Текст книги "Замок янтарной розы. Книга 2 (СИ)"

Автор книги: Анна Снегова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 22 страниц)

– Чем я могу помочь? – немедленно откликнулась я, когда его сосредоточенный взгляд остановился на мне.

– Тем, что посидишь в каюте, запрёшься как следует и постараешься не удариться ни обо что, если будет сильно качать. Приду к тебе, как только смогу. Морж, проводи её! Я на капитанский мостик.

Не слушая возражений, дядюшка Морж подхватил меня под локоть и потащил, куда было велено. Я едва успела взять на руки Подарка, который тревожно принюхивался к воздуху и нервно поводил ушами.

Морж торопливо отвёл меня обратно в капитанскую каюту, по дороге усиленно забалтывая ничего не значащими фразами, которые скорее заставляли ещё больше сходить с ума от тревоги, чем успокаивали. Особенно, если добавить к этому тёмные вихри в небе над головой, ветер, порывы которого едва не сшибали с ног, и море, вздыбленное кручами волн.

– Скажите честно… это очень опасно? – бросила я в спину Моржу, который спешил вернуться на верхнюю палубу.

Тот колебался мгновение, но всё же ответил, замерев на секунду в дверном проёме:

– Море – вещь ещё более опасная и непредсказуемая, чем сердце красавицы. Нам остаётся только доверится опыту нашего капитана… и милости Обиженного бога.

Хлопнула дверь, мы с Подарком остались одни в полутёмной каюте. Фонарь даже не думал никто зажигать. Опаснее шторма на море может быть только пожар во время шторма на море.

Я безвольно плюхнулась на краешек койки, пытаясь усмирить панику в мыслях. Прижала лиса к груди, как в детстве прижимала плюшевого медведя во время грозы, когда папы не было дома.

Мне в глаза бросился одинокий гамак, всё ещё подвешенный посреди каюты. Сердце сжалось от боли и осознания беспомощности. Подарок тревожно пульсировал рыжим свечением. Его глаза горели в полутьме загадочными огнями.

Мгновения внезапно наступившей тишины оглушили меня – а потом раскатистый рык грома заставил вздрогнуть, пробрал до самых костей, завибрировал под кожей.

На толстое стекло иллюминатора обрушились первые тугие струи дождя.

Глава 38. Гнев Обиженного бога

Самая настоящая буря разорвала небо за окном ветвистыми молниями на части, расколола громом тишину, сотрясла корабль от бушприта до трюмов.

Где-то там, наверху, мой мужчина пытается противостоять стихии и вынести на своих плечах и это испытание, потому что на нём – ответственность за жизни людей, что ему доверились. А я сижу здесь, в каюте, и ничем не могу помочь. Или могу?..

Поднимаю лиса перед собой подмышки, всматриваюсь в янтарные угли миндалевидных глаз.

– Подарок! Ты ведь живое чудо. Средоточие магии. Можешь утихомирить бурю?

Нет, хозяйка. Бесполезно ждать милости Обиженного бога, когда он являет свой гнев.

Наверное, только существо, которому много веков, может быть так спокойно в подобный момент. Но я-то ещё столько не прожила! И твёрдо намерена попытаться прожить. Причём не в одиночку. А значит, мне просто необходимо придумать, как справиться с буйством стихии.

– Должно же быть какое-то заклинание, усмиряющее ветер! И волны. И…

Ты не понимаешь. Ветер – не причина. И волны – только следствие. Заклинания не помогут. Он действительно разгневан.

Наотмашь бьёт крайне неприятная догадка.

– Ты же не хочешь сказать…

Именно.

– Великий Обиженный Кракен существует на самом деле?!

Да. Это не сказка. Сказок не бывает. Есть только основательно забытая быль.

– Но в таком случае…

Мои руки разжимаются, я роняю лиса. По счастью, ему совершенно всё равно – падает на все четыре лапы, как кошка. А я бросаюсь к сундуку, поднимаю тяжёлую крышку и как дура пялюсь на вещь, которая лежит сверху. Которую я положила туда собственными руками три дня назад.

Письмо Эдварда Винтерстоуна. «Любимой мамочке» – выведено на конверте.

