Текст книги "Тайна графа Эдельмута"

Автор книги: Анжелина Мелкумова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 21 страниц)

Вздохнув, Эвелина взглянула на четыре злосчастных бокала. Сложила ладони. Закрыла глаза… Губы еле слышно зашептали:

– Пресвятая Дева! Помоги мне и наставь на путь истинный..

З-з-з-з-з! – зудила муха на полу.

Молитва придала девочке новых сил. Во всяком случае, она легко подняла тяжелую бутыль. Багряно-красное вино заструилось в бокалы: первый… второй… третий… четвертый…

Ожидая своего часа, на столе возле вазочки с разноцветными сахарными шариками лежали три ядовитых.

Решительно протянув руку, Эвелина бросила —

Ппык! Шшш…

Ппык! Шшш…

Ппык! Шшш… – один за другим в вино.

З-з-з-з-з! – отчаянно дрыгала муха ногами на полу.

– Пресвятая Дева! – подняла Эвелина глаза к потолку. – Сделай так, чтобы граф Шлавино не выбрал этот вот бокальчик – что второй справа!

В наступившей тишине муха довольно потирала лапками.

* * *

Девочку подняли с полу: от волнения она была в полуобмороке. Чтобы уберечь детскую душу от предстоящего тяжелого зрелища, по настоянию графа Эдельмута ее вынесли из подземелья вон. (О, как он был прав!)

Затем оба графа уселись за стол.

– Итак, перед нами четыре бокала, в три из которых – мы не видели, в какие – невинный агнец божий бросил по шарику с ядом. Выпьем по бокалу – и да разрешит судьба наш маленький спор! Готовы ли вы, граф, начать поединок?

– К вашим услугам, милостивый государь, – поклонился Бартоломеус.

– Тогда начнем.

– Последний вопрос, граф. – Голос Бартоломеуса был хрипл от невольного волнения. – Почему вы согласны так рисковать?

– Хочу справедливости! – развел руками Шлавино. – Только поэтому. – И взглянул на слугу, стоявшего за спиной у его противника: – Что ж, Мухер, ты будешь нам свидетелем.

Мухер кисло сморщился, держась за плечо: похоже, он успел где-то в дверях зашибить себе руку. Но все же подобающим образом ответил на обращение хозяина: кланяясь, почтительно мигнул два раза правым глазом.

– Ну, была не была! – Решительно схватив со стола второй справа бокал, Шлавино опрокинул его содержимое себе в глотку.

Бартоломеус взял соседний. Посмотрел на отсвет. Вино как вино. И медленно – глоток за глотком – выпил.

После чего оба уставились друг на друга…

Время текло. Как густой кисель. Как капля по ровной поверхности клинка. Как вода в чистом озере…

Оба «графа» глядели друг на друга с большим интересом. Вглядываясь в черты лица другого, выискивали малейшие признаки предсмертных изменений… Тишина стояла такая, что громкий стук сердец вызывал эхо в каменных стенах. А от взволнованного дыхания взметалось пламя факелов…

– Э-э… собственно, через какое время начинает действовать яд? – спросил Бартоломеус, отирая пот со лба.

– Вопрос интересный. Вообще, это новый сорт, и я его еще не успел испытать на людях, вы… мы с вами – первые. Яд обладает замедленным действием. Что имеет свое преимущество: угостив обреченного, успеваешь смыться.

– А… каким образом… выражается?..

– О, вы сразу заметите: кровь приливает к голове, дыхание перехватывает, глаза вылезают из орбит… Жуткое зрелище. – Шлавино поморщился. Затем азартно зашевелил бровями: – Меня интересует продолжительность действия яда. Для этого я, как видите, поставил вон там, на столике, песочные часы. Предполагаю, что продлится все не более четверти часа. В будущем, возможно, мне удастся создать еще более совершенный яд, время действия которого удлинится до часу – а то и до целого дня! Да-да! Вот погодите: весной, когда созреет вязомордник однодневный, я приготовлю некий новый порошок…

– Послушайте, граф! – прервал Бартоломеус, бледнея. – Вы говорите так, будто уверены, что выпили вино без яда!

– Ах, что вы, нет. Просто болтовня. Вот уж и прошли четверть часа. Взгляните, граф, на песочные ча…

Шлавино не договорил. Внезапно Бартоломеус покраснел, глаза его расширились. Схватившись за горло, он так резко рванулся с места, что стул под ним с грохотом опрокинулся на пол. В ужасе вытаращив глаза, он смотрел на Шлавино…

Глава 4
Про ужас на восьми ногах и мудреную, но полезную книгу

А зрелище было действительно не приведи Господь.

Шлавино как таковой исчез. На его месте сидело странное существо: ростом с теленка и с собачьей головой; ноги однако ж – согнутые пополам, в количестве восьми штук – точь-в-точь напоминали мохнатые паучьи; самым же удивительным был длинный – предлинный нос – как у африканского животного «олифанта».

Какое-то время, упираясь в стул восемью тонкими лапами и озадаченно ощупывая себя длинным носом, существо сидело неподвижно.

И лишь после того как Бартоломеус, отпрыгнув назад, выхватил из ножен меч, а Мухер, дико закричав, полез на полку и оттуда на него посыпались склянки с различного цвета содержимым… Вот тогда-то существо как будто сорвалось с цепи. Оно зарычало, как собака, затрубило, как африканское животное «олифант» – и вдруг, спрыгнув со стула, быстро-быстро засеменило тонкими ногами по каменному полу лаборатории.

Тяп, тяп, тяп, тяп… – отвратительно шлепали мохнатые ноги «паука».

Тяп, тяп, тяп, тяп… – Наводя ужас на присутствующих, он панически бросался то в одну сторону, то в другую…

Существо суетилось будто не просто так – будто что-то искало, но никак не могло вспомнить, что.

Цепляясь лапами за стену, выложенную булыжниками, оно полезло наверх – как настоящий паук. Вверх, вверх – прямо к тому месту, где сидел Мухер.

– Уи-и-и-и-и-и! – тоненько завизжал Мухер, встретившись глазами с «пауком». Оттолкнулся от полки, на которой сидел… (вниз полетел горшок, раскололся на куски, из него высыпались сушеные жабьи лапки). И, с диким визгом перелетев комнату, шлепнулся в холодную жаровню.

А «паук», добравшись до полки, посмотрел вниз. Увидел что-то – что, возможно, и искал. И растопырив мохнатые лапы, шлепнулся вниз на стол.

Четыре злосчастных бокала все еще стояли на столе. Тут же – бутыль с вином, тут же вазочка с конфетами. Опрокинув бутыль с вином – буль-буль-буль!.. потекло на пол – своим длинным носом чудовище дотянулось до вазочки с конфетами…

Конфеты, – понял вдруг Бартоломеус, – вот что ему нужно! Чудовище хотело расколдоваться!

А вазочка из чудесного венецианского стекла поехала, поехала по столу, перевалилась через край и…

Банццц! – разбилась. Осколки полетели во все стороны. Разноцветные шарики с шорохом покатились по полу.

«Паук» прыгнул следом.

Далее в течение некоторого времени происходило странное.

Забыв о присутствующих, один из которых покачивал в двух шагах длинным мечом, а другой, забившись в жаровню, тоненько скулил, «паук» полностью сосредоточился на разбросанных по полу конфетах. Он беспорядочно подбирал длинным носом с полу конфету за конфетой и совал себе в рог. Поднимал конфету – и совал в рот… Поднимал конфету… конфету за конфетой… конфету за конфетой…

Что он делает?!.

И тут до Бартоломеуса дошло: чудовище не различало цветов! Он ясно вспомнил свой недолгий, но незабываемый отрезок жизни, проведенный соколом: весь мир для птицы стал на время черно-белым…

Так вот оно что! Не различая цвета конфет, чудовище глотало одну за другой, одну за другой…

Волосы зашевелились на голове у Бартоломеуса от мысли о том, что сейчас произойдет…

Но это уже случилось.

Сначала длинный нос чудовища-Шлавино оброс шелковистым белым пухом. Потом между глазами вырос большой крепкий рог. Затем появились два крыла – одно перепончатое, как у летучей мыши, другое поэтичное, как у лебедя. Туловище обросло ежовыми иглами. Промежду ушей выросли разляпистые лосиные рога. И весь он приобрел золотисто-черную раскраску тигра.

Кровь у Бартоломеуса застыла в жилах. Скорчившись в жаровне, притих Мухер. Оба не отрываясь глядели на чудовище.

А чудовище, шаря по полу своим пушистым длинным носом, искало оставшиеся несъеденными конфеты.

Вот оно стукнулось рогами о стул. Недоуменно покачало головой…

После чего озабоченно полезло на стол. Оттуда, шурша тонкими лапами – на пустую клетку…

Над клеткой висело маленькое зеркальце.

