Текст книги "Свинцовый закат"

Автор книги: Антонина Ванина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 29 страниц)

48

Каждый день полковник Кристиан приходил в кабинет сэра Джеймса с одним и тем же бессмысленным вопросом – когда он разрешит отпустить Мери.

– Неужели Рассел согласен, чтобы его дом превратили в тюрьму с заключенной и конвоирами? – не переставал возмущаться полковник.

– Вы должны понимать, – терпеливо объяснял Грэй, – ситуация сложилась крайне неприятная и опасная. Ещё никогда на моей памяти белые не пытались манипулировать смертными, чтобы те исполняли их прихоти. Вы только подумайте, одна белая не поленилась добраться до Лондона, чтобы найти нужных ей людей для раскопок египетских подземелий. Да, я согласен с вами, она не поняла, с кем имела дело. Но археологи вполне могли исполнить её пожелания, если бы захотели. Копали бы не один год, но все же нашли бы подземный город.

– Даже если этот злосчастный гипогеянский Мемфис откопают и белые хлынут в сторону Европы, в Лондон они не пойдут. Я собственными ушами слышал, что о нас говорят в под-Париже. Из-за Общества у здешних подземелий плохая репутация.

– Тогда давайте, оградим хотя бы Европу, – предложил сэр Джеймс. – Если в тамошних столицах появятся подземные железные дороги, то не скоро. А когда их начнут строить, то власти столкнутся с тем же, что погубило немало лондонских рабочих. И что тогда, посылать наших служащих в другие страны? Да уже сейчас это необходимо, хотя бы в том же Париже.

– Так Общество планирует экспансию на Континент? – пытаясь скрыть удивление, спросил полковник.

– Вы когда-нибудь раньше слышали о Гипогее? – парировал Грэй. – О том, что в Лондон можно попасть откуда угодно, стоит лишь пройти по подземному тоннелю?

– Вы же слышали, я узнал об этом только несколько месяцев назад.

– То-то и оно. Кто угодно может прийти в под-Париж, а оттуда в под-Лондон. Это очень плохо, полковник, и вы как никто другой должны это понимать. И, да, я не отпущу самозваную Меритсегер, пока не узнаю от неё всё, что мне нужно. Не стоит её жалеть. Она замыслила подлость против британских подданных и не довела её до конца только чудом, вернее, нашими силами. И вашими тоже.

– Я офицер и никогда не воевал с женщинами. – Не дав Грэю возразить, полковник тут же продолжил, – ах да, она ведь не женщина, а вражеский шпион. Вы всерьез собрались искать её кураторов? Если не секрет, где?

И сэр Джеймс не знал, что на это ответить. Каждый день он приходил в дом Рассела, чтобы поговорить с пленницей, и каждый раз она ничего ему не сообщала. Присутствующий при этом майор Сессил всякий раз спешил адресовать ей очередную колкость. Белая ему крайне не нравилась, а по виду Мери было понятно, что она побаивалась грозного майора.

Полковник предпочитал лишний раз не появляться в доме Рассела, потому что не знал, как смотреть в глаза Мери. Молчаливо она искала у него заступничества, а он не мог его дать, как бы того ни хотел. Полковник пытался, и не сумел разглядеть в Мэри врага и пришелицу из темных глубин Гипогеи. Её эмоции были неподдельны и искренни. Мери совсем не походила на белого кельта с его мрачностью и плохо скрываемой злобой, ни на величественную Зазу. Она оказалась куда эмоциональнее и открытие иных англичанок с их светскими манерами.

Как Мери ни просила, но Рассел отказался вернуть ей её любимицу-кобру по имени Сата. «Сатана» – буркнул Сессил, когда услышал кличку белой гадины. Наконец, Рассел разжалобился и готов был вынуть Сату из банки, но при условии, что змее придется вырвать клыки, дабы она не могла плеваться ядом. Мери в ужасе отказалась и лишь с тоской наблюдала за Сатой через стекло.

К собственному удивлению, доктор Рассел обнаружил, что ночью и утром Мери спит, и это никак не укладывалось в рамки его представлений о жизни кровопийц. Доктор потребовал от женщины объяснений, но то, что она отвечала, казалось ему диким и странным. Мери утверждала, что она не спит, а бодрствует – её тело хоть и остается в запертой комнате, но душа пребывает в другом мире и общается с забредшими туда людьми, духами и развоплощенными сущностями. Стэнли тут же поспешил подсказать, что мир этот называется астральным и там Мери наверняка встречается с магами, но доктор отмахнулся от этих сказок.

Одежду, что передала ей леди Элен, Мери не носила, предпочитая оставаться в белой тунике до пят – то ли современные платья казались ей неудобными, то ли она не представляла, как их правильно одеть.

Постоянные допросы пошли на пользу её речи, и она стала куда менее чудаковатой и более ясной. Не преминул этим воспользоваться и Хьюит Стэнли. Наконец сбылась его мечта, и он смог из первых уст узнать о жизни древней и давно почившей египетской страны. Мери с большой охотой говорила с молодым историком. Видимо, воспоминания о далекой родине стали для неё отдушиной в лондонском плену.

Рассказы о Древнем Египте заставляли Стэнли ликовать и удивляться. От Мери он услышал много того, о чём ему не рассказывали в университете, чего он никогда не встречал в книгах и о чём даже не мог даже мечтать.

– Пирамида не склеп, – возразила Мери на мимолетную фразу Хьюита, – там человек умирает и рождается вновь.

Стэнли изумленно посмотрел на женщину:

– Перерождается, это вы имели в виду? Смертный становится вечноживущим?

И она согласно кивнула.

– Но как? Я имею в виду, что в это момент происходит, что с вами делали?

Мери прервала поток вопросов, отрицательно мотнув головой.

– Это знают только те, кому должно знать. А я не должна.

– Значит, и вы не помните, как переродились? Неужели совсем ничего?

– Если я не помню, значит, не должна помнить. Но я умерла и родилась вновь, остальное – мелочь.

– И почему для перерождения выбирают одних людей, а не других, вы тоже не знаете?

– Первые из нас родились вновь, когда погиб Золотой Век.

– Когда это было?

– Тогда для Страны Десяти Городов наступили черные годы. Жрецы играли с темными силами, а царей приносили в жертву на их золотых тронах. Каждый верил, что нет ничего важнее человека, а выше – только небо. Все презирали землю, по которой ходили, и она отомстила им. Настали дни, когда сады увяли и фонтаны иссохли, яркие краски домов стали бледнее, а золото дворцов потускнело. Прозревшие жрецы смущали толпу речами о грядущем море. Мудрые из них снаряжали корабли и бежали на них под покровом ночи дальше от городов, в неизведанную даль океана. И пришло время долгой ночи. В холодном сумеречном небе над городами люди узрели искры горячего света – огненные камни падали с небес. Рассыпаясь на сотни искр, они разили обезумевших от страха нечестивцев. Гром оглушил мечущуюся толпу, тысячи рук в отчаянии вздымались к кроваво-черному небу. Земля вздымалась от яростных вздохов. В море поднялись водяные столбы, они шествовали к берегу и раз за разом обрушивались волнами на десть городов, на десять вертепов беззакония. Воды те смыли кровь с жертвенных алтарей. Золотые дворцы навеки погрузились в пучину, и дно океанское стало обителью мертвых. Тишина воцарилась над водной гладью. И солнце больше не взошло.

– Как не взошло? – удивленно вопросил Стэнли.

