Текст книги "Колдовское наваждение"

Автор книги: Аннет Клоу

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 17 страниц)

Оценив ее вкус и талант, светские дамы стали все чаще обращаться именно к ней. В результате то, что она продавала, расходилось быстро и по более высоким ценам.

К удовольствию Патриции, ей стали доплачивать вознаграждение к жалованью.

Генрих Миллер старался не выделять ее среди других служащих во избежание лишних разговоров, но навещал ее два-три раза в неделю у нее дома.

Патриция уже давно подозревала, что Генрих влюблен в нее, и давно хотела пресечь его визиты, но он никогда не переступал грани вежливости, и компания его была настолько интересной, что ей не хватало духу отказать ему от дома. Они часто беседовали и обсуждали дела по работе.

Генрих расширил ее знания в коммерческом деле, объясняя приемы и методы бизнеса, целесообразность оптовой купли и продажи.

Патриция все схватывала на лету, так как у нее были врожденные способности к бизнесу. Уроки Генриха не прошли даром. Вскоре Патриция предложила улучшить работу отдела готового платья. Прежде всего, она предложила устроить большой демонстрационный салон, где не одна дама, а многие, сидя в удобных мягких креслах, могли любоваться показом новых моделей и тканей. Их коллективное восхищение могло усилить стремление приобрести новую модель, внося элемент соперничества – кто купит самое красивое и, соответственно, самое дорогое платье.

Генрих принял ее предложение и вскоре полностью вверил отдел в ее руки. Патриции пришлось с этого момента трудиться еще усерднее, чем прежде, но работа начала приносить ей радость.

В ходе дела у нее возникало много других творческих идей, и она с увлечением их реализовывала. Иногда эксперименты проваливались, но это было редко, в целом же отдел стал самым прибыльным в магазине к февралю 1864 года. И тогда Патриция стала задумываться о работе всего магазина. Прежде всего, она поделилась с Генрихом соображениями о переоборудовании витрин. В витринах пылились образцы товаров, на которые давно уже никто не смотрел. Патриция предложила переоборудовать их так, чтобы каждая представляла целую группу товаров, необходимых, скажем, для оформления интерьера гостиной в доме. Это будут: мебель, ковры, книги, цветы – словом, в витрине будет оформлен интерьер.

Генрих полностью поддержал ее, и результат превзошел все их ожидания.

Перед новыми витринами целый день толпился народ, который потом непременно посещал магазин. Это был большой коммерческий успех. Генрих стал предлагать Патриции войти в Главное правление магазина, и предложение это стало ее большим личным успехом.

* * *

Эмиль вновь появился в ее жизни в конце зимы, когда уже начиналась оттепель. Она не писала ему с тех пор, как покинула дом его отца. У нее не оставалось времени, чтобы писать письма человеку, которому было безразлично, жива ли она и его ребенок и что с ними.

Патриция, конечно, скучала по нему, а ее тело все так же желало его близости. И когда уставшая, она укладывалась спать, то долго не могла уснуть и плакала оттого, что несчастна в любви и одинока! Это были печальные мысли после тяжелого рабочего дня.

Она, конечно, не забыла его, но он с течением времени превращался для нее в какой-то фантом, совершенно теряя реальность. Она уже не рассчитывала когда-нибудь встретиться с ним, поэтому была так ошеломлена, когда входная дверь однажды распахнулась, и она лицом к лицу встретилась со своим мужем.

Глаза его горели гневом.

Патриция сидела, онемевшая от ужаса, и смотрела на него. Он грубо рассмеялся и произнес:

– Так вот как! Ты ушла из моего дома в эту грязную, убогую маленькую комнатушку!

– На следующей неделе я переезжаю в свой собственный дом, – произнесла Патриция первое, что ей пришло в голову.

Эмиль прошел в комнату, и Патриция встала, чтобы встретить его. Потрясенная, она отметила про себя, что он постарел, похудел, глубокие морщины залегли у него вокруг рта. Невероятно, но она поймала себя на мысли, что беспокоится о нем. Это ее потрясло. Но сейчас ей нельзя было расслабляться и проявлять малодушие.

Она должна владеть собою и не должна позволить ему опять манипулировать ею. Патриция не бросилась слепо к нему в объятия, хотя ее сердце дрогнуло при виде его.

Во-первых, ему придется объясниться, почему он так жестоко игнорировал ее на протяжении многих месяцев.

Но Эмиль, разгневанный, расстроил все ее твердые намерения. В нем перемешалось все: и желание, и разочарование, и ревность, и гнев. И сейчас ему было намного хуже, чем тогда, когда он думал, что Федерико был ее любовником. Тот период был вершиной его любви. У них с Патрицией был всего лишь один прекрасный месяц, который они провели вместе. Он поверил ей, поверил в ее любовь. Но затем все изменилось.

После его отъезда в действующую армию он не получил от нее ни одного письма, хотя сам писал очень часто и в письмах изливал всю любовь, всю тоску, которую испытывал вдали от нее.

Каждый день он ждал письма, но за полгода не получил ни одной весточки от нее, и это больно ранило его сердце.

Он понял, вопреки своей любви, что Патриция лгала ему. Ей нужно было только имя и дом для ребенка, а когда она все получила, она ясно – отсутствием писем – дала ему попять, что он ей больше не нужен!

А затем пошли письма Фрэнсис, которые разъяснили все. Она писала о рождении сына, о том, что Патриция встречается тайно с немцем, и о том, что она ушла из их дома с маленьким Джоном Прентиссом. Позже Фрэнсис сообщила, что немец, мистер Миллер, предоставил Патриции работу в собственном магазине, что он был очень состоятельным человеком, и что он постоянно заходит к Патриции. А когда Фрэнсис сообщила, что Патриция стремительно продвигается по службе в компании, для Эмиля все стало ясно – его жена стала любовницей владельца магазина.

Он умирал от ревности, а ее поведение и отсутствие писем подливали масла в огонь. В это время в армии прекратились боевые действия, и Эмиль смог получить кратковременный отпуск.

Он приехал в Бостон, чтобы увидеть Патрицию и сына, объясниться с ней и окончательно прояснить ситуацию. У Фрэнсис были доказательства того, что жена неверна ему, и Эмиль решил явиться к ней внезапно, чтобы окончательно разоблачить ее.

Приезд Эмиля домой сильно испугал его сестру. Когда Эмиль прибыл домой на побывку, Фрэнсис в ужасе осознала, что она должна всякими правдами и неправдами помешать разговору отца с Эмилем насчет писем. Она помнила, что отец первым делом хотел узнать у Эмиля именно об этом.

Фрэнсис также не могла допустить, чтобы Эмиль и Патриция выяснили все между собой в спокойной обстановке, так как была уверена, что они докопаются до сути дела. И она могла представить себе, что за этим последует, какой приговор вынесет ей брат.

Итак, она задумала настроить Эмиля и отца против Патриции. Она придумала, что ей нужно сказать, чтобы предотвратить обсуждение вопроса о письмах. Фрэнсис рассчитывала, что Эмиль обрушится на Патрицию с упреками так, что не даст ей ни малейшей возможности объясниться. Она также рассчитывала на то, что и брат, и отец поверят ей на слово, о чем бы она им ни сказала. В этом она не сомневалась.

Когда Эмиль, Прентисс и Фрэнсис сидели в гостиной по случаю приезда сына, она спокойно сказала:

– Я не знаю, как тебе об этом сказать, Эмиль. Надеюсь, что ты не рассердишься на меня из-за того, что я лезу не в свои дела. Я только хочу предупредить тебя...

– О чем ты? – спросил Эмиль, сжавшись, как пружина.

– Однажды я решила проследить за Патрицией и пошла украдкой за ней туда, где обычно они с немцем встречались. После свидания они зашли к нему домой. Я прождала целый час, но они так и не вышли. Я наняла детектива, который стал мне регулярно докладывать о ее поведении после того, как она ушла из дома. Ранее я не верила, что она изменяет тебе, но теперь у меня есть все основания так думать, а поэтому ты сможешь забрать у нее малыша, Джона Прентисса. Я получила сведения от детектива, что по крайней мере дважды в неделю мистер Миллер посещает Патрицию и засиживается там допоздна, иногда до двух-трех часов ночи, – закончила Фрэнсис.

Отец был совершенно шокирован, а Эмиль сидел окаменевший – весь его мир разрушился.

Итак, это было правдой – сестра предоставила ему убедительные доказательства неверности Патриции. Она стала любовницей преуспевающего богатого человека.

Эмиль бросился по адресу, данному сестрой, и, взбешенный, ворвался в комнату.

Красота и очарование жены опять поразили его как молния. Гнев и пробудившаяся страсть боролись в нем.

Она спокойно стояла перед ним. На ее лице не было ни страха, ни стыда, но не было и любви.

– Как ты смогла? – прошипел он, уставившись на нее. – Как ты смогла забрать моего сына и уйти из моего дома?

– На это были серьезные причины, – начала наступать на него Патриция.

Но Эмиль грубо перебил ее:

– Коварная, продажная женщина! Я верил тебе!

Патриция в изумлении смотрела на него, не в состоянии произнести ни слова. Ее молчание еще больше выводило его из себя.

– Боже! – закричал Эмиль. – Ты даже не пытаешься это отрицать! Что же ты за женщина?! В твоих жилах течет ледяная кровь!

Патриция, разозлившись, ответила:

– Ты посмел обвинить меня в холодности? Ты, кто...

– Да, я посмел и обвиняю тебя во многом другом. О, боже! Патриция! Неужели ты не могла найти нескольких минут, чтобы облегчить, хоть немного, мои страдания. Неужели ты не могла по крайней мере написать пару строк и сообщить мне о рождении сына?

Теперь у Патриции все поплыло в голове. Эмиль обвинял ее в том, что она не писала ему. Это было уму непостижимо! Патриция чуть было горько не рассмеялась.

Эмиль принял ее молчание, как признание вины, и это задело его за живое.

– Зачем ты это сделала? – кричал Эмиль. – Почему ты говорила, что любишь меня? Я бы на тебе женился и без этих заверений в любви. По крайней мере мне сейчас было бы не так больно.

– О чем ты говоришь? – в свою очередь сказала Патриция. – Я любила тебя.

– Не лги мне, Патриция, – произнес он презрительно. – Я не доверчивый немец, запомни! Ты даже не сможешь убедить меня, что это по любви ты залезла в постель к Генриху Миллеру.

– Что? Да как ты смеешь? Это же сумасшествие! Я никогда...

– Не лги мне больше! – прогремел он, и от его голоса в боковой комнате проснулся маленький Джонни и начал плакать.

Эмиль повернулся туда, откуда доносился плач, а затем – к Патриции. Желая как бы снять с себя ответственность за то, что это он разбудил ребенка, продолжил спокойным голосом:

– Я не буду мужем-рогоносцем!

Патриция была сбита с толку. Он высказал все так, будто она во всем виновата, будто она и только она не писала писем, будто она не была верна ему. Слезы брызнули у нее из глаз – что за безумную игру он вел?

– Я не буду говорить с тобой, пока ты так себя ведешь, – сказала, расстроившись, Патриция. – Ты груб и безумен. И до тех пор, пока ты не успокоишься, пока не будешь говорить, как нормальный человек, я отказываюсь обсуждать с тобою какие бы то ни было вопросы.

– Да, ты можешь прекрасно играть, дорогая жена! – сказал саркастически Эмиль. – Теперь ты меня не обманешь! До последней минуты я надеялся, что все это неправда. Но теперь убедился в твоей измене. Ты даже не пытаешься оправдаться.

– Господи! Верни разум этому несчастному! – взмолилась Патриция. Теперь она обвиняла его в том, что он покинул ее, что его семья выжила ее из дома. Никакой вины за собой она не признавала. Патриция так волновалась, что ее тирада звучала непоследовательно и сбивчиво.

Вдруг Эмиль грубо схватил Патрицию, прижал к себе и поцеловал. Пальцы его рук вонзились ей в плечи, своими губами он впился в ее губы и безжалостно повалил ее на пол. Патриция испугалась и начала сопротивляться. Эмиль прижал крепко ее своими ногами и грубо разорвал платье и нижнюю юбку. Она извивалась под ним, пытаясь освободиться, но он придавил ее своим телом. Они боролись молча, но он был сильнее и, торжествуя, завладел ею.

Потом он вдруг почувствовал себя настолько опустошенным и несчастным, осознав в полной мере свое ничтожество.

Патриция яростно смотрела на него. Эмиль, дрожа, тяжело встал на ноги. Ему хотелось рухнуть на пол и расплакаться, как ребенку.

Его гнев растворился в мести насилия. Единственными чувствами, которые еще оставались в нем, были отчаяние и безнадежность.

Побелевшими губами он произнес:

– Я немедленно возвращаюсь в Вирджинию. Мой долг – содержать вас, и я буду это делать. Но я не хочу больше ни видеть тебя, ни слышать о тебе. – И вышел за дверь, которую на этот раз очень тихо закрыл за собой.

Патриция посмотрела ему вслед и, дав волю своим чувствам, разрыдалась.

ГЛАВА 13

С улицы раздавались крики возбужденной толпы.

– Война закончена! Война закончена!

Эти крики становились все слышнее, подхваченные сотрудниками универсального магазина, и вскоре дошли до последнего этажа, где располагалось его правление.

Патриция, сосредоточенно сидевшая над новыми эскизами оформления витрин, недовольно посмотрела в сторону двери, где в соседней комнате располагалась бухгалтерия. Она встала и, быстро подойдя к двери бухгалтерии, открыла ее.

В комнате все возбужденно говорили, смеялись, а некоторые даже пританцовывали. Такого беспорядка Патриции еще никогда не удавалось наблюдать. Она сердито спросила:

– Что здесь происходит?

– Миссис Шэффер, – закричали юноши. – Все кончено! Мы победили!

Патриция удивленно посмотрела на них. Они ведь знали, что она родилась и выросла на Юге, и должны понимать, что вряд ли она разделяет их радость по поводу поражения Конфедерации.

Давно, еще в оккупированном Новом Орлеане, Патриция поняла, что война неизбежно будет проиграна, но когда этот факт свершился, у нее на глаза навернулись слезы!

– Хорошо, – сказала она, – может быть, теперь все, наконец-то, встанет на свои места! – и, быстро повернувшись, ушла к себе в кабинет.

Нет, так раскисать перед людьми нельзя. Она плотно прикрыла дверь, прислонилась к ней спиной, закрыла глаза и стала вспоминать.

Боже мой, сколько прошло времени с того рокового праздничного вечера в Новом Орлеане! Какой горький путь ожидал ее, и как, пройдя через все испытания, она изменилась! Ее любовь к Эмилю, вспыхнувшая с первого взгляда, обернулась не восторгом и счастьем, а горьким разочарованием и унижением.

Позже, когда казалось, что их любовь окончательно погибнет, объяснившись и отбросив то, что им мешало, они достигли ее блаженных вершин. Но как только Эмиль ушел на фронт, что-то с ним произошло, и он оставил ее и сына.

Подумать только – ее сыну и сыну Эмиля – уже исполнилось два года! Она воспитывает его одна, но как много радости он доставляет ей. Она отвергнута своими родными и своим родным Югом и по-прежнему остается чужой всем и здесь, в Бостоне. Правда, она работает и преуспевает в работе, но как она одинока!

Стоя с закрытыми глазами, она вспоминала свой дом и ощущала тепло весеннего воздуха и пряный запах жимолости, который из сада проникал через открытые жалюзи в ее кабинет, в ту первую ночь с Эмилем.

И опять горячие слезы, которые сейчас ни перед кем не надо было скрывать, покатились у нее по лицу. Сможет ли она когда-нибудь освободиться от этих не только блаженных, но и болезненных воспоминаний?

Прошло уже полтора года с тех пор, как они виделись с Эмилем. Тогда, ворвавшись и дом, оскорбив ее морально и физически, он поклялся, что больше никогда не захочет видеть ее и слышать о ней. Она с сожалением вздохнула – так и произошло. И хотя его отец, Прентисс Шэффер, регулярно приходил по воскресеньям и забирал своего внука на прогулку в экипаже, он никогда не напоминал Патриции о своем сыне и не разговаривал с ней.

Мистер Шэффер всегда оставался в экипаже и ждал, когда Мэй принесет ему Джонни.

Патриция поняла, что Шэфферы – и отец, и сын – отличаются одним и тем же: упрямством, гордостью и эгоизмом. Они оба полностью игнорируют точку зрения других людей, они даже не способны выслушать. Отец и сын поступали одинаково, но то, что исходило от старого Шэффера, не так больно ранило Патрицию.

Она вспомнила, каким гневным было лицо Эмиля в их последнюю встречу, каким бешенством сверкали его глаза! Он возненавидел ее за то, что она ушла из дома его отца. Неужели в этом была причина всех тех обвинений, которыми он ее осыпал?

Неужели он мог только из-за этого отказаться от жены и сына? Его отказ, правда, не коснулся материальной стороны дела – и он, и его отец постоянно давали ей деньги, не желая, чтобы Джонни рос в нищете. Только регулярные денежные переводы от Эмиля говорили Патриции, что он жив. Каждый пришедший чек был свидетельством этому.

Как-то денежный перевод задержался на целый месяц, и Патриция так разволновалась, что едва удержалась от визита к отцу Эмиля с целью узнать о судьбе его сына. Но следующей почтой пришел двойной чек, и Патриция вздохнула с облегчением. Она сейчас хорошо зарабатывала, и деньги, которые присылал Эмиль из своего армейского жалованья, клала в банк на имя Джонни, чтобы обеспечить сына к его совершеннолетию.

Сейчас, когда так удачно складывалась ее карьера в магазине, когда ее жалованье позволило обеспечивать свою маленькую семью, она не нуждалась ни в деньгах Эмиля, ни в деньгах его отца. Но отказываться от их помощи она не стала, думая о будущем сына.

Патриция подозревала, конечно, что таким стремительным продвижением по службе она обязана не только своими способностями к бизнесу, но и тому, что Генрих был влюблен в нее.

Он постоянно был внимателен к ней, делал дорогие подарки, которые она неизменно отвергала. После того как ее идея принципиально нового оформления витрин принесла большую прибыль, она фактически стала его правой рукой. То жалованье, которое она сейчас получала, Патриция заслужила. Привыкшая с молодости управлять хозяйством, она распоряжалась этими деньгами экономно, стараясь вложить все, что оставалось после расходов на содержание семьи, в дело. Задолго до окончания войны Генрих Миллер предложил ей купить акции судостроительной компании, получавшей много военных заказов, и вскоре она начала получать хорошие дивиденды. Действуя по его советам, Патриция вскоре утроила прибыль и вложила ее в покупку земельных участков.

При этом она рассуждала следующим образом: после войны всегда следует экономический подъем. Люди начнут возвращаться домой, и начнется строительство жилья и предприятий; в страну не иссякает поток эмигрантов из Европы – им тоже нужно жилье. Город обязательно начнет разрастаться, и стоимость земли не может не подняться.

Суммируя все, чем она владела в настоящий момент, Патриция уже могла назвать себя состоятельной женщиной. Она была довольна собой, хотя успех не вскружил ей голову. Патриция не жаждала большей власти и богатства, но была довольна, что никогда не будет нуждаться так, как во время оккупации в Новом Орлеане или в тот тяжелый период, когда она ушла из дома Шэфферов.

Патриция поняла довольно быстро, что деньги дают не только житейские удобства, но и самое главное, – свободу и независимость. Она получила и то, и другое, и гордилась своим достижением.

Теперь она сама могла заботиться о сыне, могла предоставить сыну и себе не только все необходимое, но и гораздо больше. Как хорошо не зависеть от милостей отца или брата, любовника или мужа! Никогда она не будет больше трепетать от страха так, как когда была любовницей Эмиля, сознавая, что если он выгонит ее, она станет нищей и бездомной.

Патриция вздохнула и вытерла слезы с лица. Боже, если бы ее деловые успехи помогли преодолеть то страдание и одиночество, прочно поселившиеся в ее сердце.

Она, конечно, очень любила Джонни, и все редкие часы отдыха проводила с ним. Но это была иная любовь. Тепло материнской любви не могло заменить ей полностью тот жар, который давала страсть между мужчиной и женщиной. Эмиль разбудил дремавшие в ней инстинкты, и этот страстный голод был неутолим.

Познав с ним счастье, она страдала о его утрате.

Иногда Патриция думала, что место Эмиля никто не сможет занять в ее жизни. Она не видела достойных претендентов, хотя по работе встречалась со многими мужчинами, и многие из них были очень привлекательны. Но ни один из них не заставил забиться ее сердце.

Даже Генриха, который помог ей в трудную минуту, который был всегда так добр и внимателен, она воспринимала только как друга.

Патриция, наконец, открыла глаза и начала расхаживать по комнате. Она никак не могла сосредоточиться после того потока воспоминаний и мыслей, который вызвало известие об окончании войны, и даже обрадовалась, когда в дверь постучали.

– Войдите, – разрешила она. И в кабинет вошел Генрих.

– Ты слышала новости? – спросил он своим мягким голосом.

Патриция улыбнулась.

– Разве я могла их не услышать?!

– И что ты скажешь?

– О, Генрих, – вздохнула Патриция, – ты ведь помнишь, что я южанка, и хотя я давно предвидела такой финал, мне сейчас очень горько. Это известие заставило меня вспомнить о моем прекрасном и теплом Новом Орлеане и понять, как я тоскую здесь в холодном Бостоне. Я так хочу снова оказаться дома, Генрих!

– Мне знакомо это чувство. Я, когда только эмигрировал в Америку, долго оставался здесь чужим.

Патриция помолчала, а потом тихим голосом произнесла:

– А еще я вспомнила свою встречу с Эмилем.

Лицо Генриха страдальчески искривилось, и он спросил:

– Ты все еще любишь его?

– Не знаю. Я приложила все усилия, чтобы забыть его. Я никак не могу разобраться... и еще...

– Наберись терпения, – сказал Генрих Миллер и дотронулся до ее руки. – Мне кажется, что ты так сильно стараешься забыть его, что в результате только о нем и думаешь. Расслабься, отдохни и полно живи своей жизнью, и в один прекрасный момент ты обнаружишь, что он исчез из твоего сердца.

Патриции хотелось разрыдаться.

– Но когда, как скоро это будет? – сдерживая себя, спросила она. А затем улыбнулась и, пожав плечами, произнесла:

– Ты, конечно, прав, Генрих. Я так и сделаю.

– В честь окончания войны у всех праздник. И мы закрываем магазин и даем всем день отдыха.

– Хорошо, – ответила Патриция. – Как раз у меня будет время закончить свои дела в отделе домашних товаров. Я посмотрю, что там еще нужно сделать.

– Нет! Ты не будешь этим заниматься! – запротестовал Генрих. – Ты и я, как и все сотрудники, возьмем выходной день и отправимся в небольшое морское путешествие.

Они плыли на комфортабельном корабле по заливу. На судне царила праздничная атмосфера – все пассажиры пели и кричали, надрывно гудел корабельный свисток. Все вокруг праздновали победу. И даже Патрицию захватила эта атмосфера всеобщего ликования. Они стояли на палубе, обвеваемые ласковым весенним ветерком.

– Ох, Генрих! – вдруг печально сказала Патриция. – Как я изменилась за последние несколько лет! Какой я прежде была счастливой, веселой: всегда в обществе, всегда в окружении поклонников, а сейчас...

– А сейчас ты прекрасная, зрелая женщина, а не легкомысленная девчонка, – подхватил Генрих.

Патриция засмеялась на сказанный комплимент и продолжила:

– Я так постарела, устала, стала резкой и скучной. Скоро я превращусь в какое-то бесполое существо, которое не интересует ничего кроме бизнеса.

– А твой чудесный ребенок? – задал вопрос Генрих. – Война всех нас состарила, Патриция. Многих она не только состарила, но искалечила морально и физически, но многих сделала лучше, проявив те качества, которые оставались ранее невостребованными. Кем бы ты была сейчас, если бы не война? Чьей-то капризной женой? И была бы ты счастлива? Ведь ты очень сильная, неординарная натура, Патриция! Пусть в трагических обстоятельствах, но ты получила возможность реализовать свои способности, а не остаться пустой кокеткой, кружащей мужчинам головы.

– Но душа моя так одинока!

– Патриция! – сказал серьезно Генрих и взял ее руки в свои. – Я люблю тебя, люблю давно, и ты это знаешь.

Она послушно кивнула головой, и слезы подступили к ее глазам. Он был такой хороший, такой милый, такой добрый и... так не подходил ей.

«Я хочу Эмиля! Одного Эмиля!» – предательски кричало ее сердце.

– Я предлагаю тебе мою руку, Патриция. Ты заслужила любви! Позволь мне сделать тебя счастливой!

– Но, Генрих! Я ведь замужем! – запротестовала Патриция.

– Замужем за бессердечным, лживым человеком, – подхватил Генрих. – Ты можешь получить от него развод. Судя по тому, что ты рассказывала, мы можем уличить его в нарушении супружеской верности.

– Но скандал... Я не хочу тебя втягивать в нечто подобное... – возразила Патриция.

– Я уже втянут во все, что касается тебя. Я это выбрал сам.

Патриция нахмурилась и посмотрела на водную гладь залива.

Освободиться от Эмиля... Разве не об этом она мечтала? Здесь, рядом, был Генрих, который предлагал ей любовь, доброту, и состояние – одним словом, все, о чем женщина может только мечтать. Но она знала... что не будет с ним счастлива.

– Генрих, – обратилась она к нему. – Даже если я расторгну брак с помощью суда, я все равно останусь замужней женщиной в глазах моей церкви! Я – католичка, и ты об этом знаешь.

– Но ведь и церковный брак можно отменить! – воскликнул Генрих.

– Иногда можно, – призналась Патриция.

– О, боже! Он заставил тебя выйти за него замуж. Затем он бросил тебя. Он унижал и оскорблял тебя... Ведь это веские причины для расторжения брака в глазах твоей церкви, – сказал Генрих.

Патриция стояла молча и смотрела на воду, а затем вздохнула и ответила:

– Я подумаю об этом, Генрих. Я обещаю тебе. Дай мне немного подумать. Я не хочу спешить.

Немец улыбнулся.

– Конечно, mein liebchen2, ты можешь все обдумать. Ты же знаешь, что я терпелив и умею ждать.

Радостная улыбка озарила лицо Патриции. Какой же он был добрый человек, но, пожалуй, слишком положительный для нее. Сможет ли он когда-нибудь понять ее мятежную, страстную душу?

На следующий день Генрих Миллер уехал в Новую Англию заключать контракты с владельцами фабрик готового платья. Все военные годы они работали на армию, поставляя обмундирование для солдат, и сейчас были совершенно выбиты из колеи известием об окончании военных действий. Миллер надеялся воспользоваться их растерянностью и заключить максимально выгодные для себя контракты.

У Патриции появилось время обдумать предложение Генриха и почувствовать – действительно ли она будет скучать без него.

Да, ей было не только одиноко, но и плохо без него. В магазине се не любили – она была женщиной, сделавшей карьеру среди мужчин, и они побаивались и избегали ее. У нее не было времени, чтобы подружиться с дамами, жившими с ней по соседству.

Вечером, после работы, она с нетерпением бежала домой к Джонни, которого так любила, но общение с маленьким ребенком не могло заменить ей мужского внимания.

Вернувшись из поездки, Генрих ожидающе поглядывал на нее, но Патриция делала вид, что не замечает этих взглядов. Она действительно была рада его возвращению, но обсуждение вопроса об их браке решила отложить. Он понял это и не настаивал, а терпеливо слушал ее отчеты о делах в магазине, о ее новых идеях и о проделках сына Джонни.

Возвращаясь домой, Патриция продолжала думать о том, что рано или поздно ей необходимо дать ответ Генриху. Она не могла долго оставлять его в неопределенности и, если она не примет его предложения, то должна освободить его. Генрих представлял собой достойную и выгодную партию, и, может быть, он встретит женщину, которая сделает его счастливым.

Она перешагнула порог своего дома, и сын радостно бросился ей навстречу.

– Джонни! – воскликнула Патриция и обняла его крошечное тельце.

Какой же он был маленький, и как ей было страшно за него! Возможно, сейчас ему было достаточно ее любви, но потом... Как сможет она научить его тому, чему должен научить его отец? Мальчику нужен отец, с которого можно брать пример, и она никогда не заменит ему отца.

– Угадай! Что я нашел сегодня? – спросил Джонни.

– Не знаю, а что? – она улыбнулась и погладила его вьющиеся черные волосы. Он так был похож на своего отца. Как мог Эмиль уехать и бросить его, такого очаровательного ребенка? Неужели его не интересует сын?

– Я нашел улитку! Вот что! – гордо сказал мальчик.

– О! Дай-ка мне посмотреть! – сказала Патриция.

Джонни затряс головой.

– Это – секрет! – ответил Джонни.

Сначала она расстроилась, что у него уже появились секреты, которые он таит от матери, а потом поняла, что у ребенка должны быть свои тайны. Патриции не хотелось быть похожей на тех матерей, которые всю жизнь навязывают детям свое мнение.

Вдруг она с ужасом представила себе картину своего будущего через двадцать лет – одинокая средних лет женщина с потухшим взглядом, постоянно поучающая своего единственного взрослого сына и не дающая ему совершенно никакой свободы.

– Нет, такому не бывать, – прошептала она. – Такого не будет!

Но если она будет и дальше одинока, такой финал неизбежен. Она должна выйти замуж за Генриха, дать ребенку отца и не ограничивать свою жизнь только материнской любовью. Генрих станет хорошим отцом для Джонни, и мальчик сможет полностью доверять ему.

Его родному отцу, очевидно, не интересно, как растет его сын, заботу о котором он ограничил лишь материальной помощью.

– Джонни, – обратилась к сыну Патриция, – тебе нравится дядя Генрих?

– Дядя Генрих? – переспросил мальчик и утвердительно кивнул головой, – и его лошади тоже!

Патриция улыбнулась – конечно, лошади были для Джонни важнее всего. И вдруг его лицо, только что очень оживленное, чем-то омрачилось.

– Что случилось? – озабоченно спросила она.

– Я вспомнил дядю. Он был в доме у дедушки.

Сердце у Патриции защемило.

– Какой дядя у дедушки в доме? Кто он?

– Плохой. Он кричал на тетю Фрэн.

– Кто он? – спросила Патриция и заглянула мальчику в лицо.

– Не знаю, – ответил мальчик. Его маленькое личико насупилось, а губки задрожали. – Он сильно кричал, мама.

– Он испугал тебя? – спросила сочувственно Патриция.

Джонни кивнул головой и сказал:

– Он – страшный! Он – злой!

– Ну, тебе нечего было бояться. Дедушка и тетя Фрэн не дадут тебя обидеть.

– Я знаю, – вздохнул мальчик, – но тетя Фрэн плакала.

– Не беспокойся ни о чем, – заверила его Патриция и поцеловала. – Я поговорю с твоим дедушкой, и дедушка сделает все, чтобы этот дядя больше не путал тебя. Хорошо?

Мальчик послушно кивнул, а Патриция добавила:

– Следующий раз ничего не скрывай. Говори мне все сразу, а я что-нибудь придумаю.

Мальчик весело улыбнулся, и мать крепко обняла его.

– А теперь беги и вымой руки. Будем ужинать.

Патриция посмотрела вслед сыну и поняла, что сердитый дядя в доме Шэфферов был, конечно, Эмиль. Кто еще, кроме него, мог довести Фрэнсис до слез? Кто еще, кроме него, мог позволить кричать на нее? Видимо, Фрэнсис приготовила обоим сюрприз – встречу друг с другом – но попала Эмилю под горячую руку.