Текст книги "Гнёт. Книга 2. В битве великой"

Автор книги: Анна Алматинская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 22 страниц)

А звонкий молодой голос уже читал:

– "Туркестанский Седьмой Чрезвычайным краевой съезд Советов, объединившись под знаменем революционного коммунизма, шлёт боевым отрядам пролетариата мира, коммунистам мира свой товарищеский привет".

– Боевым отрядам всего мира… Чуешь? Не одни мы…

У Ильгара что-то затрепетало в груди. Подумал: "Вот сидят сотни людей, они восторженно слушают горячие слова этого приветствия, и каждый готов сложить свою голову во имя счастья парода…"

Голос звучал:

– "Вперёд и вы, боевые товарищи пролетарии! Вперёд к завоеванию счастья для всех, к осуществлению заветных желаний городского и сельского пролетариата.

Да здравствует всемирный пролетариат!

Да здравствует его диктатура!

Да воцарится его воля над Туркестаном, над Россией, над всем миром!"

На душе у Ильгара было светло и радостно.

Глава двадцать вторая
НАВСТРЕЧУ СОЛНЦУ

 
Да здравствует солнце,
да скроется тьма!
 

А. С. Пушнин

Съезд закончил свою работу тридцать первого марта.

В последний день пришли ободряющие вести с фронтов. Была закончена операция в Чимганских горах по ликвидации осиповской банды, началось брожение в войсках интервентов. Английский генерал, передав фронт Савицкому, ставленнику Деникина, собирался покинуть пределы Туркестана. Самым радостным было сообщение о назначении Фрунзе командующим Туркестанским фронтом. "Теперь дело пойдёт! – говорили делегаты. – Командарм разрубит вражье кольцо".

После закрытия съезда всем делегатам были разосланы приглашения на банкет. Банкет устраивал член правительства, он же председатель вновь организованного Мусульманского бюро при Крайкоме коммунистической партии Туркестана.

Получив приглашение, Ильгар спросил своего спутника Боровикова:

– Пойдёшь, комиссар?

– Надо будет. Смычка с коренным населением. А какой этот председатель? Не видел я его.

– Да и я не видел.

Банкет проводился в саду бывшей губернаторской дачи. Столетние деревья сплели свои кроны, посыпанные песком дорожки прихотливо разбегались в разные стороны. Они вели к беседкам, к дому с длинной террасой и, петляя, уходили на берег шумного Салара. Сад был освещён смоляными чадящими факелами, комнаты и терраса – лампами и стеариновыми свечами.

К гостям подошёл пожилой член Мусбюро, поздоровался и пригласил начальника штаба и его спутника в комнату. Там уже было много народа. Молодые и пожилые люди в праздничных халатах разносили угощение и вино.

Ильгар пил мало. Всё приглядывался к окружающим. Как-то сразу загрустилось, вспомнил родные горы, весёлую Банат.

– Что приуныл, парень? – спросил Боровиков, подтолкнув его локтем.

– Горы вспомнились. Как там у нас?..

– Да. В нашей глуши лучше. Каждого человека видишь насквозь…

– А здесь все одеты в яркие наряды, не поймёшь, кто рядом с тобой – друг или враг.

– Ну, теперь чека примется наводить порядок. Утихомирят и бандитов и мятежников, – отозвался Боровиков.

Ильгар обвёл глазами людей, сидевших за длинным столом. В противоположном конце поднялся высокий, полнолицый, гладко выбритый мужчина в поле початом френче. В руках у него горел хрустальный бокал с вином. Он намеревался произнести тост. Заговорил по-русски.

– Товарищи! Съезд закончил свою работу, исторический Чрезвычайный съезд. Он показал крепость власти Советов. Настало счастливое время для нас, угнетённых мусульман. Мы увидели солнце нашего счастья! Второй пункт Декларации прав народов России говорит: "Право народов на самоопределение вплоть до отделения и образования самостоятельного государства. Это значит, что наш Туркестан будет самостоятельным…"

– Неправильное понимание! – раздались крики…

Оратор поднял руку. Всё стихло.

И эту напряжённую тишину прервал крик Ильгара:

– Сабир!.. Басмач Кара-Джан!

Оратор вздрогнул. Повернув голову, что-то шепнул стоявшему за его стулом человеку. Потом посмотрел на Ильгара, сказал ласково:

– Правильно, товарищ… кара-джаны ещё отравляют нам жизнь. Но… голова басмача Кара-Джана мёртвыми глазами смотрит с шеста в степь…

– Голова не Кара-Джана… – возразил Ильгар. – Теперь-то я уверен…

– Не шуми, Ильгар, разберёмся, – шепнул Боровиков.

В это время прислуживающие наполняли стаканы вином и водкой. Налили вина Ильгару. Он решил не пить: "Рядом со мной враг. Могу ли я разделять с ним веселье". И он демонстративно отодвинул стакан.

Оратор закончил свою речь:

– Нет в мире силы, которая нас, большевиков, может уничтожить. Победителями будем мы!.. Я пью за здоровье нашего бесценного учителя Владимира Ильича Ленина!..

Он залпом осушил бокал под громкое "ура" присутствующих.

– Ну, брат, от такого тоста не откажешься, – поднял рюмку Боровиков.

Ильгар, чувствуя на себе взгляд врага, схватил стакан:

– Пусть не назовёт меня трусом…

Выпил залпом. Голова оставалась ясной. Вокруг чокались, шумели, гремела музыка. Ильгар встал и пошатнулся. Острая боль пронзила его. Он сразу не понял – где она началась, в мозгу или в сердце. Судорога свела руки и ноги.

Рядом засуетились прислужники:

– Вам плохо?.. Пройдите в соседнюю комнату, там можно отдохнуть.

– Э, нет… Я его не оставлю… Зовите врача! – резко сказал Боровиков.

Ильгара уложили на тахте. Быстро шагая, вошёл высокий худой мужчина с чёрной бородкой. Через очки в золотой оправе глядели острые глаза. Поднял Ильгару веки, прощупал пульс.

– Тиф…

Боровиков перебил врача:

– Вздор! Тифом он болел…

– Об этом я и спрашивал. Явный рецидив тифа. Проявляется припадками. Вот…

Он нажал на желудок Ильгара. Тот застонал.

– Коллега, – раздался сиплый голос. – Какой диагноз установили?

Все оглянулись. За ними стоял пожилой врач. Он был бледен, губы дрожали.

– Как я и предполагал, молодой человек болел тяжёлой формой тифа. Это рецидив.

– Член правительства вызывал меня в кабинет… – с дрожью в голосе пояснил пожилой врач. – Приказал под страхом смерти вылечить гостя… Я должен взять его в городскую больницу… – Он осмотрел больного.

– Меня тоже вызывал председатель… – ответил чернобородый. – Передаю его в ваши руки…

– Что же с ним всё-таки такое? – сурово спросил Боровиков и стал расстёгивать кобуру револьвера. – Он отравлен?

– Что вы! Что вы, уважаемый! Рецидив тифа через много времени может проявиться под влиянием алкоголя или сильного волнения. Больного посещают виденья, он становится возбуждённым, и наступает шок.

– Значит, ему грозит смерть?

– Не всегда. Но надо спешить. Ваше мнение, коллега? – обратился он к пожилому врачу.

– Немедленно в больницу, горячую ванну, вспрыскивание… морфий…

– Правильно. Поспешите, у него синеют губы…

– Я еду с ним, – заявил Боровиков.

– Не знаю, мне предоставили кабриолет на двух человек, – промямлил пожилой врач.

– Ничего, уместимся.

Врач посмотрел на решительное лицо военного, сказал тихо:

– Если настаиваете.

Больного осторожно вынесли за ворота, где уже стоял кабриолет.

Врач и Боровиков сели рядом и обхватили положенного им на колени Ильгара. Сильные конвульсии передёрнули тело больного, он скрипнул зубами и простонал.

– Крепись, Ильгар. Я не оставлю тебя, – произнёс комиссар.

Лошади тронулись, На мостике фаэтон тряхнуло. Ильгар дёрнулся, простонал и стих. Он был уже мёртв.

* * *

В Доме свободы заседала комиссия ТуркЦИКа по расследованию осиповского мятежа. Выявлялись лица, принимавшие участие в перевороте.

Штаб Осипова в своё время распорядился о мобилизации молодёжи и, когда выяснилось, что многие, получившие повестку, не явились, в городе было организовано несколько пунктов регистрации. Один из них находился на Соборной улице около кинотеатра "Хива". На крыльце стоял столик, за ним сидел регистрирующий, а возле него два "агитатора". Один останавливал проходивших мужчин, а другой совал им в руки винтовки.

Ронина послали узнать, как работает комиссия. Не нужна ли помощь? Пройдя мимо большой комнаты, где толпились арестованные, он шагнул к часовому:

– Здесь работает комиссия?

– Здесь. Проходите, Виктор Владимирович… Тут такое творится…

Ронин вгляделся, красногвардеец оказался знакомым по мастерским. Достал папиросы, угостил собеседника, закурил сам.

– А что именно?

– Один тут… избивает арестованных, не хочет слушать, орёт…

– Кто же это?

– А вот слухайте… – Он приоткрыл дверь.

– Сволочь, я тебе покажу!

– Полно, Могилин, разве можно так допрашивать людей? Избиваешь, словно полицейский, – увещевал один из членов тройки.

В ответ зазвучал до боли знакомый голос:

– Наплевать мне на вас. Я прислан из Москвы…

– Всё равно не имеешь права.

– Не вам указывать! Я террорист и как хочу, так и действую!..

Ронин широко распахнул дверь, вошёл.

Перед ним стоял старый знакомец. Перекошенное лицо и побелевшие от злобы глаза были те же, что и в Военном собрании и ещё раньше в студенческой столовой. Провокатор. Доносчик. Предатель!

– Ваш мандат! – потребовал Ронин.

Могилин вздрогнул, выхватил револьвер.

Молниеносным движением Ронин выбил из его рук оружие, но выстрел всё же раздался, и пуля впилась в потолок.

Члены комиссии, хотя и не понимали, что происходит, бросились к буяну:

– Это анархия!

– Не смей применять оружия!

Но террорист оттолкнул их и выпрыгнул в раскрытое окно.

Ронин стоял бледный. Конвойные бросились за беглецом.

– Прав был Дзержинский, когда говорил о бдительности, – произнёс он вздрагивающими губами. – Я уверен, что у этого негодяя поддельные документы. Москва таких не присылает… – И он рассказал о встречах с этим провокатором.

– То-то он и вёл себя так, чтобы вызвать злобу и ненависть к Советской власти" – возмутились члены комиссии.

Ромин попрощался:

– Поеду, доложу начальству.

Казакова он застал задумчиво стоявшим возле несгораемого шкафа. Казаков улыбнулся Ронину:

– Что такой бледный?

Тот рассказал подробно о происшествии. Казаков взялся за телефонную трубку, вызвал чека и дал указание.

Наблюдая за чёткими, решительными движениями Аристарха, прислушиваясь к его кратким деловым распоряжениям, Ронин тепло подумал: "Он на своём месте. Быстро сориентировался и вошёл в курс работы".

Положив трубку на рычаг, Казаков поднял на Репина глаза:

– Ну вот… Всё в порядке. Субчика изловят в течение двадцати четырёх часов.

Оба помолчали. Потом Казаков произнёс мечтательно:

– Слушай, Виктор. Получили мы декрет за подписью Ленина, ассигновали нам значительную сумму на проведение оросительных работ. Требуют больше хлопка. Надо разработать положение и наметить людей, знающих ирригационное дело.

– С удовольствием займусь этим. Радостно думать, что разрушениям пришёл конец, начинаем строить.

– Да, вот что… Не ходи пешком домой, пока чекисты не переловят бандитов… Вызывай лошадей пли машину.

– Это не всегда удаётся, – заметил Ронин. – Ну, я пошёл. Поработаю.

В этот день Ронин, увлёкшись работой, засиделся допоздна. Стемнело. В открытое окно веяло весенней прохладой, свежим запахом зелёных листьев. Он убрал бумаги, надел пальто. Машину решил не вызывать. "Лучше пройдусь, подышу воздухом. Заждалась меня звёздочка моя ясная… Ничего не поделаешь, горячее время, надо работать за пятерых…"

Шагая вдоль затихшей улицы, он уловил скрин арбы. Где-то в темноте двигалась повозка. Неожиданно раздался женский крик и детский плач, Ронин ускорил шаги. Ему показалось, что запоздалых путников задержал патруль. Но когда свернул на Куйлюкскую улицу, то увидел остановившуюся арбу. Наверху два человека осматривали кладь. Под кузовом лежал арбакеш, не то затаившийся, не то оглушённый. Женщина с двумя детьми, жалобно причитая, старалась укрыться за ствол старого тополя. На неё наступал вооружённый человек.

– Замолчи, проклятая! – шипел он. – А то заткну глотку.

Опять знакомый голос! В два прыжка Ронин достиг дерева:

– Стой! Что это за безобразие?..

Он не договорил, грянул выстрел. Падая, увидел перекошенное злобой лицо "террориста".

Рядом с глухим рокотом остановилась машина. Несколько вооружённых людей бросились к бандиту и схватили его.

– Что тут делал? – спросил высокий, очевидно старший.

– По распоряжению продкомитета отбираем продукты… – с наглой издёвкой ответил "террорист".

– А стрелял в кого?

Бандит не успел ответить. Со стороны дерева прозвучал встревоженный голос:

– Подойди, Андрей! Нашего Ронина ранили.

Высокий шагнул, склонился над раненым.

– Виктор, как ты? Скорее в госпиталь!

– Домой… – простонал Ронин.

Шофёр вышел из машины, ткнул пальцем в "террориста".

– Эта сволочь – тот самый "студент", что грабежами прославился. Мы с Цирулем его захватили было, да вырвался, удрал…

– Везите Ронина скорее! Да вызовите доктора Боровского. А с этим "студентом" мы разделаемся на месте… Снимай допрос, следователь! – обратился Андрей к подошедшему худощавому человеку в очках.

Ронин лежал на кровати с тугой повязкой. Ему казалось, что рана кровоточит и жизнь уходит с каждой каплей крови. Он сжимал слабыми пальцами руки жены и дочери. Иногда забывался на минуту, другую. А потом снова вереница воспоминаний – картины войны, революции. Услышал спокойный голос, открыл глаза:

– Пётр Фокич…

– Помолчите ка, друг мой. Ваша жёнушка мне всё рассказала.

Боровский осмотрел больного, сделал новую перевязку. Ронин ещё больше ослаб. Глаза погасли.

– Звёздочка… Сыграй полонез Огинского… – едва слышно произнёс он.

– Сейчас, родной, вот провожу Петра Фокича.

Понял; хочет узнать у врача правду. Вернувшись, она поцеловала мужа и вышла в столовую. Ронину казалось, что смерть склонилась над ним и веет холодными крыльями. Сейчас раздадутся скорбные звуки полонеза и он уйдёт из жизни.

Бурно прозвучал аккорд, и вдруг жизнеутверждающе зазвучал марш тореадора. Ронин удивился. Почему Лада заиграла этот чудесный марш? Ах, как зовут к жизни бодрые звуки. К жизни, к борьбе! Нет, умирать нельзя!.. Дали озарились ясным призывным светом. Ему казалось, что угасшие силы снова пробудились, волна бодрости подхватила, понесла в широкое житейское море.

* * *

Ясные дни октября становились зябкими и словно задумчивыми. Зелень поблекла. Клёны теряли свои нежные пожелтевшие листья. Розы доцветали. Лада собрала в саду последний букет и возвращалась к террасе, любуясь цветами: трудно было в колючем розарии отыскать эти чудесные полубутоны.

"Как она расцвела и похорошела, моя ненаглядная звёздочка", – думал Ронин, стоя на ступеньках. Ему было больно сознавать, что его чуть не оборвавшаяся жизнь клонится к закату. И не он победил смерть, а Лада. Она спасла его, спасла своей заботой, своей любовью.

Лада подняла глаза, и счастливая улыбка озарила её лицо. Вот он стоит на ступеньке – высокий, по-юношески стройный, с копной седых волнистых волос, с тонким одухотворённым лицом, глубокие морщины залегли вокруг рта и на высоком лбу. Он стоит, протянув к ней руки, а глаза по-молодому светятся силой и радостью.

Сигнал клаксона у ворот нарушил тишину. В распахнутые ворота въехала машина. Из неё выскочили три человека, четвёртый замешкался, вытаскивая кульки и свёртки. Ронины изумлённо смотрели на Казакова, весело шагавшего к ним. Он за локоть держал худощавого, загоревшего до черноты военного. Это был Силин. За ними шёл Якуш и наконец нагруженный свёртками Арип. Обнимая их, Ронин весело проговорил:

– Алёша! Аристарх! Арип!.. Да как же я счастлив видеть всех вас у себя! А вам, товарищ Якуш, сердечное спасибо за вашу постоянную заботу.

– Не мне, дорогой Ронин… Благодари комитет. Он поручил мне опекать тебя.

Необъяснимым теплом охватило сердце Ронина. На глазах заискрилась светлая слеза:

– Арип, дорогой… Дожили мы с тобой до счастливых дней.

Арип обнял старого друга за плечи, важно сказал:

– Что Арип! Все люди старого города, которые трудятся, все за Советскую власть отдадут жизнь. А вы наш верный друг. Вы спасли той чёрной ночью мою дочь, ко мне ехала…

– Золотую весточку мы привезли тебе, Виктор, – задушевно сказал Казаков.

– Слушаю. Столько радости подарил мне сегодняшний день!.. Ну, давай твою весточку.

Казаков вынул из бокового кармана сложенный вчетверо лист бумаги. Развернул и прочёл:

– "Постановление Всероссийского Центрального Исполнительного Комитета и Совета Народных Комиссаров…" Зачин пропущу, сам прочтёшь, а вот что радостно: "Назначить комиссию по делам Туркестана в составе товарищей: Ш. 3. Элиава (председатель), М. В. Фрунзе, В. В. Куйбышева, Ф. Голощёкина, Я. Рудзутака, Г. И. Бокия, которая уполномочивается представлять ВЦИК и Совет Народных Комиссаров и действовать от их имени в пределах Туркестана и сопредельных с ним государств и способствовать проведению в жизнь начал, изложенных в пункте третьем настоящего постановления".

А подписал-то сам Ленин!.. Чувствуешь нашу силу?!

– Вот оно величие!.. – воскликнул Ронин. – Единая, неделимая, непобедимая Советская страна!

Все смолкли, вспоминая битвы прошлых и недавних лет. В этой тишине послышался походный шаг военного отряда. В синее осеннее небо плеснули молодые звучные голоса:

 
И взойдёт за кровавой зарёю
Солнце правды и братства людей.
Купим мир мы последней борьбою,
Купим кровью мы счастье детей!
 

Ронин замер, вслушиваясь в бодрые победные звуки…

– Что это? – недоумевая, проговорил он.

– Это рота Ленинской школы, где вы были преподавателем, Виктор Владимирович, – проговорил Силин. – Готовятся к параду. По пути зашли приветствовать вас с выздоровлением.

Рота свернула в распахнутые ворога. И мощной волною понеслись молодые голоса:

 
Смело мы в бой пойдём
За власть Советов…
 

Ронин и его гости поднялись, словно на параде, и, как знамя, подхватили песню:

 
И, как один, умрём
В борьбе за это…
 

А солнце щедро заливало весь мир сияющими лучами.

Об авторе

Анна Владимировна Алматинская родилась в 1884 году в городе Зерном (Алма-Ата) в семье ссыльного офицера. Вскоре вся семья переехала в Ташкент.

Много пыльных степных дорог исколесила на арбе будущая писательница. Сменялись маленькие пыльные города с крепостями и приплюснутыми к земле домиками; Чимкент, Туркестан, Перовск, Казалинск, Форт № 2 и др.

Гимназию А. В. Алматинская окончила экстерном. С 16 лет началась трудовая жизнь. Сначала была репетитором, а с 1902 года работала в Управлении постройки Оренбург-Ташкентской железной дороги. В этот период А. В. Алматинской сделана первая попытка написать рассказ. Хотя рассказ был напечатан в двух номерах газеты "Туркестан", но автора не удовлетворил. И только спустя пять лет, в 1908 году, в "Ташкентском Курьере" стали появляться систематически стихи и рассказы Алматинской.

В 1914 году у неё возникает мысль написать книгу о родном крае. Начинается сбор материала.

Во время революции А. В. Алматинская работала в Управлении эксплуатации Семиреченской железной дороги. Бурное кипение жизни, создание профсоюзов, поездки по линии по поручению месткома, собрания, митинги – всё это до краёв заполнило жизнь.

В 1919 году А. В, Алматинская получает мандат сотрудника Туркестанского отделения РОСТА, переводится на линию и уезжает с семьёй на ст. Тюлькубас, где работает на телеграфе и ведёт общественную работу. В 1923 году она редактирует газету "Ёркин-Кедей" ("Вольная беднота") в городе Аулие-Ата (Джамбул) и принимает участие в организации дома для детей голодающего Поволжья, для этой цели выпускает специальный номер газеты РОСТА.

В 1924 году А. В. Алматинская возвращается в Ташкент. Здесь она избирается делегаткой от месткома Работпрос в Новогородской отдел работниц-дехканок. Одновременно по поручению женотдела Средне-Азиатского бюро ЦК РКП (б) освещает в печати работу по раскрепощению женщин Узбекистана. Пишет пьесы для самодеятельности, очерки и рассказы о женщинах Узбекистана.

В 1926 году осуществляется мечта юности – она поступает в университет на юридический факультет. Через год А. В. Алматинская выпускает сборник рассказов и стихотворений "Придорожные травы" и очерки из быта женщин Востока "Из мглы тысячелетий". Сильно обострившаяся болезнь заставляет писательницу выехать в Сухуми, где, поправившись, она уже через год занимается творческой работой и заведует литкабинетом в писательской организации Абхазии.

В период Великой Отечественной войны А. В. Алматинская – член женсовета при Военкомате Куйбышевского района Ташкента.

Работу над романом "Гнёт", начатую в 1938 году, А. В. Алматинская продолжает и завершает после войны.

Писательница имела ряд правительственных наград.

А. В. Алматинская умерла 30 августа 1973 года. Настоящее издание романа "Гнёт" приурочено к 100-летию со дня рождения А, В. Алматинской.