– Его окутал горячий туман. Он опустился на воду, обжигал и душил тех, кто продолжал плыть на кораблях и лодках. Серые хлопья сыпались из черных туч на воду, но не тонули, а покрывали океанскую гладь. Серая корка застыла на воде. Волны больше не плескались о борта, корабли и лодки застыли на месте, словно вмерзли в льдины. Шли дни и недели, стон проносился над бесконечными просторами. У беглецов не осталось воды и пищи. В отчаянии они, голодные безумцы, прыгали за борт на серую пористую корку, пробивали её и беззвучно шли на дно. Там они нашли покой. Но стойкие духом не сдавались. Они поедали сырое мясо своих попутчиков, пили их теплую кровь. И за их злодеяние небеса ниспослали им знамение. Во тьме дня на небе появилась красная дуга. С каждой ночью она становилась все шире и шире, пока не стала шаром, кровавым оком. Время от времени оно взирало на вероломных убийц, а они продолжали пить кровь своих братьев, своих отцов, своих детей. Прошли годы, и море выпустило их из плена. Лодки пристали к берегам неизвестных земель, сраженных всё той же тишиной. Люди брали редкие плоды, но не могли есть их. Они подходили к тоненьким ручейкам, но уста их не принимали воды. И поняли люди, что отныне прокляты они красным светилом и не могут более ничего вкушать, только кровь своих ближних. В плаче люди кидались обратно в пучину моря, но море их не принимало. С воплем они разбивали руки о камни, но раны их вмиг затягивались. Смерть забрала всех кто жил в Стране Десяти Городов, но о бежавших забыла, ибо презирала их кровавое племя. Так беглецы из страны мертвых городов разбрелись по земле, встречая живых, кого смерть все ещё любила. Прошло много времени, когда густые облака рассеялись, и солнце вновь осветило землю. Пьющие кровь вспомнили как раньше, в своей далёкой утраченной стране они молились ему с высоких гор. А теперь, после долгих лет тьмы, солнце слепило им глаза и обжигало кожу. Отвергнутые, они коротали дни в тёмных пещерах, а ночью под неусыпным оком растущего и убывающего светила выходили наружу и проклинали его.

– Растущее и убывающее? – переспросил Стэнли, не понимая, что она имеет в виду. – Вы говорите о луне?

– Мертвый камень, – проговорила Мери, в презрении выплевывая каждое слово. – В нем нет своего света. Он крадет его у солнца, чтобы ночью бросать его отблеск на нас. Она обитель мертвецов, похититель снов, и смертные – рабы его.

– Вы вправду ненавидите луну? – задал вопрос Стенли, которому и сам удивился. – А солнце восхваляете, даже несмотря на то, что не можете под ним жить? Знаете, Мери, это странно.

Белая оценивающе посмотрела на молодого человека, прежде чем спросить:

– Ты признаешь величие единого Бога?

Стэнли неуверенно кивнул.

– Но ты не можешь увидеть его.

– Нет, конечно, – признал он.

– Говорят, только чистые сердцем могут увидеть божественный свет, не ослепнув. Этот свет окутает их любовью и подарит их душам жизнь вечную.

– Вы тоже можете жить вечно.

– Мое тело никогда не узнает смерти, – возразила она, – моя душа навеки заключена в нём. Мои глаза не смогут увидеть солнца, как и ты не сможешь узреть своего Бога, пока не станешь чист душой. Пока я не укреплю свой дух, солнце не примет меня, не обнимет теплыми лучами, не даст узреть всё, что оно освещает. Пока я бела, оно не любит меня.

Такой теологии Хьюиту ещё не приходилось слышать. Более того, он и представить себе не мог, что белые боготворят солнце, а вовсе не проклинают. Напротив, это луна им чем-то не угодила.

– Вот видишь, Стэнли, – ухмыляясь, обратился к нему майор Сессил, слушавший со стороны весь этот разговор, – теперь ты знаешь допотопную историю человечества. Можешь смело писать научную работу. Конкурентов у тебя не будет.

Его шутка ещё больше расстроила молодого человека, ведь серьезные ученые не верили в Потоп.

– Не переживайте за меня, майор. С десяток статей по истории Древнего Египта я точно напишу.

– Ну-ну.

– А что не так? – оскорбившись таким пренебрежение, спросил Стэнли.

– Ты хоть представляешь, как выглядели древние египтяне?

– Конечно, – без тени сомнений заявил молодой человек. – Остались барельефы, росписи в храмах…

– Это те, где все люди и нелюди нарисованы в профиль? – иронично уточнил Сессил.

– Есть ещё скульптуры.

– Вот оно что, – кивнул майор и не удержался от улыбки.

– А что вас не устраивает? – раздраженно поинтересовался Хьюит.

