Текст книги "Гнёт. Книга 2. В битве великой"

Автор книги: Анна Алматинская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 22 страниц)

Внутри за стенами было такое множество разных построек с узкими ходами и переходами, что непривычный человек обязательно заблудился бы в этом лабиринте. Двор вымощен жжёным плоским кирпичом, а в некоторых местах круглой булыгой. Всё мертво, мрачно – ни дерева, ни цветов, только в углу за складом к стене прильнул кустик чахлой акации. Молчаливые слуги, пересекая двор, опасливо поглядывали на ряд окон, выходивших на длинный айван. Им было запрещено подходить близко к этому зданию, где иногда собирались гости хозяина.

Сегодня в большой комнате, увешанной и устланной дорогими коврами, с утра пировала большая компания. Тут был дутовский есаул в парадной форме, правда, мундир он расстегнул и лихой чуб не торчал, а свисал на ухо. Рядом с ним сидел смуглый человек в длинном чёрном сюртуке и красной феске, называвший себя посланцем хедива. По другую сторону расположился узкоглазый и желтолицый представитель из Кульджи. Навестил щедрого хозяина и степенный министр Бухары – Хамракул Али-бек. Возле него полулежал полковник Журович, тайно пересёкший по заданию англичан пески, и лихой Кара-Джан. Сам хозяин Сеид Назарбай обходил гостей со словами прилёта. При приближении он делал условный знак, в ответ на который гость прижимал к сердцу три пальца. Хозяин удовлетворённо кивал головой и проходил к следующему. Так он убедился, что у всех гостей на запястье правой руки висят янтарные чётки.

Слуга доложил:

– Пожаловал мистер Говард.

Вошёл англичанин. Окинув компанию проницательным взглядом, он сказал:

– Рад встретиться с вами, господа. Не будем терять времени.

– Прошу подкрепиться. – Сеид Назарбай сделал знак слуге, и тот подал поднос с рюмками и бокалами; поставив всё возле гостя, отошёл. Мистер Говард внимательно оглядел стоявшего в углу китайца. Хозяин пояснил:

– Глухонемой, вывезен мной из Китая. Ли Бин! Иди сюда! – крикнул он по-китайски. Но лимонного цвета лицо было безучастно. Ли Бин не шелохнулся. Глаза глядели сонно.

– По-видимому, наркоман… – проговорил англичанин.

– Немного курит, но это делает его ещё ценнее…

В это время есаул потянулся к бутылке, она была пуста.

– Эй, китаеза! Иди сюда…

Ли Бин всё так же безучастно глядел на хозяина. Тот сделал несколько знаков, и безжизненная фигура китайца ожила. Он взял из ниши бутылку, подошёл к есаулу, наполнил стакан и быстро вернулся на своё место.

– Какого чёрта он бутылку унёс?.. – ворчал казак.

– Простите, господин есаул, он выполнил мой приказ. Сейчас начнём обсуждение важного вопроса.

Есаул что-то промычал и стал медленно тянуть коньяк, заедая ломтиком лимона.

– Прошу, мистер Говард, – пригласил хозяин.

– Как вам известно, господа, из Мешхеда приходит регулярно помощь. Связь налажена хорошо. Но нам дремать нельзя. Необходимо сегодня же договориться об объединении. Лозунг большевиков "Вся власть Советам" очень популярен. Генерал Коровиченко долго не продержится. Давайте намечать нашу программу. Кстати, – англичанин обратился к хозяину, – почему я не вижу почтенного Ишана-Ходжу?

– О, святой отец очень занят, укрепляя "Джамият и улема".

– Это значит: "Союз мусульманского духовенства", – перевёл Говард. – Что же, нам и союзу интересно работать вместе. В Коканде мы уже имеем твёрдую договорённость с "Советом мусульман". Прошу высказываться.

Есаул провёл рукой по свисавшему чубу, выпил стакан нарзана, прокашлялся:

– Атаман Дутов предлагает назвать нашу организацию "Восточной Федерацией"…

– Или Юго-Восточным союзом, – добавил желтолицый, – на этот счёт у консула Эсертона имеется договорённость с Дутовым.

– Его высочество эмир пожелал быть участником этого союза, – заявил Хамракул Али-бек.

– Я полагаю, господа военные выскажутся?

