Текст книги "Лебеди остаются на Урале"
Автор книги: Анвер Бикчентаев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 19 страниц)
«Сухие» скважины
1
От самой станции до непрерывно отодвигающегося горизонта простирается черно-желтая степь: истосковавшиеся по теплу просторные, широкие колхозные поля и кое-где узкие пашни единоличников. Только изредка встречаются небольшие рощи и тихие деревни.
Липкая, изрытая дорога. На выбоинах и обочинах дороги валяются бурильные трубы, опрокинутые сани. Видно, не все удавалось доставить на буровые…
Медленно ползет машина. Мотор протяжно гудит, над радиатором клубок пара. Колеса, буксуя, забрасывают кузов комьями грязи.
Скучная, утомительная дорога. Надеясь добраться до Карасяя за два-три часа, Великорецкий не стал завтракать на станции. Сейчас он пожалел об этом: в такую распутицу не доберешься и за день. Голод давал о себе знать все сильнее и сильнее. Казимир Павлович, нахлобучив шапку и подняв воротник пальто, закрыл глаза.
Машина ворчит, спускаясь в неглубокие овражки, завывает и рычит, взбираясь на горки. Постепенно панорама меняется. На небосклоне поднимаются холмы, а за ними виднеются серые тени далеких отрогов гор.
Не так просто победить Губкина. У «комиссара» огромная эрудиция, он отличный оратор и авторитетом пользуется. Казимир Павлович поежился, вспомнив выступление Ивана Михайловича, которое он слышал совсем недавно в Москве.
– Может быть, перекусим здесь? – спросил Великорецкий, увидев силуэт элеватора.
– Остается час езды, – возразил Белов, сидевший на заднем сиденье. – Надо бы засветло добраться до Карасяя.
Это был самый длинный разговор между ними за все время пути.
Белов сошел с машины возле конторы, Великорецкий поехал к себе. Почти у самого дома машину перехватил Хамзин. Обняв Казимира Павловича, Хамзин потащил его к себе:
– У меня уже и стол накрыт. Согреетесь с дороги, подкрепитесь.
Казимир Павлович, попросив шофера завезти чемоданы на свою квартиру, с удовольствием принял приглашение Сагита Гиззатовича. Усаживая его за стол, Хамзин нетерпеливо спросил:
– Ну как?
Казимир Павлович выпил полстакана водки и сразу согрелся. Монотонное, уютное тиканье множества часов, тепло и водка заметно подняли его настроение.
– Меня пригласили на Совет по изучению производительных сил СССР, – рассказывал Казимир Павлович. – Там говорили о многом, всего не перескажешь, но я сначала расскажу о том, что касалось нас. В ходе обсуждения плана работы Совета кто-то задал вопрос о разведочных работах по нефти. Вот тут-то и заварилась каша. Губкин, как и следовало ожидать, стал отстаивать необходимость освоения Урало-Волжской области. Его несколько раз прерывал Сергей Сергеевич – помните? – он в главке работает. Он напомнил Губкину о безрезультатных исследованиях московских, ленинградских и казанских геологов, вспомнил знаменитого английского геолога Мурчисона и французского ученого Вернейла, которые тоже оспаривали наличие промышленной нефти между Уралом и Волгой. Но вы же знаете Губкина. Он полез на рожон. Сергей Сергеевич кричит: «Еще перед мировой войной на моих глазах там бурил бугульминский помещик Малакиенко!» Губкин возражает: «Как же, – говорит, – мог Малакиенко надеяться на успех, если глубина скважины не превышала тридцати пяти метров?» Кто-то напомнил, что американский промышленник Шандор бурил на триста пятьдесят метров и все равно нефти не обнаружил. И это Губкина не убедило. Заладил одно: надо закладывать новые скважины, поглубже. Тут Сергей Сергеевич не выдержал: «Как вам удалось, – говорит, – установить проектную глубину несуществующих буровых на несуществующем промысле?» На это Губкин спокойно заявил: «При определении проектной глубины мы исходим из опыта первого уральского месторождения в Верхнечусовских Городках…»
Потом в своем выступлении Сергей Сергеевич в пух и прах разнес Губкина. «Смешно ссылаться на Верхнечусовские Городки, – сказал он, – этот промысел погиб, не успев родиться, и торжественно похоронил теорию о промышленной нефти на Урале».