– Разуй глаза. Я прожил в колониях десять лет. Не то, чтобы я сильно разбираюсь, чем пенджабцы отличаются от тамильцев и бенгальцев, но посмотри на неё, – и он махнул в сторону оторопевшей Мери, – это же типичная индианка, только побелевшая.

Доля разумного в его словах, определенно, была, и Стэнли показалось, что если напрячь фантазию и представить Мэри смуглой темноглазой брюнеткой, индийские черты лица в ней определенно будут проглядываться.

– Индия и Египет лежат слишком далеко друг от друга, – только и смог возразить Стэнли.

– Вот ты мне и скажи, как в древние времена индианка смогла добраться до Египта. Пешком с караваном или вплавь на папирусной лодке?

– Мери, – обратился к ней Стэнли, – так вы бывали когда-нибудь в Индии будучи смертной?

– Нет, – твердо заявила она. – Я родилась в Черной Земле. Мой отец прожил там все свои дни.

– Вот видите, майор, вы ошибаетесь. Мери родом из Древнего Египта.

– А по-моему, эта дамочка очень сильно дурит тебе голову. Ты хоть спрашивал, сколько ей лет?

– В древности время исчисляли совсем иначе. Боюсь, Мэри не поймет, как правильно ответить на это вопрос.

– А ты задай его правильно. Например, какой фараон правил, когда ей было двадцать лет?

Хьюит согласно кивнул.

– А правда, Мери, кто был правителем, когда вы были молодой девушкой?

– О, то был наследник двух владычиц, любящий истину, Мерид Немат.

Стэнли не на шутку задумался.

– Это личное имя или тронное? – спросил он, так как подобного имени историография не знали.

– Это имя правителя, – чуть обиженно произнесла Мери.

– Ну, хорошо. А чем он прославился? Какие земли завоевал?

Вопрос поставил Мери в тупик. Про войны она ничего не знала, потому что, «это дела воинов». Все интересное в жизни Египта для неё как дочери архитектора сводилось исключительно к строительству храмов, лабиринтов и пирамид, но Стэнли эти факты никак не помогли сориентироваться во времени.

– А что было после вашего перерождения? Долго вы ещё оставались в Египте?

– Семьдесят два раза разливался Итеру, пока я жила в нижнем Менфе. А потом пришли гонители. Они обращали всех в свою веру, рушили храмы и статуи богов, снимали камни с пирамид. – При этих словах на её лице отразилась неподдельная скорбь, будто картины падения родной страны вновь пронеслись перед её глазами. – Многие предали свою веру, и тогда их жизни забрала черная смерть.

– Так это были гиксосы? – завороженно спросил Стэнли, – гиксосы завоевали Египет?

– Нет, – покачала головой Мери, – Они говорили – мамлюки.

Хьюит открыл было рот, но слова словно застряли в глотке. Сессил тут же задорно рассмеялся, а смущенная Мери то и дело непонимающе бросала взгляд с историка на майора.

– Мери, вы что-то путаете, – попытался разубедить её Стэнли. – Мамлюки пришли в Египет намного позже, тысячи лет прошли.

– Нет, – протестовала она, – семьдесят два года, – и чуть менее уверено добавила, – или сто семьдесят два.

– Слушай, Стэнли, – уняв смех, обратился к нему майор, – если мамлюки отвоевали Египет у фараонов, ты просто обязан доложить об этом в Королевское Общество.

– Да нет же, – не унимался Хьюит, – Мери просто путается во времени. Мэри, может вы пробыли в нижнем Мемфисе намного больше?

– Да-да, – вторил ему Сессил, – и не заметили, как прошло 2000 лет. Стэнли, кончай со своими расспросами. Никакая она не египтянка. Во-первых, у неё все и так на лице написано, во-вторых ты и сам все слышал.

– Нет, не слушай его, – отчаянно воскликнула Мери и ухватила молодого человека за руку, от чего тот невольно поёжился. – Я говорю правду о былом. Все мои слова – истина, в них нет лжи.

– Но, Мери, мамлюки были мусульманами. А Древний Египет пал задолго до рождения пророка Мухаммеда.

Мери бессильно покачала головой и выпустила его руку.

