Текст книги "Лебеди остаются на Урале"
Автор книги: Анвер Бикчентаев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 19 страниц)
Сабантуй
1
Буран не торопился выполнить распоряжение Ясави. После вызова в канцелярию прошел один день, второй, а он все еще ничего не мог решить. Хотелось уйти из аула, но удерживало какое-то безотчетное чувство, и он все откладывал и откладывал свой отъезд. Родители уже знали о разговоре Ясави с Бураном. Как-то отец спросил:
– В ауле болтают, что ты собираешься в город податься. Правда это?
– Ему виднее, как быть, – вмешалась мать.
Старик взглянул на нее с упреком.
– Лучше помолчи, старуха! А ты, Буран, послушай отца. Никто из тех, кто гнался за счастьем на чужбине, не догнал его. Посмотри на старого Шаймурата. Всю жизнь скитался, отвык от крестьянской жизни, от крестьянских дум. А чего добился? Разбогател? Не видно. Подошла старость, а у него ни угла, ни семьи. Зимовал в чужом, заброшенном доме. Думаю, ты не позаришься на судьбу Шаймурата. Не отпущу я тебя из дому, нет на то моего согласия. Мать стара, в доме нужна хозяйка. Подумай и о нас…
Разговору помешал настойчивый стук в дверь. Старик рассердился:
– Войди. Зачем стучишь? Не знаешь, в какую сторону открывается дверь?
Увидев Магиру, смягчился:
– Проходи, доченька. Зачем пожаловала? Не за мной ли?
– Отец послал за Бураном. Он ждет возле кузницы.
Старик засуетился:
– Сейчас придет Буран. Как же не пойти, когда Ясави зовет! – Взглянув на сына, сердито добавил: – Дождался!
Буран не торопясь допил чай, перевернул чашку. Встал, почистил в сенях сапоги, не спеша подпоясался ремнем. Старики следили за каждым его движением: отец – с укоризной, мать – с ласковым вниманием.
«Ясави не выдержал, – рассуждал Буран. – Наверно, снова будет уговаривать. Посмотрим, как это ему удастся! На сознательность будет бить или прикрикнет? С ним это бывает. Тем хуже для него».
Вокруг кузницы толпился народ, голос Ясави гремел в кузнице.
– Чего он разоряется? – спросил Буран у Ибрагима, стоявшего с виноватым видом.
– Галлям сбежал, – ответил тот. Халил добавил:
– Опять у кузнеца что-то стряслось дома. Говорят, гусей делят.
Он хихикнул в кулак и оглянулся: как бы не услышал грозный Ясави!
– А, Буран, здравствуй! – приветливо поздоровался председатель, выглянув из кузницы. – Проходи сюда… Вот эти друзья-товарищи, – кивнул он в сторону конюхов, – с самого утра не могут подковать пару лошадей. Прибежали ко мне, галдят, доказывают, что у нас в колхозе нет кузнеца. А я им отвечаю: «Не может быть этого! Не положено, чтобы колхозная кузница пустовала, да еще перед самым севом!» Вот теперь убедился, что друзья-товарищи морочили мне голову. Подкуй им лошадь, Буран.
Не дождавшись ответа, он крикнул:
– Эй, друзья-товарищи! Ведите своих скакунов!
Буран не стал отказываться. «Надо пособить председателю, – подумал он. – С каждым из них приходится возиться. Не привыкли еще люди к новой жизни… А подковать пару лошадей мне ничего не стоит. Так и быть, уважу просьбу Ясави… Подкую – и шабаш».
– Халил, чего пялишь глаза, тащи скорее уголь! – скомандовал Буран. – А ты, Ибрагим, берись за мехи!
На военной службе он сам ковал своего скакуна, не доверяя ротным кузнецам. И всегда получалось – лучше не надо. А там ведь кони не такие смирные.
– Поводите лошадок, – приказал он конюхам после того, как подковал. – Ну, как?
– Хайбат![9]9
Хайбат – отлично.
[Закрыть] – похвалил Халил.
– Видать, руки у тебя золотые! – вкрадчиво поддакнул Ибрагим.
Буран небрежно ответил:
– Похвалой запрягают дурака!
Так было принято говорить в Карасяе, когда хвалили в глаза. Не успели уйти конюхи, как подъехал Давлет.
