Текст книги "Лебеди остаются на Урале"

Автор книги: Анвер Бикчентаев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 19 страниц)

Все дороги ведут в Карасяй

1

Если даже совсем близко перед тобой раскинулась столица Башкирской республики Уфа, то это еще не значит, что скоро попадешь в нее. Три реки – Белая, Уфимка и Дема опоясывают город, отгораживая его от остального мира. Недаром Иван Грозный выбрал место для крепости на неприступной известняковой горе, где теперь и стоит Уфа.

К началу лета еще не успели возвести деревянные мосты, снятые во время паводка, поэтому переправа шла только на пароме. Пока он делал один рейс, на берегу скапливался обоз из сотен крестьянских телег.

– Часа три убьем, – почесал затылок Буран, растерянно глядя на телеги, выстроившиеся у парома.

Белова совсем не устраивала такая перспектива. Ведь каждая минута дорога! Объезжая обоз, он сердился на крестьян: «И куда они торопятся! Нарядные, с женами и детишками, будто на праздник едут. Из-за них люди с важным делом не могут попасть в город».

Крестьяне провожали всадников любопытными взглядами. Однако чем ближе Буран и Белов подъезжали к берегу, тем неохотнее им уступали дорогу. Наконец пришлось остановиться.

– Да, ничего себе задача! – пробормотал Белов, разглядывая высокий противоположный берег, где белые громады зданий, круглые башни и островерхие минареты мечетей стояли вперемежку с неказистыми избенками.

«А заводских труб маловато! Меньше, чем в Туле», – подумал Белов. И снова стал размышлять о своих заботах, которые вынудили его прискакать сюда, в Уфу. Видно, правильно говорит пословица: один в поле не воин. Без помощи местных властей не построить буровую контору в Карасяе. Ведь для этого нужны лес, дороги, люди, жилье и продовольствие для них. Без Уфы никак не обойтись.

Буксирный катер, пыхтя и дымя, привел за собой паром. Толпа на берегу заволновалась. Впереди в толчее опрокинули телегу, громко спорили, ругались и даже пустили в ход кулаки.

– Что ж нам делать? – спросил Белов.

Буран неуверенно посоветовал:

– Может, рискнуть на лодке?

– А коней куда?

– Они за нами поплывут.

– Не потонут?

– Что им сделается!

Лодочник, содрав за перевоз целую трешницу, заверил Белова:

– Не беспокойтесь, товарищи, довезу в целости и сохранности. Сорок лет переправляю. Можете на меня положиться…

Город встретил путников пыльными улицами, вымощенными, вероятно, еще при Екатерине. Двухэтажные, принадлежавшие ранее купцам дома делали Уфу похожей на множество других провинциальных городов. У них был неказистый, простовато-мещанский вид. Только в центре города стояли трех– и четырехэтажные дома с претензией на архитектурное своеобразие.

Дом Башкирского Центрального Исполнительного Комитета, где помещался и обком партии, приютился в тихой и опрятной уличке. Зеленое здание с итальянскими окнами, напоминавшее один из уютных особняков, которых так много в арбатских переулках, резко выделялся среди окружающих его домов.

Отряхнув с одежды пыль, Белов взялся за массивное бронзовое кольцо и решительно открыл дверь.

В приемной секретаря обкома молодой помощник, справившись у Белова о его деле, посоветовал прийти дня через три.

– Сегодня у нас сумасшедший день: бюро, – объяснил он. – А завтра товарищ Алтынбаев уезжает в командировку и вернется только послезавтра.

– Может быть, я могу с кем-нибудь другим поговорить?

– Нет, не сможете. Промышленностью и нефтью занимается сам Алтынбаев.

– А нельзя ненадолго вызвать секретаря обкома?

– Это невозможно! – решительно отрезал помощник, с осуждением посмотрев на Белова.

Оставалось одно: дожидаться, когда Алтынбаев освободится.

В комнате было человек пятнадцать: башкиры и русские, крестьяне и горожане. Удивительно было, что число посетителей не убывало: одни уходили, приходили другие.

Немногие разговаривали вполголоса, остальные сидели молча, напряженно глядя на дверь в соседнюю комнату, куда то и дело вызывали то архитекторов, то строителей, то железнодорожников. Кое-кто подолгу задерживался на бюро, а некоторые, растерянные, красные, выскакивали через несколько минут.

– Ну и бюро, все как из бани выскакивают! – раздраженно проворчал Белов. – Тут и здоровый заболеет.

Сосед Белова утвердительно закивал головой.

