355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Антон Чехов » Том 21. Письма 1888-1889 » Текст книги (страница 5)
Том 21. Письма 1888-1889
  • Текст добавлен: 7 октября 2016, 11:04

Текст книги "Том 21. Письма 1888-1889"


Автор книги: Антон Чехов



сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 51 страниц)

Суворину А. С., 3 ноября 1888 *

520. А. С. СУВОРИНУ

3 ноября 1888 г. Москва.

3 ноябрь.

Здравствуйте, Алексей Сергеевич! Сейчас облекаюсь во фрачную пару, чтобы ехать на открытие Общества искусств и литературы, куда я приглашен в качестве гостя. Будет форменный бал. Какие цели и средства у этого общества, кто там членом и проч. – я не знаю. Знаю только, что во главе его стоит Федотов, автор многих пьес. Членом меня не избрали, чему я очень рад, так как взносить 25 руб. членских за право скучать – очень не хочется. Если будет что-нибудь интересное или смешное, то напишу Вам; Ленский будет читать мои рассказы.

В «Сев<ерном> вестнике» (ноябрь) есть статья поэта Мережковского о моей особе. Статья длинная. Рекомендую Вашему вниманию ее конец * . Он характерен. Мережковский еще очень молод, студент, чуть ли не естественник * . Кто усвоил себе мудрость научного метода и кто поэтому умеет мыслить научно, тот переживает немало очаровательных искушений. Архимеду хотелось перевернуть землю * , а нынешним горячим головам хочется обнять научно необъятное, хочется найти физические законы творчества, уловить общий закон и формулы, по которым художник, чувствуя их инстинктивно, творит музыкальные пьесы, пейзажи, романы и проч. Формулы эти в природе, вероятно, существуют. Мы знаем, что в природе есть а, б, в, г, до, ре, ми, фа, соль, есть кривая, прямая, круг, квадрат, зеленый цвет, красный, синий…, знаем, что всё это в известном сочетании дает мелодию, или стихи, или картину, подобно тому как простые химические тела в известном сочетании дают дерево, или камень, или море, но нам только известно, что сочетание есть, но порядок этого сочетания скрыт от нас. Кто владеет научным методом, тот чует душой, что у музыкальной пьесы и у дерева есть нечто общее, что та и другое создаются по одинаково правильным, простым законам. Отсюда вопрос: какие же это законы? Отсюда искушение – написать физиологию творчества (Боборыкин), а у более молодых и робких – ссылаться на науку и на законы природы (Мережковский). Физиология творчества, вероятно, существует в природе, но мечты о ней следует оборвать в самом начале. Если критики станут на научную почву, то добра от этого не будет: потеряют десяток лет, напишут много балласта, запутают еще больше вопрос – и только. Научно мыелить везде хорошо, но беда в том, что научное мышление о творчестве в конце концов волей-неволей будет сведено на погоню за «клеточками», или «центрами», заведующими творческой способностью, а потом какой-нибудь тупой немец откроет эти клеточки где-нибудь в височной доле мозга, другой не согласится с ним, третий немец согласится, а русский пробежит статью о клеточках и закатит реферат в «Сев<ерном> вестн<ике>», «Вестник Европы» начнет разбирать этот реферат, и в русском воздухе года три будет висеть вздорное поветрие, которое даст тупицам заработок и популярность, а в умных людях поселит одно только раздражение.

Для тех, кого томит научный метод, кому бог дал редкий талант научно мыслить, по моему мнению, есть единственный выход – философия творчества. Можно собрать в кучу всё лучшее, созданное художниками во все века, и, пользуясь научным методом, уловить то общее, что делает их похожими друг на друга и что обусловливает их ценность. Это общее и будет законом. У произведений, которые зовутся бессмертными, общего очень много; если из каждого из них выкинуть это общее, то произведение утеряет свою цену и прелесть. Значит, это общеенеобходимо и составляет conditio sine qua non [2]2
  непременное условие ( лат.).


[Закрыть]
всякого произведения, претендующего на бессмертие.

Для молодежи полезнее писать критику, чем стихи. Мережковский пишет гладко и молодо, но на каждой странице он трусит, делает оговорки и идет на уступки – это признак, что он сам не уяснил себе вопроса… Меня величает он поэтом, мои рассказы – новеллами, моих героев – неудачниками, значит, дует в рутину. Пора бы бросить неудачников, лишних людей и проч. и придумать что-нибудь свое. Мережк<овский> моего монаха, сочинителя акафистов * , называет неудачником. Какой же это неудачник? Дай бог всякому так пожить: и в бога верил, и сыт был, и сочинять умел… Делить людей на удачников и на неудачников – значит смотреть на человеческую природу с узкой, предвзятой точки зрения… Удачник Вы или нет? А я? А Наполеон? Ваш Василий? Где тут критерий? Надо быть богом, чтобы уметь отличать удачников от неудачников и не ошибаться… Иду на бал.

Вернулся я с бала * . Цель общества – «единение». Один ученый немец приучил кошку, мышь, кобчика и воробья есть из одной тарелки * . У этого немца была система, а у общества никакой. Скучища смертная. Все слонялись по комнатам и делали вид, что им не скучно. Какая-то барышня пела, Ленский читал мой рассказ (причем один из слушателей сказал: «Довольно слабый рассказ!», а Левинский имел глупость и жестокость перебить его словами: «А вот и сам автор! Позвольте вам представить», и слушатель провалился сквозь землю от конфуза), танцевали, ели плохой ужин, были обсчитаны лакеями… Если актеры, художники и литераторы в самом деле составляют лучшую часть общества, то жаль. Хорошо должно быть общество, если его лучшая часть так бедна красками, желаниями, намерениями, так бедна вкусом, красивыми женщинами, инициативой… Поставили в передней японское чучело, ткнули в угол китайский зонт, повесили на перила лестницы ковер и думают, что это художественно. Китайский зонт есть, а газет нет. Если художник в убранстве своей квартиры не идет дальше музейного чучела с алебардой, щитов и вееров на стенах, если всё это не случайно, а прочувствовано и подчеркнуто, то это не художник, а священнодействующая обезьяна.

Получил сегодня от Лейкина письмо. Пишет, что был у Вас * . Это добродушный и безвредный человек, но буржуа до мозга костей. Он если приходит куда или говорит что-нибудь, то непременно с задней мыслью. Каждое свое слово он говорит строго обдуманно и каждое ваше слово, как бы оно ни было случайно сказано, мотает себе на ус в полной уверенности, что ему, Лейкину, это так нужно, иначе книги его не пойдут, враги восторжествуют, друзья покинут, кредитка прогонит * …Лисица каждую минуту боится за свою шкуру, так и он. Тонкий дипломат! Если говорит обо мне, то это значит, что он хочет бросить камешек в огород «нигилистов», которые меня испортили (Михайловский), и брата Александра, которого он ненавидит. В своих письмах ко мне он меня предостерегает, пугает, советует, открывает мне тайны… Несчастный хромой мученик! Мог бы покойно прожить до самой смерти, но какой-то бес мешает…

У меня в семье маленькое несчастье, о котором сообщу при свидании. Грянул гром на голову одного из братьев * , и этот гром не дает мне работать и быть покойным. Что за комиссия, создатель, быть главою семейства! *

Француженки из кокетства, чтобы иметь большие зрачки, пускают в глаза атропин * – и ничего.

Пьесу Маслова читает Петипа * . У Корша кавардак. Лопнул паровой кофейник и обварил у Рыбчинской лицо, Глама-Мещерская уехала в Петерб<ург>, у Соловцова больна подруга жизни Глебова и т. д. Играть некому, никто не слушается, все кричат, спорят… По-видимому, обстановочная, костюмная пьеса будет с ужасом отвергнута… А мне хотелось бы, чтоб «Обольстителя» поставили. Я не ради Маслова хлопочу, а просто из сожаления к сцене и из самолюбия. Надо всеми силами стараться, чтобы сцена из бакалейных рук перешла в литературные руки, иначе театр пропадет.

Кофейник убил моего «Медведя». Рыбчинская больна, и играть некому.

Все наши Вам кланяются. Анне Ивановне, Насте и Боре мой сердечный привет.

Ваш А. Чехов.

Водевили можно печатать летом, а зимою неудобно. Летом я каждый месяц буду давать по водевилю, а зимою надо отказаться от этого удовольствия.

Запишите меня в члены Литературного общества * . Когда приеду, буду посещать.

Лейкину Н. А., 5 ноября 1888 *

521. Н. А. ЛЕЙКИНУ

5 ноября 1888 г. Москва.

5 ноябрь.

Добрейший Николай Александрович, насчет рисунков я дал знать Николаю * и, когда увижу его, прочту ему нотацию.

Ваш водевиль присылайте непременно * . Я прочту его и отдам тому актеру, которого найду наиболее подходящим к роли. Корш платит по 6 рублей за акт. Если пришлете водевиль на этих днях, то он пойдет до Рождества.

У Вас вышла книга – сценические произведения * . Послали ли Вы ее на комиссию Рассохину?

У меня маленькая семейная неурядица * и безденежье отчаянное. Гонорара ниоткуда не получаю, а премии не шлют. Неурядица и безденежье сковали меня. Погода скверная, снегу нет, всюду скучно; пить и есть не хочется – одним словом, форменная меланхолия.

У меня с большим успехом идет у Корша шутка «Медведь». По всем видимостям, этот медведь надолго прилипнет к репертуару, а в провинции и на любительских сценах его будут часто разделывать. Жаль, что у меня нет времени и охоты писать юмористику для сцены.

Если мне приходится получить что-нибудь за «Пестрые рассказы» * , то не высылайте теперь, а припрячьте к весне, когда мое безденежье достигнет кульминационной точки. Приблизительно: сколько мне приходится?

Если Ежов в самом деле не ведает, что творит * , то, уверяю Вас, я тут ни при чем. Я иногда только помогаю и сватаю, но никогда не сбиваю людей с позиции. Я не советовал Ежову бросать училище, не советую опять поступить на службу… Не имею права советовать, где не спрашивают моего совета. Если спросит, то посоветую и, конечно, в том духе, в каком подобает. Ежову его жизнь видней, чем мне, – согласитесь.

Сейчас получил известие: премию вышлют мне через 5–6 недель! Утешительно при моем безденежье… Если сумма за «Пестрые рассказы» превышает сто рублей, то пришлите мне* сто рублей, если же не превышает, то не присылайте. Надо за фатеру платить.

Должно быть, в ноябре увидимся… Я буду у Вас в день своего приезда к вечернему чаю.

Поклонитесь Вашим и будьте здоровы. Привет Виктору Викторовичу * .

Ваш А. Чехов.

* через банкирскую контору Волкова – этак меньше хлопот.

Чехову Ал. П., 6 ноября 1888 *

522. Ал. П. ЧЕХОВУ

6 ноября 1888 г. Москва.

6 ноябрь.

Раскаявшийся пьяница!

Прости, что я долго не отвечал на твои поганые письма: одолели лень, скука и безденежье. Вексель я получил и уже давно прожил. Что ты поделываешь? Что пишешь? Куда стремишься и чего ждешь?

Я приеду в конце ноября или в начале дек<абря>, вероятно, с сестрой.

Передавал ли тебе поклон Суворин-фис, который гостил у нас?

Премию обещают мне выслать не ранее 5–6 недель. Was werde ich essen? [3]3
  Что я буду есть? ( нем.)


[Закрыть]

Не приходится ли мне хотя два гроша за «Сумерки»? Если приходится, то возьми, пожалуйста, и вышли. Ах, если бы сто рублей! Мне за квартиру платить нечем. NB: У Суворина не проси.

Мне «Сев<ерный> вестник» должен около 300 и не шлет * . Это секрет.

Пришли мне свой домашний адрес.

Суворин-фис очень теплый парень. С ним можешь быть вполне откровенен, он не продаст.

Мой «Медведь» идет с успехом. Театр рыгочет.

Мне прибавка: за беллетристику получаю уже 20 к., а за публицистику 15 к.

Кланяйся цуцыкам. Если Николка всё еще продолжает быть нем * , то ты сводил бы его к психиатру. Мальчик, судя по глазам, лицу и поступкам, совсем нормален. Не понимаю его немоты. Виновата какая-нибудь мозговая извилина. Будь здрав.

Николке приспичило: требуют вид.

Твой А. Чехов.

Чехову Ал. П., 6 или 7 ноября 1888 *

523. Ал. П. ЧЕХОВУ

6 или 7 ноября 1888 г. Москва.

Korbo, canis clarissimus, mortuus est. Gaudeo te asinum, sed non canem esse, nam asini diutius vivunt [4]4
  Корбо, знаменитая собака, издох. Радуюсь, что ты осел, а не собака, ибо ослы живут дольше ( лат.).


[Закрыть]
.

Леонтьеву (Щеглову) И. Л., 7 ноября 1888 *

524. И. Л. ЛЕОНТЬЕВУ (ЩЕГЛОВУ)

7 ноября 1888 г. Москва.

7 ноябрь.

Милый Жанчик! Если уж Вы так великодушно соглашаетесь брать на себя каторжный труд – возиться с приятельскими поручениями, то пеняйте на себя. В четверг в 3 часа пополудни Вы получите 2 экз. «Медведя», которые прошу вручить дедусе. В субботу Вы вообразите, что Вам хочется прогуляться, и поезжайте в Комитет * . Если пьесу одобрят, то свободный экземпляр возьмите и вручите актеру или актрисе по своему усмотрению. Вы рекомендуете Савину и Сазонова? * Хорошо. Тихонов рекомендует Далматова и Васильеву… И это хорошо. То есть, мне решительно всё равно, так как питерской труппы я не знаю. Делайте, что хотите, а если не будете делать, то в претензии не буду. Мне стыдно злоупотреблять приятельскими отношениями и седлать ни за что, ни про что Жана Щеглова – невиннейшего из людей и драматургов.

Если одно поручение недостаточно ошеломило Вас, то вот Вам другое – похуже и помельче. Я нацарапал специально для провинции паршивенький водевильчик «Предложение» и послал его в цензурию. Просил в прошении выслать в библиотеку Рассохина * . Если, ангел, будете в цензуре, то скажите Крюковскому, что в таком-то городе живет Петр Иваныч Бобчинский и что я купно с Рассохиным слезно молим цензурную гидру не задерживать водевиля в карантине. Водевильчик пошловатенький и скучноватенький, но в провинции пойдет: две мужские роли и одна женская. «Предложение» ставить в столицах не буду * .

Скажите сэру Базарову, что я просил Рассохина послать ему 5 экз. моего «Медведя». Рассохин сказал: «Хорошо». Творец Милашкина * очень любезен со мной. На всё соглашается.

Вашего «Дачного мужа» отдавайте венецианским дожам * , но не раньше будущего сезона. Не спешите.Время не уйдет. Почему и не отдавать теперь? Скажу при свидании, а теперь – места в письме нет.

«Театр<ального> воробья» ставьте * , и дайте мне власть вязати и решити. Позвольте мне назначить роли, присутствовать на одной репетиции и быть руководителем при вычеркиваниях. Я сделаю не хуже, чем Вы и мычащий Соловцов. У меня будет дисциплины больше.

Начали писать что-нибудь крупное?

«Севильский обольститель» Бежецкого недурная пьеса. Она стоит того, чтобы ее поставили.

Глама-Мещерская поссорилась и уходит от Корша * . Незаменимая потеря! Кто теперь будет играть больных кошек в психопатических пьесах?

Жанчик, Вы уж стареете и становитесь солидны. Вы женаты, капитан, литератор, у Вас есть имя… Умоляю Вас, разлюбите Вы, пожалуйста, сцену! Право, в ней очень мало хорошего! Хорошее преувеличено до небес, а гнусное маскируется. Я думаю, что В. Крылов всей душой ненавидит кулисы, раек, актеров, актрис и потому имеет такой успех. Он холоден, жесток, жестко стелет… Он неправ, что он сукин сын, но глубоко прав, что просто и равнодушно глядит на дело и на людей, живущих около этого дела. Современный театр – это сыпь, дурная болезнь городов. Надо гнать эту болезнь метлой, но любить ее – это нездорово. Вы станете спорить со мной и говорить старую фразу: театр школа, он воспитывает и проч…А я Вам на это скажу то, что вижу: теперешний театр не выше толпы, а, наоборот, жизнь толпы выше и умнее театра; значит, он не школа, а что-то другое…

Увидимся не раньше декабря. Безденежье абсолютное. Никто не шлет денег, живу в кредит.

«Шампанское» я утерял * . Что же послать? Я раз послал Баранцевичу рассказ, но мне возвратили * в чаянии, что я пришлю что-нибудь еще не напечатанное. Дайте Баранцевичу мой адрес. Я был бы рад получить от него письмо. Будьте живы.

Ваш Antoine.

Суворину А. С., 7 ноября 1888 *

525. А. С. СУВОРИНУ

7 ноября 1888 г. Москва.

7 ноябрь.

Я не думал, Алексей Сергеевич, что мой атропин будет загадкой. Как-то Вы писали мне, что Григорович не велит ничегопускать в глаза; в ответ на это я написал Вам * , кажется, что француженки из кокетства пускают себе в глаза атропин – и ничего. Что может быть хуже уличной, комнатной и прочей пыли, что может быть вреднее прегрешений в нервной и кровеносной системах, к<ото>рые связаны с зрительным аппаратом, как море с рекой? При этих прегрешениях капли – невинная штука…

Несчастье стряслось над живописцем. Дело вот в чем. Пять лет тому назад он вышел из училища живописи, не кончив в нем курса; все эти пять лет он жил без паспорта. Жил то у меня, то у своей femme, то у приятелей… Нелегальность эта мучила и его и семью… Все пять лет собирался он начать хлопотать «завтра», но наступало это завтра, и он успокаивался. Я российские законы знаю, но паспортная канитель – это такая путаница, что не знаешь, с чего начать… Одни советуют брату обратиться в Таганрог, другие – сходить к генерал-губернатору, третьи – поступить в учителя, четвертые ужасаются и грозят… Сам чёрт не разберет, что нужно делать! Путаница еще больше запутывается одним обстоятельством: живописец, которому теперь 30–31 год, не был на призыве, не служил, не брал жеребия, одним словом, имеет все данные, чтобы засесть на скамью подсудимых за уклонение от воинской повинности, караемое тюремным заключением и отдачей в солдаты без всяких льгот. Целый скандал! Небрежность, откладыванье до завтра, Бахус, некогда и мечтания продолжались бы без конца, если бы не грянул гром во образе городового, пришедшего спрашивать паспорт, и во образе метрического свидетельства, которое мой художник имел наивность послать в участок. Что теперь делать, не знаю. Один инспектор народных училищ * , человек сильный, обещает в конце ноября взять с собою живописца в Дмитров и, подвергнув его учительскому экзамену, выдать ему вид, который одновременно даст ему легальное положение и освободит его от военщины. Но до конца ноября может произойти еще многое… Одним словом, скверно. Всё это пока секрет.

В скверности наших театров виновата не публика. Публика всегда и везде одинакова: умна и глупа, сердечна и безжалостна – смотря по настроению. Она всегда была стадом, которое нуждается в хороших пастухах и собаках, и она всегда шла туда, куда вели ее пастухи и собаки. Вас возмущает, что она хохочет плоским остротам и аплодирует звонким фразам; но ведь она же, эта самая глупая публика, дает полные сборы на «Отелло» и, слушая оперу «Евгений Онегин», плачет, когда Татьяна пишет свое письмо.

Публика, как она ни глупа, все-таки в общем умнее, искреннее и благодушнее Корша, актеров и драматургов, а Корш и актеры воображают, что они умнее. Взаимное недоразумение.

Сейчас у меня был Ежов. Огорчен * . Я хочу посоветовать ему подождать работать в «Нов<ом> вр<емени>» еще год-два. Он еще молод, хотя и женат.

Водовоз где-то украл сибирского котенка с длинной белой шерстью и с черными глазами и привез к нам. Этот котенок принимает людей за мышей; увидев человека, он прижимается брюхом к полу, делает стойку и бросается к ногам. Сегодня утром, когда я шагал из угла в угол, он несколько раз подстерегал меня и бросался, à la тигр, на мои сапоги. Я думаю, что мысль, что он страшнее и сильнее всех в доме, доставляет ему высочайшее наслаждение.

Все мне советовали послать «Медведя» в Александринку. Посылаю. У Корша публика рыгочет, не переставая, хотя Соловцов и Рыбчинская играют совсем не артистически. Я с сестрой сыграли бы лучше * .

Пришлите мне список пьес, Вами написанных и к представлению Вами и цензурою дозволенных. Это нужно, иначе Вас не запишут в члены Драмат<ического> общества. Если хотите, то можно ограничиться одной только «Медеей» * .

На Драмат<ическое> общество я смотрю как на коммерческое учреждение. У него единственная цель: стараться, чтобы члены получали возможно больше. Это такая хорошая цель, при которой все остальные не стоят яйца выеденного. Виктор Крылов * большой сукин сын, но ввиду цели я бы первый подал голос за то, чтоб он был председателем. Пока председательствуют иконы, а не работники, в обществе порядка не будет.

Поклон всем Вашим. У нас сквернейшая погода.

Ваш А. Чехов.

Лейкину Н. А., 8 ноября 1888 *

526. Н. А. ЛЕЙКИНУ

8 ноября 1888 г. Москва.

8 ноябрь.

Добрейший Николай Александрович!

Брат Николай просит у Вас извинения * . Я тоже. Когда я набросился на него и стал читать ему нотацию за леность и прочее, он сказал: «Дай мне темы, и я сейчас их сделаю». Оказалось, что я заказ ему сделал, а темы, чтобы они не пропали, запер себе в стол. Простите, бога ради, эту мою оплошность. Рисунки будут высланы через два дня * – не позже.

У Николая теперь страшные хлопоты, о которых расскажу при свидании. Малый попал в такой переплет, что хоть караул кричи * .

Почтение всем Вашим и Виктору Викторовичу.

Ваш А. Чехов.

Лазареву (Грузинскому) А. С., 10 ноября 1888. *

527. А. С. ЛАЗАРЕВУ (ГРУЗИНСКОМУ)

10 ноября 1888 г. Москва.

10 ноябрь.

Сим извещаю Вас, добрейший Александр Семенович, что Ваше детище дебютирует у Суворина в ближайшую из суббот, т. е. 12-го ноября. Получил за Вас благодарность. Детище несколько сокращено * , и просят Вас на сие не сетовать. Середка детища так хороша, что началом и концом можно немножко пожертвовать. Если на первых порах будет у Вас меланхолия (как у Ежова), то бодритесь. Не придавайте значения ни сокращениям, ни финансам, ни своим ошибкам. «Бодро, старик!», как сказал какой-то маркиз в какой-то мелодраме * .

Ваш А. Чехов.

На Вашу долю я записал Гаршинский сборник («Сев<ерный> вестн<ик>»).

На обороте:

г. Киржач,

Александру Семеновичу

Лазареву.

В Учительской семинарии.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю