Текст книги "Колдовское наваждение"
Автор книги: Аннет Клоу
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 17 страниц)
Конечно же, Эмиль возвратился после окончания войны домой, но даже не попытался навестить ее. Было ясно, что он и впредь собирается соблюдать свое обещание никогда не встречаться и не расспрашивать о ней. Но неужели он распространил это на собственного сына? «Как же я была глупа, все еще продолжая хранить ему верность! Мы с Джонни ему не нужны». Оставаясь верной этому браку, она лишит мальчика отца, а себя – полного женского счастья. Это несправедливо.
Ей придется выбросить Эмиля из своего сердца так же, как это сделал он!
За ужином Патриция была рассеянна и плохо понимала то, о чем болтал Джонни. Уложив мальчика в кроватку, она торопливо рассказала ему сказку и спела привычную колыбельную. Когда же Джонни заснул, Патриция быстро поднялась к себе. Постояв немного перед зеркалом, она поправила прическу, затем накинула плащ и вышла из дома.
Если она не предпримет решительного шага сейчас, узнав, что Эмиль не только не явился к ней, но и накричал на их собственного сына, то потом у нее не хватит воли.
На улице она окликнула извозчика и назвала ему адрес Генриха Миллера. Было очень страшно и, конечно, неприлично так поздно ехать к нему.
На следующее утро об этом узнают все и будут шокированы. Патриция слабо улыбнулась – ей не привыкать.
Дворецкий сразу проводил ее в кабинет Генриха. Как и положено вышколенному слуге, он ничем не высказал своего удивления по поводу ее столь позднего визита.
Когда Генриху доложили о приезде Патриции, он на минуту замер – поняв, что сейчас решится его судьба. Тревога, удивление и восторг охватили его. Он стремительно направился в кабинет, где ждала его любимая женщина.
– Патриция?! Что... что случилось?
– Ничего, Генрих. Честное слово, ничего не случилось, не волнуйся, – сказала она и почувствовала, как ее решимость вдруг резко упала, но продолжала:
– Генрих, сегодня вечером я решила для себя все. Джонни видел в доме Шэфферов Эмиля. Тот накричал на мальчика, когда Фрэнсис привела его к нему. Я была так глупа. Я пришла сказать, Генрих, что я принимаю твое предложение. Я разведусь с Эмилем и выйду за тебя замуж.
Генрих, не веря своим ушам, стоял как завороженный. Его лицо озарилось радостной улыбкой.
– Патриция, любовь моя, – произнес он и сжал ее в своих объятиях.
ГЛАВА 14
Эмиль проснулся испуганный, весь в холодном поту. Он снова видел во сне Патрицию.
Она, одетая в белую ночную сорочку, стояла перед ним. Ее прекрасные локоны разметались по плечам. Патриция выглядела так же, как и в их первую ночь. Она улыбалась ему, а он шел ей навстречу. Но вдруг солдат в голубой форме, появившийся между ними, схватил Патрицию, которая стала кричать и вырываться из его рук. Офицер разорвал ее одежду и грубо бросил на землю. А Эмиль в это время стоял как вкопанный: его ноги налились свинцом, и, не в силах двинуться с места, он, цепенея от ужаса, смотрел, как насилуют Патрицию. Он видел ее большие голубые глаза, умолявшие о помощи, слышал ее душераздирающий крик, но оставался неподвижен. Его переполнял дикий гнев, но при виде обнаженного тела Патриции он, как всегда, почувствовал желание. Сделав свое дело, солдат встал, и Эмиль впервые увидел его лицо: солдатом в голубой форме был он сам. Эмиль, осознав это, ужаснулся.
Сердце его бешено заколотилось, и он проснулся.
Боже! Неужели он никогда не перестанет думать о Патриции? Она врывается даже в его сны!
Чертыхаясь, он здоровой рукой потянулся к бутылке, стоящей на столике рядом с кроватью. Неловко задетая бутылка тихо звякнула и чуть было не опрокинулась.
«Мне надо выпить, чтобы успокоиться, – сказал он сам себе и, действуя на этот раз осторожней, достал бутылку. – Ну, вот, а говорят, что я сам о себе не смогу позаботиться!»