– Это вы правильно сказали. Вот, к примеру, возьмите хотя бы меня. Я старый председатель исполкома. Все шло своим чередом, как вдруг про меня появилась статья в областной газете. И название-то какое: «Не позволим спекулировать на плохой погоде!» И вот сижу и дожидаюсь своей очереди. Могут ни за что ни про что дать строгача. А ведь у меня район не хуже, чем у других. Проклятая статья полжизни унесла…

Проводив на бюро старого рабочего, помощник шепнул Белову:

– Изобретатель, зажимают его. Добился-таки, чтобы бюро занялось его изобретением.

В углу сидела группа тучных людей.

– Приезжие. Тоже по линии промышленности…

Так наступил вечер, а потом и короткая летняя ночь.

В комнате было душно. Белов выглянул в окно. Тихо шелестели листья клена. Вокруг электрической лампочки мелькал тополиный пух, совсем как снежинки в свете автомобильных фар. Где-то прогудел паровоз, и стало слышно, как стучат колеса вагонов на железнодорожном мосту.

«Куда это годится – целый день просидеть в приемной!» – подумал Белов, сердясь на Алтынбаева.

И все же он твердо решил не уезжать, не повидав секретаря обкома.

Заседание закончилось в четвертом часу ночи, когда за окном уже посинело небо. Члены бюро расходились медленно, точно нехотя. «Любят заседать!» – усмехнулся Белов.

В эту минуту он был зол на всех.

Худощавый, чернявый человек в очках быстро подошел к окну, где стоял Белов.

– Извини, дорогой, – сказал он, подавая руку. – Дела, дела, и все важные дела, и все неотложные. Посидим тут, там накурено.

Белов подал руку Алтынбаеву, но неприязнь, накопившаяся за целый день, дала себя знать. «Сам щуплый, а голос такой громкий, – подумал он неодобрительно. – И простота, наверно, напускная – в демократы играет. То и дело щурит глаза на собеседника, да меня этим не смутишь. Я не просить, а требовать приехал».

– У меня к вам, товарищ секретарь обкома, целый ворох вопросов.

Алтынбаев закивал головой и вдруг со смешком спросил:

– Что, не удалось уломать Ясави? Он у нас такой – упрямый.

Выдержав прищуренный взгляд секретаря, Белов спокойно продолжал:

– В первую очередь… нам надо построить буровую контору. Кроме того, нужны кадры, главным образом землекопы и строители, лес и в первую очередь пиломатериалы… Транспорт… У меня с собой подробная докладная записка…

– Разговор, как я вижу, основательный и долгий?

– Да.

Алтынбаев, взглянув на часы, ужаснулся:

– Скоро утро. Ай-ай, как засиделись! Вот что… У меня на утро назначена встреча со строителями. Я не люблю опаздывать. Поехали со мной! По дороге все обговорим.

Ничего другого не оставалось делать, как после бессонной ночи следовать за чудаковатым секретарем обкома. Перебросившись несколькими словами с Бураном, Белов сел с Алтынбаевым в старую, пропахшую керосином машину.

В пути Белов все больше досадовал на себя и особенно на своего спутника. Бывают же люди, живущие ради внешнего эффекта. Ему казалось, что Алтынбаев играет в простого мужичка: пиджак из дешевой хлопчатобумажной материи, эта видимость непосредственности в обращении.

Спутник Белова и не догадывался о том, что происходит в душе геолога. Когда выехали на длинную улицу, сплошь застроенную избенками в три окна, Алтынбаев сказал:

– У меня все время такое ощущение, будто я еду на скором поезде и все равно боюсь отстать, не поспеть за жизнью.

– А вам не кажется, что вы один едете в поезде? Весь город спит, даже ночные сторожа и дворники, – сердито пошутил Белов.

– Очень хорошо сказано. Всыпал ты мне перцу! Но имей в виду, что ночью в поезде бодрствует только один машинист, бодрствует, когда пассажиры спокойно спят… Да, секретарь, я тебе скажу, тянет не меньше, чем самый мощный паровоз. А теперь давай лучше поговорим о деле.

Взглянув на невзрачную фигуру Алтынбаева, похожего на старого учителя, испортившего зрение над ученическими тетрадями, Белов подумал: «Не масштабный какой-то! С таким не развернешься. Придется нажать на секретаря высокими авторитетами».

