Текст книги "Английский сад. 2. Тернистая дорога"
Автор книги: Анна Савански
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 24 страниц)
– Мама, – Каталина посмотрела на дочь, ей уже недавно исполнилось семь, и она все сильнее напоминала ей себя в детстве, – о чем ты думаешь?
– Об Испании, – прошептала она.
– Ты ее любишь? – Джулия склонила голову над шитьем, проверяя гладкость стежков.
– Да, – и это было чистой правдой, – когда-нибудь я ее увижу. Я умру и увижу ее с небес, – Джулия странно взглянула на Каталину, пытаясь найти скрытый смысл в ее словах.
В последний день осени к ним снова пришла Афродита, подарив еще раз восторг любви. Похоже, сумерки рассевались, но надвигалась настоящая буря, буря, сокрушившая все на своем пути.
₪
Февраль – апрель 1933
Берлине они уже жили полтора месяца, за эти дни, проведенные в Берлине, Мария не ощущала себя свободной. Ей все время казалось, что кто-то наблюдает за ней, неустанно следит за ними. Через неделю после назначения Гитлера рейхсканцлером Вильям пришел домой в мрачном настроении. Весь Лондон обсуждал это назначение, большинство потирали руки, ожидая, что для красных[7] наступит возмездие, и только меньшинство понимало, чем все это может обернуться в будущем. О том, что богачи привели к власти Гитлера, не стало секретом ни для кого, о том, что, вдохновленные его идеями некоторые англичане воспаряли, было воспринято тепло. Вильям, который вначале карьере всегда держался стороны либералов, впоследствии перешел на сторону консерваторов, наблюдая за тем, как они проигрывают новой силе – лейбористам. Отчасти ему нравился Рамсей МакДональд, но эти вечные метания и в партии, и между двумя сторонами одного маятника, заставляли его задуматься – принимать сторону нужно только смотря на свои взгляды, а не на преданность. И сейчас Вильям осознал, что лейбористы, приведут страну, когда-нибудь в пропасть. Да, и консерваторам никогда не добиться успеха, если они не прекратят «схватку бульдогов под ковром»[8]. Был только один человек, которого никто не ждал у власти, и которого позовут, когда Англии будет на пороге бездны.
– Что случилось, Вильям? – Мария испуганно взглянула на него, видя его мрачное обеспокоенное лицо.
– Мы едим в Берлин, – упавшим голосом ответил он.
– Как? Берлин? – она часто заморгал, они бывали только в Париже, но Берлин… Зачем им ехать в Берлин?
– Так решило наше правительство. Я нужен в консульстве, дорогая. Я буду руководить нашими разведчиками, – Мария тяжело втянула в себя воздух.
– Но, ты никогда этим не занимался раньше! – возразила она.
– Ошибаешься, моя милая, – на его лице засияла хитрая улыбка, – как раз тогда, когда мы с тобой встретились я этим и занимался, и в Париже тоже. Я только для виду помогал нашим консулам.
– Ты столько лет скрывал это от меня? – в ее голосе Вильям совсем не слышал раздражение.
– Да, пришлось, а теперь я говорю. Если там, в Берлине, со мной что-то произойдет, я хочу, чтобы ты сожгла все мои документы, – Мария опустила глаза, поджав губы, – ты поняла меня?
– Но я же поеду с тобой? – в это мгновенье она была похожа на маленького обиженного ребенка.
– Конечно, но мало ли что, то, что я тебе сказал это не для берлинских ушей, – он мрачно улыбнулся ей, Мария метнулась к нему, опускаясь на колени перед ним, – возможно, и ты станешь политической пешкой, – он ласково провел по ее подбородку, – и я готов буду простить многие вещи.
– Вильям…
– Я спал тогда с той француженкой, потому что не видел никого другого способа следить за ее мужем. Он являлся не просто социалистом, но и, как я выяснил потом итальянским шпионом. Для социалистов это несмываемое пятно, – Мария вспомнила, как застала его в постели с другой женщиной, от этих тревожных воспоминаний у нее сжалось сердце.
– А я, я тоже была твоим планом? – она услышала, как он тяжело вздохнул.
– Нет, Мария, я просто решил спасти тебя, не на что, не рассчитывая особенно. Я приехал, поскольку у меня были сведения о восстание, я должен был достать сведение от наших парней, поскольку те бумаге совсем не могли быть доставлены по почте, – Мария положила голову к нему на колени, ощущая его близкое дыхание.
За эти месяцы она выучила немецкий язык, завела немало знакомств, она должна была чувствовать свободу, вместо этого ощущала страх. Порой она боялась выйти на улицу, зная, что кто-то не гласно за ней следит. Мария почти ничего не писала в Лондон, чтобы никак не выдать своих опасений. Берлин тепло ее принял, но Берлин не был Парижем, где она себя считала главным украшением столицы, затмевая главных парижских красавиц. Берлинские женщины не очень-то тепло принимали. Они косо на нее смотрели, внимательно изучая молочную кожу, фыркая при виде рыжих волос, уложенных в элегантные прически, считая, даже с ее голубыми глазами она никак не могла быть своей в их обществе. Мария это понимала. Вильям редко бывал дома, а те минуты, что он бывал дома, то их дом был полон гостей, а вернее его врагов. Они мило ей улыбались, а она делала вид, будто бы ничего не понимает. Вильям часто уходил посреди ночи, и она знала, у него очередная встреча с кем-нибудь из своих протеже. Когда он вернулся один раз под утро, от него пахло женскими духами, в ее душу закралось сомненье, а вдруг он снова ей изменяет? Но потом, успокоившись, Мария решила, что и женщины собирают информацию, стоит вспомнить Мату Харри. Вильям не рассказывал ей о том, как эти женщины добиваются своего, Мария догадывалась, они раздвигали свои ножки для нацистов, зная, как с помощью секса из мужчины можно вытянуть все, что душе угодно.
Мария боялась, страх сейчас не самый лучший их союзник, но как его побороть в себе, в то время как она ощущала рядом дыхание врага. Отто Шмитц был совсем не тем за кого он себя выдавал. Он хотел казаться другим, выдавал себя за простого чиновника, занимающегося евреями, живших в Берлине. Но Мария все поняла, поняла, когда он впервые заговорил с ней, поняла, когда издалека их взгляды встретились. «Возможно, и ты станешь политической пешкой», – сказал ей Вильям в Лондоне, и она, тяжело сглотнув, кинула короткий взгляд на этого светловолосого бледнолицего немца, который просто пожирал ее глазами. Они встретились на одной из вечеринок, устраиваемой немецкой элитой. Как она выяснила позже, Отто происходил отнюдь не из бедной семьи, и политикой занимался ради своего самоудовлетворения. Так думали многие, но только не Мария Трейндж. Отто подошел к ней, когда она стояла одна, нервно теребя шелковую шаль на плечах.
– Евреек не любят здесь, – начал он беседу, Мария обернулась, она застыла от его наглости, но тут же нашла, что ему сказать.
– Я ирландка, дочь ирландского лорда, лордов, что двести лет женились на рыжих девушках, – в каждом ее слове скользило высокомерия, словно только так она могла доказать свое превосходство.
– Что ж, рад этому, – он мягко улыбнулся, от этой улыбки пролегли глубокие морщины на губах.
– А я рада увидеть настоящего немца, – Мария отпила шампанского, ища взглядом мужа.
Отто, словно преследовал ее, как охотник, ищущий свою добычу. Они часто, как бы случайно встречались, Марии только приходилось шутить, что судьбе угодно их видеть вместе, зная насколько суеверны немцы. Он что-то выведывал, но она крепко держала в себе все секреты Вильяма. Она боялась, что все закончиться ужасно, что финал окажется кровей бойней. Она боялась терять, но осторожность не всегда лучший советник. Все может быть…
₪
Часы на камине пробили полночь, после они стали тихо тикать, новый день начался. Золотые и красные отблески ложились на стены, догоравшие поленья потрескивали в камине, отдавая свое последние тепло. В кабинете Виктора было только двое. Двое, что любили друг друга когда-то, двое, ставшие в один совсем чужими. Диана сидела на софе, Виктор на белой волчьей шкуре перед камином. Он пил виски, она, ежившись, читала, поскольку тепло почти до нее не доходило, а за новыми поленьями нужно было идти в кладовую, но ей не хотелось уходить. Ей так нравилось наблюдать за ним, он сейчас был похож на мятежного темного ангела, он сидел к ней спиной, но она чувствовала, он думал напряженно о чем-то. Она съежилась на диване, захлопывая книгу Теодора Драйзера.
– Иди сюда, – услышала она, – а, то совсем одна замерзла, – Диана с легким вздохом опустилась на мех, – тепло? – она кивнула, стараясь не касаться его ногами.
Они давно уже не ругались, давно не спорили, но держались на почтительном расстоянии. Она знала, что у него нет на стороне, больше полугола назад Виктор расстался с Евой, и не завел новую любовницу. Диану почувствовала укол ревности, но она сама была виновата, виновата в том, что подвела его к этому. Больше не вернуть прежнего чувства. Диана подставила лицо теплым потокам.
– Так ты никогда не согреешься, – Виктор схватил ее за руку, притягивая к себе, – иди сюда, – она оказалась в его крепких объятьях, ощущая аромат виски, – Хорошо?
– Да, – протянула она. Диана не видела его лица, но слышала его учащенное, хорошо знакомое, дыхание, свидетельствующие о том – она его волнует. Диана нашла его ладонь, покоящуюся у себя на талии, вложив в нее свою. Виктор шелохнулся, поглаживая ее ладонь пальцем, в этом жесте было столько интимности и эротизма, – Виктор…
– Да, – отозвался он.
Она обернулась к нему, он поднял пальцами ее за подбородок, смотря прямо в ее глаза. Он утонул, увяз в этих глазах цвета весенней травы после дождя. Он потянулся к ней, касаясь нежно ее губ своими, это был поцелуй не мужа, а умудренного пылкого любовника. Диану объял огонь, она положила ладошки к нему на грудь, пытаясь найти мелкие пуговки. Она хотела ощущать его кожу на своей, чувствовать его дыханье на своей щеке. Диана, обнажив его грудь, прильнула ухом к месту, где билось его сердце. Он расстегнул молнию бархатного бежевого платья, ложась на пол, увлекая за собой Диану. Она лежала на нем, чувствуя, как он поднимает вверх ее платье, как гладит подвязки чулок. Диана поднялась на локтях, неуклюже заглядывая в его глаза. Виктор отвел пряди волос, открывая овал лица, женщины, которую он когда-то любил. Диана пошевелилась, она уже не могла терпеть, если они не сделают это сейчас, то она просто сгорит. Ведь за последние четыре года она забыла, что такое быть настоящей женщиной – желанной и любимой.
– Не торопись, у нас все еще впереди, – услышала над ухом, он уложил ее на спину, стаскивая платье через голову, а следом и кружевную комбинацию. Ей хотелось с яростью раздеть его, чтобы он касался своей кожей ее. Диана облегченно вздохнула, его губы путешествовали по ее телу, его губы касались самого сокровенного, – милая моя, я помню, как ты дрожишь в моих объятьях.
Резкий толчок, и она уже летела, тяжесть его тела, словно говорила, он сильнее ее. По жилам растеклось тепло, охватывая ее радостной волной. Диана шумно втянула в себя воздух, теснее прижимая к себе Виктора, целуя его в губы. Все затихло, он лег на бок, гладя ее спину. Они ничего не говорили друг другу, словно боясь разрушить ту магию, что произошла между ними. Диану сморил сон.
Она проснулась через пару часов. Она по-прежнему лежала на шкуре перед камином, Виктор завернул ее в плед, а сам он сидел в своем огромном кожаном кресле. Неужели, он сожалеет? Или просто не знает, что ей сказать? Как начать разговор? Диана свернулась калачиком. С той ночи, когда был зачат Роберт, прошло четыре года, именно столько они отвергали друг друга. Она ненавидела себя за то, что позволила ему ползать у себя в ногах, и при этом даже не захотела его простить. А потом он решил отомстить ей, когда она спросила его, нельзя ли им начать сначала. Диана утерла слезы, пряча лицо под покрывалом.
– Как ты? – спросил Виктор.
– Хорошо, – пролепетала она, выглядывая из-под покрывала.
– Я рад, – он сел рядом с ней, проводя нежно по ее каштановым волосам.
– Я не хотела… – начала оправдываться Диана.
– Что не хотела? – Виктор ласково посмотрел на нее, – этого? Мне кажется, мы оба этого хотели, – в его голосе не скользила неприязнь, наоборот он говорил о большем, – Диана, все изменилось. Сегодня все изменилось.
– Что изменилось? Ты все также будешь искать других, – с упреком сказала она.
– Нет, не буду. Я расстался с Евой уже давно. Я не могу так больше, Диана. Я устал мучить себя чувством вины, я виноват перед тобой. Очень сильно виноват…
– Виктор… – она коснулась его щеки.
– Диана, я любил тебя, я люблю тебя и буду любить, а они, они ничего не значат для меня, – он говорил так искренне, что Диана не смогла сдержать слез, – Что я сказал плохого?
– Нет, ничего, просто я была большой дурой. Я поставила свою гордость выше наших чувств. Ты простишь меня когда-нибудь? – он улыбнулся ей.
– Я уже простил, милая моя, – прошептал он, прикасаясь к ее губам пальцами, – прости и ты меня.
– Я давно поняла, как сильно я заблуждалась в тебе, – она села, обняв колени руками.
– Иди сюда, – она кинулась в его объятья, забывая обо всем на свете рядом с ним, – я люблю тебя.
– Я тоже, – услышал он ответ.
– Пора нам в нашу королевскую спальню, – он тихо засмеялся, – я устал там жить один, мне все напоминает о той жизни, о той жизни до той глупости, что мы с тобой сделали.
– Обещай, что больше ничего такого не повториться, – он ничего не мог прочитать в ее удивительных глазах.
– Клянусь самым дорогим, что у меня есть, – он подхватил ее на руки, гордо неся в их спальню, – я буду с тобой до самого своего последнего вздоха.
– Нет, Виктор, это я буду до самого своего последнего вздоха, – это прозвучало очень горько, но Диана чувствовала это, как и чувствовала, что вскоре все изменится.
₪
Октябрь 1933
Сердце до сих пор ныло, оно так и не перестало болеть. Ее давно все просили простить дочь, но сил на прощение у нее не было. После похорон она приказала спилить то дерево, с которого упала Кесси, чтобы оно не напоминало ей каждый день об этом. В ее душе поселилась меланхолия, она часами лежала на кушетке в гостиной, а ведь раньше она совсем не могла себе этого позволить, их дом всегда был полон гостей. Теперь все в гости приезжали в Грин-Хилл, не смотря на то, что все их дома были под Гилфордом. Иногда Аманда ненавидела Урсулу, у той благополучно все складывалось. Огромный дом, двое детей, муж, чего еще нужно Урсуле? Что еще в состояние утолить ее алчную душу? Артур сдувал с нее пылинки, исполняя ее капризы, а Энди, как собачонка бегала за ним, и как Урсула может терпеть это? Зачем она позволяет девчонке интересоваться такими не позволительными вещами, как медицина. И для чего она поощряет романтическую меланхоличную натура Чарльза? Теа и так не была покорной, а теперь они с младшей сестрой сделали из нее вторую Диану, личность склонную к глупостям. Самодовольное счастливое лицо выводило ее из себя. Но больше всего Аманда возненавидела сестру, когда та сказала, что ждет ребенка.
Вот плодовитая, как кошка! Только полгода назад они с Виктором вели друг с другом, как незнакомцы, а теперь она заявляет, что беременна. Ее младшая сестрица подарит мужу ребенка, а она больше не могла этого сделать, да еще и потеряла любимую дочь! Она все отдала этим двум неблагодарным девицам, а они не могут ее элементарно понять, думая только о себе. Они еще умоляют ее простить Теа, эту глупую невежественную девчонку! Аманда бросила взгляд на Теа, безусловно ее гардеробом, как и образованием занимался Виктор, совсем не жалея денег и времени на поиск учителей. Артур же тратил средства на ее развлечения: лошадей, книги, музеи и прочие малозначительные вещи. Абсолютно чужие люди взялись за воспитание Теа. Аманда была прекрасно осведомлена насчет влюбленности дочери, и старалась открыть глаза Диане. Муж-то ее неверен и рано или поздно сделает ее своей любовницей, невзирая на столь внушительную разницу и родство. Но Диана только тихо улыбалась, не давая ни положительных, ни отрицательных ответов.
Теа стояла рядом с Джорджем Хомсом, он что-то оживлено ей рассказывал. Теперь все их друзья стали гостить в Грин-Хилл, совсем позабыл об их обветшалом доме. У Йорков теперь всегда было много гостей, часто устраивали конные скачки, где иногда выигрывала Урсула, зимой катались на лыжах, и если образовывалась ледяная гладь, то непременно все подолгу резвились на льду. Портси все забыли, наступило время Йорков. Аманда еще раз взглянула на Теа, чтобы там не говорил Сайман, но ей уже никогда не простить ее. Поэтому-то она и отдалилась от мужа. Исчезла былая страсть, любовь померкла, осталась только обида. Она обвенчалась с горем, отрешившись от некогда любимого мужа, подарившего ей годы страсти и любви.
Теа засмеялась, Аманда отвернулась от всех, и решила уйти в дом, в доме она наткнулась на Веру, обнимающуюся в углу с мужем. Даже эта двуличная девчонка быстро померилась с мужем, а ее жизнь без Кесси пуста. Пуста и никогда не наполниться смыслом жизни. Если Каталина отчаянно искала жизнь, стараясь, как можно сильнее насытить себя ею, то Аманда, словно противилась ей, болезненно воспринимая ее счастливее знаки, порой она не хотела этой жизни. После таких мыслей она исступленно молилась, прося Господа о прощение. Она не знала, что могло бы вернуть ее на истинный путь, как и не знал Сайман. Он врач-психиатр не мог ей помочь, во-первых, она не хотела этого, а, во-вторых, ее ненависть к Теа убила любовь в нем к ней. Он не любил ее больше, а другая любовь еще не пришла. И прейдет ли она когда-нибудь? А может Теа смысл его жизни? Он решил помочь Теа осуществить все ее мечты, она достойна лучше. Осталась боль от того что умерла любовь. Какая же все-таки жестокая жизнь…
₪
Январь 1934.
Прошел год с тех пор, как чета Трейндж поселилась в Берлине. За это год ничего кроме страха Мария не испытывала, хотя она свыклась с тем, что однажды она окажется в руках нацистов и тогда-то скажет все, что ей не обходимо. Вильям делал вид, что одобряет действия Гитлера, выказывая деланную симпатию. За этой маской любезности, Мария знала, что скрывается на самом деле. Он призирал их всех, ненавидел за уничтожение человеческой личности, ненавидел за убийства и ясное отношение ко всему миру. Да, они жаждали настоящей крови, мечтая только об одном поскорее взять реванш. Еще тогда в Версале он советовал Ллойд Джорджу, не нужно так унижать немцем, просил его умерить пыл Клемансо. Но кто тогда думал о будущем, все, все они только и думали, как бы поделить мир вновь и насладиться столь блистательной победой. Да, они хотели упиться своим триумфом. А что получилось из этого? Пока время показывало, что ничем это не грозит, но чего же еще ждать от судьбы? Все возможно.
Отто все также следил за ней, в этом ей уже не приходилось сомневаться. Он появлялся там, где была она, он в танце тесно прижимался к ней, порой шепча ей на ухо что-то соблазнительное. Этот наглец на что-то еще надеялся, думал о чем-то еще, предполагал, что пару его непоэтичных комплиментов заставит ее упасть к его ногам, поклоняясь, словно идолу. Но Мария Трейндж была не преступным бастионом, она, как Польша, не принимающая помощи и не боявшаяся своего врага. И этот Отто выводило из себя. Были и другие мечтающие, вытащит из нее все тайны. Например, Михаэль Касли, от его темного взгляда, жестких манер и грубых ног, Мария думала, что упадет в обморок. Но Михаэль не был единственным. Их было много, так много, что Мария испытывала животный страх, когда шла в одиночестве по узким переулкам. Она ничего не говорила Вильяму, да и зачем ему знать о ее опасениях, зачем, считать себя виноватым в появления таких «воздыхателей».
Конечно, у нее появились и подруги, но Мария редко навещала их, в один из таких дней она навещала Марту Кервер, бывшую англичанку, еще в годы той мировой войны до беспамятства влюбленную в своего врага на полях сражений. Марта превратилась в настоящую немку, совсем отличаясь от свободолюбивых своих бывших соотечественниц. Марта гладко укладывала осветленные волосы, подводила голубыми тенями глаза, чтобы они казались голубыми, а не были серыми. Так она старалась походить на арийку. С Мартой мало о чем можно было говорить, но лучше уж ее общество, чем чье-либо другое. Мария возвращалась домой узкими улочками, желая подышать легким колючим воздухом. Она имела привычку постоянно оглядываться, но сегодня случайно брошенные слова Марты о ее «сомнительном» верном поведение мужу, повергли ее в смятение. Это все нацисты, это они кидали тень на ее безупречную репутацию, для того, чтобы свои же относились к ней с крайним недоверием. Черт бы их побрал, всех вместе взятых! Мария мысленно выругалась, заворачивая за угол, она шла по туннелю между старыми домами, совсем не слыша, что кроме ее тихого цоканья каблучков, есть еще удары мужских туфель. Кто-то схватил ее за талию, она совсем не видела своих обидчиков. Кто-то тащил ее куда-то в неизвестном направление, чтобы она не кричал ей, плотно зажали рот, а руки заломили за спину. Мария пыталась сопротивляться, но мужчина был явно сильнее ее. Она ощутила знакомый запах одеколона, поняв кто это. Ее втолкнули в машину, и тогда-то она увидела Михаэля, он широко ей улыбнулся, но в этой улыбке совершенно не было искренности, в ней было что-то пугающее.
– Фрау Мария, – начал он, она подняла на него глаза, гнев плескался в голубых водах через край.
– Что вам от меня нужно? – процедила она на безупречном немецком.
– Немного, фрау Мария, – он схватил ее за запястье, притягивая ее руку к себе, – я хочу, чтобы вы стали моими ушами, хочу знать все об этих жалких англичанах, – Мария вспыхнула, она была готова извергнуться ругательствами, как кипящий вулкан, – что вы скажете?
– Придать свою Родину? Вы это меня просите? – она прожигала его взглядом, но взгляд не говорил об этом, Михаэль терялся.
– Да, а что тут такого, мы с вами будем…
– Ничего вы с вами не будем! – возразила она, – я никогда этого не сделаю. У меня есть долг, муж, дети и страна. Как вы смеете замужней женщине такое предлагать?!
– Фрау… – она не дала ему договорить, резко оборвав его.
– Леди Трейндж, – поправила она.
– Вы…
– Не желаю вас слушать, – она с силой отворила дверцу машину, выпрыгивая из нее. Она еще пожалеет об этом когда-нибудь, но сейчас она спасла себя от пропасти, ибо бездна под миром стала шире. Она, как алчущий душ падший ангел, хотела власти, крови насилия. Бездна разворачивалась под ними, готовая к бою добра и зла.
₪
Май 1934.
Распахнув двери палаты, Виктор пытался унять дыхание, он посмотрел на Диану, смотрящую на залитую солнцем площадь перед госпиталем. Заметив его, она слегка улыбнулась, эта улыбка была сдержанной, но глаза шаловливо блестели, а губы приоткрылись в жаждущем поцелуе. Уняв дыханье, Виктор подошел к ней, садясь на край постели, он коснулся пальцами ее щеки, они все также ничего друг другу не говорили, но слова им были не нужны.
– Знаю, что не выдержишь еще одного сына, – прошептала она.
– Я смирюсь с этим, моя милая, – Виктор прижался к ее виску губами.
– Не придется, – смеясь, сказала она.
– Это же почему же? – он тоже засмеялся.
– Ну, потому что это девочка, – они смотрели глаза в глаза, ее дыханье опаляло его, и он был готов петь от счастья. Он так давно мечтал о дочери, он хотел выдать ее замуж, оставить в семье, нарушить все эти глупые традиции. Женщина не должна платить за мужскую глупость таким образом.
– Девочка, – зачарованно прошептал он.
– Какое имя ты дашь? – робко задала вопрос Диана.
– Не знаю, а какое бы ты хотела? – она бросила краткий взор на колыбельку.
– Элеонора, – Виктор поцеловал кончики ее пальцев, Диана задрожала от нахлынувших чувств.
– Чудесно…
– Элеонора Джорджина Эммалина, – Диана подчеркивала каждое имя, чтобы он понял, что имела она в виду, – как тебе?
– Мне нравится.
– Виктор, – она гладила его подбородок.
– Я очень счастлив…
Сумерки рассеялись, что еще осталось что-то от них, почти прозрачные сгустки кружили над головами, пытаясь плотнее укатать дорогу, имя которой жизнь, а конец неведомый никому. Загорелся знакомый огонек надежды. Надежды, что завтра будет другой день, приносящий только счастье и радость, где не будет ни слез, ни лжи, ни предательств. Но вместо исцеляющей веры в прекрасное будущее, развернулась бездна, готовая поглотить все волшебное на этой земле – жизнь. И эта бездна становилась все сильнее, и лекарством от нее стала бы только любовь и красота. Но достаточно ли этого? И смогут ли они побороть надвигающуюся тьму?
«Суметь бы умереть со словами: «Жизнь так прекрасна», и тогда все остальное неважно. Проникнуться бы такой верой в себя – тогда прочее не играет роли»
М. Пьюзо «Крестный отец»
Глава вторая.
Над Бездной.
Декабрь 1934.
Съежившись от холода, она стала укутываться в теплую шерстяную шаль, за окном тихо скрипели окоченевшие ветки, тянувшиеся своими гибкими, как у юной девы телами, к окнам, ища тепла, мечтая о лете. Ветер слабо завывал, разнося пегие облака по чернильному небу, то открывая, то прикрывая далекие звезды. «Как холодно», – подумала Диана, она села поближе к камину, чтобы согреть онемевшие от холода ноги. Дела на «Хомс и Ко» стали идти лучше, поэтому в их семье тоже произошли перемены. Диана кинула краткий взгляд на колыбельку, где мирно спала Элеонора. Виктор давно хотел девочку, и тут на свет появилась она, этот подарок судьбы, их первый рыжеволосый ребенок. Эта малютка окончательно примерила их, в их отношения вновь вернулась нежность и любовь. Виктор каждый день, смотря на ее округлявшийся живот, смотрел на нее с любовью, невольно во сне касаясь теплыми ладонями ее живота. Они нашли в себе силы простить друг друга, нашли вновь потерянные чувства. И это было настоящим чудом.
Диана сжимала письмо от Каролины Хомс, она не смогла дождаться Виктора, чтобы отдать ему письмо. Диана приехала домой из Грин-Хилла, когда Глория подала ей почту за сегодняшний день. По дороге в детскую ее взгляд наткнулся на знакомый адрес Хомсбери. Нет, она не могла ждать Виктора, время приближалось к полуночи, а он еще не вернулся из Парижа, с которым он налаживал сотруднические отношения. Диана вскрыла конверт, бегло читая письмо от свекрови. Эта язва, как всегда, пыталась показаться значимой фигурой, сказав, что она, Диана, не достойна всей этой жизни. Она высмеяла их детей, их семью, посчитав, что их семья тоже когда-нибудь расколется, но своих детей Диана не учила ненависти к ближним. Часы пробили полночь, волосы наконец-то высохли, ложась на плечи воздушным облаком. Диана расправила постель, юркнув под стеганое покрывало.
Виктор вернулся в Гарден-Дейлиас, где уже было темно, в доме не горели огни, все его домочадцы спали в своих тепленьких постельках, видя, наверное, десятый сон. Он тихо разделся, поднялся наверх, заходя в спальню мальчиков, они были похожи на двух ангелочков, подумал Виктор. Диана, свернувшись калачиком, дремала, поскольку чуткий сон позволял, следить за Элеонорой. Он разделся, опускаясь в мягкую постель. Инстинктивно Диана прижалась к нему, он обнял ее, зарываясь лицом в ее солнечном сплетении, выдыхая аромат имбиря и ванили. Он разбудил ее чувственными ласками, полными страсти и нежности незадолго до рассвета. Они старались приглушить рвущиеся стоны, чтобы не разбудить Элеонору, Виктор грубо закрыл ей рот ладонью, от этой грубой изощренной ласки Диана задрожала. За месяц она соскучилась без него. Он не переставал ее удивлять, и откуда он знает столько способов доставить ей удовольствие? Узнает потом, не сейчас. Виктор замер, убирая руку с ее губ. Она прижалась к нему и заснула.
Виктор проснулся тогда, когда декабрьское солнце проникало сквозь легкий тюль. Диана сидела рядом, держа на руках Элеонору, девчушка была его копией, такие же голубые глаза и рыжие волосы, это приводило его в полный восторг. На прикроватной тумбочке Дианы лежал какой-то конверт, он специально нагнулся так, чтобы разглядеть герб. Черт! Ирландский герб! Этот знаменитый барашек на английском гербе, отличавшимся от его только отсутствием девиза.
– Что это значит Диана? – холодно спросил он, – что это делает здесь?
– А! Это!? – она улыбнулась ему, – пришло вчера.
– Что им нужно, черт возьми?! – спросил он, Диана подняла на него свои чудные глаза, пытаясь смягчить его мгновенно вспыхнувший гнев.
– Твоя мать поздравила нас с рождением дочери, и попросила не нарушать традицию, связанную с дочерьми, – Диана ощутила, как Виктор сжал ее руку.
– Ведьма, – прошептал он.
– Может, тебе пора ее простить, – увидев, как его лицо потемнело от гнева, Диана почувствовала, как ступает по тонкому льду, начав этот разговор.
– Это не твое дело Диана, – процедил сквозь зубы Виктор.
– Но почему, Виктор? – она нашла смелости посмотреть в его глаза.
– Ты знаешь не хуже меня. Это женщина отравила мне жизнь, – он встал с постели, проходя в ванную комнату.
Хотя чем виновата Диана? Каролина давно не могла пускать свой яд в его жизнь. Ее можно было бы не бояться, но почему-то его детские страхи неустанно следовали за ним. А что, если у него ничего не получиться? Он все время боялся сделать что-то не так, оступиться, стать смешным в глазах близких, но в тоже время на мнение близких ему было совершено плевать. Что если он станет таким же ничтожеством, каким хочет видеть его мать. Ведь Колесо Фортуны странная вещь. Оно может высоко вознести, и низко опустить.
₪
Февраль – июль 1935.
Все изменилось. Теперь-то стало ясно, что миру следует ждать новой беды. Этот чертов австриец странного происхождения отказался платить долги и начал вооружаться, громко хлопнув дверью, уйдя из Лиги Наций навсегда. Добрые правительства по-прежнему внушали, что не стоит ожидать новой кровавой бойни, а сами в тайне надеялись, новый тиран пойдет на восток бить красных мечтателей. Но восхищение многих сменилось, прикрытым под маской доброжелательности, отвращением. Все изменилось…
Германия стала другой. Тут страну, что когда-то увидела Мария, она больше не могла видеть, потому что она исчезла, как перистые облака, оставив лишь воспоминанья. За эти два года она ловко научилась скрывать страх, так чтобы ни один мускул на лице не выдавал ее, в этой игре она не могла позволить себе быть слабой. Берлин научил ее лицемерию и скрытности, но этого-то и боялся Вильям, теперь Мария легко сможет стать пешкой. Эти проклятые немцы поспешат включить его жену в свои грязные игры, хорошо, что их старший сын Кевин уехал учиться в Оксфорд праву. За эти два года у Марии со старшим сыном сложились дружеские отношения. Он направлял ее в обществе, Кевин быстро втерся в доверие нацисткой элиты, они считали его своим, думали, что он испытывает пламенную любовь к их идеям, и иногда доверяли ему свои маленькие секреты. Но теперь Кевина не было рядом с ней. Вильям почувствовал, как эти кошки-мышки втягивают его сына, ему просто необходимо было покинуть Берлин, пока по своей молодости не наломал двор.