– Кузнец, привез тебе пару плугов. Осмотри и подлатай! – пошутил Давлет. – Ясави строго-настрого приказал отремонтировать к вечеру.
– Он боится, что я убегу отсюда?
– Не знаю… Знаю только, что послезавтра выезжаем пахать. Тысяча гектаров, сам понимать должен!
Плуги нуждались в небольшом ремонте: у одного не держалось колесо, у второго болтался лемех – ослабла заклепка.
Буран всегда уважал Давлета, и у него язык не повернулся отказать ему.
Пока шел ремонт плугов, в кузницу заглянули несколько человек. Одной из первых прибежала вдова Хадича, чтобы лично удостовериться в том, что Буран стал кузнецом.
Вслед за ней Магира принесла паять кумган[10]10
Кумган – медный кувшин с узким длинным горлом.
[Закрыть], а отец притащил десятилинейную лампу, которую зажигали в канцелярии в торжественные дни, во время общих собраний.
Буран тревожно поглядывал на кучу заказов, не догадываясь, что Ясави Хакимов сам следит за тем, чтобы новый кузнец не оставался без дела.
2
Длинная изба, обмазанная глиной, с черными от сажи окнами, стояла как раз посреди аула, у дороги. Едешь ли в поле, возвращаешься ли из лавки, идешь ли купаться – тебе никак не миновать кузницу. Она у всех на виду.
Работа в кузнице начиналась еще до восхода солнца. По Карасяю разносился звон молота: кон… ком… кон… ком…
Буран размеренно ударял по искрящемуся металлу. Помощник кузнеца не торопился, знал: самое главное – сохранить ритм в работе.
У Галляма молоток поменьше, и бьет он им чаще, будто отбивает чечетку: чан, чан, чан…
Со лба стекают ручейки пота. Спина зудит от пыли, которая с трудом отмывается в бане, и от соли: ведь за день выпиваешь не меньше полведра воды!
«Галлям не выдержит, свалится, – думал Буран. – Опять придется тащить его на свежий воздух, как вчера… или обливать водой».
Но старший кузнец и не думал сдаваться. Нет времени даже передохнуть: Ясави загрузил кузницу как никогда. Не успели наладить сеялки и плуги, как привезли жнейки и веялки. Да еще всякий мелкий ремонт – текущий, как говорил Галлям. Что бы ни случилось в поле или на дороге – сломалась ли передняя ось телеги или расковался конь, – бегут в кузницу: выручай, мол; шина слетела, болт отскочил – давай сюда Галляма или Бурана!
С непривычки у Бурана все время звенит в ушах. Решил было поработать полдня, подковать пару лошадей, а задержался вон на сколько. Дни мелькают, как железнодорожные вагоны, сливаясь в один сплошной длинный поезд.
Сев кончается, на носу сенокос. Как тут уйдешь?
Буран внимательно присматривался и прислушивался к тому, что происходило в родном ауле. Кузница стояла на бойком месте: сюда приходили люди и приносили самые противоречивые слухи. Где только рождались они?
– Крутую дорогу выбрали, – отвечал сам себе Буран. – Она манит и пугает. Крестьяне с беспокойством думают о будущем. Все им теперь непривычно!
Раньше у всех поколений карасяевцев была одна судьба. Они сеяли пшеницу или рожь, держали одну или две лошади, корову и мелкий скот, чтобы прокормиться. Их жизнь была ограничена своим небольшим хозяйством. А теперь другие люди, со стороны, взялись направлять жизнь аула. И надо сказать, не всегда удачно они это делают.
Вдруг потребовал район, чтобы построили в колхозе свиноферму. Карасяевцы возмутились, наотрез отказались ухаживать за «погаными животными», пригрозили, что уйдут из колхоза. С большим трудом Ясави Хакимов отбился от свиноводческой фермы. Только было улеглись страсти, как прислали новый план по овощеводству. А карасяйки сроду не занимались овощами, покупали их в окрестных русских и украинских селах.
Аул бурлил, как большой котел, рассчитанный на сотни ложек.
Кузнецы ковали, клепали, паяли, лудили, а заказы все не убывали, наоборот, их накапливалось все больше и больше. Приходилось изворачиваться, чтобы угодить заказчикам. Одни из них ласково упрашивали, а другие угрожали пожаловаться председателю.