– Экспедиция, по существу, создана и послана академиком Губкиным, за ней пристально следит нарком Орджоникидзе. Мы, в том числе и я, только исполнители их воли…

Алтынбаев, перестав протирать стекла очков, перебил Белова:

– Оставим историю. Разве важно, кто создал экспедицию?.. Кстати, башкирская партийная организация тоже не сидела сложа руки. Мы все время теребили Москву. В конечном итоге и это не важно. Из переписки с главком выяснилось, что экспедиция интересуется только горными районами. Так будьте добры, объясните мне: почему изменился первоначальный план?

Белов замялся.

– Одним словом этого не объяснишь… Придется, как я вижу, прочитать целую лекцию.

Собеседник закивал головой.

– Лекцию так лекцию. Нам, партийным работникам, не часто приходится слушать вашего брата специалиста. Чаще нам самим приходится ораторствовать.

Беседа неожиданно становилась интересной. Белов незаметно для себя увлекся. Он вспомнил всех геологов, побывавших в Башкирии, и изложил их противоречивые высказывания об уральской нефти, которая лежит глубоко в недрах земли. Руками ее не прощупаешь. В общем, рискованное дело поиски нефти. Тут побывали даже представители братьев Нобель, их тоже интересовала башкирская нефть. А горный департамент отказался вести бурение «за счет казны», несмотря на упорство уральского геолога Кандыкина…

Алтынбаев вдруг вставил:

– После гражданской войны тут бурили, не правда ли?

– Бурили, да вся беда в том, что техника тогда была очень несовершенная. Самая глубокая скважина 1919—1921 годов не достигала и сорока метров. А без глубоких скважин ничего нельзя точно определить.

Алтынбаев, сняв очки, развел руками.

– Так, может быть, ты объяснишь мне, почему так упорно вы держитесь за пашни Карасяя? Мне Ясави жаловался на тебя.

Белова начинал сердить дотошный секретарь:

– Ну, тут вопрос специальный.

– А все-таки?

Пришлось рассказать об исследованиях сейсмологов.

– Возле Карасяя пласты как раз образуют свод – наиболее благоприятные условия для скопления мигрирующей нефти. И это определило наш выбор.

Будущий промышленный гигант, Черниковский комбинат, куда спешил секретарь обкома, оказался недалеко от Уфы. Алтынбаев и Белов ходили по строительной площадке, уточняя, где будет главный корпус комбината и будущий социалистический город. Откуда дуют ветры, не будут ли они гнать дым из заводских труб на город? Что сделано для водоснабжения? Откуда будут брать воду – из Белой или Уфимки?..

Иногда Алтынбаев спрашивал о чем-нибудь у Белова, но тот только пожимал плечами, отговариваясь тем, что он не градостроитель…

Белов ходил по пятам за Алтынбаевым, чувствуя себя неловко в новой для него роли экскурсанта. Строители комбината перешептывались за его спиной, принимая Белова за архитектора из Москвы. Ему начало казаться, что Алтынбаев повез его с собой для того, чтобы дать ему «почувствовать масштаб»: наглядно показать, что их экспедиция не единственное дело, которым занята сейчас Башкирия.

На обратном пути, когда старая машина упрямо карабкалась в гору, Алтынбаев улыбнулся.

– Через каких-нибудь двадцать лет новый город обгонит нашу Уфу… А тебе, дорогой, не избежать еще одного собрания колхозников. Докажи, что земля хранит нефть, а в остальном я тебе помогу.

Про себя Алтынбаев подумал: «Самоуверен и напорист, видать. Хотел взять барьер с ходу, да не тут-то было. Наши крестьяне гордые, с ними надо говорить умно».

– Я не могу приказать колхозу удовлетворить твои требования, – продолжал он. – Должен сказать, своим анархизмом ты уже немало повредил делу. С самого начала следовало опереться на помощь партийных органов… Хорошо, что не оправдываешься. Докладную оставь в обкоме и жди меня в самом скором времени в Карасяе. Придется помирить тебя с Ясави. Одному тебе не справиться с ним. Ясави, пожалуй, и меня не сразу послушает.

На прощанье Белов крепко пожал руку секретарю, молча благодаря его за науку.

2

С каждым из них в отдельности Белов уже встречался: с Ясави – в Карасяе на собрании, с Алтынбаевым – в Уфе. «Интересно, как поведет себя теперь Ясави? Ведь перед ним не приезжий неизвестный ему геолог, а сам секретарь обкома!» – подумал Белов, когда они втроем снова встретились в Карасяе.

Он не учел одного обстоятельства: Алтынбаев для Ясави был не только секретарем обкома, но и фронтовым другом…

В последнее время Артем Алексеевич вовсе перестал заниматься своим непосредственным делом – геологией: он или сломя голову скакал на коне, или заседал, или «вправлял мозги» тем, кто не выполнял его приказаний, или прорабатывал кого-нибудь, или сам выслушивал упреки.

С каждым днем Белов открывал в себе новые качества, о существовании которых раньше не догадывался. Он, оказывается, мог нашуметь, накричать на человека, как это случилось с Бураном, когда тот отказался седлать коня и потребовал перевести себя на буровую. Так, наверно, и вырабатывается административная жилка. Выяснилось, что он неплохо владеет и военным искусством – тактикой и стратегией… Постепенно он оттеснял Великорецкого и прибирал к рукам дела. Все члены экспедиции, хотели они того или нет, вынуждены были заниматься подготовкой к бурению. Изыскания на горном плато как-то сами собой приобрели второстепенное значение.

Сегодня решается вопрос об отторжении колхозной земли для будущей буровой конторы… Тоже трудное дело…

Между председателем колхоза и секретарем обкома партии происходил удивительный разговор. Начав спор на башкирском языке, которого Белов не понимал, они в конце концов перешли на русский.

– Я говорю о счастье, – гудел Ясави. – Вот ты секретарь обкома, тебе виднее, ты вроде как на горе стоишь. Скажи откровенно: разве мы не добились заметных успехов за эти годы колхозной жизни? А что будет впереди? Дай только срок! Еще недавно Карасяй угасал у всех на глазах. Сколько матери ни рожали детей, столько и забирало их кладбище. Каждую весну из аула уходили десятки крестьян в поисках работы, и редко кто из них возвращался домой.

«Зачем Ясави начал издалека, с истории?» – подумал Белов.

К его удивлению, Алтынбаев молчал, старательно рассматривая свои очки. То дул на стекло, то вытирал их носовым платком или принимался разглядывать роговую оправу.

– Смотри, какие хлеба растим! – развел руками Ясави. – У кого раньше были такие урожаи? Помещик Семенов собирал с десятины сорок пудов, мулла Билал – тридцать пять. А ты спроси, сколько мы собрали в прошлом году, и я тебе отвечу: каждая десятина дала почти по шестьдесят пудов. И поверь мне, будем собирать еще больше!..

Ясави говорил долго.

– Неужели тебе будет тесно, если в долине поставят вышки? – вдруг спросил его Алтынбаев.

– О чем же я и говорю! – обрадовался Ясави. – Конечно, будет тесно. Ты, наверно, забыл, Тагир, как убили твоего отца на меже за десять саженей земли? Земля для крестьянина – что воздух для растения или вода для рыбы…

Голос Ясави поднялся до крика. Алтынбаев все время старался снизить патетику его речи. Трезвый ум секретаря обкома спускал Ясави на землю, поворачивая разговор на деловую почву. Неожиданно, поглядев насмешливыми близорукими глазами на Ясави, он сказал:

– Насколько мне известно, ты вообще не ладишь с командированными товарищами. Один из них, я слышал, ускакал из Карасяя на племенном быке. Не думаешь ли и меня посадить на чью-либо спину? У тебя на всех хватит быков?

Председатель колхоза, взглянув на Алтынбаева, вдруг ударил ладонями по коленям.

– Успели доложить! Вот сукины дети! – воскликнул он. – На доносах у тебя специальный человек сидит, или все инструкторы занимаются помаленьку?

За шуткой Белов уловил беспокойство Ясави: пронесет или нет?

С этой минуты тон разговора изменился. Председатель колхоза, кажется, понял, что его дело проиграно. Белов предполагал, что Ясави встанет и протянет ему руку: ну, мол, твоя взяла. Но председатель колхоза не сдавался.

– Тебе хорошо, Алтынбаев, ты приедешь и уедешь. А мне оставаться с народом… С приезжими ты ведь знаешь как: сначала он попросит немного, а как только заберется в дом, так и ноги на стол… – Он посмотрел на собеседников. – Вот я и хочу выяснить – что же дальше будет? Вдруг им не хватит того, что дали? А дали мы немало, гектаров двести пятьдесят, не меньше.

Белов попытался успокоить председателя колхоза:

– Больше не понадобится. Мы поставим всего четыре вышки.

Ясави впервые обратился к Белову:

– Нефть твоя – верное дело? И раньше не раз к нам наведывались ученые – и все уходили ни с чем.

Белов утвердительно кивнул головой:

– Не беспокойся, дело верное!

Хитрый крестьянин опять спрашивал у секретаря обкома:

– Коли так, что станет с нами, с нашим колхозом? Землицу придется оставить, аул бросить?

Алтынбаев взглянул на карманные часы, повернулся к Ясави.

– Ты тут, как я вижу, здорово отстал от больших дел. Укрылся за хребтами, как за китайской стеной… Прислушайся, и до тебя из-за гор донесутся голоса тысяч людей, стук лопат, грохот машин. За триста километров от тебя строят Магнитку. На одном коне, брат, в коммунизм не въедешь. Нужны машины. Их будет во много раз больше, чем сейчас. А машина не лошади, их водой не напоишь. Им нужно горючее. А где его взять?..

– Разве я о себе пекусь? За колхоз боюсь, – не сдавался Ясави.

Белов окончательно потерял терпение.

– За печными трубами аула постарайся разглядеть и высокие трубы заводов, – спокойно продолжал Алтынбаев.

Но Ясави будто пчела укусила, он настаивал на своем:

– Для кого же мы растим хлеб? Только для своих желудков?

Секретарь обкома не выдержал:

– Такой разговор можно вести без конца. Хочешь ты того или нет, а придется тебе еще раз собрать народ. Послушаем, что колхозники скажут.

Ясави, насупившись, пробормотал:

– Сам говори с аулом, я отказываюсь…

Белов не проронил больше ни слова. Да его вмешательства и не требовалось. Все, что он мог сказать, сказал Алтынбаев.

3

Карасяй провожал их мычанием коров, песней девушек, звоном галлямовского молота. Будет буровая контора, будет!..

Если бы сейчас Бурана увидели односельчане, охочие до шуток, они непременно подняли бы его на смех. Тоже, мол, нашел работу. Стоило из-за этого бросать кузницу!

Хорошо, что они еще не видят, как Буран по указанию геолога собирает пробы, пишет этикетки. Ему не привыкать носить вещевой мешок, разве это груз для такого богатыря, как Буран!

Но и вещевой мешок, наполненный пробами, и геологический молоток – это совсем не то, о чем мечтал Буран. В будущем он надеялся рано или поздно работать у станка или машины. Он верил: Белов найдет нефть…

– Слушай, Буран, неужели нет в Карасяе парней, которые согласились бы пойти к нам работать?

– Как не быть… Надо поговорить кое с кем. Какую работу обещаешь?

Белов внимательно поглядел на него. Ему понравилось, что Буран спрашивает не о зарплате, а о работе.

– Мастеров и бурильщиков нам пришлют, а подсобных рабочих придется набирать на месте. Не выписывать же их из Баку или из Верхнечусовских Городков…

– Значит, мы только в подсобники и годимся? – обиженно спросил Буран.

– Сегодня – подсобник, а завтра – буровой мастер. Тут уж от человека будет зависеть!

Буран заметно повеселел.

– Ребята найдутся. Как бы вот только Ясави опять не затормозил дело. Он все боится, что мы разорим колхоз.

– А в соседних аулах?

– Наберем. Из нашей долины всегда уходили на отхожие промыслы. К нам еще охотней пойдут: работа под боком, почти дома…

Бурану хотелось расспросить инженера о будущей работе, но тот задумался, и карасяевец не стал лезть к нему с расспросами, резонно рассудив, что успеет еще все разузнать, когда придет время.

4

Так же как Алтынбаев мечтал о новом городе Черниковске, Белов мечтал о нефтяном городе. Если бы нашелся человек, который в эти горячие дни догадался спросить его об этом городе, Артем Алексеевич, не моргнув глазом, показал бы ему, где встанут буровые вышки, где пройдет железная дорога и где развернется строительство соцгорода.

Ему уже слышался перестук вагонных колес, далекие паровозные гудки, от которых он успел отвыкнуть, звон колокола на пожарной каланче. Он видел афиши кинотеатра, мысленно читал свою городскую газету…

Город появится обязательно! И в нем будет все иначе, чем в других городах. У него будет свое лицо!

Красная площадь есть только в Москве. Невский проспект – в Ленинграде. Крещатик – в Киеве, Дерибасовская – в Одессе! Белов был бы рад, если бы туристы приезжали в Ташкент только ради того, чтобы увидеть сказочную красоту улицы Навои…

Ему вспомнились города, в которых он бывал. К несчастью, почти всюду так однообразна архитектура. И даже названия улиц одни и те же: улица Восьмого марта, Парижской коммуны… И это в тысячах городов! Конечно, не следует забывать о женском празднике, но нельзя допускать такое унылое однообразие. Куда бы ты ни попал, везде одни и те же названия. Точно человек приговорен всю жизнь читать одну и ту же книгу.

Если бы это зависело от него, он сам придумал бы названия будущих улиц еще не существующего города. Например, аллея Высоких тополей, или площадь Первого свидания, или переулок Первой вышки, или парк Поющих соловьев.

В жизни должно быть больше тепла, ласки. Не только суровая политика, но и лирика… Они, ей-ей, не помешают друг другу.

…Стоит только оглянуться, чтобы увидеть Девичью гору. Бурану вспомнилось, как накануне отъезда на действительную службу они с Камилей забрались на самую вершину. Словно это происходило не три года назад, а только вчера.

Они стояли и смотрели на свою долину, провожая солнце. На вершине еще играли его лучи. Закат покрывал легким румянцем стволы берез, он проложил багряные тропы через мелкие озера и перекинул оранжевый мост через Белую. До облаков, казалось, можно было дотронуться рукой. Стоя над пропастью, они чувствовали себя хозяевами своего счастья.

С тех пор все изменилось. Потеряли они свое счастье.

…Всадники неторопливо ехали по пыльной дороге, петляющей по дну ущелья. Потные кони, вытягивая губы, на ходу тянулись к траве.

До слуха Артема Алексеевича донеслись странные звуки, напоминающие то свист, то цоканье копыт.

– Это что за птица?

– Иволга.

– Кого-ково… кого-ково… – несколько раз прокудахтала тетерка.

Белов с любопытством оглянулся вокруг. Где-то равномерно бил клювом дятел. И снова поплыли незнакомые звуки: пис-хурк, пис-хурк…

Буран объяснил:

– Рядом болото. Вальдшнеп.

Белов поймал себя на мысли, что последние дни, после того как он опозорился перед карасяевцами и не смог отличить пшеницу от ячменя, он стал внимательней к природе. Кто знает, не устроит ли ему когда-нибудь жизнь экзамен по цветам или птицам!

От птиц мысли его сами собой обратились к Людмиле Михайловне. После того памятного разговора у палатки она ни разу больше не расспрашивала его, уверен ли он, что найдет нефть, и не пугала его судом. Кажется, она даже жалела, что слишком близко к сердцу приняла тогда его судьбу.

Интересно, думает ли она о нем в его отсутствие? Или – «с глаз долой, из сердца вон»? Как она его встретит? Белов вдруг вспомнил их последний разговор перед отъездом его в Карасяй и решил, что на особенно ласковую встречу рассчитывать не приходится…

Ему хотелось поразить девственное воображение карасяевцев, и вечером накануне отъезда он попросил Людмилу Михайловну вычертить в красках контурную карту Бельской долины и нанести на нее будущие буровые вышки. Расчет его был прост и казался ему блестящим: когда упрямые карасяевцы увидят на карте между знакомой им с детства вершиной Девичьей горы и голубой излучиной Белой четко вычерченные тушью силуэты буровых вышек, у них руки не поднимутся голосовать против этих вышек в натуре!

То ли Людмила Михайловна не поняла, что карта нужна к утру, то ли вообще не придала значения его просьбе, но когда утром он зашел к ней, то увидел на столе чистый лист ватмана. Причесываясь перед маленьким зеркальцем, Милованова спокойно объяснила: вечером у нее в лампе кончился керосин, и она не хотела беспокоить Шаймурата, но если карта так ему нужна, она сейчас же за нее сядет.

Белов решил, что над ним издеваются, и вспылил. Ему вдруг показалось: она знает о том, что нравится ему, и думает, что ей все сойдет. Он накричал на нее, напомнил, что ложка хороша к обеду, а крашеное яичко к Христову дню. И еще что-то наговорил о том, что больше всех пороков ненавидит лень и сонливость…

Теперь, когда карасяевцы и без контурной карты согласились уступить землю, проступок Людмилы Михайловны не казался ему таким уж большим преступлением, и с запоздалым сожалением он думал о том, что погорячился и наговорил много лишнего. Белов боялся, что Людмила Михайловна опять на него надуется, как в первые дни.

Но свежее летнее утро не располагало к печальным мыслям, и Белов бодро решил, что все как-нибудь обойдется. По приезде он, пожалуй, попросит у нее прощения. Она нахмурится и скажет сердито: «Не надо об этом, мы оба виноваты». Ведь она тоже хочет найти нефть, а он везет ей радостную весть о скором открытии буровой конторы!