Текст книги "Английский сад. 2. Тернистая дорога"
Автор книги: Анна Савански
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 24 страниц)
– Я люблю тебя, – тихо прошептала она в минуты апогея страсти.
– Ох, Теа, я снова ступил на этот путь, – значит и он в нее влюбился! – как ты? – он посмотрел в ее стальные глаза.
– Да, все хорошо, – она поцеловала его в висок.
В середине мая он собирался уезжать. Теа не хотела его отпускать, но и удерживать подле себя, она не имела право. У всего есть конец, и у этой любви он тоже будет. Оставшиеся дни она пыталась насытится ею, как пересохшая почва после долгой засухи. Ведь их завтра не наступит никогда, потому что он принадлежит другому миру, она ему станет обузой. Путь к страданиям становился все короче, и избежать этого было почти не возможно.
– Теа, я скоро уезжаю, – начал он. Они ужинали в «Савой», все смотрели на них, по крайней мере, так думала Теа.
– Да, я знаю, – пробормотала она, стараясь скрыть в голосе обиду.
– Я хочу, чтобы ты уехала со мной, – Теа замерла, Генри прикоснулся к ее ладони.
– В качестве кого? – она как могла сдерживала рвущиеся наружу раздражение.
– Моей музы, – при других обстоятельствах она бы радовалась, но это звучало, как будь моей любовницей. Разве не этого она хотела избежать, не стать такой, как Роуз.
– Нет.
– Теа… я предлагаю тебе замужество и Голливуд. Ты… – он засмеялся, – ты, что подумала?
– О, Генри. Я не знаю… о, прости, – он сжал ее руку, – я соглашусь.
Ее семья отпустила ее, понимая, что Лондон так и не сделал ее счастливой. В этом городе Теа задыхалась, призраки прошлого душили ее, напоминая ей о всех ее удачах и неудачах. Возможно, в Лос-Анджелесе все сложится по-другому, кто знает, что ожидает ее дальше: волнительная карьера или благополучный брак. Может быть судьба дает ей шанс начать все сначала, с чистого листа.
Что ж, прощай Лондон…
₪
Октябрь 1938.
Муж опять задерживался на работе. Вера не понимала, почему Фредерик предает такое огромное значение своей дурацкой лаборатории. При его больном сердце ему противопоказано столько работать, но Фредерику, словно все равно. Вера прикусила нижнюю губу, смотря вновь на часы. Почему они так далеки теперь?
В последние годы Вера все больше испытывала пренебрежение Фредерика, но она уже смерилась с пристрастиями и любовью к одиночеству. Постепенно любовь исчезала, как следы на песке от волны. Пускай, крысы и его склянки дороже ему, все равно он никуда от них не денется. Вера отложила в сторону все делала, подходя к окну. Ночь звездная, они сияли ярко, будто бы в последний раз, будто больше они не озарят своим светом мир. Облака, как разлитое по небо молоко, вуалью закрывали беременную луну. Вера открыла окно, вдыхая свежий воздух. И почему она не сожалеет? И почему ей не больно, или потому что она не любит его больше? Когда в какой момент все ушло? Было сложно ответить.
Еще пять лет назад Вера была готова убить его за подозрение в измене, но сейчас ей было все равно. Она не будет, как покойная Аманда, убиваться по нему и неудачному браку. К чему все это? Мужчины никогда не умеют держать при себе свои желания, рано или поздно все равно изменит. Вера задернула шторы, может что-то случилось? Только как она подумала об этом, как появился Фредерик.
– Федор, где был? – с раздражением спросила она.
– Было совещание, – безразлично ответил он, – нужно было решить множество дел.
– Ты совсем не думаешь о себе, – бросила упрек она, замечая, как гнев медленно вскипает в нем.
– Вера, хватит! – он сел в кресло, внешне он был спокоен, а внутри уже полыхало пламя, – прекрати! Я устал от этого! От твоей заботы!
– Я думаю о тебе, – спокойно произнесла она, радуюсь, что он бесится.
– Ты о себе думаешь, дорогая! – бросил обвинение Фредерик, – боишься остаться вдовой раньше времени?!
– Что?! Ты с ума сошел?! – Вера приблизилась у мужу.