Тут подняла крик молодежь. Известно, этим самонадеянным юнцам всюду мерещатся великие открытия. Сергею Сергеевичу не давали говорить, обвиняли в трусости и недальновидности.
– Чем же эта потасовка кончилась?
– Губкин защищался упорно. «Почти все старые исследователи восточной нефти, – заявил он, – приписывали Урало-Волжской области мирную геологическую историю. Эта легенда развеяна работами последних экспедиций. Теперь даже наши противники не могут оспаривать связь нефтеносности с определенными структурными формами земной коры. Значит, напрашивается единственно правильный вывод: нефть можно и нужно искать в глубоко залегающих пластах».
– И вы не возразили против этого?
– Ему возражали многие. Я тоже напомнил о риске глубокого бурения, но тут Губкин напустился на меня. «Да, мы пойдем на определенный риск! Первые скважины закладывали в спешке – когда страна испытывала недостаток в нефтепродуктах. Бурили перед мировой войной и во время гражданской войны… Теперь мы имеем возможность уделить больше внимания Урало-Волжской области. Только бурение поможет нам решить проблему новой нефтяной базы. Сотни совещаний не заменят нескольких буровых…»
– И что же, Губкин победил?
Казимир Павлович удивился, услыхав приглушенный шепот Хамзина. Что с ним? Почему его так волнует решение Совета?
Он с удовольствием сообщил:
– Совет проголосовал против Губкина. Но старик заставил и заставит многих призадуматься, даже своих противников.
– Меня интересует решение…
– Надо ожидать приказа наркома.
Хамзин долил стакан Великорецкого и торжественно произнес:
– Выпьем за благополучное ваше возвращение!
2
– Да, я не сказал вам самого главного. Только по секрету, это должно остаться между нами, – продолжал Казимир Павлович. – Я ухожу от вас. Мне предложили перейти в Пермь, главным геологом треста.
– И вы дали согласие?
– Да. Одобряете?
Хамзин насторожился. Кто же останется вместо Великорецкого, кто возглавит экспедицию? Нельзя упускать такую возможность.
– На кого же вы нас оставляете? – осторожно спросил Хамзин. – Неужели мы попадем под пяту Белова?
У старика было превосходное настроение.
– Само собой разумеется, я оставлю вместо себя вас.
– Вряд ли это возможно в моем возрасте…
Великорецкий успокоил:
– Москва уже одобрила мой выбор. Поздравляю!
– Завидую я вам, – вздохнул Хамзин. – Во-первых, как ни говорите, город. Пусть захолустный, но все-таки город. Чистая постель, нормальное питание, интеллигентное окружение, театр и так далее. Во-вторых, вам пора заняться лечением. Врачи живо поставят вас на ноги. Да и нам теперь вы сможете больше помогать. У вас будет власть! А за доверие благодарю. Такое никогда не забывается. Я всегда ценил вашу дружбу…
Часом позже Хамзин спросил:
– Когда собираетесь уезжать?
Великорецкий пожал плечами.
– Наверное, через несколько деньков, как только получим приказ.
– Теперь выслушайте меня, – сказал Хамзин.
Великорецкий, сделав над собой усилие, возразил:
– Нельзя ли отложить деловой разговор до завтра?
– Нельзя. Нам надо поговорить сегодня. Если вы хотите спасти свое доброе имя, вы должны действовать немедленно.
Казимир Павлович покорно склонил голову.
– Поражение Губкина в Совете по изучению производительных сил СССР дает нам возможность решительно выступить против авантюристов. Губкина взяли за горло в Москве, а нам здесь надо взяться за Белова. Они друг друга стоят.
Великорецкий не ухватился за эту идею: он был осторожен. Да и дела экспедиции теперь его мало касаются.
– Как же я возьму Белова за горло? Теперь это уже ваше дело. – У Казимира Павловича хватило чувства юмора, чтобы улыбнуться.
Хамзин сердито продолжал:
– Вы сами отлично понимаете, что при сложившихся обстоятельствах необходимо принять экстренные меры. Надо создать авторитетную комиссию, привлечь местную власть, проверить деятельность Белова…
Великорецкий молчал. От него требовали решительных действий, а он был бы рад, если бы все это произошло уже без него.
– Конечно, я вам благодарен за совет. Только дайте все обдумать. Я не люблю торопиться… – сказал неопределенно Великорецкий.
– Смотрите, как бы не опоздать.
– Обязательно подумаю, – пообещал Великорецкий, поднимаясь. – Перед отъездом соберу всех и выскажу свое мнение. Можете быть уверены во мне.
Великорецкий сдержал свое слово. Накануне отъезда он собрал геологов и обратился к ним с речью:
– Вы уже, наверно, знаете, дорогие мои коллеги, что я уезжаю, теперь мне придется заниматься не одной, а несколькими экспедициями. Однако Башкирская экспедиция останется для меня самой интересной. Я пристально буду следить за вашими успехами, и вы можете рассчитывать на мою поддержку. Пишите, звоните, приезжайте.
Повернувшись к Белову, он добавил:
– Мы с вами, Артем Алексеевич, не во всем соглашались. Я не разделяю ваших убеждений, но я не увожу с собой обиды на вас. Будущее покажет, кто из нас прав. Мне жаль расставаться с вами, Людмила Михайловна, и с вами, Сагит Гиззатович… Я уезжаю не без душевной боли, но я уверен, что Сагит Гиззатович, опытный геолог, лучше меня сумеет руководить экспедицией. Желаю вам всем больших успехов!..
3
После того как в буровую контору понавезли разных машин (десять тракторов и не меньше грузовых автомобилей), геологи все реже стали обращаться к услугам конюха, а после организации столовой Шаймурат остался совсем не у дела. Старик уже подумывал, не уйти ли ему из экспедиции. Ведь он теперь совсем никому не нужен.
Однако Белов не отпустил его. Да и Шаймурат успел привязаться к этим странным людям, таким же бродягам, как и он сам. У геологов не было своего дома и семьи, как и у Шаймурата. Всю жизнь они скитались – точь-в-точь как зимогоры.
Накормив и напоив сытых, разжиревших от безделья коней, Шаймурат сел возле конторы, ожидая приказаний. Иногда он заглядывал в «каменную библиотеку», где были сложены керны, чтобы перекинуться несколькими словами с Людмилой или Камилей. Если же начальников не было, отправлялся на буровую.
Вот и сейчас старик сидит на завалинке культбудки, внимательно наблюдая за жизнью четвертой буровой.
«Люди строили башни от высокомерия, они хотели быть ближе к небу, – рассуждал он. – Башкиры строили мечети, русские – церкви, евреи – синагоги. Геологи тоже построили высокую башню, но, в отличие от верующих, для того, чтобы быть подальше от неба и поближе к недрам земли».
Ему давно хотелось узнать, как бурят землю, да гордость не позволяла расспрашивать. Не подобает старику, подобно мальчишке, проявлять любопытство. До всего он привык доходить своим умом. А тут, как ни верти, сам ничего не поймешь.
Вот перед ним высокая башня, обтянутая канатами. Внутри точно гром гремит. Справа машина – локомобилем называют, – она дает силу станкам. А что происходит там, внизу, один аллах ведает…
Гудят машины, снуют люди.
Шумный Ага Мамед, «черный человек», как его зовут в Карасяе, не присядет ни на минуту. С ним, со стариком, пожалуй, можно было бы поговорить. К Птице лучше не подходи – такой он занятой человек. Кроме своих рабочих, никого не признает.
Даже с новым начальником экспедиции Хамзиным в пререкания вступает.
Не расспросить ли Бурана? Как ни говори, свой человек. Надо только так начать разговор, чтобы парень не заважничал… Но сейчас Буран стоит у станка, командует своими помощниками. Придется дождаться конца вахты. Смотри, какой упорный этот Буран. За несколько месяцев бурильщиком стал. Шаймурат не верит Галляму, который утверждает, что бурильщиком всякий может стать, если захочет. «Ничего там сложного нет, – уверяет кузнец. – Секрет простой. Два тормоза: ручной и ножной. Следи себе, как труба уходит под землю, да не зевай. Если бы я только захотел, твой Буран не поспел бы за мной».
Галлям, наверно, от зависти так говорит. Бывший помощник обогнал его. Их заработок нельзя даже сравнивать. Буран получает столько, сколько деревенским кузнецам даже не снится.
Нет, Галляму не заменить Бурана. Тут мало одной смекалки да сноровки. Ведь Буран прямо-таки профессором стал. Как свободная минута, так и уткнется в книгу. Белов его всем в пример ставит.
Старик гордится парнем. Раньше башкиры только самую черную работу выполняли. На рудниках под землей спину гнули, на пристани грузчиками были, на железной дороге – землекопами. Никто и близко не подпускал их к машине.
В экспедиции теперь два выдающихся человека: Хамзин и Буран. Оба они ИТР. Так инженеров теперь называют.
«Каждый народ должен гордиться своими людьми, – размышляет Шаймурат. – Плохих народов нет, есть большие и малые народы. В экспедиции множество разных людей: и русские, и татары, и чуваши, и украинцы, и мордвины, не говоря уже о башкирах. И все они словно одна семья. Такой дружбы не увидишь даже среди жителей одного аула».
Внезапно грохот на вышке оборвался. Старик с опаской посмотрел на Бурана: не сделал ли он новой аварии? Тогда ему не сносить головы! Но, кажется, никакой беды не случилось. Буран отдает распоряжения, а другие спокойно выполняют его команду: вытаскивают одну длинную трубу за другой… Из-под земли бьет фонтаном вода.
Никогда Шаймурат не думал, что керосин добывается с таким трудом. Тысячи пудов разного железа приходится ворочать.
Когда же сменится Буран?..
Наконец на вахту заступила следующая смена. Птица стал на место Бурана, какой-то незнакомый парень заменил Хамита. Буран со своими людьми спустился с площадки, грязный, усталый.
Парни, проходя мимо, здороваются с Шаймуратом. Буран присаживается рядом, вытаскивает из кармана коробку папирос. Раньше не курил, в армии научился…
Молчание нарушает старик.
– Устал?
– Устал, – отвечает Буран.
– Бурить научился?
– Можно считать – научился.
Старик колеблется: спросить или нет? С чего начать?
– Почему это там, внизу, земля гудит? – спрашивает он.
– Долото грызет породу.
– Крепкие камни попадаются?
– Всякое бывает. Если крепкие, то проходка падает.
– А зачем это вы воду опускаете под землю? – задает вопрос старик с насмешливой улыбкой, как будто хочет показать, что спрашивает он это не всерьез. Он-то сам, дескать, догадывается, зачем нужна вода при бурении.
Но Буран отвечает серьезно:
– Вода подается под большим давлением, она промывает скважину, очищает забой от породы…
– А отчего это долото крутится?
Буран охотно отвечает и на этот вопрос:
– Станок поворачивает все трубы, а вместе с ними вертится и долото.
«Складно отвечает, не зря, видно, книги читал, – заключает Шаймурат. – Настоящий ИТР!»
Зорким взглядом степного жителя оглядывает вышки. Нет, эти башни не зря построены. Геологи не тянутся за звездами. Они понимают: счастье на земле!
