Текст книги "Песочные часы"

Автор книги: Анна Масс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 27 страниц)

Сочинение на тему

Сижу в глубоком кожаном кресле в Валиной комнате и рассматриваю альбом с открытками. Валя ходит по комнате из угла в угол и грызет карандаш.

– «Аня Эм., – сочиняет Валя, – это девочка лет двенадцати, с неправильными чертами лица и нескладной фигурой». Начинать нужно с внешности, правда?

– С чего хочешь, – говорю я.

– Или лучше так: «Аня Эм. – это девочка лет двенадцати, с нескладной фигурой и густыми вьющимися волосами». Надо подчеркнуть, что в твоей неказистой внешности есть все-таки что-то красивое, правда?

– Ну, подчеркни.

– А если просто: «Аня Эм. – девочка лет двенадцати с некрасивым лицом и красивыми волосами»?.. Нет, не звучит!

Вчера Валя отыскала меня на большой перемене и сказала, что им задали домашнее сочинение на тему «Моя лучшая подруга», и она решила писать про меня. Что скрывать, мне это польстило. Во-первых, я обрадовалась, что Валя считает меня своей лучшей подругой, а во-вторых, приятно, когда на виду у всех с тобой разговаривает девочка из седьмого, комсомолка и член совета отряда. Я только спросила, почему не про кого-нибудь из ее класса, с кем она дружит, например, про Надю Новикову? Валя объяснила: за сочинение будут ставить две отметки – одна пойдет в русский, а другая в литературу. Для Вали эта отметка по литературе будет решающей, и ей обязательно нужно получить пятерку.

Ну и при чем тут Надя? А при том, объяснила Валя, что Надя очень сложный, глубокий, душевно тонкий человек, и Валя боится, что не справится с ее образом. А со мной Валя выросла в одном дворе, всё про меня знает, и характер у меня легкий, в том смысле, что несложный.

Валя всегда говорит человеку в глаза то, что о нем думает. Она считает, что на правду нельзя обижаться.

– Вот! Нашла! Пожалуй, это удачнее всего: «Аня Эм. – это девочка лет двенадцати. Густые вьющиеся волосы служат украшением ее невыразительного лица и нескладной фигуры». Ничего, что я так пишу? Ведь это правда!

– Ничего, – разрешила я.

А что делать? На правду нельзя обижаться.

Валя присела к столу и стала записывать:

– «…нескладной фигуры». Так! Теперь про характер. Я сначала дам отрицательные черты, чтобы потом лучше оттенить положительные. Я буду перечислять, а ты, если я ошибусь, поправляй. Потому что, раз я пишу о конкретном человеке, надо, чтобы всё было точно. Значит, так… «Основной чертой характера Ани Эм. является очень слабая сила воли…» Нет, не так… Является отсутствие силы воли. Нет, тоже плохо. А! Просто: «Очень слабая воля».

Сама Валя тщательно вырабатывала у себя силу воли. Ее волновало, что будет, если начнется война, и она попадет в плен, и ее будут пытать: выдаст она или нет? Поэтому она заранее готовилась, приучала себя терпеть боль: щипала сама себя за руку так, что оставались синяки, колола себя иголкой. Или, например, она решила научиться писать левой рукой на тот случай, если в будущей войне ей ампутируют правую. И научилась.

– «Примером слабости воли у Ани Эм. является то, что она не в силах учить уроки, если перед ней лежит интересная книга. И еще: Аня готовит уроки только по тем предметам, которые она любит. Математику и физику она не готовит, а письменные задания списывает в классе. Это тоже говорит о слабости воли». Так. По-моему, пока всё верно.

Я уже давно не перелистывала страниц альбома, а рассматривала одну и ту же открытку: синий вечер, золотой месяц, белый снег. Мальчик и девочка в нарядных шапочках и шубках летят с горы на санках навстречу своему папе, у которого на плече елка, а в руке – две перевязанные лентой коробки. Хорошо им живется – никто про них сочинений не пишет.

Однажды меня прорабатывали на классном собрании за двойки и списывание. Тоже не очень-то приятно, но не сравнить с тем, как сейчас. Валя – она ведь подруга, она все про меня знает. Ничего не придумывает, всё правда.

– «Слабая воля порождает у Ани такие черты как трусость и лживость. Например, она скрывает от мамы двойки, стирая их в дневнике с помощью бритвочки».

И тут нечего возразить. Стираю. Чтобы лишний раз маму не огорчать. А потом ответить за все двойки сразу.

«Перед контрольными по математике Аня кладет под пятку монету». Как ты считаешь, это под каким пунктом должно идти? Трусость или лживость?

– Откуда я знаю.

– А! Суеверия! Напомни, какие у тебя еще суеверия?

– Никакие.

– Это не по-товарищески! – возмутилась Валя. – Ты что, не хочешь, чтобы у меня в четверти была пятерка по литературе?

– Хочу.

– Тогда скажи!

– Ну, пальцы скрещиваю, «горе» отдаю, за железное держусь, если кошка перебежит…

– Подожди, я не успеваю… Так, давай дальше.

– Всё.

– Честно всё?

– Честно.

Я врала (лживость). У меня еще было средство: сжавшись на парте и терзая узелки на пионерском галстуке, я произносила про себя: «Отче наш, иже еси на небеси, сделай так, чтобы меня не спроси…» Но об этом я промолчала, а то бы Валя приплела сюда религиозный дурман или что-нибудь в этом роде.

– Так! Теперь про безыдейность. Я отмечу тот случай, когда ты прогуляла торжественную линейку.

– Что я одна, что ли, прогуляла?

– Ну и что? Я же о тебе пишу, а не о других. И потом, это очень яркий пример: линейка, посвященная Великой Октябрьской Революции, а вы удрали в кино. Если бы еще на что-нибудь наше, патриотическое, можно как-то оправдать, а то – на «Богдадского вора»! И еще можно пример для убедительности: как ты во дворе дала честное слово, что приручила мышь, а оказалось, что наврала.

– Я про себя сказала «не»: НЕ честное слово. Это не считается.

– Нет, считается! – Валя торопливо застрочила карандашом. – Я сейчас конспективно записываю, самое основное, чтобы ничего не упустить. Потом я все это разовью. А теперь давай положительные черты. Какие у тебя положительные черты?

Мы обе задумались. Вернее, задумалась Валя, а я всё смотрела на веселую открытку. Изображение вдруг расплылось, и на папу с елкой капнула слеза.

– Хотя бы две-три, – сказала Валя. – А то образ получится слишком односторонний.

Я попыталась вспомнить, но что-то ничего не приходило в голову.

– Может быть, любовь к чтению? – спросила Валя. – Это вполне положительная черта, но, к сожалению, она у тебя в ущерб занятиям. Ладно, любовь к чтению опустим. Ну, какие же у тебя положительные черты? Я, конечно, могу написать: скромность и доброта. Но раз это не подтверждается примерами… А! Ты же стихи пишешь!

– У меня всего два.

– Неважно! В стенгазете печатались?

– Нет.

– Тогда это опять в ущерб. Черт, что же делать? Обедненный какой-то образ получается. Неполнокровный. – Валя в задумчивости постучала острием карандаша о зубы. – Послушай, а что, если так и написать: «У Ани Эм. такие-то и такие-то положительные черты, но все они – в ущерб занятиям»? Тогда можно сюда всунуть и стихи, и любовь к чтению, и доброту, и еще чего-нибудь, например, что ты маме по хозяйству помогаешь. Кстати, это очень хорошая черта: и положительная, и не в ущерб. Остается еще только два пункта: за что я люблю Аню Эм. и заключение. Ну, в заключении я приведу цитаты о дружбе, у меня уже есть две. А вот за что я люблю Аню Эм.?

Интересно, за что она меня любит? По-моему, любить ей меня решительно не за что. Валя грызла карандаш.

– Может быть, тут нужно такое рассуждение: есть любовь и есть уважение. Бывает, что человека и любишь и уважаешь одновременно. Тогда это – идеал дружбы. Аню Эм. я люблю потому, что знаю ее чуть ли не с рождения, и мы связаны общими детскими играми и воспоминаниями. Это, по-моему, очень верная мысль. Сейчас, подожди, запишу… Но я ее не уважаю за такие-то и такие-то отрицательные черты характера. Как? А?

– Я вас люблю и уважаю, беру за хвост и провожаю, – ответила я.

– Глупо, – сказала Валя. – Я серьезно спрашиваю. Ты согласна, что человека можно только любить, а можно только уважать?

– Согласна.

– А как, по-твоему, что важнее: когда тебя любят или когда уважают?

– Когда любят, – сказала я.

– Как раз нет! Гораздо важнее, когда уважают! Мне, например, безразлично, любят меня или нет. Мне важно, чтобы меня уважали!

Я не стала спорить. Да я бы ее и не переспорила.

Дома я заперлась в ванной, уткнулась лицом в полотенце и долго ревела. Представляла себе: войдет в Валин класс учитель литературы со стопкой домашних сочинений. Скажет: «А вот это сочинение, как самое лучшее, я прочитаю вслух». И в седьмом «Б» все узнают, что есть такая в шестом «А» Аня Эм., некрасивая, неуклюжая, лживая и безыдейная. Потом это сочинение, как лучшее, отдадут представителю из РОНО для конкурса на лучшее сочинение. И обо мне узнает весь район. Главное, всё правда! Всё до единого слова!

А через две недели произошло странное событие: учитель литературы Николай Иванович по прозвищу Собакевич раздал в Валином классе домашние сочинения. В Валином стояла за русский пятерка, а по литературе – двойка, и фраза: «Так о подругах не пишут».

Этот Николай Иванович внешне действительно смахивал на гоголевского персонажа, каким его изображают на картинках. У нас в классе он не преподавал, но я все равно вспоминаю о нем с огромной благодарностью.

Внезапно ужаленный князь

На экзамене по математике устной в шестом классе я засыпалась. Завязла, как в трясине. Напрасно Евгеша с молчаливого согласия экзаменационной комиссии – двух сонных учительниц – кидала мне спасательные круги в виде наводящих вопросов. С каждым наводящим вопросом я не только не выкарабкивалась, а наоборот, погружалась все глубже и глубже и, наконец, захлебнулась.

Евгеша развела руки, как бы желая сказать: «В таких случаях медицина бессильна». Комиссия проводила меня кислыми взглядами.

Мысль о переэкзаменовке действовала на меня так, словно я сожрала какую-то отраву, и она медленно распространяется по всему организму. Сначала вроде бы ничего. Даже какое-то, слабое, конечно, чувство облегчения: когда она еще будет, эта переэкзаменовка. Но чем ближе я подходила к дому, тем сильнее меня скручивало. Во-первых, предстоял очередной жуткий скандал. Меня прямо затошнило, когда я представила себе мамину реакцию. Во-вторых, пропащее лето: все время будет маячить переэкзаменовка, а это что за отдых? В-третьих, я же никогда не пересдам. Я математику не знаю, ничего в ней не петрю. Если на контрольных и опросах я как-то выкручивалась с помощью списыванья и шпаргалок, то на переэкзаменовке такой надежды нет: пересдавать-то будут такие же тупицы как я. Если только такие существуют. Что вряд ли.

В общем, когда я подошла к дому, я была самым несчастным человеком на свете. А хуже всего то, что я упаду в глазах всего двора.

Во дворе Валя, подняв голову к балкону второго этажа, вела дискуссию с Мишкой Рапопортом о стихотворении Пушкина «Песнь о вещем Олеге». Вернее, о двух строчках из него: «Как черная лента вкруг ног обвилась, и вскрикнул внезапно ужаленный князь». К чему относится слово «ужаленный»?

– Я считаю, – говорила Валя, – что нужно произносить: «И вскрикнул! Внезапно ужаленный князь».

– А я считаю, – возражал Мишка, жуя бутерброд, – «И вскрикнул внезапно! Ужаленный князь». Ясно же, что он вскрикнул внезапно!

– А мне ясно, что он внезапно ужаленный!

Счастливые! Сдали экзамены, теперь о чем угодно могут рассуждать. Они и меня начали втягивать, но мне было безразлично, внезапно вскрикнул князь или не внезапно. Если бы я получила хоть троечку с двумя минусами, тогда бы другое дело.

Я вошла в подъезд и, тормозя на каждой ступеньке, стала подниматься.

Сверху кто-то спускался. Я испугалась, что это моя мама и что скандал начнется прямо тут, на лестнице. Но звук был другой: что-то шуршало и дребезжало. Это Наташка съезжала по перилам. Мы с ней часто при спуске пользовались этим видом транспорта. Дребезжали Наташкины пуговицы о перила.

Она поравнялась со мной, слезла с перил и сообщила:

– А у нас сегодня мышь в мышеловке ощенилась тремя мышатами! Приходи посмотреть. Ах, да!

Лицо ее выразило чувство сожаления. Она снова взгромоздилась на перила и поехала вниз.

Дело в том, что мы с ней несколько дней тому назад поссорились. Из-за чего – я уже забыла, да и она сама вряд ли помнила. Мы ссорились довольно часто, может быть, оттого, что очень дружили. Но быстро мирились.

Мама по моей унылой роже сразу догадалась о моем провале. И скандал разразился. Но продолжался не очень долго, потому что мама опаздывала в театр. Она сказала:

– Но когда я вернусь, я с тобой поговорю. И – ох, как я с тобой поговорю!

Вот этого я больше всего не люблю, когда мама оставляет часть нерастраченной энергии на потом.

Она ушла, а я поплелась в ванную реветь.