Говард посмотрел в сторону трёх штатских и полковника в туркменском халате. Один из штатских выпрямился и, подняв плечи, словно на них были густые эполеты, раздельно проговорил:

– Союз офицеров уже совещался. Он не возражает войти в крупное объединение. А действовать мы начали. Многие получили посты, что очень поможет при перевороте.

– Что же, господа, ваше мероприятие своевременно. Подобную тактику следует применять и дальше. Советы надо разваливать изнутри, иметь там своих людей. Нами уже подписан договор, предложенный кокандским правительством. Туркестан на двадцать пять лет будет английской колонией.

– Не может быть! – сорвалось у Журовича.

Говард иронически посмотрел на полковника и, вынув из бокового кармана бумагу, прочёл выдержку:

"…После свержения советской власти в Туркестане будет образована автономная республика под исключительно английским влиянием".

Он торжествующе обвёл взглядом всех присутствующих и машинально сунул бумагу под край ковра.

– Британское правительство оказывает и будет оказывать щедрую помощь своим союзникам… Вам, полковник, это хорошо известно, – сказал он Журовичу, заметив на лице полковника разочарование.

– Ещё хочу заметить, – продолжал Говард, – спешите укреплять позиции. В Петрограде назревают нежелательные события. Обдумайте план действий.

Сеид Назарбай вышел сделать распоряжение и вернулся в сопровождении трёх музыкантов, за ними слуги несли подносы с угощением и напитками.

– Предлагаю дружескую беседу скрепить дружеской пирушкой, – объявил он.

– Музыка, шампанское и женщины! Что может быть отраднее… – заявил уже протрезвевший есаул Дутова.

– Всё будет! – загадочно блеснул глазами хозяин.

Говард пил мало, хотя слуга китаец неизменно подносил ему новые блюда и новые вина. Ли Бин, входя в комнату, оставлял свои туфли у порога и бесшумно скользил по ковру цепкими ногами. Во время одного из таких преподношений он ловко вытащил ногой из-под ковра документ и не менее ловко переправил его в широкий рукав своего шёлкового халата.

Музыка заиграла что-то похожее на марш, и в комнату вошли одна за другой пять девушек. Все они были миловидны, а смущенье ещё больше красило их. Последней вошла худощавая брюнетка со смелым взглядом карих глаз. Пока подруги рассаживались, она остановилась на пороге и, внимательно всех оглядев, решительно направилась к Говарду.

– Эти, – она повела презрительным взглядом в сторону пирующих, – сильно подогреты. Я опасаюсь эксцессов. Разрешите присесть возле вас, мистер?

– Пожалуйста. – Говард подвинулся. – Простите, я не всех знаю… – замялся он.

– Вполне понятно. Я сестра офицера Тишковского. Служу в железнодорожном штабе машинисткой. Могу ознакомить со многими деятелями.

– Счастливая случайность. Я рад познакомиться с вами, мисс.

Вскоре у них завязалась оживлённая беседа.

Музыка, говор, весёлый смех, иногда женское повизгивание наполнили комнату, а за дверью хозяин расспрашивал старика сторожа:

– Почему не привёл ту – маленькую, рыженькую?

– Кусалась, царапалась, а потом расплакалась, не пошла.

– Ничего. Останется для меня. Запри её на замок. Пусть Ли Бин отнесёт ей угощение и побольше вина.

Через час слуга открыл замок и впустил в полутёмную комнату китайца с подносом, полным всяких яств.

– Кушай, сестра, и не спи, – прошептал Ли Бин. – Ночью я выведу тебя.

В полночь замок щёлкнул под ловкими пальцами Ли Бина, и две тени выскользнули в тёмный закоулок, где одиноко росла чахлая акация.

Скоро девушка была дома, а Ли Бин явился в школу советских командиров к дежурному преподавателю Ронину. Он вручил ему бумагу, сказав:

– Читай, товарищ командир, а я расскажу, что слышал.

Двое мальчиков, глядя на заплаканные глаза матери, тревожно спрашивали:

– Где папа? Арестован…

Дуся, стараясь успокоить их, отвечала;

– Услали в командировку, на линию.

Это было правдоподобно. Отец часто уезжал. А у Дуси разрывалось сердце. С утра двадцать седьмого ушёл Аристарх в город, в комитет, и не вернулся. На рассвете, когда призывно загудел гудок, к ней прибежала соседка:

– Слышишь, гудит? Собирают народ, твоего выручать…

– Как выручать?

– Вчера в Доме свободы семь человек забрали, в тюрьму увезли.

Над городом прозвучали выстрелы винтовок.

Дуся торопливо собрала подушки, зимнюю одежду, матрасы и забила ими окна. В это время что-то ухнуло и со свистом пронеслось над крышей маленького дома. Дети заплакали.

– Вот глупышки, чего испугались? Разве не слышали, как пушка в двенадцать часов палила? Садитесь вот сюда, на пол, разберите мне аптечку, да не пролейте лекарства, не разбейте пузырьков. – Для детей это была интересная, но запретная игрушка. Мать пообещала:

– Сейчас приведу вашего дружка Кольку.

Она выскочила к соседке, в дверях встретила Камилю.

– Дуся, давай твоих ребят ко мне! Ещё какие есть, всех заберу. У нас тихо.

Это было кстати, Дуся и две соседки собрали ребятишек и отпустили с Камилей.

…Бой разгорался.

– Вот и началось! Готовьте кипяток да варите похлёбку, наших кормить, – приказала Дуся женщинам.

– Покормить покормим… Вот опять стрельба усиливается.

– Коли будут раненые, ко мне несите. Я приготовила медикаменты.

После полудня промчался небольшой отряд казаков. Из-за разрушенной стены грянул залп. Два казака были ранены, третий с проклятиями свалился с лошади. Отряд ускакал. Дуся подбежала с сумкой к казаку. Тот попытался подняться.

– Гады, бросили товарища.

– Лежи. Сейчас перевяжу, а то истечёшь кровью.

– Спасибо, сестрица…

– А ты дурной, братец, чего на своих пошёл? Вот и получил гостинец.

Разговаривая, она ловко перевязала рану. Два его товарища, пригнувшись, бежали вдоль дувала.

– Сильно тебя, Епифан? – спросил пожилой.

– Уважили!.. Вот спасибо сестрице.

– И то. А чего это, ребята, мы за Генерала жизни готовы решиться? Давай перейдём к энтим красным, свой брат, рабочий. Знает, за что на смерть идёт…

– Верно! – отозвался раненый.

– А ты Родион? – обратился он к третьему казаку.

– Как сотня. Думаю, вся повернёт за народ.

От Дома свободы отъехала машина. В ней сидели арестованные большевики. По бокам казачьи сотни оберегали безоружных революционеров. Впереди и сзади шли броневики. Всю колонну освещали прожектора.

Было нечто торжественное в этом небывалом в истории Ташкента шествии. Проследовав по Гоголевской и Пушкинской улицам, грозный эскорт свернул на Московскую и направился к тюрьме.

Во дворе машина остановилась. С лязгом захлопнулись железные ворота. Арестованных через глухой коридор провели в большую общую камеру.

Смутно и тяжело было на душе Аристарха: "Неужели восстание захлебнётся?"

Разместившись на цементном полу, пять человек ждали своей участи. Враг беспощаден. Он не остановится ни перед чем, чтобы сломить сопротивление рабочих, обескровить революцию.

Тягостную тишину ночи неожиданно прервал могучий гудок железнодорожных мастерских. Пять минут плыл над городом его мощный призыв, и тотчас ему ответили все ташкентские заводы.

Камера ожила.

– Началось! – взволнованно воскликнул Цвилинг.

– Наши товарищи берутся за оружие, – поддержал его Бендецкий.

Глаза Аристарха горели радостью:

– Святая минута! Не жаль за неё жизни.

– А нас всё-таки хлопнут! – грустно прошептал анархист Шмидт.

– Теперь им надо побеспокоиться о собственной шкуре, – возразил Успенский.

А в это время Ронин приказал поднять людей по боевой тревоге. Когда рота выстроилась, он объявил:

– Будущие красные командиры! Слышите гудок? Революция в опасности. Власть Советов призывает на помощь. За мной!

Беглым маршем вооружённые курсанты и красноармейцы, среди которых был Ли Бин, направились в железнодорожные мастерские. Туда же поспешила батарея сапёрного батальона.

Рабочие встретили своих братьев криками "ура".

В боевой обстановке был выбран революционный комитет. К вечеру вооружённые отряды направились к Белому дому. Рабочие железнодорожных мастерских, примкнувшие к ним воинские части, Первый сибирский запасной полк вели бои с юнкерами и частями генерала Коровиченко.

К утру, в напряжённый момент боя, телеграф принёс историческую весть: Временное правительство свергнуто восставшими рабочими Петрограда. Власть в руках Советов! Эта весть придала сил. Рабочие Ташкента победили.

В полночь в коридоре затопали сапоги. Распахнулась дверь, и в камеру ворвалось полтора десятка прапорщиков.

– Большевистская зараза!

Окружив арестованных, они повели их во двор к грузовику.

– Залезай! – закричал старший.

В кузове им приказали лечь лицом вверх. Вокруг уселись прапорщики и приставили штыки к груди арестованных.

– Если кто пикнет, заколем, как собак.

Ворота распахнулись, машина рванулась, выскочила на улицу. Но тут мотор сразу сдал, и грузовик замер в нескольких шагах от тюрьмы.

Шофёр стал ругаться.

– Я же предупреждал – ехать нельзя. Мотор чинить надо.

Прапорщики руками вкатили машину назад во двор тюрьмы. Шофёр принялся возиться с мотором. Его торопили, совали под нос наганы, грозились расстрелять.

Арестованные догадались, что шофёр тянет время. Он знает, куда и зачем везут большевиков, и старается хоть чем-нибудь помешать предстоящей расправе.

Наконец грузовик всё же ожил, покинул тюрьму и заколесил по городу.

Машина въехала на ярко освещённую площадь.

– Встать!

Помогая друг другу, арестованные поднялись и увидели, что находятся в крепости. Их сняли с грузовика и развели по казематам.

Охраняли узников казаки. Они, как и прапорщики, ругались, пугали членов Комитета расстрелом. Арестованные не молчали. Старались втянуть солдат в разговор.

Были даже сочувствующие. Один из них сказал:

– Порешили бы вас в ту же ночь, как взяли из тюрьмы. Да, слышь ты, рабочие за вас грозились расстрелять триста юнкеров.

– А теперь что слышно?

– Вот ведут переговоры через городскую управу. Там доктор Слоним и адвокат Закаменный торгуются с Коровиченко.

Эти сведения подбадривали, вселяли надежду.

Наконец казаки открыли камеры, выпустили пленников в коридор, отдали им винтовки.

– Хотят с вами покончить. Защищайтесь!

Это походило на правду. Всё ближе гремели выстрелы. На крепость велось наступление. Минуты тянулись медленно. Но вот послышался властный голос и стук в дверь.

– Отворяй!

Вошёл прокурор с комиссией. Комендант крепости растерялся, увидев узников вооружёнными.

Прокурор объявил:

– Революция победила. Генерал Коровиченко арестован. Вы все свободны.

Через час Аристарх был уже в мастерских.

Восторженными криками встретили своего товарища рабочие. На руках они несли его до трибуны. Худой, обросший бородой, хриплым простуженным голосом он сказал:

– Товарищи! Братцы! Поздравляю с победой! Вот оно, пришло наше рабочее счастье! Да здравствует Советская власть! Да здравствует вождь пролетарской революции Ленин!

Голос его потонул в громе аплодисментов.

Глава двадцатая
В БОРЬБЕ РОКОВОЙ

 
Вы жертвою пали в борьбе роковой,
Любви беззаветной к народу…
 

В. Архангельский

У Рустама собирались друзья. Тут был бывший слесарь, а теперь председатель железнодорожного комитета Манжара, Аристарх Казаков с Дусей, Шумилов с женой. Был и Арип с младшим сыном певцом, пожилой рабочий Килячков, студент Голятовский и Степан Теодорович. Эти трое были включены в делегацию, посылаемую ТуркЦИКом в Москву для совместной работы с комиссией ВЦИК по выработке конституции советской страны.

Сидели за дастарханом и лакомились фруктами.

– Где же Казик? Куда скрылся? – спрашивал Маи-жара, поглаживая запорожские усы.

– Он в саду, с детьми алычу рвёт, – выдал делегата Рустам.

Точно в ответ прозвучал приятный тенорок:

 
Пусть нас ждут офицерские плети,
Казематы, казармы, сухарь,
Но зато будут знать наши дети,
Как отцы их боролися встарь!
 

– Казик, иди сюда! – закричал Шумилов.

– Чего это ты вспомнил офицерские плети? – спросил Манжара появившегося у айвана весёлого студента в синей косоворотке.

– Нашу студенческую марсельезу пел, ребятки пусть помнят, как завоёвывалась власть Советов.