4
Артем Алексеевич не сомневался в необходимости пробного бурения. Поэтому неудача на Совете, где взяли верх противники уральской нефти, огорчила его, но не поколебала. Он продолжал спор тут, на месте. Ведь в его распоряжении целых четыре скважины!
Белов не из тех, кто отступает. Он не давал покоя ни себе, ни людям, был строг, когда встречался с проявлением человеческих слабостей, неумолим, если видел, что окружающие теряли веру в победу. Белов не думал о себе. У него было твердое правило: прежде всего скважина, нефть, а уж потом личные дела.
Однако жизнь не укладывалась в эту ограниченную формулу. Люди любили и ненавидели, справляли свадьбы, веселились в праздники, волновались на спектакле, увлекались спортом… В жизни действовали законы, неподвластные Белову.
Он, казалось, изгнал из своей души все, что не относилось к борьбе за нефть, вымыл все закоулки сердца, очистился от посторонних мыслей. И все же это был самообман. Белов с каждым днем все более убеждался в том, что мысли его заняты не только нефтью.
Весна вторглась в жизнь Артема Белова. Она смешала его карты. Вероятно, для того и разлились вешние воды, чтобы в них Белов искал отражение милого лица Людмилы Михайловны. Шорох крыльев птиц казался ему легкими шагами девушки. Он с волнением подставлял лицо свежему весеннему ветру и сердился на весну.
Артем Алексеевич торопил бурильщиков, ему не терпелось провести опробование первой скважины, по его предположениям, долото ее уже приблизилось к нефтеносному пласту.
Думая о предстоящем опробовании скважины, он направился в «каменную библиотеку». Открыл дверь лаборатории. Две женщины оглянулись на вошедшего, оторвавшись от работы. Посмотрев на холодное, чуточку угрюмое лицо Белова, никогда не скажешь, что этот человек может мечтать о весне. Он спокойно, неторопливо поздоровался и спросил:
– Что нового на буровых?
– Известняки на первой, – отвечает Милованова. – Через несколько дней можно будет произвести цементаж.
– Какой керн?
– Небольшие признаки нефти. Отдельные пятна.
– Покажите. А что на остальных?
– Глубина второй – шестьсот один метр. Известняк темно-серый, порода пористая, довольно много пустот. Фауна: брахиоподы плохой сохранности. Признаков нефти пока нет.
Белов, мельком взглянул на Камилю, спросил:
– Как четвертая? Покажите журнал.
5
Полтора века геологи безуспешно искали нефть на Урале. В результате поисков вера в уральскую нефть сменилась сомнением, а потом сомнение уступило место скептицизму.
Сагит Гиззатович понимал, что они, руководители экспедиции, стоят на пороге неизвестного. Их ждет удача или бесславный финал. Заменив Великорецкого, Сагит Гиззатович не отказался от его формулы: успех пополам с Беловым, в случае поражения отвечает один главный геолог. Пускай тогда Белов выкручивается как может. Хамзин не обязан идти с ним ко дну…
Когда принималось решение об опробовании первой скважины, Сагит Гиззатович занял самую осторожную позицию. Он не горячился, как нетерпеливый Белов или страстный Ага Мамед, и не возражал против опробования. Зато он срочно послал письмо Великорецкому, в котором писал, что мало верит в успех опробования скважины. Ему важно было заручиться поддержкой Казимира Павловича и треста. И застраховать себя в случае неудачи.
…Первая буровая, стоявшая в низине, со всех сторон была окружена водой. Вокруг нее, насколько видит глаз, разлилась Белая. Ее воды подступили к основанию вышки.
Ага Мамед спокойно отдал команду:
– Подготовиться. Спустить сваб!
Свабирование – очистка скважины. Буровики называют этот процесс возбуждением скважины. Вытягивая сваб, они как бы приглашают нефть следовать за свабом на поверхность земли.
– Один… два… три… – считает Ага Мамед количество свабов.
Однако не слышно глухого урчания, подземного гула, который обычно предшествует нефтяному фонтану.
– Пять… шесть… семь…
Гортанный голос азербайджанца монотонно ведет счет:
– Одиннадцать… двенадцать… тринадцать…
Белов молча следит за небольшой струей воды, выливающейся из устья скважины. Ему не о чем говорить. Старший буровой мастер отлично знает свое дело.
Рядом с Беловым стоит Хамзин. Он тоже не отрывает глаз от устья скважины. Все ждут.
Тихо переговариваются Милованова и Камиля.
– Неужели не пойдет нефть? – спрашивает Камиля.
Что может ответить Людмила Михайловна? Они вместе с Беловым приняли решение опробовать первую скважину, как только долото дошло до артинского пласта. Просчитаться они как будто не могли: керн, извлеченный из скважины, определенно говорил о присутствии нефти.
Дикие утки кружатся над коричневым морем разлива. Припекает солнце. Издали донесся долгий гудок парохода – в половодье даже в верховья Белой заходят буксирные суда.
– Двадцать три… двадцать четыре… двадцать пять…
Сменились рабочие, свабирующие скважину. Белов будто не обратил на это внимания.
– Тридцать восемь… тридцать девять… сорок…
На площадку поднялась новая смена. Хамзин, угрюмо наблюдавший за свабированием, не выдержал:
– Артем Алексеевич, не хватит ли?
– Нет еще.
– За эти дни Артем Алексеевич похудел, – заметила Камиля.
Людмила Михайловна взглянула на Белова, прислонившегося к столбу. Главный геолог, казалось, прирос к месту.
– Сорок восемь…
Из пасти скважины вдруг вырвался столб грязи. Люди отпрянули назад. Буровики сбежали с площадки. За эти минуты они преобразились. Они были похожи на охотников, добравшихся до дичи. Грязевой фонтан обычно предшествует фонтану нефти.
Теперь больше нечего делать, остается только ждать.
Грязевой фонтан, достигнув первых поперечных перекладин, вскинулся к вертлюгу, и… стал светлеть.
– Вода, – прошептал бурильщик. – Чистая вода.
– Будь она проклята! – вырвалось у Ага Мамеда.
Из скважины била струя прозрачной воды. Омыв станки, вышку и трубы, подземная вода стекала в Белую.
– Сухая, – прошептал кто-то.
Так иронически называют нефтяники скважину, из которой вместо нефти бьет вода.
– Как же быть дальше? – обернулся Хамзин к Белову.
Тот махнул рукой.
– Пусть бьет, может, разгуляется…
В душе он понимал, что надежды на нефть почти никакой.
К нему подошли Ага Мамед, Милованова. Только Хамзин остался на своем месте.
Белов, не проронив ни слова, повернулся и медленно пошел к Карасяю.
Он вздрогнул, услышав за собой голос Шаймурата:
– Надо отоспаться, инженер…
Старик шел рядом, стараясь шагать в ногу с Беловым. Геолог слабо улыбнулся.
– Ты о чем, Шаймурат?
– Не надо вешать голову. Нет четверга, который не уступил бы пятнице.
6
Когда Белов переступил порог, Хамзин поспешно спрятал лист бумаги, на котором что-то писал.
– Я был на второй…
Хамзин вышел из-за стола, протянул руку.
– Рассказывай, что утешительного.
Белов осунулся, под глазами мешки. Это уже не тот Белов, который шумел и требовал, а совсем другой – подавленный, угрюмый. Видно, никто не рождается хмурым и печальным, человека делает таким тяжелая жизнь.
Вторая буровая дошла до проектной глубины, но никаких признаков нефти не обнаружилось. Что же такое? Неужели погребенные рифовые массивы, на след которых как будто напали, пробурив первую скважину, ускользнули от геологов? Неужели в этой долине так разнообразна структура пластов?
– Сагит Гиззатович, помогите разобраться… Черт знает что происходит. Голова кругом идет…
«Ты сам, браток, настаивал на бурении, не я, – подумал Хамзин. – Заварил кашу, а теперь расхлебывай. Геология, брат, дорогая штука. Всадил более десяти миллионов, а теперь призадумался?»
– Конечно, следует разобраться во всем, – произнес он вслух.
– Я и сам знаю, что надо разобраться! Но как?
«Теперь это тебе не поможет, – мелькнула мысль, и вдруг пришла другая, страшная: – Белов может потянуть и тебя ко дну, если вовремя не примешь меры».
– Подготовь обстоятельный доклад, обсудим на производственном совещании. Соберем не только геологов, но и буровиков. Они все народ опытный, могут дать дельный совет…
Похлопав Белова по спине, Хамзин добавил:
– Что-нибудь придумаем. Я сам займусь кернами. Если не найдем ответа, обратимся за помощью в трест или в Москву.
Проводив Белова, Хамзин вытащил из ящика стола незаконченное письмо и снова стал писать.
«Только что у меня был Белов. Посмотрели бы Вы, Казимир Павлович, на него… Да ведь и есть от чего огорчаться: и вторая буровая не обнаружила даже признаков нефти. Характеристика этой скважины не совпадает с характеристикой первой… После наносов, как показывает геолого-технический наряд, идет кунгурский ярус. Артинская толща худосочна. Ее прошли, не обнаружив никаких следов газа или нефтяных капель…»
Откинувшись на спинку стула задумался: пожалуй, стоит пожаловаться.
«Не могу не сожалеть, что согласился остаться на Вашем месте. Вижу, не сносить мне головы. И все же считаю себя обязанным предупредить Вас и через Вас руководство треста Уралнефть о случившемся. Две скважины из четырех дали отрицательный ответ. Чем кончится этот безрассудный опыт, покажет ближайшее будущее… Надеюсь, вы не останетесь безразличным к судьбе нашей экспедиции…»
Пожелав доброго здоровья и успехов в работе, Хамзин поставил точку.
Для начальника экспедиции начались трудные дни.
7
Неспокойно было и на четвертой буровой: рабочие тяжело переживали неудачу первых двух скважин. Ага Мамед прекрасно это понимал. Если бы он заглянул кому-нибудь в глаза, то увидел бы в них тоску. Так бывает на фронте, когда часть преследуют поражения. Люди становятся инертными, безразличными, раздражительными. Слабые начинают сдавать.
«Ну и люди! После первых испытаний сразу в кусты! – ругался Ага Мамед. – Одни собирались уезжать, другие ударились в панику, третьи рассуждают: «Моя хата с краю, ничего не знаю».
Его только что вызывал Хамзин. Эта хитрая лиса все уговаривает прекратить бурение. Дескать, вы старый коммунист, директор конторы – вам и карты в руки. Кому-кому, а вам, мол, надо подумать о последствиях.
Даже Милованова растерялась: «Ага, а вдруг и в самом деле мы бурим на пустом месте?..»
Нет, Ага Мамеда не проведешь. Подобные неудачи – а сколько их было в жизни! – не собьют его. Именно сейчас надо показать, из какого теста ты сделан…
Минут через десять Ага Мамед уже стучался в избу, где жил Белов.
– Чтобы твои невзгоды пали на мои плечи! – зашумел Ага Мамед с порога. – Клянусь твоей головой, скверно у меня на душе, десять дворняжек там грызутся… Но ты послушай меня… В конце концов нас должны поддержать!
Ага Мамед запнулся. Белов, этот угрюмый человек, вдруг расхохотался. Что это его так рассмешило?
Ага Мамед, сердито взглянув на Белова, замолчал.
– Ты, Ага, возьми почитай телеграмму, вон там на столе. Увидишь, как нас… поддерживают…
Ага Мамед пробежал глазами узкие телеграфные ленточки:
«Бурение связи неудачей опробования временно прекратить. Соловьев».
– Кто такой этот Соловьев?
– Новый управляющий трестом.
– И что ты собираешься делать, матушка-душа?
– Продолжать бурить.
– А с этой… как? – Мастер скосил глаза на телеграмму.
Белов подошел к нему вплотную.
– Будем драться.
– Да прибавится тебе жизнь! – Растроганный Ага Мамед заключил Артема Алексеевича в объятия, потом, оттолкнув, сильно сжал его руку. – В моей груди не одно, а тысяча сердец!
…Людмила Михайловна ощутила неудачу как личное несчастье. Сердце ныло от сознания, что ты бессильна что-либо изменить, что суровая природа оказалась сильнее людей. Людмила Михайловна со страхом думала: «Что будет, если и остальные скважины дадут воду? Может быть, не здесь, а в другом месте надо было бурить?»
Она старалась отогнать тревожные сомнения – надо надеяться на лучшее. Но это не успокаивало, не приносило утешения. Если бы она была главным геологом, то неудача, несомненно, заставила бы ее отказаться от дальнейшего бурения. Но Белов не такой, он не остановится на полпути. Что покажут остальные скважины?
Сухие нефтяные скважины – это первая катастрофа в ее жизни. Труд геолога оказался сложнее и ответственнее, чем она представляла себе.
Хамзин вел себя странно. Он стал любезен и внимателен к ней, как никогда… Что с ним приключилось? В душе ее накапливалась неприязнь к нему. Нельзя же благодушествовать, когда все летит в пропасть.
Мысли Людмилы Михайловны каждый раз невольно возвращались к Артему Алексеевичу. Он знает лучше, чем все остальные, как быть дальше. Только он один не потерял присутствия духа.
Как много времени прошло – десять месяцев! Триста дней Людмила Михайловна знакома с Артемом. Сначала она настороженно приглядывалась к нему. «У него серые задумчивые глаза, но мне совсем не нравятся большие, оттопыренные уши. Хорошо, что он настойчив, но он слишком замкнут. Он смел, всегда отстаивал свою точку зрения, но его резкость граничит с грубостью…»
Со временем все меньше и меньше находила она в нем недостатков. Наверно, просто привыкла. Потом все больше стала открывать в Артеме хорошего, о чем не догадывалась раньше.
Ей нравился его низкий густой голос, его неторопливая речь. Приятна была опрятность: Белов всегда был выбрит, галстук аккуратно отутюжен.
Белов по-прежнему был замкнут и немногословен, но она частенько ловила на себе его взгляд. Иногда ей казалось: вот сейчас он подойдет и заговорит о чем-то заветном, желанном. Но всегда так получалось, что кто-то мешал им, а потом Белов как будто забывал о ней.
Возможно, были и другие причины, которые останавливали его. Ведь ей не известно его прошлое.
Она не уверена в том, как сложатся их отношения и вообще как обернется жизнь. После неудачи – а к этому шло дело – всех могут перебросить в другие, более перспективные районы. И они разбредутся по стране и, быть может, больше никогда не встретятся.
Любовь нельзя торопить. Сорвешь ее раньше времени – погубишь цветок. Зеленая любовь – не любовь… Так поступила одна подруга Людмилы Михайловны: поторопилась – и, наверно, всю жизнь будет страдать из-за этого. Исповедь Камили поразила Милованову. В тяжелые дни проверяются человеческие отношения. Одних неудачи разделяют, других сближают.
– Я не могу так жить. Я молода, мне хочется счастья, – взволнованно говорила Камиля.
Людмила Михайловна слушала ее и думала о своем. Ей уже двадцать три года, и она совсем одна… Нет у нее любимого человека, верного, чистого, ласкового и сильного. А он должен быть. Камиля верно говорит: молодость имеет право на самое большое счастье – любовь.
Ей захотелось рассказать Камиле о себе. В их судьбе есть что-то общее.
– Ты, Камиля, пришла ко мне за советом? Но тут не может быть ни советчиков, ни судей. Вы с Бураном сами должны решить, как быть. Слушайся своего сердца. Что оно говорит? Я вернулась с полдороги, потому что так велело сердце; Белов вернул меня. Только одно могу сказать тебе: не нужно спешить и скисать.