Дрожащей рукой хватаю его. Хочется тут же отбросить подальше, как ядовитое насекомое. Усилием воли сдерживаю порыв. Вот она, цена милосердия! Жизни нескольких десятков людей, которые сейчас могут быть отданы Обиженному богу в обмен на спасённую жизнь одного-единственного подлеца. Но задаваться философскими вопросами я буду когда-нибудь потом. Сейчас я должна совершить невозможное – а для начала разобраться.

Скорость мысли возрастает в несколько раз. Всё это мелькает у меня в голове за доли секунды, пока торопливо разрываю конверт.

Проверяю ещё раз – он действительно пуст. Плевать теперь на тайну переписки – хватаю листок и начинаю читать. Буквы едва видны в тусклых отблесках янтарного света Подарка. Почерк неразборчивый, с огромным количеством завитушек и здоровенными, обильно украшенными заглавными буквами – не знала бы, подумала, что автор женщина.

Там оказывается действительно какая-то сопливая ерунда с приветами мамочке, пожеланиями здоровья ей и папеньке, заверениями в том, что с его собственным здоровьем всё в порядке… Придушила бы гада собственными руками, попадись мне сейчас!.. и всё в том же духе, ничего подозрительного.

Снова давлю подступающую панику. Где же причина...

Да в конце концов, маг я или не маг!

Закрываю глаза, пытаюсь дотянуться до письма другим способом. Увидеть другим зрением. Прозреть суть.

Понемногу из темноты выплывают подсвеченные янтарным строки с дурацкими завитушками, складываются в прихотливую вязь. …А ровно посреди листа словно притаился огромный чёрный паук – клякса с длинными лапами, протянутыми во все стороны.

Всё-таки не удерживаюсь – отшвыриваю листок от себя подальше со сдавленным возгласом, открываю глаза. Теперь чёрную кляксу видно и невооружённым взглядом. И она… начинает шевелиться.

– Подарок, взять! – выкрикиваю первое, что приходит на ум.

Лисёнок увеличивается в размерах до собаки, бросается вперёд, янтарные зубы смыкаются на листке бумаги, и письмо исчезает в его пасти за секунду.

Сердце бьётся как сумасшедшее – давно я так сильно не пугалась.

Бр-р-р-р… невероятная гадость на вкус!

Присаживаюсь рядом на пол – ноги не держат, да и палуба под нами ходит ходуном уже так, что стоять и правда проблематично. Рёв бури за окном и не думает стихать. Ливень хлещет с утроенной силой.

– Что это была за дрянь?

Проклятие.

– Чего?!..

Какой-то очень сильный маг проклял твоего принца. Этому проклятию по меньшей мере год. Оно долго добиралось окольными путями. Действовало через других людей. Приносило неудачи и беды. Наконец почти достигло цели.

Стискиваю кулаки. Это многое объясняет. Слишком большая концентрация невезения вокруг моего Ужасного Принца за последнее время. Неудачный поход на Замок ледяной розы, ополчившиеся против него соратники с Материка, бывшая любовница, которая отчего-то прониклась такой жестокой ненавистью, что даже заказала наёмных убийц, почти удавшееся покушение – и не одно, почти удавшаяся охота на него маркизов де Роше, подозрительно сообразительный Эдвард, что вообще не вяжется с этим маменькиным сынком, у которого мозгов как у павлина... а теперь ещё и эта ужасная буря. Вот же бедовый человек!

Фактически, всё это время Генриха спасало только присутствие рядом других магов-эллери. То Кэти Лоуэлл усмирит бойню под стенами Замка ледяной розы, которая вполне могла закончится трагически, то Морж очень кстати оттолкнёт от летящего в него клинка, то я… гм, я особенно удачно подворачивалась в последнее время. Значит, у меня есть все шансы бороться  с проклятием и дальше!

Я вскочила, воодушевлённая.

– Но теперь-то эта дрянь не опасна?

Прости, хозяйка, но понятия не имею, как долго смогу держать её внутри. Пока вроде притихло и даже не шевелится.

– Кто этот мерзавец, который натравил, можешь определить?

Нет. Есть вероятность, что проклятие среагирует, если мы окажемся рядом с ним. Но я бы не хотел, если честно, там оказываться.

– Понятно… Но это не Эдвард… точно не он! У него магических способностей – как у козла молока. Ещё меньше, чем мозгов. Зато теперь хоть понятна его ужасная везучесть… то кинжал удачно в руки заполучит, то бурю так ловко нашлёт… проклятие находит пути исполнения.

Я бросила взгляд на иллюминатор. По-прежнему ревущая стихия снаружи. Почему она не успокаивается?! Подарок ведь говорит, что проклятие притихло. Разве что…

Разве что я нашла не все его орудия. Как-то ведь Эдди сумел вызвать бурю? Не письмом же к любимой матушке, в самом деле. Да и продавец лавки чудес подозрительно бойко отказывался от щедрого предложения целого принца отплыть на его корабле. Хотя должен был всеми конечностями схватиться за такую возможность, сулящую немалую выгоду. Если только он не знал, что с кораблём может случиться беда. Если только не продал Эдди ещё какую-то древнюю диковину, завалявшуюся в грудах его барахла…

Конверт нашёлся не без труда – я зашвырнула его в спешке, сама не помнила куда, а на качающейся палубе он ещё и скатился почти в самый угол.

Подарок с любопытством наблюдал, как я ползаю под столом и выуживаю оттуда мерзкий клочок бумаги. В ответ на мою просьбу сделал свет поярче. Я повертела конверт, ещё раз внимательно осмотрев – а потом ковырнула ногтем алую сургучную печать. Она оторвалась с трудом.

Обмирая от очередного оглушающего раската грома, непослушными пальцами я разломила её.

Из застывшего сургуча, как из футляра, мне на ладонь выпала перламутрово-зелёная, овальная, размером с ноготь большого пальца чешуйка.

Вихрем в голове проносятся слова легенды… О Великом Обиженном боге, который мстит людям за украденные чешуйки его могучей брони и топит корабли несчастных моряков.

Я не хочу, чтобы мы стали частью этой легенды.

Зажимаю в ладони чешуйку, и она слабо отсвечивает зелёным в грозном, сгустившемся полумраке. Воздух вибрирует от потоков энергий – я чувствую это всей кожей. Волоски на руках встали дыбом, и возвращается зашитое в подсознание чувство первобытного человека, который прячется в тёмной пещере, а за её пределами – что-то огромное, грозное, непостижимое бродит в поисках добычи, принюхивается к твоему запаху. И вот сейчас я готовлюсь встретиться с этим ужасом лицом к лицу. Быть может, только ради этого, одного-единственного момента я и лечилась много-много лет назад от страха темноты.

Когда выбегаю на палубу, на скользких мокрых досках меня чуть не сшибает с ног порывом ветра. Пытаюсь глубоко вдохнуть, но едва не задыхаюсь от тугой стены солёного, напитанного морем потока воздуха, который бросается мне в лицо с остервенением голодной росомахи.

Громыхающее, чернильно-сизое небо кажется таким низким, что вот-вот рухнет на голову. Из него хлещет ливень, словно небо с морем поменяли местами и все мириады тонн воды опрокинули над нами. За секунду промокаю и замерзаю до костей, одежда прилипает к телу. Длинные распущенные волосы повисают тяжёлыми мокрыми прядями.

Растерянно оглядываюсь, пытаюсь сориентироваться, но вижу только голые мачты без парусов, торчащие рыбьими костями, смутные очертания палубы, по которой бегут реки морской воды, рыхлые груды такелажа, бочек, каких-то тюков и спасательных шлюпок у бортов корабля, и только где-то в отдалении – мельтешащие, едва различимые тени матросов.

 И над всем этим, заглушая короткие команды и переклич, плывёт взволнованный, мерный, тревожный звон сигнального колокола.

Наконец, приглядевшись и привыкнув к темноте, замечаю, что на уровне груди вдоль всей палубы натянуты толстые прочные тросы, чтобы можно было передвигаться по ней, не боясь, что тебя смоет за борт. Пытаюсь так и сделать, с непривычки то и дело больно сдирая нежную кожу на ладонях о грубые волокна.

Корабль под ногами внезапно ухает вниз, словно мы падаем в гигантскую дыру в море – кажется, попали в просвет меж колоссальными волнами. Значит, сейчас будет следующая. Замечаю её – и сердце уходит в пятки, потому что она размером с дом, не меньше. Её гребень высотою – почти до середины мачты, и уж точно выше бортов корабля. Набираю побольше воздуху в грудь, стискиваю зубы и сжимаю трос в ладонях изо всех сил.

Но всё равно оказываюсь не готова, когда многотонная масса холодной воды обрушивается на корабль и падает мне на голову, словно пытается расплющить, как маленькое глупое насекомое.

На несколько секунд меня просто оглушает. Когда волна уходит, еще долго отфыркиваюсь от воды, которая попала в глаза, уши и нос и которой я, кажется, уже пропиталась вся до такой степени, что вот-вот превращусь в русалку.

И тут понимаю, что от ужаса перед разгулом стихии забыла главное дело, ради которого выбралась на палубу. Пользуясь временной передышкой между двумя гребнями волн, делаю над собой усилие и отцепляюсь от спасительного троса, с которым, кажется, уже сроднилась. Длинными скользящими шагами добираюсь до борта корабля… и размахнувшись как следует, вышвыриваю в море проклятую чешую.

– Забирай! Забирай себе и оставь нас в покое!! – кричу в лицо ветру, но он уносит мой крик, и я сама себя не слышу.

Поздно, хозяйка. Он слишком зол.

Мертвенно-спокойный голос Подарка, который раздаётся прямо в моей голове, кажется нереальным, жутким, слишком отчётливым на фоне грохота и шума, который бьёт со всех сторон в мои почти оглохшие барабанные перепонки.

А потом мир как будто замирает на мгновение. Солёные брызги останавливаются в воздухе, не долетев, корабль застывает на гребне волны, звеня струнами мачт, мы все вязнем во времени, как муха в янтаре.

В мёртвой тишине, опустившейся на мир, раздаётся утробный рокот, зов из такой пустоты и такой одинокой бездны, какой не знают даже звёзды в равнодушных небесах.

– УР-Р-Р-Г-Л-А-У-М-М-М-М…

И время снова запущено невидимой рукой, а ливень вперемешку с солёными брызгами волн обрушивается на палубу. А я слежу, обмирая от ужаса и цепляясь окостеневшими пальцами за ванты на бортах, как разверзается морская бездна, и оттуда медленно поднимается нечто тёмное, огромное, бесформенное, окружённое десятками извивающихся щупалец.

Когда гигантская вытянутая голова размером почти с наш корабль показывается из воды наполовину, я вижу, что она заросла крупной зеленоватой чешуёй – совсем как та чешуйка, что я выбросила только что в море. Глаз не видно, но кажется, существо и без них отлично ориентируется в пространстве, потому что одно из щупалец, усыпанных в нижней части круглыми присосками, взмывает высоко, а потом с размаху очень метко швыряет на палубу какой-то предмет.

Я едва успеваю отскочить.

Предмет оказывается полной бутылкой вина из тёмно-зелёного стекла, с размокшей, полусодранной этикеткой на пузатом боку. Лучшее королевское вино, какое пьют только представители благородных семейств.

Вот чем этот мерзавец Винтерстоун пытался умаслить Обиженного бога, вот что швырял с палубы перед своим побегом! Неужели хотел таким образом выпросить успеха своим гнусным планам? Это не очень ему помогло. Впрочем, как и нам – вряд ли теперь помогут мольбы. Что вообще мы можем противопоставить этому ожившему древнему ужасу? Этой слепой стихии, такой же неумолимой и жестокой, как сама природа?..

– Вы что здесь делаете?! Убирайтесь, живо!!

Скорее чувствую, чем слышу злой окрик Моржа, который оттаскивает меня от борта рывком своими огромными руками-клешнями. В ту же секунду длинное чёрное щупальце обрушивается на место, где я только что стояла, и в щепы разносит фальшборт. Остальные извиваются над нашими головами.

Мысленно взываю к лису.

Сделай что-нибудь! Хоть что-нибудь!..

Печальный голос моего питомца в голове топчет всякую надежду.

Это существо – древнее и сильнее живых замков. Оно такое же древнее, как сам океан. Я для него – не более, чем песчинка, попавшая под чешую. Но я попробую, хозяйка.

Подарок снова растёт – увеличивается в размерах до среднего такого китёнка. Подходит к самой кромке обломанного борта и застывает, вытягивая чуткий настороженный нос в сторону моря. Морская тварь на секунду прекращает смертельный танец щупалец и кажется, тоже всматривается слепой безглазой мордой в странное, упрямо сверкающее в темноте существо, которое осмелилось бросить ей вызов.

Сколько продолжается это противостояние взглядов, я не могу сказать – совсем теряю счёт времени. Только прекращается оно быстрее, чем успеваю хотя бы вздохнуть.

Сразу десяток чёрных змей обрушивается на моего лиса, обвивает его от головы до лап… и просто стаскивает за борт, топит, и он погружается глубоко в тёмные бурлящие воды, унося с собой свой дивный свет.

Не могу поверить в то, что случилось только что на моих глазах. Не могу осознать. Сознание будто раздваивается – одна его часть цепляется ледяными руками за трос, другая словно со стороны, отстранённо наблюдает за тем, как прибегают ещё люди… как плечом к плечу сражаются Ири и Морж – её сабля сверкает во тьме и танцует в руках, а его клешни впиваются в одно из щупалец монстра и отсекают кончик, но на смену ему чудовище, взревев, присылает десяток новых… как кто-то из матросов, кажется Якоб, испускает громкий отчаянный вопль – его за ногу поднимает Кракен прямо в воздух и вышвыривает за борт…

А дождь всё льёт и льёт с расколовшихся небес, и корабль, дрожа всем телом, как раненый зверь, то взмывает вверх, то камнем ныряет вниз на гигантских волнах. И начинает трещать в чёрных кольцах щупалец Кракена, который всё туже и туже стягивает их на хрупком теле упрямого «Изгнанника».

С протяжным стоном падает мачта где-то позади, на корме. И этот звук, наконец, выводит меня из помертвевшего оцепенения.

Я не буду просто стоять и смотреть на то, как умирают мои друзья.

Я не позволю.

Просто не позволю.

Кажется, все силы мироздания сплотились против меня, чтобы не позволить дойти до капитанского мостика. Волна за волной обрушивается на голову, заставляя останавливаться и пережидать. Раз за разом поскальзываюсь и падаю там, где заканчивается трос и приходится преодолевать последние метры скользкой палубы чуть ли не ползком, отвоёвывая каждый шаг.

Но я делаю это. Потому что капитан корабля может быть только в одном месте в этот страшный момент.

На капитанском мостике замер как статуя Генрих – сильные руки вцепились в штурвал. Это лишь его бремя – в одиночку направлять движение корабля в бьющемся сердце бури, в бешеном рёве разгулявшейся стихии. Невероятным усилием воли, чувствуя каждую доску на корабле как часть собственного тела, он должен контролировать движение судна через волны. Заставлять поворачиваться к ним так, чтобы очередная волна не разбила в щепы, не потопила, а вознесла на гребне и дала скатиться вниз, как по ледяной горке на санях. И если он хоть на секунду отвлечётся… если не справится… если упустит штурвал… всех нас закрутит водоворотом как безвольную щепку и море разделается с нами ещё быстрее, чем Кракен.

Забираюсь на капитанский мостик. Я добралась. Я всё-таки добралась!

С трудом могу различить Генриха в резких вспышках молний.

Потемневшие волосы облепили его лицо, рубашка кажется почти прозрачной, вздувшиеся мускулы на руках бугрятся – он из последних сил удерживает штурвал, и я знаю, что будет держать, даже если умрёт прямо здесь. Даже мёртвым будет стискивать его в окоченевших пальцах.

Ярость в глазах. Он хочет переспорить судьбу. Он не собирается сдаваться, даже если всё против нас. «Пока живы мы – жива надежда». Так сказал он мне когда-то, полушутя, развлекая одной из очередных баек. Бесконечно давно, в какой-то другой жизни, где не было смерти и боли – только свет, тепло и любовь.

Собирая остатки сил, бросаю непослушное тело вперёд. Почти не чувствую ни рук, ни ног. Проскальзываю под его локтем и цепляюсь за мокрую ткань рубашки на груди. Опираюсь спиной о штурвал, чтобы не упасть.

Его почерневшие глаза на жёстком, словно высеченном из камня лице при виде меня сверкают яростным блеском.

 Скольжу ладонями по коже вверх, обвиваю шею, приникаю всем телом.

– Поцелуй меня!!

Звуков уже не слышно в рёве бури, но он читает по губам. Кричит в ответ:

– Ты сошла с ума?!

Я тоже лишь по движению губ понимаю, что он говорит. Прижимаюсь ещё крепче – так, чтобы никакая стихия, никакая сила в мире не смогли оторвать. Если ничего не получится, я хочу так и умереть – рядом, сердце к сердцу, разделив последнее сердцебиение и последний вздох.

Но у меня должно, должно получится. Я уже чувствую её – свою магию, которая в слепом гневе поднимается во мне всесокрушающей волной. Хватит! Слишком долго терпела. Слишком долго позволяла слепой судьбе играть нашими жизнями. Больше некуда отступать – или я смогу победить стихию и загнать обратно древнее чудовище, выползшее из тьмы веков нам на погибель, или всё будет кончено, и «Изгнанник» пополнит кладбище кораблей на дне морском ещё одним экспонатом.

Тянусь к жёсткой линии сомкнутых губ своего любимого мужчины и выдыхаю:

– Ты не понимаешь! Просто поцелуй меня – поцелуй как в последний раз!..

Глава 39. Сокращая расстояние

Пытаюсь сказать ещё что-то, но уже не успеваю – любимый стремительным броском сокращает последнее расстояние между нами. Накрывает мои губы своими – жадными, голодными, требовательными. Обрушивается на меня стихией более властной, чем ревущее рядом море, чем этот пьяный от своей безнаказанности дождь, чем грохочущие в небесах ослепительные молнии. Закрываю глаза – и всё вокруг исчезает. В ушах звон, и меня окутывает пеленой тишины.

Есть только мы в этом сошедшем с ума, беснующемся мире.

Ткань нашей одежды, вымокшей до нитки – слишком тонка, её будто не существует. Мы просто вплавлены друг в друга сейчас – и теряются границы, и сердцебиение становится одно на двоих. Планки штурвала впиваются в спину. Дрожь палубы под ногами – сильнее и сильнее. И кажется, будто стоим на оси мироздания, и только мы неподвижны – а всё остальное кружится, трясётся, рушится, ломается на части и снова склеивается, скручивается и вновь распрямляется, подобно игрушке в руках ребёнка.

Сквозь тишину в мои оглохшие уши прорывается утробный рёв откуда-то снизу.

На секунду отвлекаюсь – послать мысль в пустоту многоцветной янтарной вспышкой:

«Засыпай! Больше никто не потревожит твой покой.

Засыпай! Мы не собираемся ничего у тебя просить. Никогда. Всё, что нам нужно в жизни – мы нашли. Отвоевали у судьбы, у бесконечных дорог, у чужих людей, у чужих завистливых взглядов.

Засыпай! Только верни сперва то, что не твоё»

Каплю нашего огня, каплю нашего тепла посылаю тоже. Дружеское прикосновение, пожатие руки. Тому, кто был одинок и ранен, и видел в людях лишь мелочных, глупых и жадных хищников, кровожадных и жестоких, нападающих исподтишка, ненасытных в стремлении взять себе всё, до чего только могут дотянуться.

И Великий Обиженный бог, кажется… становится Великим Удивлённым богом. Но я уже не успеваю следить за сменой настроения какого-то древнего существа с его тонкой и ранимой психикой. У меня есть более насущные дела.

Например, как не сойти с ума от плавящего жара прикосновений. Не потеряться без остатка в сумасшедшем поцелуе.

Здесь, на краю мгновения между жизнью и смертью, на исходе длинной изматывающей схватки с ужасом и предопределением, мы особенно ясно и остро понимаем, как сильно нужны друг другу.

Сила вскипает во мне и требует выхода. Разрывает грудь… или может, это моё сердце торопится выбраться наружу оттуда, где ему стало слишком тесно.

Отстраняюсь от губ любимого, чтобы прошептать.

– Ещё! Ещё немного, пожалуйста... Мне нужно больше.

Он с рычанием вжимает меня в штурвал всем телом – и жаркие укусы поцелуев достаются шее, горлу, плечу, спускаются ниже…

Мой хриплый стон заглушает грохот последнего грома, раскалывающего небеса надвое, когда я раскидываю руки в стороны и выпускаю, наконец, на свободу пламя янтарного цвета.

Когда я снова открываю глаза, вокруг очень тихо. Не потому, что я оглохла или в ушах звенит, или ещё что… просто тихо. Чайки мирно покрикивают, волны плещут легонько-легонько, моё разгорячённое лицо обдувает ласковый ветерок.

А ещё вокруг день.

Только что была ночь. А теперь день. Солнце стоит над самой головой.

И я не ложилась спать, не падала в обморок, или ещё что-то в том же духе. Просто закрыла глаза посреди бури и ливня, а открыла – в ласковых водах под лучами яркого полуденного солнца.

Я по-прежнему прижимаюсь к своему жениху, и мы оба – мокрые насквозь от ливня, который ещё не успел высохнуть на нашей коже, а в серых глазах Генриха такое же обалдение, как, наверное, в моих сейчас. И видимо, не только в моих – потому что откуда-то сбоку слышится протяжное:

– Ну вы, ребята, даёте… Знаете, вы как на свадьбе целоваться вздумаете, предупредите заранее! Я окопчик вырою и спрячусь, на всякий пожарный.

Поворачиваю голову и вижу внизу, на палубе у капитанского мостика Моржа. Сидит, положив усталые и снова человеческие руки на колени и тяжело, устало дышит. Рядом с ним прямо там, на размокших досках развалилась Ири – лежит на спине, подложив руки под голову, и со счастливой улыбкой пялится на голубое небо и белые кудрявые облачка.

Мой жених прочищает горло и спрашивает севшим голосом:

– Кракен?..

– Уплыл, твоё Высочество! Положил аккуратненько на палубу Якоба да лиса вашего, и смылся куда-то. Скотина.

– Потери?

– Отсутствуют. Ну, кому-то по башке наверняка дало, ушибы там, воды солёной наглотались… но главное, живы все, я пересчитал. Прям чудо какое-то!

– Это чудо называется – моя невеста. Пробоины?

– Пойду щас, проверю трюмы. Но вроде бойко на воде сидим, не тонем.

Генрих хрипло выдыхает и теперь только решается отпустить непослушными, деревянными руками штурвал.

Прячусь на груди у жениха, нежась в ощущении непередаваемого облегчения и счастья. Чувствую, как наконец-то родные руки смыкаются на талии, обнимают крепко-накрепко.

– Хм. Послушай, Птенчик… – раздаётся вкрадчиво над самым моим ухом.

– М-м-м?..

– Ты себя как чувствуешь? Есть «откат»?

Уютно вздыхаю и прижимаюсь теснее, трусь щекой.

– Знаешь, в этот раз почти нету. Наверное, я прогрессирую. Слабость, колени дрожат, а в целом… в норме. Магия, кажется, снова почти на нуле – а так…

– Насколько «почти»?

– А что? – поднимаю всё-таки голову и натыкаюсь на такой взгляд, от которого щекочущие мурашки бросаются волнами от макушки до самых пяток.

– Я вот тут подумал… если там у тебя на донышке немного ещё осталось – подбрось-ка нас обратно в каюту!

От такого взгляда мне очень трудно отвести глаза.

Когда Ири испортила бочки, мы несколько дней были на корабле в условиях жёсткой экономии воды, и теперь я, наследница одной из самых богатых семей Королевства Ледяных Островов, прекрасно представляю, что такое жажда.

Так вот – та жажда была цветочки.

На секунду всё же отвлекаюсь – посмотреть, что там с Подарком. Заодно даю себе небольшую передышку, привести мысли в порядок и принять решение. Генрих терпеливо ждёт моего ответа и не торопит, пока я с высоты капитанского мостика высматриваю своего лиса.

Вот же он! Лежит себе под мачтой, зализывает тёмные продолговатые вмятины на боку, которые постепенно светлеют и выпрямляются. Причём он остался огромным, аж доски под ним слегка прогнулись.

Я хорошо. Могло быть хуже. Отдыхай, хозяйка. Ты славно потрудилась.

Отдыхать, значит… сглатываю комок в горле, снова перевожу взгляд на жениха, в крепких объятьях которого по-прежнему нахожусь.

Пульс стучит в ушах, хмель смертельной схватки со стихией всё ещё бродит в крови. Мы живы! А могли уже отправиться на дно морское. И очень даже запросто. И на этом закончились бы все наши глупые противостояния и игры в «кто кого переупрямит». Дураки же мы были, что не ценили каждое мгновение рядом.

– Пойдём! – выдыхаю и цепляю его покрепче за рубашку на груди всей пятернёй. Ужасный Принц расплывается в совершенно возмутительной ухмылке.

Последние крохи магии уходят на то, чтобы переместиться в каюту.

Как же здесь хорошо! Тепло, уютно, палуба под ногами не торопится сбросить тебя со своей спины, а в иллюминатор ласково светит солнышко…

Вот только одежда на мне промокла насквозь, и я теперь только понимаю, что не просто чувствую магическую опустошённость, но ещё и дрожу от холода.

Генрих немедленно сдёргивает с койки коричневое с золотом мягкое одеяло и укутывает меня с головой, принимается растирать, как ребёнка полотенцем. Я отфыркиваюсь и смеюсь, потому что это ужасно щекотно.

– Оставь! Я сама. Лучше о себе подумай… ты такой же мокрый.

– Как скажешь, Птенчик! – коварно улыбается Ужасный Принц, и я поперхиваюсь смехом. Что-то мне уже не смешно, когда вижу тёмное пламя в его глазах.

Я стою, укрытая одеялом по самую макушку, как в плаще, сжимаю края. И затаив дыхание слежу за тем, как мой жених медленно, одну за другой, расстёгивает пуговицы белой пиратской рубашки и стаскивает её – а мокрая ткань липнет к загорелому телу и не желает его покидать. Я б на месте этой рубашки поступила бы так же.

Зрелище открывающихся перспектив завораживает. Кто там дрожал от холода? Меня снова охватывает трепет, но теперь по другой причине. Волнуюсь ужасно.

– Послушай, Птенчик… мне тут в голову пришла очередная великолепная идея.

Горячие толчки крови разносятся по всему телу. И судя по жару на щеках, я начинаю стремительно краснеть. Кажется, жених моё состояние прекрасно видит и наслаждается зрелищем. Любуется даже, я бы сказала. А мне хочется одновременно сбросить потяжелевшее разом одеяло – и в то же время, зарыться в него поглубже и стянуть края покрепче, чтоб меня оттуда выковырять никак было не возможно.

– И что за идея? – шепчу едва слышно.

Скользящим броском хищника Генрих обхватывает нас вместе с одеялом и прижимает к себе покрепче. Мурлыканье, которое раздаётся у меня над головой, тоже определённо принадлежит скорее родственнику леопарда, чем человеку.

– А давай мы поменяем местами первую брачную ночь и свадьбу? Смотри, как удобно – сначала брачная ночь, а потом уже в спокойной обстановке продолжим выяснять, кто из нас упрямей и кто первый выполнит какие-то дурацкие условия. Что скажешь? По-моему, гениально.

– Сам себя не похвалишь… – ворчу я, чтобы потянуть время.

– Что поделаешь, у меня здоровая самооценка.

Крепкие объятия становятся ещё крепче, и мы с одеялом начинаем задыхаться. Но нам это ужасно нравится. Не долго выдерживаю схватку с собственной силой воли, приподнимаюсь на цыпочках и тычусь носом в ямку у основания шеи своего пирата – ну просто надо же мне проверить, что остается, когда основательно вымывается запах джименеи.

Ох, лучше б не проверяла! Без пряности получается так вкусно, что мне его хочется укусить.

– Ну так что? – торопит жених, и я вижу, как быстро-быстро бьётся жилка у него на шее.

– Что – «что»? – спрашиваю невпопад. Мозги совершенно расплавились, а остатки силы воли стремительно испаряются.

– Хм… насчёт брачной ночи.

– Сейчас же вроде бы день? Так что правильнее будет «насчёт брачного дня», – подтруниваю его, а сама начинаю потихоньку оценивать территорию глазами и подбирать место, с какого начинать кусание.