Текст книги "Английский сад. 2. Тернистая дорога"
Автор книги: Анна Савански
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 24 страниц)
– Мистер Трейндж, – мистер Блейк вышел из комнаты Марии.
– Что с ней? Только побои?
– Если бы, – он тяжело вздохнул, мистеру Блейку было немного за сорок, он протер салфеткой лоб и светлые волосы, – у нее сломана рука и разорвано… – он прервался, – в общем, ее насиловали самым грубым способом, и не один раз.
– О, Боже… – он снова закрыл лицо руками.
– Я провел все необходимые процедуры, и приеду через неделю. Ей нужен покой, никаких потрясений, – мистер Блейк взял свой чемоданчик, – купите лекарств. Да и еще, у нее сильный шок, возможно, это наследственное.
– Но Мария ничего такого не говорила.
– Возможно, она сама не знала, – мистер Блейк украдкой посмотрел на свою пациентку.
– Да, да, – доктор ушел, оставив Вильяма наедине со своими потрепанными чувствами.
Мария очнулась через три дня. Вильям спал в кресле, ожидая, когда его жене станет лучше. Он не боялся, что она могла хоть что-нибудь рассказать, он боялся только одного – ее смерти от переживаний. Двадцать лет назад он уже спас ее от пропасти. Он знал, что не хотела за него замуж, считая себя оскорбленной и униженной, но позже согласилась, оценив его предложение – уехать в Лондон. Только потом вспыхнула любовь между ними, а он, он все эти годы врал ей, и скрывал истинную свою сущность. И вот все что он делал годами, обернулось против него. Враги наступали, избрав самый грязный способ, но Мария сильная девочка ничего у них не получиться.
– Вильям, – она глухо простонала, он кинулся к ней, – я ничего не сказала, ничего.
– Тихо. Молчи, – он нежно провел по ее щеке пальцем, – все хорошо…
Мария выздоравливала долго. Прошло ровно три месяца после тех ужасных событий, после чего она снова могла бывать в свете. Вильям не отпускал ее одну никуда, а его агенты стали почти невидимыми, немецкие наблюдатели решили, что Вильям не тот человек, которого они искали, и оставили в покое чету Трейндж. Время лечило все, Мария не закрылась от мужа, не считала, что ее больная плоть оскорбляет их брак, она сделала это спасения их семьи. Ей исполнилось сорок, а ему сорок пять, а значит, жизнь уже не так страшна и не так сложна, как кажется. Осталось просто доживать, времени не сожалений не было, они остались в далеком прошлом, а сейчас жизнь королева всего. Любовь – надежный бастион. И лишь любовью Мария спасалась, видя, как в их брак вновь вернулась та первая радость, что они имели после приезда в Лондон из Ирландии.
Говорят, что история развивается по кругу, говорят, что повторяются процессы, а не события. Говорят, что за всем плохим когда-нибудь придет возмездие. Говорят, что в жизни нет сослагательных наклонений, что она не прощает ошибок. Ее обидчики ее еще заплатят за содеянное. За все нужно платить. Таков этот мир. Даже, мышка платит за свой сыр, своей драгоценной жизнью. Все между собой взаимосвязано и у всех нас своя роль в этом спектакле под названием судьба. Вся жизнь театр, а мы актеры в нем…
₪
Бои в Мадриде начались сразу же после начала мятежа, но путчистов не поддержала армия, и наспех созданное правительство Хосе Хираля, начало раздавать оружие всем поставцам. Ненадолго Народны Фронт выгнал из города фашистов. 15 октября националисты начали наступление на Мадрид, надеясь захватить отчаянно сопротивляющийся город. Франко открыто приурочил начало захвата к 7 ноября, «чтобы омрачить этот марксистский праздник». Руководить взятием столицы был назначен генерал Мола. Мола пообещал по радио:
– Седьмого ноября я выпью кофе на Гран Виа.