Эмиль медленно, не выпуская бутылку из руки, сел и принялся ее откупоривать. Сделав большой глоток, он с облегчением почувствовал, как огненная жидкость, обжигая горло, полилась внутрь.
В последнее время он пил уже не для того, чтобы заглушить боль – она его почти не мучила. Он пил потому, что если не напивался до бесчувствия, то постоянно думал о Патриции.
Дверь открылась, и на пороге показалась фигура его назойливого адъютанта.
– Сэр, с вами все в порядке? – спросил он.
– А, Джексон! Надо сказать, что ты следишь за мной как преданная жена и даже больше, – саркастически приветствовал его Эмиль, отдавая бутылкой честь. – Такой кошачий слух имеют только разведчики.
Джексон не отвечал. Полковник говорил подобное слишком часто, и адъютант предпочитал не возражать ему.
Он вошел в комнату, зажег керосиновую лампу на столике и, как обычно, уселся в свое кресло дежурить.
«И к чему так напиваться?» – рассуждал он про себя.
– Все вспоминаете о ней?! – произнес он вслух. Это был не столько вопрос, сколько утверждение.
В ответ Эмиль только громко расхохотался и сделал еще один большой глоток из бутылки.
Понять, как женщина может настолько сбить мужчину с толку, Джексон никак не мог. Если бы на месте полковника был другой человек, то сержант решил бы, что тот сошел с ума. Но его командир был настолько бесстрашен и хладнокровен, когда водил солдат в сражение, и такое простое объяснение не устраивало Джексона. Именно командиру, тогда еще бывшему майору, сержант был обязан жизнью – он вытащил его, тяжело раненного, с поля боя. На фронте Эмиль Шэффер стал живой легендой. Рассказы о его мужестве и стойкости были нисколько не преувеличены.
Сержант, бесконечно ему преданный, сам неоднократно был свидетелем, как полковник выполнял самые опасные задания, мгновенно принимая решения, позволявшие им всем остаться живыми и невредимыми.
Эмиль Шэффер прошел невредимым через все кровопролитные сражения, особенно у Вилдернесса, и только в последнем бою пролетевший мимо снаряд разорвался рядом, поразив крупной шрапнелью всю левую половину его тела.
За мужество в боях ему после ранения было присвоено звание полковника. И только Джексон и лечащий врач знали, что это звание чуть не стоило Эмилю Шэфферу жизни. Врачи сделали все возможное, и во время операции удалили большую часть шрапнели, зашили крупные раны. После операции командир долго приходил в себя и постоянно бредил.
Джексон, находившийся постоянно рядом, сложив отрывки бессвязных речей командира, понял, наконец, почему тот искал смерти. Полковник безумно любил свою неверную жену! Не простив ей измену, он стал искать смерти.
Джексон привез домой невероятно изменившегося человека. Того красивого и сильного мужчины больше не существовало. Тяжелое ранение несказанно изменило Эмиля Шэффера. Его левая рука безжизненно висела, а левая нога волочилась по земле, совершенно утратив подвижность. Передвигаться Эмиль мог только с помощью костылей, превозмогая острую боль. Но больше всего пострадало его красивое лицо. Длинный рваный шрам протянулся через левую щеку и стянул всю кожу от левого виска до уголков рта. В результате на искривленном лице Эмиля губы сложились в злобно-язвительную улыбку.
Еще большие изменения произошли и в его психике. После ранения и операций, доктора, чтобы смягчить невыносимую боль, давали ему опиум.
Но, опасаясь привыкания, как только это стало возможным, отменили опасное лекарство. А боль все еще оставалась, и Эмиль, чтобы выдержать ее, стал пить. Именно в эти длинные ночи слово за словом рассказал Джексону о своей любви к Патриции, о ее красоте. Он рассказал о своей все погубившей ревности и о том, что она возненавидела его. За все время на фронте он не дождался от нее ни одного письма, более того, она ушла из дома его отца, забрав их маленького сына. Особенно мучительно было Эмилю рассказывать о последней встрече, когда он обвинил ее в измене, а она даже не пыталась этого опровергнуть.
Джексон узнал также о клятве полковника никогда больше не видеть жену и не интересоваться ею.
Сержант, пытаясь как-то отвлечь полковника от бутылки, сказал:
– Я видел вашего сына, сэр. Он совершенно замечательный мальчик, и очень похож на вас.
Лицо Эмиля скривилось еще больше.
– Эта дура Фрэн... Какого черта она принесла его сюда? Ему нельзя видеть такого отца! После этого ему будут сниться кошмары, – зло ответил он.
– Будьте уверены, полковник, если вы будете на него так кричать, как вчера, он действительно испугается, – заметил Джексон.
Эмиль выпил еще глоток и продолжил разговор о сыне.
– Фрэн постоянно говорит отцу, что мальчика надо забрать от нее.
Сержант заметил, что полковник избегает называть жену по имени.
– Это идиотка Фрэн решила, что мне хочется воспитывать сына самому. Только мне этого не хватало, особенно здесь, в этой угрюмой и безрадостной семье. Могу себе представить, что будет с ребенком, если его воспитанием займется Фрэн!
После этой вспышки Эмиль замолчал, и его мысли вновь унеслись к Патриции. Он представил себе, как она, красивая и радостная, оживленно играет с сыном, протягивая руки, чтобы поймать его в объятия!
Эмиль должен был согласиться с сержантом в том, что его сын – совершенно замечательный парень! Ему было чем гордиться. Несмотря на краткий и неудачный визит, Эмиль успел заметить, что сын был похож на него, прекрасно одет и воспитан. В нем не чувствовалось робости и застенчивости, характерной для мальчиков, которых воспитывают одинокие женщины.
«А впрочем, почему только одни женщины?.. О нем ведь заботится тот немец – владелец магазина, который заменяет ему, видимо, отца! – продолжил свои размышления Эмиль. – Глупая Фрэнсис думала, что если приведет к нему Джонни, тот сразу полюбит отца!»
– Надо уезжать, как можно быстрее уезжать, а то Фрэн своими причитаниями совсем сведет меня с ума, – успел вслух выразить он свои мысли, прежде чем погрузиться в сон.
Адъютанту было, конечно, понятно, о каком отъезде говорит полковник. С первого момента, как только Джексон привез его домой, Фрэнсис не переставая плакала. Она обрушила на брата целый водопад слез, и это приводило полковника в бешенство.
А все считают ее такой разумной! Нет, он, Джексон, не видит в ней ни капли здравого смысла. Если бы она хоть немного соображала, то, во-первых, не плакала бы при каждом взгляде на полковника, а во-вторых, не привела бы сюда эту красивую блондинку, даже не предупредив ее, что случилось с братом!
Надо было видеть лицо полковника, когда блондинка, увидев его, испуганно вскрикнула, а затем очень быстренько исчезла. Учитывая, что блондинка когда-то была помолвлена с командиром, немудрено, что после этого полковник почти неделю был в ужасном настроении и пил больше обычного.
В это время Эмиль, уже откинувшийся на подушки, пробормотал:
– Теперь я знаю, почему Патриции пришлось отсюда уйти. Боже мой, даже мне здесь до смерти надоело... – он повернулся на другой бок и через мгновенье уже крепко спал.
Джексон еще немного посидел в кресле, но убедившись, что полковник крепко спит, тихо вышел из комнаты.
* * *
Патриция стояла у окна и ожидала, когда покажется экипаж Прентисса Шэффера, забиравшего в это время внука на прогулку.
На этот раз она не собиралась оставаться дома, а хотела поговорить с ним, чтобы обсудить встречу Джонни с отцом. Она хотела выяснить, чего так испугался мальчик, и почему Эмиль так безобразно кричал, напугав ребенка.
Если Эмилю не понравился собственный сын, тем хуже для него! Но она не допустит, чтобы он кричал и пугал Джонни! Скоро у мальчика будет настоящий отец в лице Генриха Миллера. Раз так случилось, может быть, Джонни лучше совсем ничего не знать о своем настоящем отце?
Она вздохнула и с горечью подумала, что лучше бы она никогда в своей жизни не встречала Эмиля Шэффера.
И с той же горечью вспомнила, что наслаждение, которое она испытывала с Эмилем, ей больше не даст ни один мужчина.
В тот раз, когда Патриция пришла ночью в дом Генриха, она сама настояла на их интимной близости.