Кон… ком… кон… ком…
С тех пор как появился Буран, старший кузнец присмирел: видно, подействовало на него предупреждение Ясави. Подручного он принял без радости, но и отказываться от него не собирался. Видел – работа горит в его руках. Этот ловкий и сильный парень был рожден для кузнечного дела.
Только иногда, когда какая-либо карасяйка вместе с самоваром, который нужно было починить, приносила бутылку самогонки, Галлям настороженно косился на свидетеля его тайных сделок. Но тот делал вид, что ничего не замечает.
«Я тут временный человек. Зачем соваться не в свое дело?» – думал Буран.
Как-то однажды, когда Галлям и Буран были в кузнице, Галлям вдруг перестал бухать молотом. Передохнуть, что ли, решил?
– Иди, к тебе пришли, – сказал он, хитро подмигнув.
Буран оглянулся и увидел девушку, несмело заглядывавшую в темную кузницу. Да ведь это Зифа! Вот не думал не гадал…
– Кумган принесла, что ли? – пошутил Буран.
На грязном от пота и сажи лице его блеснули зубы. Зифа терпеливо ждала, пока он рукавом вытирал пот со лба.
– Ну, хватит, не на свадьбу собираетесь!
– А почему бы и нет? – отшутился он.
– Меня Кабир прислал собрать сведения. Из райкома запрашивают, как мы читаем художественную литературу. Вот и пришла узнать, какие книги вы прочитали с тех пор, как вернулись.
Буран громко рассмеялся и окончательно смутил этим члена бюро комсомольской ячейки.
– Какие тут книги! Плуги и кумганы чиним. Болты и колесики «читаем»…
– Разве так объяснишь райкому? Если требуют, надо отвечать в порядке комсомольской дисциплины, – вздохнула девушка.
Галлям тоже вышел из кузницы подышать свежим воздухом.
– Хорошо, Зифа, сделала, что пришла нас проведать. Ты первый человек, который зашел просто так, без всякой железяки.
Буран объяснил:
– Интересуется, что я читаю… Не отстаю ли…
Кузнец усмехнулся:
– Брось, Зифа. Ты бы лучше нам воды принесла. К колодцу некогда сбегать.
Парень ожидал, что Зифа обидится, но она, схватив ведро, пошла к колодцу.
– Девка что надо! – подмигнул Галлям. – И куда только смотришь? Упустишь, ей-богу, упустишь. Украдут соседи или женихи с гор засватают. Вот увидишь!
И Зифу похвалили:
– Ничего не скажешь, молодец ты у нас!
На другой день Зифа снова забежала на минутку.
– Отчет отослала, – доложила она. – Я написала, что вы прочитали одну книгу Горького и Тукая стихи.
Парень с недоумением взглянул на нее.
– Зачем же обманывать?
– Иначе нельзя, – улыбнулась девушка. – Не прочитали – прочтёте. А то в райкоме подумают, что Буран Авельбаев не повышает свой культурный уровень.
В конце недели она пришла предупредить его:
– Скоро сабантуй. Пойдете?.. Призы собрали богатые, как никогда. Я сама обошла пол-аула. И правление колхоза распорядилось, выделило часы, сапоги, ситцу.
У нее был задумчивый вид.
– Не знаю, сколько подкинут работы, – уклончиво ответил Буран.
Девушка удивилась.
– Посевную кончили. Какая же теперь срочная работа для кузнеца? И Камиля обещалась приехать…
Она внимательно поглядела на Бурана.
– Все будет зависеть от Ясави, – ответил он, как будто пропустив мимо ушей весть о скором возвращении Камили. – Если подкинет работу – не до праздника будет. Галлям правильно говорит, что бог обошел деревенских кузнецов, когда раздавал людям отдых.
Ему хотелось расспросить про Камилю. Правда ли, что приедет? Одна или с мужем?
Но сдержался. Сердце подсказало: «Молчи! Скоро сам увидишь». Обязательно надо вырваться на праздник.
Зифа сделалась серьезной и спросила:
– Не пойдете на сабантуй, если даже я попрошу?
Сказала и сама испугалась.
– Перед такой просьбой кто устоит! – улыбнулся Буран.
Ему нравилась Зифа, и он был благодарен ей за то, что она находила время заглянуть в кузницу просто так, без дела…
3
С пленума райкома Ясави возвращался в скверном расположении духа. Он рассуждал о том, что может натворить одна бумажка с сотней взрослых мужчин. Ну, допустим, район по пахоте занял предпоследнее место в области. Так что же теперь прикажете делать? Переругались, рассорились, как будто у всех районных работников вдруг язва желудка или камни в печени появились!
Вся республика навалилась на район. Разнесли по всем статьям.
– И есть за что! – говорил он, хмуро глядя на поля соседнего колхоза, мимо которых проезжал. Единоличники давно распахали свои лоскутки, а колхозники в ус не дуют.
Увидев человека, сидящего у недопаханного поля, не сдержался, спрыгнул с тарантаса.
– Покуриваем? – спросил Ясави неприветливо.
– И что за порядки! – заговорил колхозник. – Жду свою бригаду, никого нет. Что я, обязан один за всех работать? Не за себя работаю…
Ясави отвернулся, спрятал злые глаза. Бывало, и карасяевцы так же отвечали. Не один день и, наверно, не один год надо вышибать из крестьянской башки эту дурь…
Совсем расстроил его нерадивый колхозник. Полюбуйтесь на него: сидит и ждет, пока подъедут остальные, боится лишнее сделать «И хозяева тоже хороши!..» – ругал он правление соседнего колхоза.
Миновав границу своего хозяйства, Ясави довольным взором окинул родные поля. Как следует расчесаны поля плугами, земля мягкая, как пух. Тоскует по всходам!
– А это что? Кто тут побросал плуги? – насторожился Ясави.
Подбежал, выдернул из земли – все в исправности. Куда делись колхозники? Солнце вон уж где стоит, обед давно прошел. Тут что-то неладно…
Ясави круто свернул с дороги и поехал к опушке леса, где расположился стан второй бригады. Но и тут он не нашел пахарей. Что за напасть? Плуги побросали как попало, а сами ускакали. Коней нигде не видно.
Посмотрел в сторону аула: не пожар ли? Нет, не видать. Рассердился: «Очумел, что ли? Весну упустишь, что осенью пожнешь? Каждый день триста восемьдесят три человека по три раза в день подносят ложки ко рту. Всех ведь надо накормить!»
Возле ручейка вился дымок костра. Пошел туда.
– Куда ускакали, такие-сякие? – набросился Ясави на вдову Хадичу, возившуюся возле котла.
Хадича воинственно уперлась руками в бока.
– Только что мужики орали, а теперь ты явился! Если вдова, так можно обижать ее?
Ясави насупился.
– Толком объясни – куда уехали все?
Вытирая посуду, женщина пояснила:
– Уполномоченный приехал, приказал перепахать поле. Борозды ему не понравились, говорит – глубина не та. Пригрозил сабантуй запретить, Мужики, само собой, расшумелись и кинулись тебя искать. Думали, что ты дома.
По тому, как Ясави распрягал коня, Хадича поняла, что быть беде. Крутой нрав у председателя.
Вскочив на коня, Ясави погнал его галопом напрямик, через вспаханное поле. Ярость бушевала в его душе, непристойные слова уносил ветер.
Взмыленный конь пронес его через улицу. Народ, собравшийся возле правления, молча расступился.
Не задерживаясь, Ясави взбежал по лесенке и скрылся в дверях.
В накуренной комнате сидел маленький человек с желтым, болезненным лицом. Быстро пронеслось в голове: «Попомнишь ты меня».
– Ну-ка, отвечай, приезжий; как ты тут распорядился без меня? – тихо сказал Ясави. – Почему это тебе вздумалось перепахивать поле?
Городской человек удивленно поглядел на председателя.
– Меня предупреждали, товарищ Хакимов, о твоем характере. И верно. Нет того, чтобы узнать, кто перед тобой сидит и с какими полномочиями приехал. Ты сразу показываешь свой норов, я бы сказал, необузданный и дикий.
Ясави нетерпеливо перебил его:
– У нас времени в обрез. Ты пахарей собрал. Рассказывай – зачем?
Приезжий протянул свое удостоверение, но председатель даже не взглянул на него. Он нетерпеливо ждал ответа, а уполномоченный не торопился.
– Так получается, что перепахать надо глубже… – начал было Закир, но, увидев страшные глаза председателя, осекся на полуслове.
– Тебя, товарищ Хакимов, можно обвинить во вредительстве, – спокойно заметил уполномоченный. – Был я на твоих полях – и что ж увидел? Ковыряют, а не пашут. Пахать следует так, чтобы плуг в борозде скрылся…
Ясави захотелось ударить приезжего. Ясно, городской человек, и ничего не смыслит в пахоте. И посылают же таких!
