Текст книги "Нет места под звездами (СИ)"

Автор книги: Анни Кос

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 32 страниц)

43. Сражению быть!

Кит покинул город той же ночью, ему надо было спешить, чтобы добраться до своих вовремя. А к рассвету пятнадцатого дня под стены Витахольма подошло войско Лида. Никто не бросился на штурм, не засыпал осажденных градом стрел, не пытался поджечь город, но вот все пути отступления конунг отсек решительно и со знанием дела.

Талгат за прошедшие годы отлично изучил множество потайных входов и выходов за стены, о которых раньше не догадывался, однако теперь его люди, посланные на разведку, подтвердили, что отступать будет некуда: все лазейки оказались или завалены камнями или перекрыты надежной охраной. Конунг пришёл, чтобы закончить противостояние, а не продлевать его.

Великий Хан в душе признавал, что это было правильно: затянувшееся противостояние изматывало, лишало душевных сил. Порывистая натура кочевника требовала закончить схватку одним ударом, и даже вероятность собственной гибели не уменьшала решительности Талгата. Сдаваться без боя он не собирался, а вот играть до конца, используя все преимущества, которые еще оставались – да.

Впрочем, хольдинги не спешили. Обосновавшись на расстоянии тройного полёта стрелы от стен, они выслали к городу вестника. Одинокий всадник приблизился в воротам, над которыми развевались тонкие алые полотнища. Длинные и узкие, словно змеи, они яркими полосами расчерчивали синее небо, стелились в воздухе, играясь с утренним ветром, забавляясь, беззаботно радуясь наступившему утру.

Талгат отрешенно подумал, что уже вечером от этой яркой, праздничной нарядности не останется и следа: все растворится в копоти, дыму, пропитается кровью и болью, станет неважным из-за груза потерь и усталости.

Конунг Лид звал Великого Хана с нойонами на переговоры, обещая всем неприкосновенность. Хан лишь криво усмехнулся, он был бы глуп, если бы не понимал, где таится главная опасность. Однако соблюдение традиций войны было священным, и Талгат приказал открыть ворота.

Из лагеря хольдингов навстречу городу выехало всего пятеро. Лида и его сестру хан узнал сразу, третьим был Дуараг, градоправитель Танасиса, четвертым – Лонхат, по всей видимости он представлял Гилон. А вот последнего всадника хан рассматривал с удивлением, слишком уж он отличался от остальных одеждой, оружием, да и внешность для хольдинга у него была непривычной.

Чуть придержав коня, хан полуобернулся к своей свите, однако нойоны не смогли развеять замешательство хана, чужак был им неизвестен. По лицу Талгата пробежало раздражение, он не любил оставаться в неведении относительно своих врагов, но сейчас выбора не было. Хан поднял руку и его отряд остановился в ожидании.

– Великий Хан, – коротко поприветствовал его Лид. – Благодарю за встречу.

– Конунг Лид, не ожидал вас увидеть своими глазами, – усмехнулся кочевник. Он казался расслабленным и величественным. – Я от всей души надеялся, что все спорные вопросы мы решили ещё четыре года назад.

– Надежды обманчивы, а будущее переменчиво, – о спокойствие Лида можно было расшибиться, как о камень. – Нет смысла ворошить прошлое, я позвал всех вас сюда с одной единственной целью: остановить ненужное кровопролитие.

– Слушаю с любопытством.

– Сдайте Витахольм, откройте ворота, и я позволю вам уйти. Это место принадлежит не вам, оно возведено трудами наших предков. Как и Теритака, и Астарте. Я предлагаю кочевникам отступить к прежним границам и гарантирую, что ни один хольдинг не поднимет руку ни на воинов, ни на их семьи. В нашем прошлом лежит немало трагических событий, боли и смерти. Однако во имя будущего мой народ готов простить былые обиды и искать новые пути для всех нас. Как только вы, Великий Хан, отойдёте со своими войсками к старым границам, мы обсудим условия, на которых племена Великой Степи смогут объединиться.