Потом умылась, подождала, пока у меня отпухнут нос и глаза, и пошла к Наташе. Я и забыла, что мы с ней в ссоре. Этим обычно наши ссоры и кончались.

Мне открыла Наташина старшая сестра Катя.

– Она в булочную пошла, – сказала Катя. – А ты мышь пришла посмотреть?

Она провела меня на кухню. Там на полу возле плиты стояла клеточка мышеловка, а в ней сидела мышь, и рядом с ней лежали три голых розовых мышонка. Я просто завизжала от восторга. Ну и чудо!

– Она что, их прямо в мышеловке родила?

– Ну да!

– Прямо вы видели как?!

– Нет, когда она попалась, мышат не было. А потом смотрим – мышата.

– А что вы с ними будете делать?

– Мы хотим их приручить. Мама не возражает. Главное, бабушку уговорить.

Я попросила отдать мне одного мышонка на воспитание. Катя согласилась.

Пришла Наташка, и мы втроем начали решать, чем кормить пленников. Катя сказала, что кормить надо взрослую мышь, а мышата будут питаться материнским молоком. Мы сунули в мышеловку кусочек колбаски, но мышь есть не стала. Кате пришла в голову мысль напоить мышь молоком из пипетки. Но ничего у нас не получилось, только забрызгали пол молоком, а на нас с Наташкой напал такой смех, что мы повалились на пол и задрыгали ногами.

В этот момент хлопнула дверь нашей квартиры. Настроение сразу упало. Я пошла домой. Не хватало еще, чтобы мама пришла за мной и Наташка узнала бы о моей переэкзаменовке.

Мама открыла дверь и, не взглянув на меня, прошла на кухню. Копит силы. Мама молча чистила картошку (у Ксении был выходной, она пошла в кино). Потом залила ее водой, поставила кастрюлю на плиту и всыпала в воду пол-ложки сахара.

– Это сахар! – робко подсказала я.

– Что? – спросила мама. – Где сахар? Нет, какой кошмар! Я просто не могу прийти в себя!

– Я пересдам! – завопила я. – Честное слово! В лагерь возьму учебники и буду зубрить!

– При чем тут это! – сказала мама. – Борис Евгеньевич разводится с Машей! Только что в театре об этом стало известно! Он прислал ей письмо, что от нее уходит. Она в ужасном состоянии.

Я не сразу даже сообразила, о ком она. Потом дошло: о Наташиных родителях.

– Поссорились? – спросила я.

– Нет! Влюбился! В молодую женщину! И ушел к ней! Бросил семью!

Как видно, маму эта новость здорово поразила: никогда о таких вещах она со мной не говорила, а тут – не могла молчать.

– Как это – влюбился? – удивилась я. – Он же старый.

– Пятьдесят два года, не такой уж старый! Главное, такая благополучная семья! Двое детей!

– А эта? Неужели тоже влюбилась? В лысого?

– Откуда я знаю! Скорее всего, позарилась на имя… Бедная Маша!

«…A скандала-то не будет!» – подумала я.

– А дети! – переживала мама. – Ну, Катя – она уже студентка, почти взрослая, но Наташа! Двенадцать лет! Самый трудный возраст! Она так обожает отца!

Мама еще долго вздыхала и ахала, обсуждая сама с собой это событие, а когда вернулась к моей переэкзаменовке, оказалось, что основную часть своих переживаний она выплеснула, и мы спокойно обо всем договорились: я еду в лагерь, беру учебники и там занимаюсь, а за неделю до переэкзаменовки возвращаюсь, а тем временем мама договорится с моей учительницей, и она меня подготовит. И уж если я тогда!.. Но я заверила маму, что уж тогда-то!..

На следующий день я вышла во двор и увидела Валю, которая сама с собой играла в теннис, отбивая мяч к стене дома. Она сразу перестала играть и спросила:

– Ты уже знаешь про Наташкиного отца?

– Знаю, – ответила я.

– Правда, это подло с его стороны?

– А что? А что? – спросила Аня, которая как раз вышла из своего подъезда.

– У Наташки отец с матерью разводятся! – хором объяснили мы с Валей.

– Да-а? – удивилась Аня. – С чего это они? Поссорились?

– Нет, влюбился! – охотно объяснила я. – В молодую женщину. Позарился.

Мы сели на скамейку и принялись обсуждать. Аня сказала, что ее родители вообще никогда не ссорятся, ее папа, если и кричит, то только на Мишку, и то редко. Валя сказала, что влюбляться, когда есть семья, противоестественно. Я согласилась, потому что мне очень понравилось это взрослое слово.

