355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Анна Савански » Английский сад. 2. Тернистая дорога » Текст книги (страница 5)
Английский сад. 2. Тернистая дорога
  • Текст добавлен: 15 октября 2016, 04:23

Текст книги "Английский сад. 2. Тернистая дорога"


Автор книги: Анна Савански



сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 24 страниц)

Да, дела шли не лучшим образом. После убийств в одном из темных переулков Берлина одного из его протеже, он впал в унынье и умолял Стэнли Болдуина[9] вернуть его в Лондон, но вместе увольнения за провал, он получил новые указания. В такие минуты он ненавидел себя, он ответственен не только за удачное дело, но и за людей. Вильям всегда был за то, чтобы сохранить жизнь. Только одна Мария его понимала.

Английское посольство устраивало пышный вечер в честь укрепления межгосударственных отношений,[10] куда съехалась почти вся немецкая элита. Мария для этого случая выбрала голубое платье, под цвет своих глаз. Шелковая ткань мягко обтягивала все изгибы ее фигуры, заставляя невольно остановиться на ней взглядом. Красивое декольте подчеркнутое сапфировым колье, словно говорило, я могу быть твоей, но это слишком сложно. Мария бросая рассеянные взгляды, не заметила, как рядом с ней оказался Адольф Гитлер. Она затаила дыханье, не зная, что и сказать, как мужчина он не производил на нее никого впечатления, но когда он говорил, она поняла, почему женщины готовы закидать его своим нижнем бельем. Мария сглотнула, будто бы пытаясь протолкнуть комок, застрявший в горле. Она мило улыбнулась, ощущая, как тот внимательно изучает ее.

– А вы похожи на еврейку, – боже, сколько раз ее за рыжий цвет волос сравнивали с евреями, какая глупость! Она знала Эмили Ротерберг, но что в этом такого, все люди одинаковы. Мрак. Средневековье прошло давным-давно.

– Я родом из Ирландии, – на безупречном немецком ответила она, стараясь не смотреть в глаза фюрера.

– Не думал, что там все рыжие, – Мария сдерживала себя, чтобы не засмеяться, – Отто, вы знаете эту мадаму? – Мария сникла, рядом со своим вождем появился Отто Шмитц. Черт бы его побрал, подумала Мария, стискивая маленькую сумочку.

– Безусловно, – Мария почувствовала, как Гитлер взял ее за руку, соединяя ее руку с рукой Отто, – Фрау Трейндж достойнейшая из женщин, а ее сын считает вас великим вождем, – ее втягивали в какую-то странную игру, что они хотят? Что это все значит? Или ее просто подкладывают под Шмитца, рассчитывая, что за полученное несказанное удовольствие она будет доносить на своих же. Мария слабо улыбнулась, – нам нужно побеседовать, можно украсть вашу даму?

– Конечно, – Гитлер кивнул, – до скорых встреч, фрау Трейндж, – конечно, все присматривались к ней. Ее муж, казался им подозрительным, не смотря на то, что он состоял при посольстве, являясь помощником сэра Эрика Фипса[11]. Они понимали, она ключ ко всему.

Они зашли в комнатку, где стояло две софы, шторы были плотно задернуты, кинув взгляд на стол с графином вина, Мария задрожала. Что он хочет от нее? Хотя, ответ ясен, как день, он хочет ее. Мужчины… Почему, женщина становится пешкой в их политике. Мария обернулась к своему спутнику. Господь, помоги ей переступить через себя. Она должна это сделать, чтобы спасти себя, свою семью и свою Англию. Отто налил ей вина, она слегка его пригубила, смотря поверх стеклянного ободка на Отто. Перед глазами мелькнула яркая вспышка, которая тут же померкла. Отто притянул ее к себе, от этого грубого животного поцелуя Мария чуть не задохнулась. Он резко толкнул ее к стене, откидывая шею набок, впиваясь в нее, как граф Дракула. Платья стремительно ползло вверх, а в живот ей упиралось доказательство, не только политических стремлений. Кто-то постучал в дверь и со вздохом сожаления ее выпустили из объятий. Сегодня она спаслась. Но повезет ей так завтра?