– Немало, – ухмыльнулся Талгат. – И что же вы предлагаете? Жить в мире и дружбе, вы – тут на щедрых пастбищах, а мы – в бесплодных пустошах?

– Нет, – видно было, что Лиду непросто давались эти слова. – Я хочу, чтобы все племена, наконец, смогли свободно передвигаться по всей степи, жить бок о бок, вместе растить детей и возделывать землю. Если кочевники признают мою власть, то я открою им своё сердце и приму, как свой народ.

– Они пока не ваши, мой конунг, – с нажимом произнес Талгат. – Да и к чему нам отказываться от того, что мы отбили своей кровью и потом?

– Вам не удержать ни Витахольм, ни тем более земли к северу от него.

– Откуда столько уверенности? – хан вновь говорил спокойно. – Всем присутствующим понятно, что не взяв город вы завязнете и не сможете двинуться дальше. Мы готовы к долгой осаде, месяц, два, три? Выдержите ли вы столько?

– Ты ошибаешься, великий хан, – подала голос Йорунн.

Нойоны за спиной Талгата вздрогнули от невежливости обращения на «ты», но промолчали.

– Вспомни, что произошло пятнадцать дней назад – и ты поймёшь, что тебе не укрыться от расплаты. Моих сил и знаний хватит, чтобы добраться до тебя, как бы ты ни прятался.

– Я все ждал, когда ты заговоришь, наглая девчонка. Знай, если со мной что-то случится – ваши сородичи, все до одного, будут убиты и смерть их будет мучительна. Возможно, потом вы и займете город, но встретят вас лишь трупы и огонь. Погибну я – погибнет Витахольм.

– Не стоит угрожать нам, Великий Хан, – вновь заговорил Лид. – Ты тратишь время попусту. Мы не остановимся до полной и окончательной победы. Любой ценой. Но в твоих силах дать народу пустошей шанс на мирную жизнь.

– Осторожнее, конунг. За моей спиной стоит могучая сила, скоро она явится сюда и тогда вам самим придётся выбирать: сдаться и отступить или умереть.

– Не явится, – вдруг подал голос неизвестный чужак за спиной Лида.

– А ты ещё кто такой? – нахмурился Талгат, чуть подаваясь вперед и рассматривая темноволосого незнакомца. – И по какому праву вмешиваешься в разговор?

– Мое имя – Ульф Ньорд, первый воин герцогства Недоре в Золотой Империи. И у меня для тебя подарок.

Ульф снял с пояса и слегка подбросил на ладони футляр от письма.

– Знакомая вещь? – протянул он, словно любуясь узорами на поверхности дубленой кожи. – Жаль, до адресата не добралась, впрочем как и ни одно из писем, отправленных этой весной.

Он ловко перебросил футляр хану, тот поймал одним точным движением и внимательно осмотрел. Да, это не подделка, значит, послание император не увидел. Талгат сжал зубы и на щеках у него заиграли желваки. Ульф продолжил.

– А теперь подумай хорошо, великий хан. Твой союзник прибудет сюда очень не скоро, если прибудет вообще, в его землях, знаешь ли, тоже неспокойно. Это был твой долг – служить императору, а не его – спасать тебя. Ты никто ни для Сабира, ни для империи. А потому рассчитывай отныне только на свои силы.

– Ты – прихвостень грязного мага!

– Как и ты, вот только мне с повелителем повезло больше.

– Как бы то ни было, я не отдам вам то, что однажды уже взял силой. Хотите получить город – сражайтесь. Не хотите войны – проваливайте прочь! Мое слово сказано!

С этими словами Талгат развернул коня и пустил его вскачь. Знаменосец и почти все нойоны сразу же направились за ним, однако Дэлгер замешкался на минуту, поймал взгляд Лида, потом коротко кивнул и покинул поле последним.

