355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Анна Масс » Песочные часы » Текст книги (страница 17)
Песочные часы
  • Текст добавлен: 17 октября 2016, 00:34

Текст книги "Песочные часы"


Автор книги: Анна Масс



сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 27 страниц)

Ласточкины гнезда

Ласточки лепили гнезда под крышей нашего дома и в верхних углах окон. В круглых отверстиях, если высунешь голову из окна, можно увидеть желтые широко разинутые клювы на тоненьких вытянутых шейках. А уж писк стоял вокруг дома! Ласточки-родители стремительно и деловито сновали туда-сюда, совали еду в разинутые клювы и снова улетали за едой. Нас они не боялись. И правильно делали: ласточкины гнезда мы не разоряли. Одно дело вынуть почти оперившегося пятого птенца из плетеного гнезда-корзиночки, лежащего в дупле невысоко над землей, а другое – страшненького, голого, тянущего шею из прочно приклеенного глубокого глиняного сосуда с узким отверстием. Да и зачем их трогать, когда можно и так наблюдать за ними изо дня в день.

И, может быть, оттого, что мы не пытались вмешиваться в их жизнь, птенцы благополучно росли, пищали все громче и требовательнее, головки у них покрылись черным пухом, только вокруг клюва пух был желтый. На крылышках выросли маленькие перышки. Правда, на подоконниках росли горки белых сухих испражнений. Сестра-хозяйка Елена Ивановна кричала:

– Все окна изгадили ваши ласточки, подоконники – смотри, на что похожи! Для того мы тут скребем-моем, чтобы ласточки ваши тут гадили!

Но нам-то это ничуть не мешало, и запаха никакого не было.

Мы хотели подсчитать, сколько раз в день ласточка кормит птенцов, но так и не смогли: у нас был режим: по горну – на зарядку, по горну – на линейку, на завтрак, на прогулку, на речку. Звучала команда: «Строиться!» – и нужно было бежать и становиться по росту, каждое звено отдельно. Звенья соревновались между собой. Каждое старалось набрать побольше баллов, чтобы в конце смены занять первое место. Хорошо убранная палата – балл; звено первым построилось в столовую – балл. А за нарушение правил баллы снимались. Самовольный уход с территории лагеря грозил потерей сразу пяти баллов. Все равно мы правила нарушали, совершали побеги на речку, но старались действовать осторожно, да и вожатые не слишком за нами следили, и вообще, дисциплина была только на первый взгляд строгой. И не так уж плохо было ее соблюдать, например, шагать строем по проселочной дороге на прогулку в лес и петь песню про чибиса:

 
На дороге чибис.
На дороге чибис,
Он кричит, волнуется, чудак:
Ах, скажите, чьи вы,
Ах, скажите, чьи вы,
И зачем, зачем идете вы сюда?
 

Иногда Люба и Олечка, пионервожатые, чтобы не распадался строй, командовали – а мы хором подхватывали:

– Раз-два, три-четыре, три-четыре, раз-два! Раз-два, Ленин с нами, три-четыре, Ленин жив! Выше Ленинское знамя, пионерский коллектив!

В лесу мы разбредались по просторной поляне, ловили в ручье головастиков, собирали землянику, гадали на ромашке, секретничали и ждали, когда же, наконец, снова строиться – и на речку.

До речки от поляны полчаса ходьбы. Песчаная отмель, пляжик, окруженный густым ольховым кустарником. Ивы нагибаются чуть ли не до середины речки. Вода чистая, спокойная, прозрачная. У того берега неподвижно лежат на воде листья кувшинок и торчат желтые головки цветов. Мальки стайками пасутся у самого берега.

В тот день было очень жарко, и мы стали упрашивать Любу и Олечку сократить прогулку и поскорее пойти на речку.

– Нам еще по расписанию час гулять! – доказывали Люба и Олечка, которым тоже очень хотелось на речку.

– Ну Любочка, ну Олечка! – умоляли мы. – Ну, жарко же! Ну, пожалуйста, ну пойдемте на речку!

Солнце пекло, от земли шел сухой, горячий запах. Птицы еле щебетали.

В общем, мы недолго уговаривали Любу и Олечку. Под конец они сказали:

– Только Ларисе Борисовне не говорите!

Лариса Борисовна – это была наша старшая воспитательница.

Мы с восторгом заверили, что ни за что не скажем.

…Два часа мы плескались в воде! Выскакивали, вываливались в песке – и снова кидались в воду. И два часа никто не кричал нам: «Первое звено – из воды! Второе звено – из воды! Первое звено – снижу два балла!»