Поздно ночью, сидя перед туалетным столиком, она еле скрывала свое волнение, внутри нее все дрожало. Она была так близка греху. Но грех ли это, когда пренебрегаешь своей честью ради спасения своей семьи и страны? Объятья Вильяма на время развеяли ее страхи, стерли сомнения, и принесли новые мучения. Она не хотела делать ему больно, но почему, почему сторонники ее мужа не хотели, чтобы они вернулись на Родину? Неужели, грех ради страны это ее судьба?

Легкий ветерок ворвался в кабинет, пытаясь смахнуть со стола все бумаги. Быстро подобрав их, хозяин Грин-Хилла положил их под тяжелые книги. Да-м, за окном буйствовали краски. Благодаря Урсуле и Теа его дом засиял с новой силой. Они разбили перед домом цветочные клумбы с лилиями и лилейниками, посадили кусты роз, которые украсили любимый в Англии душистый горошек. А по весне, когда сошел снежный покров, буйно зацвели подснежники и гиацинты, тюльпаны и крокусы. Аромат цветков жасмина заполнил сад сладким благоуханием, отчего на душе становилось отрадней.

Он думал, что появление Теа в его доме испортит его давно налаженный покой. Но девушка, словно вняла его советом, и взялась за ум. Он не жалел ничего для ее образования, тем более что Сайман соглашался с ним. Артур нанял ей педагога по актерскому мастерству, он понял, что из Теа получиться хорошая актриса, тем более, что она чудно пела и грациозно танцевала. Они с Виктором решили, взят заботу о ней на себя, Сайман, конечно же, часто бывал у него дома, но Теа не ездила домой, боясь попасться на глаза матери. Теа стала хорошей воспитательницей Чарльзу и Энди, она поддерживала творческие порывы Чарльза, но в тоже время не понимала страсть Энди. Да, и у Урсулу появилась послушная помощница.

Сам Артур переживал будто бы вторую молодость. Их отношения с Урсулой перешли новый рубеж. После стольких лет либо любовь становиться обыденностью, либо вспыхивает с новой силой. Многие бы посмеялись над ним, он прожил с одной и той же женщиной шестнадцать лет, за это время можно было узнать все тайны, ничего бы не осталось скрытым, а тело женщины уже не молодо. Но Артур ничего этого не видел. Урсула все также оставалась для него загадкой, он не мог порой разгадать причины ее поступков, смену настроения или желаний. Ему по-прежнему нравилось исполнять ее капризы, делать ее счастливой и не только ночью, когда она млела в его горячих объятьях. Много лет назад его изменила любовь, он давно перестал быть замкнутым в себе человеком. Урсула прекраснее всех, в свои тридцать пять, она выглядела ничуть не старше двадцатилетней девчонки. Конечно, он не молод, но жил тот же запал, только теперь все ощущалось острее, он хотел обладать ею постоянно, везде, порой теряя остатки самообладания.

Пару месяцев назад его назначили главным хирургом, он даже сумел опередить Джейсона. Хотя Джейсону было сейчас не до этого, он готовился к рождению второго ребенка. В июле на свет появилась у Каталины еще одна девочка. Она ждала долго, когда произойдет это, когда же она сможет родить Джейсону сына, но вместо этого родилась дочь. Они долго думали, как назвать ее, хотя Каталина не испытывала особого счастья. Джейсон был все равно несказанно рад, предложив имя Флер Аньес, и Каталина согласилась. Она уже меньше ощущала в себе жизни, словно она постепенно затухала в ней. Урсула списывала все это на болезненность после родов, но только жизнь знала ответы на все вопросы.

– Что с тобой, Кат? – Урсула разлила чаю с мятой.

– Не знаю, какое-то смутное чувство, что для меня скоро все изменится, – Каталина тяжело вздохнула.

– Уже изменилось, – прошептала Урсула, – уже ничего не будет прежним.

– Ты права, – Каталина печально улыбнулась, скрывая свою внутреннее разочарование, от этого и стали ее картины мрачнее, на них почти не осталось света, только странные образы.

– Все хорошо, главное, что Джейсон с тобой, – Урсула засмеялась, услышав, как пришел домой Артур. Каталина снова грустно улыбнулась, подавляя очередной непонятный приступ. Неужели ей гореть оставалось недолго? Отчего-то у них были только вопросы, на которые они не могли никак ответить. Наверное, время поможет найти все ответы.

Ноябрь 1935.

– О, Виктор, – выдохнула Диана, жадно хватая воздух. Она выгнулась в его объятьях, как туго натянутая тетива, и тут же расслабилась, обмякнув, как тряпичная кукла. Он тихо засмеялся, стуча пальцем по ее белому бедру, видя одновременно ее смущение и сбывшееся ожидания. За двенадцать лет брака они многое вместе пережили, но, похоже, они смогли победить своих демонов. Виктор, заложив руки за голову, посмотрел в потолок, он все еще дрожал, неужели Диана повергала его разум и тело в такое состояние. За двадцать один год в его постели побывало не так уж и много женщин, но только с ней у него все замирало внутри, в принципе так он и хотел когда-то. Диана уже спала, ее веки слегка подрагивали, а две пушистые бабочки были готовы взметнуть вверх. Он бережно укутал жену в теплое покрывало, крепче прижимая к себе.

Вот оно счастье. Он почти потерял его, только какое-то чудо спасло его от этого. Виктор боялся страдать, боялся дышать без Дианы, жить без ее улыбок и глаз полных загадок. Что еще он мог желать? Любящая, красивая жена, берегущая его покой и дом, трое чудных детей, работа, деньги, не смотря на все трудности в стране. Все складывалось, как нельзя кстати. Он нашел себя в этом мире, и видел свое отражение в детях. Виктор понимал, что Джорджу не интересно то, что он делает. Мальчику недавно исполнилось десять лет, копия Дианы его сын. Он унаследовал от нее каштановые волосы, которые только отливали слегка рыжиной, зеленые глаза, обрамленные густыми ресницами, черты лица лишь смутно походили на Диану, но все же мужественность читалась в нем. Джордж рос очень смышленым мальчиком, он читал много научной литературы, а потом любил тайком смешивать различные вещества, наблюдая за их реакцией. Джордж не любил, когда давили на него, и не пытался делать это сам, он не клянчил, как в свое время делал Руфус, подарков, и презирал непонимание в людях. Его брат был совсем другим, внешне Роберт и Джордж очень схожи, но в выражение лица Роберта присутствовала какая-то резкость, а порой некая нерешительность. Хотя, что можно хотеть от шестилетнего мальчишки? Роберт в отличии от старшего брата ходил за отцом по пятам, он любил ездить на фирму с ним, а по вечерам доставать вопросами что нужно для того или иного лекарства. Диана только смеялась над этим. О Элеоноре еще мало можно было сказать, но девчушка радовала Виктора с каждым днем все больше.

Технологии не стояли на месте и очень многое изменилось. Раньше заводы Виктора производили в малой дозе лекарства в стеклянных баночках или красивых мешочках. Чаще всего это было ручная работа, женщины, которым, за их исполнительность Виктор отдавал предпочтение, мелко толкли травы, складывая по тарам в соответствие строгой дозировке. Машины смешивали травы с тальком и картофельным крахмалом, прессуя их в таблетки. Также машины готовили различные настойки и сиропы, которые чтобы хранились по пару лет в бутылках, Фредерик научился консервировать. Кризис почти не тронул компанию, первый год пришлось жестко экономить, но потом, потом как-то все само по себе наладилось, не смотря на то, что кризис еще не ушел.

– Виктор, – прошептала Диана.

– Да, – отозвался он, ее маленькая ладонь легла к нему на подбородок, – что с тобой?

– Все хорошо, – ее теплые губы коснулись ее плеча, – будь со мной.

– Я всегда с тобой, – прошептал он.