– Иди-ка садись, певец-пропагандист, – позвал товарища Степан. – Сейчас нам нотацию прочтут…

Манжара, усмехаясь в усы, произнёс:

– Ишь ты, нотацию… А ты, Килячков, назначен за старшего. Гляди там за молодёжью….

– Ну уж нет, Митра! Что мы, развлекаться едем, что ли? Там дело серьёзное, конституция! И для каждого участвовать в этой работе большая честь. Верно, Степан?

– Правильно! Работа государственная. Новая жизнь для народа в этой конституции.

– Мечтаем мы о многом, – добавил Шумилов, – и мечта наша – великий двигатель, чудодейственная сила. Я верю: наш свободный народ достигнет вершин коммунизма. – Глаза Шумилова вдохновенно горели, и весь он будто преобразился, помолодел.

– Хорошо ты сказал, Николай, – поддержал его Аристарх. – Только, мечтая, не надо забывать, что враг ещё не сдался и готовится к новой схватке.

Утром на вокзале к Голятовскому, Теодоровичу и Килячкову примкнули комиссар Троицкий и Сабир Юсупов.

Ехали дальним путём на Красноводск, потом по Каспию на Астрахань и, наконец, попали в Москву. Прямо с вокзала поехали в ЦИК. Встретил их бледный худощавый человек с уставшими глазами, приветливо глядевшими через стёкла пенсне.

Голятовский, учившийся в Петроградском политехническом институте, сразу узнал Свердлова.

Яков Михайлович расспросил туркестанцев о положении дел в крае, познакомил с планом работы над проектом конституции. Когда беседа подходила к концу, спросил:

– А где остановились?

– С вокзала прямо сюда, – ответил Килячков.

– Ну вот вам ордерок в наше общежитие. Там и столовая есть, устраивайтесь.

– Нам бы Ленина повидать, – неуверенно произнёс Голятовский.

Свердлов тепло глянул на делегатов:

– Владимир Ильич очень занят, но собирается поговорить с вами о туркестанских делах. На днях вам позвонит Фотиева – секретарь Ленина – и предупредит о встрече. А пока отдыхайте. – Свердлов пожал всем руки.

С этой минуты делегаты жили ожиданием встречи с Лениным. Волновались. Готовились. Каждому хотелось не только услышать Владимира Ильича, но и самому задать вопрос, высказать то глубокое, затаённое, что нёс каждый в сердце.

Прозвучал долгожданный звонок. Фотиева сообщила, что Владимир Ильич выкроил время для приёма туркестанцев. Завтра к пяти часам вечера им надлежит быть на месте.

Это был счастливейший день в их жизни. Трудно оказалось дотянуть до намеченного срока. Беспрестанно поглядывали на часы, торопили друг друга: как бы не опоздать.

Наконец переступили порог приёмной председателя Совнаркома.

Фотиева, сидевшая за большим письменным столом, подняла утомлённое лицо, удивлённо посмотрела.

– Рано вы, товарищи. Посидите. Сейчас Владимир Ильич занят с Дзержинским. Я доложу ему, – проговорила она и тихо пошла в кабинет.

Тут же вернулась.

– Владимир Ильич вас примет.

Действительно, не прошло и минуты, как отворилась дверь кабинета, вышел Дзержинский, поздоровался со всеми и приветливо сказал:

– Идите. Ждёт.

Голятовский и Теодорович, пропустив вперёд старших, крепко пожали друг другу руки.

– Незабываемая минута, Казик! – прошептал взволнованно Степан.

Из-за письменного стола навстречу мм шёл Ленин.

– А! Товарищи туркестанцы! Заходите, заходите, садитесь… – Владимир Ильич, улыбаясь, пожал делегатам руки и усадил их в кружок. Разговаривал с ними тепло, непринуждённо, как со старыми друзьями, Спрашивал, как доехали, как устроились.

На сердце у каждого сразу стало спокойно. Волнение куда-то исчезло. Позабыв о своих записях, делегаты начали говорить свободно обо всём, что думалось. И главное – о будущем края.

Но больше приходилось отвечать на вопросы Владимира Ильича. Его интересовало, как прошёл Пятый съезд Советов Туркестана, как дела с продовольствием, много ли посеяли хлопка. Беседуя, он несколько раз вставал, подходил к столу и делал заметки, Наконец, взглянув на часы, сказал:

– Очень рад, что встретился с вами. Многое в туркестанских делах для меня прояснилось. Жаль, что времени мало. По всем текущим вопросам вашей работы держите связь с товарищем Свердловым. А если будет нужна моя помощь, звоните через товарища Фотиеву.

