Текст книги "Колдовское наваждение"
Автор книги: Аннет Клоу
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 17 страниц)
Он поднял голову и, взглянув на нее, тихо заговорил:
– Моя дорогая девочка, с той минуты, как я увидел тебя, я совершенно лишился покоя. Я беспрестанно думаю о тебе. Ты зажгла во мне такую страсть, какую я никогда не знал в своей жизни. Я люблю тебя, Патриция! И желаю тебя, как никого на свете!
Она стояла перед ним в мягкой ночной сорочке, ее груди вздымались под тонкой материей. И вся она, такая трепетная, теплая, близкая, вызывала в нем действительно непреодолимое желание.
Патриция смотрела на него широко открытыми глазами. Ее губы мягко раздвинулись. Взгляд его черных глаз, казалось, гипнотизировал ее. Она едва могла дышать и плохо соображала, что происходит. Он взял ее руку, прижал к себе. Их уста слились воедино. Она страстно ответила на поцелуй, и Эмиль застонал от острого желания. Оторвавшись от ее губ, он начал целовать ее лицо, волосы и шею. Она таяла от прикосновения его мягких губ, исследовавших ее тело. Прижимаясь к ней, он целовал ее все ниже и ниже, нежно касаясь груди, что открывалась в глубоком вырезе ночной сорочки.
– О, Клэй, Клэй... – бормотала она страстным, нежным голосом.
Эмилю стало не по себе, когда он услышал это имя, и в душе он жаждал, чтобы оно было его настоящим именем.
Он заглушил ее слова своим поцелуем, а его руки стали спускаться ниже по ее телу, дотрагиваясь до ее груди и лаская ее. Дрожащими пальцами он нащупал пуговицы ее ночной сорочки и быстро расстегнул их, обнажая ее прелестные груди. Чутко играя пальцами, он слегка сжал груди и дотронулся до сосков. В это мгновенье она застонала – так ответило ее тело на интимные ласки.
Эмиль взглянул на нее – ее голова откинулась назад, глаза были закрыты, а лицо излучало блаженство. Увиденное еще больше подогрело его желание.
– Любимая, желанная, – повторил он, срывающимся от страсти голосом.
Патриция открыла глаза и взглянула на него сияющим взглядом. Она даже не сделала попытки прикрыть свою обнаженную грудь. Более того, в тот момент, когда они стояли, тесно прижавшись друг к другу, она вдруг поняла, что любит его и так же желает его, как и он ее.
– Я люблю тебя, – пролепетала она, и Эмиль опять страстно и самозабвенно начал ее целовать.
– Разреши... разреши мне любить тебя... – умолял Эмиль.
– О, да, – ответила она, не задумываясь ни о чем. В это мгновенье для нее существовали только ее любовь и ее страсть. Он сорвал с нее ночную рубашку и стал рассматривать ее дивную фигуру. Не отводя глаз от Патриции, Эмиль тоже стал раздеваться. А она, так же, не сводя глаз, зачарованно смотрела, как освобождается от одежды его стройное, мускулистое тело.
Вдруг она заметила длинный белый шрам на груди любимого. Затем ее взгляд опустился на его плоский живот с завитками волос, переходящими узкой полоской к тому месту, на которое она еще не отважилась взглянуть.
Он мягко усмехнулся и сказал дрожащим от желания голосом:
– Подойди ко мне. Время пришло. Я хочу, чтобы ты узнала мою любовь.
Патриция с опаской перевела свой взгляд к запрещенному месту. Его плоть... Какой она была сильной, даже пугающей... И еще она поняла, к своему удивлению, что ей хочется почувствовать эту силу.
Дыхание Эмиля стало тяжелым, и он произнес заклинающим тоном:
– Патриция, хватит, я не могу больше терпеть. И положив ее на толстый ковер, Эмиль снова начал ее целовать, осыпая поцелуями ее шею, грудь и опускаясь все ниже и ниже. Его руки одновременно ласкали ее живот и ноги, как бы предлагая им раскрыться. Его пальцы проникли, наконец, в ее интимное место, возбуждая в ней желание. Губами он прикасался к ее соскам, и Патриция, не выдержав, застонала от удовольствия.
Руки Патриции судорожно обнимали тело Эмиля. Своими пальцами она вцепилась в его кожу.
– О, Клэй, пожалуйста... Клэй... – прошептала она дрожащим голосом.
Эмиль откликнулся на ее призыв и, не видя больше причины сдерживать себя, лег на нее сверху. Патрицию пронзила внезапная острая боль, но, почувствовав, что они окончательно слились воедино, она испытала прекрасное удовлетворение. Она вскрикнула от острой боли, но этот крик быстро сменился стонами наслаждения.
Эмиль, подстегнутый ее стоном, начал ритмичные движения, которые она подхватила, принимая его дикую страсть. Боль, которая не отступала, перемежалась с волнами удовольствия, накатывавшимися на нее. Никогда прежде она не испытывала таких чувств, как теперь. Возбуждение нарастало и нарастало до тех пор, пока она не достигла его пика, и страсть захлестнула ее. По ее телу пробежали волны удовольствия. В ответ на ее непроизвольное движение Эмиль содрогнулся и вскрикнул, а затем упал напротив нее, и они лежали рядом, обессиленные страстью, пойманные в ловушку древнейшего инстинкта любви.
– Я люблю тебя, – пробормотала Патриция.
– И я люблю тебя, – ответил Эмиль хриплым голосом, проводя ее волосами себе по щеке. – Всегда помни, что я люблю тебя. Что бы ни случилось, помни об этом всегда.
Эмиль закрыл глаза и, вспомнив, что ему надо уходить, бесконечно пожалел об этом. Как бы он хотел остаться здесь с Патрицией навсегда, на всю жизнь. Затем, вздохнув, он поцеловал Патрицию в губы и сел.
– Мне нужно идти, – произнес он.
Она улыбнулась ему, ее глаза сияли.
– Да, – согласилась она. – Сюда в любое время может кто-нибудь зайти.
Он быстро оделся, избегая взгляда ее доверчивых, влюбленных глаз.
Надев пальто, он почувствовал в кармане карты и обернулся к Патриции. Она уже встала с пола и теперь стояла перед ним. Ее тело отсвечивало серебром в лучах лунного света.
– Я очень люблю тебя, – прошептал он дрожащим голосом, а затем быстро покинул ее, проскочив через узкую дверь на веранде.
Патриция пошла следом за возлюбленным и увидела, как он легко перепрыгнул через перила веранды и скрылся в тени сада. Она надела на себя ночную сорочку и осторожно пробралась к себе в комнату. Затуманенная любовной игрой и обессилевшая, она легла в свою кровать и быстро уснула. Под утро какой-то отдаленный шум разбудил ее. Она попыталась сквозь сон сообразить, что это был за странный звук... Этот звук повторился еще, переходя в глухой гул. Патриция открыла глаза, но ее спящий разум отказывался что-либо понимать, и она вновь погрузилась в сон, где был Он, и была любовь.
ГЛАВА 4
Патриция медленно открыла глаза и осмотрелась. Это была ее спальня, и все вокруг было таким же, как и прежде, но... Вспомнив все, что произошло ночью, она содрогнулась и покраснела.
На минуту произошедшее ей представилось безумным сном, но нет – Клэй действительно был здесь, и ее тело еще сохраняло его мужской запах. Она детально восстанавливала в памяти предыдущую ночь, вспоминая каждое его слово, каждый поцелуй, каждую ласку.
Она вспоминала, как его мускулистое тело прижималось к ней и какие волнующие, дивные ощущения возникали у нее при этом. Воспоминания разбудили в ней пережитые ночью трепет и счастье, и она улыбнулась, уверенная, что он непременно зайдет днем с визитом.
Патриция уже больше ничего не боялась. Для нее перестали существовать требования приличия. Единственное, что было важно – это их любовь, их страсть. Она была настолько велика и сильна, что ни обычаи, ни страх, ни условности – никакие другие обстоятельства – не могли помешать ей. Ее матушка, без сомнения, упадет в обморок, если узнает, что натворила Патриция. Но она не испытывала никакого чувства стыда – она и Клэй Феррис были так внутренне похожи и так отличались от других членов общества своей независимостью, уверенностью в себе и, наконец, страстностью. Без сомнения, они скоро поженятся, но то, что уже произошло, было чудом любви, прекрасным и потрясающим ее проявлением.
Приятные размышления Патриции были прерваны негромким стуком в дверь. В комнату вошла, неся в одной руке поднос с завтраком, ее служанка Мэй.
– Доброе утро, мисс Патриция. Я принесла ваш кофе и орешки, – сказала Мэй.
– Спасибо, Мэй. Сегодня чудесное утро! Не правда ли? – спросила Патриция.
– Чудесное, потому что вы сегодня в хорошем настроении, мисс Патриция. Вы думаете о том красивом капитане Феррисе? – спросила служанка.
Патриция засмеялась.
– Это не твоего ума дело, – ответила она обиженно, но ласково.
– Я знаю, что не моего. Но когда такой красивый джентльмен наносит вам визит и смотрит при этом на вас таким влюбленным взглядом, трудно, мисс, не заметить, что ваш взгляд точно такой же!
Тут Патриция прикусила язычок и поспешила перевести разговор на другую тему:
– А что это за грохот я слышала ночью сквозь сон? Он меня разбудил.
– Да, мисс, меня тоже. Похоже, что-то взорвалось на реке. Грохнуло дважды.
– Что-то на реке? – переспросила Патриция. – Что же это могло быть, может, корабль? Как ты думаешь?
– Нет, мисс, на корабль не похоже, – ответила служанка.
Патриция нахмурилась и недоуменно пожала плечами.
Она выпила кофе, быстро оделась и спустилась вниз. В это время дворецкий доложил, что прибыл полковник Дьюмэр.
– Кто он такой? – переспросила у дворецкого Патриция.
– Я не знаю его, мисс Патриция. Но он говорит, что должен сказать вам что-то важное.
– Хорошо, приведите его, – сказала Патриция и стала с любопытством ожидать гостя.
В гостиную следом за дворецким вошел невысокого роста смуглый мужчина, одетый в серую форму полковника армии Конфедерации.
– Полковник Дьюмэр, – произнес нараспев дворецкий и покинул комнату.
– Мисс Колдуэлл, я очень извиняюсь за то, что пришлось побеспокоить вас, но боюсь, что это дело не терпит никакого отлагательства. Вы знаете что-нибудь о местонахождении капитана Клэйтона Ферриса?
– Клэй? – повторила ошеломленная Патриция. – Что такое?..
– Мисс Колдуэлл, это чрезвычайно важно. Прошлой ночью торпеды на реке – торпеды вашего отца – были взорваны.
– Так вот что я слышала ночью! Но как? Кто? – спросила она.
– У нас есть все основания подозревать, что это был Клэйтон Феррис, – сказал полковник.
– Вы, должно быть, сошли с ума! – воскликнула Патриция. – С чего это Клэю Феррису понадобилось взрывать торпеды?
Полковник перевел дыхание – похоже, узнать здесь что-то будет трудно. По сердитому взгляду голубых глаз и всему облику девушки было видно, что она оскорблена. По-видимому, она увлеклась обманщиком Феррисом.
– Мисс, – обратился полковник, – мы получили информацию, и у нас есть основания подозревать, что капитан Феррис – это шпион-янки и диверсант.
Патриция с изумлением взглянула на него. Она была настолько ошеломлена, что не могла произнести и слова.
Полковник Дьюмэр поторопился продолжить:
– Видите ли, лейтенант Даниэльс, у которого есть родственники в Саванне, несколько дней назад познакомился с капитаном Феррисом. Даниэльс очень часто гостил в Саванне, знал там многих Феррисов, но никогда не видел Клэйтона и не слышал о нем. Он рассказал об этом своей матери, которая родом из Саванны, и она тоже ничего не знала о Клэйтоне Феррисе.
– Можно подумать, что женщина, давно уехавшая из Саванны, должна помнить там каждого человека! – иронично сказала Патриция.
– Видите ли, эта информация заставила нас телеграфировать запрос по поводу этого человека в Джорджию. Он представлялся капитаном четвертой джорджийской конницы, но оттуда телеграфировали, что такого там не значилось.
– А может быть, в их списках есть ошибка? – воскликнула Патриция. – Даже мне известно, как неполны и как небрежно составлены списки нашей армии.
– Думайте как хотите, – ответил полковник, – но если бы это было не так, то капитан Феррис не исчез бы.
– Исчез бы? – озабоченно повторила Патриция.
– Он так и не вернулся к себе на квартиру прошлой ночью.
Патриция призадумалась. Она знала, где Клэй провел часть ночи, но куда он ушел от нее? Почему он не вернулся к себе на квартиру? Это было непонятно, но она продолжала упорно защищать его:
– Неужели вы не слышали о джентльменах, которые ночи напролет пьют и играют в карты или занимаются еще какими-то делами? Кроме того, даже если он взял себе фальшивое имя, это еще совсем не значит, что он диверсант!
– Потому что, – сказал полковник, глядя в глаза Патриции, – попав в город, он проявил явный интерес к дочери изобретателя торпед.
У Патриции перехватило дыхание, но она твердо сказала:
– И вы думаете, что единственной причиной интереса ко мне могут быть торпеды моего отца? – спросила она.
– Думаю, что да. Ведь ухаживание за вами – это безопасный предлог для частных визитов в ваш дом. Скажите, пожалуйста, мисс Колдуэлл, где хранятся чертежи вашего отца? – спросил полковник.
– В его кабинете, – ответила Патриция.
– Вы не будете возражать, если я в вашем присутствии посмотрю – не пропало ли что из его кабинета? – спросил полковник.
– Конечно, нет, – с этими словами она повернулась и пошла через зал к отцовскому кабинету. Она шла и вся кипела от злости.
Как он осмелился обвинять Клэя? Поверить в то, что Клэй добивался ее любви только из-за того, чтобы проникнуть в дом и похитить планы, Патриция никак не могла. И хотя доказательства полковника по поводу имени Клэя звучали убедительно, она была уверена, что этому есть какое-то совершенно другое объяснение. Клэй не лгал ей, когда говорил, что любит ее. Патриция подошла к кабинету и дернула на себя ручку двери, чтобы показать, как крепко он заперт.
Каково же было ее удивление, когда дверь легко открылась. Патриция отдернула руку назад, как будто обожглась. Полковник Дьюмэр опустился на колени и исследовал замок. Ничего не сказав, он указал на царапины вокруг замочной скважины. Патриция быстро прошла мимо полковника в отцовский кабинет и осмотрелась. Замок в кабинете был явно взломан. Во рту у нее пересохло, но, взяв себя в руки, она подошла к ящикам и стала разворачивать чертежи, просматривая их и бросая на пол.
Чертежей торпеды не было. Она медленно повернулась к полковнику – на лице ее было отчаяние и боль.
– Все исчезло! Чертежи и карты! – с горечью сказала она.
Полковник, с самого начала уверенный в своей правоте, получил неоспоримые доказательства.
– У вашего отца находилась карта, на которой была отмечена дислокация кораблей, не так ли? – спросил полковник.
– Да, у отца была эта карта, данная его другом, – ответила она расстроенно.
– Мисс Колдуэлл, – снова обратился к ней полковник, – есть ли у вас какие-то предположения о том, где может быть Феррис?
Она холодно взглянула на него голубыми глазами и ответила:
– Нет, не знаю. Даже не могу представить, куда он сбежал.
– Спасибо, мисс. Я извиняюсь за свое вторжение. А сейчас мне надо уходить, – полковник поклонился и вышел.
Патриция закрыла глаза и прислонилась к стене. Клэй Феррис украл карты и чертежи торпед. Нет – это было даже не его настоящее имя. Мужчина, которого она полюбила, не существует в действительности. Его маску надел холодный лжец, шпион-янки!
Боже! Он ведь лгал! Лгал обо всем! Только теперь она смогла все сопоставить и оценить – его быстрое признание в любви, вопросы, которые он задавал ее отцу о его изобретениях, и его присутствие в доме прошлой ночью. Без сомнения, она увидела его, когда он готовился бежать, уже совершив кражу.
Горячие слезы стыда и отчаяния потекли из ее глаз, когда она вспомнила о том, что говорила и делала прошлой ночью. Боже, какая же она глупая! Как бессовестно он использовал ее любовь и доверчивость! Чтобы она не подняла паники, и он смог убежать! А она еще рассказывала ему все о себе, когда они катались по городу! Да ему были совершенно безразличны все ее интересы. Он стал бы ухаживать за ней, даже если бы она была косая и кривая!
Она зарыдала от безнадежности и беспомощности.
По Новому Орлеану моментально распространились слухи о причастности Клэя Ферриса к взрыву торпед на реке и о его таинственном исчезновении в ту же ночь. Каждый высказывал предположение, что его демонстративное ухаживание за Патрицией Колдуэлл было продиктовано намерением попасть к ним в дом и похитить чертежи и планы.
Патриция выглядела бледной, апатичной, явно не желая обсуждать происшедшее, и все решили, что она влюбилась в Клэя Ферриса!
Прекрасная, гордая мисс Колдуэлл, по которой вздыхала половина мужского населения Нового Орлеана и которая не отдала предпочтения никому из них, влюбилась в шпиона, использовавшего ее для того, чтобы выведать секреты отца! Так рассуждали отвергнутые поклонники Патриции, до сих пор безнадежно вздыхавшие по ней.
Но и молодые леди, которых она затмевала красотой, не отставали в злословии.
Бекки Олдвэй, якобы пришедшая утешить Патрицию, смотрела на нее с таким злорадствующим любопытством, что Патриции очень хотелось выставить ее из дома.
Но самая бурная реакция была у брата Федерико. Услышав все городские сплетни, он вихрем влетел в гостиную, где находилась сестра. Его глаза гневно сверкали.
– Негодяй! Подлец! Изменник! Предатель! – кричал он сердито.
– Но только не своей армии, – улыбнулась Патриция, надеясь шуткой унять гнев Федерико. Ей совсем не хотелось обсуждать с братом то, что вызывало в ней сильное страдание.
– Может, я с тобой и соглашусь, но он все равно подлец, – сказал Федерико. – Поставить тебя в такое положение, сделать твое имя достоянием всех этих сплетников – это непростительно!
– Ну что теперь об этом говорить, Федерико? – ответила Патриция. – Бывают вещи и значительно хуже.
Федерико взглянул на нее и сказал:
– Я предполагал, что он может и не посчитаться с тобой. Так оно и вышло. Неужели ты не видишь этого? Теперь все будут сплетничать, что ты уступила ему. Ты даешь им основание так думать, потому что стала затворницей и перестала бывать в обществе. Знаешь, ты не должна так себя вести. Тебе нужно бывать в обществе и показать им всем, как мало тебя все это затронуло.
У Патриции слезы хлынули из глаз, и она, повернувшись лицом к брату, тихо произнесла:
– Но, Федерико, вся беда в том, что это очень затронуло меня. Видишь ли, я влюбилась в него.
– Не может этого быть! Ты же ведь так мало знаешь его, – сказал он.
Патриция пожала плечами, а Федерико, немного помолчав и подумав, продолжил:
– Ну, даже если и так, ты все равно не должна позволять им знать о твоих чувствах!
– Почему? Что из этого? – спросила она. – И какое мне дело до того, что они думают обо мне? – воскликнула Патриция в сердцах. – Ты сейчас похож на маму. Все, что ее беспокоит, так это «честь семьи», а что касается моих чувств, до этого никому нет дела. Когда она услышала об этом, то тотчас же сказала мне: «Ну, слава богу, что ты не наделала глупостей и не влюбилась в него, как та бедняжка Маккин, влюбившаяся в картежного шулера в прошлом году. Как переживала по этому поводу ее семья. Не думаю, что я смогла бы пережить это». Но, честно говоря, брат, я ничего другого от нашей матушки не ожидала. Но ты, Федерико...
Брат нахмурился. Лицо его было озабоченным. И вдруг Патриция поняла, что он был таким же, как и их мать, как и все в обществе. Имя и репутация для него были важнее всего.
Она вздохнула и вытерла набежавшую слезу. Глупо было бы с ее стороны ожидать от них чего-то другого. Это она была среди них странной, слишком странной, чтобы они могли понять ее.
– Мне очень жаль, Федерико, – сказала она нежным голосом. – И я не хотела бы разговаривать с тобой таким образом. Боюсь, что мои нервы больше не выдержат.
– Конечно, – согласился он и, улыбнувшись, тронул ее за руку. – Тебе нужно немного отдохнуть. Почему бы тебе не подняться к себе и не прилечь?
Патриция послушалась его совета и пошла к себе не потому, что ей захотелось отдохнуть, а потому, что ей хотелось побыть в одиночестве. Никто не понимал ее чувств, кроме, возможно, Полины, которая сама страдала от неразделенной любви. Но даже Полине она ничего не сказала – настолько глубока была ее душевная рана. Ей было слишком горько признаться, что она так легко была обманута шпионом и отдалась ему. Это больно ранило Патрицию и оскорбляло ее самолюбие.
Без сомнения, теперь он бахвалится перед своими друзьями-янки быстрой победой над южной красавицей, которая так доверчиво и легко поддалась на его ухаживания, как падшая женщина. О, как она ненавидела себя и его за обман! Как могла она позволить ему так быстро себя одурачить?
* * *
Джон Колдуэлл решил выехать со слугами на плантацию «Белль Терр», где они всей семьей обычно проводили жаркие месяцы. Необходимо было приготовить дом к приезду домашних.
Патриция не переживала по поводу отъезда отца, так как никто не мог ее сейчас утешить. Она только хотела, чтобы он взял с собой мать, потому что суетность и глупость Терезы сейчас ее особенно раздражали. Но отец не хотел оставлять Патрицию одну. Чтобы отвлечься, девушка проводила время, разбираясь в конторских книгах.
В пятницу, 18 апреля, когда Тереза сидела в гостиной, а Патриция читала книгу, раздавшийся отдаленный шум нарушил тишину и спокойствие.
– Что это было? – воскликнула Тереза, испуганно раскрыв глаза и театрально приложив руку к сердцу.
– О чем ты? – взглянула на мать Патриция, оторвавшись от книги.
– Боже праведный! Только не говори мне, что ты ничего не слышала! Какой-то странный звук!
В этот момент звук повторился, и Тереза торжествующе сказала:
– Вот! Слышишь? Слышишь?
Патриция пожала плечами.
– Это – гром, – сказала она и вернулась к чтению.
Миссис Колдуэлл вышла на веранду. Вернувшись, она заявила:
– Это не гром. На небе нет ни облачка!
– Наверное, гремит где-то вдалеке, мама, – пояснила Патриция.
– Это ружейная стрельба, – многозначительно сказала Тереза. – Я в этом уверена.
– Ружейная стрельба? – переспросила Патриция. – Какая может быть ружейная стрельба, если сражения идут за семьсот километров от нас?
– Тем не менее я уверена в этом, – твердо произнесла Тереза.
Патриция встала и закрыла книгу. Теперь она отчетливо слышала гул и согласилась, что он не был похож на раскаты грома.
– Мама, ты полагаешь, что это, может быть, форт сражается с янки? Неужели янки поднялись вверх по реке? – спросила Патриция.
– Поднялись вверх по реке? – повторила Тереза, вытаращив глаза. – Не глупи! Они никогда не смогут пройти форты, и я уверена, что они не настолько глупы, чтобы даже сделать такие попытки.
Когда появилась служанка, Патриция сказала, обратившись к ней:
– Джевел, пожалуйста, скажи Джозефу, чтобы он сходил в город и узнал, что это был за шум.
Патриция заметила какой-то странный взгляд и незнакомое ей выражение лица у чернокожей женщины, но не придала этому значения, решив, что Джевел была также обеспокоена странным звуком.
Спустя тридцать минут дворецкий Джозеф вошел в комнату.
– Мисс Патриция, это на фортах...
Миссис Тереза Колдуэлл всплеснула руками и приложила руку к сердцу. Ее дочь проигнорировала этот жест и продолжала расспрашивать дворецкого:
– Неужели янки стараются пройти форты?
– Нет, мисс, они обстреливают форты снарядами.
– Что? – Переспросили обе в один голос.
– Мисс Патриция, это канонерки они подошли к фортам и стали их обстреливать снарядами, – ответил дворецкий.
– Спасибо, Джозеф, – произнесла Патриция.
После того как дворецкий покинул комнату, обе женщины в сильной растерянности посмотрели друг на друга. Миссис Тереза Колдуэлл судорожно теребила концы своего носового платка.
– Что же нам делать, Патриция? – наконец выкрикнула она. Может, нам отправиться вверх по реке на плантацию?
– Не нервничай так, мама, – сказала Патриция. Но хотя она и успокаивала мать, чувство тревоги охватило и ее.
– Сейчас янки обстреливают форты. Они еще очень далеко от города. И, кроме того, ты слышишь, мама, – Патриция замолчала и прислушалась, – стрельба уже прекратилась. Форты, возможно, уже потопили корабли.
Ее слова не убедили Терезу, так как отдаленный грохот повторился снова. И все последующие дни он не прекращался уже ни на час.
С самого начала войны Патриция очень боялась врага. А теперь неприятель стоял уже у их ворот. Смогут ли защитники фортов устоять под бомбардировкой янки? А что если янки пройдут форты? Что потом? Был еще броненосец «Миссисипи» – но это был один корабль против многих.
«Благодаря» Клэю Феррису и тому, что он вскружил ей голову, были уничтожены торпеды. Она знала, что отец не закончил еще конструировать подводную лодку. Еще была надежда, что форты удержат янки от прорыва к городским докам. Но если янки прорвутся, они смогут высадить солдат с кораблей прямо на улицах города! И тогда им придется сражаться с солдатами Конфедерации прямо на улицах Нового Орлеана!
Патриция содрогнулась. Воображаемая картина была так ужасна и абсурдна, нет... нет... этого не должно произойти. И все-таки... форты, представлявшие собой единственную реальную защиту города, уже который день были под сильным обстрелом.
Пришло пасхальное воскресенье, а янки продолжали непрерывно обстреливать форт. Патриция с матерью в сопровождении Федерико отправились на пасхальную мессу в церковь Святого Патрика.
Там, как и во всех других церквах города, горожане обсуждали военные действия и делились друг с другом последними новостями. Обстрел действовал всем на нервы, и по этому поводу ежечасно распространялись новые слухи.
Одни говорили, что корабли янки уже прорвались через форт и поднимаются к городу; другие – что фортам нанесен только небольшой ущерб, и они выстоят. Распространялись слухи о том, что Новый Орлеан наводнен диверсантами, и что рабы поднимают восстания на плантациях.
По дороге домой из церкви миссис Колдуэлл озабоченно и решительно сказала:
– Патриция, мы не можем больше оставаться здесь, так как янки скоро будут в городе. Нам необходимо немедленно отправляться отсюда на плантацию «Белль Терр».
Мама, не впадай в истерику, – сказала жестко Патриция. – Мы ничего не знаем, а то, что мы слышали – это из непроверенных слухов. А что если рабы восстали на плантациях? Я скорее встречусь лицом к лицу с янки здесь, нежели буду оказывать сопротивление рабам в «Белль Терр».
– Ох, твой бедный отец! Что мы будем делать? – в отчаянии произнесла Тереза.
– Будь разумной, мама, – ответила ей Патриция. – Что можем ты и я сделать, чтобы защитить папу? Без нас ему легче позаботиться о себе. Скажи ей, Федерико, – обратилась Патриция к брату.
– Это правда, мама, – отозвался Федерико. – Папа категорически не захочет, чтобы ты поехала туда, где есть опасность. И я запрещаю тебе тоже. Тебе будет лучше здесь, в городе, где солдаты, такие как я, защитят тебя. И, кроме того, янки никогда не прорвутся через форты.
– Это ты так говоришь, Федерико. Но почему армия покинула нас? – спросила Тереза. – И что мы будем делать здесь с Патрицией? Я даже не могу представить себе, что будет – все эти ужасные, взбешенные мужчины, бегущие с дикими воплями по улицам, грабящие и убивающие и... – она остановилась, боясь выговорить то страшное слово.
– И насилующие, – четко закончила Патриция.
Она вдруг представила среди этих ужасных солдат в голубой форме Его. И так ясно увидела его густые черные волосы, худощавое лицо с чувственным ртом, стройную фигуру. И тотчас в памяти возникли сцены той знойной страстной ночи, когда она почувствовала сладостную и коварную силу его тела. Нет, тот случай нельзя назвать насилием. Нет, нет, это не было насилием. Слезы хлынули из ее глаз, но она вытерла их и категорично сказала:
– Мама, мы никуда не будем убегать отсюда. Я не хочу поддаваться трусости. Мы останемся здесь – падет ли Новый Орлеан или нет.
Обстрел фортов, наконец, прекратился, и уже неделю стояло затишье. Патриция стала надеяться на улучшение обстановки. Но лишь немногие в Новом Орлеане сохраняли спокойствие.
С 1814 года им не угрожал ни один враг, город процветал, и его жители стали зажиточными, уверенными в себе людьми. Даже когда началась война, новоорлеанцы были спокойны и убеждены в своей непобедимости. Но фронт продвинулся под натиском янки так далеко, что враг стоял уже у ворот Нового Орлеана, и в городе началась паника.
Богатые отправились на свои плантации; те, у кого не было земельных владений, уехали к своим родственникам дальше на юг. Солдаты ополчения, такие как Федерико, жили по-прежнему в домашней обстановке, развлекаясь и теряя боевой дух. Многие горячие головы из креолов стремились к участию в сражениях с самого начала войны. И вскоре им придется, защищая город, убивать или быть убитыми.
Затишье, которое так обрадовало всех, началось 24 апреля после недельной беспрерывной бомбардировки. Патриция хорошо запомнила этот день.
Она сидела и подшивала оборку нижней юбки, но, сбившись, уколола себе иголкой палец. Девушка начала отчаянно трясти пальцем и вдруг замерла. Что-то было не так. Как-то необычно тихо. И вдруг она поняла: это прекратился грохот выстрелов!
Она вскочила на ноги. Ее сердце учащенно забилось. У нее пересохло во рту. Что бы это все значило? Или янки отступили, или наоборот...
Патриция быстро вскочила и бросилась на улицу, схватив только свою шляпку, совершенно забыв о перчатках. Ей необходимо было знать, что же произошло на самом деле? Охваченная тревогой, она бежала вниз по улице до тех пор, пока не встретилась с мальчиком-подростком, бегущим навстречу.
– Что такое? Что произошло? – спросила она его таким странным голосом, что даже сама удивилась.
– Канонерки, мэм! Они идут в Новый Орлеан. Корабли янки только что миновали форты, – прокричал он и убежал.
– Нет! Нет, это неправда! – воскликнула Патриция и повернулась, не зная, что ей делать.
Вдруг колокола церкви Христа ударили в набат. Немедленно к ним присоединились колокола церкви Святого Патрика. Патриция закрыла уши руками. «Нет, это неправда! Этого не может быть! Но с чего бы тогда церковные колокола били в набат?» – с отчаянием думала она.
– Это была паника. Самая настоящая паника, – сказала она вслух самой себе. – Нужно точно узнать, что же все-таки произошло?
Патриция приподняла юбки своего платья и быстро побежала в город. Приближаясь к центру, она увидела огромное скопление людей. Беспорядочная, хаотичная толпа сновала по улицам, кричала, волновалась, ревела. На Кэнэл-стрит Патриция едва увернулась от тяжело груженной подводы. Эта подвода, как и несколько других, следовавших впереди, была загружена тюками хлопка и направлялась к пристани.
Патриция с ужасом смотрела на все происходящее. Все было настолько страшным – паникующая толпа, рвущиеся вперед лошади, кричащие до хрипоты кучеры...
– Патриция, Патриция! – вдруг раздался из толпы чей-то голос.
Она обернулась на крик и увидела Полину Бовэ, машущую ей рукой.
– Полина! – крикнула Патриция и ринулась сквозь толпу к своей подруге. – Полина! Что происходит? Неужели это правда?
Лицо Полины было очень бледным, а глаза расширились от страха.
– Ох, Патриция, – произнесла она, – это правда. Они на подходе. Янки уже прошли форты.
– Ты уверена в этом? – спросила Полину Патриция, крепко ухватив ее за плечо.
Полина утвердительно кивнула.