Всего за два дня националисты прошли почти половину расстояния, отделявшего их от столицы. 18 октября прорвались к первой, недостроенной линии столичных укреплений. Мадрид задрожал. Командующий республиканским Центральным фронтом генерал Асенсио Торрадо, о, позор Мадрида, обругав плохо сражавшуюся полицию, предложил премьеру Ларго оставить столицу без боя, быстро создать на юго-востоке страны сильную армию, и после этого взять Мадрид обратно. Однако, Мадрид расценил это проявлением слабости. 20 октября наскоро собранные скудные республиканские силы предприняли спланированное на ходу наступление у Ильескаса. Националисты были задержаны на два дня, однако их потери были невелики, а наступавшая туча растратила силы и утратила боеспособность. Мадридцы застыли в ожидание. Война стояла на пороге каждого жителя Мадрида.
26 октября африканская банда Франко совершила прорыв на соседнем участке и преодолела вторую линию мадридских укреплений, начались бои в предместьях столицы. На следующий день в бой вступила первая партия советской бронетехники, общее руководство которой осуществлял комдив Д. Г. Павлов, а батальоном командовал П. М. Арман.
У Каталины и Джейсона появились новые друзья. Они перебрались из госпиталя в маленький домик, где вместе с ними жил парень. Этот молодой темноволосый юноша, с темными глазами, как у испанца, выдавал себя за водопроводчика, простого жителя Мадрида. В октябре в городе стало крайне не беспокойно, поэтому по ночам Каталина плохо спала. Джейсон по-прежнему нуждался в ее теплых объятьях, в своей силе обладания ею. После чувственной близости, Каталина открыла окно, чтобы немного прозрачного воздуха проникло в спальню. Она услышала шепот Диего Лассо, их соседа, Кат улавливала знакомые слова языка, который она мало понимала, но знала. Утром за завтраком, она улыбнулась, и произнесла по-русски: «добрый день!». Диего замер, часто заморгал, стараясь сохранить внутреннее равновесие.
– Откуда ты узнала? – спросил он по-испански.
– У нас друзья русские, – вставил Джейсон.
– Но сами-то вы не испанцы, – сказал Диего, он по-мальчишески улыбнулся, внимательно изучая Каталину.
– Я испанка, – Каталина достала кусочек припасенного хлеба, – но теперь англичанка.
– Тоже тайные? – Диего выхватил из ее рук нож, тонко нарезая булку.
– Нет, что ты, – Джейсон обнял жену, – я хирург, а Кат фотограф.
29 октября часть республиканского фронта перешло в наступление у пригородной деревни Сесении. Советские танки разгромили эскадрон марокканской кавалерии, а затем совершили рейд на юг, уничтожив пехотный батальон националистов. Мадрид ликовал, но друзья Франко не могли спокойно смотреть на победы противников и, прибывшая к Сесении итальянская танковая полурота понесла большие потери. Но социалисты испугались танков, они просто не знали, что с ними делать.
В начале ноября националисты возобновили наступление. Партии Народного фронта выступали с призывами оборонять столицу. Правительство Ларго так и не обратилось к своему народу, а вместо этого запретило увеличивать численность дружинников. Из-за начавшихся бомбардировок столицы националистами часть зажиточной публики покинула город. К ноябрю Мадрид оставили иностранные послы. По ночам начала активно действовать «пятая колонна, в ответ население пролетарских кварталов стало заниматься самосудом над подлинными и мнимыми вражескими агентами. В Мадрид пришел хаос.
4 ноября националисты стояли в 10 км от Мадрида, где находился один из городских аэродромов. Устроив там штаб-квартиру, нацисты сообщили корреспондентам: «Сообщите всему миру – Мадрид берём на этой неделе».
6 ноября итальянские и португальские радиостанции сообщили, что националисты уже занимают Мадрид. Однако на самом деле войска националистов вышли к столице на очень узком фронте и только с юга. Битва за Мадрид продолжалась. Начиналась зима, и вместе с этим Мадридцы защищавшие свой родной город страдали от нехватки провианта и медикаментов. Самолеты Красного Креста редко подали в город, и то, что присылали было каплей в море. С приходом зимы, с усилением боев жизнь становилась почти невыносимой. Помощи одного СССР не хватало, в его тайные агенты лишь выявляли националистов в Мадриде, и то, ловя не всех. Каждый день на хирургическом столе Джейсона умирали люди, он видел смерть и раньше, но сейчас она была каждую его минуту рядом с ним. Ночью нельзя было выйти на улицу, а те кто рисковал чаще всего находили мертвыми. Морги не справлялись, как и могильщики. Ужас и смрад царили на улицах города. Каталина бродила по городу чаще всего с Диего, делая снимки. Она снимала трупы и разбитые здания, дымящиеся воронки и пролетающие истребители над головами. Ее не смущал запах кала и мочи, разорванные части тела, голодающие. Это был ее Мадрид, разве его можно было ненавидеть. «No pasaran!», кричали люди, они обещали, что они не прорвутся, но враг был уже ворот. Горожане трогательно отметив Рождество и Новый Год, со страхом ожидали свою судьбу. Пришел 1937 год.
Противник предпринял еще несколько безуспешных попыток полностью блокировать Мадрид, но мятежникам уже стало ясно: воина продлится дольше, чем они хотели. Радиосообщения той кровавой зимы вошли в историю четкими строками. Шпионаж, саботаж и диверсии в Мадриде действительно достигли серьезного размаха, несмотря на репрессии. Сотни людей захватывали на улицах и отправляли на расстрел. После взятия франкистами Малаги в феврале 1937 года яростные попытки захватить поскорей Мадрид решили оставить до лучших времен. Вместо этого националисты устремились на север: громить основные промышленные районы Республики. Здесь им сопутствовала быстрая удача. Падение Мадрида стало делом времени. Тысячу беженцев устремилось в Каталонию, чтобы бежать во Францию, в страну, которая бросила их в столь сложное время. Весну город держался, но становилось труднее дышать. Решалась судьба не только Испании, но и всего мира.
Мадрид пока не сдался, но почему-то май от этого не казался месяцем счастья, как в Лондоне…
₪
Елена встала на цыпочки, беря книгу с полки, она читала все, что подалась ей по искусству Ренессанса. В свои десять лет она была не похожа на своих сверстниц, такая же рассудительная, как Энди Йорк. Елена убрала с лица медовые пушистые волосы, опускаясь в кресло с книгой. За последние годы дом их немного опустел. Отец целыми днями пропадал в лаборатории, а мама в музее, составляя музейные коллекции. Девочка все время задавала вопрос, почему у нее так не появился брат или сестра, почему она до сих пор одна в семье. Друзей у нее тоже было немного, а единственная подружка Джулия находилась сейчас очень далеко от Лондона. Миссис Максвелл шуршала внизу, видно прибиралась в гостиной, а родителей еще не было дома. Елена погрузилась в чтение об легендах Неаполя.
– Солнце мое, – дверь открылась, на пороге стоял Фредерик, он широко ей улыбнулся, – как дела?
– Хорошо, а ты спас мир? – Елена подавила смех, зная, как серьезно отец относится к работе.
– Пока еще нет, – он сел в кресло напротив, – но, когда-нибудь это случится.
– Ага, и люди перестанут умирать без причин, – девочка закрыла книгу.
– Рождение и умирание и есть смысл любой жизни, – Фредерик плеснул вина себе в бокал, – у нас, у всех есть своя дорога, которую мы выбираем сами.
– Значит, я сама буду решать? – она улыбнулась, обхватывая ладонями щеки.
– Ты уже решаешь, – Фредерик отпил вина, – что ж не буду тебе мешать.
Очень часто они говорили по-русски, и в такие особенные минуты Елена ощущала большее единение с отцом нежели с матерью. Фредерик никогда не пытался что-либо навязывать дочери, он считал, что его ребенок сам определится с целями и методами для жизни, и что бы это не было он обязательно примет это. А вот его жена думала совсем по-другому. Вера хотела счастливого замужества для дочери, и необязательно ей работать, считать пенни, как это делала она, выйдя замуж за ученого, а не богача. А когда-то она могла стать супругой какого-нибудь лорда, и жить сейчас припеваючи в поместье, кататься на лошадях и сиять на приемах. Но Вера выбрала Фредерика, не смотря на все его сопротивления.
Она пришла домой, когда все были дома, а время ужина давно прошло. Фредерик был у себя в кабинете. Он разбирал документы, составляя новые формулы, при этом ел уже остывший ужин. Работа, как всегда, настолько его захватила, что время на еду просто не осталось и миссис Максвелл принесла поднос в кабинет. Работа была его любовницей, и Вера тайно ревновала его к ней, порой ей не нравилось, что он мог постоянно говорить ей без остановки. Конечно, она радовалась за него, но бывало она ненавидела его в эти минуты. Вера прошла к себе. Она наспех приняла ванну, расчесала волосы, и накинув прозрачную сорочку из кружев, решилась соблазнить собственного мужа.
Тихо, как призрак, она пробралась в кабинет, она встала сзади него, обнимая его за плечи. Он заметив руки, гладившие его замер. Фредерик с годами не потерял пылкости и страсти. В свои сорок с небольшим, он знал, как сделать женщину счастливой. Он обернулся к жене, она опустилась на колени, и Фредерик стал гадать, что же на нее нашло. Иногда он мало уделял ей внимания, и возможно, это игра в соблазнение было нечто иным, как минута ее счастья. Они безумно предались любви в кресле, тяжело дыша, он посмотрел на Веру, ощущая ее теплое прерывистое дыхание на шее.
– Наша дочь вросла, – вдруг произнес он.
– Что? – непонимающе спросила Вера.
– К ней приходит мудрость, – он гладил ее гладкие плечи, касаясь губами шеи.
– Жизнь меняется, – прошептала Вера ему в ухо.
Да, Елена взрослела и нужно с этим смерится. Отношения между дочерью и матерью за последние полгода стали крайне напряженными. Они не понимали друг друга, часто спорили и ругались, а затем по нескольку дней не разговаривали, пока Фредерик не мирил их. И за что такое Вере, почему ей достался такой ребенок? На этот вопрос у нее не находилось ответов, неужели они так и останутся кошкой и собакой, не смотря на всю любовь друг к дружке? Время покажет, Елена еще ребенок, кто знает, как она изменится с годами. Это-то и утешала Веру.
Фредерик согнулся, хватаясь за грудь, Вера нежно обняла его, пытаясь унять дрожь в теле.
– Что с тобой? – спросила она.
– Лекарство… быстрее, в кармане пиджака, – прохрипел он. Вера стала искать, руки совсем не слушались ее, пальцы дрожали и немели. Она вынула из внутреннего кармана маленький пузырек, – сорок капель, – она считала, руки не слушались, что же это с ним. Он залпом выпил, и ему сразу же стало лучше.
– Что это, Федор? – спросила она, заботливо касаясь его волос, слегка взъерошивая их.
– Я не хотел тебе говорить, год тому назад у меня начались проблемы с сердцем, – начал он, – как у отца…
– Федор, тебе нельзя пить, – Вера приложила пальцы к губам.
– Знаю, Вера, такого уж жизнь.
– Но, ты…
– Я не буду считать дни, – прошептал он, держа Веру за талию.
– Почему ты молчал? – вдруг задала вопрос она.
– Потому что, у нас и так было много проблем. Деньги. Твоя подозрительность, – Фредерик дышал Вере в затылок, вдыхая тонкий аромат ее духов.
– Но я должна знать, я твоя жена, – Вера слабо улыбнулась, но Фредерик не видел в темноте этой улыбке.
– Прости, – проронил он, – пойдем спать, – они вместе прошли в спальню, и вместе встретили новый день.
С этого дня она старалась оберегать его, так чтобы он не замечал ее заботу. Она хотела, чтобы он не обременял себя многими проблемами, Вера хотела взять все проблемы на себя, чтобы он ни о чем не думал. Но мало только ее стараний, есть еще Виктор и его сумасшедший совет директоров. Ее любовь должна помочь ему жить, ее любовь должна заставить его крепко держаться на этой земле. Она должна, иначе все рухнет в один миг. Что ей делать без него? Просто волочить свое существование? Она еще могла все исправить, бездна не должна поглотить ее счастье.
₪
Лето 1937.
Вдохнув легкий аромат слоеного теста и мяса, сразу захотелось есть. Глория помешала чечевичный суп, обильно сыпля приправами. Барбара сервировала стол для обеда, не смотря на то, что Хомсы совсем не ждали гостей, но это вошло их в традицию. Хозяйка не боялась испортить дорогой расписной фарфор, поэтому он стал обыденностью. Для обедов леди Хомс расшила скатерть со сложным орнаментом по краям и роскошными розами в центре. На ней были видны пятнышки вина и жира, но никто не хотел отправить на свалку любимую скатерть. Диана в эти времена, когда все считали вокруг деньги, занялась творчеством. Она дела салфетки под чашки, вышивала картины и чехлы для маленьких женских вещиц. Вскоре дамы в свете заметили это, и стали заказывать эти предметы быта. Диана не отказывалась, это тоже была работа, пускай не такая, как у Виктора, но зато ей было по душе.
Сегодня был летний выходной. Лето вошло в ту пору, когда пришла окончательно жара, а летняя прохладца становилось роскошью. В Лондоне стало тихо, все уехали к лазурным берегам или в деревню, наслаждаться тихой жизнью, только немногие оставались в городе. Так и они с Виктором остались в городе. Она любила Лондон, не смотря на всю его суматоху. Летом жизнь затихала, но они с Виктором по-прежнему вели светский образ жизни. Он водил ее по театрам и кино, иногда приводил в рестораны, чтобы она могла насладится музыкой и любимыми креветками. Их семья не стала тихой, обычной семьей. Все было подчиненно строгому закону вкуса Виктора, но никто и сопротивлялся.
Взглянув на часы, Диана откинула в сторону пяльцы, к обеду уже все готово, а дома были только они с Элеонорой. Роберт уехал вместе с отцом, а Джордж пропадал с другом. Сколько их моно ждать. Элеонора рисовала цветы, чтобы подарить брату на день рожденье, Барбара немного возмущалась, цветы не для мальчиков, но Джордж души не чаял в сестре, и стерпел бы такое. Ну, где же они все? Джордж пришел первым.
– Мама, – он поцеловал ее в щеку. Джордж был заботливым сыном, он часто в спорах с отцом занимал сторону матери, но это отнюдь не выводило из себя Виктора, а наоборот радовало, – а остальные?
– Еще нет. У отца даже в субботу дела, – Диана вздохнула. Только через полчаса приехали Виктор и Роберт.
Они, молча, обедали, обычно они все что-то бурно обсуждали, это вошло у них уже в привычку. Виктор позволял обсуждать все от науки до политики, не обращая внимания на слишком юный возраст сыновей. Но сегодня Виктор, словно что-то долго обдумывал, или боялся сказать неприятное. После обеда Диана удалилась в библиотеку, она не хотела выводить Виктора на разговор, зная, что это все бесполезно. За годы их брака она поняла, что ее пренебрежение и равнодушие заставляет его самого ей все рассказать. Ее расспросы не бесят его, и они меньше ссориться. Виктор сел рядом с ней на софу, она даже и не заметила, как он это сделал.
– Мария прислала письмо, – начал он, Диана подняла на него глаза, ничего не говоря, – у нее был нервный срыв, вызванный не знаю чем. Это наследственное, – он говорил так, словно это признанье сестры убивало его.
– Ты знаешь причины? – робко задала вопрос Диана.
– Да, – выдохнул ее муж. Ее рука замерла на полпути к его плечу.
– Откуда? – она вообще удивлялась, почему он так далек от Ирландии и отца, но при этом посвящен во всех их семейные тайны.
– Мои предки вели дневники, предпочитая оставить тайны бумаге, нежели погрести их под бременем времени, – Диана прильнула к нему, – это чисто женское, мужчины почему-то не склоны к этому.
У матери Андриана – Реган был такой недуг, ее муж Кристофер мало интересовался ее жизнью, считая это проявлением слабости и дурного воспитания. Наверное, холодность, деспотизм и сдержанность это их семейные черты. Они вели свой род с тринадцатого века, а основателем их дома считали Томаса Хомса, но он вовсе не был таковым, какими их привыкли видеть окружающие. Роберта, первого рыцаря, тоже все находили добрым и нежным, его сына Джеймса двор просто обожал, не находя в нем пороков. Маршалл, первый лорд, храбро сражался с Кромвелем, и боготворил свою жену, Вильям второй лорд влюбился с первого взгляда, а его сын Руперт, считался чуть ли самым верным мужчиной королевства. Все началось с Эдмонда влезшего в эту грязную придворную игру, он еще относился к тем добродетельным лордам, но его сын Патрик, рожденный на ирландской земле, женившийся на рыжей девушке, будто бы родился без сердце. Прекрасную жену он ненавидел, а потом и совсем бросил ее после рождения сына и дочери, считая супругу мебелью. Их сын Александр тоже не отличался теплым нравом, просто удивительно, что он выдал свою дочь Элизабет по любви за герцога, построившего ей прекрасный замок в Англии. Следующий лорд Хомс – Френсис поколачивал свою жену, и это не было ни для кого секретом, а бедняжка все терпела, считая своим долгом. Так что поведение Кристофера, сына бившего свою жену отца, не стало чем-то неожиданным, он даже не понял своего отношения к проблеме супруге, когда их дочь Хелен получала этот недуг. Он просто быстро выдал ее замуж за старика, который просто не успел заметить этого изъяна. Только Андриан, влюбленный в жену Селию, был другим, дурная кровь Хомсов и его отца Кристофера в нем не проявилась, как и в Дезмонде. Да, дед и прадед Виктора являлись романтиками, будто порода Хомсов вырождалась. Словно возвращаясь к своим истокам, в их жилах забурлила английская кровь, заглушая холодную испорченную кровь Ирландии. Как бы сказали сейчас, гены дали о себе знать, напомнили – они англичане. Лишь вся дурнота их крови бурными потоками потекла по жилам Эдварда, а потом уж и всей ирландской ветки. Болезнь Реган вернулась в их семью, в их английскую семью. Они не заслуживали этого, ведь они стали теми, кем они были когда-то. А может это не проклятье, а знак? Знак силы?
– Я не считаю это болезнью, – Виктор потер подбородок, – насколько я помню, дед никогда не говорил ничего дурного о прабабке, он ее любил. Когда мне было шестнадцать, я нашел дневник Реган. Она была сильной личностью.
– Еще бы ей пришлось сносить дурной характер мужа, – заметила Диана.
– Дело в не этом, она не хотела выходить замуж, писала потрясающие романы, которые остались в обрывка и увлекалась всей феминистической чушью того времени, – Диана приподняла бровь, – Ее сын считал это проявлением силы. Есть тип женщин, что копит в себе все страхи, эмоции, гнев, радость, и это рушит человека эмоционально.
– Ну, почему сейчас? – Диана прижалась к мужу щекой.
– Значит раньше все было проще, – он улыбнулся ей.
– А у нас? В нашей семье?
– Время покажет…
– Твой любимый ответ, – он закрыл ей рот поцелуем, – но этот лучше, – они вместе рассмеялись.
Еще одна тайна в их семье стала явью. Еще один покров скинут, еще один ларец открылся, но никто не боялся этих секретов. Они слишком сильны для этого, ведь проявление слабостей не означает не способность духа сопротивляться. Душа лишь жаждав открытий и мира, готова к встречи с препятствиями и играми подсознания. Невозможное – возможно. Трудность – значит, я живу. И Хомсы жили, не прячась от подарков судьбы.
₪
С тех пор как Теа уехала от них, в Грин-Хилле многое изменилось. Теа стала центром этого дома, центром маленькой вселенной семьи Йорк. Милли ставила лилии и пионы по вазам, барону нравилось, когда дом полон цветов. Дома тихо. Тишину нарушали шаги прислуги, и шелест страниц книги хозяйки, и бившие тяжелые капли по крыше. Где-то на втором этаже нервно ходил Чарльз, наверное, опять испытывал творческие муки. О том что он стал писать стихи, для многих стало открытием. Чарльз скрывал это, пряча свои тетради то в ящике со замком, то под матрасом, то еще где-нибудь. Но их всегда находили, что обижало и расстраивало Чарльза, поэтому он часто в падал в меланхолию, по несколько дней не разговаривал со всеми. Он совсем не был похож на свою сестру.
Первое время Урсулу это беспокоило, она с Артуром часами могла говорить о сыне. Он понимал, что все не так просто, как хотелось бы, что им нужно принимать все так как есть, но Артур испытывал боль, осознавая, что его сын другой. Урсула пыталась его понять, но не смогла. Сайман, которому она уносила некоторые стихи сына, дал ей витиеватый ответ, на анализе их почему-то следовал простой вывод. Ранимая душа Чарльза могла привести к личной трагедии их семьи. Он слишком остро воспринимал критику и отношение людей к своему творчеству. Урсула пыталась бороться с его замкнутостью, но что-то безуспешно у нее это получалось. Оставив свои попытки, в их доме установился покой, временный, но необходимый.
Урсула вздохнула, да, ее дети совсем не похожи друг на друга. Энди в свои двенадцать лет, спешит познать все великолепие земного мира, Чарльзе же в свои пятнадцать стремиться к красоте потустороннего мира. И это Урсула была уже не в силе изменить, не смотря на жажду семейного благополучия. Энди всегда бегала за отцом, она впитывала в себя все знания, удивляя окружающих своим умом. Девочка отличалась острым язычком, порой беспощадно режущего, как бритва. Учителя жаловались на нее, считая это проявлением не здорового интереса, девушка в ее летах, должна смерено готовиться к роли жены и матери, тем более дочь барона. Но куда там Энди до этого! К чему муж, дети, когда в этом мире столько неизведанного.
Урсула откинула книгу в сторону, и подбежала к окну. Сегодня лил дождь, но это не остановило Артура, выехать со своими людьми, осмотреть свои владения, и заодно врачебный осмотр. Она увидела мужа, он шел в дом, через пару минут он будет здесь, она, знала, как для него важно это общение с людьми из ближних деревень. Урсула продолжала смотреть на зеленевший парк, проглядывающийся сквозь плотную занавесу дождя. Хлопнула дверь, он подошел к ней, обнимая сзади, она заметила, как его руки легли к ней на талию. Их взгляды встретились в полузапотевшем окне. Несколько секунд они стояли молча, ничего не говоря друг другу.
– Как прошел обход? – спросила она.
– Тебе привет, Фея Гор, – она мило улыбнулась.
– И от кого? – она коснулась пальцами его отражения.
– От простых смертных, – она тихо засмеялась.
– Вы тоже простой смертный, милорд? – он задумался.
– По сравнению с вами, миледи, да, – Урсула обернулась.
– Ну, тогда я вас заколдую, – она чмокнула его в шею.
– Я уже заколдован, я околдован тобой, любовь моя. Уже двадцать один год.
Эти годы ей напомнил сказку. В школе ей всегда внушали, что когда муж заполучит невинность невесты, то сразу пропадает его нежность и ласковость, а с появлением наследника тем более. Но как оказалось на проверку, эта было ложью. Артур не перестал быть ласковым и обходительным. Он умел дарить женщине праздник, это она поняла сразу, с первых дней. Но все же иногда ей казалось, что хорошей сказке всегда приходит конец. Их всегда слуги видели вместе: утром за завтраком, вечером в библиотеке или днем в парке. С ним она забылась в волнующем чувстве счастье. Сердце от чего стало биться сильнее, и душа замирала чаще. Артур далеко ее от себя не отпускал, но иногда он давал ей время побыть с собой, со своими мыслями, и она старалась его не беспокоить, когда он работал. Днем они были близки душами, а ночью – телами. Почти каждую ночь она горела рядом с ним, загоралась мгновенно как тростинка, а потом тлела в его объятьях как уголек.
– Любовь такое чувство, которое надо беречь, – всегда говорила Урсула – но и сложности она должна вынести стойко.
На что Артур отвечал ей:
– Любовь это корабль, если выдержит первый шторм, значит, проживет долго.
– А мы их выдержали.
Дождь перестал лить, парк окутала легкая дымка, земля отдавала тепло воздуху, как Урсула отдавала свою любовь мужу. Она не знала как уже ей прожить без него. Без него она просто погибнет, вся ее жизнь будет лишена прежнего смысла жизни, все ее надежды рассыплются, как песчаные замки. Джорджина учила не привязываться сильно к мужчине, называя глубокую необходимость болезнью. Но с годами Урсула поняла, только в любви есть все. А может это любовь подпишет приговор их семье? Кто знает какое ждет всех будущее. Только карты Таро, что Урсула решилась разложить, в первые после начала мировой войны, говорили, жизнь их неопределенна, бездна где-то рядом с ними…
₪
Почти год Теа жила одна, она нашла скромную комнату, неподалеку от Школы Искусств, где она училась. Девушка легко поступила на театральный факультет, доказав всем, кто в ней сомневался, что она способна стать талантливой актрисой. Она сразу же с головой окунулась в богемную атмосферы Лондона. Днем она посещала занятие и репетиции в Олд-Вик, работая бок о бок с Лоренсом Оливье, а по ночам они с подругами в компании мужчин пили вино, выкуривая длинные сигареты, танцевали, прижимаясь к партнером в бесстыдных движениях. Ее прежняя жизнь просто меркла на фоне нынешней. Ее поклонники дарили Теа всякие безделушки, ожидая от нее благосклонности, но Теа медлила. Она не мечтала, как ее подружки, поскорей решится невинности, готовой отдаться любому за красивую побрякушку. Ее подруги были старше ее, и старались навязывать ей свою мораль. Одна из них блистательная Кристина Ашер, которую все звали Кики, сияла на сцене, часто играя главные роли. Только для некого не было секретом, чтобы получить желанную роль, она спала с режиссерами. Конечно были и девушки, которые сами добивались благосклонностей публики, но зато они слишком легко относились к своему телу и своим потребностям. Они пытались перевоспитать Теа, но она этого не хотела. Среди ее «наставниц» присутствовали и манекенщицы, когда одна из них забеременела от одного из своих поклонников, как оказалось женатого, ее все стали осуждать. К чему все это? Женщина давно было свободна от этого всего, от всех предрассудков, как оказалось нет.
Оставив Лондон на пару недель, Теа решилась съездить домой. Она давно знала, что у отца есть возлюбленная, ту что он любит на расстояние, не смея изменить матери, по крайне мере первое время она так думала, но потом распрощалась с этими мыслями. Аманда совсем замкнулась в себе, так и не научившись заново жить. Она совсем отличалась от своих сестер, женщин стойко принимавших удары судьбы. Когда Теа приезжала к Йоркам ее всегда радостно встречали, Урсула накрывала стол, а Артур спрашивал не нуждается ли она в чем либо, часами читая ей нудные лекции, как она должна вести себя. Энди, как и Кассандра в свое время, не отходила от нее, стараясь задать сотню глупых вопросов, на которые она порой не знала ответов. Чарльза Теа понимала, когда они оставались вдвоем, он читал ей свои стихи, принимая только ее одобрение. Но помимо Грин-Хилла для Теа были всегда открыты двери Гарден-Дейлиас. Она могла заехать в лондонский особняк Хомсов в любое время без приглашения. Диана брала ее с собой по магазинам, потому что Теа не доверяла вкусу сверстниц, считая стиль тети доведенным до совершенства. Виктор давал не только денег, но и возможность бывать в свете вместе с ними, за что ей многие завидовали. Она обожала Джорджа и Роберта, а в малышке Элеоноре просто души не чаяла, и важно, как они проводили время, главное то с каким чувствами Теа покидала Гарден-Дейлиас.