Сердечно распрощавшись с Ильичем, окрылённые туркестанцы покинули кабинет.

* * *

В мрачном доме Ходжи Сеид Назарбая снова собрались единомышленники.

После исчезновения копии договора с кокандскими автономистами Говард потребовал строгой конспирации и проверки людей, присутствующих на совещаниях Юго-Восточного союза. Особенно протестовал он против попоек и увеселений.

Строгая деловая обстановка влияла на настроение присутствующих. Все как-то подтянулись и сидели тихо за длинным столом, застеленным зелёной скатертью. Ожидали, когда звякнет звонок, поставленный возле Говарда.

– Он, кажется, считает, что Туркестан уже у него в кармане… – прошептал Журович соседу.

– Чувствует себя хозяином. Большие средства вложил. Вот и командует…

– Пока большевики не дадут ему московского киселя.

– Я бы порадовался этому, но вместе с ним и нас угостят таким же киселём…

Мистер Говард, поправив белоснежные манжеты тёмного костюма, надавил кнопку, звонок чуть звякнул. Заговорил со строгой ноткой в голосе:

– Прошу внимания. Отпечатанную программу действий на ближайшее время получит каждый для неукоснительного проведения её в жизнь. Мы допустили в прошлом грубую ошибку, не поддержав Временное правительство всеми имеющимися у нас силами. Теперь нам бороться труднее. Кокандская автономия пала. Но уже дан сигнал, и курбаши начинают действовать широким фронтом. Скоро подойдут к Ташкенту крупные отряды. Надо окружить железным кольцом этот мятежный город и… уничтожить его. Нам поможет генерал Маллесон со своими сипаями. Сейчас необходимо спровоцировать конфликты внутри Советов. Надо выдвигать на ответственные посты наших людей. Вам, Кара-Джан, давно следовало занять руководящую роль в Мусбюро.

Кара-Джан притворно вздохнул:

– Ничего нет проще, как стать членом правительства, но…

– Что "но", дорогой?

– Боюсь, узнают меня жертвы моих шалостей – и к стенке… У большевиков это быстро.

– Восхищаюсь вашим юмором, в нём чувствуется влияние воспитателя, но… изменить внешность, фамилию и запастись документами из большевистских аулов – это нетрудно…

– О, с такими данными очень легко занять большой пост. Но у меня возникнут большие расходы.

Кара-Джан выразительно посмотрел на Говарда, тот, усмехнувшись, кивнул головой:

– Они будут оплачены… Полковник, когда едете к генералу Маллесону?

– Всё подготовлено. Через неделю, как намечено, вдвоём выезжаем.

– Поторапливайтесь… А вам, господа, пожелаю большой осторожности и осмотрительности… – Говард зло прищурил свои бесцветные глаза. – Как поживает ваша сестра, господин Тишковский?

– Мистер Говард, вы напрасно бросаете на неё подозрение, моя сестра реабилитировала себя, представляя систематически сведения важного характера…

– Что ж, вы правы. Благодаря этим сведениям мы можем действовать наверняка. Капитан, – обратился Говард к сидевшему с ним рядом англичанину, – раздайте циркулярные распоряжения.

Капитан бегло просмотрел заголовки лежавших перед ним бумаг и, называя фамилии, вручил каждому. Говард встал:

– Могу отметить. Сегодня совещание прошло в деловой обстановке. До свидания.

* * *

К железнодорожной станции подкатила легковая машина. Из неё вышли два человека в кожаных тужурках. Один был высок, с горячими смелыми глазами, другой среднего роста, коренастый. «Не иначе, как начальство», – отметил про себя телеграфист, впуская в комнату приехавших.

Коренастый сказал, держа руку на кобуре:

– Вот что, парень. Наш отряд вон в том кишлаке. Мы тебя назначим начальником станции Ташкент…

Телеграфист вытаращил глаза и, мотнув головой, спросил:

– А вы кто будете?

– Я командир разведки белоказаков. Передай наши сообщения – получишь награду. Мы окружаем город.

– Куда? Какие сообщения?

– В Ташкент, в штаб округа. Стучи: "Вся линия на Самарканд занята казачьими войсками".

Телеграфист быстро застучал ключом. Высокий нагнулся и стал следить за бумажной лентой, плывшей из аппарата. Вдруг он засмеялся и сказал коренастому:

– Знаешь, что он передал: "В машине два беляка-гада в кожанках, захватили телеграф. Подкупают на измену". Свой парень-то оказался… Молодец. Слушай! Это председатель ЧК, вот его документы, а я председатель Ташкентского Совета Шумилов…

– Николай Васильевич! Как это я вас сразу не признал? На митинге в мастерских вас слышал. Значит, попугать меня хотели?..

– Испытать, а не пугать. Дело важное, а людей надёжных не сразу найдёшь. Тебя как звать-то?

– Фёдор Лобода. Это я передал рабочим телеграмму об отречении царя.

– Сейчас передашь в Чарджуй секретную депешу. Ленту вырви для нас и никому ни гу-гу.

– Будет сделано, Николай Васильевич!

Лобода застучал ключом. Был вызван командир отряда особого назначения. Ему сообщили: "Сегодня вечером выезжают двое одетых под хивинцев. Едут к англичанам в Асхабад. Надо перехватить, доставить в Ташкент".

Забрав ленту и пожав руку телеграфисту, оба комиссара сели в автомобиль и покатили в город.

Шумилов позвонил Ронину:

– Зайди, Виктор Владимирович, вечерком в Совет.

– В котором часу?

– Часов в десять будет поспокойнее…

Ровно в десять часов Ронин сидел в кабинете председателя городского Совета.

– Помощь твоя нужна, Виктор Владимирович. Хотим с англичанами и сипаями по душам поговорить. Поговорить на их родном языке. Пусть узнают, за что мы боремся, и о себе подумают. Ведь пришли" наш край душить свободу, убивать трудовой народ… Кто поговорить сможет?

Ронин сразу назвал красноармейца Ли Бина. Шумилов просиял:

– Ну до чего же хорошо! Нарядим китайским купцом, никому и невдомёк будет. А с английским как? Найдёшь?

– Встретил я вчера Силина. Ты знаешь его, у Белова в крепости командует пулемётной ротой…

– А-а! Сын охотника Силина.

– Он самый.

– За кочевника сойдёт?

– Вполне. Этот и по-афгански и по-английски говорит. Человек толковый.

– Вот и есть уже два хороших разведчика, – обрадовался Шумилов. – А с Беловым договорюсь.

Он позвонил коменданту крепости, попросил его приехать и захватить с собой Силина. Тот недовольно загудел в трубку:

– Не дам, не рассчитывай. Зачем он тебе понадобился?

– Не мне, революции… Приезжай побыстрее.

Не прошло и десяти минут, как к Ташсовету мягко подкатил автомобиль. В кабинет вошёл военный со спокойным лицом. Неторопливо опустился в кресло и выжидающе посмотрел на Шумилова. Следом шагнул перетянутый ремнями Силин, поздоровался с Шумиловым, пожал руку Ронину. Сел рядом и взглянул на Белова.

– Что смотришь? У него спроси… – Белов кивнул головой в сторону Шумилова.

Тот встал, подошёл к карте. Очертив границы тупым концом карандаша, пояснил:

– Это Асхабадский фронт. Он ширится, грозит Ташкенту. На этом фронте мы потеряли много людей, боеприпасов…

– Всё это известно. Ты ближе к делу… – буркнул Белов.

– Без этого вступления нельзя. Так вот. Мы кое с кем беседовали, решили провести среди врагов разъяснительную работу, открыть глаза сипаям и английским солдатам…

– Понятно, – прервал Белов. – Неплохо задумано. Как ты, Алёша?

– Иван Петрович, это блестящая идея…

– Вот. Отдаю, от сердца отрываю… Помни. Вернётся – и ко мне назад.

– Согласен. А пока, Иван, пошли этого пулемётчика в командировку в сторону Оренбурга. А ты Силин, соберись поживее… и… в Асхабад, – подвёл итог беседы Шумилов.

– Голому собраться – только подпоясаться, – усмехнулся Силин.

* * *

Вот они, родные горы!

Сгрудились скалистые громады, молчаливые, неподвижные. Кажется, они мертвы и пустынны.

Но всмотрись в голубую даль! И ты увидишь улыбчивые зелёные долины, по которым скачет, шумя по камням, серебристый горный поток; светлое озеро, гладкое, как зеркало. Тихо лежит оно, отражая плывущие в голубом небе пушистые облака. А по склонам, цепляясь корнями за трещины скал, тянутся ввысь огромные сосны, вьётся кудрявый терескен.

Высоко над вершиной плывёт чёрная точка. Она то снижается, делает круг, то опять поднимается и плавно застывает в воздухе. Это кумай. – снежный гриф. А вот на выступе скалы, как изваяние, чётко рисуется стройный киик. Он зорко глядит вокруг, готовый в минуту опасности ринуться вниз и, упав на пружинящие рога, умчаться от смерти.

Скоро дом. Ещё несколько поворотов тропы – и откроется Орлиное гнездо. Два спутника молча едут за Ильгаром. Им он обязан жизнью.

Когда басмачи обстреляли санитарный поезд, в котором тяжело раненный Ильгар возвращался с фронта, и стали преследовать поезд, кондуктор отцепил последний вагон. Паровоз, выпустив клубы пара и дыма, ушёл вперёд, набирая скорость. Басмачи яростно набросились на единственный вагон, решив на нём выместить свою злобу. Курбаши приказал:

– Всех вырезать, одежду, ценные вещи, продовольствие вынести, вагон сжечь!

Они рассчитывали на поживу, но обманулись. В последний вагон сносили мертвецов, это был морг на колёсах. Сюда принесли и потерявшего сознание Ильгара.

Когда он открыл глаза, то увидел склонившихся над ним двух басмачей. В одном он узнал молодого нукера бека Дотхо. Чуть шевеля пересохшими губами, Ильгар произнёс:

– Скажи кузнецу, мудрецу Поршнифа, Машрабу…

Голос прервался, глаза закрылись…

Басмачи зашептались:

– Говорю, наш…

– Откуда тут наши? Только мы двое. Смотри, он снова открыл глаза.

– Кто ты?

– Ильгар, приёмный сын Машраба…

– Сын пастуха! Давай вытащим.

Тем временем возвратилась из бесполезной погони вся банда.

– Чего расселись?! – крикнул курбаши. – Прикончите – да на коней. Уходить пора, со станции солдат пришлют.

Поршнифцы сидели, не трогаясь с места, и с сочувствием смотрели на больного…

– Что? Жаль? Не можете? – Он выхватил шашку. – Подвинься, я научу вас делу…

Молодой нукер закричал:

– Уходи! Это брат мой…

– Вот умрёт, похороним и догоним вас, – примиряюще объяснил другой.

Всадник опустил шашку, сплюнул:

– Брат… Кто знал. Дураки, вас сейчас голыми руками заберут красные. – Он хлестнул коня, и вся банда поскакала на север.

Нукер свистом позвал кобылицу, вытащил из хурджуна деревянную чашку, стал доить. Кобылица стояла спокойно. Два дня тому назад курбаши, увидев в отряде жеребёнка, приказал зарезать его. Жалко было нукеру игривого, ласкового малютку. Под угрозой была и кобылица. Неотсосанное молоко могло погубить животное. Какой-то старик посоветовал доить кобылицу три раза в сутки.

Нукер напоил Ильгара молоком. Тот ожил.

– Спасибо, братья.

Басмачи грустно посмотрели на юношу:

– Что будем делать с тобой, Ильгар?

– Бросьте! Я не могу рукой пошевелить…

– Нет, так не годится. Ов-ва! А мы эту штуку приладим к нашим коням и отвезём тебя к Машрабу. – сказал бывший нукер, показывая на санитарные носилки.

Ильгар спросил:

– А басмачи?

– Пусть подохнут. Только дехкан грабят да режут, а красных увидят – удирают.

Так, в носилках, везли больного целый месяц. Кобылица кормила Ильгара, в кишлаках варили суп, заправленный мукой и кислым молоком. Молодой организм справился с болезнью. Через пять недель Ильгар мог ехать верхом. Случай подарил ему коня. Как-то возле ущелья путники услышали треск выстрелов, крики… Они затаились в кустарнике среди валунов, ожидая конца схватки. Скоро шум битвы стих, а в ущелье влетел испуганный конь. Нукеры поймали его. В тороках нашли продовольствие и комплект новой одежды. Облачившись в чистое бельё и шёлковый халат, Ильгар усмехнулся: