Текст книги "Гнёт. Книга 2. В битве великой"

Автор книги: Анна Алматинская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 22 страниц)

– Чудесно! Напишите ему подробно обо всех зверствах Дотхо. Это дополнит сухое официальное донесение.

– Немедля займусь делом…

…Через час казак с эстафетой мчался в Хорог, откуда полетели телеграммы в Бухару и Ташкент.

Бек Дотхо не мог смириться со своим новым положением. Прибыв в арк, он немедленно вызвал своего имама и приказал выехать к гиссарскому кушбеги, влиятельному царедворцу и родственнику эмира.

– Вы, досточтимый, сами были свидетелем зверской расправы казаков с моими нукерами и частными лицами. Сабир до сего времени мучается. Да и на площади Шугнана, какое обращение с великим сановником, владетелем трёх провинций!

Седобородый имам, у которого на лице со вчерашнего дня застыло изумление, приложив руку к сердцу, прошамкал:

– О бек-бобо, я всё доложу блистательному кушбеги, только бы мне добраться до него. Плоть моя немощна.

– Святой отец, вас будут сопровождать десять нукеров. Они возьмут плетёные носилки и, когда устанете ехать в седле, повезут вас в люльке. Берегите себя, чтобы слова ваши звучали с большим весом…

– Мне придётся погостить у кушбеги, узнать, какие меры он примет…

– Да, да… Конечно, поживите, отдохните. А здесь тем временем я пошлю людей в Вахан собрать подати в счёт третьего года…

Перед рассветом имам со своим эскортом покинул бекский арк.

В чайхане собрались жители кишлака. Спустились с гор пастухи, пришёл охотник.

Убелённый сединами пекарь Кудрат-бобо только покачивал головой:

– И-йе! Хорошо иметь в караване ворчливого верблюда… Наш Машраб укорял бека за его поступки, всё рассказывал Али-Салиму – Алёше… Вот и узнал начальник о делах Дотхо.

– Ата, скажите, что сталось с несчастными? Живы? – спросил чайханщик.

– Э-э, русский табиб всех поставит на ноги. Двоим сделали перевязки, и соседи отнесли их домой. А кузнецу и Ильгару плохо пришлось, долго бек терзал их, лежат ещё в Орлином гнезде.

– Змеёныш-байбача хотел зарезать Ильгара, да Али-Салим спас парнишку, – проговорил чайханщик.

– Об-бо!.. Задали русские беку… на месяц под арест посадили! Хорошо или худо – аллах знает, – вздохнул Аблакул.

– Хорошо. С бека спесь сбили. Теперь он не посмеет собирать налоги.

– А мне Сабур-нукер сказал, что бек посылает в Вахан десять джигитов потрясти хорошенько кишлаки…

– Не отступился, значит, от своего, – вздохнул чайханщик и, оглянувшись, воскликнул:

– О почтенный Абу-Бекир! Пожалуйте, пожалуйте… Вот сюда присаживайтесь. Мы беспокоимся о вашем здоровье.

– Ассалам алейкум, люди добрые! Какой я аксакал? Разве сильные мира сего считают нас за людей? Опозорил правитель мою старость, – ответил Абу-Бекир, поднимаясь по ступенькам на айван. Все знали, что аксакала наказал бек за попытку спасти четырёх смертников.

Абу-Бекира усадили на почётное место, чайханщик поставил перед ним поднос с чайником, пиалой и горсткой кишмиша. Старик с удовольствием отпил несколько глотков.

– Пришёл узнать, как бека встретили на посту? Говорили мне женщины, но разве они что знают?

– О уважаемый Абу-Бекир! Бек потерял лицо, понёс наказание… Аллах велик! Начальник посадил его на месяц под арест! Вон солдат дежурит, он никуда не выпустит бека Дотхо, – радостно откликнулся Кудрат-бобо.

– Аллах справедлив, да будет благословенно его имя! Вы, брат Аблакул, подойдите к этому солдату, пригласите его сюда. Мы должны угостить своего избавителя.

Аблакул быстро поднялся, подошёл к ступенькам, всунул босые ноги в кожаные кавуши и засеменил к воротам дворца. Ему было радостно думать, что за долгие годы впервые сам народ стал хозяином этой кишлачной чайханы. Обычно в ней распоряжались наглые нукеры бека и дворня.

Аблакул вернулся с казаком, но не с тем, что стоял у ворот, а с другим, ждавшим своей очереди заступить на пост. Это был молодой, добродушный, чубатый парень, знавший киргизский язык.

Солнце уже посылало прощальные лучи, когда к оживлённо беседующим дехканам подошёл охотник. Он почтительно поздоровался, передал чайханщику трёх куропаток и опустился на предложенное место.

– Вот так пир у нас будет, – почтеннейшие! – воскликнул весело чайханщик, принимая дичь и взвешивая её в руках.

Аксакал спросил у солдата:

– Что будет, если бек со своей свитой выедет из арка?

– Дисциплина, – ответил казак незнакомым словом. – Уедет из дома, нарушит приказ – попадёт в тюрьму.

– Скажи, сарбаз, почему ваш начальник вступился за бедняков? Мы такого не видели ещё.

– Приказ от начальства из Ташкента пришёл.

– О-ёй! В Ташкенте начальство тридцать лет живёт, а о народе не думало, – заметил мерген.

– Теперь время другое. В городах скрозь рабочий народ бунтует. А ещё здесь люди потеряют терпение, что будет? Враз царя и эмира скинут…

Слова казака вызвали удивление. Им не верили. Только мерген внимательно посмотрел на говорившего и задумался.

Вскоре к чайхане подъехал нукер Сабур, тот, что отогнал Сабира от Ильгара. Вместе с ним остановил коня бухарский купец Маруф-бай Салих. Он два дня гостил у бека, продавал товары его многочисленному гарему, а теперь направлялся к гиссарским владениям.

Румяный, толстый, с рыжей бородкой, купец казался весёлым, безобидным человеком. Только порой его круглые зеленоватые глаза внезапно вспыхивали под полуопущенными веками.

– Бисмилля! Да будут мир и радость вам, почтенные… Я с удовольствием выпью пиалу чаю на дорогу, а вы, быть может, купите нужные в хозяйстве предметы или украшения для ваших женщин, – пропел он, скатываясь с коня.

Купец распаковал хурджуны и разложил свой товар. Это была мелочь, нужная в каждом хозяйстве горного жителя: шилья, дратва, пряжки для конской сбруи, иголки, нитки, женские украшения, напёрстки, даже резиновые соски.

Дехкане кое-что отобрали, торговались, а купец расхваливал товар, сыпал прибаутками, похлопывал руками:

– Вай, какие скупцы живут в горах!

– Дорого просишь, вот и торгуемся. В горах копеечки дорогие… – объяснял Кудрат-бобо.

– А везти сюда легко? Вот в Бухаре, у себя в лавке, пожалуйста – продам дёшево. Там торговать – одно удовольствие: сидишь в лавке, пьёшь чай, беседуешь с покупателями. Чего-чего не наслушаешься. Все новости узнаешь…

– Что же там нового? – спросил Абу-Бекир.

– Ое-ей! Новостей караван! Говорят, война с Японией разорила русских. Бедной стала Россия, а рабочие начали бунтовать. Наш великий эмир ждёт не дождётся, когда прогонят из Туркестана русских…

– Что говоришь, путник! – воскликнул Кудрат-бобо. – Видели мы: вчера четыре казака разогнали тридцать нукеров, с ружьями те были. Вот и воюй с русскими.

– Помогут! Соседи помогут: Афганистан, инглизы, Иран, Турция, ого, сколько войска будет у его великолепия эмира Бухары-эль-шериф[48]48
  Бухара-эль-шериф – благородная Бухара. Так на Востоке называли в прошлом Бухару.


[Закрыть]. Прогоним урусов!

Не стерпел казак. Встал, вынул из голенища нагайку, погрозил ею:

– Гад ты эдакий! Говорят, халву отведал правитель, а палку отведал поноситель… Будешь ты ещё рассказывать сказки?

– Урус, видно, понял тебя, – произнёс тревожно Кудрат-бобо. – Уезжай, почтенный.

Купец быстро собрался, взвалил хурджуны на лошадь и тронулся в путь. Сабур крикнул ему:

– Догоню тебя в кишлаке Тым.

Чайханщик принёс плов из куропаток, и все, помолясь, принялись за угощенье.

– Аскер, угощайся, – предложил мерген солдату. – Да и своему другу отнеси. Пусть поест. Небось устал охранять бека.

Когда казак ушёл, Абу-Бекир, поглаживая седую бороду, раздумчиво проговорил:

– Об-бо! Много слов привёз купец. Если и соврал, то доля правды, видно, есть.

– Всё он врёт. Научил его наш бек, а если бы и прогнали русских, то всё бы досталось эмиру да бекам, а нам – плети, зиндан да работа… Так говорит Маш-раб.

– Норбая бек послал в Вахан выколачивать налог за третий год… – озираясь, сообщил Сабур.

– Ов-ва! Слыхал я, ваханцы подготовились, зададут взбучку нукерам. А тебе не беда – налог платить нукер не будет… – усмехнулся чайханщик.

– Вот из-за этого проклятого налога я и нукером стал. За долги отца меня забрали. Теперь всю жизнь люди как на врага смотреть будут. Стерпишь разве…

– А ты не терпи, – усмехнулся мерген. – Конь есть, ружьё за плечами, дороги в горах, что волосы у женщины… Много их, длинные.

– И-ей! – воскликнул Сабур и потупился.

Видимо, слова мергена запали в душу юноши.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

Глава четырнадцатая
НЕСОКРУШИМЫЕ

 
Смело, товарищи, в ногу!
Духом окрепнув в борьбе…
 

Л. Радин

Вьётся тропка через тайгу, через топи и болота. Могучие тёмные лиственницы сплетаются вершинами, косматые кустарники теснятся к стёжке. Сумрачно и жутко в лесу на закате. Кругом тишина, но кажется, что притаилась чащоба и вот-вот выскочит дикий зверь – завоет, зарычит…

По тропе шагают три человека. Впереди высокий парень с котомкой за плечами. Суконная гимнастёрка с ремнём, военная выправка, бритый подбородок, коротко остриженные волосы говорят о том, что он недавно отбыл солдатчину. За ним, с сумкой через плечо, следует второй – в чёрном пиджаке. Оба они похожи друг на друга только у второго тёмные волосы слегка курчавятся из-под сдвинутой на затылок кепки. Он иногда поглядывает на белобрысый затылок идущего впереди и кривит губы. Третий – коренастый, смуглый, несомненно, местный житель. На нём длинный кафтан со сборами, на голове колпак. Лохматая борода, почти до самых глаз, придаёт его властному лицу отпечаток дикости. На поясе висят охотничий нож и кобура с револьвером. У всех троих в руках длинные палки.

– Возжайся тута с вами, гологубыми, – заворчал таёжник. – День-то кончается, а идём с раннего утра.

Тропинка петляла по краю болота, ныряла в заросли кустов, вилась через тускло-зелёные мхи, пересекала редкие полянки с орешником и снова уходила в чащобу.

– Эх, дядя! Своей мы волей, что ли, шагаем по этой глухомани? Спасибо приставу скажи, – задорно блеснув глазами, сказал тот, что был в пиджаке.

– Оно и то… Сами бы дошли. Тут в тайге никуда не денешься, путь один – тропа.

– То-то и оно! Который день трясёмся то на конях, то шагаем по тайге. А нам ещё стражника приставили, – оглянулся шедший впереди.

Таёжник почесал затылок, повёл плечами, обращаясь к ближнему, спросил:

– Слышь ты, как звать-то тебя? Запамятовал я…

– Крестили Аристархом, а братана Григорием.

– Ишь, какое мудрёное имя, к чему бы? А за что это вас гонють в глухомань?

– За революцию.

– А какая она твоя революция-то? Видать, слабая, не уберегла тебя, под высылку угодил.

– Дай срок, узнаешь, – откликнулся Григории, останавливаясь. – Давай, ребята, перекурим.

– Поспеем с перекуром. Засветло по кочкам надо прыгать, – сказал охотник.

Перед ними лежало обширное зеленеющее болото, покрытое тёмными кустиками брусники, усеянными красными ягодами. Закатные лучи, пробившись сквозь деревья, освещали болото. За болотом снова темнел лес. Позади, в чаще, слышалось птичье щебетанье, переклики, посвисты. Пернатое царство суетливо готовилось к ночлегу.

– Вот придёт революция, никто не оторвёт тебя от хозяйских дел и не пошлёт сторожить двух невинных людей, – проговорил Аристарх, закуривая.

– Кто вас разберёт: винные али невинные. Чай, пристав знает, он грамотный.

– Стерва твой пристав. Пьянствует да полтинники с вас тянет. – Григорий затоптал окурок, спросил. – Далеко ещё?

– Не, недалече.

– Заночуешь, поди?

– И то. Ночью в тайге одному негоже. Зверья пропасть…

Солнечные лучи угасали. Охотник заторопился:

– Пошли. До темени надо добраться. Пристав говорил, политические вы, это как понять?

Аристарх озорно улыбнулся, сдвинул фуражку на нос, сказал:

– Хотим, чтобы народ сам управлял, а царя и господ да начальство, всех – под ноготь!

Стражник вытаращил глаза, перекрестился:

– Батюшки-светы! Да разве такое возможно?.. Два-то человека?

– По всей России нас миллионы, да и народ поможет.

Дальше шли молча. Тьма сгущалась, ноги цеплялись за выступавшие корни, за скрученную траву. Лес был по-прежнему глух, но сквозь деревья стали проглядывать слабые огоньки.

– Вот и Коса! Слава те, господи! Вишь, какой путь отломали пёхом. Тута лошадь не пройдёт – либо в трясине завязнет, либо ноги о валежник переломает.

В канцелярии пришлось долго ожидать пристава. Он где-то в гостях играл в карты. Наконец пришёл – толстый, красный, опросил прибывших, посмотрел документы, махнул рукой стражнику:

– Веди их в избу Степанидихи.

В избе, куда их привёл стражник, братьев ожидала приятная встреча: едва отворили дверь, из-за стола поднялся стройный молодой человек в сатиновой косоворотке.

– Вот и встретились, дорогие товарищи! – воскликнул он, обнимая вошедших.

Это был студент лесного института Дерябин. Он и братья Казаковы состояли членами казанской организации социал-демократов. Часто встречались и хорошо знали друг друга.

– Устали, поди! Прошагали-то порядком. Садитесь, чайку попейте, вот хлеб. Больше угощать нечем. Завтра рыбы наловим.

Сентябрь дохнул прохладой. Природа нарядилась в яркие осенние краски. Старые берёзы теряли листья. На соснах и елях побурела хвоя, зажелтела осина, закраснелись кустарники. Утренники стали студёными.

В большом селе Гаино жители переполошились: пригнали ещё двух политических.

Вечером на завалинке братья пели. Их молодые голоса неслись в вечерней тишине и трогали сердца слушателей:

 
Замучен тяжёлой неволей,
Ты славною смертью почил…
 

Любит русский народ песню. В радости, в беде и в горе он неразлучен с нею. Окружили сельчане братьев.

 
С тобою одна нам дорога:
Как ты, мы в острогах сгниём,
Как ты, для народного дела
Мы головы наши снесём.
 

Теснее, теснее смыкалось кольцо слушателей. Подходили новые люди, старались уловить каждое слово.

 
Но знаем, как знал ты, родимый,
Что скоро из наших костей
Поднимется мститель суровый
И будет он нас посильней.
 

Последний куплет братья пропели с подъёмом, и когда повторяли его, неожиданно грянул хор молодых голосов:

Поднимется мститель суровый И будет он нас посильней!..

Эта неожиданная поддержка деревенских парней взволновала Аристарха, он уверенно сказал:

– А кто же может быть сильнее нашего великана, русского народа?

– Ой, миленькие… И за что вас так наказали?.. – послышался старческий голос.

– Вестимо за что… Хотели, вишь, добыть народу счастье, – прогудел лохматый широкоплечий мужик. – Эх, объявился бы Емельян Пугачёв, как встарь… Пошёл бы с ним, пра, пошёл бы…

– Не мели, непутёвый! – оборвала его стоявшая рядом жена.

– Ш-ш… Староста!

Кудрявый парень рванул меха гармони и лихо заиграл плясовую. Вокруг затопали, засвистели.

В ночь под праздник, окончив хлопоты, крепко уснули жители Гаино.

Никто не видел, как из крайней избы метнулись две тени и огородами прошли к обрыву. Там, в густом кустарнике, их встретили учительница и фельдшер.

– Ну, Аристарх, преображайся. Вот тебе кафтан, вот дорожная сума и документы. Отныне ты приказчик лесопромышленника Фёдорова, едешь дощаники встречать. А Григорий – учитель деревни Веснянки, на конференцию в Пермь направляется.

– Спасибо. Лодка-то исправна?

– Вполне. Вот тут, в камышах. На дне – топор, котелок, сухари, сахар, крупа. Глядите, не попадайтесь!

– Я карту набросала. Синей галочкой указаны остановки. Лучше всего вдали от жилья. Все опасные пункты отмечены красными крестиками.

– Спасибо большое! – в один голос воскликнули братья.

– Два дня будут праздновать, по пьянке вас не хватятся. Добрый путь вам, товарищи! – Голос учительницы дрогнул.

– Ни пуха ни пера, ребята! Стороной объезжайте кордоны, отсиживайтесь в камышах. Изловят – изобьют до полусмерти и назад доставят.

На прощание расцеловались.

Братья спустились в лодку, осмотрели кладь и взялись за вёсла.

Лодка скользнула по воде, выходя на быстрину.

Плыли вниз по течению, грести почти не приходилось. Мимо проносились тёмные косматые спящие берега.

– Учителка – хорошая деваха, – заговорил Григорий. – На душе легко, когда встречаются такие люди. Да и Карп Тимофеевич – суровый, но душевный человек. Таких век не забудешь…

– Надежда Фёдоровна походит на нашу Дусю. Помнишь учителку, что давала нам нелегальную литературу?

– Помню, Гибалина. Совсем ведь молоденькая была, а тянулась к революции. Хорошо, ты предупредил её, уехала от ареста. Не встречался?

– Видел в Казани, когда ехал домой из Баку. Она на фельдшерских курсах учится… Подпольщица…

Лодка шла вблизи берега. В темноте можно было разглядеть строение. Залаяла собака.

– Приналяг на вёсла, кордон видать, – прошептал Григорий.

Лодка стрелой пронеслась мимо опасного места. Вскоре течение отнесло их на середину реки.

Рано утром миновали Косу, плыли без устали весь день, на закате причалили к берегу. Место оказалось спокойным. Таёжная глухомань подступила к самой реке.

– Эх, места какие! Слышишь птичий грай. Перелёт, видать. Ружьецо бы сейчас! – размечтался Григорий.

Причалили к устью ручья. Лодку спрятали в кустарнике.

Отдохнув и перекусив, опять двинулись в путь.

Плыли всю ночь. На рассвете увидели, что от берега отчалила лодка и пошла наперерез. Грёб полицейский.

– Кажется, попались, – сказал Григорий.

– Иди на сближение, не вздумай удирать. Ты же учитель.

Григорий вытащил из кармана тёмные очки, вручённые ему Карпом Тимофеевичем, надел их и стал просматривать записи в тетради.

– Кто? Куда плывёте? – крикнул полицейский, когда лодки сблизились.

– Дощаник встречать. Хозяин приказал самому провести их по реке. Да захватил с собой учителя, на конхеренцу едет…

"Учитель" приподнял шляпу, кисло улыбаясь. Полицейский бегло оглядел его, снова обратился к Аристарху:

– Это какого купца? Гаврилова, что ли?

– Чё ты, паря. Как можно? Гаврилов пушниной торгует. Мой хозяин лесопромышленник Фёдоров, чай, слыхал? А у вас нет ли рыбки?

– Как не быть, найдётся. Я Фёдорова видал. Сурьезный купец, богач. Я вот, господин учитель, вопрос имею: не найдётся ли у вас тетрадочки и карандашика моему мальцу?

– Пожалуйста, – охотно откликнулся Григорий. – Это хорошо, что сына грамоте обучаете.

– Спасибо и на этом. А я стерлядочку и жереха словил… Кушайте на здоровье, – проговорил довольный полицейский, подавая рыбу, нанизанную на кукан.

Аристарх перегнулся, ловко подхватил вязку и передал серебряный рубль. Полицейский расплылся в довольной улыбке.

– Счастливо сплавать! – крикнул он, правя к берегу.

– У-уф, – облегчённо вздохнул Григорий. – Налегай на вёсла, брат..

Лодка шла вдоль пустынных берегов. К вечеру только увидели большое село, раскинувшееся в устье Вишеры. Перед глазами – водные просторы красавицы Камы, дальше Пермь.

– На берегу, на мостках, несколько женщин полоскали бельё.

– Дальше ехать нельзя. Как бы впросак не попасть, – забеспокоился Григорий.

– А вот спросим у баб. – Аристарх подогнал лодку к берегу.

– Эй, тётки! Нельзя ли заночевать где? Учитель да я, приказчик. Который день гребём, заморились!

Женщина выпрямилась, сдвинула со лба тёмный платок и внимательно оглядела путников.

– Ну-к, что ж, заночуйте у нас. В тесноте, да не в обиде.

Закрепив лодку у причала, братья пошли за женщиной. Она несла в корзине, прижатой к бедру, большой ворох белья. Шагала свободно, вдавливая босые загрубевшие ноги в мягкий речной песок.

Вот и калитка. Залаяла цепная собака. Женщина прикрикнула на неё и, обернувшись, пригласила:

– Входите, добрые люди, дверь отворена. Хозяин дома, а я сейчас…

Она стала быстро развешивать бельё. Казаковы, положив на завалинку вещи, отряхнули одежду, голиком обмели песок с обуви и шагнули в горницу.

В хате было тесно, бедно. На лавке сидел, вытянув ногу, хозяин. Коротко остриженные волосы и бритый подбородок говорили о том, что он недавно уволен из армии. После обычных приветствий завязалась беседа.

– Месяц, как вернулся из японского плена. Два года жена бедовала с тремя ребятишками, – жаловался хозяин. – Да вот ещё нога никак не заживает после ранения.

Аристарх стал уговаривать его посадить их на пароход.

– Лодка у нас своя, тебе отдадим, будешь рыбу ловить, пока мы не закончим своих дел.

– Ладно было бы, да пошли большие строгости. И вас задержат, и меня в каталажку. Вы лучше утресь наймите лошадей да с колокольцами прямо к казённому дому ступайте. Там вас речная полиция на казённой лодке и подбросит к пароходу.

– Что ж, попробуем.

– Только аккуратно. В Чердыне косовский пристав сел. На "Верети" едет…

Передав хозяйке наловленную рыбу и крупу, Григорий попросил приготовить ужин. Давно не видела семья такого угощения. Дети с жадностью ели уху, жареных жерехом и заедали лесными ягодами.

Наутро солдат привёл пару резвых коней. Распростившись с гостеприимными хозяевами, оставив им лодку, топор, котелок и ведро, братья уселись в бричку. Звякнули колокольцы, залились малиновым звоном, и понеслись кони в полное опасности будущее.

Версты через три у низкого выбеленного здания на берегу Камы возница лихо осадил слегка взмыленную пару, Вышедшие полицейские опытным глазом оглядели добротную бричку, резвых коней и выскочивших молодых людей, щедро расплатившихся с возницей. Один из полицейских, худой, длинноусый, подошёл, козырнул:

– Кто такие будете? Куда путь держите?

– Спешим паря, в Пермь. Я к своему хозяину Фёдорову дощаник гнать, а это учитель из деревни, на учительское собрание, что ль.

– На конференцию, – подтвердил Григорий. – Да поручение батюшки, отца Евлампия, надо выполнить – побывать в соборе.

Чтобы не дать полицейскому поразмыслить, Аристарх, вошедший в роль, затараторил:

– Слышь ты, паря, че народ рассказывает: будто из Вишеры выплывает большая рыба, на спине у неё орёл… страсти какие! Боязно нам было плыть, так и решили лошадями катить сюды.

Аристарх-приказчик был великолепен и не внушал подозрения. Уралец говором.

– Слыхали мы об этом чудище, донесли по начальству, – кивнул полицейский. – Ладно, сгоняем лодку. Пойду, распоряжусь.

Получив три рубля, полицейский стал ещё приветливее.

Через полчаса лодка подошла к борту большого колёсного парохода, замедлившего ход. Матросы спустили верёвочный трап, и братья, дав на чай перевозчику, быстро поднялись на палубу.

День был ясный, тёплый, все пассажиры высыпали на борт и смотрели на посадку. У Аристарха захолонуло сердце.

– Нет ли кого из Косы, – тревожно шепнул Григорий.

Этот треножный шёпот странно подействовал на брата. Надвинув картуз на глаза, распахнув поддёвку, он с купеческим шиком окликнул пробегавшего мимо официанта.

– Эй, паря, спроворь-ка графинчик с закуской, а коли каюту добудешь, на чай заработаешь.

Нашлась двухместная каюта и графинчик с закуской, да крепкий чай "по-купецки", с полотенцем. Вздохнули свободнее. Незаметно выспросили у официанта, кто едет на пароходе. Оказывается, в ресторане косовский пристав играет в карты с лесопромышленником Фёдоровым.

Из боязни быть узнанными, Казаковы решили притвориться пьяными и завалились спать на целые сутки.

Утром пароход причалил к пристани. Там ожидал наряд полиции. Около двадцати человек при шашках и с кобурами на поясе выстроились на берегу по обе стороны сходней.

Братья через иллюминатор с тревогой смотрели на полицейских.

Аристарх рассмеялся:

– Погляди, чем обернулись наши страхи!

С парохода сходил поддерживаемый под руки, совершенно пьяный пристав. Фуражка у него была сбита на затылок, ноги заплетались, ножны шашки стучали по деревянному настилу. Очевидно, он сделал попытку поздороваться со своими подчинёнными.

– Здравия желаем, ваше благородие! – гаркнули вразнобой полицейские и, поспешно подхватив начальника, усадили в пролётку.

Путь в Пермь был свободен. А там встреча со Свердловым!

* * *

Широко раскинулась красавица Кама. Тысячелетиями омывает она болотистые, лесистые берега, входит в теснины, бьётся могучей волной в каменную груду утёсов, а потом мчится всё дальше и дальше, заливая левы и низменный берег, на вот вырывается на зелёные просторы и плавно несёт свои воды в лоно могучей Волги.

На палубе парохода, облокотясь на поручни, стоит Аристарх. С волнением вглядывается в берега, озарённые утренним осенним солнцем. Скоро Чистополь. Брат внизу, в каюте, укладывает вещи. Решил сойти на пристани, пробраться в родное село, повидать жену. Заодно захватит спрятанные до ареста пятилетние паспорта. С ними будет открыта дорога на окраины царской России. А ему плыть дальше в Казань. Там – любимая. По ней тоскует. Всегда перед ним её серые глаза. Первый разговор запечатлелся навечно.

Неловким деревенским парнем стоял он перед учительницей сельской школы и робко просил:

– Евдокия Фёдоровна, дайте почитать… Очень прошу вас.

– Так я же всё рассказала.

– Хочется прочесть самому, да и братан пусть ознакомится с работой Ленина.

– Но эта работа запрещённая. За неё и я и вы в ссылку угодим! Нелегальная литература…

Стало до боли обидно:

– Я с малых лет читаю нелегальщину. У отца, хотя он был столяром, водились книжки Толстого, Горького… Даже несколько номеров "Колокола"…

Вот с этого момента и началась дружба учительницы и Аристарха. Это он предупредил её, что по доносу сельского священника к ней собираются с обыском. Она подала прошение об увольнении и уехала в Казань, поступила там на фельдшерские курсы…

В маленьком пыльном сквере среди ясенных и рябиновых деревьев Аристарх ждал Дусю.

То читал газету, то переходил со скамейки на скамейку, поглядывая на приземистое здание фельдшерских курсов. Никто не выходил из подъезда.

Редкие прохожие не обращали внимания на неуклюжего человека с дорожной сумой. Мало ли их, вот таких, в армяке, в картузе, приезжают в город по своим делам, а то и для заработка.

Солнце склонялось за полдень. Тени деревьев погустели, стали длиннее. В сердце Аристарха пробудилась тревога – не закрыты ли курсы?

Но вот дверь распахнулась и несколько девушек вышло из подъезда. Аристарх увидел двух курсисток, направляющихся к скверу. Одной из них была Дуся. Кровь прилила к его лицу, застучала в висках.

Как быть? Как подойти при незнакомой девушке? Узнает ли его Дуся? Он изменился, оброс, загорел.

Но Дуся узнала. Проходя мимо, она кинула на него быстрый взгляд и вдруг громко воскликнула:

– Корней! Приехал-таки!.. Иди, Маня, в библиотеку одна, ко мне братан приехал, – и она завернула на тенистую дорожку.

Аристарх взял руку Дуси, смотрел ей в глаза и молчал, не в состоянии вымолвить ни слова.

– С парохода? А где брат?

– Домой заехал, за паспортами, дня через три будет. Дождусь его.

– Пошли. Будешь жить на сеновале у моего хозяина. Наш он.

Они зашагали по знакомым переулкам.

Дома Дуся накормила гостя, напоила крепким сладким чаем. Он рассказал историю бегства и все дорожные приключения.

– Сегодня вечером пойдём к Сергею, он здесь ведёт подпольную работу. Душа человек!

Было совсем темно, когда Аристарх, переодетый в пиджак, спустился с сеновала. Дуся уже ждала его.

Дверь им открыл невысокий молодой студент. Пытливо оглядев пришедших, сказал приветливо:

– Заходите, тозарищ, Дуся привела – значит наш.

Аристарх вгляделся в ясное, приветливое лицо с вдохновенным взглядом смелых глаз. Узнал Кострикова.

– Откуда? – спросил хозяин.

– Из владения Якова Михайловича. Лес у него охраняли.

Сергей улыбнулся широкой радушной улыбкой:

– Понятно. А сами здешние?

– Братья Казаковы, – пояснила Дуся. – Помните, товарищ Сергей, прошлый раз о них на сходке вспоминали…

– Видели Якова?

– На обратном пути беседовали.

– Как он там?

– Говорит, задание своё выполняю. Сижу тихо, налаживаю связь с ссыльными. Спасибо ему, помог бежать…

– Это большое дело. Что ж, здесь вам оставаться нельзя, изловят.

– Братан привезёт паспорта и поедем. Куда только? Хотелось бы в Среднюю Азию. Мы там работали на железной дороге.

– Где именно?

– В Асхабаде. Участвовали в забастовке. Были делегатами от пятого участка. А когда из Кушки пришла карательная экспедиция, пришлось удирать в Ташкент, а потом домой.

– Имей в виду, с июля Столыпин стал председателем министров. Началась жестокая расправа, с револю-ционерами. Нашу задачу, задачу большевиков, разъяснил Лепим. Надо копить революционные силы, объединять их.

– Мы большую помощь получали от бакинской организации.

– Будете получать и теперь. В Баку работает делегат Стокгольмского съезда – Степан Шаумян. Это крупный революционер. Главное для нас – шире развернуть пропаганду среди рабочих. Комитет выдаст вам деньги на проезд. В добрый путь!

Сергей встал, сердечно распрощался. Они ушли в темень осенней ночи.

Дорогой Дуся сказала:

– Совещание у них. Решено объявить забастовку. Но ты в демонстрации не участвуй. Опять начнутся аресты. Уезжай скорее…

– Гоните? – тихо, с тоской проговорил Аристарх.

– Если б меня одну спросили, возможно и не торопила бы, – душевно ответила Дуся.

Он осторожно взял её за локоть, она не отстранилась.

… На третий день приехал Григорий. Он привёз паспорт брата, а своего не отыскал. Да и времени не было. Волостной писарь пронюхал что-то и стал наведываться в избу, расспрашивать, не слышно ли чего о братьях.

Григорий загоревал. Без документа ехать дальше нельзя. Выручила Дуся. Через своих друзей, наборщиков типографии, раздобыла бланки паспортов. В партийной организации бланк заполнили на имя минского мещанина Виктора Капустина и, приложив "печать", вручили Дусе. Она передала паспорт Григорию с наказом скорее выезжать из Казани.

Вечером отходил пароход на Астрахань. Братьев провожали Дуся и Саша Вотяков, весёлый, кудрявый парень-наборщик.

У сходней, поотстав, Аристарх, замирая, спросил:

– Родная, приедешь ко мне? Без тебя жизни нет…

– Приеду. Кончу курсы и приеду, – шепнула Дуся.

Гудок известил о посадке. Пассажиры, толкаясь, бросились на пароход. Людская волна оторвала от девушки любимого и унесла на палубу.

В Астрахани – пересадка. Перебрались с одного парохода на другой и в тот же день двинулись в просторы седого Каспия. Неприветливо встретил он братьев. Развившаяся накануне буря кидала пароход с волны на волну. Надсадно пыхтя, давая тревожные гудки, пароход шёл на Красноводск.

Конец октября хмурился, обещая продолжительную непогоду. Не меньше суток будет рвать ветер серые гривастые волны и окатывать брызгами палубу.

В трюм, куда перевели всех палубных пассажиров, братья спуститься не захотели. Устроились возле трубы, за кипами укреплённой клади. За весь путь от Казани им редко приходилось перекидываться словом. Теперь они могли наговориться досыта.

Когда началась качка и все с палубы ушли, стоявшие в загородке кони нервничали, пугливо косясь по сторонам. К вечеру буря усилилась. Животные обезумели. Особенно волновался гнедой с белым пятном на лбу: он встал на дыбы, сломал барьер и, всхрапывая, стал метаться по палубе.

– Погибнет животина! – Григорий вскочил и бросился ловить коня. У самого борта он схватил его за гриву, огладил.

Матрос, стоявший на вахте, крикнул:

– Собьёт тебя в море этот дьявол. Брось! У него хозяева есть.

– Жаль такого красавца. Ни за что пропадёт.

Прибежал испуганный хозяин. Увидел, как Григорий заводит коня за изгородь.

– Видать, из солдат будешь? – спросил он.