Этот человек приедет и уедет, ему нет дела ни до урожая, ни до крестьянских дум. Он не понимает, что сабантуй не забава. Труд должен обернуться праздником. Люди заслужили этот праздник. Ясави знал, что только его решительность может вернуть пахарей на борозду.
– Советую тебе немедленно убраться из аула и не возмущать людей, – сказал Ясави, положив жилистые руки на стол, застланный плакатами. – Сами управимся с делами и сами будем отвечать за все…
От этих слов приезжий даже позеленел. Вскочив на ноги, он помахал бумажкой.
– У меня мандат от исполкома.
– Пока не поздно, послушайся доброго совета.
– Я тебе покажу, контра, как с уполномоченными Советской власти обращаться, не рад будешь…
Ясави с силой положил руку на плечо уполномоченного.
– Ты будешь нам мешать или уберешься подобру-поздорову?
Уполномоченный вытащил наган.
– Убери руку, стрелять буду! Я не позволю…
Закир бросился к дверям.
– Погоди бежать! – остановил его Ясави. – Вот что… Веди сюда Галлямова быка, в лавке скипидару захвати. Один не справишься с быком, парней возьми с собой.
Насильно усадив приезжего на табуретку, глухо сказал:
– Наган не прячь, держи на изготовку. Пусть люди полюбуются твоим оружием. А впредь советую тебе честных людей контрой не обзывать. Этого я тебе не прощу.
…Разве без Галляма может обойтись какое-либо сборище? Заметив, что пахари скачут к правлению, Галлям бросил молот.
– Тут надо разобраться, – бормотал он, вешая фартук на гвоздь. – Посодействовать.
А содействовать он готов был и в споре, и в драке, и в выпивке…
Услыхав, что приезжий приказал перепахать все поля и отменить сабантуй, Галлям закричал:
– Скоро они и сон отменят!
Узнав, что Ясави затребовал привести его быка, Галлям, конечно, последовал за Закиром.
– А на что ему понадобился мой бык?
Закир не знал планов председателя, но все же авторитетно разъяснил:
– По всему видно, что приезжий из докторов. Твоего быка осмотрят и, если надо, полечат.
Пришлось порядком повозиться с быком, пока удалось его притащить к правлению. Галлям, вдруг оказавшись в центре толпы, похвалил быка:
– Красив, черт, не правда ли?
Но никто не ответил ему. Все хмуро молчали, а Галлям продолжал:
– Скипидаром будут лечить моего быка. Копыта у него целы, и ран на теле нет… По всей видимости, дадут пить… Бесовский характер у него.
Именно в эту минуту на крыльце появился Ясави с приезжим и сдавленным голосом приказал, указывая на уполномоченного:
– Галлям, посади его на быка!
Кузнец не поверил своим ушам.
– По какому такому праву?! – взъерошился приезжий, отступая к двери.
Среди наступившей тишины громко прозвучал голос Закира:
– С наганом на Ясави бросался? В колхозе самоуправство чинил? Чинил. Людям расстройство принес? Принес. И так далее.
Галлям, не дослушав Закира, схватил сопротивляющегося уполномоченного и легко поднял на спину быка.
– Покажешь наган – костей своих не соберешь! – пригрозил он. И посоветовал: – Непривычно сидеть? Держись крепче за шею.
Ясави понимал, что не простят ему этот поступок. Однако он зашел так далеко, что теперь не мог отступать. Бык сорвался с места и помчался по улице.
Глядя вслед удаляющейся жалкой фигуре уполномоченного, председатель подумал: «Ох и попадет же тебе, Ясави, по первое число!» Он отвернулся от громко хохотавших односельчан и, погасив улыбку, сказал:
– Марш на работу! Вспашете вовремя – отпразднуем. И чтобы больше такого съезда не собирать!
4
Галлям загулял еще накануне сабантуя. Целый день Буран работал один и, конечно, не справился со всеми делами.
Но не оставаться же без праздника!
Не успел он попариться в бане майским веником, как нагрянули гости: приехал из города дядя, плотник. Гостей наехало столько, что население аула сразу удвоилось.
Утром за Бураном зашли Хайдар и Давлет, «председатель союза рябых». Жена Давлета отправилась на сабантуй раньше всех с гостями.
Улицы Карасяя в этот день напоминали ярмарку: там и сям стояли телеги, в которых ночевали приезжие гости, благо было тепло. То и дело приезжали разукрашенные лентами и цветами повозки. На дугах звенели колокольчики, как во время свадебных выездов. По улицам скакали всадники. Тех коней, которые будут участвовать в скачках, водили на поводу, кормя сырыми яйцами. Гости из ближайшего городка приехали на велосипедах, а один горожанин притарахтел на мотоцикле.
Парни, одетые в яркие сатиновые и ситцевые рубашки, горланили песни. Гармонистов и кураистов вскоре перетянули к себе девушки. Красавицы к сабантую сшили себе новые платья. Целый месяц не до сна было портнихе Айхылу!
Все шли в одну сторону – к подножию Девичьей горы, где обычно проводились сабантуи.
– Из города приехали артисты, – сообщил Давлет.
– Значит, спектакль будем смотреть. Я по «Галиябану»[11]11
«Галиябану» – популярная пьеса советского татарского драматурга М. Файзи (1891—1928).
[Закрыть] соскучился…
– Что с тобой, Буран? Как можно в такой день скучать! – засмеялся Хайдар. – Смотри, вон лесные цари шествуют!
Трое рослых мужчин вели крупных медведей.
– С гор спустились, – заметил Давлет.
– Оттуда пришли не только медведи, но и силачи. Как бы они не осрамили нас. Кто нынче будет отстаивать честь Карасяя?
– Найдутся, – неопределенно ответил Буран.
Он заглядывал в каждое женское лицо; нет, не Камиля.
– Хайдар, давай повеселее!
Гармонист не заставил повторять просьбу. В веселый шум праздника влилась тонкоголосая, многоустая тальяночка, вытворяющая чудеса в руках удалого гармониста.
Три молодца свернули в сторону, чтобы обогнать толпу, запрудившую дорогу, и небрежной походкой пошли прямо по полю, на виду у всего аула, зная, что за ними наблюдают сотни глаз, и среди них немало девичьих…
Давлет гаркнул песню. Хайдар только кивнул головой. А Буран думал об одном: приедет Камиля или не приедет? Может, Зифа решила просто испытать его?
Он не представлял себе, как он встретится с Камилей. Что скажут они друг другу? Невыносимо тяжело первое слово… Отвернуться? Камиля догадается, что он тоскует. Он не намерен давать повод для ее торжества. Быть приветливым, как с чужой? Нет, он не сможет утаить свои чувства. Избегать встречи? До каких пор и ради чего?
Девичья гора похожа на толстую бабу в нарядной юбке… Подошва горы расцвечена празднично одетыми карасяевцами и гостями.
Буран подходил к играющим и, не найдя среди них Камили, переходил к другой группе.
Люди хохотали, глядя на мальчишек – искателей монет, которые пытались достать губами со дна миски с кислым молоком двадцатикопеечную монету. «Сидят как котята с вымазанными в молоке мордочками», – подумал Буран.
До десяти парней состязались в беге. Надев на ноги мешки, нужно было пробежать наперегонки метров двести. Кто быстрее пробежит, тот и получит премию: шаль или сапоги.
Желающих принять участие в этой игре, ловких и изворотливых, было много, еще больше – болельщиков.
Мешок сковывал шаг, болтался в ногах.
– Давай, давай! Не плошай! – кричали кругом.
– Мансур! Ман-сур! – гикали, галдели карасяевцы, воодушевляя своего бегуна.
Вдруг кто-то тронул Бурана за локоть. Он оглянулся. Перед ним стояла Зифа.
– Привет, Зифа! – поздоровался он.
– Я вам не помешала? – смутилась девушка, почувствовав себя неловко под его рассеянным взглядом.
– Что ты!.. – Поискав кого-то глазами, он добавил: – Хайдара не видела?
– Он, кажется, пошел на вершину Девичьей горы…
Разгоряченная толпа вытеснила их из круга. К ним, смеясь, подбежала Магира.
– Здравствуйте, Буран! Ой, как сегодня весело! Правда?
– Правда, – улыбнулся Буран.
– Из города привезли новые лодки. Покатаете нас? – спросила Зифа.
Подумав, он уклонился:
– Более опытные гребцы найдутся.
Магира удивленно взглянула на него.
– Вы еще не видели медведей? Что они только не вытворяют!..
– А мы их видели, когда шли сюда. Медведи как медведи. У каждого по одной голове, по четыре лапы…
Магира засмеялась, а Зифа как бы невзначай сказала:
– После скачек мы все собираемся на вершине Девичьей горы. Потанцуем, поиграем. Приходите.
– Может быть, и приду. – Буран, взглянув через головы девушек, воскликнул: – Смотрите, новая партия бегунов пошла! Интересно, кто победит…
Казалось, он настойчиво избегал всего, что привлекало внимание девушек. Отвернувшись, Зифа грустно сказала подруге:
– Неинтересный сегодня праздник. Хоть домой уходи!
– Что ты! – удивилась подружка. – Ты только подумай, что ты говоришь!
– Пожалуй, я так и сделаю.
– Куда ты, Зифа? Остановись!
Да разве ее остановишь!
5
Буран не придал значения разговору с девушками. Он совсем позабыл о них, когда началась башкирская борьба. До того ли, когда решается честь аула!
Все, кто собирался принять участие в схватке, расселись вокруг поляны. Среди них были старики и молодые, знатные борцы и те, кто впервые решил испытать свои силы.
Буран увидел Аллаярова, старика лет шестидесяти, заядлого борца, который не пропускал ни одного сабантуя. На его памяти этот щуплый на первый взгляд старик укладывал подряд до десяти силачей. Среди карасяевцев, сидевших в кругу, Буран заметил Галляма и Давлета. Не удержались-таки!
Бросился в глаза широкоплечий, тугогрудый парень в тюбетейке. Болельщики с нескрываемым восхищением посматривали на него. Загорелая шея («бычья», – подумал Буран), тяжелая челюсть, крупные черты лица.
– Откуда он? – спросил Буран.
Кто-то ответил:
– Лесоруб из Авзяна.
На арену вышли два борца, судья подал им по полотенцу. Они обтерли пот, потом сблизились, забросили скрученные полотенца за спину друг другу, каждый из них положил голову на плечи противника. Теперь надо приподнять его и, покружив, бросить на землю, при этом разрешается делать подножку.
Прошло несколько схваток, менялись победители, уже вышли из соревнования Галлям и Аллаяров, а лесоруб все еще выжидал.
Круг борцов все уменьшался. К радости карасяевцев, вот уже пять схваток держался на арене Давлет.
– Следующая пара! – возвестил судья. – Сулейман Акназаров и тот же Давлет!
Лесоруб из Авзяна неуклюже поднялся и медвежьей походкой вышел на середину круга. Буран невольно сравнил их. Ростом они одинаковы, но силой, наверно, приезжий богаче: Давлет вел шестую схватку, а лесоруб берег силы.
В первые же минуты лесоруб, прижав противника к груди, приподнял его и с ловкостью, неожиданной для его грузной фигуры, бросил Давлета на землю.
Карасяевцы ахнули, самолюбивый Ясави побледнел. Не было еще случая, чтобы карасяевцы на своем сабантуе упустили победу. Но на этот раз, видно, не удастся сохранить славу.
– Срам на всю округу! – в ярости закричал Ясави.
– Силачи, выручайте честь Карасяя, – взмолился подвыпивший Галлям.
Пока карасяевцы шумели и горевали, лесоруб расправлялся со своими противниками.
– Сулейман Акназаров вышел победителем, – наконец провозгласил судья. – Желающих бороться больше нет… Двое отказались померяться с ним силой… Объявляю…
– Нет, не все отказались.
Услышав этот вызов, все с любопытством оглянулись. Не отдавая себе отчета в том, что делает, Буран вышел на арену. Ведь он совсем не собирался бороться, его не взволновала мольба Галляма и оскорбленное самолюбие Ясави.
– Следующая пара, – возвестил судья, – Буран Авельбаев и тот же Сулейман!
Лесоруб с любопытством взглянул на соперника, нетерпеливым движением вытер бронзовое тело.
Буран возле него выглядел сухопарым: он был тоньше и чуть выше. Но все знали: рост не помогает, а мешает в борьбе.
– Будь осторожен, Буран! – предупредил Ясави.
– Он кружит в левую сторону! – крикнул кто-то из болельщиков.
Когда Буран, положив голову на плечо соперника, встал в исходном положении, Сулейман с издевкой прохрипел ему на ухо:
– Хамит шлет тебе привет. Помнишь такого парня? Он теперь в нашем леспромхозе.
Бурану вдруг показалось, что перед ним стоит сам Хамит. Ненависть, охватившая его, ускорила события. Резким толчком он оторвал отчаянно сопротивлявшегося противника от земли и, повертев его вокруг себя, бросил наземь. К его удивлению и огорчению, лесоруб остался стоять на ногах.
– Не вышло! – лесоруб самодовольно усмехнулся.
Кругом засмеялись.
Смеялись еще не раз. Что делалось вокруг! Люди кричали, свистели, а судья старался перекричать всех.
– Держись, карасяевец! – прошипел Сулейман.
Буран почувствовал, как ноги его оторвались от земли и, словно он вертелся на карусели, слились все лица людей. Промелькнуло в голове: «Во что бы то ни стало надо избежать броска!» Резким движением Буран уперся в грудь противника и выскользнул из его могучих объятий. Сулейман, не ожидавший этого, сумрачно оглядел соперника.
После того как в третий раз борцы забросили скрученные полотенца за спину друг другу, толпа притихла. Было слышно, как вдали завывает курай.
Лесоруб насторожился и никак не давал себя поднять. Зрители видели, что оба борца устали; движения их сделались вялыми, чаще вырывалось полотенце из рук.
– Скоро вернется твой дружок Хамит… – шепнул лесоруб. – А пока что ему передать?
Бурана подзадоривали, как мальчишку! Лесоруб был уверен в себе и потешался над ним. А ну, посмотрим!
Буран улучил минуту, когда противник чуть ослабил нажим, и, рывком подняв его на грудь, повернулся направо, один раз, два раза, и вдруг неожиданно для всех быстро начал кружить в обратную сторону, как это делал сам Сулейман. Буран ощутил, как забеспокоился лесоруб. Что, не ожидал? Получай же!
Грузное тело борца откатилось в сторону, под ноги зрителей. Но в следующее мгновенье лесоруб, вскочив, бросился на Бурана. Этого никто не ожидал. Свирепый борец сгреб карасяевца и отбросил его в сторону.
– Не по правилам! – закричали кругом.
– Не зачет!
– Харамнаша![12]12
Харамнаша! – нарушает правила!
[Закрыть] – загалдели люди, и громче всех Галлям. Вперед выбежал судья и, желая успокоить толпу, поднял руку и торжественно провозгласил:
– Приз присуждается Бурану Авельбаеву!
– Правильно! Ура! Хайбат!
Судья продолжал выкрикивать:
– Победитель получает пару сапог, девять полотенец, триста яиц и часы…
Буран стоял среди односельчан, не умея скрыть растерянности и радости. Он сам не верил, что победил.
Яйца он роздал мальчишкам, полотенца бросил девушкам, сапоги протянул Давлету, а часы оставил себе.
– А почему мне сапоги? – удивился Давлет.
– Мы ведь оба боролись с ним, – засмеялся Буран.
Он знал: о его подвиге будут рассказывать все, кто был на сабантуе… Может быть, эта весть дойдет и до Камили?
Он всматривался в лица девушек и женщин, но так и не встретил ту, которую мечтал увидеть и с которой боялся встретиться.
Хайдар увел его на Девичью гору, Буран не сопротивлялся. В сердце пел соловей. Нет, не соловей, а все лесные птицы вместе – ведь соловей, как ни хорошо он поет, знает только одну песню…
6
В яркий и веселый майский полдень, когда все обитатели Карасяя, многочисленные гости из соседних деревень, приезжие из города и парни с гор праздновали сабантуй – праздник плуга, по узкой тропе меж зеленеющих всходов торопливо шла девушка. Она держала путь в Карасяй, с каждым шагом отдаляясь от гула празднества. На ней были короткое белое платье в синюю крапинку, голубой с кружевами фартук (такова уж здесь мода!) и остроносые сапожки на высоких каблуках.
По пыльной дороге шли и ехали карасяевцы и гости, опоздавшие на праздник. При встрече с ними девушка улыбалась, отвечая на приветствия легким кивком головы. Не было, пожалуй, человека, который не бросил бы на нее взгляда, не спросил бы о чем-нибудь. Женщины еще издали приветливо махали руками и кричали:
– Ты платок надела бы на голову, милая! Жарко, как в печке!
– Почему так рано возвращаешься, милая Зифа? Не понравился тебе праздник?