– Я, что дурак по-твоему?! – спросил он, – я все вижу, милая моя. Я не сбегу, я не Сайман.
– Причем здесь Сайман?! – Вера перешла на полу-крик, – Хотя, чем ты лучше его?!
– Черт возьми, я люблю тебя! – он схватил ее за плечи, прижимая к себе и впиваясь в ее губы. Она оторвалась от него, залепив ему пощечину.
– Не смей уводить разговор! – Вера хотела вырваться из его объятий, но не могла, Фредерик ее крепко держал.
– Вера, ты с ума сошла, что ли!? – он нервно тряс ее, подводя к столу. Вера уперлась в столешницу, Фредерик посадил ее на стол, – Ты что совсем голову потеряла?!
– Федор… – робко прошептала она, – Федор, пусти меня!
– Нет! – он раздвинул бедром ее плотно сжатые колени, – ну, же давай, Вера!
– Ты… ты… – тяжело дыша, все что она смогла сказать.
– С ума схожу… от тебя…
Он грубо впился в ее губы, Фредерик рванул блузку, маленькие пуговки со стуком разлетелись в разные стороны. Он взъерошил ее волосы, наслаждаясь ее голодными вздохами ему в губы. Она поспешно стала стягивать с него рубашку, желая, как можно больше ощутить его обнаженной кожи на своем теле. Он был слишком напорист и резок, все, что он делал, больше было похоже на насилие. Вера сделал глубокий вздох, острая стрела наслаждения пронзила ее, будто стены и потолок рухнули. От каждого его нового удара, ей казалось, она теряет сознание. Давно Вера не испытывала такого, давно она не ощущала себя такой счастливой и такой спокойной.
– Есть еще претензии? – грубо спросил он, освобождаясь из ее объятий.
– Нет, – вот, гад, подумала Вера, стаскивая полы блузки на груди.
– Вот и замечательно, – он вышел из комнаты, Вера ощущала, как в глубине его естества бьется его гнев. Ночью она легла рядом с ним, обнимая его за плечи. Утром Фредерик уезжал в Париж на научную конференцию.
Фредерик возвращался с гастролей домой, был канун Хэллоуина. Город загорелся сотнями огнями, в воздухе летало ощущение праздника, а вся эта утомительная суета заставляла подпрыгивать сердце от радости как у ребенка. Впервые он был счастлив, за пару дней до его приезда Вера отпустила себя, перестав себя терзать ревностью, и теперь она была свободной женщиной. Фредерик подходил к дому, смотря на балкон. Дверь распахнулась, из зимнего сада показалась Вера в тонком халатике, она смотрела куда-то вдаль, а, скорее всего на небо. Потом она перевела взгляд на калитку, широко улыбнулась, перекидываясь через перекладину.
– Федор! – крикнула она, – я сейчас приду!
– Жди дома, – он шел по наполовину заснеженной дорожке, когда Вера выбежала на улицу в легких тапочках. Он обнял ее, держа за талию, подняв над собой, – Сумасшедшая девчонка, замерзнешь ведь.
– Меня ты греешь! – как он соскучился по ее смеху. Она повисла у него на шее, он одной рукой держа ее за талию, а второй гладя ее волосы, понес в дом. Они оказались в кабинете, Фредерик прислонил ее к стене, теряя голову от аромата ее кожи.
– Я дичаю без тебя, – выдохнул он, приникая к ее губам.
– Что девчонки уже не греют твою постель?
– У меня есть только ты, и я люблю тебя, моя хорошая. Мне никто не нужен.
– О, Федор…
Она словно вынырнула из облака любви, когда он сел в кожаный диван. Вера, молча, смотрела на него, пытаясь скрыть истинные чувства. Потом не выдержав, она подошла к нему, опускаясь перед ним на колени.
– Я дура, – начала она.
– Определенно так, – весело сказал он.
Сейчас совсем не хотелось думать о плохом, думать о времени, которое неумолимо приближало к бездне, засасывающей их всех все сильнее. Сейчас хотелось просто дышать, просто жить, и не думать не о чем. Потому что, завтра может быть будет жестоким и неопределенным. Теперь время бежало по кровавой реке, обещая боль и слезы. Страдание – вот, главное слово их печального поколения.
