Текст книги "Песочные часы"

Автор книги: Анна Масс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 27 страниц)

Воображала Марта

В бывшую квартиру Глазуновых въехала другая семья. Мы всем двором собрались у грузовика и смотрели, как четверо солдат сгружают мебель. Возле солдат суетилась расфуфыренная дама и командовала:

– Осторожно, сервант! Осторожно, ящик с фарфором! Зеркало! Легче! Тише!

Тут во двор въехал черный блестящий автомобиль и из него вышли генерал, толстый мальчишка лет четырех и девочка лет одиннадцати.

Мы так и уставились на генерала. Никогда не видели вблизи живых генералов. Он был красивый, высокий, довольно еще молодой, с золотыми звездами на погонах, с широкими красными лампасами. На груди – орденские ленточки чуть ли не в десять рядов.

Мимо проходил Кирка Рапопорт, Мишкин брат, лейтенант. Увидев генерала, он замер, руки по швам, весь как-то прогнулся назад, отдал честь и, чеканя шаг, прошел мимо. Генерал снисходительно ему кивнул и тоже отдал честь. Генерал! Нашему Кирке!! Отдал честь!!! А потом взял за руки своих детей и скрылся в подъезде.

Мальчишки тут же принялись изображать сцены боя из фильма «Чапаев», который мы ходили смотреть всем двором в кинотеатре Повторного фильма. А мы, девочки, сели на скамейку и стали обсуждать генеральскую дочку, которая теперь будет жить в нашем доме.

– Сразу видно – воображала, – сказала Аня.

– Естественно, – согласилась Валя.

– А по-моему, ничего, – возразила я.

– А по-моему, воображала! – настаивала Аня. – Если бы у тебя был отец генерал, ты бы разве не воображала?

– Конечно, воображала! – подтвердила Валя. – Раз у нее такой отец.

– Я воображал терпеть не могу! – сказала Наташа, хотя сама была та еще воображала.

И мы решили не дружить с генеральской дочкой.

Вечером ко мне пришла Наташа и сообщила, что новую девочку зовут Марта, она будет учиться в двадцать девятой школе, может быть, даже в Наташкином классе. Оказалось, что пока мы учили уроки, Наташкина мама успела познакомиться с генеральшей, и та ей все это рассказала.

– Трудно этой Марте придется, – сказала Наташа. – У нас в классе воображал не любят.

– А где их любят? – согласилась я.

И нам стало жалко Марту, что у нее такой отец, из-за которого, хочешь не хочешь, а задерешь нос.

Мы решили Марте помочь, чтобы ей все-таки не так трудно пришлось в жизни. Наташа взяла листок бумаги, и мы стали сочинять письмо:

«Марта! – писала Наташа. – Мы согласны с тобой дружить. Но не думай, что из-за твоего отца. Думаешь, у тебя одной такой важный отец? Мой папа, например, знаменитый режиссер и… – Наташа задумалась. – И знаменитый чемпион всей страны по штанге…» – ей очень нравился чемпион Советского Союза по штанге Григорий Новак, красноармеец.

– Не поверит, – усомнилась я. – По фигуре не подходит. Лучше напиши – знаменитый боксер.

Мы развеселились, представив себе пятидесятилетнего Наташкиного папу в трусах и в боксерских перчатках на ринге.

– «…и знаменитый боксер легкого веса», – написала Наташа. – Теперь твой давай.

– Ну, писатель…

– И всё?

– А чего еще?

– Ну, хотя бы – знаменитый писатель.

– Чего это – твой знаменитый, мой знаменитый? Пусть хотя бы – великий.

– Ну, пусть, – согласилась Наташа, но тут же предложила свой вариант: – А давай наоборот: мой – великий, а твой – знаменитый.

– Ну, давай. Мне все равно.

– Так, а еще кто твой?

– Еще можно – профессор, – сказала я. – Профессор всех наук.

– А давай лучше мой будет профессор, а твой – боксер легкого веса.

После недолгого спора я отдала Наташиному папе профессора, но от боксера отказалась и придумала своему – несгибаемого борца за мир во всем мире.

– Ух ты! – снова позавидовала Наташа. – Ладно уж, забирай профессора, а мне отдай несгибаемого.

Но тут уж я сказала – «фигушки!»

«…Так что не очень-то воображай, если хочешь с нами дружить, – продолжала письмо Наташа. – В знак согласия жди нас сегодня в шесть часов во дворе возле песочницы».

Мы переписали письмо набело, обе расписались, сложили листок треугольником, спустились на второй этаж к генеральской квартире и опустили письмо в почтовый ящик на двери.

Мы долго ждали Марту у песочницы, но она так и не вышла. А когда мы возвращались домой, то на лестнице встретились с Мартой и с ее мамой. Марта, проходя мимо, усмехнулась с таким высокомерием, что мы поняли: закоснела она в своей гордости. Мы обиделись и решили с ней не водиться.

Марта подружилась с Галькой Федоровой из четвертого подъезда, хотя у Гальки отца вообще не было, а мать работала в театре билетершей. Марта показала Гальке наше письмо, и они нас же с Наташей дразнили воображалами.

Наш Арбат

Все чаще мы с Наташей покидаем двор и переулками выходим на Арбат, словно испытывая себя на храбрость. Потому что Арбат таит опасности.

Вызывает страх бессмысленное лицо пьяного, его заплетающиеся ноги, которые несут его, кажется, прямо на нас, и мы удираем в страхе – потому что у себя дома и во дворе нам не приходилось видеть пьяных. Разве только изредка художника Шухмина, но он тихий, один раз только упал в подъезде, и пришлось через него переступать, пока его не унесли.

Словно догадываясь о нашей трусости, мальчишка в потрепанном длинном пальто, проходя мимо, делает неопределенное быстрое движение ко мне или к Наташке и, смазав ладонью по груди или животу, проходит мимо, а мы еще долго отходим от страха и унизительного, гадливого чувства.

Можно попасть под машину – на улице большое двустороннее движение, ходят троллейбусы, сигналят и визжат тормозами легковые и грузовые машины, улица несет нас в своем потоке, мы в ней как мальки среди разных рыб, лодок и пароходов.

Арбат начинается для нас с Гастронома на Смоленской. Он еще назывался «коммерческий». По весне возле углового входа появлялась мороженщица со своим ящиком, в котором чудесно дымится искусственный «сухой лед», обломки которого мы иногда выпрашиваем вместе с пачкой. Пачка стоит очень дорого – чуть ли не сто рублей на старые, еще до реформы 1947 года деньги. Но с каждым снижением цен оно дешевеет. И потом, можно купить полпачки или даже четверть. От уменьшения порции мороженое становится только еще вкуснее и желаннее. Кусочек сухого льда мы дома бросаем в чашку с водой – он начинает шипеть и подпрыгивать, как живой, вода вокруг него вскипает пузырями, будто на дне полыхает маленький бесцветный пожар.

Если идти в сторону Арбатской площади, то справа – кинотеатр «Арс». А за ним – обшарпанный особнячок, сквозь цементные прорехи которого просвечивают доски и дранка. Единственное, что выделяет его из других подобных – мемориальная доска у входа, оповещающая, что в этом доме жил когда-то Пушкин. Ничего себе! Пушкин – в этом коммунальном клоповнике! В одной из каморок в мансарде ютится семейство Лидки Алифановой из нашего класса.

Возле поворота в Кривоарбатский переулок – небольшое здание со страшноватой надписью: «Военный трибунал». Зато рядом – кинотеатр «Юный зритель» с яркими репродукциями картин художника Билибина в фойе и на фасаде – сюжетами русских народных сказок. Маленькая желтая луна освещала Кощея, верхом на черном коне преследующего белого коня, на котором, прижав к себе Марью Моревну, скакал Иван-царевич. Зловеще глядели пустыми глазницами белые черепа, надетые на колья ограды. Синие, в белой пене волны накатывали на берег, где Иван-царевич в раздумье стоял перед замшелым камнем с проступающими буквами: «Кто пойдеть…» Светились волчьи глаза, таинственно выглядывала из-за елей и берез избушка на курьих ножках…

В фойе кинотеатра красивая немолодая женщина организовывала порядок и вела что-то вроде кружка самодеятельности.

Мы знаем понятия «бедно одетые» (заштопанные чулки, заплатки на локтях) и «богато одетые» (чернобурка, крепдешин, высокие подкладные плечики). А эта женщина служит примером того, что значит быть со вкусом одетой.

Она носит белую кофточку с маленьким черным бантиком у ворота, черную простую юбку, чулки «в резиночку» и туфли на низком каблучке. И всю ее облегает белый вязаный платок. Ничего лишнего, подчеркнутого, но на ее стройной фигуре все – элегантно. Узел чуть тронутых сединой волос. Ее дочка Лиля учится в нашей школе, в восьмом классе. Она такая красивая, что наш теперь уже четвертый «А» бегает на третий этаж на нее смотреть.

– Мальчики, снимите головные уборы, – говорит женщина из «Юного зрителя», не повышая голоса.

И мальчики снимают шапки.

– Я с удивлением наблюдаю, – говорит она, – что некоторые молодые люди позволяют себе сидеть в присутствии девочек…

Во всем ее скромном облике, в мягких, с едва-едва заметной властностью спокойных интонациях столько внутреннего достоинства, интеллигентности, она так по-матерински и в то же время по-дружески разговаривает с нами, что с нее хочется брать пример. По сравнению с ней арбатские модницы в крохотных фигурных шляпках с вуалетками, с распущенными по плечам, завитыми в трубочки локонами а ля Целиковская, с ярко-карминными губами сердечком и ниточками выщипанных бровей кажутся вульгарными и вызывают насмешку.

…Впрочем, и наши родители всегда одевались очень скромно, хотя и со вкусом. Это шло от вахтанговских традиций. Может быть, отчасти и поэтому нам так нравилась женщина из «Юного зрителя»: она была близка духу нашего дома.

В кинотеатре, если подняться из фойе по лестнице на балюстраду, – читальный зал, где можно посидеть в тишине перед сеансом за длинным общим столом, почитать «Пионерскую правду», журнал «Пионер», «Мурзилку».

В конце пятидесятых «Юный зритель» закрыли, но картины на фасаде здания еще несколько лет освещали его, и была надежда, что кинотеатр рано или поздно откроют. Пока однажды они все не исчезли – Баба-Яга в ступе, Иван-царевич на волке, царевна-лягушка… Здание сразу как будто ослепло и утратило свою неповторимость. А потом при входе слева появилась доска с чудовищной по своему несоответствию с бывшим детским кинотеатром надписью: «УПРКИНОСНАБСБЫТМОНТАЖ».

Потом вместо этой появлялись какие-то другие надписи, а нынче – не знаю, что тут находится.

Но нам-то повезло, потому что всё наше детство у нас был свой кинотеатр. Мы там смотрели по многу раз фильмы «Джульбарс», «Ущелье Аламасов», «Александр Невский», «Золотой ключик», «Волшебное зерно», «Каменный цветок». Билеты стоили копейки, и была особая прелесть в том, чтобы смотреть фильм по второму, по третьему, по пятому разу, знать всё наперед и торопливо пересказывать соседу («А сейчас он…») или вдруг заметить то, на что раньше не обратила внимания, и вдруг понять то, чего раньше не поняла.

Кумиры тех лет: Столяров, Кадочников, Дружников, Переверзев, Крючков, Чирков.

…А Мартинсон в «Волшебном зерне»! До чего же натурально он играл водяного! Рапопорт даже утверждал, что это настоящий водяной, и мы ему почти верили.

…Правда, нарядный фасад «Юного зрителя» имел довольно неприглядную обратную сторону: после сеанса надо было выходить на улицу через подворотню, где стены были в подтеках и множество струек, сливаясь в пенистый ручей, вытекали прямо на Арбат. Вид мальчишек, стоящих лицом к стене подворотни, был неприличен, мы, девочки, отворачивались и торопились скорее пройти мимо. Приходилось мириться с этим, как с необходимостью, раз уж не было другой подворотни.

Дик Сэнд

В «Пионерской правде» написали, что скоро должен выйти фильм «Пятнадцатилетний капитан» по Жюлю Верну. И было сказано, что капитана будет играть еще даже не артист, а студент театрального училища Сева Ларионов. И была его фотография, симпатичного юноши с ямочкой на подбородке.

Валя сказала, что у нее есть книжка «Пятнадцатилетний капитан», она ее как раз сейчас дочитывает, а когда дочитает, даст Мишке Рапопорту, она ему уже обещала. Мы с Наташкой и Аней встали в очередь. Мне не терпелось поскорее прочитать книжку: я боялась, что если фильм выйдет, а я еще не успею узнать содержание, то в кино ничего не пойму. Но, как назло, моя очередь оказалась последняя.

Я и заболела-то, как мне показалось, от нетерпения. Конечно, на самом деле это не так, потому что скарлатиной заболевают по каким-то другим причинам. Но именно в тот день, когда долгожданная книжка попала, наконец, ко мне в руки, у меня поднялась температура, и врач сказал маме, что у меня типичная скарлатина и что меня нужно срочно изолировать, не давать мне в руки никаких книг и игрушек, кроме тех, которые уже побывали у меня в руках к моменту моей болезни. Эти предметы потом обязательно нужно сжечь, потому что они могут стать источником заразы.

И вот я слегла на четыре недели с единственным предметом – с книжкой Жюля Верна «Пятнадцатилетний капитан».

Первые дни мне было не до чтения из-за высокой температуры. Но вскоре температура упала, и я перестала ощущать какие-либо признаки болезни. Однако, мама заявила твердо, что скарлатина даже в легкой форме – это скарлатина. Что она дает осложнения. И что поэтому я должна лежать и стараться не делать резких движений. Маме выписали бюллетень, и она принялась за мной ухаживать.

Если болезнь протекает в легкой форме и если тебе при этом не разрешают делать резких движений и даже еду подают в постель – это очень тоскливо. Я бы, наверно, с ума сошла от скуки, если бы не книга, которая по счастливой случайности оказалась у меня в руках.

Это была книга из библиотеки Валиных бабушек – старая, но бережно хранимая, в хорошем состоянии, с твердыми знаками вместо буквы «е», с английской буквой «i» вместо «и». Вначале это немного затрудняло чтение, а потом ничего, привыкла.

Обычно, если книга с картинками, я вначале рассматриваю все картинки, а уж потом принимаюсь за чтение. А тут я нарочно не заглядывала вперед и читала очень медленно, не пропуская даже описаний природы. Зато как приятно: перевернешь страницу, а там – картинка. А под картинкой – фраза из текста, которая объясняет, что нарисовано. И ты рассматриваешь, мысленно дополняешь картинку разными деталями.

Как я восхищалась бесстрашным юношей Диком Сэндом! А негр Геркулес! Если бы не его сила, мужество и находчивость, Дик бы погиб ужасной смертью, и неизвестно, что сталось бы с мисстрис Уэлдон и ее маленьким сыном Джеком. А умный пес Динго с таинственными буквами «С.В.» на ошейнике!

Я пробиралась вместе с путешественниками по Африканским дебрям. Готова была собственными руками убить злодея Нэгоро, который вверг всех этих благородных людей в пучину опасностей. Закованные в наручники отрубленные кисти рук, которые увидел Дик, заставили меня вскрикнуть от ужаса. Зато как я ликовала, когда могучий Геркулес, переодетый туземным колдуном, вырывает мисстрис Уэлдон и маленького Джека из лап работорговца Альвеца и приносит их на берег реки, где в лодке, ослабевший от пыток, лежит спасенный им Дик Сэнд.

«Капитан! – воскликнул Геркулес. – Позвольте представить вам мисстрис Уэлдон и ее сына! А теперь в путь, и пусть в Казонде все хляби небесные разверзнутся над головами этих идиотов!»

Мама приносила мне в постель завтраки, обеды и ужины, и я ела, не отрываясь от книги. Мама говорила:

– Ты как пьяная! Хоть во время еды не читай! Ты себе окончательно глаза испортишь!

Я откладывала книгу в сторону, но все равно, скосив глаза, читала. Не могла оторваться!

– Если бы ты с такой жадностью уроки готовила! – вздыхала мама.

Она очень волновалась, что я за месяц сильно отстану, особенно по арифметике, с которой я и до болезни-то не справлялась. Звонила Вере Михайловне, и та обещала, что после болезни подзаймется со мной частным образом, и я быстро догоню класс.

А меня волновало совсем другое: доберутся ли путешественники до побережья? Неужели, избегнув стольких опасностей, они снова станут жертвами жестоких туземцев? Какие новые злодейства замышляет Нэгоро?

Но вот верный Динго привел их в пещеру. Сейчас откроется тайна двух букв. Так и есть! Человеческий скелет на полу пещеры. Записка: «Здесь… В 120 милях от берега океана… Меня смертельно ранил и ограбил мой проводник Нэгоро… Динго! Ко мне… Самюэль Вернон».

Слезы мешали мне читать. Я утирала их пододеяльником. Опять Нэгоро! Верный Динго бросается на злодея и перегрызает ему горло. Но злодей успевает вонзить кинжал в грудь собаки. Истекая кровью, Динго подполз к скелету своего хозяина и умер.

– Я отберу у тебя книгу! – закричала мама, войдя в комнату. – Тебе нельзя волноваться, а ты так рыдаешь! У тебя будет осложнение!

Я засунула книгу под спину и легла на нее.

– Много хоть тебе осталось?

– Чуть-чуть, – с сожалением сказала я.

– Слава богу, успокоишься наконец!

Но как только я закончила книгу, я тут же начала ее сначала. По многу раз перечитывала самые интересные места. А их было так много, с какого места ни начни – всё интересно. Дик Сэнд – вот кто стал моим героем. Мои колени, поднятые под одеялом, становились горами, а пальцы руки – средний и указательный – ногами человечка. Человечек – это был Дик Сэнд – карабкался на горы, скрывался, прятался в пещеры от врагов – других пальцев-человечков, а я растворялась в игре.

Мама несколько раз намекала, что книжку, когда я выздоровлю, придется уничтожить. Но это уж нет! Ни за что! Книжку, которая стала мне таким другом, даже больше, чем другом, частью меня самой – уничтожить? Не дам! Так спрячу, что никто не найдет!

Четыре недели прошли. Мне разрешили встать и одеться. Меня шатало от слабости, как Дика Сэнда после пыток. Еще дня через два мне было разрешено выйти погулять.

Во дворе меня сразу все окружили и стали рассматривать. Аня Горюнова сказала:

– Чего это ты такая толстая?

Я огорчилась. Конечно, потолстеешь, если целый месяц лежать, не делая резких движений, и только есть.

Вскоре все занялись своими делами: Аня с Наташей Абрамовой стали играть в трёшки. Наташа Захава с Валей отошли в угол двора и стали шептаться. Я обиделась. Особенно на Наташу: теперь, значит, у нее Валя подруга, а я – сбоку припека!

Выздоровела я как раз вовремя: на экраны наконец-то вышел фильм «Пятнадцатилетний капитан». Горюнов сказал, народу столько, что к кассе не подберешься. Он ходил к «Юному зрителю», пытался протыриться, почти уже был у кассы, но какой-то взрослый псих его вытолкнул да еще сорвал с него кепку и отшвырнул далеко в сторону. А возле «Художественного» очередь как за мукой: номерки на руках пишут химическим карандашом.

Я-то готова была стоять в очереди хоть до вечера, так мне хотелось посмотреть фильм. Еле дождалась воскресенья. В варежке у меня лежала десятка – я выпросила ее у мамы на случай, если удастся купить билет с рук: пацаны покупали в кассе билет за пять рублей, а продавали за десять.

Я пошла не в «Художественный» и не в «Юный зритель», а в клуб имени Горького, на Зубовской, в переулке. Я подумала, что клуб на отшибе, там редко бывает много народу, и там мне скорее удастся достать билет.

Не тут-то было! Народ запрудил весь переулок перед невзрачным зданием клуба. Я отыскала конец очереди и встала. И через какое-то время поняла, что надежды мало. Очень уж шныряли кругом мальчишки, норовили пролезть без очереди. У меня ноги замерзли, а очередь не продвинулась ни на шаг, хотя за мной уже выстроился хвост.

И вдруг случилось чудо: рядом со мной остановилась скромно одетая женщина и тихо сказала:

– Кому два билета?

– Мне! – сказала я и сразу протянула ей десятку, которую сжимала в кулаке, в варежке.

Она взяла десятку, а мне дала два голубеньких билета. И ушла. Растворилась, исчезла, как фея из сказки. А я даже не сразу еще вышла из очереди: не могла осознать свое счастье.

Сеанс начинался в два тридцать, а сейчас еще было только начало первого. Я шла домой, сжимая в варежке билеты. И вдруг подумала: билетов-то два! Значит, я могу кого-нибудь осчастливить! Но кого? Наташку? Фиг ей! Но кого?

Я вошла в подворотню и столкнулась с Мишкой Рапопортом. И неожиданно для самой себя предложила:

– Пошли на «Пятнадцатилетнего капитана»? У меня лишний билетик.

– Да-а? – удивился он. – А на когда?

– На два тридцать.

– Здорово! – сказал он. – Пошли.

И вот мы сидим в кинозале, в восьмом ряду. Гаснет свет.

Пасмурное вечернее море. Волны, ударяясь о берег, вздымают брызги. На берегу стоит чернобородый человек и прячет лицо в поднятый воротник куртки. Нэгоро! Я сразу поняла, что это он.

А вот и корабль «Пилигрим». Старый капитан Гуль встречает пассажиров: миссис Уэлдон (в книжке почему-то «мисстрис», так мне больше нравилось, но, в общем, все равно), маленького Джека, смешного кузена Бенедикта. Все похожи! Всех я себе представляла именно такими. Но Дик Сэнд! Он гораздо лучше, чем на картинках в книжке! Почти мальчик, но какой смелый, мужественный, решительный! И какой симпатичный со своей ямочкой на подбородке.

Схватка с китом! Видение Летучего Голландца! Негодяй Нэгоро, крадучись, пробирается в рубку и кладет топор под компас. Корабль меняет направление.

Ух, какой фильм! Когда он кончился, у меня болели пальцы, так я сжимала ручки кресла. Мы вместе с толпой зрителей двигались к выходу и делились впечатлениями:

– Как он у столба стоял привязанный, помнишь?

– Ага! А как Геркулес того по башке! Тот сразу – брык!

– Ага! А как Альвец загорелся!

– А руки отрубленные – правда, жуть?

На улице было еще светло. Мы шли к переходу и продолжали вспоминать. И уже не Садовое кольцо передо мной, а саванна. И прохожие – не прохожие, а туземцы. Вот навстречу вразвалочку идут два шпанистого вида туземца. Поравнявшись с нами, один толкнул другого и сказал:

– Смотри, жиртрест идет. С женихом.

Другой посмотрел на меня и лениво произнес:

– Жиртрест, мясокомбинат, главсосиски.

– Дураки, – сказала я.

А Мишка ничего не сказал.

Мы с ним пошли дальше, но вдруг Мишка присел на корточки и стал завязывать шнурок на ботинке. Я остановилась подождать его, но он сказал:

– Ты иди, я догоню.

Я пошла. Через некоторое время оглянулась – он шел сзади, руки в карманы, и смотрел по сторонам. Я подождала. Он наткнулся на меня, сказал:

– Тьфу ты, черт!

И опять нагнулся над своим шнурком. А я увидела, что шнурок его нормально завязан. На бантик.

И тогда я не стала его ждать и пошла одна. На одну только секунду всё как будто перевернулось во мне, а потом вроде ничего.

Я сделала вид, будто вспомнила что-то важное, прибавила шагу и вошла в подъезд, когда Мишка еще даже не вошел во двор.

Дома я спокойно разделась и пошла мыть руки, словно ничего особенного не произошло. А на самом деле – произошло: моя игра потускнела и погасла, а на ее место пришло острое желание: похудеть! Такое важное, что оно вытеснило игру в Дика Сэнда. Не то чтобы совсем. В постели перед сном я в него играла. Ведь и толстые девочки тоже мечтают о прекрасных героях и необыкновенных приключениях.

Похудеть-то я со временем похудела. Но с Мишкой никогда больше не ходила по улице. Как-то мы оба не проявляли желания.

А книгу я все-таки спасла: запихнула ее глубоко под ванну, откуда по ночам выползали черные тараканы. Может быть, некоторые тараканы и заболели скарлатиной. Но мне их не жалко. Я потом хотела вернуть книжку Вале, но она сказала, что ее бабушки боятся заразы. Тогда я обернула книжку в бумагу и написала на обложке: «Тургенев. Записки охотника». И книжка осталась у меня.