Текст книги "Лебеди остаются на Урале"

Автор книги: Анвер Бикчентаев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 19 страниц)

Любовь гостит в нашем ауле

1

Наступил апрель 1932 года. На всех четырех точках продолжалось бурение.

Следя глазами за грохочущим трактором, Буран думал о том, как лихорадит буровую контору. Простои следуют за простоями. То не хватает труб, то запасных частей, то горючего. То стоят локомобили, то буровые станки.

Люди сделались злыми. На собраниях часто дело доходило чуть ли не до кулачного боя. Неудачи подрывали у людей веру в успех дела, увеличилось число прогулов и «летунов», которые бросали работу и уходили в другое место.

Четвертая буровая тоже стояла: не было труб. Их ждали со дня на день. И вот наконец тракторы привезли эти трубы. Трактористы проклинали всех на свете, и в частности Ага Мамеда, заставившего везти трубы в распутицу. Лица трактористов были в грязи. Видно, нелегко им дались девяносто километров разбухшей весенней дороги от станции до Карасяя.

Никто не возражал и не спорил с ними, все знали: без труб была бы крышка – и в душе были благодарны этим парням.

Трактор ушел. Буран с подручным спустился с площадки вниз. Долго им пришлось месить грязь, пока наконец не удалось зацепить одну из труб и подтянуть ее к подмосткам, включив станок. Кран-блок уполз вверх и потащил за собой трубу.

Буран встал у элеватора. Надрывался ротор. К доскам площадки прилипла вязкая грязь, которую они притащили на своих сапогах.

– Ну и погода! – сплюнул Птица, закуривая. – Все замызганы, грязь везде, противно смотреть!

Буран по-своему понял мастера. Кивнул помощнику, и тот, взяв шланг, стал смывать с площадки грязь. Бурану так хочется встать у тормоза и управлять буровой самостоятельно. Тогда бы он показал, как надо работать!

Когда Птица уходил курить или перекусить, Буран оставался у станка и отлично справлялся с работой. Ничуть не хуже самого бурильщика.

Однажды в отсутствие Птицы вышел весь глинистый раствор. Это случалось и раньше, и не только на их буровой. Что делать? По инструкции следовало остановить буровую и вытащить трубы. Но Бурану так не хотелось прекращать работу, что он решил рискнуть – попробовать бурить при помощи чистой воды. Пробурил метров пять – ничего, долото нормально продвигалось вниз. Но Буран, испугавшись аварии, вскоре бросил эту затею и дождался, пока подвезли глинистый раствор.

Однако этот случай взволновал его. А может быть, глина и не нужна совсем? И можно обойтись без нее? Эти вопросы мучили Бурана. И сейчас он думает об этом.

Набухшие тучи затянули горизонт, не оставив нигде ни малейшего просвета. Горы помрачнели, дороги обезлюдели. Только буровые вышки, возле которых копошились люди, оживляли унылый пейзаж.

– Эй вы, сукины дети, куда смотрите? – кричит снизу Птица. – Пора менять долото!

Команда есть команда! Буран с подручным бегут вниз, выбирают новое долото.

2

Великорецкий и Белов задержались в Москве. Проходка скважин шла медленно, и по-прежнему на собраниях грызлись, обвиняя друг друга во всех смертных грехах. А Буран ломал голову над тем, как ускорить проходку.

Когда: один из бурильщиков внезапно заболел, Птица предложил ему:

– Видишь, не хватает бурильщика. Хочу поговорить с Ага Мамедом о тебе. Справишься?

– Справлюсь, – твердо ответил Буран.

Он был уверен в этом. Ага Мамед согласился с Птицей, и Буран стал полноправным бурильщиком.

Наконец-то свершилось то, о чем он так долго мечтал. Буран стал хозяином машины! И какой машины! По своей мощности это небольшой завод. Стоило Бурану нажать на рычаг, как начинал грохотать ротор и приходили в движение и блок, и вертлюги, и квадратная труба, и все трубы там, под землей.

Страх перед сложной техникой вскоре совсем прошел, уже через неделю все мысли Бурана были направлены на то, чтобы ускорить бурение. Он покажет всем, как надо бурить!

По его расчетам, проходка шла очень медленно, и он был уверен, что по возвращении из Москвы Белов будет недоволен их работой.

«Напрасно все-таки придерживаются инструкции, – рассуждал он. – Машину можно заставить работать быстрее». Ему попалась брошюра, написанная бакинским мастером, который утверждал, что можно заменить густой глинистый раствор более жидким. А вот о воде мастер ничего не говорил. Интересно, он не пробовал применять воду и пойти против инструкции?.. Или побоялся написать об этом?

В раздумьях прошло несколько дней. Наконец Буран твердо решил осуществить свой план.

Задумано – сделано. В начале смены он приказал постепенно перейти от густого раствора к более жидкому, а потом – на воду. Буран не сводил глаз с измерительных приборов. Нагрузка повысилась. Долото быстро продвигалось вглубь. Буран ликовал: значит, можно бурить быстрее!

Долото все глубже вгрызалось в подземные пласты. Об этом можно судить по тому, как быстро уходит вниз отметка на трубе. Буран снова берется за рычаг.

Присутствующий на буровой Хамит, ставший теперь помощником бурильщика, и рабочий с недоумением и тревогой посматривали на Бурана, но молчали.

Буран еще повысил давление. В эту минуту ему очень хотелось, чтобы на него поглядели карасяевцы, которые глумились над ним, когда он ушел в экспедицию. Он не возражал бы и против того, чтобы на буровой появился и комиссар полка. Посмотрел бы на своего красноармейца. Но больше всего ему хотелось, чтобы на его работу взглянула Камиля. Да она и так все узнает в конторе.

Стрелки приборов скачут. Буран снова нажимает на рычаг. А может быть, пока прекратить давление? Буран чутко прислушивается. Ничего страшного, станок работает ритмично. Зато как быстро двинулась вниз труба!

И вдруг под ногами дрогнула стальная плита, что-то загрохотало под ней, и сразу заглох ротор. Буран нажал на тормоз… Слишком поздно! Из культбудки выбежал Птица и кинулся к нему:

– Поднимай трубы! Быстрей пошевеливайся! Кому говорят?!

Началась борьба за спасение буровой, но все трубы не удалось вытащить. Долото осталось в забое.

Через час приехали Ага Мамед и Хамзин. Узнав, что авария произошла по вине молодого бурильщика, директор конторы вскипел:

– За такие дела под суд мало отдать!

Кто-то из ребят попытался выгородить Бурана:

– Он ведь хотел как лучше…

Ага Мамед сердито прикрикнул на непрошеного защитника:

– Не тебя спрашивают! Помолчи. Пусть сам Авельбаев отвечает. Кто тебя надоумил повысить давление? По диаграмме вижу – долото шло с недозволенной скоростью. Погубил буровую!

– Я не отпираюсь: заменил глинистый раствор водой и повысил давление, – сознался Буран. – Хотел быстрее бурить. Что было, то было.

– Вы послушайте только, как он рассуждает! «Что было, то было»! А ты знаешь, авария может вывести из строя скважину! Волос твоих не хватит, чтобы возместить убытки. Чтобы мои невзгоды пали на тебя!

В разговор вмешался всегда спокойный и сдержанный Хамзин.

– С тех пор как начали бурить, это первое чрезвычайное происшествие. Почему произошла авария? Только потому, что Авельбаев грубо нарушил железную пролетарскую дисциплину труда. До чего мы докатимся, если каждый из нас будет так безответственно относиться к делу? Сегодня один выкинет номер, завтра – другой. Мне думается, Авельбаева следует строго наказать, чтобы другим не было повадно.

– Что ж ты предлагаешь? – сумрачно спросил Ага Мамед.

Его слова тяжелым камнем упали на сердце парня.

– Отстранить от работы, – сухо сказал Хамзин.

– Выгнать! – поддержал Ага Мамед. – Пусть говорит спасибо, что под суд не отдаем.

Буран понимал – буровой мастер очень расстроен. Но и ему ведь тоже не легко.

– Честное слово, я хотел лучше сделать, – заговорил он. – Как повысишь нагрузку – долото быстрее идет. Пусть вот ребята подтвердят. Вся беда в том, что я слишком увеличил давление.

– Как ты думаешь, парень, меня прислали сюда для того, чтобы я тут нефть добывал или прикрывал аварийщиков? – горячился Ага Мамед. – Отстраняю тебя от работы. И вообще, убирайся из буровой конторы к чертовой матери, чтобы твоей ноги тут не было! Приходи за расчетом.

3

Выгнали, и поделом! Ага правильно сказал: судить мало за такую аварию. Могут и засудить: авария не шуточное дело. Пока ее ликвидируют, сколько времени пройдет. Если же долото останется в забое, считай, скважина пропала. А это сотни тысяч рублей. За всю жизнь не отработать их тебе.

Буран шел по полю, не разбирая дороги. Теперь все равно куда идти!

Тишина вокруг. Не грохочет больше четвертая буровая. Поспешишь – людей насмешишь. Хотел обогнать опытного бурильщика Птицу. Порадовал его, нечего сказать! Никому нет дела до его страданий. И правильно: мучайся не мучайся, делу не поможешь.

Позади солдатская служба – казалось бы, пора уже научиться серьезно относиться к жизни. Опозорил имя пограничника. Осрамил свой аул. Не простят твою глупость, Буран, не будет жизни тебе в Карасяе. «Это тот самый Буран Авельбаев, который забросил долото на глубину в шестьсот метров?» – будут говорить односельчане. «А, знаем Бурана Авельбаева. Слыхали. Как же, отличился! Раньше других хотел добраться до нефти…» Дурная слава пойдет о нем повсюду!

Куда идти, с кем поделиться горем?

Мать никогда не сделает больно, на то она и мать. Отец не сдержится, скажет: «Говорил я тебе, не послушался!» Ясави не скроет радости. Разве он не удерживал Бурана? Что ж, пришел его черед торжествовать. Галлям, тот, может быть, и успокоит: «Чего горюешь? Возвращайся ко мне, помощником станешь у умного человека…»

О Хамите и говорить нечего, запрыгает от радости. К Хайдару Буран сам не пойдет. С тех пор как между ними встала Зифа, дружбе конец.

Под ногами противно чавкает грязь. Вот если бы все начать сначала… С какой светлой мечтой возвращался он домой год назад! И все мечты разбились вдребезги.

Мысль о Камиле пришла внезапно. Она – единственный человек, который поймет его.

Что он скажет ей? А если и она откажется от него? Придется уехать. Кто знает, что ждет его завтра? Все будет зависеть от долота. И от людей. Может, и не придется никуда уезжать. Пускай отдают под суд. Сам знает – заслужил…

Буран никогда не переставал любить Камилю. И даже с сыном? С чужим сыном?

Кровь ударила в голову.

Надо пройти через это испытание. Если любит, то пройдет.

Он поглядел на сизое небо, на Девичью гору и на одинокую березу на ней. Никто не даст ему совета. Не идти же за советом к Кабиру! Все равно не поймет. Человек вырос на протоколах. Бумага заслонила от него людей. Вот если бы был сейчас Артем Алексеевич! Он бы понял! Но, уходя на буровую, Буран с ним поспорил.

«Ага, ищешь защитников? – усмехнулся Буран. – Не выйдет! Сам натворил, сам и отвечай».

Целый год Буран не открывал эту калитку. Вот он идет не торопясь по двору. У него еще есть время, чтобы передумать…

Когда он открыл дверь, Камиля сидела за столом, у самовара. Видимо, только что вернулась с работы. Она медленно поднялась, вытирая руки полотенцем, и вопросительно посмотрела на него. Ни радости, ни гнева. Неужели все забыто?

– Пришел к тебе.

Камиля вспыхнула. Наверно, вспомнила все, и прежде всего обиду, нанесенную там, на берегу.

– Мне некуда идти, – прибавил он.

Ему не хотелось жаловаться, но как-то само собой получилось. Камиля нерешительно спросила:

– Опомнись! Что ты говоришь?

– Ты одна у меня на белом свете…

А она твердит свое:

– Не будет у нас счастья…

В течение долгих месяцев Буран пытался заглушить боль. Думая о Камиле, он говорил себе: «Она ошиблась, мучается. Нельзя так жестоко наказывать ее и себя! Мы сможем сделать свою жизнь счастливой. Я должен простить ее».

– Ты даже не просишь меня пройти от порога? – упрекнул он.

– Что ж, проходи.

Он снял грязный пиджак и сапоги, вынес их в сени, как делал дома.

Самовар расшумелся. Камиля нарезала хлеб тонкими ломтиками, поставила на стол сахар и масло.

– Садись, пей чай.

– А ты куда?

– Сын у соседки. Схожу за ним.

Буран с любопытством следил за тем, как она укладывала сына в люльку, подвешенную к большому крюку на потолке. Камиля занималась своим делом так, будто никого не было в избе. Потом сели пить чай. Буран с горечью подумал: Камиля права – не сможет он примириться с ребенком Хамита. Захотелось подняться и уйти.

Поднес к губам блюдце с горячим чаем. Их глаза встретились на секунду. И тут он понял: без этих серых глаз ему не жить. Чтобы вернуть любовь, он бросал вызов прошлому, нарушал обычаи аула. Это не легкий путь, но если любишь, пройди через эту боль. Так решай же!

Что удержало его – самолюбие, ревность или упрямство?

Нет, любовь не отпустила его!

Он на всю жизнь запомнил эту ночь. Камиля постлала себе в одном углу, ему – в другом. Между ними всю ночь качалась люлька. Маленький человек, лежавший в люльке, разделял их.

Привернутая лампа горела на выемке печки. Где-то лаяли собаки. Ребенок чмокал во сне губами.

Буран чувствовал, что Камиля не спит. Он не решался заговорить с ней: как бы не поняла превратно. Ему казалось, она лежит, прижавшись к стене, закутавшись в одеяло. Берегла себя, как могла.

Камиля, видимо, боится, чтобы не повторилось то, что случилось там, на берегу. Тогда он ни о чем не думал. Им руководила не любовь, а самолюбие, чувство мести. Теперь другое дело. Они встретились, чтобы больше не расходиться. Поэтому будь благоразумен, Буран! Бойся оскорбить женщину!

Буран спал и не спал. Снилась ярмарка, на которой он ни разу не был.

Встал в обычное время, на рассвете.

– Доброе утро, Камиля!

– Как спалось?

В глазах промелькнула лукавая улыбка. А может быть, ему показалось? Нет, она не может, не имеет права над ним глумиться!

– Меня выгнали с буровой.

– Знаю.

– Что советуешь делать?

– Никто не имеет права тебя выгнать. Ведь авария произошла не из-за твоей халатности, правда?

– Правда.

– Ты ведь хотел сделать лучше? А за риск, когда человек старается, не выгоняют. Добивайся, чтобы вернули.

– Как я это сделаю?

– Иди в бригаду и расскажи, как все получилось. Вот увидишь, товарищи поймут тебя. А потом докажешь на деле…

Буран простился с Камилей и вышел из избы. Он еще не знал, что будет делать дальше.

Возле калитки остановился, удивленный и возмущенный. Кто-то измазал ее дегтем. Опозорил Камилю. Будь проклят человек, который это сделал! Так мстил Карасяй. В глазах соседей они стали отступниками от вековых традиций. Камиля выгнала мужа, чего никогда не делала ни одна женщина. И Буран, переночевав в ее доме, заслужил презрение.

Он не позволит оскорблять любимую!

Калитка полетела под ноги…

На улице он встретил мать. Наверно, поджидала его.

Буран молчал.

– Я все знаю: знаю и про то, как ты потерял долото, и про то, как у чужой жены ночевал… Не для этого растила я сына! Брось ее! Не возвращайся к ее порогу!

Буран с беспокойством оглянулся, и ему показалось, что мелькнуло лицо Камили в окне.

– Мама!

Танхылу ушла. Только как будто еще больше сгорбилась.

В переулке повстречал вдову Хадичу. Невольно с неприязнью подумал: «Разнесла по всему аулу и теперь снова прибежала за новостями!»

Две девочки, которые всегда с ним здоровались первыми, прошли мимо, низко опустив головы. Они тоже презирали его!

На окраине аула он увидел Магиру, дочь Ясави. Юркнула в чужие ворота, чтобы не встречаться с Бураном. Он шел как прокаженный. Даже Галлям молча проводил его взглядом, не окликнув. «Искатель красивой жизни» тоже не прощал отступника. Только собаки по-прежнему бежали вслед за ним, помахивая хвостами. Ведь они не понимали, что означают ворота, измазанные дегтем.

4

Буран еще издали увидел, что авария не ликвидирована, хотя его товарищи работали на буровой всю ночь.

«Нет, не останавливайся, иди. Иди же!»

Буран не осмелился подняться на площадку. Сел на ящик из-под цемента, закурил.

Отсюда ему хорошо видна площадка. На ней Птица, Хамит и его сменщик. Уже две вахты заняты извлечением долота.

Кто-то из ребят оглянулся и показал на него Птице. Но бурильщик не окликнул, не взглянул на Бурана. Значит, сердится, не простил.

Пришло время обеда, но никто не оставил работу.

Под ногами куча окурков, уже выкурена вся пачка. Просить у ребят стыдно.

Птица махнул рукой и скомандовал:

– Готовьсь!

Буран видит, как напряженно следят за блоком люди. Только бы не сорвалось долото!

Гудит ротор, звенят цепи. Блок поднимается все выше и выше. И вдруг Птица затормозил. Значит, сорвалось…

Буран бросился к буровой.

– Давай я пособлю! – крикнул он, расталкивая уставших товарищей.

– Уйди, – резко отстранил его Птица. Апрельское солнце спускается все ниже и ниже. Буран не чувствует голода, только боль на сердце. Сидя на ящике, он вместе с другими следит за блоком. Опять зацепили долото.

Появилась надежда. Сутки простоя уж не так-то много. Его могут простить, и он займет свое место на площадке. Кто поймет радость человека, который добирается до самых глубоких пластов земли и открывает миллиардные богатства?

В самом деле, на этот раз повезло: долото вытащили. Все стоят вокруг, наклонившись над ним; Бурану теперь видны только спины и измазанные глиной брезентовые штаны буровиков. Буран не удержался, взбежал на площадку.

Все оглянулись.

– Пришлось повозиться, – сказал Птица. – Сложный случай. Однажды такая же история приключилась в Верхнечусовских Городках…

Доброго настроения Птице хватило только на одну минуту. Он уже командовал:

– Прибрать площадку! Приготовиться к бурению! Утренняя вахта, марш домой спать! Посторонних прошу уйти.

Посторонний – это он, Буран.

Чего же здесь торчать? Надо идти в контору, к директору.

Отойдя сотню шагов, Буран оглянулся, не выдержала душа. Позади уже гудел ротор. Значит, глинистый раствор взметнулся к вертлюгу. Оттуда под большим давлением он проходит в забой, чтобы очистить скважину от шлама. Ротор крутит трубы, и долото снова вгрызается в породу…

Только другой, а не Буран стоит на вахте, другой бурит…

В конторе был один Хамзин. С ним не стоит говорить.

Однако Хамзин сам остановил парня.

– Проходи сюда, поговорим.

Он провел его в кабинет директора. Телефон, геологическая карта Бельской долины во всю стену, на столе несколько кернов, гора газет и красный неотточенный карандаш.

У Хамзина маленькие узкие глаза. За густыми ресницами трудно разглядеть их выражение.

– Понимаю, – заговорил он, сев напротив Бурана, – пришел проситься обратно на буровую. Тебя обнадежило то, что спасли скважину. Так, что ли?

– Так.

– Ты хотел поговорить с директором. Не так ли?

– Так.

Хамзин усмехнулся.

– Он ни за что не возьмет тебя обратно.

– Почему?

– Я один могу это сделать.

Хамзин понизил голос, хотя никого в конторе не было.

– Мы дети одного народа, и мы поймем друг друга. Им, приезжим, все равно, побыли и уехали, а нам оставаться здесь. Нам некуда убегать. Поэтому нам надо держаться вместе. Ты попал в тяжелое положение, и я хочу протянуть тебе руку помощи. Это связано с риском, но меня это не остановит. Ради своего человека я на все пойду. Одним словом, завтра выходи на работу. Уломаю азербайджанца. Вот тебе моя рука!

Буран, истосковавшийся по работе, много переживший за эти сутки, с благодарностью пожал протянутую руку.

– Ну, желаю тебе успеха! – скупо улыбнулся Хамзин. – Передай привет Камиле!

В радостном настроении шагал Буран домой. Все сложилось как нельзя лучше. Вдруг он остановился. При чем тут его национальность и всякие разговоры о «приезжих» и «местных»? Что означают слова Хамзина «нам надо держаться вместе»?

Камиля говорила ему утром о долге, об ответственности, о том, что Птица и Ага Мамед поймут его, поддержат…

«Ну вот, опять захандрил! – отмахнулся он от беспокойной мысли. – Плюнь на все! Важно, чтобы вернули. Как обрадуется Камиля!»

Переступив порог, он радостно сообщил:

– Все в порядке. Аварию ликвидировали. С утра выхожу на вахту.

На столе стояли две тарелки. Значит, Камиля ждала его. За ужином он сказал:

– Ты не представляешь, что творится в моей, душе!

Камиля перевела разговор на другое:

– Вынеси в сени сапоги, я помою их.

Это были первые ласковые слова, сказанные ею.

5

Уже целую неделю Буран живет у Камили. Семь ночей они спят в разных углах. Он как будто удовлетворился тем, что дышит одним воздухом с Камилей.

Сдержанность Бурана все больше беспокоила ее. Все ночи Камиля проводила без сна.

Буран уставал на буровой и после ужина сразу заваливался спать. Во сне дышал ровно, только иногда стонал. В такую минуту ей хотелось повернуть его лицом к себе.

Трудно вспомнить, о чем она думала ночью. Наверно, о том, что должна беречь себя.

В памяти всплыло то время, когда она была еще девочкой. В первый день, когда пришла в школу, ей захотелось сесть за одну парту с Бураном. Она расплакалась, когда учитель посадил ее с другим мальчиком.

С Бураном никогда не было страшно; он научил ее переплывать Белую, он заставлял спускаться на лыжах с крутого склона Девичьей горы.

Провожая его в армию, Камиля знала, что у нее не будет никого роднее Бурана. Почему же она отдалась Хамиту? Обманула лунная ночь. Молодость и ласка Хамита. Потом пришла привычка. Камиля закрылась одеялом до подбородка. Нет, после всего, что было, она не может стать женой Бурана. Он должен уйти.

В колыбели заворочался сын. Буран не примет его, не смирится, не сумеет согнуть свою гордость. Он пришел к ней, отдавшись наущению ласкового сердца. Но когда заговорит разум, Буран не выдержит, уйдет.

Нельзя позволить ему стать близким. И себе самой – запретить думать о нем.

Лампа замигала и потухла.

Камиля вздрогнула. Ей вспомнилась ярость, с которой Буран сорвал калитку, измазанную дегтем. Будто это его злейший враг.

Пока он был на буровой, она кое-как сколотила новую калитку. Новая калитка так же скрипела, как и прежняя, – Камиля оставила старые шарниры.

Только в работе Камиля находила успокоение. Там она могла забыться. Ей хотелось поговорить по душам с Миловановой, своей сверстницей. Их связывала не только работа – они чувствовали взаимную симпатию друг к другу. Хотелось не совет получить у нее – в сердечных делах нет советчика, – а просто поделиться своим горем, выплакаться.

Но для такого разговора трудно было выбрать время.

Вот прошла еще одна ночь. Заиндевевшие стекла посинели. Под потолком обозначились узорчатые прорезы.

С облегчением прошептала:

– Скоро рассвет!

6

После завтрака Камиля заторопилась в лабораторию. Перед уходом она всегда закутывала сына и уносила к соседке. Сегодня Буран подошел к колыбели и сказал:

– Сына можешь оставить дома. У меня сегодня выходной.

– Ты не сумеешь присмотреть за ним, он капризный!

– Мужчины всегда поладят между собой.

– А он не надоест тебе?

– Если надоест, отнесу к соседке.

Камиля быстро подошла к Бурану, внезапно поцеловала его и бегом выбежала из избы.

Мужчины впервые остались одни.

Буран ходил по комнате, напевая какую-то песенку, потом остановился у колыбели, улыбнулся.

– Не надоело тебе валяться, лежебока?

Мальчик внимательно посмотрел на него. Буран поводил рукой, ребенок следил за ним.

– Смышленый малыш! – сказал Буран.

Так они разговорились. Правда, говорил один Буран.

– Вот твоя мать сомневается, уживемся ли мы с тобой. А зачем же нам скандалить, малыш? Ты любишь свою маму, я ее тоже люблю. Если два человека любят третьего и они не соперники, то зачем бы им враждовать? Правда ведь? Хочешь молочка? Сейчас напою тебя.

Буран надел на бутылочку соску.

– Не хочешь, сыт? Ну, тогда не надо, повременим. Ты лежи, а я почитаю.

«Старый буровой мастер из Баку Шакир Фаткулин начал проходить скважины при помощи жидкого глинистого раствора. Об этом он написал книгу. Почему бакинцы могут бурить, нарушая давно заведенные порядки, а башкирские нефтяники должны держаться за старое?»

Прочитав несколько страниц, Буран прошелся по комнате, размышляя. Иногда подходил к ребенку, чтобы проверить, чем он занят.

– Лежим? – спрашивал он. – Ну и лежи!

Когда ребенок забеспокоился, Буран сменил пеленки. Пока все шло нормально.

«У бакинцев земля мягкая. Там скважину можно пробурить за одну неделю, самое большее – за две. А тут нужны месяцы.

И все-таки стоит вернуться к тому, что сорвалось в первый раз: попробовать еще раз применить при бурении жидкий раствор, а может быть, и воду».

Ребенок захныкал.

– Чего тебе, малыш? Лежи, не капризничай, живо получишь шлепки!

Когда мальчик плакал, он становился похожим на Хамита: такой же разрез глаз, такие же скулы… Противный какой!

Давлет на днях сказал: «Никто не одобряет тебя. Неужели ты не мог найти себе девушку?»

Буран ничего ему не ответил.

Конечно, он мог жениться на девушке. За него пошли бы Зифа и Магира. Так он и сделал бы, если бы держался старых, дедовских традиций. Он хотел стать новым человеком.

Ой, как трудно побороть предрассудки! Но он постарается доказать, что любовь сильнее старины и дедовских обычаев. Они построят свое счастье с Камилей.

Подойдя к колыбели, он сказал другому мужчине, как бы предлагая мир:

– Ну, не скучай. У тебя будет брат. Мать передаст ему свою красоту, вот увидишь. Один сын – не сын. Два – тоже еще не сыновья. А вот три сына – это да!