Накупались так, что у некоторых даже губы посинели. Возвращались в лагерь веселые, проголодавшиеся и пели «Чибиса»:

 
Не кричи, пернатый,
Не волнуйся зря ты,
Не войдем мы в твой зеленый сад.
Видишь, мы – ребята,
Мы – друзья пернатых
И твоих, твоих не тронем чибисят!
 

Вошли строем на территорию лагеря, и Славка Степанов, наш горнист, сразу побежал за горном – созывать в столовую.

Побежал – и вдруг остановился. И мы остановились, не веря своим глазам…

Ласточкины гнезда! Они валялись на земле, разбитые, сломанные. Несколько чуть-чуть начавших оперяться птенцов прыгали вдоль стены дома и пищали, широко разевая клювы. Остальные были мертвы. У них только головки успели покрыться пухом, а так они были еще совсем голые.

Взрослые ласточки – их были целые тучи, они, наверно, слетелись со всего света – носились над домом вверх-вниз, как черные самолетики, и отчаянно пищали.

Пух кружился по воздуху.

И среди всего этого разгрома ходили Елена Ивановна с метлой и Лариса Борисовна с лопатой и сгребали в кучу разбитые гнезда и мертвых птичек.

Люба и Олечка заплакали, а вслед за ними и другие девочки.

– Вы зачем гнезда разорили?! – крикнул Мишка Рапопорт. – Это наши ласточки!

Лариса Борисовна только еще быстрее заскребла лопатой по земле. А Елена Ивановна закричала:

– Завтра комиссия приедет с проверкой, увидит подоконники загаженные – кому отвечать? Не тебе, небось, а нам!

– Ну и что же? Мы бы сами убрали! Трудно, что ли? – закричали мы.

– Убрали бы вы, знаем, как вы убираете! Сами гнезда разоряете, пташек губите!..

Лариса Борисовна перебила ее:

– Почему молчит горнист? Степанов, сигналь на обед!

Славка не ответил. Он стоял у стены и дышал в ладони, в которых сидел дрожащий птенец.

Лариса Борисовна приказала:

– Сейчас же строиться – и в столовую. И не будем обсуждать того, чего вы не понимаете.

– А чего тут понимать? – сказал Мишка. – Если бы ваш дом и детей – вот так…

Лариса Борисовна побледнела и несколько раз сжала и разжала зубы так, что на ее худых щеках вверх и вниз заходили желваки. Она сказала только:

– Ах, так!.. – и ушла.

Обедали молча. И никакого «тихого часа» не было. Кто-то измазал углем стенгазету. Кто-то написал на стене дома: «Лариса и Елена – фашистки».

На следующий день приехала комиссия с проверкой – директор театра Николай Мефодьевич и Галина Львовна, Олькина мама. Олька ей все рассказала.

Через два дня Лариса Борисовна уехала, ни с кем не попрощавшись, а вместо нее прислали другую старшую воспитательницу, Ольгу Николаевну.

Ласточки еще много дней кружили над домом, тыкались клювами в темные пятна под крышей и над окнами и пищали, пищали.

Уже никаких следов не осталось на земле – все было аккуратно подметено и посыпано песочком. Окна и подоконники чисто вымыты.

Только ласточки все не улетали, все кружили над нашими окнами и пищали, пищали, словно обвиняли нас в чем-то…

Лесная фея

Посвящаю своей любимой подруге Наташе Абрамовой. Пока существуют такие люди, как она, – в мире не исчезнут доброта и справедливость

Этот Жора, наш новый пионервожатый, с первого дня, как мы приехали в лагерь, объявил, что будем готовиться к военной игре, что все, и девочки и мальчики, должны учиться лазать по канату, подтягиваться на турнике, пользоваться компасом, ориентироваться на местности, ползать по-пластунски и еще чего-то там. Ничего этого я не умела, а уж ориентироваться на местности тем более. И позориться не хотела. Поэтому решила: ни в чем не буду принимать участия. Пусть думают, что умею, но не хочу. На самом деле, очень хотела, но боялась быть хуже других.

И оказалась сбоку припека. Читала, училась вышивать на пяльцах болгарским крестом и чувствовала себя такой одинокой, что иногда уходила к речке и там плакала, спрятавшись в ветвях старой ивы.

Мне казалось, лишь один человек во всем лагере несчастнее меня – четырехлетний Саша, сын поварихи Ильиничны. Рыженький, невзрачный, с редкими зубками. Вот только глаза особенные: большие, доверчивые, словно ждущие чего-то доброго.

Его никто особенно не обижал, просто его вроде как не считали за человека. Все были увлечены подготовкой к военной игре, прыганьем и беганьем, а он мешался, и его гнали. «Брысь!» – говорили ему, как кошке. Но его тянуло к обществу. Он выходил на беговую дорожку как раз в тот момент, когда бегуны изо всех сил боролись за первенство, или строил домики в песке, отведенном для прыжков. А когда его гнали, он бежал к своей маме, которая под навесом возле столовой чистила картошку или рубила капусту. Ей он тоже мешал, она кричала на него: «Уйди, наказание мое»!

Не знаю, завидовал ли он большим ребятам. Возможно, по малолетству еще не знал, что такое зависть.

А я – завидовала. Тем, кто хорошо подтягивается, ориентируется, играет в волейбол, поднимает флаг на мачту. Да, поднимать флаг – тоже не простое дело. Во время утренней и вечерней линейки самый торжественный момент – подъем и спуск флага. Все стоят по команде «смирно!», а Жора командует:

– Степанов! (или Субботина!) На флаг!

Тот, кого вызвали, отвечает:

– Есть на флаг! – выходит из рядов, строевым шагом идет к мачте, отвязывает веревочку и начинает эту веревочку тянуть вниз. При этом флаг поднимается вверх. Когда флаг достигает вершины, пионер вновь обвязывает веревочку вокруг мачты. Жора командует:

– Вольно! Стать в строй!

– Есть стать в строй! – отвечает пионер, отдает салют и занимает свое место в ряду.

Кажется, легко! А попробуй проделать все это быстро и четко под взглядами всего лагеря! Я каждый раз боялась, что меня вызовут «на флаг».

И однажды меня вызвали.

Я побрела к мачте – и уже когда шла, в строю раздались смешки, не знаю почему. Стала развязывать веревочку, а она не развязывается! Кто-то из предыдущих очень крепко затянул ее и запутал. Ну не зубами же мне ее развязывать! И так уже смеются вовсю. Жора подошел – одно ловкое движение, и узел развязался. Я стала тянуть. Флаг мелкими рывками не поплыл, поскакал вверх. Но до верха не доскакал. Застрял посередине. Что-то там заело. Я тяну, а он не идет.

– А-атставить! – зычно крикнул Жора. Не мне крикнул, а всей линейке, которая уже давно не стояла по команде «смирно!», а хохотала, колыхалась и чуть ли пальцами на меня не показывала. А мне Жора сказал тихо и сердито:

– Приспусти немного, а потом с силой дерни!

От стыда и ужаса я вовсе перестала соображать. Что приспустить?! Что дернуть?! Пока до меня доходило, линейка почти уже распалась. Наконец, так и не сообразив, про что говорил Жора, я конвульсивным движением дернула веревку – и флаг освободился. Я дотянула его до верху, кое-как обмотала веревку вокруг мачты и, вся взмыленная, отдала Жоре салют. Этот мой жест больше был похож на то, как если бы я прикрыла лицо рукой от стыда.

– Вольно! – сказал Жора с отвращением. – Стать в строй!

Больше меня «на флаг» не вызывали, и то хорошо.

На следующий день «на флаг» вызвали Наташку, и глядя, как быстро и хорошо все у нее выходит, я просто поражалась. В одну минуту она подняла флаг, и он, словно только и ждал этого, сразу забился под ветром. Наташа отдала салют, стала в ряд – и кто-то даже захлопал в ладоши. И как я могла после того случая с флагом выйти на волейбольную площадку или на беговую дорожку? Я только смотрела, как другие играют в волейбол, бегают и прыгают. Про меня кто-то сказал, что я странная. Ну и пусть.

Вот про Наташу никто не говорил, что она странная. Хотя, если разобраться, странной-то была как раз она, а не я. Однажды я увидела, что она прячет под лист лопуха конфету.

– Ты что делаешь? – удивилась я.

– Молчи, – сказала она. – Никому не говори. Ты не видела Сашу?

– Какого?

– Ну того, рыженького. Пойдем поищем.

Мы нашли Сашу возле кухни. Он сидел на земле и выковыривал мозг из большой кости. Видно было, что занятие это ему вовсе не нравится. Просто это единственное занятие, которое никому не мешает.

– Хочешь, я тебе тайну покажу? – спросила Наташа.

Саша сразу откинул кость.

– Какую тайну?

– Хорошую. Только руки вымой.

…Наташа взяла его за руку, и мы втроем пошли к тому месту, где была спрятана конфета.

– У меня есть знакомая белочка, – сказала Наташа. – Она живет на высоком дереве, в дупле. Она тебе принесла подарок.

– Мне!?

– Да.

– А какой?

– Вот увидишь.

Мы подошли к тому самому лопуху.

– Где-то здесь, – сказала Наташа. – Поищи как следует. Под листиками.

Саша сел на корточки и стал приподнимать листья. И вдруг вскрикнул.

– Нашел?

Саша встал. На ладони его лежала конфета. Обыкновенная яблочная карамель в обертке. Но как он на нее смотрел!

– Это она мне подарила?

– Тебе.

– Белочка?

– Да.

– А где она?

– Она пошла орехи собирать для своих бельчат.

– А я? Я ей что подарю?

– Ты? А что у тебя есть?

Саша задумался.

– Трамвайчик есть, только он без колес. Ракушка. Шишка.

– Ну, давай подарим ей шишку. Она ее в дупло к себе возьмет, чтобы бельчата играли.

– Давай!

Вот так началась у нас с Наташей и Сашей странная игра: играли-то мы с Наташей, а Саша не играл, он всему верил.

Белочка каждый день приносила Саше какой-нибудь подарок: то печенье, то яблоко от полдника, то ириску. Мы прятали белочкины подарки где-нибудь в лесу, подальше от тропинки, подвешивали на нитке к ветке или прилепляли к смолистому стволу толстой ели. И когда, нагнетая таинственность, мы вместе с Сашей крадучись подходили к этому месту, у меня невольно возникало ощущение, что это и правда белочка оставила на дереве маленький подарок.

Но Саша! Как он бывал изумлен каждый раз! Как ждал этих путешествий! Он подходил к Наташе, заглядывал ей в лицо и, хоть ни о чем вслух не просил, всем своим видом умолял: когда же мы пойдем к белочке?

И Наташа ни разу не сказала ему «Брысь!». Хотя она, не в пример мне, и бегала, и подтягивалась, и играла в волейбол. Не лучше всех, но и не хуже. Если била мимо мяча и раздавался смех – сама над собой смеялась. Я так не могла.

А потом мы с ней придумали про лесную фею.

Эту фею нельзя увидеть – она прозрачная. Но иногда она становится видимой на одну секунду. Кто успеет ее увидеть в эту секунду, тот станет счастливым на всю жизнь.

– А где эта фея живет? – спросил Саша.

– У нее в лесу есть зеленый дворец, – сочиняли мы. – Но к нему нельзя пробраться, потому что его стерегут гномы. В зеленом дворце у феи есть постелька из пуха одуванчиков и ковер из серебряного мха. Фея умеет превращать капли росы в хрустальные шарики. Этих шариков у нее полные лилии, она ими играет.

– А мы можем увидеть фею?

– Можем, но только тогда, когда созреют орехи.

Мы с Наташей играли, кажется, теперь уже больше для себя, чем для Саши. Он требовал все новых и новых рассказов про фею, и мы их придумывали.

– Посмотри! – говорили мы. – Здесь прошла фея. Видишь, ромашка опустила головку? Знаешь почему? Это она с феей здоровалась. Она ей поклонилась. Видишь, муравьи бегут по тропинке? Это они несут фее муравьиный сок.

– А мы? Мы что отнесем фее?

– Давай подарим ей букетик земляники. На пенек положим, она увидит и возьмет.

В августе созрели лесные орехи. Они стали чуть коричневыми у основания и легко вынимались из своих зеленых гнезд. Ядрышки еще не покрылись коричневой шкуркой, но уже были крупные, очень вкусные. Даже вкуснее, чем у более поздних, осенних орехов. Вокруг лагеря, особенно там, куда мы ежедневно ходили на прогулку, были целые заросли орешника, сплошь усыпанные орехами.

– Уже скоро теперь? – спрашивал Саша. – Скоро мы пойдем смотреть фею? Ведь орехи созрели!

– Завтра! – сказала Наташа. – После полдника.

– Завтра – это долго?

– Вот ты поспишь и наступит завтра.

…К фее нельзя идти обычной тропинкой. К ней можно только лететь по воздуху. Нас фея заколдовала – научила летать. Мы полетим, а Саша с нами, мы понесем его. Но он не должен ничего видеть во время полета, а то волшебство кончится, и мы упадем с высоты вниз и разобьемся.

Саша послушно подставил лицо, и Наташа обвязала ему глаза косынкой.

– Ничего не видишь?

– Ничего. Я даже глаза закрыл.

– Тогда садись, и покрепче нас обхватывай. Сейчас мы поднимемся.

Мы посадили Сашу на скрещенные руки – он оказался очень легким. Саша положил руки нам на плечи.

– Боишься?

– Нет!

– Тогда – раз, два, три! Полетели!

Мы раскачали Сашу и понесли его десной тропинкой по дороге к речке.

– Как высоко! – переговаривались мы с Наташей. – Какое все синее!

– Я дотронулась до облака!

– Я тоже! Какое оно теплое! Саша! Чувствуешь, какое облако теплое?

– Чувствую! Оно меня пощекотало.

– Правда, хорошо лететь?

– Очень! Очень!

– Снижаемся! Саша, крепче держись!

Мы «опустились» у реки и плавно опустили Сашу на землю возле старой ивы, расщепленной грозой. Это было могучее, ветвистое дерево с громадной шапкой зелени. Ствол лежал на земле, а ветви поднимались над водой и сквозь их гущину песчаный берег, и речка, и даже небо над ней казались серебристо-зелеными. Наташа взобралась на ствол и стояла, балансируя и держась за ветки. Со своими густыми волосами цвета спелой ржи, серыми глазами, большим ртом на худеньком лице, длинными тонкими ногами в белых носочках и сандалиях, она казалась полупрозрачной в столбе солнечного света, который пробивался из-за узкого облака.

– Ты в царстве феи! – сказала она. – Еще нельзя снимать повязку! Я скажу, когда можно. Сейчас… Сейчас… Еще немножко… Можно!

Саша сорвал с глаз косынку.

– Видел? Видел? – закричали мы.

Он поднял на нас доверчивые глаза.

– Видел… Она зеленая, да?

– Да! – в восторге ответили мы. – Правильно! Зеленая! Вернее, зеленоватая, нежная такая, полупрозрачная!..

– Да… И у нее на платьице сидела стрекозка.

– Молодец! – сказала Наташа. – Значит, ты успел. Теперь ты станешь счастливым на всю жизнь. Главное, ты в это верь!

– Ладно, – сказал Саша.

Второй заплыв

– Я сегодня удеру с тихого часа, – шепнула мне Нина. – Ты постой в коридоре, последи, чтобы никто не заметил, ладно?

– А куда удерешь?

– На речку.

– Ой, а можно и я с тобой?

– Ну… – замялась Нина. – Давай лучше ты в другой раз… А то вдруг попадемся? Так хоть мне одной влетит…

– Что ты! – горячо возразила я. – Наоборот, вдвоем безопаснее!

– Ну, я не знаю… – согласилась Нина.

И вот мы лежим в палате – пять девочек из второго звена старшего отряда. Хорошо быть старшей. Не так донимают дисциплиной. Во время тихого часа вожатые не заглядывают в палату – все-таки нам уже по тринадцать. Инна читает, Валя разглядывает себя в зеркальце, Аня рисует карикатуру для стенгазеты. Нина лежит с закрытыми глазами, но веки ее вздрагивают. Я понимаю: она ждет, когда затихнут шаги пионервожатой в коридоре.

Под окном раздался тихий свист. Я выглянула, но никого не увидела. Наверно, птица. Нина встала с постели и сказала, ни к кому не обращаясь:

– Пойду, что ли, схожу в туалет.

И вышла из палаты.

С минуту я еще полежала – усыпляла бдительность подруг, потом сказала, не придумав ничего другого:

– Я, что ли, тоже в туалет, – и шмыгнула за дверь.

Нины в коридоре не было, значит, она уже вылезла из окна и ждет меня там, в кустарнике. Окно в конце коридора открыто. Через него до самой крыши проходит пожарная лестница. Я взобралась на подоконник, оттуда шагнула на ступеньку и быстро спустилась со второго этажа. Не страшно, не в первый раз. Оглянулась – никого. Лагерь затих на целых два часа. Я пересекла тропу и нырнула в густой кустарник.

– Нина! – шепотом окликнула я.

Никто не ответил. Я опять позвала. Молчание.

– Нина! – окликнула я почти громко.

И вдруг увидела ее пестрый красно-белый сарафан совсем близко, за елкой. Нина смотрела на меня из-за ствола и молчала. За спиной у нее стоял Сашка Тарасов.

– И ты удрал? – обрадованно спросила я Сашку. – Вот здорово! И мы тоже! Ты куда? На речку? И мы – на речку! Нина, примем его в компанию?

– Ладно, пошли, – ответила Нина.

И мы зашагали, сначала по пятнистой от солнца лесной тропинке, потом спустились с крутого откоса и пошли скошенным лугом. Идти босиком было колко, я подволакивала ноги, чтобы приминалась короткая, жесткая стерня. Солнце слепило, пахло свежескошенным сеном.

Я чувствовала себя ловкой и отважной – здорово нам удалось всех обмануть! Теперь поскорее – туда, где нам запрещалось купаться, где наша неширокая речка делала поворот и была шире и глубже, чем в других местах, почти сразу от берега – с головкой. Нас водили купаться на песчаную отмель, где в самом глубоком месте – по пояс.

– Давайте поскорее! – торопила я своих спутников. – Купаться очень хочется.

Но они почему-то еле тащились, и приходилось то и дело останавливаться, ждать их.

– Да ты иди, – сказала Нина. – Не жди нас.

– Нет уж, – ответила я. – Давайте уж вместе, а то не по-товарищески.

И остаток пути честно шла рядом с ними.

Вот, наконец, омут. Мы с Ниной скинули сарафаны, под которые у нас заранее были надеты купальники, и погрузились в чистую, прогретую солнцем, искрящуюся воду. Сашка прыгнул с разбега и поплыл саженками. Нина плавала по-собачьи. Сашка кружил вокруг нее и смеялся над ее стилем. Я плавала лучше Нины – на боку.

– Давайте наперегонки! – предложила я.

Но Нина устала. Она вылезла из воды и села на траву у берега. Сашка тоже вылез и сел рядом с ней.

– Правда, здорово? – радовалась я, растягиваясь возле них. – Давайте и завтра удерем?

– Можно… – как-то вяло согласился Сашка.

– Вообще, давайте каждый день сюда приходить! – с энтузиазмом предложила я. – Можно еще кого-нибудь с собой взять. Нет, правда! Чем больше народу, тем веселее!

– А спорим, – сказал Сашка, – слабо тебе переплыть на тот берег и обратно без передышки!

– Да? Слабо? – загорелась я и вскочила на ноги. – Смотри!

Я вошла в воду и поплыла. Я представляла за своей спиной одобрительный взгляд Сашки. Поэтому старалась плыть не только быстро, но и красиво: делала рукой изящное круговое движение, опускала ее в воду почти без брызг. У того берега, честно не касаясь дна, повернула и поплыла назад. Теперь солнце било мне в глаза, мешало смотреть. Но мне было приятно от мысли, что Сашка видит меня хорошо и любуется моим стилем.

– Ну что? – торжествующе закричала я, подплыв к этому берегу. – Вот и не слабо!

– А второй раз туда и обратно – спорим, не сможешь, – сказал Сашка.

– А вот смогу!

– Ну, попробуй!

Я поплыла снова. До того берега я еще сохраняла кое-как изящество стиля, но на обратном пути мне стало уже не до стиля, руки устали, в уши залилась вода. То и дело я опускала ноги, пытаясь нащупать дно, но дна все не было, а расстояние до берега как будто совсем не сокращалось. Поддерживала мысль, что с берега на меня смотрят Сашка и Нина и восхищаются тем, как я здорово плаваю.

Наконец, я коснулась вязкого, илистого дна и некоторое время стояла, тяжело дыша, не в силах произнести ни слова. Потом ухватилась за прибрежный кустик, с трудом выползла на берег и повернулась к Сашке:

– Вот и проспорил! – крикнула я, все еще задыхаясь, но ликуя от ощущения своей победы. – Видел, как я без передышки? Видел?

Сашка сидел спиной к реке, лицом к Нине. Водил травинкой по ее лицу и плечам. Он обернулся ко мне.

– Приплыла? – спросил он. – Ну, сплавай еще раз.

…До меня вдруг дошло. Господи, какая же я дура!

Торопливо натянула сарафан на мокрый купальник и побежала в сторону лагеря. Они меня не окликнули. Скошенная трава больно впивалась в босые ступни, но боль от унижения была в сто раз мучительнее.

…Тихий час еще не кончился. Почти не скрываясь, я поднялась по пожарной лестнице, спрыгнула с подоконника и вошла в свою палату. Валя и Инна спали. Аня на секунду подняла голову.

– Куда это вы с Нинкой подевались? А где Нинка?

Я ничего не ответила. Рухнула на постель и натянула на голову одеяло.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю