Текст книги "Тропы воздуха (СИ)"

Автор книги: Анна Тьма

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 21 страниц)

   "Ты не спеши, любимый..." – шепнул ветерок, облетев статую.

   – Хорошо, – шепнул я в ответ, поднимаясь на ноги. – Не буду спешить...

   Обернулся, чтобы снова взглянуть на детей и брата, дурачившегося как малолетний сорванец. Двойняшки повалили его на землю и увлечённо щекотали. Эльф вопил, отбивался и хохотал. Идиллия...

   Сухой треск автоматной очереди прошил покой над самым священным местом в моей Империи.

   – Назад!!! – заорал я вскочившим на ноги детям. – Вниз!!!

   – Папа!.. – отчаянно вскрикнули двойняшки и только по искажённым лицам, понял, что ранен. Боли не было. Только ярость.

   – Уводи детей! – горловой рык меняющегося голоса напугал даже меня самого.

   Брат вскочил, частично преображаясь, схватил малышей на руки и рванул в сторону леса. Он знал, что соваться в воздух сейчас – чистое самоубийство. А в лесу – эльф есть эльф... Как много потерял непобедимый светлый демон! Раньше, очень давно, он был неуязвим.

   Новая очередь выбила каменную крошку из плиты. Я спрятался за памятником. Крылья прострелены как минимум в шести местах. Ещё немного... совсем чуть-чуть... меня сорвёт с тормозов...

   Где стража, какого демона эти оказались здесь?! Предательство при дворе, иначе происходящее объяснить невозможно. Нас предали.

   Выстрелы с другой стороны холма заставили вскочить и броситься туда, наплевав на опасность со спины! Короткий вскрик, адская, невероятная боль, на миг парализовавшая каждый нерв и ослепившая меня... душу рвало на части, я сходил с ума... Брат...

   Это был не крик. Живое существо не способно так кричать. Я только что умер... И за это... за это все... сейчас... они умрут...

   Мне много не нужно. Они забыли, как я убиваю. Им достаточно услышать мой голос, чтобы сдохнуть.

   ...Изломанные, раскинувшиеся в нелепых позах тела. Кровь. Небо, откуда столько крови... Брату отрезали голову, предварительно так нафаршировав свинцом, что живого места не осталось. У Лира прострелено сердце... оба сердца. Эти сволочи знали, что мои дети – не просто тёмные. Демонята с невероятным запасом живучести. Лир ещё жив и я бережно беру его на руки. Благодарно уткнувшись в мою залитую кровью рубашку, сын тихо шепчет: "Я немножко глаза закрою... на минутку, пап... так устал..." И засыпает навсегда.

   А Лия... Лия! Маленькая, да дыши же ты!

   – Папочка... пап, папа... – дочка плачет, но даже не чувствует этого. И маленькая ручка сжимает мою ладонь. А я вычерпываю из себя всю жизнь до капли и лечу мою малышку, делая всё, что в моих силах и за их пределами. – Холодно как, папочка!.. – всхлипнула дочка, судорожно выгнувшись в моих руках. И застыла. Больше не дышит.

   Нет, доченька, солнышко моё, не надо!..

   Дети... дети мои любимые... Невозможно это...

   Я пытался согреть их, вернуть, отдавая всю ещё теплившуюся во мне жизнь... только тела моих ненаглядных маленьких сорванцов коченели в руках. А я плакал, целовал их разгладившиеся, спокойные лица, пел им их любимую песню и не верил...

   Острая боль и наконечник болта, пробивший насквозь, выступивший из груди. Сердце задето. И отравленный болт. Знали, чем такую тварь как я травить нужно, ублюдки. Повернувшись, я разглядел довольно ухмыльнувшегося стрелка и коротко приказал:

   – Умри.

   Схватившись за горло, человек захрипел, закатил глаза и упал. Его ещё некоторое время корчило в страшных, ломающих кости судорогах, и землю вокруг пятнала кровавая пена, прежде чем агония прекратилась. Больше не встанет.

   То ли садистом я стал, то ли теряю сноровку. Раньше делал проще – умирали ещё не начав падать. Вид смерти зависит от интонации вложенной в голос...

   – Прости, любимая, не получилось не спешить... – прошептал я небу, чувствуя, как немеют руки и лёд разливается по венам.

   Попробовал встать, чтобы дойти до могилы, но упал... обнял крыльями моих солнышек, чтобы не замёрзли.

   А ведь я выживу... а они... они мертвы... Небо, ну за что их?!.. Бессильная ярость выжигала душу... Выживу... Сволочи, детей моих за что?!..

   ...Вскочив, я взвыл диким зверем! От ярости, бессилия, бешеной, раздирающей всё внутри боли. Лия и Лир. Котята мои шкодливые...

   Кровь на руках, отпечатки ноготков моей дочки на тыльной стороне ладони.

   Что вы наделали, твари... Я уничтожу этот мир, уничтожу мир, посмевший поднять руку на моих детей!!!

   И сквозь пелену, застлавшую мой взор, я видел только их мёртвые лица и... багряные ирисы...

   – Ненавижу...

   Это худшее, что вы моги мне показать, милые цветочки. Хуже, чем смерть моих детей – ничего нет. Такого нельзя ни простить, ни пережить. И, кажется, этого я не переживу.

   ...Очнулся, когда на склоне не осталось ни одного целого ириса. Вообще ни одного цветка. В руках парные клинки, а руки по локоть в крови. Вообще весь склон залит кровью. И мечи в руках прозрачными больше не были – ледяной чёрный металл.

   И от крика саднило горло, а глаза щипало от соли. И ненависть чёрным ястребом билась внутри.

   Этого мало. Нужно всё здесь уничтожить.

   Вспыхнуло давно забытое ледяное пламя, выжигая всё внутри. Около полувека не горел во мне этот огонь. Кажется, с тех пор, как я, спасая своих, уничтожил ледяным пламенем чужое войско. Феникс... Ты из-за меня оказался в числе тех немногих бессмертных Творцов, которые узнали истинную смерть. Я ведь так и не спас тебя, мой бог. И вообще, всё проиграл этой судьбе. Больнее, чем в первый раз...

   Замёрзла даже вода в ручье. Землю проморозило вглубь метра на два. Онемевшие мышцы, неохотно согреваясь, начинали болеть. В замёрзшем ручье чудом остался один целый цветок. Один ирис. Фиолетовый.

   Уничтожить его не хватило воли. Бережно взяв цветок в руки, я взлетел, оставляя позади уничтоженный ад. Куда теперь?.. Не знаю. Кажется, меня кто-то где-то ждал. Только зачем?..

   Площадка перед домом посыпана песком. Как будто специально для меня, чтобы удобней приземлиться. Припав на колено оттого, что слишком резко и высоко сложил крылья, взял горсть песка в кулак, пропустил его меж пальцев. Огляделся. Это здесь меня ждут? Знакомое место... Откуда я его знаю? Что-то из прошлого, далёкого как растаявший сон.

   Брат вышел навстречу. С костылём, сильно хромая. Что-то в его облике казалось странным. Через миг понял. Волосы, тщательно убранные в косу, золотые, как когда-то давно.

   – Ты же обещал!.. – с досадой воскликнул Ван и умолк, приглядевшись повнимательней.

   – Обещал что? – изогнул бровь я.

   – Не попадать в неприятности, – неуверенно ответил светлый.

   – Неприятности? – хмыкнул. – Когда это я в последний раз в них попадал?

   Брат не ответил, осторожно обходя меня по кругу и рассматривая, словно видел в первый раз.

   – Ирдес, что случилось?

   Смутно вспомнив последние события, тихо и мёртво ответил:

   – Смотря с кем...

   Девушка, напоминавшая лесную охотницу, быстрым шагом подошла со стороны сада, остановилась рядом с Ваном, окинула меня изучающим взглядом. Я ответил ей тем же.

   – Сколько тебе лет, Ирдес? – внезапно спросила она. Глубокий, грудной голос. Люблю такие голоса у женщин. Как она посмела обращаться ко мне по имени? Совсем распустились эти смертные.

   Тем не менее, отвечу тебе, дерзкая дева.

   – Семьдесят с утра было, – усмехнулся, ненавязчиво продемонстрировав клыки, и почти сразу уловил какую-то неправильность. Странно...

   – Ирдес... – брат пошатнулся, и я тут же ступил к нему, готовый подхватить. Больше я тебя не потеряю. – С утра тебе было пятнадцать...

   – Пить надо меньше, – доверительно сообщил я. – Провалов в памяти не будет...

   И осёкся, застыв на месте. Памяти? А сам я много ли помню? Лир и Лия... Поглядев на свои руки, которые так недавно обнимали моих маленьких двойняшек, сжал ладони в кулаки. Дети мои...

   – Плохо дело, – напряжённо произнесла дева. Готовая к прыжку пантера. – Ван, ему ведь снились кошмары?

   – Ему всегда снятся кошмары... – ответил светлый растерянно. – У него и снов-то других не бывает, кроме кошмаров... Роса, что это?!

   – Думаю, злые шутки этого места. Ирдес, ты был на поле с багряными ирисами?

   – Тебе-то какое дело, охотница? – поинтересовался я ледяным тоном, презрительно сощурившись. Какое право ты имеешь задавать мне вопросы?

   – Был, – севшим голосом сказала она, догадавшись. – И воду из источника пил... Плохо.

   – Роса, да объясни ты мне толком, в чём дело?! – отчаялся что-то понять Ван.

   Роса... Какое странно знакомое имя. Но сосредоточиться на нем не позволила ярко вспыхнувшая память о пролитой крови. О той крови, которая осталась на моих руках.

   Видимо, поэтому кусок разговора я пропустил.

   – Ирдес! – Ван осторожно, словно боясь повредить, обхватил ладонью моё запястье. – Активируй Иглу.

   – Какую иглу? – мотнул головой я. – Антеннку, что ли? Так мы же их уже с полвека не носим...

   – Ирдес, у тебя в запястье есть Игла, – упрямо повторил брат. – Активируй её.

   – Если тебе это необходимо... – пожал плечами, нашёл под кожей антеннку Призраков, активировал её, вспомнив, как это делается.

   И тут же получил ментальный удар чудовищной силы!

   – Ха-а... – повалившись на бок, почти мгновенно поднялся, переведя тело в режим убийцы. Но не воспользовался против эльфа ни одним оружием. Голова кружилась так, что небо с землёй менялись местами. – Это же... предательство...

   – Я никогда тебя не предам, – твёрдо ответил светлый Первый Император, снова обхватив моё запястье с Иглой.

   – Тогда... нас обоих... предали... – помолчал, пытаясь устоять и совладать с собой. И спокойно сказал: – Ты помнишь, когда началась война? Я вот сейчас вспомнил. Дворец горел, деда, дядю и папу убили, и маму... маму к стене прибили, оставив умирать... Мне было семнадцать... – Брат заметно вздрогнул, крепче сжал руку. – А ты тогда поругался с Шоном, мы уехали в Свободный... Потом я домой телепортом рванул, хотел найти Шона, поговорить, чтобы вы, два осла упрямых, помирились... А Империя в огне... – Я дёрнулся, чувствуя, как мои щиты сдавило в тисках воли светлого. Запнувшись, повторил: – Мне было семнадцать... Не надо, я не хочу с тобой драться...

   – Верь мне, братишка.

   Новый ментальный удар был так силён, что щиты смело как бумажные, и моё сознание накрыла родная и ласковая темнота...

   ...Двое тонких как тростинки, изящных до хрупкости и удивительно похожих подростков носились по пляжу друг за другом, вопили и развлекались как шкодливые дети. Схватив мокрое полотенце, девочка, с криком «а ну стой, зараза!» бегала за мальчиком, пытаясь огреть его по спине своим грозным оружием. Мальчик ловко уворачивался и отвечал девочке «от заразы слышу, всё равно не догонишь!»

   Девочка всё же догнала брата и через пару минут весёлой потасовки, оба уже азартно топили друг друга в набегающей волне.

   А я смотрел на них. И было так тепло...

   Только шрамы остались. Но они сойдут когда-нибудь, или хотя бы сгладятся. Им ведь всего-то по тринадцать. Как они выросли!..

   Чтобы вы жили, я бы умер ещё не раз...

   Рассвет заглянул в окно и помешал досмотреть самый прекрасный за последние... не помню сколько... сон. Открыв глаза, я обнаружил себя на узкой и жёсткой кровати. Рядом на подушке лежал фиолетовый ирис. Нормальный цветок нормального цвета. Как же хорошо!..

   Поднялся тихо, чтобы никого не потревожить...

   Когда брат всё же проснулся, я уже давненько сидел на крыльце и любовался восходом. Мир и покой в душе впервые за долгое-долгое время.

   Ван спустился, присел рядом на ступеньку. Помолчал. Потом осторожно спросил:

   – Ну как ты? Уже нормально?..

   Усмехнувшись, я некоторое время раздумывал, прежде чем ответить:

   – Знаешь, невозможно быть пятнадцатилетним отцом двух тринадцатилетних детей. Нужно время, чтобы заново привыкнуть к тому, что мне не семьдесят... и что эти мелкие бессовестные шкодники, которые десять раз на дню чуть до инфаркта меня не доводили, ещё не появились на свет.

   Брат молчал, но я легко смог уловить, как коготки страха царапают его душу. Даже теперь, если трезво поглядеть на вещи, когда я несу полную чушь и стоит вернее всего подозревать, что моя и без того шаткая крыша съехала окончательно, он мне верил. Безоговорочно, не сомневаясь ни в едином слове. Потом вздохнул тяжко, крепко сжал моё плечо. Повернувшись, я взглянул брату в лицо. Н-да, дохлый светлый, как в студенческие годы... Прозвище Мертвяк в академии ему дано не зря. А наш дуэт был очень метко прозван "Отморозки".

   – Приходи в себя и возвращайся, – попросил эльф.

   – Ладно, – пообещал брату я.

   Восход обливал золотом мир, солнце дарило тепло своих лучей. Чужое солнце чужого мира...

   Интересно, смогу ли я вернуться в своё "нормальное" состояние после всего? И стоит ли? Может, так лучше? Лучше и разумней быть взрослым, расчётливым и опытным Владыкой, возможно где-то и сволочью, где-то безжалостным и беспощадным ублюдком, но чётко знающим, как в какой ситуации поступить. Зная, когда и кем можно пожертвовать, кого лучше спасти, приблизив к себе, и как сделать свою власть нерушимой. Уметь ударить любого, даже друга, знать кому подсыпать яд в вино, кого подставить под удар. Это война вышибла из меня душу, сердце... Лучше быть таким, чем наивным, доверчивым, порывистым и вспыльчивым подростком без тормозов.

   Вот только... Только дикая, смертная тоска в глазах брата. А ведь он единственный, кто держал меня на грани безумия, не позволяя окончательно превратиться в чудовище. И когда следовало пожертвовать его жизнью, я пожертвовал частью Империи и собственной властью, поставив всё на край. Чем и кем угодно, но только не братом...

   Как давно я не держал в руках гитару?.. Кажется, целую вечность...

   Так может, хотя бы ради того чтобы снова петь, снова сбивать пальцы о струны... мне стоит воскреснуть?

   Вот только смогу ли я?..

   А вот это уже самый интересный вопрос.

Долгая дорога к себе

   Печать повёрнута эмблемой вовнутрь. Чёрный ободок кольца плотно охватывал палец. Чёрный венец охватил надменно приподнятую голову. Гордая осанка правителя, за десятки лет ставшая более чем привычной. Всё это в комплекте с убитым на болотах, рваным камуфляжем и совершенно детской внешностью. Зеркало беспощадно отражало такого сопляка зелёного, больше на девочку похожего, чем на Владыку, что я скривился. Постричься, что ли?.. Нет, лучше не стоит, так я буду выглядеть ещё младше. Сначала подрасти бы хоть немного.

   Но что-то надо менять. Определённо.

   – Снять венец и родовую Печать, – подсказал брат. – И перестать делать рожу кирпичом.

   Тяжко вздохнув, я отвернулся от зеркала, сел на свою кровать рядом с подвинувшимся братом. Задача вернуться в "нормальное" состояние казалась антивыполнимой. Конечно, прошло всего полдня, но я совершенно не чувствовал себя готовым к тому, чтобы отбросить прожитое и отвернуться от опыта, приобретённого с возрастом. Да и не хотел, признаться честно, отказываться от всего этого. Слишком, слишком много оказалось пройдено, слишком дорого далось знание.

   – Я пойду прогуляюсь, – сказал, не глядя на Вана. Дери демоны, как он молод ещё! Сложно его всерьёз воспринимать. – Мне нужно поразмыслить.

   Брат вздохнул ещё тяжелее чем я минуту назад.

   – Дай знать, если задержишься.

   – О себе побеспокойся, – бросил я через плечо.

   И подавил раздражение выходя на улицу. Много он на себя берёт! Не по силам и не по рангу. И тут же одёрнул себя – да "ранга" ещё дожить надо.

   Жаркий день был в самом разгаре, солнце заставляло щуриться. Попытавшись понять, что меня так раздражает во всём окружающем, с удивлением осознал – голод!

   – Дери меня твари Хаоса! – в сердцах пожелал я.

   Лет с пятнадцати у меня как раз начался активный период роста. Я был голоден всегда, даже во сне! Это чувство было таким привычным, что игнорировалось как нечто несущественное, но сейчас, после... В общем, только что осознал во всей красе, что значит жрать хотеть! Как будто месяц на сухом пайке в горах провёл, да и тогда меньше жрать хотелось!

   Ладно, сейчас будем этот вопрос решать.

   Найдя свой арбалет, я взлетел и направился в сторону леса, подальше от домика. И направление автоматически отследил. Хоть дичь постреляю, а то ведь либо помру с голоду, либо сам кого-нибудь убью.

   Костерок потрескивал, щедро разбрасывая искры. Одного фазана вполне хватило, чтобы перестать хоть ненадолго чувствовать этот бешеный голод. Рядом лежала убитая косуля. Я же ушёл в глубокую медитацию, замедляя обмен веществ в организме и немного перестраивая его работу. Если я всегда буду такой голодный, то начну кидаться на окружающих, а допустить помутнение рассудка из-за такой досадной мелочи никак нельзя. Медитацию, как и прежде, терпеть не могу. Раньше считал что скучно, сейчас – нудно и бесполезно. Вокруг столько дел, которые можно сделать за потерянное на идиотскую медитацию время. Но – никуда не денешься.

   Так... биохимия организма в норме. Слегка перестроить работу... Что ещё не так? Хм... Гормональный фон. На данном этапе, для подростка – всё нормально, но для нынешнего меня такие всплески, резкие перепады настроения и отключение мозга при виде открытого декольте у красивой девушки, никак не приемлемо. Значит, придётся поработать, только бы хуже не стало...

   Не стало. Теперь буду в разуме. В большинстве случаев... Вернёмся к другим проблемам...

   Минут через тридцать я прекратил своё дело. Собственное тело отказывалось подчиняться. Повлиять мог, но не слишком сильно. Восстановить нормальную трансформацию не удалось, повреждённые лёгкие тоже не поддавались влиянию. Но хоть что-то сделал. Если раньше процесс бурного роста должен был закончиться годам к двадцати восьми, то теперь эта цифра отодвинулась примерно до тридцати пяти. Зато не буду вечно голодным, что при моём образе жизни немаловажно.

   Затушив костёр и заложив его камнями, я закинул свою добычу на плечо, удобно перехватив и, решив размяться, побежал, отслеживая направление.

   Яр встретился на полпути к моему временному пристанищу. Я остановился, окинул его оценивающим взглядом. Он ответил мне тем же.

   – Охотился? – риторически поинтересовался Яр.

   Странный человек. Что-то подсказывает мне, что этот лесник далеко не так прост, как кажется.

   – Раны брата скоро заживут, – ровно ответил я. – Нам предстоит долгий путь, и я не уверен, что охота всегда будет удачной.

   Мужчина помолчал, разглядывая мой чёрный венец и явно думая о чём-то своём. Усмехнулся криво и предложил:

   – Я знаю, как лучше и быстрее приготовить мясо, чтобы оно долго не портилось.

   – Желаешь помочь? – хмыкнул я.

   – Если позволишь, Владыка, – и охотник склонился, но почти сразу выпрямился, ожидая моей реакции.

   – Позволю. – Пусть поможет. Хотя, едва ли он знает что-то, чего не знаю я.

   С косулей мы разобрались часа за полтора. Ровные, одинаковые полоски мяса были разложены на широкой доске, останки моей добычи уничтожены или пущены в дело. Охотник оглядел получившуюся картину.

   – Владыка, не возражаешь, если дальше я сам повожусь?

   Покосившись на человека, я понял, что успел устать. Н-да, неприятно снова быть подростком. Годы только прибавили мне выносливости и сил. А сейчас всё исчезло, как небывало.

   – Только не испорть, – сказал я, и вышел.

   Кружным путём, чтобы не попасться на глаза брату или охотнице, вышел к озеру. Синяя, кристально чистая вода в зеркальной глади отражала небо. Покой, глубокая синева и дыханье чистоты... Нестерпимо захотелось смыть с себя следы крови убитого животного. И не видя причин себе отказывать, я скинул камуфляж и с удовольствием окунулся в холодную чистую воду. Преодолевая усталость и лень, заставил себя поплыть на середину озера. Мышцы разогрелись, и просто плыть стало на редкость хорошо.

   Наплававшись до ломоты в теле, я вылез на берег. Солнце ещё высоко. Идти к домику не хотелось. Устроившись на берегу, снова уставился на умиротворяющую гладь синей воды. А ведь с заходом солнца мне придётся снова вернуться к брату. "Возвращайся" – отзвуком эха памяти прозвучал голос светлого в сознании.

   Легко сказать, Ван. Легко сказать...

   Но что-то нужно делать.

   Достав гитару, и неуверенно огладив ладонью струны я "услышал" её недоумение. Откликнулась. Надо же... Ты так давно молчишь, моя красавица.

   Пальцы легли на гриф, прижали аккорд, прошлись по струнам... Звучишь. Но сколько сомнений в твоём голосе! Ты сомневаешься во мне. Ты неуверенна так же, как я сам в себе не уверен. Знаю, знаю, милая... но давай хотя бы попытаемся найти взаимопонимание. Ещё не единение, как раньше, но хоть что-то... Помоги мне, моя драгоценная! Кажется, я потерялся в этом мире. Как раньше, помоги мне найти себя.

   Но ответом на мой зов стала боль в пальцах. Струны порезали их как ножи! Ты не хочешь говорить со мной? Боишься меня? Ты... восприняла меня как чужака. Что ж... не смею тебя принуждать.

   Гитара испарилась из рук. Мрачно поглядев на изрезанные пальцы, я сосредоточился, приказав телу убрать эти царапины, и с досадой обнаружил, что, дери демоны, не вошёл в тот возраст, когда регенерация ускоряется до предела волевым усилием! Придётся ждать – к вечеру само заживёт.

   Странно мне сейчас быть таким. И брата видеть юнцом – странно. Мир вокруг – чужой. Так ясно чувствуется эта чуждость. Во всём – в воздухе, в движении, в том, как отказывается он откликаться мне. Помнишь ли ты Владык, мир моих предков? Что случилось с тобой? У меня совсем немного времени и пробелы в памяти не позволяют вспомнить, что я делал здесь прежде, чем вернулся домой. Но одно я знаю точно – мне не уйти отсюда без неё. А она... О Небо, она погибнет по моей вине.

   Последняя мысль заставила сжать кулаки. Я готов пожертвовать всем ради неё. Всем, кроме Лии и Лира. И теперь не знаю, что делать. У меня появился шанс исправить многое, если не всё. А я боюсь действовать. Из-за двух смешных, шкодливых и улыбчивых малышей. Тех, которых ещё нет. Тех, которые могут не появиться на свет, если я попытаюсь изменить историю.

   Всё, что бы я сейчас не решил, будет пустым. А от этих опасных мыслей в голове стоит избавиться. Тренировка с фламбергом – лучшее избавление от вообще каких-либо мыслей! У берега это будет даже интересней. Жаль, ремней нет, перетянуть крылья. Ну и так обойдусь.

   Вскочив, я выхватил из личного пространства тяжёлый, почти в мой рост фламберг и привычно взмахнул им... едва не разорвав мышцы! Опустив своё оружие к земле, сжал зубы, чтобы не выругаться. Бред! Не может такого быть! Я с тринадцати лет управляюсь с тяжёлым оружием даже без частичной трансформации! Ледяной огонь залил холодом плечо и руку, и мышцы онемели. Немного холодного огня убирают боль. Чуть больше – и станет несравнимо больнее, чем было.

   Может, слишком резко повёл. Ладно, попробуем двумя руками управляться с двуручным оружием. Снова подняв меч, я начал разминку уже более осторожно и плавно, стараясь при этом не наступать в воду. Минут через пятнадцать тренировка пошла как по маслу. Только ощущение нехватки чего-то... чего, я никак не мог понять, но оно мешало уйти в битву с тенью с головой.

   Самое ясное, что сейчас могу сказать о себе и окружающем, это то, что я ни в чём не уверен. Вообще ни в чём, особенно в своих дальнейших действиях. Я не готов принять окружающую реальность. Не готов выполнить просьбу брата... да и сомневаюсь, что хочу этого, даже больше, чем сомневаюсь в том, что смогу.

   Беспокойство, проскользнувшее по тонкой нити связи, сохраняющейся, даже если мы оба будем полностью закрыты, заставило меня закончить разминку и убрать фламберг. Быстро одевшись, я потянулся к брату и направился к дому охотников. Беспокойство, досада и весёлая злость – вот такой коктейль закипал в душе Вана. Досада – на раненую ногу. А злость – готовность к драке. Я перешёл на бег, а потом взлетел.

   Несколько минут торопливых взмахов и я приземлился посреди двора на посыпанную песком площадку. Медленно выпрямился, в полной мере продемонстрировав гордость истинного короля, ещё раз оглядел увиденную с воздуха картину.

   Яр сидел на земле крепко связанный, Роса и Ван стояли под прицелами трёх арбалетов и нескольких мечей посреди двора. Женщина упрямо сжала кулаки, собираясь драться, Ван демонстрировал полную беспомощность, тяжело опираясь на костыль.

   Их было девять. Девять человеческих выродков бандитского вида. Разбойники? Не похожи. Больше напоминают отряд профессиональных наёмников, о чём можно сделать вывод, хотя бы оценив более-менее одинаковое вооружение и одежду. Какая-никакая, а униформа – одинаковые, удобные при долгих переходах ботинки, лёгкие кольчуги. Все не моложе тридцати, но не старше сорока пяти лет. Разношёрстная, но видно, давно сработавшаяся компания солдат, убийц и мародёров.

   – Это ещё что за ...?! – направив на меня арбалет, высказал свой вопрос человек с рябой рожей. Четверо из девяти профессионально взяли меня в кольцо. – Эй, ты кто такой?!

   – Обращайся к Императору согласно титулу, шваль! – ледяным тоном бросил я, заставляя человека вздрогнуть. Пока он искал ответ, а остальные всё же разглядели кроме крыльев ещё и венец, я обратился к брату со всем возможным холодным и спокойным почтением: – Ваше величество, мой венценосный брат, я прошу вас воспользоваться хотя бы частичным звуковым барьером, чтобы вас не задело.

   – Да будет на всё воля ваша, венценосный брат мой, Верховный император, – почтительно склонил голову Ван, проводя перед собой раскрытой ладонью.

   – Благодарю, ваше величество, Первый император, – склонился я в ответ и, подняв голову, поймал взгляд человека с арбалетом. Он звериным чутьём понял, что что-то не так, но не успел отвести глаза прежде, чем я произнёс: – Умри.

   Рябой упал на землю, его скрутило в судороге и через несколько мгновений человек уже не дышал, остекленевшими глазами, с застывшим в них нечеловеческим ужасом глядя перед собой. Но это я отметил лишь краем сознания, уклоняясь одновременно от болта и меча, и в обратном движении разрубив фламбергом ещё одного арбалетчика от плеча до бедра вместе с кольчугой и арбалетом.

   – В глаза не смотреть! – заорал кто-то из воинов.

   Смуглокожий, плохо выбритый мечник лет сорока с полуторным клинком и рваным белесым шрамом на подбородке попытался достать меня со спины, но я резко развернулся, поймал его взгляд и приказал умереть. Тот упал, раздирая горло руками и медленно синея от нехватки воздуха. Глупые люди. На самом деле мне даже взгляд не нужен, чтобы вы передохли. Просто не хочу, чтобы под удар попал брат.

   В это же время Ван, пользуясь эффектом неожиданности, умудрился прикончить двоих и дрался ещё с двумя, не подпуская их к Росе, за его спиной резавшей путы на Яре. Два клинка светлого веером смерти вертелись в руках и, хотя он почти не опирался на больную ногу и правая рука менее ловко держала клинок, опытные наёмники не могли одолеть одного малолетнего эльфа.

   Один из моих противников беспрестанно ругался сквозь зубы, посылая проклятия на наши головы. Надо бы кого-нибудь живым оставить. Резко раскрыв крылья, я ударил ими по воздуху, и в следующий миг плашмя врезал фламбергом последнему своему противнику по голове. Тот упал, обливаясь кровью. Надеюсь, я верно рассчитал силу и не убил его.

   Стоило мне уже счесть победу одержанной, как из-за дома выскочили сразу пятеро с заряженными арбалетами... Время замедлило свой бег. Я сорвался с места, но двигался так бесконечно медленно, будто меня окружал не воздух, а желе. Арбалетный болт сорвался с тетивы и пробил плечо закрывшему собой женщину и эльфа Яру. Ван убрал правый клинок в личное пространство, схватился за серебряную розу, приколотую под воротом и в следующую секунду грянул выстрел! Второй, третий! Ван отстреливал своих врагов из любимого пистолета как мишени в тире. Даже с тем же выражением на лице. Пока очередной болт по касательной не взрезал ему пальцы, пройдя вдоль вытянутой руки и оставляя кровавый след.

   В этот миг и я успел оказаться возле последних врагов. Даже не рычание – шипение сорвалось с моих губ:

   – Страдай!..

   Последние двое упали, корчась в судорогах. Брат коротко и ёмко ругнулся, выронив кольт, и я услышал стук копыт удаляющихся лошадей. Ещё трое успели удрать. Дёрнувшись взлететь, чтобы убить ушедших, взглянул на своих раненных и передумал.

   – А я его берёг, – пожаловался в пространство брат, подбирая пистолет левой рукой. – У меня всего-то две обоймы. Где я тут патроны возьму?!

   Молча подойдя, я осмотрел рану на его правой руке. Длинная, от костяшек до плеча, рваная и глубокая, но всё же царапина. Проведя над ней ладонью, наложил брату самую сильную "заживалку" со слабенькой, чтобы рука не онемела, "ледышкой".

   – Часа через три заживёт, – сообщил я, переключая внимание на раненого охотника.

   Охотница успела только разорвать рубашку вокруг болта.

   – Не страшно. Не умрёт. Яр, болт будем вырезать. Наконечник зазубренный, прошёл глубоко но не навылет. Если попробуем протолкнуть – навредим только. Поэтому – терпи. Роса, не суетись, бинты, иголку с ниткой и обеззараживающую мазь принеси. Только нитки из моего запаса возьми, другие не подойдут! Усыплять, охотник, я тебя не буду. Только дёргаться не вздумай.

   Я говорил, а с моей ладони уже лился тоненькой струйкой ледяной огонь. Рана оказалась смертельна, болт вошёл под ключицу, артерия перебита, и дышать человеку оставалось несколько минут. Но... Но можно хотя бы попробовать. И уверенностью своей дать человеку, всё о себе сразу понявшему, хотя бы надежду.

   Когда вернулась женщина, я уже успел вырезать болт и держал аж половину ладони в ране, не позволяя крови бить фонтаном.

   – Мои нити взяла? – поинтересовался я, даже не поднимая головы. – Быстро вдевай в иголку и давай сюда.

   Принципиальное отличие обычной нитки от тех, что я взял у изначальных, было в том, что они растворялись и идеально подходили, чтобы шить внутри, а не снаружи. Чем мне и пришлось заняться...

   Не знаю, на чём держался этот человек, но сознание он так и не потерял. И даже смог подняться, почти полностью повиснув на мне и Росе, бережно поддержавшей его с другой стороны.

   – А с этими что? – брат глянул на корчащихся в судорогах воинов и яростно почесал руку, стараясь не слишком тревожить края заживающей раны.

   – Пусть ещё помучаются, – равнодушно ответил я, затаскивая Яра на порог. И сурово добавил: – Не чешись. Заживать дольше будет.

   – Без тебя знаю, – огрызнулся брат.

   Когда охотник был уложен на кровать и целиком предоставлен заботам женщины, я вышел на улицу, поглядел на корчащиеся в страшной, нескончаемой агонии тела и приказалпытке утихнуть. Схватив одного из людей за ворот, по земле отволок его на задний двор, за мастерскую охотника. Бросив человека на землю у стены так, чтобы он полусидел, вернулся за вторым. Брат вышел из дома, остановился на крыльце. Я внимательно поглядел в синие с золотой каймой глаза.