Патриция, давно тосковавшая от женского одиночества, надеялась, что любовная близость с Генрихом поможет ей окончательно забыть Эмиля. Она надеялась, что утоленная страсть с другим человеком поможет ей забыть о ночах, проведенных с Эмилем.
Но здесь ее ждало глубокое разочарование. Генрих был очень нежен и старался, чтобы ей было хорошо, но Патриция не почувствовала и сотой доли ощущений, испытанных ею с Эмилем. Нежность Генриха не разжигала в ней пламя страсти. Генрих блаженно заснул рядом с ней, а Патриция долго лежала и уговаривала себя, что любовь еще может прийти к ней со временем.
Ей просто надо привыкнуть к Генриху, и совсем не важно, что она при первой близости с ним не испытала того наслаждения, которое дарил ей Эмиль. В браке ведь есть и другие стороны, не связанные с любовной близостью, а уж здесь-то Генрих будет всегда на высоте. Она станет богата, вернется в высшее общество, из которого ее вырвала связь с Эмилем. Джонни получит достойного отца.
Она ведь уже беседовала с опытным адвокатом, которого представил ей Миллер. Внимательно выслушав ее рассказ, адвокат остановился на варианте расторжения брака по поводу супружеской неверности одного из супругов. И этим супругом должен стать Эмиль, для чего адвокат собирался нанять детектива для сбора доказательств. К такому быстрому повороту событий Патриция не была готова и понимала, что бракоразводный процесс будет очень напряженным, особенно если Шэфферы попытаются через суд забрать у нее Джонни.
– Джонни, – обратилась она к сыну, который сидел рядом и ждал приезда дедушки, – ты хотел бы переехать жить к дяде Генриху?
Мальчик кивнул. Для него визиты с мамой к Миллеру были очень приятными. Он бегал по просторным комнатам, его угощали очень вкусными булочками с марципаном и яблоками, запеченными в тесте, которые готовил повар-немец, лично угощавший Джонни. Но особенно Джонни нравилось ездить в экипаже дяди Генриха. В него запрягали очень красивых, серых в яблоках лошадей. Ими Джонни восхищался больше всего.
Вспомнив все это, мальчик подтвердил:
– Да, я хочу там жить. Когда? Завтра?
Патриция засмеялась.
– Нет, чуть позже. Через несколько месяцев.
– И я буду кататься на лошадях?
– Думаю, что да! – ответила Патриция. – Когда ты подрастешь еще немного и будешь хорошо себя вести, то мы даже подарим тебе лошадь.
Тут Патриция услышала, что подъехал экипаж. Она выглянула в окно, а Джонни уже бежал к двери с криком:
– Дедушка! Дедушка приехал!
– Постой, – остановила его мать. – Сначала, Джонни, я сама поговорю с дедушкой, а ты посидишь с Мэй и немного подождешь. Хорошо?
Джонни неохотно вернулся в комнату к Мэй. А Патриция подошла к двери и, открыв ее, остановилась, увидев к своему изумлению, что мистер Шэффер сам вышел из экипажа и идет к ним в дом.
Она изумилась еще больше, увидев, как выглядит отец Эмиля. Он очень постарел. Вокруг глаз и рта залегли морщины, придавая ему измученный и озабоченный вид. Патриции стало очень жаль отца Эмиля – ведь, несмотря на сегодняшние отношения между ними, он действовал из лучших побуждений и был всегда добр к ней. Во всем виновата его дочь Фрэнсис.
Прентисс Шэффер, подойдя к дому, сухо поклонился и спросил:
– Можно мне войти? Я хотел бы с тобой поговорить, Патриция.
– Конечно, – ответила она и провела его в гостиную. – Пожалуйста, садитесь, – предложила она ему кресло, а сама села на свое место у окна.
– Может быть, выпьете чаю? – спросила она.
– Нет, спасибо, – ответил он, стараясь не смотреть на нее прямо.
– Патриция, я пришел просить твоей помощи. – Прентисс замолчал, не зная, как продолжить разговор.
– Я слушаю вас, – ободрила его Патриция. – Это связано с Эмилем?
Прентисс Шэффер вздохнул, а затем, собравшись с духом, начал рассказывать:
– Эмиль вернулся домой месяц назад. Он... он был тяжело ранен в бою...
Патриция побледнела, руки у нее задрожали.
Неужели он пришел сказать, что Эмиль умирает. Нет, не может этого быть! Только не Эмиль!
Видя, как изменилась в лице невестка, Прентисс Шэффер поспешил успокоить ее:
– Он жив, но он страшно искалечен. Его левая рука не действует. Он может ходить, только опираясь на трость. Лицо его тоже обезображено шрамом. Внешне это уже совсем не тот человек, которого ты помнишь, Патриция. Но самое страшное даже не это. Он сломлен, окончательно сломлен духовно, – сказал отец Эмиля и закрыл свое лицо руками.
Патриция, крепко сжав от волнения свои пальцы, задала роковой вопрос:
– Он умирает?
Шэффер поднял голову и сказал:
– Умирает? Нет. По крайней мере, не физически. Он перенес несколько операций, лихорадку, но доктора сказали, что больше его жизни ничто не угрожает. Меня беспокоит другое. Он совершенно утратил интерес к жизни. Мы с Фрэнсис стараемся как-то развлечь его – приглашаем старых друзей, приносим книги, журналы. Я пытаюсь играть с ним в шахматы. Но все бесполезно. Он злится, издевается над всеми. Он не делает никаких попыток приспособиться к своему состоянию и видит все только в мрачном свете. У него глубочайшая депрессия, и он пьет, только пьет... Каждый вечер он напивается до бессознательного состояния. В то воскресенье Фрэнсис привела к нему Джонни. Она надеялась, что, увидев сына, Эмиль опомнится. Но Эмиль стал кричать на Фрэнсис. Опасаюсь, что это могло испугать мальчика.
– Не волнуйтесь, – поспешила успокоить его Патриция. – Джонни скорее удивился, чем испугался.
В голове у нее лихорадочно вертелось: «Эмиль искалечен!» – Она представить себе не могла, что у такого сильного человека исчезнет желание жить.
– Честно говоря, – продолжил отец Эмиля, – мы не знаем, что делать дальше. Фрэнсис постоянно плачет из-за него, а я никак не могу найти с ним общий язык.
Сообщение о слезах Фрэнсис не вызвало у Патриции никакого сочувствия, но отца Эмиля было очень жаль. И Патриция, понимая, что тот что-то хочет от нее, но никак не решается заговорить, прямо спросила:
– Мистер Шэффер! Я не совсем понимаю, что вы хотите от меня в данной ситуации?
– Патриция, я хочу просить тебя о возвращении! Возвратись домой, к своему мужу – он так любит тебя. Я это знаю. Что было с ним, когда он приехал в отпуск и узнал, что ты и Джонни покинули его!
– Вы ошибаетесь, мистер Шэффер. Я не покидала своего мужа. Я покинула только ваш дом, где так бесчеловечно ко мне относились. Это Эмиль бросил меня. Он пришел, устроил страшный скандал и заявил, что ни видеть меня больше, ни слышать обо мне он не желает. Вам не надо объяснять, что любящие мужья так не поступают. Он не любит меня. Разве я могу чего-то добиться там, где бессильны и вы – его отец, и его сестра? Я всего лишь отвергнутая жена!
– Патриция, ты ведь знаешь его характер. То, что он говорит во время вспышки гнева, не всегда отражает его истинные чувства. Уверен, ты знаешь об этом.
– Да, но почему же тогда его гнев длился месяцами, – возразила невестка. – За все это время он не написал мне ни одной строчки. Он даже не поздравил меня с рождением сына! Это что, тоже проявление его любви? – горько спросила Патриция.
Старый Шэффер глубоко вздохнул и продолжил:
– Я и сам не могу объяснить и понять многих его поступков. В его характере есть много черт от матери, но и от меня – тоже. То, что он порой вытворяет, сильно ранит окружающих, но я знаю, что он страдает еще сильнее. Юношей он многое совершал мне назло. Он знал, что я буду страдать, и все же делал это. Мне кажется, он испытывал мою любовь. Он боялся, что я не люблю его и брошу, как бросил его мать. Думаю, что с тобой он поступает сейчас так же, как некогда со мной. Он не верит в твою любовь и подвергает ее испытаниям. Эмиль принес мне очень много страданий и боли, но я отец и никогда не оставлю своего сына, помня свою вину перед ним.
– Не вините себя, мистер Шэффер. Вы сделали все, что могли.
– Нет, Патриция, ты не знаешь всего. Я был эгоистом. Оставаться рядом с его матерью и терпеть ее измены я не стал даже ради сына. Я очень любил Талиссию, но она только унижала меня. Я рассчитывал забрать Эмиля с собой, но она не отдавала мальчика, да и он любил ее так, что остался на Юге. Но он решил, что я бросил его так же, как и его мать.
– Думаю, мистер Шэффер, что человек, став взрослым, должен отвечать за себя сам. Вы не должны винить себя за его плохое воспитание и за то, что он больше не хочет жить. Вы, как и все родители, стремились заложить в него самое лучшее, и его слабости – не ваша вина.
– Разве ты не поняла, к чему я это рассказываю, Патриция? У меня ничего не получилось с воспитанием сына, потому что я оставил его в раннем детстве. И я не хочу, чтобы его сына и моего внука ожидала такая же печальная судьба. Теперь-то я понял, что у ребенка должен быть дом и любящие его родители, чтобы он вырос счастливым человеком. Сделай это, Патриция, для Джона Прентисса. Вспомни, что ты жена Эмиля и обещала быть верной ему и в радости, и в горе. Ему сейчас нужны только ты и маленький Джонни, – закончил свою нелегкую речь мистер Шэффер.
Патриция по старой привычке, волнуясь, закусила губу. Она не была уверена в том, что они с Джонни нужны Эмилю, как в этом был уверен его отец. Страдающий отец не готов был услышать всю правду о сыне. Он наивно верил, что кто-то еще может помочь вернуть Эмиля к жизни.
Но мистер Шэффер правильно сделал, что пришел и все рассказал ей.
Ей предстояло принять решение, и сразу стало ясно – она не откажется посетить искалеченного и больного Эмиля. Начинать в такой ситуации бракоразводный процесс, выходить замуж за Генриха и быть счастливой, она не сможет.
Она все еще любила своего мужа, все еще оставалась его женой перед Богом и людьми, и она должна была встретиться с ним, даже если после этого рухнут ее мечты о новом, счастливом и спокойном браке.
Ее молчание затянулось. Окончательно приняв решение, Патриция сказала:
– Хорошо, мистер Шэффер. Я попытаюсь вам помочь. Я встречусь с Эмилем, и мы с вами посмотрим, как он будет реагировать. Если я увижу, что смогу ему помочь, я буду пытаться сделать это. Но это не значит, что я сразу возвращусь в ваш дом. Если Эмиль вновь будет скандалить и оскорблять меня, я не собираюсь жертвовать спокойствием Джонни и своим и жить с ним под одной крышей. Сегодня я не хочу брать сына с собой. Один раз Эмиль уже был груб в его присутствии, и я не допущу, чтобы это повторилось.
– Я согласен, – поспешно сказал мистер Шэффер.
Все точки были поставлены, и они быстро поехали в дом Шэфферов.
Как бешено забилось сердце Патриции, когда экипаж подъехал к дому, где она провела такие ужасные месяцы и где ее сейчас ожидала волнующая встреча с Эмилем.
Она призналась себе, что боится этой встречи. Как он будет себя вести? Опять скандалить? Или, может, будет презрительно молчать? Его отец сказал, что Эмиль сильно искалечен... Узнает ли она его?
Экипаж остановился, и мистер Шэффер вышел из него первым и протянул Патриции руку, чтобы помочь ей спуститься.
Ее охватил озноб. Она глубоко вздохнула и шагнула вперед – навстречу новому витку своей судьбы.
Прямо за Шэффером она прошла в дом. Он проводил ее до комнаты Эмиля, который раньше жил наверху, но теперь его разместили на первом этаже, в кабинете отца, чтобы он не утруждал раненую ногу. Дверь была закрыта.
Отец Эмиля остановился и сказал:
– Думаю, мое присутствие будет лишним. Вы должны объясниться и выяснить свои отношения наедине. Я оставлю вас...
Патриция машинально кивнула. Во рту у нее пересохло. Она уже хотела пройти в кабинет, где теперь находился Эмиль, но неожиданно распахнулась другая дверь, ведущая из зала, и на пороге появилась Фрэнсис. Она смотрела на Патрицию, и в ее широко раскрытых глазах застыли страх и презрение.
Патриция, в свою очередь, отметила, что прошедшее время не украсило Фрэнсис, а сделало ее еще хуже. Она была очень бледной, похудевшей, глаза ее были красны, видимо, от постоянных слез – словом, вид у Фрэнсис был ужасный.
– Папа! – злобно прошипела она. – Ты привез ее?
– Я ведь говорил тебе, что привезу, если смогу уговорить, – спокойно ответил мистер Шэффер.
– Но я никогда не думала... – начала было Фрэнсис, но осеклась, взглянув на Патрицию, которая натянуто улыбнулась и сказала:
– Самый верный путь потерять его – это плакать над ним.
Фрэнсис повернулась к отцу и, едва сдерживая себя, заявила:
– Папа, ты не можешь пустить ее. Эмиль придет в бешенство!
– Думаю, это лучше, чем та прострация, в которой он находится сейчас, – парировал отец.
– А я заявляю тебе, что эта встреча помешает его выздоровлению, и все наши с тобой усилия пропадут, – раздраженно воскликнула сестра Эмиля.
– Фрэнсис, ты знаешь, что своего мнения я не изменю. Мы будем так только бесконечно и бессмысленно спорить. Ты уже убедилась, что ни я, ни ты ничего не можем сделать с Эмилем. Только у Патриции есть еще шанс.
Сестра Эмиля повернулась к Патриции и злобно прошипела:
– Разве папа не сказал тебе, что Эмиль изувечен, что он стал инвалидом? Его внешний вид оттолкнет тебя.
– Нет, Фрэнсис, – спокойно ответила Патриция. – Это ты, вот кто отталкивает меня. Ты так желала полностью распоряжаться своим братом, что его болезнь тебе только на руку.
Патриция повернулась и продолжила свой путь в комнату Эмиля. Фрэнсис со злобным выражением лица двинулась за ней. Но отец крепко схватил ее за руку и остановил.
– Нет, Фрэн. Будь благоразумной! Я уговорил Патрицию встретиться с Эмилем и требую, чтобы ты не вмешивалась.
Патриция молча слушала перепалку отца с дочерью, а затем, так ничего не сказав, повернулась и подошла к двери. Сейчас она увидит Эмиля. С замирающим сердцем она протянула руку к дверной ручке.
Сержант Джексон, сидевший в своем кресле у окна, повернул голову на звук открывающейся двери. Эмиль продолжал сидеть и читать книгу, даже не удосужившись посмотреть, кто пришел. Зато у Джексона рот раскрылся от удивления, когда он увидел появившуюся в дверях красавицу. Такой ослепительно красивой женщины он еще в жизни не видел!
На ее нежном лице сверкали большие голубые глаза, блестящие черные локоны были красиво уложены. Она была одета эффектно – в ярко-красное платье и такой же жакет с черной отделкой. Туалет дополняла модная красная шляпка. Ее красота не была хрупкой, изысканной. В ней чувствовалась огромная жизненная энергия. Джексону не нужно было ее представлять. Он сразу понял, что перед ним стояла жена полковника – Патриция. Никем другим эта красавица быть не могла. Теперь Джексон понял, наконец, почему полковник так сходил по ней с ума. От такой женщины это немудрено.
Патриция уже увидела мужа и, хотя выражение ее лица не изменилось, тихонько охнула. Эмиль повернулся на этот звук и напряженно замер.
– Патриция?! – выдохнул он, и взгляды их встретились.
Она рассматривала его, не веря своим глазам. Этот худой, бледный и старый человек ничем не напоминал ей Эмиля. На его лице, обезображенном сине-багровым шрамом, залегли глубокие морщины. Его волосы тронула седина, и весь он выглядел таким постаревшим, что в нем было невозможно узнать красавца-капитана Шэффера.
«Но это он! Мой Эмиль!» – прошептала про себя Патриция.
Эмиль сидел на кушетке. Его вытянутые ноги были укутаны пледом. Он еще раз взглянул на Патрицию, и вдруг его потухшие глаза ожили, и в них блеснула прежняя гордость.
От одного этого взгляда ее охватила все та же страсть, и ноги подкосились. Чтобы не упасть, она оперлась о дверную ручку и, робко улыбнувшись, произнесла:
– Здравствуй, Эмиль!
В эту минуту Эмиль, застывший при виде Патриции, вспомнил о своем нынешнем положении, и глаза его стали холодными, а на лице появилась язвительная усмешка.
– О, моя «любимая женушка» возвратилась, – сказал он злорадно. – Они, наверное, сказали тебе, что я вот-вот умру?
Патриция была так ошеломлена, что ответила ему чисто машинально, пользуясь старой привычкой вести с ним словесные баталии.
– Нет, они сказали мне только то, что ты немного изменился, но оказалось – они сказали неправду.
Сержант, наблюдавший их перепалку, взволнованно взглянул на полковника. Как ни странно, его лицо просветлело, появилось даже какое-то подобие улыбки.
– Неужели они тебе ничего не сказали? – спросил Эмиль, по-прежнему жадно глядя на Патрицию и отмечая все изменения, произошедшие в ее облике за время их разлуки. Сейчас она стала намного прекрасней, чем в его памяти. Уже не было юной, страстной девушки. Перед ним стояла восхитительная, уверенная в себе зрелая женщина.
Господи, какое страстное желание вспыхнуло в нем! Нет, он не отдаст ее этому чертовому торговцу-немцу! Он заявит свои права на нее как на свою жену; он заставит ее снова полюбить себя!
И тут его лицо передернулось от страдания – как он, ставший теперь калекой, сможет заставить ее полюбить себя? Даже ребенок не может смотреть на него без страха.
Патриция, наконец, справившись со своими эмоциями, отошла от двери и направилась к его ложу.
– Могу ли я присесть? – спросила Патриция.
Эмиль утвердительно кивнул и указал ей на кресло.
«Как грациозно она движется!» – подумал Эмиль, а Патриция, уже сидя в кресле, снова смотрела на него.
Ей было невыразимо больно смотреть на Эмиля, и безумная жалость к нему разрывала ее сердце.
«Боже мой, что сделало ранение с его гибким, сильным телом? Как он, наверное, страдал от боли!» – мелькнуло у нее в голове.
– Ну? Что? Пришла глаза таращить? – вдруг грубо спросил он.
– Я пришла сюда потому, что меня попросил твой отец. Он хочет, чтобы мы опять жили вместе, как муж и жена.
Губы Эмиля злобно скривились.
– Надеюсь, ты не настолько глупа, чтобы согласиться?!
Эти слова, сказанные язвительным тоном, больно ранили ее. Она очень пожалела, что согласилась прийти в дом Шэфферов. Ясно, что он по-прежнему ненавидит ее, и больше ей незачем здесь оставаться.
– Я согласилась только потому, что хотела еще раз попытаться спасти нашу любовь, – произнесла Патриция.
Эмиль сухо рассмеялся.
– Спасти нашу любовь? Зачем? Чтобы ты опять мне изменяла? Тем более что у тебя теперь при муже-инвалиде будут все права!
Патриция вскочила с кресла, щеки ее запылали от гнева.
– Как ты смеешь так со мной говорить? Раз так, то позволь и мне высказать все, что я думаю. Ты бессердечный обманщик. Это ты изменял мне! Жить вместе с тобой может только самая глупая женщина, да и то, рискуя получить каждую минуту сердечный удар. А я не настолько глупа, чтобы вернуться к тебе, а тем более, в твой дом!
Гневно сверкая глазами, Патриция выпалила эту тираду, но не успокоилась, и продолжила:
– Это ты, Эмиль, безумный глупец, самый ужасный из всех глупцов, которых я знала! Я так любила тебя, а ты все разбивал и разбивал мое сердце! Но больше я не позволю тебе этого делать! Я стала умнее, и теперь я освободилась от той любви и желания, что питала к тебе. Я не хочу больше быть с тобою. Я хочу сейчас только развода, и когда получу его, выйду замуж за Генриха Миллера! А теперь, прощай, Эмиль!