В самый разгар обсуждения из подъезда вышла Наташа с авоськой в руке. Мы тут же замолчали. Она, конечно, сразу догадалась, что мы про нее говорили, сделала движение назад, в подъезд, но пересилила себя и независимо пошла к воротам. Но когда она проходила мимо нашей скамейки, я увидела, что независимость эта напускная, а на самом деле Наташка вся напряжена, словно так и ждет, что мы засмеемся или скажем что-нибудь обидное. Но мы ничего такого говорить не собирались. Наоборот, справедливая Валя встала со скамейки, подошла к Наташе, положила ей руку на плечо как товарищ товарищу в трудную минуту жизни и сказала:

– Наташа! Ты не думай. Ты для нас какой была, такой и осталась. И мы тебя в обиду не дадим! А вот твой отец поступил подло, мы все его осуждаем.

Наташа скинула Валину руку со своего плеча и высокомерно ответила:

– Подумаешь – осуждаете! Мой отец честнее ваших! Он, по крайней мере, в открытую! А ваши – тайком изменяют!

– Например, мой отец моей маме никогда не изменяет! – с достоинством сказала Валя.

– Твой?! – Наташа мстительно захохотала. – Твой особенно! Особенно! Тайком! Мой хоть честно, в открытую!

Она подняла подбородок и, помахивая сумкой, скрылась в подворотне.

Такого мы от нее не ожидали.

– Мы ее жалеем, а она нас же оскорбляет! – с обидой сказала Валя.

– Рассуждает как опытная, – заметила Аня.

– Я с ней больше не дружу! – заявила Валя.

А мне было жалко Наташку. Еще недавно она прямо надувалась как пузырь от гордости, что она дочь такого папы, и вот – пузырь лопнул. Я подумала – не догнать ли мне ее? Но, во-первых, чем я могу ей помочь? А во-вторых, она такая сейчас злая, что и меня отошьет.

И я не пошла ее догонять, а осталась сидеть и обсуждать ее.

Несколько дней я Наташу не видела. Обычно мы по нескольку раз на день забегали друг к другу, а тут она ко мне не заходила, а первой идти мне тоже не хотелось.

Но потом мама сказала:

– Как тебе не стыдно! Вы же подруги! Пойди, побудь с ней.

Открыла мне Катя и сказала, что Наташа пошла в аптеку и что у мамы был сердечный приступ и ночью вызывали скорую помощь. Я на цыпочках прошла в детскую.

Я очень любила эту комнату за ее веселый беспорядок. На полу под самым подоконником всегда было набрызгано, потому что Наташка так поливала свои фуксии, что вода переполняла блюдца и переливалась через край. Фуксии были пышные, густые, усыпанные яркими цветами и бутонами, словно балеринки с тонкими ножками, в красных, розовых, лиловых пачках. Катины стол и полка были аккуратными, а Наташины – завалены книгами, учебниками, цветными карандашами, обрезками бумаги, картинками, зверями. У Наташки очень много резиновых, деревянных, фарфоровых зверей, и мы еще недавно любили в них играть.

А сейчас звери стояли на полках, земля в цветочных горшках высохла.

Тихонько стукнула входная дверь, в коридоре пошептались и в комнату вошла Наташка.

– A-а, это ты, – сказала она.

Мы встретились с ней глазами, и я увидела, что Наташке очень плохо. У нее было такое выражение лица, как будто она заблудилась в лесу и очень устала. Мне захотелось сказать ей что-нибудь утешительное, чтобы показать, что не ей одной плохо.

– А я экзамен по алгебре завалила, – сказала я. – Теперь будет переэкзаменовка.

Она посмотрела на меня так, словно позавидовала.

– Скоро папа придет, – сказала она. – Катя ему позвонила, что у мамы сердечный приступ, и он сказал, что придет. С врачом. Так что ты долго не сиди, он, может быть, сейчас придет.

– Ну, ладно, я тогда пойду, – сказала я.

– Иди, – ответила она.

– Да, а как мышата? – спросила я уже в дверях.

– Мышата? А! – она равнодушно махнула рукой. – Бабушка их утопила.

Я ушла с таким чувством, словно расстаюсь с прежней Наташкой навсегда. Да так, пожалуй, оно и было.

А с алгеброй все обошлось, я ее пересдала. И не осенью, а через неделю. И хотя отвечала ничуть не лучше, чем на экзамене, Евгеша поставила мне желанную троечку. Правда, когда она выводила мне эту тройку, у нее сделалось выражение лица как однажды у мамы, когда она по ошибке глотнула из бутылки вместо яблочного сока подсолнечное масло. Но об этом я маме не сказала.