Йорунн смотрела вслед удаляющимся кочевникам с тревогой.

– Значит, сражению быть. Что ж. Не пристало нам заставлять Великого Хана ждать слишком долго.

44. Битва за Витахольм

Дэлгэр знал, что хан говорил Лиду неправду. Точнее – исказил факты так, чтобы посеять в душе конунга сомнения. Предводитель хулайд и сам бы поступил так же, окажись он во главе войска. В схватке побеждает ведь не тот, кто сильнее, а тот, кто вовремя нашел слабину у противника и сумел нанести точный удар.

Слабостью хольдингов было время, слабостью кочевников – привычка воевать на открытых просторах. Талгат понимал, что его люди не знают, как оборонять город, не приучены стоять на стенах. Они боятся остаться внутри замкнутого круга из камней и бревен, да и сражаться привыкли в седле, а не пешими. Они жаждали вольного ветра, быстрых атак, стремительных отступлений, а осада требовала терпения, выдержки, стойкости.

Дэлгэр понимал, что ни ойра, ни зайсан, ни тайгута не согласятся ждать в городе долгими днями, а, быть может, и неделями. Для всякого кочевника подобное предложение было бы сродни признанию собственной трусости, слабости, неуверенности в своих силах.

Талгат знал это так же точно, как и то, что солнце восходит каждый день, а потому отдал приказ готовиться к атаке.

Впрочем, хольдинги не теряли времени даром, в считанные часы выставив вокруг города двойную стену из остро заточенных кольев. Кое-где растянули лабиринты веревок, а местами даже успели изрезать землю глубокими траншеями, ямами и изогнутыми рытвинами. Любой конь, угодивший хотя бы одним копытом в подобную ловушку, рисковал сломать ноги и покалечить всадника.

Солнце уже миновало зенит, когда ворота Витахольма распахнулись, выпуская на просторы степи первые волны атакующих.

Конница кочевников широким клином врезалась в заградительную линию, смяла, сломала, продавила стену из копий. Воздух разорвали жалобные крики израненных животных, что приняли на себя основную мощь удара, всадников, падающих на отточенные пики или напоровшихся на вражеские стрелы. Запахло железом и солью – отвратительный запах тяжелой кровавой смерти.

И все же, первый барьер был взят, и сквозь образовавшуюся брешь кочевники хлынули дальше. Хольдинги рассыпались в стороны, чтобы не угодить под копыта лошадей, уступая место тройной шеренге лучников. Короткий приказ, залп, свист, глухие звуки ударов. Кованые наконечники врезались в щиты, шлемы, чешуйчатые панцири. Одним повезло: пройти массивное дерево стрелам было не под силу. Но иным пробило броню и ранило коней. За первым залпом тут же последовал второй, затем третий.

Стиснутые в узком проходе всадники оказались идеальной мишенью. Всего несколько минут – и брешь заполнилась мертвыми телами, а выжившие были вынуждены отойти, чтобы не пасть понапрасну.

Кочевники спешно отступили, выходя на безопасное расстояние. А затем, перестроившись, бросились в новую атаку.

На хольдингов обрушился настоящий ливень из стрел и копий.

– Щиты! – зычный приказ прокатился над рядами людей.

Бесчувственное дерево приняло на себя почти всю тяжесть этого удара, погибли лишь те немногие, кто остался на открытом пространстве или слишком сильно замешкался, выполняя команду.

Теперь никто из людей Талгата не пытался перемахнуть преграду с наскока. Важно было расчистить пространство за ней, испугать, обратить в бегство тех, кто изготовился принять на себя вторую волну врагов.

На поле появились новые воины. Легкие, на быстрых конях, вооруженные лишь крючьями на длинных веревках, они мгновенно добрались до стены кольев, накинули на них сети, опутывая и связывая заостренные древки. А после, зацепив крючьями сети, рванули прочь.