₪
Они вновь были в Лондоне. Прошло уже почти девять лет с тех пор, как в последний раз они находились здесь. Лондон все так же, казался крикливым и напыщенным, а лондонские туманы намного хуже их ирландских болот. Но все же провинциальный Антрим блек на фоне чарующего Лондона. Эдвард снова приехал в столицу по делам, взяв собой Каролину, сына с невесткой и внуков. Он все еще пытался вернуть былое величие, но уже ничего не помогало, ирландцы приближались к своему краху. Каролина поддерживала его, постоянно подбадривая, но она как и Руфус стояли на идеях консерватизма, а Аделаида, вообще, молчала, да и ее мнение даже не рассматривалось. Эдвард надеялся, полагал, что кризис сильно ударил по бизнесу старшего сына, что он давно прогорел, но в Лондоне он только и слышал о сыне и его успехах. Он построил три завода за это время, а ему пришлось продать один. У Виктора особняк в Лондоне, а он не мог найти денег на должный ремонт замка. Виктор… везде он.
Каролина все же не очень любила Лондон, но не смотря на это она часто вместе с Аделаидой ходила по магазинам. В один из таких дней после похода по магазинчикам, они прошлись прогуляться в Сэнт-Джеймс-Парк. Каролина и Аделаида, вместе с Фрэнком и Адамом медленно прогуливались, пока не увидели женщину с тремя детьми. «Диана, – подумала Каролина, – черт бы, ее побрал!». Диана одетая в серые брюки и жакет, как у Марлен Дитрих, казалась совсем юной, белый воротничок торчал из-под жакета, а в вырезе блузки блистал кулон с жемчугом. Длинные волосы уложенные волнами, развевались на ветру, и венчал их элегантный кокетливый берет. Да, это был немного крикливый образ для Лондона, но Диану это не пугало. Рядом с ней крутилась рыжеволосая девочка лет четырех на вид в синем коротком платье и вязанном берете на голове. Не далеко от них бегали мальчишки: девяти и тринадцати лет; оба темноволосые, оба белокожие. Старший подтрунивал над младшим и сестрой, а их мать весело смеялась, бросая веселые реплики.
– Миссис Хомс, – услышала Диана, она обернулась на голос.
– Вот черт, – тихо выругалась она, – здравствуйте.
– Мам, а кто это? – спросил Роберт, – ты знаешь их?
– Ага, – Диана отпустила руку Элеоноры, а потом добавила, – к сожалению.
– Почему? – вновь задал вопрос Роберт.
– Дети, это мать вашего отца, ваша тетя и кузены, – со злобой сказала Диана.
– Ого, – Джордж даже присвистнул, – вот это да. У нас один дедушка – Рамсей.
– А Кэтлин? Она же его жена, – возразила Элеонора, – значит она тоже наша бабушка.
– Не думала что он женится после этой дамочки, – Каролина замолчала, но все поняли, что она имела в виду.
– И теть у нас четыре! – воскликнул Роберт, – было… О, если бы тетя Аманда не погибла, их точно было бы четверо.
– А когда вернется тетя Мария? – Диана заметила слабую ухмылку на лице свекрови.
– Не знаю, пока они в Берлине, – Диана опустила глаза, а потом пылающим взглядом посмотрела на Каролину и Аделаиду, – кстати, приходите к нам. Мы живем на Мелбори-роуд, Гарден-Дейлиас. Приедут Джастин с Кевином. Мы устроим семейный ужин, – заметив смущение смешанное с удивлением, Диана порадовалась.
– Что ж мы приедем, когда? – Диана улыбнулась, правда, Виктор будет бесится. Ну, ничего, она это уладит как-нибудь.
Конечно же, Виктор, как и Эдвард пришел в бешенство, но потом выслушав все доводы Дианы, понял всю ее затею. На выходные из Оксфорда приехали племянники, совсем еще не зная, что их ждет у Хомсов. Диана долго готовилась к этому ужину, она продумала все до мелочей. Что они будут есть и пить, из какой посуды, какая музыка будет звучать, что надеть, и как себя вести. Она решила достать один из фарфоровых сервизов Хомсов, на котором подадут все фирменные блюда их семьи, а граммофон будет играть блюз.
– Ты, как всегда ангельски выглядишь, – услышала Диана, Виктор обнимал ее за талию, они вместе смотрела на свое отражение в зеркале. Она выбрала кремовое с черной отделкой платье, обрамив глубокий круглый вырез ниткой жемчуга, плотно увитой вокруг шеи, увенчанной рубиновой брошь, – знаешь, я все думаю, жена Джорджа получит колье, а жене Роберта – брошь? – Диана коснулась неровной глади камня.
– Я отдам ее своей любимой внучке, – Виктор грустно рассмеялся.
– Думаешь о внуках, дорогая, – его ладони замерли на ее бедрах, волнительно согревая.
– Пора бы, – Диана отметила, как поменялось выражение лица Виктора.
– Мы стареем, – он отпустил ее, – хочу положить еще одну традицию, – он протянул ей красивые длинные в форме лианы серьги с изумрудами и бриллиантами.
– Какая прелесть, – она погладила камни, сняла свои жемчужные сережки, примеряя новые, – о, Виктор…
– Там я поставил герб. Антикварщик сказал, что это работа 18 века, что когда-то они принадлежали Бэсс Голд, – он умолк, Диана сотни раз слушала эти истории, – я их видел на одном из портретов в Хомсбери, он подарил их ей, когда решился женится на ней.
– Это не совсем наша реликвия, – возразила Диана, снимая серьги.
– Бэсс была Хомс, конечно же, наша, – он взял ее за руку, – когда Роберт надумает женится, он подарит это жене.
Гости приехали во время. Эдвард оглядел дом, легко можно во всем увидеть вкус Виктора, он безупречен. Эдвард заметил двух темноволосых юношей с пронзительным взглядом голубых глаз. Одному на вид было не больше двадцати, в второму чуть больше пятнадцати. Виктор представил их, внуки от Марии, как же хитра все-таки судьба. Он не сводил глаз с внуков, замечая, как внутренне они все свободны, потому что Виктор не старался всех подавить, как это делал он в свое время. Ужин прошел натянуто, молчание нарушали скупые ничего не значившие фразы, колкости, а иногда детские замечания. Все без исключения стало окончательно понятно, что мира не будет между ними никогда.
Все мечты Каролины разбились, как волны об скалы, вода смыла все ее воздушные замки. Все то, что она так страстно хотела обернулась же против ее семьи. Она, как Наполеон, строила далеко идущие планы, мечтая задушить недругов морально, но получилось, что все вернулось к ней. Ирландские Хомс уехали в Антрим с твердым убеждением, что бог наказал их за грехи Виктора и Дезмонда, первых мечтателях. Их холодная война началась задолго до начала настоящей. И успех стал мерной чашей всего, всей их жизни. И ирландцы уже не те достойные соперники, как раньше… Похоже, Виктор победил, это понимал и Руфус. Зависть снедала его, почему у того, кто не достоин наследия Хомсов получил все, а он ничего. Откуда такая не справедливость? Теперь лишь время станет их судьей. Оно покажет, кто из них прав, а кто не прав…
₪
Февраль – март 1939.
В 1938 году основные события разворачивались в других частях Испании, в дали от столицы, а под самим Мадридом обе воющие стороны держали оборону. Наученные печальным опытом весенних поражений на разных фронтах республиканцы начали строить под Мадридом полевые укрепления. Где оказался Джейсон, казалось, еще есть надежда спасти столицу, а там и всю страну. Подхалимы Франко из-за ссоры с Германией не могли предпринять атаку на хорошо укреплённый и защищённый город.[21] К 1939 году под Мадридом неимоверными усилиями горожане создали укреплённый пояс обороны. Этой зимой стало ясно либо они победят, либо для многих наступит темнота. Либо все, либо ничего…
Каталина уже не узнавала город, в котором выросла. Она часто бродила по мадридским улицам с фотоаппаратом в руках, снимая величие и трагедию одного города и целой страны. Старые до боли знакомые ароматы смешались с запахом гниющей плоти. Она больше не могла смотреть на голодных детей, что она пыталась обогреть и накормить. Глядя на них Каталина вспоминала своих дочерей, слишком долго они с Джейсоном находились в дали от дома, семьи, друзей. Смотря на обездоленных детей она ощущала, как под ее сердцем бьется жизнь. Кат ничего не сказала Джейсону, она знала, каков будет его ответ. Он будет ее умолять бежать через Каталонию во Францию, он не позволит их ребенку родится в этом жестоком мире. Но Кат не могла по-другому, словно судьба звала ее, словно что-то крепко держало ее здесь. Она все также остро нуждалась в его любви и ласки, чем тяжелее становилось жить в Мадриде, тем сильнее становилась их любовь. Она жаждала жизни, и только он мог наполнить ею до краев. Дышать тяжелее, словно железные тиски сдавливали ее грудь, она так отчаянно хотела жить, будто бы эта жизнь утекала от нее, как вода сквозь пальцы. Ее нельзя было ухватить, как птицу счастья за хвост. Да, она звала на другую сторону жизни.
С трудом достав новые сапоги для этой зимы, Кат теперь думала, где бы раздобыть новых пеленок. Она шла в глубоких раздумьях, совсем не замечая ничего. По ночам после той ужасной ночи она больше не ходила. Найдя члена «пятой колоны» и полиции мертвым в сточной канаве, полиция устроила настоящую чистку их района. Их спасло одно, что фашисты не могли считать себя хозяевами города, и чувствовать в нем себя уверенно. Спасло их также, что они являлись членами интербригады, и покровительство Диего, советские агенты отвели от Фоксов все подозрения.
– Каталина! – услышала она знакомый голос.
– Черт, – Каталина подошла к сестре. Последний раз она видела Теодору, когда той было восемнадцать и она вышла замуж за Рамона, с тех пор прошло тринадцать лет, – О, Тео!
– Ты вернулась в Мадрид? Когда? – «ага, скажу я тебе так все», – подумала Каталина, улыбаясь сестре, а сама в глубине души призирая ее.
– Нет, я давно здесь с начала войны,– ответила Кат.
– Ты с ним? – Каталина нахмурилась, понимая, что Теодора имеет ввиду Джейсона.
– Да, – проронила Каталина, – у него есть имя, вообще-то.
– Приходи к нам. Поговорим, увидишь всех. Поругаем Франко и похвалим Республику, – Кат кивнула. Почему-то она не доверяла сестре, где-то в глубине души она ощущала, что это ловушка, что не стоит даже соглашаться. Но все же часть ее души требовала встречи с своей семьей.
Она пришла домой, зная что ужинать придется хлебом с водой, а что еще оставалось делать. За последние два года она сильно похудела, если бы Джейсон под страхом разоблачения не носил бы глюкозу, то она точно бы превратилась в скелет. Да, прежней Кат больше не было. Черты лица обострились, а черные глаза из-за темных кругов под ними, казалось будто прожгут. На кухне курил Диего, Каталина запахнула старенький жакет, чтобы было теплее. Он как-то многозначно посмотрел на нее, а потом печально заговорил.
– Тебя хотят арестовать, – начал он.
– Не понимаю… – она тяжело сглотнула.
– Ребята рассказали что некий Рамон Баррадос интересуется тобой. Ты не знаешь какое отношение он имеет к тебе? – Диего обратил на нее свои темные пронзительные глаза.
– Знаю, он мой бывший жених, муж моей сестры. Но при чем здесь все это? – Каталина отвернулась от Диего, – почему ты решил, что это я?
– Потому что, он говорил о некой сеньорите Саргос, – перед глазами все завертелось, от страха внутри все сжалось, – будь осторожна, им что-то известно. Известно про того беднягу, – они замолчали оба, а потом она ушла. Из-за беременности она плохо себя чувствовала, нельзя это показать всем.
Она долго думала над всем этим. Она должна пойти в отчий дом, чтобы все узнать, это нужно, чтобы помочь выбраться себе из беды, иначе пострадают все, а этого нельзя допустить.
₪
Каталина не сказала мужу, куда она пошла. Она немного подкрасилась, хотя вся ее косметика пришла уже не в годность, но другого ничего не было. Надела синее трикотажное платье, в котором прилетела в Мадрид три года назад, и старое серое твидовое пальто, купленное еще в Лондоне, в той жизни. Она легко добралась до родного дома, милая девушка открыла ей дверь, помогла снять пальто, спрашивая, не угодно ли ей чего-нибудь. В Лондоне она постоянно слышала эту фразу, но сегодня ей впервые стало стыдно, война изменила ее, заставила восстать против своей природы, отвергнуть все свое богатое прошлое. Она осмотрела в дом, где не была шестнадцать лет, дом, что она видела в своих плохих снах. Он почти не изменился, все тоже, только в глаза бросалась потасканная помпезность.
– Дочка, – услышала она, из музыкальной комнаты вышла Ленора с Урбино, – как мы рады тебя видеть.
– Здравствуйте, мама и папа, – сухо сказала Кат, – а где Тео.
– Я здесь, – она обняла сестру, – ты изменилась.
– Лондон меня изменил, – Каталина слегка улыбнулась, сдерживая себя, чтобы не бросит пару колких фраз, – и мой муж, – прибавила она позже.
– А он где? – Урбино показал жестом, чтобы они все сели на софы.
– Он – хирург, папа, конечно в госпитале, – фыркнула она.
– А Джулия? – о, неужели, они помнят, что у них есть внучка, даже ее имя помнят. Вот это да…
– Джулия и Флер у родственников в Кенте, – Каталина старалась понять поведение своей семьи. Они были слишком насторожены, словно ожидая чего-то или кого-то. Часто посматривали на часы, и просто вяло поддерживали беседу. Что бы все это могло значить? И где Рамон? Чувство страха подкатывало к горлу, Каталина пыталась загнать его подальше, но оно почему-то хотело прорваться наружу, будто бы предупреждая ее. Только потом она поняла, что все это значило.
– Сеньорита Саргос, – в гостиную вошли трое мужчин, вместе с ними был Рамон. Он изменился за эти годы, и стал верной шавкой Франко и ему подобных. Почему они сказали – сеньорита, в этой комнате все замужние дамы, и почему Саргос. Они подошли к ней, Кат тяжело вздохнула, теперь-то она знала, что это все значило. Рамон не хотел признавать факт ее замужества, – вы арестованы за шпионаж и убийство подполковника Торреса.
– Значит вот она твоя месть, – Кат нервно рассмеялась, – Я больше не испанка.
– Ошибаешься, Кат, ты наша гражданка, а со шпионами и предателями у нас один разговор. Берите ее, и поедем скорее, – Двое сопровождающих Рамона схватили ее за запястья, надевая наручники и завязывая глаза.
Кинув ее в машину, как мешок с картофелем, повезли по разбитым дорогам, как какой-то хлам. Ее выволокли из машины, провели через двор, а потом по сырым узким коридорам. Толкнув ее в карцер на каменный пол, она ушибла коленку. С глаз сняли повязку, а с рук наручники. Пахло смрадом, фекалиями и мочой, на камнях можно было разглядеть пятна крови, а свет в тюремное окошко едва пробивался, от чего казалось, что стены давят на нее. Были слышны приглушенные стоны и плачь, грубые выкрики и тяжелые удары в двери. Ей стало не по себе, Каталину вырвало в углу. Она ничего не ела с утра, принесли баланду с плевками, наверное, чтобы еще больше унизить заключенных или, чтобы проверить на стойкость, кто готов терпеть унижения. Она отодвинула миску, забравшись на соломенный тюфяк с клопами. Ночью за ней пришли.
Ей снова надели наручники и повязку на глаза, ведя по узким коридорам. Она услышала, как отворилась дверь перед ней. Каталину подвели к стулу, грубо на него сажая. Волна страха подкатила к горлу, она взяла себя в руки, во чтобы, то не стало она не должна показывать, что ей страшно. Ей в лицо ударил запах дорого одеколона и табака, с глаз упала повязка, кто-то стоял позади нее.
– Ну, вот мы и встретились, – услышала она знакомый бархатный голос. Голос что когда-то шептал ей на ушко нежности и слова любви, голос, что когда-то ее заворожил и влюбил в себя, обещая, но не исполняя.
– Хочешь мстить?! – прошептала она, Рамон рассмеялся, садясь за свой стол, нависая над ним угрожающе.
– Хочу, чтобы справедливость восторжествовала, – он стряхнул с сигареты пепел, в его темных глазах пылал гнев.
– О чем ты? – она говорила так, словно бросает ему вызов, словно она объявляет ему войну.
– Ты меня бросила, вышла замуж за это ничтожество, которое ты же мне и поможешь уничтожить, – Рамон стал ходить по комнате, не отрывая глаз от Каталины.
– Не трогай Джейсона! Тебе не понять, что такое любовь! Я влюбилась в него, в его жажду жизни, в его красивые слова и дела. Я хотела всегда быть с ним! – на ее лице играла злая улыбка, от чего первые морщинки у губ становились более явными.
– Так, что забыла все?! А ты не сказала ему, как млела в моих объятьях, как готова была отдаться мне, если бы тебя не сорвал с места твой отец! – Каталина опустила глаза, она больше не могла смотреть на него, от каждого его взгляда ей становилось не по себе.
– После того, что мы вместе пережили все остальное просто пыль, – тихо произнесла она, глядя на свои коленки.
– Как же прозаично, Каталина, и как лживо! – он бросился к ней, сжимая ладонью ее горло. Ей стало тяжело дышать, все начало мутнеть перед глазами, – шлюха!
– Так я тебе не нужна, – прохрипела Кат.
– Не нужна, но я уничтожу вас двоих, – троих, подумала она, Господи, троих…
– Ты не добьешься этого! – выпалила она.
– Еще как! А теперь скажи-ка мне, где прячутся эти поганые коммунисты, – его лицо в паре дюймов от ее лицо пугало Каталину, она призвала всю свою храбрость на помощь.
– Я не знаю…
– Знаешь, дрянь, – Рамон схватил ее за волосы на затылке, оттягивая голову вниз, чтобы легко было бы заглянуть ей в душу. Она нагло смотрела на него, внимательно изучая. Когда-то его сломанный нос привлекал ее, она считала это признаком мужественности. Давным-давно она восхищалась его квадратным подбородком с ямочкой, любила гладить его скулы, пропускать сквозь пальцы темные волосы, как лионский шелк на ощупь. Но сейчас она испытывала только призрение и ненависть к нему. Он прятался за этой грубостью, скрывая свою истинную натуру.
– Нет, – она плюнула ему в лицо. Рамон опустил ее волосы, отходя от нее, а потом, вновь подходя к ней, и с размаху дал ей сильную пощечину, от чего Каталина упала со стула на холодный пол.
– Дрянь… Увидите ее, – приказал он, – надеюсь, что сеньора Саргос подумает обо всем.
В камере она устало опустила на тюфяк, щека мучительно ныла, а кожу кусали вши. Она проспала до рассвета, утром принесли опять баланду с плевками, которые Кат аккуратно сняла с каши, немного поев. Это Рамон приказал, он хотел ее унизить, так чтобы она захотела спасти свою шкуру, сдав всех, включая ее собственного мужа. Когда ее снова вели в допросную, она молила Бога придать ей сил. Ее снова посадили на стул напротив Рамона, он вновь задал ей старый вопрос, ожидая нужный для себя ответ.
– Давай, Каталина, спаси свою шкуру. Сдай его и других. Ведь твой муженек убийца, – прошипел Рамон.
– Я ничего тебе не скажу, потому что ты лжешь! – Каталина уже двадцать минут находилась в опросной, а он так и не смог хоть что-то от нее узнать.
– Сучка, – взревел он, он жестом подозвал двух верзил, те больно схватили ее за плечи. Твердые пальцы впились в мягкую плоть, но Кат сдержала себя, она даже голосом не подала, как ей плохо. Они опустили ее голову в чан с холодной водой, повторяя это вновь и вновь, – ну же, Каталина. Скажи!
– Я ничего не скажу! – отрезала она, жадно хватая воздух.
– Увидите ее.
Целый день ее никто не трогал, ей не приносили ни еды, ни питья. Каталина предпочла просто поспать, забыться во сне. Под ее сердцем все еще билась жизнь, она, как и ее мать хотела отчаянно жить, хотела держаться за возможность остаться в живых, и никого не предать. Когда на улицу опустилась ночь, ее снова отвели к Рамону. Чего он хотел от нее, что ему нужно от нее? Неужели, он не понял, что она совсем не хочет причинять вред любящим ее людям? На что он рассчитывает? Он еще раз задавал свои вопросы, и она каждый раз ничего толком ему не говорила.
– Дрянь, – прошипел Рамон, как его может любить Теодора, как вообще можно любить такое ничтожество? Он схватил ее за талию, поворачивая ее к себе спиной, тесно прижимаясь к ее телу. Рамон швырнул ее на стол, задирая к вверху платье, и сдирая вниз нижнее белье. Его горячий орган уперся ей в бедро, Каталина ощутила, как он резко вошел в нее, обрушиваясь на нее всей силой. Нет, она не будет кричать, она не будет стонать от боли. Нет, она не его вещь. По щекам бежали горячие слезы, она ничего не скажет ему, даже если он сотню раз изнасилует ее, – Педро, – сказал он, обращаясь к одному из своих верзил, – хочешь ее?
Еще тринадцать дней Каталина терпела этот ужас. Ее били и насиловали самыми изощренными способами, о каких она не имела представления. Ее опускали в холодную воды, топив, душили, так чтобы темные пятна плясали перед глазами, сажали в тесную клетку, в надежде, что она наконец-то что-то скажет им. Разливали по полу похлебку, выливали фекалии у двери, но и это не помогало, они не могли найти рычаг давления на нее. Все было тщетно, Каталина приняла важное решение для себя. Ради любви стоило сделать это.
₪
Незадолго до рассвета дверь ее камеры распахнулась, на пороге стоял светловолосый священник. Кат поднялась с тюфяка, пытаясь встать, но ноги почти не держали ее. Она почти не ела все эти дни, ее постоянно рвало, и она плохо спала, испытывая вечную боль.
– Как Мадрид еще стоит? – спросила она слабым голосом.
– Мадрид сдался, – она тяжело вздохнула.
– Значит, мы проиграли.
28 марта Мадрид сдался, и никто, никто за эти годы не помог Испании, и теперь Испания пала под натиском фашистов. Кто следующий? Они позволили захватить этому авантюристу Гитлеру Чехословакию, разрешили им свернуть с истинного пути Испанию. Мир катился в пропасть. Все было почти напрасным. Теперь это стало достоянием истории. Эта была величайшая победа темных сил, миру предстояло пережить самую великую битву.
– Меня прислали исповедовать вас, – Кат очнулась от слов падре Антонио, – они сказали, что они не звери.
– У меня нет греха. У вас есть бумага и ручка? – спросила Каталина, падре кивнул, – вы передадите мое письмо и вот это, – она вытащила из-под тюфяка кулон, с фотографиями дочерей внутри.
– Я передам, ни о чем не думайте сеньора… – падре Антонио запнулся.
– Фокс, – закончила Каталина.
– Бог все простит, – он подождал, пока она напишет письмо, а потом ушел, скажет этим извергам, что сеньора каялась в изменах мужу. Она так молода, а ее уже ведут на расстрел. Почему жизнь так не справедлива? Своей ложью падре Антонио хоть спасет жизнь ее несчастному мужу.
На восходе солнца за ней пришли. Ее вывели на улицу, воздух был необычайно свежим сегодня, легкий ветерок колыхал волосы, а зарево, как пролитая алая кровь, озаряло все своим светом. Каталина в последний раз видела рассвет. Последний рассвет без Джейсона. Ее приставили к стене, она подняла глаза к чистому небу, ожидая вечного света. Она не могла смотреть в глаза своих убийц. Она думала о дочерях и Джейсоне, думала о Лондоне, и друзьях. Коснулась ладонью живота, там все еще билась жизнь, ее не смогли убить. Дали команду, открыли залп. Она не чувствовала боли, только, как жизнь уходит из нее. Каталина опустилась на землю, успев только прошептать:
– Я люблю тебя, Джейсон.
Дали еще один залп, темнота окутала ее навсегда…
₪
Диего открыл дверь, на пороге стоял священник, он не знал, что и сказать. После того, как ему стало известно, что арестовали Кат, вся его русская команда и испанские коммунисты ожидали, что к ним заявятся фашисты. Каталина ведь знала, где они обитают, приносила им сведения, так как она была истиной испанкой и ей было легко скрыться в толпе людей, легко узнавать их мысли и тайны.
– Вы сеньор Фокс? – спросил он, его голубые глаза наполнились слезами.