Встав на четыре задние лапы, чудовище передними четырьмя оперлось о стену, вытянуло тяжелую голову с рогами… – и ткнулось в зеркало.

Короткий миг стояла тишина.

Затем лабораторию огласил душераздирающий вопль. Трудно сказать, какому животному в большей степени он принадлежал. Тут был и отчаянный вой потерявшей хозяина собаки, и полный душевной тоски крик умирающего лебедя, и пронзительный писк заблудившейся летучей мыши, и грозный крик африканского животного «олифанта»…

Бартоломеус сжал меч. Мухер закрыл голову руками. Оба ожидали чего угодно. Страшной смерти в муках. Явления Сатаны из недр ада…

Ничего этого не произошло. Все так же отчаянно воя и на ходу пытаясь «сдернуть» с головы рога, чудовище-Шлавино сигануло с клетки, кинулось к лестнице и – тяп, тяп, тяп, тяп, тяп… – зашлепало мохнатыми паучьими лапами наверх, к выходу.

Какое-то время в лаборатории стояла тишина. Даже Мухер затих, прислушиваясь. Потом сверху раздался пронзительный вопль: А-а-а-а-а-а!..

Кровь бросилась в лицо Бартоломеусу: он узнал голос Эвелины. Вытянув вперед меч, он ринулся по лестнице наверх.

* * *

Во дворе никого не было. То есть, конечно, наоборот – было полно народу: вопя, прижимаясь друг к другу и плача в истерике, слуги дружною толпой собрались неподалеку от дверей лаборатории. Но не было чудовища.

– Эвелина? – крикнул, оглядываясь, Бартоломеус.

– Отец, вы живы!

Две маленькие руки обхватили его: Эвелина плакала навзрыд.

– Я не знаю… я не знаю, как так получилось! – заливалась девочка слезами. – Оно… оно такое страшное! И я… я одна во всем виновата!

– Где оно? – склонился к ней Бартоломеус. – Куда оно скрылось?

Девочка растерянно покачала головой.

– Я не помню… Оно так жалобно ревело!

Держа наготове меч, Бартоломеус обежал весь двор.

– Ищите! – крикнул он слугам. – Чего стоите? Возьмите что-нибудь себе в оружие – он опасен!

Большая часть слуг тотчас куда-то подевалась. Оставшиеся четверо-пятеро вооружились вилами, косами, топорами – и помогли Бартоломеусу обыскать внутренний, а затем, закрыв внутренние ворота, – и наружный двор.

Они осмотрели кухню, они осмотрели погреб, они осмотрели каждую комнату в доме – тщательно запирая после этого дверь, как распорядился Бартоломеус. Они заходили в жилища слуг и каждую хозяйственную постройку.

Догадались спустить собак. Собаки бегали, вынюхивали, лаяли, но никого так и не нашли.

И только спустя около получаса со стороны одной из угловых башен раздался ужасающий вопль.

Все бросились туда.

Стражник, сидевший в башне, был бледен, как привидение. Бедняга не мог даже стоять. Повиснув на руках у товарищей, он заплетающимся языком рассказывал, что только что по крепостной стене вскарабкался гигантский паук – полосатой окраски, с головой собаки и чудовищно оскаленной пастью.

Тут стражник захрипел – хрррр… – и почти потерял сознание.

Его привели в чувство, отхлестав по щекам.

– Куда он делся? – вопросил Бартоломеус, легонечко встряхнув беднягу за шиворот.

– Добрался до самого верха стены, – промямлил страдалец, – пробежал по краю… и сиганул в колючие кусты, – махнул он вяло рукой. – По ту сторону.

…День клонился к вечеру. Хмурые слуги, то и дело вздрагивая и оглядываясь, потерянно бродили по двору и замковым покоям.

Сидя на нижней ступеньке входной лестницы, Бартоломеус выковыривал кинжалом булыжник под ногами.

– Одного я не пойму. Как в бокал Шлавино вместо ядовитого шарика попали волшебные конфеты? Да не одна – а самое меньшее три?

Он в упор уставился на Эвелину, сидевшую рядом.

– Я… я… – заикаясь, проговорила девочка, – я не хотела смерти графу Шлавино. И потому бросила вместо ядовитых шариков три волшебные конфеты. Они лежали рядышком, в вазочке…

– Три? Но почему три?

– Ах, просто я хотела, чтобы муха услышала три раза: «Ппык! Шшш… Ппык! Шшш…» Понимаете? Ведь шариков было тоже три. – Эвелина закрыла лицо руками. – Я не думала, не думала, что граф будет выглядеть так страшно!

Бартоломеус осторожно погладил девочку по голове.

– Объясни мне, недоумку: почему ты была так уверена, что Шлавино возьмет именно этот бокал?

– Ах, ну ведь я сказала об этом мухе!

– Мухе?.. – Бартоломеус нахмурился, припоминая что-то.

– Ну да. Я хорошо запомнила эту муху из трактира «У золотой мельницы». Я нечаянно пришибла ей крыло, она лежала на полу и не могла видеть бокальчики. Но зато хорошо слышала, что я ей сказала – О-о! – вдруг привстала она со ступеньки, глядя в сторону.

Со стороны черного входа на кухню внезапно появилась толпа слуг.

Их высыпало не меньше двух дюжин. И все они, исподлобья глядя на Бартоломеуса, прямиком направлялись к нему. Причем в руках у некоторых все еще были топоры и вилы.

Возглавлял их длинногривый Лошан. В руках его покачивалась петля, связанная из уздечки.

– Беги, прячься! – Поспешно вскочив со ступенек крыльца, Бартоломеус подтолкнул Эвелину к двери во внутренние покои.

Затем со звоном выхватил меч.

* * *

Приблизившись, слуги медленно начали окружать крыльцо.

«Ничего, есть возможность запереться в башне», – мелькнуло в голове у Бартоломеуса. Он кинул быстрый взгляд на дверь, за которой только что скрылась Эвелина.

– Ваше сиятельство! – произнес Лошан, выступая вперед.

– Нет, приятель, так просто ты меня не возьмешь!

Меч предупреждающе рассек воздух.

– Но, ваше сиятельство…

– Уведи всех обратно на кухню и дайте мне и ее сиятельству спокойно уйти. Обещаю никого не тронуть!

– Но, ваше сиятельство!..

– Однако если кто хоть пальцем прикоснется ко мне или к девочке…

Меч рассек воздух крест-накрест. Уздечка в руках Лошана распалась на два куска. Слуги попятились.

– Что вы, ваше сиятельство! – взвыл Лошан, внезапно падая на колени. Слезы брызнули из его глаз. – Да разве я позволил бы себе! Да я… да мы готовы служить вам до гроба! – Под напором сильного чувства слезы превратились в бурный поток. Стоя на коленях, длинногривый слуга рыдал и вытирал глаза уздечкой. – Ваше сиятельство и не помнит своего любимого коня?

* * *

Лошан оказался конем. Двое слуг с вилами – бывшими хозяйскими гончими. Еще трое, с топорами, – охотничьими ястребами. А один плюгавенький – хозяйским клопом.

Кухарка была раньше дворовой чушкой. Одна из ее помощниц – овцой, другая – козой. Почти вся замковая прислуга состояла из бывшего дворового зверья. Шлавино правильно рассчитал: обладая кротким нравом, прислуга была на редкость послушна и трудолюбива.

Напротив, воинов для охраны замка Шлавино понаделал из дикого зверья. В сторожевых башнях сидели бывшие ястребы, орлы и кречеты. В привратницкой обитал бывший медведь.

– Бог ты мой! – изумлялся Бартоломеус. – Бог ты мой! – освобождая очередную колбу от гомункулюса.

Разбираться с мудреными книгами колдуна было сложно. Помогло то, что Бартоломеус в юности изучал латинский язык.

Сидя в лаборатории перед огромной книгой, раскрытой на странице «Голубые конфетусы и их влияние на психику бывшей лошади», Бартоломеус долго водил пальцем по строке. Потом поднял воспаленные глаза и пристально воззрился на очередного из длинной череды слуг:

– Хочешь снова стать конем?

– Вашим любимым! – с жаром воскликнул Лошан.

Бартоломеус вздохнул.

– Ну, давай. Только после не жалуйся…

Из мешка с конфетами, найденного на одной из полок, был извлечен покрытый сахаром голубой шарик…

…был извлечен зеленый шарик…

…был извлечен красный…

…был извлечен рыжий…

…фиолетовый…

…синий…

…пурпурный …в полосочку …в клеточку …в цветочек…

Не все захотели вернуться в свою звериную сущность. Однако ж…

День давно подошел к концу. Наступил вечер – красивый, тихий…

И он тоже прошел, уступив ночи. Звезды мерцали долго, до самого утра. Но и они погасли…

Веселое солнышко выкатилось из-за леса… Под утро ошалевший от усталости Бартоломеус попытался подняться на ноги. Но снова упал на стул. Споткнувшись о крота с женой-кротихой и двенадцатью маленькими кротенками. По лестнице в лабораторию спускались еще две лисы… стадо овец… жирный тюлень… и большое семейство тараканов…

Когда вечером следующего дня Бартоломеус выкроил время, чтобы сбегать в башню и по-быстрому отобедать, на стол вместо жаркого из вальдшнепов ему поставили большой аквариум с морским омаром. Тем самым, что так напугал когда-то Эвелину.

– Или уж велите мне его сварить, – объяснила служанка, – или превращайте его поскорее во что-нибудь менее прожорливое. Я замучилась ловить для него мух!

Барон О'Мар оказался худым, но злым шотландцем. Даже не поблагодарив за распревращение, он произнес длинную ругательную речь на малопонятном людям языке, потребовал лучшего коня, и посадив перед собой юную княжну Тараканову, умчался в свою Шотландию.

Самой чудесной для Эвелины оказалась встреча с принцессой Розалией. Ее нелегко оказалось найти. Все еще лелея надежду на счастливый брак, Шлавино держал ее в золотой клетке на самом верху главной башни замка. Первые дни заточения принцесса сопротивлялась как могла: шипела, гоготала, вытянув шею, бросалась на слуг, приносивших еду. Оставшись же наедине с миской, не съедала ни крошки. К большому сожалению Шлавино, ибо каждый кусочек был обильно приправлен соглашательным порошком. Но в последующие дни от голода принцесса сильно ослабла. Вскоре она уже больше не могла двигаться. Сидела, нахохлившись, и ждала конца.

Эвелина принесла принцессу в корзине. Сама отыскала белую конфету, сама скормила ее высочеству.

– Где мои фрейлины? – был первый вопрос благородной дамы.

Фрейлины оказались живы и в здравии. Пригнанные с птичьего двора, они – куц-куцах-тах-тах!.. – одна за другой проглатывали вкусные конфеты – и из белоснежных куриц превращались в белоснежных барышень.

– Благодарю, дитя мое, – прохрипела в слабости Розалия. – Проклятый Шлавино получил по заслугам, проглотив свои конфеты. Одного жаль: что не я их ему скормила.

– Жаль, что не мы! Жаль, что не мы! – потрясали кулаками фрейлины.

Так незаметно прошла неделя. Почти не выходя из подземной лаборатории, Бартоломеус и Эвелина листали колдовские книги, расколдовывали заколдованных, разбивали опустевшие колбы.

Увы, не все гомункулюсы получили свободу. Еще немало оставалось сосудов, где печально плавали мальчики и девочки, мужчины и женщины, кролики, свинки, божьи коровки… А это значило, что где-то по земле бродили звери, бывшие раньше людьми, и люди, бывшие зверями.

– Печально, но что делать? – разводил руками Бартоломеус. – Всех не отыщешь. Единственное, чем мы можем им помочь…

Он отдал приказ замуровать лабораторию.

– Чтобы ничто не потревожило хрупкое существование гомункулюсов – и людям и зверям, ставшим жертвой Шлавино, не грозила бы внезапная смерть.

На тележке привезли груду кирпичей.

Тук, тук, тук! – стучали молотки. Бак!.. Бак!.. – ложились кирпичи друг на друга.

В последний раз войдя в лабораторию, Бартоломеус взглянул на одного из гомункулюсов. Из-за тонкой стенки сосуда на него задумчиво глядел маленький граф Шлавино.

Значит, все еще жив.

Человек, наделенный магическими силами. Лечил людей. Потом стал с ними играть…

Бартоломеус протянул руку. Одно движение – ударить сосудом о стену – и страшного, пугающего всех «колдуна» больше нет…

Но Бартоломеус не считал себя убийцей. Вот если бы встретиться в честном бою…

Он повернулся и вышел.

Тук, тук!.. Бак! Бак!.. – продолжалась работа.

– Хорошо… Отлично! К вечеру все должно быть замуровано.

– Господин граф, – поднял голову один из работников. – Сегодня снова слышали вой чудовища за стеной.

* * *

Дул холодный ветер. С высоты крепостной стены хорошо было смотреть на звезды. Необъятная тень леса уходила далеко за горизонт. Деревушка на берегу, хорошо видная днем, совсем утонула в темноте.

На сторожевой башне горели факелы. По стене двигалась фигура часового. Охрану на стенах усилили.

– Двое спят в башне, двое смотрят в оба, – распорядился Бартоломеус, заглянув в очередную сторожевую башню. – Потом меняетесь.

– А что, если чудовище поползет по стене, ваше сиятельство? – поежился один из охранников.

– Факелом… копьем, – пожал плечом Бартоломеус. – Оно должно бояться огня.

Спустившись со стеньг, он направился в сторону центральной башни, где располагались жилые покои. Завтра, думалось ему, неплохо бы прогуляться по лесу В компании двух вооруженных слуг. Обязательно взять с собой того малого, что не захотел превращаться обратно в волка. Если посчастливится встретить чудовище…

Проходя мимо стены замкового садика, он заметил, что дверь приотворена. Из-за ветвей струился свет.

– Эвелина, ты тут одна! – обеспокоился он.

– Принцесса Розалия только что была тут, – оправдываясь, сказала девочка. – Она ушла, потому что озябла.

– Пойдем-ка и мы в башню.

– О, нет, если можно… Ты посидишь со мной?

Они устроились в беседке. Той самой, где несколько недель назад служанка с кабаньей головой так напугала принцессу и ее фрейлин.

Усевшись на скамью и закинув ноги на перила, Бартоломеус долгое время пребывал в задумчивости. Завтрашняя охота, чудовище с паучьими ногами, гомункулюс из замурованной лаборатории проносились в его голове…

– Понимаешь, я не мог. Это как убийство из-за угла, как напасть на спящего с кинжалом. В то же время чудовище необходимо уничтожить. Люди боятся. Сегодня снова слышали его вой. Он может взобраться по стене…

Оба невольно посмотрели на стену из громадных серых булыжников, окружавшую сад.

– О, Бартоломеус!.. – девочка в страхе прильнула к его плечу.

Он хотел сказать, что в ближайшие дни покончит с этим, что найдет в лесу чудовище и один на один – у чудовища зубы, у него кинжал… Но вдруг вздрогнул и повернулся к девочке.

– Как?.. Как ты меня назвала?

– Бартоломеус, – повторила Эвелина, улыбаясь в темноту.

– Милостивая государыня, что это значит? – воззрился он на нее. Но лицо Эвелины было трудно разглядеть в темноте.

– А разве это не твое имя? – продолжая улыбаться, сказала она.

– Гм… Интересно, – только и смог вымолвить он. – По каким же признакам вы сделали такой… странный вывод?

Эвелина пожала плечом.

– Так, просто… – И произнесла чьи-то очень знакомые слова: – Какую бы голову ты ни надевал, есть одна субстанция, которая всегда остается с тобой. Твоя душа…

В кустах запел соловей. Вышла из-за туч луна. Бартоломеус долго обдумывал услышанное. «Ты что же – видишь мою душу?» – хотел спросить он.

Но вместо этого строго сказал:

– Уж если вы столь догадливы, сударыня, то, надеюсь, все же столь умны, что сохраните – хотя бы до приезда вашего батюшки – свои догадки при себе!

Получилось несколько грубо. Бартоломеус прикусил язык.

Но вместо того, чтобы обидеться, Эвелина весело улыбнулась:

– Я замерзла.

Обрадовавшись возможности закончить разговор, он с готовностью вскочил на ноги:

– Сейчас принесу плед!

…Он поднялся по высокой деревянной лесенке и исчез в покоях. А Эвелина осталась ждать. Было и вправду холодно. Ведь на дворе стоял ноябрь. И хоть высокая стена защищала от ветра, девочка сильно озябла. Спрятав руки в длинные рукава куртки на заячьем меху – подарок принцессы Розалии, – она вылезла из беседки и стала прыгать, согреваясь. Свет факела с беседки отбрасывал длинные тени, тянувшиеся через клумбы и дорожки до самой крепостной стены.

Эвелина прыгала, и вместе с нею прыгала ее тень – по клумбам, по кустам, по серым булыжникам стены. И прыгали звезды, и луна… Казалось, по стене мечется живое существо – быстро-быстро: вверх-вниз, вверх-вниз…

Живое существо?..

Эвелина вдруг остановилась.

Кусты у стены шевелились. Сами по себе. Не так, как от ветра. А так, как если бы в них кто-то пробирался.

Вот треснула ветка…

Тяп, тяп… Тяп, тяп, тяп… – прошлепало что-то в темноте. – Тяп, тяп… – прямо к Эвелине.

Ахнув, девочка бросилась было к высокой лесенке, ведшей в покои… Но упала, споткнувшись во тьме о торчавшую из земли ветку.

За спиной затрещали кусты.

Не в силах от ужаса сдвинуться с места, она зажмурилась и пронзительно закричала.