Веревки отчаянно натянулись и загудели от напряжения, однако рывок был такой силы, что колья просто вывернуло из земли. Часть заграждений раскидало по траве, остальные, все еще связанных сетями, скользили вслед за всадниками, сминая ковыль и полевые цветы, оставляя глубокие борозды на зеленом покрове.

Путь для основного наступления был открыт, и Талгат приказал подать ему коня. Третью волну он хотел возглавить лично, показывая своим недоброжелателям, что в сердце его еще не потухло пламя битвы, жив гордый дух вольного воина степи.

Взметнулись к небу алые стяги, захлопало на ветру знамя, украшенное изображением шлема с тремя навершиями, взвыли рога, загремели барабаны, и тяжелая конница двинулась вперед по дороге, набирая скорость с каждым ударом копыт о землю.

Несколько слитных залпов проредили атакующих, но остановить не смогли. С воем, грохотом и звоном стали противники сшиблись напрямую. Теперь сражение растекалось вдоль всей линии обороны хольдингов, словно пожар по сухостою. Обе стороны бились с исступлением, неистовством и упорством обреченных. Хан пробивал дорогу туда, где реяло по ветру белое полотнище, вспыхивающее на вечернем солнцем золотыми искрами.

***

Дэлгэр остался на стенах. Ему и его людям поручено было охранять город. Так хан проявил то ли свое недоверие к нойону, то ли, наоборот, уверенность в том, что старший из хулайд справится с обороной в любом случае.

С самого начала боя Дэлгэр не покидал стен, следя за тем, как на равнине разворачивается сражение. Его острые глаза отметили не только поднятое знамя конунга, но и множество других символов: падающий коршун на холме слева – там стоят люди Лонхата из рода Сагар, справа – змея, обвивающая ветвь дерева, воины Танасиса. Мелькнул стяг с конем, поднятым на дыбы, – южане, самые дальние соседи.

– Приведите пленника, – бросил нойон одному из сопровождавших его охранников. – Я хочу, чтобы он тоже увидел этот бой.

Когда Хала поднялся на смотровую площадку, кочевники уже прорвались за вторую линию обороны. Хольдинг чуть щурился от яркого света, по-видимому, глаза его привыкли к темноте подвала.

– Развяжите ему руки, – Дэлгэр кивком указал на веревки, стягивающие запястья пленника.

– Но господин?

– Выполняй, что приказано.

Острый нож рассек путы, однако Хала не сделал ни единого лишнего движения. Дэлгэр чуть улыбнулся: ему нравилась выдержка этого человека. Наглый щенок почти годился предводителю хулайд в сыновья и вел себя более чем достойно.

– Подойди и взгляни, – кочевник кивком головы указал на поле, – что скажешь?

Хала спокойно оперся на край ограды, всматриваясь в происходящее на равнине. Он хмурился, отмечая безжизненные тела людей и коней, опрокинутые укрепления, вытоптанные травы. Дэлгэр не сводил глаз с пленника, оценивая каждый его жест, каждое едва уловимое движение.

– Это третья атака, – наконец произнес хольдинг. – И, по-видимому, самая успешная, Великий Хан возглавил ее лично.

– Верно, – кивнул нойон, – у тебя быстрый ум и точный глаз. Что будет дальше?

– Тем, кто на холме, придется тяжело, их почти отрезали от остальных. Но…, – Хала сделал паузу, не зная, стоит ли продолжать.

– Говори же.

– Великий Хан переоценил свои силы, – Хала указал рукой правее, очерчивая линию стычки, – слишком выдвинулся вперед. Сейчас справа от него глубокий овраг, через него не пройти подкреплению. Если хан не остановится в ближайшие минуты и не вернется обратно – потеряет преимущество.

– Я тоже так думаю, – кивнул Дэлгэр. – Вероятнее всего, ярость затмила его разум. Он хочет добраться до конунга, жаждет схватки с ним, все остальное для него потеряло значение. Что ж, таково его право и его решение. Если добьется своего, то не важно, кто падет, а кто останется победителем, имя Талгата войдет в историю навечно.

Хала не ответил. Его мысли оказались поглощены иным: знамя с коршуном вдруг склонилось к земле, а затем и вовсе скрылось из виду. Что-то произошло, и глупо было надеяться на что-то хорошее. Дэлгэр проследил за его взглядом и чуть склонил голову:

– Без потерь в такой бою не обойтись. Нам остается только ждать и надеяться, что утраты не будут слишком болезненными, – тихо произнес нойон.

***

В пылу схватки Талгат не заметил, как его отряд оторвался от остальных, забрал сильно вбок, уходя от общей линии сражения. Один за другим его нойоны отдалились, а после стало не до них. Все смешалось. Свои и чужие были повсюду: спереди, сзади, по сторонам. Куда ни брось взгляд, везде кипел бой, сыпались градом удары, свистели стрелы, крошились щиты, кто-то падал, поверженный, а иные вставали с колен, чтобы одержать новую победу.

Реальный мир смешался и стерся, растворился в звоне мечей, криках, стонах. Время то ли замедлилось, то ли ускорилось, а может и вовсе растаяло, отступило перед величием битвы и пиршеством смерти. Хан даже забыл о боли: то ли жар схватки лишил его чувствительности, то ли действовало отвратительное горькое питье, принесенное лекарем перед боем. Талгат не думал сейчас ни о чем ином, он хотел лишь поскорее добраться до заветной цели.

В воздухе разлился долгий пронзительный стон боевого рога. Было в нем что-то настолько тоскливое, что хан вздрогнул, вырываясь из бешеного круговорота смертей, враз остыл, обернулся. Всего полминуты понадобилось ему, чтобы раскроить голову неудачливому противнику. Затем, ведомый твердой и опытной рукой, конь хана выбрался из общей схватки и поднялся на небольшой бугорок, откуда открывался вид на только что пройденную дорогу.

Да, все верно, рог трубил не зря: хольдинги, повинуясь чьему-то приказу, сдвинулись позади с обеих сторон, перекрывая недавно пройденный узкий участок между обрывистым склоном оврага и нагромождением валунов, отсекая отряд хана от подкрепления. В ход пошли копья и дротики, они скосили кочевников, словно спелые колосья по осени. А затем на дорогу полетели вязанки дров, пропитанные горючим маслом. Кто-то ткнул в сухое дерево факелом, и огонь с треском взметнулся на высоту человеческого роста. Прорваться сквозь эту завесу стало невозможно.

Уцелевшие всадники бросились врассыпную в надежде найти обходной путь. Однако из-за спин хольдингов выдвинулись телеги, груженные камнем. Они приблизились к дороге и выстроились в линию, возницы покинули свои места, перерезали постромки, отпуская коней, а затем сбили колеса, намертво перекрывая тяжелой преградой путь атакующим.

Талгат слишком поздно понял, что его просто заманили в ловушку. Преграда была выставлена идеально – ни взять с налету, ни опрокинуть. За закрывшимся кольцом осталось едва ли больше трехсот верных хану всадников, горсть против нескольких тысяч. Конечно, пожелай этого нойоны, можно было бы прорваться в стороне от основной дороги, где линия защиты ослабевала, но, к разочарованию хана, на стенах Витахольма внезапно взревели рога, замелькали цветные ленты – город приказал отступать.

Великий Хан замер, наблюдая, как один за другим кочевники, еще пять минут назад следовавшие за ним, разворачивались и устремлялись к воротам. Нойоны оставили своего повелителя, теперь в этом не было сомнений.

Губы Талгата искривила злая улыбка, а из груди вырвался смех, разбавленный горечью. Резким движением хан сорвал дорогую застежку, скрепляющую плащ, и алая ткань соскользнула под ноги, смешиваясь с грязью и кровью. Солнце вспыхнуло на позолоченных чешуйках доспеха, рассыпало искры по земле, ослепляя, но и указывая дорогу к Великому Хану.

Казалось, что бой мгновенно утих, противники раскатились в стороны, тяжело дыша и жадно ловя столь необходимую передышку. Вокруг кочевников образовалось пустое пространство. Оно подчеркивало всю безнадежность, всю отчаянную бесполезность дальнейшего сопротивления.

Краем сознания хан отметил, что на переднюю линию врагов стали тяжелые щитоносцы, за ними выстроились лучники. Хорошая позиция – цель видна как на ладони, если не первый залп, так десятый решит исход сражения. Окруженные кочевники уже поняли, что им не уйти живыми. Все они замерли рядом с повелителем, прикрывая его щитами и телами.

Но Талгат лишь раздраженно отмахнулся. Он был воином, одним из сильнейших во всей степи. Он был правителем, на долю которого выпали великие победы, свершения и перемены. Он был лидером, сплотившим множество мелких родов. Это он заставил хулайд и ойра встать под одно знамя, он сделал так, чтобы тайгута и зайсан научились понимать друг друга. Он привел своих соплеменников на плодородные земли, дал им надежду на иную судьбу. И пусть сейчас военачальники обернулись против хана, для большинства кочевников жизнь никогда не станет прежней.

Был ли поступок нойонов ошибкой, предательством, точным расчетом или мудростью? На этот вопрос Великий Хан не мог ответить. Ведь отчасти это было правильно – отказаться от того, что не пускает вперед, топит, тянет ко дну, как слишком тяжелая одежда – незадачливого пловца в бурном потоке. И все же боль от предательства сжала могучее сердце. Оставалось надеяться, что усилия хана не пропадут даром, и после его смерти, наконец, будет заключен взаимовыгодный договор.

После его смерти… Хан мысленно повторил эту фразу несколько раз и понял, что она не вызывает ровным счетом никаких эмоций. Он видел смерть бессчетное количество раз, он сам был смертью. Так чего бояться теперь? Всякий путь имеет окончание, и не ему, Великому Хану Талгату из рода Арвай, бежать от своей судьбы, трусливо поджав хвост.

Он сунул меч в ножны, правой рукой принял тяжелое копье у стоящего рядом воина, левой – приложил к губам витой рожок, давая сигнал оставаться на месте, затем спокойно и уверенно послал коня вперед. На его грудь в это мгновение смотрел не один десяток стрел и даже не два, но хан знал – его жизнь оборвется не так.

Было немного жаль. Слишком глубокая синева разливалась над головой, слишком яркое солнце золотой колесницей катилось по немыслимо высокому куполу неба, слишком звонко и пронзительно пели рога и горны в поле, слишком плотная тишина повисла над городом. Наверное, так и должно быть: прощание придает остроты и резкости ощущениям, позволяя запечатлеть в памяти мир таким прекрасным. Таким пустым. Таким одиноким.

По рядам хольдингов прокатился приказ – и луки разом опустились, направив наконечники стрел в землю. От стены воинов отделился одинокий наездник на великолепном белом скакуне. Высокий, сильный, уверенный в себе. Ветер ворошил слегка вьющиеся пряди светлых волос. Всадник был без шлема, чтобы всякий мог рассмотреть его лицо. Молодой конунг. Ненавистный соперник. Милостивый враг. Всего лишь орудие в руках судьбы.

Великий Хан и конунг рванулись друг другу навстречу. Каждый из них знал, что этого боя нельзя миновать. Каждый был готов умереть. Каждый надеялся на победу.

Лид с силой метнул копье, и ловко ушел от ответного удара, пустив смертоносное жало на тяжелом древке стороной. Ни один из противников не попал во врага, а кони неумолимо сокращали расстояние. Солнечный свет отразился от лезвий выхваченных мечей.

Клинки со звоном столкнулись, выбивая тусклые в дневном свете искры. Металлический скрежет больно резанул по ушам, но всадники уже миновали друг друга, расходясь на безопасную дистанцию. Развернулись, примериваясь, оценивая. Кто-то позади них ударил в щит рукоятью меча, к нему тут же присоединился еще один человек, затем остальные. Над полем раскатился могучий и древний призыв к священному танцу боя и смерти. Миг – и всадники вновь устремились вперед.

Страшный удар расколол небольшой круглый щит в руках хана. Талгат не глядя отбросил ненужные обломки на землю. Конунг развернулся и заставил коня подняться на задние ноги, вложив в эту атаку всю свою силу и мощь белогривого друга. Хан не успел прикрыться, в последний момент отведя в сторону занесенное лезвие, потерял равновесие и почти вывалился из седла. Кто-то крикнул, но голоса потонули в ритмичном грохоте.

Лид позволил Талгату секундную передышку – ровно столько, сколько нужно, чтобы подняться – а затем снова атаковал. Теперь хану повезло больше, и клинки с противным скрежетом разошлись, не причиняя никому вреда. Конунг выжидал. Он кружил рядом, делая ложные выпады то с одной стороны, то с другой. Потом стал так, чтобы солнце оказалось за его спиной и кинулся вперед.

А Талгат понял, что время неумолимо истекает. Силы быстро покидали его, левое запястье почти не слушалось, в голове мутилось от жары и ярости схватки. Один удачный удар в висок – и шлем с великолепным красным навершием из струящийся конской гривы покатился по дорожной пыли. В глазах потемнело, земля перевернулась, встала на дыбы и хлестко рубанула по плечу и спине. Ребра отчаянно заныли, грудь пронзила жгучая волна боли.

Конунг отступил на несколько шагов и спешился, чтобы подойти к поверженному противнику. Сейчас Великий Хан лежал в пыли, на губах его начали появляться кровавые пузыри, видимо, сломанное ребро пробило легкие. Лид замер над израненным, стонущим врагом, не в силах остановить его мучения одним точным ударом.

Нет. Не так. Не в грязи должен умереть тот, за кем шли тысячи. Пусть Великий Хан принес много горя и своему народу, и хольдингам, но он заслужил встретить свою судьбу, стоя на ногах, а не глотая дорожную пыль и скребя по земле скрюченными пальцами. Лид отступил на шаг назад и хрипло произнес:

– Встань, Великий Хан.

Талгат скривился, сплюнул кровь, вытер рукавом губы, и шатаясь, как пьяный, оступаясь и с трудом удерживая равновесие, медленно поднялся, тяжело опираясь на клинок.

– Ну! – с губ его сорвался чуть слышный приказ, а кончик меча дрогнул, отрываясь от земли, и нацелился в грудь конунга. Рука Талгата дрожала, ему едва хватало сил удержать клинок на весу. – Чего тянешь? Давай!

Лид в два шага покрыл разделяющее их расстояние. Левой ладонью небрежно отвел в сторону оружие хана, чтобы тут же острие его собственного меча вошло в живот Талгата чуть выше солнечного сплетения. Раздался звон разбитых чешуек доспеха, хан обмяк, выронил рукоять и вцепился мертвой хваткой в плечи конунга. Лицо Талгата исказилось гримасой страдания, но в глазах мелькнуло что-то, похожее на удовлетворение.

– Достойная смерть, – тихо выдохнул он в самое ухо Лиду и затих навсегда.

Конунг еще минуту стоял неподвижно, затем разжал руки и позволил обмякшему телу соскользнуть на землю. В небо глядели остановившиеся темные глаза. Лид склонился, забрал свой меч, оттирая тот от крови тканью плаща, обошел мертвого хана, встал на колени у его головы и опустил веки убитому. Затем поднялся на ноги и повернулся к замершим в молчании людям.

– Остановить бой! – раскатился над полем его приказ. – Оружие в ножны. Выслать к городу вестника. Я желаю говорить с нойонами всех племен.