Текст книги "Лебеди остаются на Урале"

Автор книги: Анвер Бикчентаев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 19 страниц)

Что-то удерживает Бурана от прямого, откровенного объяснения с другом. Может быть, самолюбие?

Вечером они возвращаются в аул вдвоем с Хамитом. В бригаде Хамит на хорошем счету. Из-за чего же Бурану ссориться с ним? Из-за Камили? Но разве он не ставит себя этим в смешное положение, как Хайдар?

Неожиданно Хамит сказал:

– Мы теперь квиты с тобой, – и усмехнулся.

Буран не понял.

Хамит метнул острый взгляд на него.

– Камиля отказалась от нас обоих. Теперь мы на равных правах.

– Ты так считаешь?

Хамит развязно улыбнулся.

– Я получил от нее все, что хотел… Женщин уломать, сам знаешь, очень просто. Кто от меня откажется?

Захватило дыхание. Буран стиснул зубы, чтобы не двинуть его кулаком.

6

Сагит Гиззатович извлекал свою коллекцию часов в двух случаях: когда он стоял на пороге большого успеха или когда жизненный корабль его давал крен.

Затопив печку, он стал раскладывать свои сокровища. Круглые и квадратные, золотые и чугунные, швейцарские и русские часы лежали на столе.

Все они тикали в один голос. В них была заключена жизнь. Они пережили своих прежних хозяев; давно умерли солдаты и муллы, кузнецы и агрономы, а часы их продолжали вести счет времени.

Сагит Гиззатович не повторит ошибки своих предшественников. Вместе с ним погибнут и эти часы. Он уничтожит их перед смертью. Такова капризная воля Хамзина.

Негромко засмеялся: быть может, это единственное, что удастся сделать в жизни геологу Хамзину? Нет, неправда! Настал твой час борьбы, Хамзин! Ты долго ждал этой минуты, так действуй же – и действуй без ошибки, наверняка!

Жадными глазами вглядываясь в петербургские улицы, ты мечтал о том времени, когда пробьет твой час. Хамзин имел такое же право на счастье, как и другие!

В тайниках души ты связывал свое будущее с Уралом. В мечтах своих ты видел себя королем железа, владыкой гор.

Часы шли, а Хамзин размышлял о прошлом и будущем.

Революция бросила Хамзина, только что окончившего Петербургский университет, в горнило испытаний. Он опрометчиво принял участие в националистическом курултае, происходившем в Оренбурге. Хамзин был в числе «двадцати четырех всадников», положивших начало башкирскому белогвардейскому эскадрону. Мусульманский революционный комитет, однако, быстро расправился с контрреволюционным «башкирским правительством», и Хамзину ничего не оставалось делать, как бежать.

Он переметнулся в лагерь красных. Даже полгода служил интендантом в каком-то полку. Военная карьера ничего не сулила ему. Он скоро это понял и, подавшись на Кавказ, устроился на нефтепромыслах.

Хамзин был рядовым геологом то на Апшероне, то в Грозном, пока не встретился в Москве с Великорецким.

Круг замкнулся. Он снова в родном краю. Вернулся на Урал, где стал таким же обездоленным червяком, как и Шаймурат. С одной только разницей: Шаймурат никогда не поднимался до большой мечты.

Разве Хамзин может позабыть свои мечты, в которых он поднимался до хозяина Уральских гор! Нет, он не хочет прозябать. Он сам может стать начальником экспедиции, быть вершителем судеб башкирской нефти!

До сегодняшнего дня Хамзин шел рядом с Великорецким, выручая его советами, поддерживая, когда видел колебания Казимира Павловича. Даже молчанье Хамзина во время столкновений между начальником экспедиции и главным геологом служило поддержкой Великорецкому. Хамзин долгое время был верной и честной тенью его.

Часы поддакивали, отсчитывая секунды.

Хамзин помнит тот день, когда решался вопрос о судьбе экспедиции, когда Белов уже не просил разрешить ему вести подготовку к бурению, а требовал прекратить изыскательские работы на плато.

Все ждали этого часа, и он настал. В брезентовой палатке, как в шатре полководца, принималось историческое решение. Вопрос о том, быть или не быть башкирской нефти, был связан с другим вопросом: удастся ли им сохранить доброе имя геолога? И не только доброе имя, а может быть, и голову на плечах…

За полчаса до этого, когда Великорецкий пожаловался на то, что у него нет больше сил бороться с Беловым, Сагит Гиззатович даже привскочил:

– Как вы можете? Я не узнаю вас! Куда делись ваша энергия, сила воли, которыми я так восхищался? Неужели все это отняла у вас проклятая малярия? Очнитесь! Именно сейчас нам нельзя отступать.

– Белов разрушает все мои планы, – продолжал Казимир Павлович. – Я могу повлиять на Милованову, сговориться с вами, но с Беловым – увольте меня.

– Что ж, отступайте, отказывайтесь от своих убеждений, ходите на цыпочках перед Беловым, – возмутился Хамзин.

Великорецкий, помнится, даже простонал:

– И это я слышу от друга?

– Настоящий друг, как я понимаю, должен первым предупредить об опасности и дать добрый совет. В этом его долг…

Хамзин говорил искренне. Он не променял бы Великорецкого на трех Беловых. Но на коротком совещании, состоявшемся вскоре после этого разговора, Белов поставил вопрос ребром: за или против бурения? Другого выбора не могло быть. Белову не было никакого дела до того, что на свете есть осторожные люди…

Он сумел привлечь на свою сторону Милованову, которая недвусмысленно заявила: пора приступать к бурению. Хамзин не мог лезть на рожон. Теперь нужно было думать не о Великорецком, а о себе.

Когда чаша весов заколебалась, Хамзин счел нужным переметнуться в лагерь Белова. Но это следовало сделать осторожно.

При первом же удобном случае Хамзин заговорил с Беловым о том, как они вместе с Великорецким заблуждались, недооценивая бурение. Второй раз он ненавязчиво похвалил дальновидность Ивана Михайловича Губкина, учеником которого считал себя Белов.

И пока что этим ограничился. Пусть Белов поймет, что Хамзин не только лоялен, но и человек мыслящий. Этого достаточно.

Время будет работать на него.

Да, не баловала жизнь тебя, Сагит Гиззатович! Один всевышний знает, каким тернистым путем ты пробивался в люди. Тогда, когда ты влачил жалкое существование студента, нищенствовал и голодал, никто не пришел тебе на помощь. Ты был один против всего мира!

Великорецкого легко убрать с дороги. Более сложная борьба предстоит с Беловым, это ясно. Но Хамзин перестанет быть Хамзиным, если не одолеет этого молокососа!

Придя к этой мысли, Хамзин откинулся на спинку стула. Все часы показывают одинаковое время: половина десятого. Пройдет еще одна ночь, за ней наступит утро.

Экспедиция становилась большим коллективом. Надо думать не только о Белове, но и об Ага Мамеде, Буране Авельбаеве, бурильщике Птице, даже о старике Шаймурате. С каждым из них надо применять различную тактику.

Печь разгорелась, в комнате стало теплее. Поздняя осень давала о себе знать. Сняв телогрейку, Хамзин поставил на печку чайник. Он с наслаждением думал о той минуте, когда перед ним будет стоять стакан ароматного чая, привезенного из Индии.

Уединение в комнате со множеством тикающих часов и чай – единственная радость Хамзина. Он поднес стакан к губам. Спасибо тому, кто придумал этот напиток.

Предстоит тихая, незаметная работа со сложными ходами. Он верит в победу и улыбается.

7

Целый месяц уже прошел – так много! Несмотря на все свое старание, Камиля с трудом разбиралась в кернах, ежедневно поступающих с буровых. Каждый раз она обращалась за помощью к Людмиле Михайловне.

Особенно сложно оказалось с записями. С трепетом бралась она за ручку, чтобы записать результаты анализов в коллекторский журнал. Милованова была неумолима, строго требовала точности, будто Камиля всю свою жизнь была коллектором геологической экспедиции. Приходилось терпеть и учиться.

К счастью, контора находилась недалеко от дома. Камиля могла бегать домой, чтобы покормить сына, которого она оставляла у соседки.

Ага Мамед почти не бывал в своем кабинете, отгороженном от конторы колхоза фанерной перегородкой. С утра до вечера пропадал на буровых или надолго уезжал на станцию.

Все шло оттуда: машины, горючее, спецодежда, запасные части, продукты… В хорошую погоду машины безотказно проходили девяносто километров, отделявшие Карасяй от железной дороги. Но стоило покружить метелям, и связь со станцией прерывалась.

Постепенно Камиля привыкла к таким словам, как «элеватор», «лебедка», «долото», «шланг», «трос», «блок», «вертлюг», хотя, называя их, она все-таки не представляла, как они выглядят. Но, видно, эти механизмы имели огромное значение, из-за них Ага Мамед ездил в метель на станцию, посылал десятки сердитых телеграмм.

Геологи почти не бывают дома. Начиная с осени они все время разъезжают. Вызывают в Москву то одного, то другого. Казимир Павлович уже два раза побывал в Перми, в нефтяном тресте. Артем Алексеевич и Сагит Гиззатович только неделю тому назад вернулись из Уфы. В их отсутствие за работой буровых следила одна Людмила Михайловна.

Камиля с благоговением раскрывает коллекторский журнал. По нему можно проследить историю каждой скважины. Керны, рассказывающие о том, на какой глубине расположен тот или иной пласт, хранятся в специальных продолговатых ящиках. Они заменяют книги в «Каменной библиотеке».

Милованова застала свою помощницу за разбором кернов.

– Хорошо, что ты еще не ушла, – сказала она, развязывая пуховую шаль и грея руки у печки. – Со всех буровых доставили керны?

– Со всех, кроме четвертой, – доложила Камиля.

– Опять Птица медлит! – рассердилась Милованова. – Утром начальник экспедиции и главный геолог должны выехать в Москву. Им нужны самые последние сведения о ходе бурения. Попробуй дозвониться на четвертую. Если ничего не получится, придется сходить к ним.

Камиля знала, что это почти невозможно, но все-таки попыталась связаться с четвертой буровой по телефону.

– Не отвечают?

– Нет.

– Я так и думала. Собирайся в путь.

Сбор кернов входил в обязанности коллектора. Камиля натянула шубу, повязала платок.

– Смотри не задерживайся, – предупредила Милованова. – Поднимается ветер, как бы не завихрила метелица.

– Ничего, – успокоила Камиля. – Мне тут каждое дерево знакомо, каждый овражек.

В сенях она столкнулась с Хамзиным.

– Куда, красавица? – спросил он, стряхивая с валенок снег.

– На четвертую.

– Можете вернуться. Я захватил по пути их керны.

– Ой, выручили! – обрадовалась Камиля. – Какой вы добрый и хороший!

Войдя в лабораторию, Хамзин продолжал:

– Поднимается метель. К ночи разыграется вовсю, даю слово. Добрый вечер, Людмила Михайловна! Я совершил рыцарский поступок – доставил вам образцы с четвертой.

– Спасибо, Сагит Гиззатович. Вы слышали, что начальство вызывают в Москву? – в свою очередь спросила Милованова.

– Нет еще. Откуда же мне знать, я целый день пробыл на буровых. Когда выезжают?

– Завтра утром.

– Надо успеть к Казимиру Павловичу на чашку чая, – заторопился Хамзин. – Готовите отчет? Я вам не нужен?

– Нет, спасибо.

– Камиля, – приказала Людмила Михайловна. – Выпиши по журналу последние результаты по всем буровым, за исключением четвертой. До утра постараюсь закончить анализ кернов, которые принес Сагит Гиззатович.

Пришлось прервать работу, чтобы закрыть ставни, которые распахнул ветер. «Каково там Бурану?» – подумала Камиля, отогревая руки.

Пока Милованова возилась с кислотами, бензином, микроскопом, опробуя образцы, Камиля занялась своим делом.

«Глубина шестьдесят три метра, – писала она. – Глина с прослойками песка». Таков итог по первой скважине. Следующая запись относится ко второй буровой: «Глина мягкая, коричнево-красная. Прожилки светло-голубые и зеленые. С HCl вскипает. Кусочки доломита…» А вот и третья: «Глубина семьдесят шесть метров. Гипс серый, с прожилками глины, хорошо отмученный в начале колонки. Попадается порошкообразный белый гипс. Глина издает сильный запах сероводорода».

Телефонный аппарат, который требовательно звонил в соседней комнате, отвлек ее. Звонил Ага Мамед.

– Вода перестала поступать на четвертую! Наверно, где-то лопнула труба! – кричал он. – Доложите Великорецкому и Белову. Меры к устранению аварии принимаю.

8

В самом деле, на четвертой буровой дела сложились худо. Если растеряться, можно загубить скважину. Ага Мамед не выдержал, стал помогать бурильщику.

Метель разыгралась не на шутку, она захватывала дыхание, залепляла снегом глаза, сбивала с ног.

Бригада спешила поднять трубы, пока их не засосало в забое. Тяжелее всех было верховым. Там, на высоте десятиэтажного дома, метель разгулялась в полную силу. Мороз пронизывал тело, руки деревенели. Ага Мамед распорядился сменять верховых через каждые пятнадцать минут.

Бурану, как и всегда, пришлось работать в паре с Хамитом. Они развинчивали трубы, оттаскивали их в сторону, и снова блок вздымался вверх.

После того как захлопывается элеватор, их глаза на какую-то долю секунды встречаются, однако думать о своих переживаниях им некогда. Минутная задержка – и вся колонна труб может застрять в скважине.

Пока блок тянет вверх трубы, можно несколько секунд передохнуть. Буран успевает подумать: «Хамит на хорошем счету. В газете о нем заметка была. Письмо к белорецким рабочим подписывал. Два раза в президиум избирали. Изо всех сил старается вернуть любовь Камили, не иначе!»

Плохо, что женщина прошла между ними. Но нельзя же вечно из-за этого сердиться на него. Он неплохо работает.

Вдруг сквозь вой метели и грохот ротора донесся громкий крик бурового мастера:

– Эй, осторожно!

Буран едва успел оглянуться и отпрянул в сторону: покачнувшаяся труба могла убить насмерть.

Глинистый раствор бьет фонтаном, когда начинаешь отвинчивать очередную трубу. Ледяной коркой заросла одежда, под ногами образовался каток.

Бьет метелица, раскачивая «летучие мыши» из стороны в сторону. В эту минуту Буран чувствовал себя, как на палубе судна. За тонкой дощатой перегородкой бушевала зима. Над головой гудели стальные канаты, стонала узкая винтовая лестница.

Пальцы замерзли, перестали слушаться. Буран, скользя, протянулся к элеватору, из последних сил напирая на «свечу».

«Черт побери! – ругался он, потеряв счет трубам, извлеченным из скважины. – Скоро ли конец?»

Конца все не было. Ему казалось, что не удастся спасти скважину. Пропал труд, лопнули надежды. И сердился на себя: оставался бы кузнецом в ауле – лежал бы сейчас дома. Кто заставил уйти из аула? Кто вынудил проситься на буровую? Только сам! Ну и не жалуйся теперь, терпи!

И Буран терпел. Терпел и думал. Зачем мучается Хамит? Ему-то чего не хватает! Говорят, копит деньги. Ну и пусть копит, если человек любит деньги. Кому какое дело?

И вдруг приходит радостная мысль: «А Камиля все-таки не любит его».

Наконец вынута последняя труба. Не верится – неужели спасли скважину?

– Поздравляю! – говорит Ага Мамед, устало улыбаясь.

Его усы – две льдинки. Глаза ввалились. Приказывает Птице:

– Приведи скважину в порядок, очисти площадку, приготовься бурить. Как только ликвидируем аварию, дам команду. Надо выяснить, почему перестала поступать вода.

– Понятно, готовиться бурить по команде.

– Действуй, – продолжает Ага Мамед. – А мы начнем копать траншею вдоль водопровода, чтобы найти повреждение. Только мы одни не скоро управимся…

Все с ним согласны – одним никак не справиться. Какой же выход?

– Клянусь солнцем и луной! – внезапно восклицает буровой мастер. – Есть выход. Пойду с поклоном к Ясави. Авось поможет.

– Одного тебя не пущу, – нахмурился Птица. – Возьми с собой кого-нибудь из парней. Не дойдешь!

Ага Мамед не стал упрямиться.

– Ладно, собирайся, Авельбаев.

9

Белая кошка с пушистым хвостом сидела на подоконнике, неторопливо откусывая листки алоэ. Зифа хотела прогнать кошку – ведь погубит цветы, – но звук застрял в горле. Попыталась приподнять голову – потемнело в глазах. От бессилия и обиды застонала.

Айхылу мгновенно появилась у изголовья.

– Лежи, доченька, ни о чем не думай, – сказала она скорбно.

– Что со мной?

– Ты простудила легкие во время метели, когда ходила спасать буровую. Теперь тебе полегчало, дело идет на поправку. Кушать не хочешь? Может, выпьешь горячего молока?

Не успела Зифа закрыть глаза, как перед ней поплыли круги, в которых то появлялись, то исчезали куски каких-то событий, мелькали какие-то лица, слышались взволнованные голоса. Когда и где все это происходило?

«Надо лежать спокойно». Эти слова тоже не ее. Она их слышала в кромешной темноте. Она не видела, кто их произнес. Быть может, врач?

Плывут круги, все разрастаясь. Вот стучится в дверь Хайдар. Вскоре прибегает и Кабир. Это не бюро ячейки. Совещаться некогда: у нефтяников произошла авария, пришли просить помощи. Кого же поднимешь в такой буран? Конечно, пойдет комсомолия. Кабир боится, что молодежь не соберется. Пойдут. Зифа уверена в этом. Хайдар поддерживает ее. Значит, большинство членов бюро за помощь.

Ясави, как ни удивительно, тоже «за». «Без нас у них ничего не получится! – кричит он. – Живут в наших домах, пьют молоко наших коров, греются у наших печей, надо помочь. Понятно, общее дело. Как ни говори, трудятся на карасяевской земле. Но при случае я им припомню!»

Зифа осторожно открывает глаза. Кругов нет. В окно льется дневной свет. Белая кошка по-прежнему обкусывает листок алоэ. Странно, никогда не замечала, чтобы кошки лакомились этим горьким растением.

Зифа пытается восстановить в памяти все события по порядку. Тридцать два человека копали траншею вдоль водопроводной трубы, уложенной в землю. Попробуй тут бороться с метелью! Не успеешь выбросить одну лопату снега, как ветер наносит десять. Все же продвигалась вперед, пока были силы.

К полуночи – а работали уже шесть часов подряд – начали расходиться. Кое-кто не выдержал. Это всегда так бывает: возьмутся горячо – и остынут. Зифа была в числе тех, кто остался.

По правде говоря, и она уже выбилась из сил. Больше сидела, чем работала. Хотелось только одного – чтобы не заметили ее слез. Она плакала оттого, что устала. В такую ночь некому было наблюдать за ней, и она могла реветь сколько хотела.

Как назло, место аварии никак не обнаруживалось. Рядом работал Хайдар. Он часто спрашивал: «Не замерзла?» – «Не-ет!» – отвечала Зифа.

Было темно и очень холодно. Хотелось пить, и она глотала снег. Но жажда не переставала мучить ее.

Все глуше и глуше слышался голос Хайдара. Зифа с трудом поднимала тяжелую лопату. Подумала: «Почему бы немного не отдохнуть в траншее? В яме не так дует».

А потом появились эти круги.

Один раз проснулась ночью, потом утром. Белой кошки на подоконнике уже не было. Возле кровати сидел Хайдар.

– Как твои дела?

Зифе захотелось оправдаться:

– Я сама виновата. Зря храбрилась.

– Не думай об этом, – ответил он.

– Почему не думать?

Она ведь не маленькая и соображает что к чему.

– Траншею копали и утром. Всего участвовало шестьдесят девять человек. Отыскали место аварии. Труба лопнула из-за того, что с осени была закопана мелко…

Прошел еще один день. Ее навестила Камиля. Давно не разговаривали они вот так, с глазу на глаз. Камиля очень изменилась. Под ресницами синие круги. По-новому уложила косы вокруг головы, стала еще красивее. У Зифы захолонуло сердце, как тогда, возле веялки: нет, такую красивую не забудет Буран!

– Я рада, что ты пришла.

Камиля услышала ее голос и улыбнулась.

Белая кошка жует листки алоэ. На стену легла косая полоса солнечного света. Все это хорошо, успокаивает. Отчего торопятся часы, тикают часто-часто, будто кто подгоняет их?

Голос подруги слышится будто через стенку. Она говорит о каком-то трактористе, погибшем в снегу. Если бы не нашли, не спасли ее, то Зифа тоже замерзла бы. Буран пришел бы, наверное, взглянуть на мертвую, а живая она ему не нужна.

– Зифа, тебе плохо?

Зифе хочется сказать: «Меня нес домой Буран. Он и Хайдар. Мне об этом мама сказала. Я даже рада, что была авария». Но она не смеет сказать это подруге. Если рассердить Камилю, она захочет вернуть Бурана. Она такая красивая!

В комнату вполз полумрак. Значит, вечер. Рядом на табуретке сидит Камиля, опустив голову.

Когда еще Зифа видела ее такой жалкой? Да, вспомнила. На рассвете, когда арестовали Хамита. Камиля стояла у порога потерянная, чужая. Тогда они не были соперницами.

Комок подкатил к горлу. По-настоящему стало жаль Камилю. В порыве нахлынувших чувств Зифе захотелось расспросить подругу, как жила она все это время, о Хамите, о сыне… Разве Камиля виновата, что так обернулась жизнь?

Мать несколько раз подходила к кровати и, наконец, не выдержав, сказала:

– Доктор не велел тебе утомляться.

Камиля стала прощаться.

– Надо бежать к сыну, а потом в контору, – засуетилась она.

Этим сказано все. Зифа поняла подругу. Камиля как бы говорила: «Я сама понесу свой груз и постараюсь удовлетвориться тем, что дал аллах».

Нет, Камиля не скажет так, она никогда не обращалась к богу. Она верит в свои силы. Кто теперь надеется на аллаха?

Камиля наклонилась над Зифой:

– Я заставлю молчать свое сердце, которое хочет вот-вот заговорить, – прошептала она. – Понимаешь, без красивой любви нет красивой жизни.

Это понятно Зифе.

– На днях Сагит Гиззатович дал мне почитать книгу. Она так и называется: «Про любовь». Рассказать про нее?

Зифа кивнула головой.

– Мне запомнилось одно место, где один араб спрашивает у другого: «Из какого ты народа?» А тот отвечает: «Я из народа тех, которые умирают, когда любят».

…Дверь с шумом закрылась за Камилей. В комнате осталась тихая мать, кошка и красноватая полоса света на печи.