Текст книги "Тайна графа Эдельмута"

Автор книги: Анжелина Мелкумова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 21 страниц)

Глава 3
Про Бартоломеуса-вампира, графа-орла и смешливого гнедого

Он в два прыжка преодолел залу. Он уже занес меч…

Но прежде чем успел опустить его на шею вампирите, произошло странное. Вдруг остановившись и вздрогнув, девушка странно закачалась, широко раскрыла пасть – и с деревянным стуком опрокинулась навзничь.

Мертва? Вилли замер.

Мертва без сомнений: распахнутые остановившиеся глаза смотрят в потолок, на белой щеке играет луч взошедшего солнца.

Но это еще не все: на глазах у Вилли кожа девушки разом посерела, постарела, сморщилась, расползлась под лучами солнца – и вдруг, как трухлявый пень, рассыпалась прахом.

Утро. Рассвет. Дождались.

– Барти… Жози… Барти!.. – Плача, Вилли тряс за плечи несомненно находившегося в обмороке товарища. – Ну что же ты? Что же ты? Очнись!

Он приложил ухо к груди бледного как смерть Бартоломеуса. Услыхал тихий, но отчетливый стук.

– Боже упаси меня, – вскочил он на ноги, – чтоб я когда-нибудь!.. и куда-нибудь!..

Ступая прямо по пыльным останкам недавно бесновавшихся здесь вампиров, он в ярости разбивал оконные стекла мечом: необходим был свежий воздух для больного.

Ужасающий ли звон осколков, или и вправду свежий воздух подействовал благотворно, но уже скоро Бартоломеус открыл глаза, приподнялся на локте.

Посмотрев сквозь Вилли, он пробормотал:

– Я… что… уже вампир?

– Вампир… – Прикрыв ладонью глаза, Вилли затрясся в неудержимом смехе пополам со слезами. – Вампир…

И заорал, как сумасшедший:

– Такой же, как я, ты вампир! Вставай, чтоб тебя! Живой! И проживешь еще… Сколько лет прожил твой дедушка?

– Он умер совсем молодым, – Бартоломеус озабоченно поглядел на лезвие меча, сверкавшее в утреннем солнце. – На двести девятнадцатом году жизни…

Новые шмотки позаимствовали из сундука Упыря. Старые лохмотья просто стряхнули с себя на пол. Чем можно было, перевязали раны.

– Ах ты… Жози… Барти! – прослезился Вилли, увидав, что сделалось с товарищем после битвы с вампирами.

– На себя посмотри, – буркнул тот, одеваясь в просторную шелковую рубаху – Какой ниткой тебя зашивать, чтоб под цвет лица подошла?

Разобрав заграждение перед дверью, выбрались в коридор. Повсюду в разных позах валялись мертвецы с оскаленными клыками. «Мертвые», увы, только до захода солнца.

Тут Вилли остановился. Странно улыбнулся.

Вдруг с остервенением рванул за ноги ближайшего мертвеца и – «Помогай, что ли!» – поволочил в залу с разбитыми окнами.

То же было проделано со вторым… пятым… десятым вампирами.

Солнце щедро заливало залу своими лучами. И куча мертвецов, наваленных друг на друга, быстро превратилась в груду праха.

Когда истлел последний, оба вздохнули с облегчением.

– Наверняка еще в подвалах есть, в подземельях, в сараях… – Бартоломеус высунулся в окно. – Но с ними мы можем разобраться позже. А теперь…

Вперед, вперед, на поиски птицы, сидящей в темнице! Ничто им больше не помеха! Еще немного – и они высвободят достойного графа из камеры, из замка, из плена…

– А КЛЮЧИ?!

Пришлось перерыть всю груду праха из пыли, черепов и медных пряжек. Связка ключей была выужена из кучи песка, называвшегося ранее Кровавым Клыком.

Кляц! – кляцнули напоследок зубы верного слуги, пытаясь удержать хотя бы уж ключи. Но при этом неудачно стукнулись друг о друга – и рассыпались мелким песочком.

Вздохнув, Бартоломеус отряхнул ключи от праха. Не повезло парню, что стал вампиром. Тоже, верно, был раньше христианином.

Крайнюю башенку на востоке замка найти было нетрудно. Правда, чтобы достигнуть ее, нужно было пройти немало зал и галерей, спуститься и снова подняться не по одной лестнице.

Несмотря на слабость, вызванную потерей крови, Бартоломеус летел как на крыльях.

Конец! Всему! Еще немного – и граф, его господин, отец Эвелины, снова станет человеком!

– И-и-хо-хо-хо-хо!.. – раздалось знакомое из конюшни со двора.

Гнедой дурачится. Бартоломеус улыбнулся.

Глядя на друга, расплывался невольно в улыбке и Вилли Швайн. Где, черт бы ее побрал, эта пресловутая темница с птицей?

Отпиралась дверь… вторая… третья… Все, что угодно, находилось внутри – но ничего, хоть сколько-нибудь похожего на птицу.

Разве что чудо в перьях, висевшее кверху ногами на потолке.

Или «птичий глаз» – бабочка с симметричными кругами на крыльях.

Или аккуратно засушенная летучая мышь в рамке с цветочками – может, мама, может, тетя Упыря.

Четвертая… Пятая… Два скелета в рыцарских доспехах одиннадцатого столетия. Играют в шахматы. Не будем им мешать.

Шестая… Седьмая…

Вот два гроба, в них – два монаха. Те самые, не правда ли? Про которых – гобелен. Под саванами – тайна. В кого превращаются монахи, умершие от укуса вампира? Мы знаем. Бедняги. Но хотя бы оба были отомщены. Вот, вот, на стене! Два портрета в траурной рамке: один с благородным профилем и желтыми клыками, другой внешне – вылитый дядя Кровавого Клыка. Подпись под портретами: «Приняли мученическую смерть».

Восьмая… Девятая…

Да где же он – достойный вельможа, смелый рыцарь граф Эдельмут?

Вот тут-то и раздался откуда-то сверху пронзительный, полный душевной тоски… нет, не крик. Клекот.

– Слышишь?.. – остановились оба искателя. – Слышишь?.. Не крик! Клекот!

Не крик, а клекот! – взлетали по ступенькам ноги в узких штанах и кожаных сапожках.

Не крик, а клекот! – стучали в ножнах мечи, а в груди – сердца.

Клекот! Полный душевной тоски!

– Тут… тут он… – тыча ключом в замок, волновался Вилли.

Ключ не подходил.

Второй, третий…

– Сейчас, сейчас! – Наконец замок щелкнул и открылся. – Здесь он…

Да, он был здесь.

Он был здесь. В узкой полутемной каморке на полу стояла большая клетка.

Правда, перед клеткой разлегся вповалку лохматый мертвец – охранник, что ли? Но его отодвинули, чтоб не мешал, в сторонку.

Смотри-ка ты, вот он!

Белая в перьях голова, гордый профиль с загнутым клювом, смелый взгляд, предостерегающий взмах крыльев.

Не сводя взгляда с птицы, Бартоломеус застыл на месте. Так же замерев, благородная птица смотрела на Бартоломеуса.

Текли мгновения…

Орел смотрел строго.

Текли мгновения…

Наконец Вилли толкнул в бок:

– Что дальше-то?

Все так же не отводя завороженного взгляда от птицы, Бартоломеус полез под куртку Вытащил коробку с конфетами. Порылся, выбрал синюю. Склонившись в глубоком поклоне перед птицей…

Тьфу! Клетка закрыта.

– Вилли, – рассерженно бросил он взгляд на товарища.

– Сейчас, сейчас… – Спохватившись, Вилли завозился с ключами.

Торжественное мгновение тянулось.

Склонив голову набок, орел заинтересованно глядел на гремящую связку.

– Не-е, такие сюда не подойдут. Но, может, у вампирчика позаимствуем…

Присев на корточки перед мертвецом, Вилли долго обшаривал его. К огромному его изумлению, ключей у того не оказалось.

– Черт! – удивленно выругался Швайн.

– Не призывай черта, – предупредил Бартоломеус. – В таком замке хвостатый может легко появиться.

Вдвоем обыскали всю комнату, еще раз хорошенько встряхнули мертвеца: ничего – только дробно щелкнули клыки да просыпалась пыль.

А ну его, ключ! Совсем потеряв терпение, Бартоломеус отступил на шаг и вытащил меч.

Банцц!.. Банцц!.. Банцц!.. Нескольких сильных ударов хватило, чтобы замок, звеня, отлетел в сторону.

– Прошу, ваше сиятельство! – Склонившись в поклоне, Бартоломеус отворил дверцу.

Орел с достоинством перешагнул порог узилища.

– Конфету! – протянул Бартоломеус руку.

– Момент.

Вилли вытащил из-за пазухи маленький узелок зеленого сукна. Развязал, порылся… вытащил. Ага!

С конфетой хлопот не было. Будто зная, что его ждет, орел без церемоний подобрал клювом с ладони Бартоломеуса сладкий сахарный шарик. Дернул шеей, чтоб проглотить. Встрепенулся всем телом – аж перья полетели… Пропал.

То есть пропал орел. А на его месте оказался человек: борода всклокочена, горящий взгляд из-под густых бровей так и жжет, так и пронизывает насквозь – королевский облик!

«Все хорошо, что хорошо кончается», – поется в старинной песенке.

– Ну, наконец-то! – сорвав шапку, грохнулся на одно колено Вилли Швайн. – Все, слава Богу, прошло великолепно! Ваше сиятельство не поверит – нас тут чуть не съели!

Закрыв лицо руками, Вилли выразительно потряс шевелюрой:

– Ох, боже мой, как я еще не поседел после всего этого! Но теперь конец всем приключениям, да здравствует…

Он еще чего-то хотел сказать, Вилли Швайн, но смолк. Ибо тишина, воцарившаяся в камере уже довольно давно, поразила бы всякого. Человек-орел все еще сидел на месте, не сводя настороженного взгляда со спасителей. А Бартоломеус, бледный, тянул Вилли за рукав.

– Вилли…

– Да? Что такое? Что-то не так?

Голос у Бартоломеуса был хрипл. А лицо было… Попросту сказать, на нем не было лица.

– Вилли, клянусь тебе чем хочешь… чем хочешь… Но только этот… возле клетки… не мой господин!

* * *

– Ты уверен? – Вопрос Вилли прозвучал глупо.

– Уверен ли я? – вспыхнул Бартоломеус – горячо, но все же шепотом. – Я, который знал графа с юности? Который был его оруженосцем на войне, делил с ним радости и беды? Это я – да не узнаю графа?

– Но прошли годы, он мог постареть, измениться… – почесал затылок Швайн.

– Однако не до такой же степени! Чтобы нос из орлиного вдруг стал приплюснутым, волосы из черных сделались рыжими, а глаза из карих – голубыми!

Что оставалось делать Вилли? Только присвистнуть.

– Фью-ить! – присвистнул он. – Кто же это, если не граф?

Оба одновременно обернулись к человеку-птице.

– А вот это мы сейчас и выясним.

Ах, как грозно сдвинулись брови управляющего замком Нахолме! В какую зловещую линию сложились губы камергера! Как оглушительно бряцнули мечи в ножнах!

Увидав надвигающихся на него вооруженных людей, незнакомец вскочил – и попятился, попятился, попятился, закрываясь руками… Пока – тумм!.. – не стукнулся затылком о стену. Если б и были у кого сомнения в отношении личности спасенного, то теперь они рассеялись бы окончательно: движения незнакомца ничуть не напоминали графскую стать, а скорее – повадки крестьянина из деревни Пеньки.

– Я – крестьянин из деревни Пеньки… – кланяясь, лепетал спасенный. – Благослови вас Бог, добрые господа… Черт на мою голову свалился… Рыбачил я спокойно на реке… вдруг – богатый барин… «эй, малый, переправь меня на ту сторону»… как не переправить – переправил. Он сошел на берег, протянул конфетку… «съешь, вкусная»… Сам черт то был, знаю теперь…

Тут бедняга надолго замолчал: рот распахнулся, глаза выпучились – да не просто так, а на Бартоломеуса глядя. Лицо из белого стало синим, из синего – зеленым, а из зеленого – стало медленно сереть… Хотел чего-то сказать – не смог. Только губами зашлепал беззвучно. И все так же глядя на Бартоломеуса, вдруг замахал руками – закрестился.

Не сразу, но догадались, в чем дело.

– Ах, вот оно что! – улыбнулся Бартоломеус. И поспешно снял голову: – Это вовсе не моя голова, а графа Шла…

Глухой стук об пол. Бедняга не выдержал потрясения.

– Что за день такой! – чертыхался Вилли Швайн. – А все потому, что не проследил – с левой ноги встал…

– Одно скажи хотя бы! – кричал в ухо полуобморочному Вилли. – Давно ты тут – орлом? Других больше нет?

– Хххрр…. – в беспамятстве хрипел несчастный. – Хххрр…

Он явно испускал дух.

– Скорее, – обеспокоился Бартоломеус, – скорее его на свежий воздух!

На свежем воздухе бедняге полегчало. На щеках появился румянец. Он даже заулыбался, ища глазами, куда же делся нечистый. И неудивительно: пока спускались во двор, Бартоломеус успел нахлобучить на плечи другую голову.

– Чего спрашивали? А… Один я тут орел. Третьего дня меня заколдовали.

Третьего дня?!

– Третьего дня?! Но как же…

Вилли с Бартоломеусом переглянулись.

– Не нравится мне это, – сказал один. – Похоже на проделки черта.

– Не иначе, без хвостатого не обошлось, – выразил уверенность второй.

– Без хвостатого или без…

Они переглянулись. Мысль, пришедшая в головы обоим, была об одном и том же.

И словно в подтверждение со стороны конюшни раздалось душераздирающее ржание. Да не такое, как прежде – «и-хо-хо» – а с подвываниями и стонами.

Или черт защекотал гнедого, или…

– Беда! – защемило сердце у Бартоломеуса.

Пока мчался, стиснув в руке меч, к конюшне, невольно вспомнилось вчерашнее предчувствие: не сядет ведь, не сядет больше на гнедого никогда!

В конюшне было темно. Но даже слепой заметил бы, что гнедому совсем не плохо. Чав, чав… – раздавалось. Гнедой с аппетитом жевал сенцо.

Зато вороной конь Вилли Швайна, хрипя, дрожа и упираясь всеми копытами, жался к стене.

– Ничего не понимаю, – прошептал Бартоломеус.

Оставив Вилли в конюшне, он вышел и обошел ее вокруг. Никого. Только стая ворон на крыше.

Когда же вошел обратно, глаза Вилли напоминали две большие плошки.

– Барти!

– Да?

– Ты меня звал?

– Когда?

– Не валяй дурака! Ты сказал сейчас «Доброе утро, Вилли Швайн»?

– О чем ты, Вилли? – озабоченно вгляделся в лицо товарища Бартоломеус.

Вилли побелел.

– Значит, не говорил!

– Нет, конечно. Да что приключилось с тобой?

– Приключилось… – Вилли выхватил меч и зашарил по углам. – Ага!.. Ага!..

Летело сено во все стороны, стучал меч о голые стены.

Но абсолютно ясно было, что углы пусты.

– «Доброе утро, Вилли Швайн»… Кто-то сказал мне это так ясно! Как если б с двух шагов.

– Вилли!.. – Глаза Бартоломеуса расширились. – Вилли, неужели и ты тоже? – Он протянут руку и осторожно коснулся плеча друга. – Нет, но может ли это быть?..

Вилли вздохнул. А Бартоломеус продолжал оживленно:

– Должен тебе сказать, один мой знакомый святой юродивый все время слышит голоса. Причем всякий раз голос черта призывает его продать душу. Но мой знакомый тверд и в ответ только показывает кукиш. Для черта это большое огорчение. А поелику хвостатый постоянно донимает беднягу, то тот, если посмотреть, сидит на паперти с вечно сжатыми в кукише пальцами. Святой человек!

– Барти, неужели ты думаешь… – недоверчиво улыбнулся Вилли.

– Несомненно! – горячо затряс головой Бартоломеус. – Несомненно! Голоса слышат только блаженные!

– А ведь я действительно слышал! – ободрился Вилли. Щеки его порозовели и он смущенно улыбнулся. – А было сказано это так…

– Доброе утро, Вилли Швайн!

Однако произнес это не Вилли. И даже не Бартоломеус. А прозвенело это как бы из воздуха, прямо над их головами.

Мурашки поползли по спине у обоих. Несколько мгновений оба стояли, дико озираясь по сторонам. Далее конюшня сотряслась от дикого ржания.

– И-и-хо-хо-хо-хо!.. – задрав морду к потолку, заливался гнедой. – И-и-хо-хо-хо-хо!..

Конь явно сошел с ума.

– И-и-хо-хо-хо-хо! И-и-хо-хо-хо-хо! – Выражая какие-то свои лошадиные чувства, он не переставая громко ржал, топал ногами и в самозабвенном экстазе мотал головой.

– И-и-хо-хо-хо-хо! И-и-хо-хо-хо-хо! И-и-хо-хо-хо-хо!..

Ей-ей, вспоминал смешной лошадиный анекдот.

Как начался, так и кончился приступ веселья неожиданно. Замолкнув, конь устало вздохнул, повернул морду к людям и прошлепал губами:

– Раз-два-три-четыре-пять – иду прятаться опять. И-и-хо-хо-хо-хо!.. Умора с вами, право. Но стоило простоять в конюшне целую ночь, только чтобы увидеть ваши рожи. Ладно.

С этими словами конь потянулся мордой в темный угол, подобрал что-то губами…

Хрум-хрум.

Не стало больше коня. А получился граф Шлавино.

* * *

– С вами, ребята, не соскучишься, – заметил граф, вытирая слезы. – Ей-ей! Очень признателен вам за компанию. Отличное получилось приключение.

Первым опомнился Бартоломеус.

– Что все это значит, ваше сиятельство? – сдвинул он брови. – Где мой конь?

– Твой конь, Бартоломеус, остался в трактире «Счастливого пути». А я два дня катал тебя на своей спине. Ух, любезность тебе оказал! За эту любезность ты мне дорого заплатишь. Но забавно-то как было! «Господи, сохрани нас от оборотней и нелюдей!.» «Пошли нам ангела!.» Черт возьми!

Скрючившись в три погибели, граф затрясся в приступе хохота.

– А как ловко вы расправились с вампирами! Ой-ой-ой-ой!.. Тоже ведь видел. Летучей мышью обернувшись. Вот зрелище-то было! Уверен был, вас съедят! Нет, не съели, – покачал головой удивленно. Уважительно поглядел. – Большая, большая благодарность вам за представление!

Он снова покатился со смеху.

Оба друга молча стояли, не зная, что и делать.

– Да, а самое главное! – вспомнил меж тем граф, восторженно приподняв брови. – Торжественное освобождение достойного графа Эдельмута!

При последних словах голос его перешел на тоненький визг. И слабея от смеха, он согнулся пополам. Только вздрагивал, выдавливая из себя болезненное:

– Ах!.. Ах!.. Ах!..

– Ну, вот что, – все более и более мрачнея, произнес Бартоломеус. – Мой господин вне всяких сомнений достойный рыцарь. И говорить о нем в неуважительном тоне я не позволю никому. Тем более проходимцу-колдуну.

– Да? – поднял на него пунцовое от смеха лицо Шлавино. – Да? А что ты скажешь, когда тебя прикуют цепями к стене?

– Кто? Это ты-то? – краем рта усмехнулся Бартоломеус.

В тот же миг снаружи послышался шум.

Шум и лязг оружия.

Вилли с Бартоломеусом резко обернулись.

* * *

Не медля более, оба выбежали из конюшни.

Ну и ну. Спаси, Пресвятая Дева. С дюжину графских слуг, вооруженных кто чем – кто топориком, кто копьем, кто просто боевой косой – поджидали у выхода. Половина из них была знакома Бартоломеусу по замку Наводе.

«Пусть убьют», – мелькнула мысль. – Пусть лучше убьют, чем…»

Дико вскрикнув, он бросился в направлении к воротам. Вилли – следом. Ибо ворота были открыты – оба хорошо помнили!

Люди графа опомнились не сразу. Без графских указаний они продолжали толпиться кучкой у конюшни, так что Вилли и Бартоломеусу удалось без препятствий добежать до распахнутых внутренних ворот.

– Взять их! Остолопы! – прозвенел издалека голос Шлавино. Надо отметить, уже не такой веселый, как прежде.

Просвистела стрела.

Вторая.

Третья.

Послышались топот ног и крики догоняющих.

Еще немного. Они миновали несколько хозяйственных построек, пробежали привратницкую… Внутренние ворота были открыты – это подбодрило.

Миновав распахнутые ворота, они ворвались в небольшой туннель, проходивший внутри крепостной стены.

Покинуть замок! Только бы наружные ворота были открыты!

Звенели шпоры, сотрясались эхом стены каменного туннеля от топота ног. Там, в конце туннеля, оставались лишь наружные ворота!

…Ворота были заперты.

Оба разом похолодели. Решетка – железная, толстая – преграждала им путь.

Прислонившись к решетке спинами, оба переглянулись.

– Вилли… Я перед тобой… тысячу раз…

– Тысячу и один, – поправил Вилли, совсем не к месту улыбнувшись.

– Ну да… – кивнул Бартоломеус, попрочнее упершись в решетку спиной. – Во всяком случае, со спины на нас никто не нападет.

Он вытащил из ножен меч.

В конце узкого туннеля показались люди графа – с топориками и косами в руках.

– Я беру на себя того в кольчуге.

– А я – того с длинным копьем. Я знаю, этот парень силен…

Блестя острыми косами, нестройная толпа вооруженных слуг медленно приближалась.

– Я, пожалуй, возьму на себя тех четверых, что слева.

– Я – тех пятерых, что справа.

Звенели, стуча друг о друга, боевые косы. Те четверо, что слева – ведь это, пожалуй, те самые вороны, что сидели давеча на крыше конюшни. Сердце стучало ровно – «тук, тук…», дыхание было спокойно. Только костяшки пальцев побелели, сжимая меч.

– И вообще, Вилли, я хотел тебе сказать… знаешь…

– Знаю.

Подняв бровь, Бартоломеус бросил удивленный взгляд на товарища.

Нестройный крик раздался со стороны нападавших. Ощетинившись острыми секирами, они вдруг разом бросились вперед.

«Прощай, жизнь! Успеть бы зарубить хоть кого-нибудь..» – промелькнуло в голове у Бартоломеуса. Во всяком случае, он честно искал своего господина, и не его вина, что все так обернулось. Он прикусил губу и встал в позицию, вытянув руку с мечом…

– Стойте! – раздался издалека слабый возглас.

Слуги замедлили бег.

– Стойте! – Задыхаясь и расталкивая толпу, Шлавино протиснулся вперед.

Приблизившись, озабоченно оглядел обоих.

– Живы еще?

– Живыми мы не сдадимся, – коротко объяснил Бартоломеус. И сжал губы.

– Погоди, Безголовый, – Шлавино замахал руками. – Ты мне испортишь все приключение. В мои планы не входит тебя так быстро убивать. Давайте-ка по-хорошему – сдавайтесь живыми.

– Никогда! – ответили оба товарища, выставив мечи.

– Эк несговорчивые! А если я смогу вас убедить?

Бартоломеус недоверчиво прищурился. Вилли выпятил губу.

А граф обернулся:

– Рабэ!

Из толпы слуг выступил один. Зная, видно, чего от него хотят, без вопросов зажал топорик под мышкой, запустил руки в суму, висевшую на боку, порылся… Вытащил что-то.

Поднял высоко над головой.

Заблестели на солнце, засверкали стеклянным боком две колбы. В одной – маленький кабанчик, в другой – достойный рыцарь граф Эдельмут.

Бартоломеус дернулся вперед. Еще пятеро окружили слугу с колбами.

– Что я хотел сказать, Безголовый: одно движение, или там какое-то сопротивление – и обе склянки полетят на землю. Стекло хрупкое – они разобьются вдребезги, едва коснутся земли. А ведь ты знаешь: когда гомункулюс разбивается, человек умирает. Подумай.

Наступило молчание.

– Вилли! – повернулся граф к бывшему камергеру. – Вилли, узнаешь ли себя в этой колбе?

Вилли закусил губу и опустил голову.

– Хватит! – крикнул Бартоломеус. – Чего вы хотите?

– Я обещаю отдать Вилли гомункулюса и отпустить его с этой склянкой на все четыре стороны. За это… за это ты сдаешься мне в руки, Безголовый. – Граф склонил голову набок. – Ты нужен мне. Живым.

Наступило тяжелое молчание. Солнце зашло за облако и вышло опять. Заиграло, забегало по склянкам с двумя душами.

Вытянув перед собой меч, Вилли исподлобья глядел на маленького кабанчика в одной из них.

Сердце сжалось у Бартоломеуса. «Вилли, я виноват перед тобой тысячу раз!»

Вздохнув, он взглянул на графа.

– Зачем я понадобился вам живой?

– Секрет. – Граф загадочно поиграл бровями.

– Отдайте Вилли колбу и откройте ему ворота.

Граф сделал знак.

Подошедший слуга протянул Швайну колбу. Двое других принялись копошиться с замком.

Ворота заскрипели и медленно отворились.

«Прощай, Вилли», – посмотрел на него Бартоломеус.

Зажав в широких ладонях сосуд с гомункулюсом, камергер молча вышел.

Он прошел по скрипучему мосту.

Он сбежал по пригорку.

Он углубился в рощицу, начинавшуюся редкими деревцами по низу холма. И вдруг остановился и обернулся.

Люди графа все еще стояли в воротах, не спуская с него глаз.

Держа в одной руке колбу, другую Вилли сунул за пазуху. И вытащил на белый свет… не поймешь что: платок ли, узелок ли зеленого сукна…

Помусолил зачем-то. Затем поднес руку ко рту…

«Белая – лисенку, розовая – поросенку…»

Он простоял так еще миг, не отрывая глаз от ворот замка.

Потом Вилли не стало.

Пустая колба полетела наземь. А огромный кабан с щетинистым загривком, фыркнув, взрыл копытами землю. Сорвался с места. И исчез в густой чаще.

– …Ай да Вилли!

– Ай да Швайн!

– Ну, Безголовый, бросай меч!

Потрясенно глядя вслед пропавшему товарищу, Бартоломеус медлил.

– Поклянитесь, что не будете преследовать его, что…

Граф хохотнул.

– Больно нужно. Да клянусь тебе, клянусь! Ну?

Меч Бартоломеуса со звоном упал на каменные плиты.

* * *

Гремели цепи, опутывая руки и ноги пленного. Бартоломеуса отвели в комнату, где недавно томился орел. Тот, кстати, сидел тут опять – вздыхая и смущенно разглядывая когти на лапах.

«Мертвец», валявшийся в углу, должен был охранять пленника и приносить еду. Голову свою Шлавино забрал, а на плечи Безголовому водрузил его прежнюю, найденную у пленника в заплечной сумке.

– Ну? Что еще забыли? – оглянулся граф.

– Рассказать мне, как вы нашли нас, – подсказала новая голова Бартоломеуса.

– А-а, так это было просто. Мне сказали Мари и Йоханнес. Ну, те двойняшки, что вы вернули мельнику. «Большие дяди поехали в замок Гайста фон Дункель – забрать орла». – Вспомнив сцену, граф умиленно хихикнул.

– Ах, вот оно что!

– Да, и вот я скачу сюда. По дороге превращаю первого попавшегося мужика в орла, отправляю в замок – примите подарок от графа Шлавино. Ну, а потом ищу вас. Нахожу в трактире «Счастливого пути». Тут же глотаю нужную конфетку… И-и-хо-хо-хо-хо!.. – прокатилось меж каменных стен с гобеленами звонкое ржание графа.

– Чудесное приключение, – улыбнулся Бартоломеус краем рта. – Одного я не пойму: куда подевался орел, которого вы подарили Упырю много лет назад? Ведь был же такой?

– Был, – добродушно согласился граф.

– Где же он теперь?

– Хе… Упырь решил его продать. Не так давно, – граф почесал в затылке. – Охотиться лодырь не охотился, а мясо, паршивец, жрал.

– Кому? – встрепенулся Бартоломеус.

– Что «кому»?

– Кому он продал орла?

Несколько мгновений граф в раздумье смотрел на пленника. Потом рассмеялся.

– Все еще мечтаешь найти своего господина? Забудь, Безголовый. Цепи у тебя крепкие. – Он потрогал массивное железо на руках у Бартоломеуса. – Можно сказать, ты уже одной ногой в могиле. Правда, ты нужен мне пока живым… Но это только пока. Да, и вот что! Я же еду в город. В Альтбург. Вы ведь там оставили девчонку? Ну, ту, что мнит себя графиней?

Граф сделал паузу, чтобы заглянуть в лицо Бартоломеусу. Затем произнес вкрадчиво:

– Собственно, ты мне и нужен-то был только, чтобы поймать на тебя, как на живца, девчонку Скажи мне, где ее оставил – и отпущу тебя на все четыре стороны. Честное слово Шлавино!

Наступила недолгая тишина.

– Отпущу немедленно, как только ее поймаю, – заверил его колдовское сиятельство.

Бартоломеус поднял голову, посмотрел в глаза графу. По лицу его медленно расползлась улыбка – полная презрения и насмешки. Ни слова больше.

– Ага, – кивнул Шлавино. – Ага.

Он подхватил колбу с гомункулюсом, направился к двери.

– Что ж, буду ловить на тебя девчонку. Как на живца. Ух, не поздоровится тебе, Бартоломеус!..

Но на полпути остановился.

– Впрочем! Поскольку ты отсюда все равно не убежишь… И поскольку жизненный путь твой в скором времени подойдет к концу… Так и быть, скажу тебе, Безголовый, где вы должны были искать вашего графа Эдельмута. Скажу для того, чтоб ты локти кусал: знаешь, а не достанешь!

Ресницы Бартоломеуса дрогнули, он весь подался вперед. Ну же!

Граф же, наклонясь к самому уху Безголового, что-то тихо зашептал.

Он шептал, улыбаясь. Наматывая на палец упавшую на лоб прядь волос.

Прикрыв глаза от наслаждения, смаковал подробности.

Хихикал и ухмылялся.

Глаза же Бартоломеуса все больше и больше расширялись.

– Быть не может! – прошептал он наконец в изумлении. – Но как все просто!

Довольно рассмеявшись, граф распрямился, сунул за пазуху колбу с гомункулюсом и вышел из комнаты вон.