Богу, Бартоломеус знал замок, как свои пять пальцев. Ведя девочек за собой по тихим ночным залам, он не забыл прихватить для Эвелины ее теплый плащ, а для Марион – ее вязаную шаль. Не раз и не два они слышали шаги и голоса графа. Но каждый раз Бартоломеус вовремя сворачивал и уводил своих спутниц в противоположном направлении.

Проходя мимо графской опочивальни, Бартоломеус, к ужасу девочек, заглянул и туда.

В опочивальне было пусто, в маленькой комнате с колбами – тоже. Деловито пройдясь по комнате, Бартоломеус обшарил все имевшиеся там комоды и ящички.

– …Потому что все, что принадлежит проходимцу-графу, на самом деле принадлежит только вашему сиятельству и больше никому. И если мы найдем, к примеру, перстень… или деньги… или золотую цепь… м-м-м!..

На столике у окна все еще лежала коробочка с нарядными конфетками.

– М-м-м!.. – облизнулся Бартоломеус, сунув нос в коробочку. Но есть не стал. А хотел было спрятать себе за пояс…

Но тут обе девочки замахали руками:

– Выбросите, выбросите! Они заколдованные!

Бартоломеус так поспешно выпустил из рук коробочку, что за раскатившимися по полу конфетами пришлось лезть под кресло, под стол и под диванчик.

Такое происшествие принято называть счастливой случайностью. Случайностью – потому что произошло случайно, а счастливой – потому что заставило наших героев почувствовать себя счастливейшими людьми на свете.

Ибо, напомним, что коробка с конфетами по-прежнему лежала в маленькой комнатке с колбами; и покуда наши горемыки ползали за конфетами, в соседний кабинет ввалилась целая толпа народу Коей оказались (как узрели горемыки в замочную скважину): граф Шлавино, друг Упырь и трое графских слуг, прибывших с ним из другого его замка.

– Это Безголовый, – гремел голос графа. – Я расколол его еще за обедом, когда заставил выбрать розы. Он выбрал розовые. Известно, что Безголовые страстно любят все розовое. Впрочем, я с самого начала догадывался, что он и есть монстр. Ты и ты, – махнул граф мечом, – взломайте его каморку, ищите потайную комнату. Монстра можете смело убить, это угодное Богу дело. Мою же дочь, если найдете… Если он еще не убил ее… Боже, не допусти этого!

Изобразив крайнюю тревогу на лице, граф на миг прикрыл ладонью глаза.

– Так вот, мою дочь под охраной приведете ко мне. А ты, – повернулся он к третьему слуге, – беги к воротам, предупреди привратника.

После ухода слуг граф еще долго сидел в кресле, покачивая ногой.

– Так-так… – бормотал он время от времени, – так-так…

Упырь бестолково семенил по комнате вперед и назад.

Казалось, прошла вечность, и вот-вот наступит утро. А они все не уходили. И троим горемыкам ничего не оставалось, как сидеть, почти не дыша, в маленькой комнатке с колбами и ждать.

Однако все в жизни кончается. Наконец граф вскочил.

Но не покинул кабинет. А ткнулся в один угол, ткнулся в другой… Наморщил нос…

– Друг, Упырь… я чую запах кота!

Счастливый случай. По-другому это никак не назовешь. Воистину судьба была на стороне наших горемык. А вы как думаете?

Ибо только граф начал принюхиваться к воздуху, как далеко-далеко со стороны лестницы раздалось победное:

– Нашли! Нашли! Нашли!..

Гремя мечом, граф покинул кабинет. Следом утопал Упырь.

А за ними, чуть погодя, и Бартоломеус с девочками.

– Нашли, нашли! – слышали они краем уха, пробираясь по коридору в противоположную сторону – Нашли потайную комнату, а там – головы!.. Господи помилуй!

– Моя бедная коллекция, – сокрушался Бартоломеус, спешно спускаясь вниз по лестнице. – Ай-ай-ай, я собирал ее столько лет. Но ничего, дайте срок – насобираю еще больше…

Да, хорошо, когда ты полон надежд и впереди тебя ждет только счастье и больше ничего. Такое бывает, но не каждый раз. Впереди были ворота – и их запирали на крепкие засовы.

«Запереть ворота! – слышалось со двора. – На крепкие засовы! Не выпускать никого из замка! Приказ его сиятельства!»

– А как же мы? – взволнованно бормотала Марион. – Как же мы?!

А Эвелина в отчаянии кусала губы. Бедный Бартоломеус! Он не успел. А все из-за нее. Если граф узнает…

Беспрепятственно пройдя в темноте внутренний двор, выглянули в наружный. Там маячила алебарда привратника.

Ну вот – а все из-за нее!..

Пока Эвелина ломала руки, Бартоломеус ломал себе шею. Сняв голову, сунул ее в сундучок. А на пустое место приставил другую. Потом обернулся…

(– Ох! – попятились девочки, вытаращившись на «графа Шлавино»).

…и голосом графа произнес:

– Пускай попробуют нас поймать. За ваше сиятельство я, не задумываясь, положу любую из моих голов.

Отворили дверь. Ночной ветерок ударил в лицо. Из темноты двора вышел привратник – в кольчуге и с острой алебардой. Из-под шлема торчат рыжие космы, глаза круглые от страха.

– Ваше сиятельство! Господин управляющий… то бишь – черт бы его унес! – Безголовый Монстр не появлялся. Слава Богу! – глянул он на Эвелину – Я вижу, ее сиятельство целы!

– Не болтай, а скорее отворяй ворота и выводи лошадей.

Строго хмурясь, Бартоломеус накрепко запирал за собой дверь, ведшую во внутренний двор.

– Живей, живей, да тех лошадей, что велел тебе намедни оседлать Безголовый Монстр.

– Слушаюсь, ваше сиятельство!

Из конюшни вывели оседланных лошадей.

На одну Бартоломеус посадил Эвелину, на другую – Марион с Фаулем.

Уже направлялись к воротам, когда Бартоломеус вдруг хлопнул по своей графской голове:

– Ах, безголовый болван! Совсем забыл одну вещь!

И со словами «ждите меня, я сейчас» бросился к одной из башенок крепостной стены.

Оставшись одни-одинешеньки, девочки боязливо оглянулись. Мрачная громада замка высилась над головой, заслоняя ночное небо. Как злой великан, по случайности выпустивший их только что из пасти и намеревавшийся снова проглотить.

О, нет! Отвернувшись, девочки впились глазами в спасительные ворота.

А они открывались слишком медленно, ох, слишком… Причем скрипели так, будто их не смазывали целых десять лет. Сначала поднималась высокая толстая решетка, потом…

На скрип ворот распахнулось окошко в дверке, только что запертой Бартоломеусом.

– Что делаешь, балда! – раздался окрик. – Зачем отворяешь ворота!

Потом начал скрипеть подъемный мост. Тот, что вел через ров.

– Пожалуйста, скорее, – робко попросила Эвелина.

Два подручных привратника напрягались как могли.

– …Закрой ворота сей же миг! – Голос из окошка превратился в визг. – Подними мост обратно!

– Как же – закрою, – проворчал привратник. – Сам граф приказал.

– Ну, сейчас я тебя!.. – В окошко высунулся острый кончик стрелы.

Пи-иу-у-у!.. Стрела вонзилась в открывающиеся ворота.

Ах, боже мой… боже мой!.. Хором взвизгнув, девочки испуганно переглянулись.

Господи, да где же господин Бартоломеус?

Пи-иу-у-у!.. Вторая стрела пролетела у Эвелины прямо над головой. Девочка в отчаянии обняла за шею коня и закрыла глаза…

Но вот наконец опустился и мост. Бымм! – ударился он о землю с другой стороны рва.

И почти тотчас же откуда-то вынырнул Бартоломеус. Он весь запыхался, а в руке держал небольшую клетку, в которой испуганно трепетала крылышками крохотная пичужка.

– Моя любимая пеночка, – объяснил он. – Чуть было ее не позабыл.

Вскочив в седло позади Эвелины, тронул привратника за плечо:

– Ты вот что, дружок. Если увидишь мое сиятельство в белом ночном колпаке и голубом шлафроке, знай: то Безголовый Монстр в моем обличье.

– Батюшки святы, я ж умру на месте!

– Не трусь. А алебарда у тебя на что?

* * *

Выехав из ворот замка, припустили вниз по холму. Дюжина-другая стрел просвистела им вслед. В ответ Бартоломеус помахал шляпой и раскланялся. Далее, уже не оглядываясь, поскакали вдоль лесной опушки.

Ехали долго. И не по главной дороге, а петляя по проселкам. Миновали лес и маленькую деревеньку. Теперь уже можно было не сомневаться, что скрылись от погони: Бартоломеус хорошо знал местность, тогда как граф Шлавино был тут чужаком.

Незадолго до рассвета остановились на берегу речки, уставленном стогами сена.

– Этой ночью я еще не ложился спать, – вспомнил Бартоломеус, спрыгивая наземь.

Приткнув лошадей к вкусному стогу сена, сами повалились поверх.

– Милый, замечательный господин Бартоломеус, – бормотала Эвелина, зарываясь в теплое ароматное сено, – спасибо вам за все.

– Что вы, ваше сиятельство, для меня счастье – служить дочери графа Эдельмута, моего бедного хозяина.

С явным удовольствием скинув графскую голову, он пристраивал на плечах свою прежнюю.

– Мой отец… он был высок и красив? – поколебавшись, спросила Эвелина.

– Очень высок и невероятно красив, – подтвердил Бартоломеус не задумываясь.

…Круглая луна катилась по небу, сияли звездочки. Марион с Фаулем уже давно спали. А Эвелина слушала, слушала и слушала рассказ Бартоломеуса об ее отце.

Уже засыпая, девочка пробормотала сквозь сон:

– Тот портрет… в одной из комнат замка… – там мама, я и мой отец?

Бартоломеус повернул к ней свой длинный нос. Долго смотрел, не мигая.

– Да, ваше сиятельство…

Глава 4
Про невинноубиенную, бедного птенчика и жабу без болота

Проснувшись наутро после побега, они ехали целый долгий день. Опасаясь встретиться с графскими слугами, выбирали самые дремучие места, вокруг каждой деревни делали большой круг. И в общем потратили времени много больше, чем если бы ехали прямо.

Несколько раз на дороге появлялись всадники в цветах графа Шлавино – красном с зеленым. Бартоломеус наблюдал из-за кустов, а потом уводил коней на еще более глухие тропинки.

Чтобы дать лошадям передышку, временами шли пешком. Как это ни странно, но на сердце у Эвелины было легко и радостно. Хоть и голод мучил, хоть и все тело ломило от усталости. Проведя десять лет в серых приютских стенах, она шла по лесу, как по сказочному миру: оглядываясь чуть не на каждое дерево, жадно вдыхая аромат листвы, удивляясь диковинным птичкам, порхавшим меж ветвей.

И даже шепот Марион не разрушал чудного спокойствия, воцарившегося в душе. А Марион шептала, оглядываясь на Бартоломеуса:

– …он, конечно, замечательный, хороший, и все… Но откуда, подумайте, ваше сиятельство, у него сто-о-олько голов в мешке? А? Не каких-нибудь – человеческих, настоящих…

И потом, когда уже стемнело, и они, усталые, устроились на ночлег под развесистым деревом, Марион, завернувшись в плащ Бартоломеуса, продолжала тихо удивляться:

– …и куда это завел он нас – в самую глушь? И почему запретил мне заглянуть к мачехе? «Тебя, Марион, не ждет там ничего хорошего». Ох, ваше сиятельство, боюсь я за вас!

И уже ночью Эвелину разбудил горячий шепот в ухо:

– Догадываюсь, почему ваше сиятельство не может заснуть. Слыхали, как он сказал «Дайте срок – насобираю голов еще и больше»? Вот-вот! Интересно только, с чьих он начнет?

Утром Марион пропала. То есть Эвелина долго шарила по кустам, удивляясь, куда служанка могла запропаститься. А Бартоломеус, едва открыв глаза, тут же заключил:

– Сбежала к мачехе.

Оставив Эвелину в лесу одну-одинешеньку вместе с одной из лошадей, он снова надел голову графа Шлавино, взял под уздцы вторую лошадь и спустился в выглядывавшую из-за холма деревеньку.

Отсутствовал он невероятно долго – почти вечность. За это время Эвелина успела раз пять всплакнуть, поведать лошади о своем храбром отце – как рассказывал Бартоломеус (присочинив… ну, совсем немножко), и договориться со всеми святыми, каких вспомнила, о чудодейственной помощи бедной Марион, бедному Бартоломеусу и бедной Эвелине.

Молитва помогла только к полудню: вернулся Бартоломеус, а с ним Марион, напуганная донельзя.

Как оказалось, в отчем доме ее ждали даже с большим нетерпением, чем она надеялась: мачеха замучилась печь пирожки и разливать по кружкам пиво. А завидев Марион, воскликнула: «Вот она, душа моя, явилась наконец! Забирайте ее вместе с котом – да так надолго, чтоб на этом свете Бог не дал нам больше свидеться!»

Трое графских слуг, для коих и пеклись пирожки, радостно подхватили сопротивлявшуюся Марион под ручки и усадили на самого красивого коня.

И уже направлялся почетный эскорт к замку Нахолме, когда подоспел «граф Шлавино».

Бартоломеус от всего сердца поблагодарил слуг, дал каждому по монетке и отослал в замок. Марион же забрал к себе в седло и под строгим оком всех святых благополучно доставил обратно в лесок.

Весь оставшийся путь Марион помалкивала, про лишние головы больше не вспоминала. И все рвалась окружить Бартоломеуса заботой, как то: пришить болтающуюся пуговицу, почистить сапоги, заштопать, там, прохудившийся чулок – и тому подобные мелочи. И даже вызвалась сделать прическу самой любимой его голове.

Только под вечер, когда Эвелина уже подремывала в седле и свалилась бы непременно с лошади, если бы не сидевший сзади Бартоломеус, они подъехали наконец к стенам ее родного города Альтбурга.

Журчал в траве ручеек, стрекотали сверчки. На стенах города, тянувшихся в темное небо к темным облакам, там и сям поблескивали факелы. О-о, громада!.. Почему-то Эвелине показалось, что от стен родного города веет ласковым теплом.

– Сто-ой! – крикнули впереди. Из темноты вышел стражник и осветил факелом двух коней, трех всадников и кота с сундучком. – За проход в город с вас – два гульдена. С детей – по одному, с лошадей – по половинке.

– Скажите, пожалуйста, милейший, – качал головой Бартоломеус, раскошеливаясь, – и куда вам столько много?

– Прошу без шуточек, – хмурился стражник, пересчитывая деньги. – Эту пошлину платит всяк въезжающий в город. А также выезжающий, подъезжающий, объезжающий и разъезжающий. Что это вы везете с собой?

– Просто сундучок и кота.

– За провоз сундучков – четверть гульдена, котов – половина. А не бродячий ли то кот?

– Мой собственный родной.

– А не сироты ли эти дети?

– То мои дочери – Анна и Иоханна.

– Ладно, – почесал стражник в затылке и пошел открывать ворота.

– А скажите, милейший, – шел Бартоломеус следом, ведя коня в поводу, – не будет ли мне позволено заплатить пошлину за счастье услышать из ваших уст ответ на мой вопрос?

– Гм… – снова почесал затылок стражник, – будет.

– Благодарю! Так отчего вы спрашивали, не сироты ли эти дети и не бродячий ли это кот?

– Все очень просто, – впервые за весь разговор улыбнулся стражник, разглядывая круглую блестящую пошлину на ладони. – По велению графа Шлавино всех беспризорных сирот и бродячих котов отправляют под стражей к нему в замок. Не в этот, ближайший, что на холме – а в тот, другой, что на воде. – Помолчав, добавил таинственным шепотом: – Только не спрашивайте меня, с какой целью это делается.

Тьма, тишина, только скрипят отворяемые ворота да глухо лает вдалеке пес.

– Не смею спросить, с какой целью, – развел руками Бартоломеус, – но осмелюсь спросить – зачем?

– А затем, – охотно продолжает стражник, – что, ходят слухи, он их варит.

– …?

– Ага. Детей. И бродячих котов. Такие по городу ходят слухи. – Внезапно хлопнув по крупу коня, он перешел с шепота на обычный голос: – Ну, милейший, добро пожаловать в город Альтбург. Да приготовьте деньги, – крикнул он вслед удалявшимся путникам, – впереди мост!

…«Стой!» – кричали им на мосту через узенькую-преузенькую речку.

…«Стой!» – кричали им на широкой, окруженной высоченными трехэтажными домами площади.

…«Стой!» – кричали им возле монастыря Святых Гуркенов.

И всякий раз Бартоломеусу приходилось спешиваться и раскошеливаться, спешиваться и раскошеливаться, спешиваться и… Так что под конец не только наши путники, но и их лошади, встав на цыпочки, тихо-тихо прокрались к ближайшему гостиному двору – и торопливо постучавшись, спрятались на ночлег.

* * *

– Спрячьте свои веселые рожи и купите у меня черного крепа для ваших шляп.

Так сказал торговец тканями, в лавку которого они заглянули на следующее утро. Был яркий солнечный день, на улице суетился народ, громыхали повозки, на полосатом навесе у входа в лавку галдели галки.

– А кто умер? – осведомился Бартоломеус.

– Еще не знаете? Об этом говорит весь город. Ее сиятельство Эвелина скончались позапрошлой ночью в замке Нахолме.

– Невероятно! – изумился Бартоломеус. – От чего же она умерла? От скарлатины?

– Нет.

– От ангины?

– Нет.

– От сердечного удара? – догадалась Эвелина.

– Как в точку попали. Сказывают, не пережила счастья, попав из сиротского дома да прямо в графский замок. Это одни говорят. А другие…

Туг лавочник прикрыл дверь лавки и перешел на шепот:

– …другие болтают другое. Что встретила сиротка в замке ночью Безголового Монстра. Тем Монстром оказался сам управляющий. Проник он будто в спальню девочки – да так напугал! Что не выдержало детское сердечко – и удар с ним приключился. Да, вот как оно было на самом деле.

– Неправда, – прошептала Эвелина.

– Не верите? Тому подтверждение – на следующее утро управляющий сбежал, а в комнате его нашли полочки, а на полочках… сами думайте, что. Головы! Настоящие, человеческие. Вот и голова ее сиятельства там бы тоже оказалась, не спугни ночью монстра оказавшийся поблизости граф Шлавино. Хотел граф монстра зарубить – да нечем было. Похватал монстр свои головы, какие успел, – да вон из замка. Теперь ходит среди нас. Жуть! Примите к сведению… Да, приметы Монстра – сегодня глашатай на рынке кричал:.. глаза карие, нос длинный… м-м… в этом духе. И главное, обещана награда в триста золотых гульденов. Не встречали такого? Если встречали, то сообщите мне. А пока купите черного крепа – и вы сможете присоединиться к похоронной процессии, которая пройдет вон по той улице завтра в полдень.

* * *

Купили не только черного крепу. Но также и широкие плащи с капюшонами для обеих девочек, делавшие их похожими на кого угодно, только не на сбежавших госпожу со служанкой. А Бартоломеусу – скромный плащ, подбитый мехом черной крысы и бархатную шапочку на новую голову – глаза голубые, нос горбатый.

Теперь все трое выглядели точь-в-точь как группа с полотна неизвестного художника «Отец с дочерьми выгуливают кота».

Хотя Фауля, по правде, тоже стоило бы переодеть. Но поскольку переодеть кота было не во что, его просто сунули в корзину и накрыли шалью.

Позавтракали в таверне ячменными лепешками с молоком – и бегом-бегом к монастырю св. Гуркенов, куда уже направлялось немало народу.

«Скончалась, встретив монстра»… Это вам не умереть от скарлатины. И даже не погибнуть от ангины. Толпы горожан с самого утра осаждали монастырские ворота, жаждя взглянуть на бедную кроху.

– Лежит, как ангел, – рассказывали, задыхаясь от волнения, очевидцы, – кудри золотые, щечки розовые. А во всем лике – будто мольба невысказанная: «убейте, люди, монстра, дабы душа моя успокоилась!»

Нет, пробиться было невозможно. Фамильного графского склепа было не видать из-за пестрых шляп и голов честных горожан, обступивших ее живой стеной.

Но Эвелина прямо таки сгорала от желания узнать: кто же, кто же там лежит в гробу вместо нее?

Прочно стиснутая со всех сторон толпой, она медленно продвигалась вперед.

– Вот уж и вправду незадача, – шептал на ухо, двигаясь позади маленькими шажками, «Безголовый Монстр». – Если ваше сиятельство «похоронят», поди потом докажи, что вы – это действительно вы.

Вот миновали монастырский двор – и углубились в тенистый монастырский сад. Впереди средь деревьев, огороженный аккуратной оградой и обсаженный ярко-алыми розами, высился каменный графский склеп. Мощные каменные глыбы маленького строения и вырезанный над входом большой крест внушали невольный трепет.

«Там захоронены мои предки», – подумала Эвелина. И с любопытством принялась разбирать надпись под крестом.

«Врата смерти» – было написано на стене. Девочка вздрогнула.

Из-за ограды склепа взметнулись черный плащ и шляпа графа Шлавино. Эвелина и Марион пониже опустили капюшоны.

– Конечно, я всегда готов засвидетельствовать личность вашего сиятельства… – продолжал Бартоломеус.

– Но ты этого никогда не сделаешь, – встревожилась Эвелина. – Слышишь? Иначе тебя тотчас же схватят и казнят!

– Но как же ваше сиятельство докажет, что вы – настоящая владелица графства? – вздыхала Марион. – Как же все мы будем?

– Мы… мы… – Глаза Эвелины внезапно загорелись. – Мы найдем другого свидетеля! – И она махнула в направлении склепа – туда, где стоял граф.

Глянув в ту же сторону, графа не увидели. Зато рядышком под раскидистым дубом узрели широкую спину матушки Молотильник, одетую в роскошное траурное одеяние «скорбь и печаль».

– А ведь и вправду, – просиял Бартоломеус. – Кто-кто, а настоятельница знает вас с пеленок!

– Уж ей-то поверит всякий, – успокоилась Марион.

– А проходимца-графа мы прогоним, – строили они планы, радостно протискиваясь к гробу. – Со всеми его колдовскими порошками и конфетами!

Вот миновали наконец и ограду графского склепа. Из-за голов любопытных показался краешек нарядного гроба в цветах, лентах и графских геральдических орлах.

Сейчас, сейчас… еще немножко… и они увидят, кто лежит там – на белых атласных покрывалах…

Вы никогда не присутствовали на собственных похоронах? Тогда вам не понять, что ощущала Эвелина. А у Эвелины забилось сердце. Все ближе, ближе… Вот сейчас!..

Подходила к гробу она уже крепко зажмурившись. И лишь ухватившись за рукав Бартоломеуса, открыла глаза…

Конечно, Эвелина подозревала, что в гробу покоится не она. Конечно, она ожидала увидеть что-то из ряда вон выходящее. Но то, что предстало ее взору, лишило ее надолго дара речи.

Она лежала среди белых атласных подушек и витиеватых гербов. Ничуть не изменившись после «смерти», она светилась все той же безмятежной улыбкой, что и два дня назад между блюдец с гренками в графской опочивальне.

– Бедняжка, – вздыхали сердобольные горожанки, – такая юная – и уже стала ангелом господним!