– Ты такой же, как грабители пирамид, – тихим понурым голосом произнесла она. – Ты не хочешь верить, ты тоже сочиняешь то, чего никогда не было. Ты тоже не умеешь читать папирусы и надписи храмов. Ты не любишь истину, как любил её Мерид Немат. Ты сам как грабитель.

– Кого же я ограбил?

– Мое прошлое. Ты думаешь, его никогда не было. Значит и меня не может быть.

После этих слов, Мери больше не желала говорить со Хьюитом. Молодой человек не на шутку взволновался, что навсегда потерял доверие белой, но, с другой стороны, она сама подорвала его доверие к собственным словам. При первом удобном случае Стэнли поспешил поделиться своими переживаниями с полковником Кристианом как старшим и мудрым сослуживцем.

– Полковник, я вовсе не хотел её обидеть, – оправдывался Стэнли. – Но если она считает, что жила в годы восстания мамлюков, то ей не больше 700 лет. Тогда и речи не может идти о Древнем Египте, фараонах, храмах. Если её отец и вправду был строителем, то только мечетей. Майор Сессил думает, что она всех нас обманывает. А я думаю, Мери просто заблуждается.

– Думаешь, тебе виднее, где и когда Мери могла жить, а ей нет? – насмешливо заметил полковник, а после серьёзно добавил, – Знаешь, Стэнли, что мне сказала Семпрония, когда я заикнулся о её почтенном возрасте? Она сказала, что лично знала Цицерона и Овидия с Горацием, но ей не 2000 лет, а намного меньше. А Древнего Рима и вовсе не существовало.

– Как это? – обескуражено вопросил Стэнли.

– Это ты историк. Так скажи мне, что такого насочиняли в своих учебниках твои университетские учителя, раз такие почтенные дамы как Семпрония и Мери не признают в академической истории собственной реальности минувших дней? Кому ты поверишь больше, свидетелю истории или кабинетному ученому?

Вопрос поставил Стэнли в тупик. Все-таки в научный подход к истории он верил, но интуиция подсказывала, что Семпронии тоже стоит верить. И уж очень хотелось, чтобы все слова Мери оказались кристально чистой правдой. Вот только исторические факты говорили об обратном.

– А вы, полковник, тоже имеете личные претензии к историкам?

– Разумеется. Правда, не к хронологии, а к оценочным суждениям. Мери ясно дала тебе понять, что недолюбливает археологов не только из-за раскопок. Какую-то неправильную историю по её мнению они воссоздают своими методами. Так что, подумай об этом.

Хьюит припомнил ещё один довод против Мери и произнёс:

– Но майор Сессил говорит, что она похожа на индианку. После всего того, что она мне сказала, я пригляделся и, пожалуй, согласен с майором. Если она родилась в Индии, то, будучи смертной, никакого Египта видеть не могла, ни древнего, ни средневекового.

– А если могла? – лукаво спросил полковник.

– Но каким образом? – поразился Стэнли. – Это ведь огромные расстояния.

– Допустим, её предки вышли из Индии, прадеды жили в Персии, деды в Аравии, а родители уже в Египте.

– Но это же кочевье какое-то.

– То-то и оно.

И тут Стэнли всё понял. Цыгане – кочевое племя, давным-давно покинувшее Индию и рассеявшееся по всему земному шару. По-английски их прозвали «джипси», что значит – египтяне, по-испански – хитанос, что переводится точно так же.

– Ты знаешь, – словно прочитав его мысли, добавил полковник, – на моей родине цыган называют «фараоновым племенем». Наверное, неспроста им дали такое имя. Может они и вправду строили пирамиды в Египте, а с нашествием мусульман перекочевали в Европу.

– Но это же ненаучно, – возразил на его предположения Хьюит.

– Скажи это Мери, – ухмыльнулся полковник. – А может, ты считаешь, что все цыгане мошенники и обманщики? Тогда выбрось всё услышанное из головы и продолжай жить со спокойной научной совестью.

Стэнли ничего ему не ответил. Вера и неверие продолжали бороться внутри его разума. И рационализм одолевал желание поверить в невозможное.

49

В один из дней, когда Джон Рассел неосмотрительно задержался в штабе Общества, его настиг Юлиус Книпхоф и тут же озадачил неожиданном вопросом:

– Известно ли тебе, Джонни, почему русские цари Романовы берут себе в жены исключительно немецких принцесс?

– Нет, – поспешил признаться ему доктор Рассел. – И почему же?

– Все дело в равнородных браках, как они это называют. Жена и мать будущего императора может быть только равной ему по статусу и происхождению. Кроме как в немецких княжеских домах таковых искать больше негде. Так что, теперь огромной Россией правят немцы по крови. – При этом профессор коварно хихикнул. – А нынешняя императрица происходит из гессенского дома.

– Того самого… – начал было Рассел.

– Да, мой мальчик, того самого гессенского дома, насквозь разъеденного гемофилией и порфирией. Один из братьев Алисы Гессенской умер в младенчестве от гемофилии, одна из её сестер бездетна, а другая, что замужем за собственным кузеном, семь лет назад родила больного первенца.

– Гемофилия?

– Именно. Ты знаешь, в чём особенность этого недуга? – Ученик открыл было рот, чтобы ответить, но учитель его недовольно прервал. – Не надо мне талдычить о несвертываемости крови, это я и без тебя много раз видел и знаю. Я говорю о том, – заговорщически зашептал старик, – что эта болезнь поражает только младенцев мужского пола.

Рассел согласно кивнул.

– А ты знаешь, – продолжал интриговать Книпхоф, – что российский престол не может наследовать женщина? Это в вашей империи 58 лет может править королева, а на Востоке все иначе. Наследник должен быть мужчиной и никак иначе. А Алиса Гессенская пока что родила только одну дочь. И будь уверен, она будет рожать до тех пор, пока на свет не появится мальчик. А когда он появится…

Тут профессор сделал многозначительную паузу, чтобы Рассел смог просчитать последствия такого рождения.

– Если русский наследник будет болен гемофилией… – начал было доктор, но профессор не выдержал и закончил фразу за него сам:

– Он не протянет и тридцати лет, как когда-то и герцог Олбани. Он может вообще не дожить до коронации. А это чревато грызней за трон всяких родственников, дядей, двоюродных братьев и племянников. В общем-то, после брака Николауса Романова с Алисой Гессенской, для династии вырисовываются нерадужные перспективы. Ты, кстати, знал, что Принц Георг, внук вашей королевы, приходится русскому императору с императрицей двоюродным братом?

– Вот как? Значит Николас и Алиса кузены?

– Да нет же, такие брачные союзы в России запрещены церковью. Хоть у русских и полно варварских обычаев, но некоторые из них, должен признать, весьма полезны. Отец Георга и мать Алисы родные брат и сестра. А матери Николауса и Георга родные сестры. Кстати, ты видел их фотопортреты? Удивительное сходство, словно братья-близнецы.

– Так вы, профессор, поднаторели в генеалогии?

– Конечно. С тех пор, как я начал заниматься изучением порфирии и гемофилии, пришлось досконально исследовать родственные связи Ганноверов и прочих их родственников. И вот, что я тебе скажу, мой мальчик – если Ганноверам не безразлична судьба их ближайшей родни, в особенности русских кузенов, им бы не мешало откомандировать тебя с личной рекомендацией в Петербург. Для наблюдения за гессенской ветвью болезни, так сказать.

– Я боюсь, это невозможно, – поспешил заверить его Рассел. – Как сотрудник Общества я не могу покинуть…

– Да, да, мой мальчик, ты прав, здесь ты нужен Ганноверам не меньше. Но это ваше Общество, может найти человека для подобной миссии, уж коль скоро вы служите лично королеве.

– Когда-то давно такой человек уже был найден, – кивнул Рассел. – И это были вы.

Старик раздраженно махнул рукой.

– Но теперь-то я не в том возрасте, чтобы переезжать в холодную дикую страну. Я, в конце концов, стар, мне 87 лет, я не могу долго путешествовать без внуков… Кстати!

На лице профессора заиграла коварная улыбка.

– Вы что-то придумали? – поинтересовался доктор Рассел. – Нашли выход из ситуации?

– А что если Романовыми займется Пауль?

– Мистер Метц? – недоверчиво переспросил он.

– А почему нет? Мальчику уже 35 лет, пора бы ему чем-то заняться самостоятельно, без напутствий деда. Он довольно-таки не плохой хирург. Не гений своего дела, но все же, сносный специалист.

– И вы думаете, он согласится переехать в Российскую Империю?

– А куда он денется? – хохотнул старичок. – Его отец как раз родом из Польши, так что, это будет почти возвращением на историческую родину.

– Тогда есть смысл устроить этот переезд, чтобы мы могли отследить у наследников Романовых течение гессенской болезни. Но в таком случае, я должен вам кое-что показать, – в задумчивости протянул Рассел. – Вернее вам и мистеру Метцу.

– Интригуешь, Джонни? – хитро сощурился профессор.

– Это одна экспериментальная разработка. Она как раз связана с физиологией крови.

– Интересно-интересно.

– Но, я хочу предупредить, если вы это увидите, обратного пути не будет.

– Ну, хватит пугать старика. Я не придаю огласке секретные исследования, – и лукаво добавил, – но только если сам в них участвую.

На следующий день Рассел пригласил профессора Книпофа и доктора Метца, как и сэра Джеймса с полковником Кристианом в свой дом. Полковник крайне неохотно согласился сопровождать Грэя. Что-то внутри ему подсказывало, ничего хорошего появление Книпхофа в доме медика не предвещает.

– Что Рассел собирается делать? – спросил полковник у сэра Джеймса.

– Вы и сами знаете, что.

– Я понимаю, что он хочет показать професору Мери. Но зачем? И почему я должен при этом присутствовать?

– С точки зрения медицины, у вас с ней много общего.

– Мужская и женская особь, это вы хотели сказать?

– Ну, полковник, не надо создавать проблему на пустом месте. Никто не считает вас новым видом примата в зоопарке.

– Большое спасибо, мне сразу полегчало.

Но при виде Книпхофа, на душе полковника тут же стало тяжелей. Профессор с внуком внимательнейшим образом рассматривали банку с белой коброй Сатой.

– Наверняка она долгое время прожила в пещере, – предположил доктор Метц. – У многих видов насекомых, обитающих исключительно под землей нет окраса, он им просто не нужен. Но чтобы пресмыкающееся… Где вы нашли эту особь?

– Вы правы, – ответил Рассел, – эта змея долгое время прожила в абсолютной темноте под землей.

Метц поднес банку ближе к окну, отчего змея недовольно зашипела и спрятала голову в собственные кольца.

– Да-да, – кивнул Рассел, – она не терпит света.

– Удивительное создание, – произнёс Метц, ставя банку обратно на стол.

– Что может быть интересного в побелевшей гадине? – проворчал профессор. – Змеи ползают, где им вздумается и нечему тут удивляться.

– Вот если бы люди жили под землей, – неожиданно для всех с издевкой протянул полковник, – интересно, как бы они выглядели?

– Они бы просто не выжили, – тут же ответил Метц, и, улыбнувшись, принялся объяснять дилетанту, почему. – Под землей нет света, а значит, нет растительности. Нет растительности – нет пищи для людей или для животных, которые могли бы стать людской пищей.

– Так может подземные люди научились питать свои силы другим, более оригинальным способом?

Рассел прожигал полковника сердитым взглядом, ведь разговор пошел не так, как он планировал.

– Полковник, вы несколько опережаете события, – сквозь зубы процедил он.

– Простите, что отнял ваши реплики, – без тени раскаяния ответил ему полковник. – Наверное, вы собирались преподнести их куда эффектнее.

– Вы хотите взять эту миссию на себя? – с нескрываемым раздражением произнёс доктор.

– Нет, Рассел, я просто не в восторге от спектакля, который вы тут собираетесь разыграть. Лучше покажите всё, что собирались, и покончим с этим.

– Джонни, – обратился к нему профессор, – о чём идет речь?

Пока Рассел собирался с мыслями, полковник поспешил ответить за него.

– О хозяйке кобры. Рассел, может, выпустите её из своей лаборатории? Ваши гости уже не на шутку заинтригованы.

Не отрывая презрительного взгляда от полковника, Рассел подошел к окну и быстрыми резкими движениями принялся задергивать шторы.

Пока Джеймс Грэй, не менее гостей, смущенный перепалкой своих подчиненных, зажигал единственную свечу, доктор Рассел успел открыть лабораторию и вывести пленницу.

Полковник не хотел смотреть на смущенную и взволнованную женщину, он наблюдал за реакцией Метца и Книпхофа. Старик никак не выказал свои эмоции, только нахмурился. На Метца появление белой женщины оказало куда большее воздействие. Глаза доктора от удивления широко распахнулись, а страх заставил слегка побледнеть.

– Это Мери, – наконец представил её Рассел. – Много лет назад она спустилась в подземелья Египта и провела там большую часть своей жизни. Как видите, глаза, кожа и волосы Мери приобрели нехарактерный цвет даже для жителей Северной Европы.

Мери с тревогой бросала взгляд то на незнакомцев, то на Рассела, пока профессор не обратился к ней:

– Чем же вы там питались, деточка?

– Мне не нужна пища, – тихо ответила она, глядя на старика.

– Какая глупость, еда нужна всем.

– Мери не человек, в привычном нам понимании, – пояснил Рассел.

– А кто же?

На этот вопрос женщина ответила сама:

– Я – рожденная дважды. Мать дала мне смертную жизнь, а посвященные – жизнь вечную.

Наступившую паузу прервал доктор Рассел:

– Я думаю, лучше будет все наглядно продемонстрировать.

Мери доверчиво позволила доктору держать себя за руку и не успела заметить, как он приставил лезвие скальпеля к её ладони. Женщина вскрикнула и отпрянула от истязателя, но он перехватил её запястье и поднес почерневшую от крови ладонь ближе к свече. Мери зажмурила глаза и отвернулась от мучающего её света вблизи, а медики послушно уставились на рану.

– Как видите, – начал Рассел, – кровь подземных жителей имеет нехарактерный черный цвет. На самом деле он всего лишь темно-красный, самый темный, какой только может быть.

Доктор промокнул ладонь Мэри салфеткой и присутствующие увидели, что рана не слишком глубока.

– Всего за несколько минут мягкие ткани успели регенерироваться, хоть и не до конца. То же самое произойдет, если ранение будет куда серьезней и заденет внутренние органы. Правда и займет такое заживление больше времени.

Наконец Рассел поддел лезвием запекшуюся корочку на месте пореза и снял её. Кожа под ней оказалась гладкой и чистой, будто никто её не рассекал.

– Это называется абсолютной регенерацией. Какой бы ущерб не был нанесен телу, в кратчайшие сроки оно восстановит первоначальный вид.

– У вас будет что-нибудь выпить? – не выдержал доктор Метц.

– Конечно. – Рассел отпустил напуганную Мери и поспешил налить впечатлительному доктору бренди, на ходу продолжая рассказ. – Фактически, такая способность к регенерации исключает всякую возможность старения.

– Вечная молодость? – уточнил Метц, принимая из рук Рассела стакан.

– Вечная жизнь, – довольно улыбнулся тот.

– Боже, – осушив стакан залпом, Метц воззрился на помалкивающего полковника. – Я же видел вашу рану… и кровь! Я даже прооперировал вас!

– А я предупреждал, – бесстрастным голосом произнёс тот, – что не стоит этого делать.

– Профессор, – склонился Метц к деду, в задумчивости разглядывавшего спрятавшуюся в углу Мери, – вы же сами присутствовали при той операции. Вы понимаете, что это значит?

– Да, Пауль. Я уже давно это понял.

– Простите, – возмущенно вопросил полковник, – что это вы успели понять, когда ваш внук копался в моем чреве?

Доктор Метц хотел было возразить на такую грубость, но дед не дал ему вставить и слова.

– Я видел ваши кишки, – невозмутимо ответил старик, – они настолько сужены, что напоминают кровеносные сосуды. И я сделал вывод, что пища вам совсем не нужна. А ещё я видел шрам от кылыча, старой турецкой сабли, напротив селезенки. Я ведь правильно определил?