Утром Виктор проснулся как всегда рано, он осторожно отодвинул Диану, как обычно оставляя ей записку полную страсти и любви. Собрав Роберта с собой, они поехали вместе на Тюдор-стрит, Виктору предстоял совет директоров и акционеров, а значит нужно им с Артуром выдержать бой за развитие, а не жесткую экономию. Почему-то такие стычки впоследствии станут традицией.

Февраль 1936 – май 1937.

Наконец-то рай и благоденствие прейдут в Испанию. Неужели, пришло спасение от тиранов и военных, неужели, все изменится и свобода, как рыцарь-победитель пронесет свой штандарт через всю Испанию. В феврале Народный Фронт Фернадо Ларго Кабальеро[12] победил, и это стало началом новой жизни для Испании. Еще в июне Каталина получила новость от родственников, которая их сильно взволновала, так как они не хотели прощаться с властью военной хунты, Хосе Диас[13] выступил с программой создания Народного фронта, для борьбы со всеми фашистскими организациями.[14] Каталина молилась об их победе все это время, и когда они победили, она закатила в галереи праздник, на котором было не так уж много гостей, но это было не самым главным. Главное, что в Испании будет рай, но почему-то смутное предчувствии беды не покидало ее до сих пор, от этого вкус победы стал горьким. В умах, поступках, парламентских речах ощущалось радостное возбуждение. Долорес Ибаррури[15] вошла, минуя строй солдат, в тюрьму города Овьедо, и ни один не посмел остановить, выпустила из нее всех заключенных, а затем, высоко подняв ржавый ключ, показала его толпе, крикнув: «Темница пуста!». Да, они сделали для Испании многое, но не заметили, как некоторые партии Народного Фронта, потеряв власть, невольно отдали ее в руки военных.

Но все разделяли этот триумф, обделенные военные, фанатики идеей Гитлера и Муссолини мечтали «восстановить справедливость», боясь, что возмездии само найдет их. Сначала подняли мятеж в Марокко,[16] у них была сила, флот, самолеты армия, талантливые генералы? А что было у республиканцев? Только вера в лучшее будущее для Испании. Разрушительный ветер принес с Канарских остров генерала Франко, дьявола. 18 июля на радио прозвучало:

– Над всей Испанией безоблачное небо.

О, если бы только знал испанский народ, как будут стоить для них эти слова. Восстали армейские гарнизоны по всей стране. Под контроль войск, называющих себя «национальными», быстро попадают несколько городов юга: Кадис, Севилья, Кордова, север Эстремадуры, часть Кастилии, родная провинция этого авантюриста Франко – Галисия и добрая половина Арагона. Родной Мадрид Каталины, Барселона, Бильбао, Валенсия сохранили верность Республике, пожелав защищать ее до своего последнего вздоха. Гражданская война началась, и каждому гражданину, даже застигнутому врасплох, предстояло поспешно определиться: с кем он.

Немцы и итальянцы сразу же бросились помогать Франко, как же единомышленники не бросают друг друга в беде, только остальные страны молчали, будто бы ничего не произошло, а потом и во всем заставили усомниться в них миролюбивости, издав закон о нейтралитете. Сотни людей стали уезжать в Испанию, чтобы помочь братьям-республиканцем, создавая интербригады, готовые принести себя на жертвенник свободы Испании, стране совсем чужой для них.

– Кат, – Джейсон вошел в комнату, Каталина с тех пор, как началась война, совсем ничего не писала, чаще всего она просто грустила, подолгу стоя у окна, смотря на Лондон сквозь запотевшие после дождя окна, – Кат, ты нужна Испании.

– Да, но как же ты и девочки? – он слышал в ее голосе сомненье, она разрывалась между семьей и Родиной. И он бы никогда не простил бы себе, если бы она не побывала в Испании, в трудные для нее дни.

– Мы поедем вместе, – она резко обернулась к нему.

– Джейсон…

– А, что, я, черт возьми, военный хирург, а ты отличный фотограф, – он обнял ее, мягко гладя темные волосы, лежавшие на спине легким облаком.

– А девочки, мы не можем взять их с собой, – она была готова расплакаться от счастья, неужели, у нее такой понимающий муж, который ради нее, готов пожертвовать всем.

– Отошлем к Маргарет, – Джейсон тихо вздохнул, вздох, поместившийся между ними.

– Но Джейсон…

Маргарет недавно вышла замуж за лорда Беверли, и теперь жила далеко от Лондона в Кенте. Типографией теперь занимался ее управляющий, а она сама занялась благотворительностью. Андриана подружилась бы с Джулией. Джулия училась в Бьют-Скул[17], ей бы не помешало бы поучиться в Бененден[18], где бы она получила бы прекрасное образование, тем более, что скоро она должна была лондонскую школу закончить, и им бы с Каталиной пришлось бы искать новую. Они же едут ненадолго, они ведь скоро вернуться, республиканцы вскоре победят.

Они вместе с девочками поехали в Кент. Беверли-Холл оказался большим замок эпохи Георга IV, где Джулии и Флер очень понравилось, они носились вместе Андрианой, повсюду был слышен их заливистый смех. Андриане недавно исполнилось семь лет, для своих лет она слишком замкнута и закрыта, думал Джейсон. Она смутно напоминала ему его оживленного брата, внешне она очень на него походила, те же светлые кудри, те же сапфировые глаза, то же грустное выражение лица совсем не соответствующие его веселой душе. Ему не хватало Перси, ему не хватало этого дамского угодника, его беспечности. Девочка засмеялась, когда Джулия что-то сказала. Малышки, они еще не знают, что их родители уедут в далекую Испанию, бороться с мятежниками. Маргарет и Рис Кендалл, лорд Беверли, долго слушали их, пока Каталина и Джейсон приводили свои доводы. Маргарет согласилась взять на себя заботу о их дочерях, радуясь, что Андриана лишится кожи, которая сковывает ее, держа в тесках замкнутости.

– Джулия, – Джейсон обнял дочь, – присмотри за Флер.

– Мы очень любим вас, – ответила девочка, крепко обнимая мать и отца.

– Мы тоже, мы будем писать, – Каталина стирала невольно слезы, она не могла поступить по-другому. Сердце разрывалось, но разве был другой выход, – смотрите, – Каталина раскрыла медальон, который ей давно подарил муж, – вот ваши фотографии, я положу их сюда ближе к сердцу.

– Мама, – Флер уткнулась в плечо матери.

– Нужно ехать, девочки, – Каталина вновь их обняла, сдерживая рыдания. Чувство утраты и потери не покидало ее, словно она прощалась с жизнью, а не с семьей.

Они приехали в Мадрид на самолете Красного креста рано утром. Они устроились в одном из мадридских госпиталей, где раздавали продукты питания и предметы обихода. На дворе стоял жаркий август, тяжелый раскаленный воздух, наполненный запахом специй и высохшей травой, обжигал легкие. Работы было много, пока город не тронула война, все старались жить, как прежде. Но трудности и с продовольствием и деньгами показали, и сюда прейдет война. Ночью же не наступало облегчение, они делили комнату на четверых, разделенные с двумя молодыми медсестрами. Нэна – бельгийка и Сусси – датчанка здесь находились уже полтора месяца, они неплохо говорили по-испански, и вообще, Каталина подружилась с ними, чаще всего болтая с ними на ее втором родном языке. Нэна находилась в нежном возрасте, ей еще не было и двадцати, но она уже стремилась изменить этот мир. Бельгийка английского происхождения вызывала восхищение у мадридских мужчин, конечно, мужчинам всегда нравились белокурые, голубоглазые малышки. А вот Сусси была совсем другой. Она сбежала от мужа пьяницы, художника-неудачника, чтобы начать новую жизнь здесь. Сусси имела свое очарование, эта девушка с огромными серыми глазами, смотрящие из-под длинной темно-русой челки, невольно притягивала к себе взгляды окружающих.

Жить вчетвером в одной комнате было крайне неудобно. Джейсон хотел любви и ласки, и Каталина боялась, что отказав ему, он пойдет искать любви в другом месте. Они уставали после долго дня, не по далеко шла осада Алькасара, и раненные поступали в еще пока в свободный Мадрид. Джейсон нуждался в ней, как и всегда, он прижимался к ней в беспомощном жесте, после того, как кто-нибудь умирал на его хирургическом столе. В этой жажде обладания порой ощущалась горечь, будто бы он не мог насытиться ею. Каталина зажимала рот ладонью, чтобы девушки не могли их услышать, а поутру те смеялись, видно видели их силуэты на белой простыне.

За два месяца проведенных в Мадриде, Каталина успела отснять все стороны жизни города, в котором выросла. Он почти не изменился, она легко нашла дом родителей и Рамона, но даже не стала туда заходить. Зачем? Ее семья находилась на стороне этого выскочки Франко, умудрившегося воспользоваться некоторыми разногласиями Народного Фронта. Алькасар пал, продержавшись семьдесят дней, и дорого за это заплатил. Продовольствия там не хватало, были съедены все лошади – все, за исключением племенного жеребца губернатора Толедо, вместо соли использовали штукатурку со стен. Фашистам было все равно кого убивать или насиловать – женщин, детей, стариков, иностранцев. Но почему, почему англичане и французы отказались помогать Испании? Только одна страна, только далекий СССР согласился подставить свое плечо, на которое можно было бы опереться, но уж слишком далеко находился красный стан.

К ноябрю 1936 года краски начали сгущаться и над Мадридом, началась его героическая оборона. Каталина с Джейсоном оказались в гуще всех событий. Решалась судьба Испании и мира, потому что фашисты не должны победить, иначе вскоре после этого весь мир рухнет.

В Испании шла война, Германия готовилась к войне, тайно заключая договора со своими «друзьями», а Италия заканчивала разделываться с Эфиопией. Мир стоял на краю пропасти, пропасти страшнее бездны начала века. Где же пламенные речи о том, что ни одной войны больше никогда никто не начнет? Почему бездействует Лига Наций? У Марии, как у многих, были только вопросы и ни одного ответа. Все надевали на себя галстук, готовый их же самих задушить, смотря, как они будут биться в предсмертной агонии. Еще можно предотвратить беды, еще можно повернуть время вспять, но только не большая часть населения Европы мечтала об этом, остальные, опьяненные дурным влиянием, флюидами тиранов, готовившиеся нарушить хрупкий мир, бездумно соглашались.

Мария с Вильямом прожила еще один тяжелый год в Берлине. Джастин, их младший сын тоже покинул их, ему было только четырнадцать, но уже тогда он, твердо решил заняться социологией. Мария остро переживала расставание с сыном, хотя все остальные свои страхи и переживания она держала за дверью с семью замками. Она не хотела чувствовать, думать и предполагать, что ждет их семью дальше. Чем дольше они оставались в Германии, тем плотнее становились тучи над ними. У Вильяма уже не было той уверенности, с которой он приехал четыре года назад. Он продолжал отправлять тайно различные зашифрованные сведения в Лондон, также координировал агентов, но по ночам Мария ощущала, как он подолгу не может заснуть. Она могла облегчить его страдания, могла на минуту дать ему облегчение, но она сама страдала не меньше его.

В ноябре 1936 года она поняла, какая роль уготована в этой пляске жизни. Вокруг нее смыкался нацистский круг. Она просто обязана, обязана быть дружелюбной и миролюбивой, ей нужно отвести все подозрения от мужа и от его дел, для этого она и услаждала своих немецких воздыхателей льстивыми речами. Ей было всего лишь тридцать девять, и в свои годы в отличии от многих своих ровесниц, ее лицо и тело сохранили упругость и гибкость, а волосах почти не обнаруживалось седины. Ее элегантность и образованность бросалась всем в глазах, ее не могли не заметить. Отто и Михаэль проявляли все больше внимания к ней, конечно, Мария знала, они хотят, чтобы она сама все рассказала им. Но был еще и Ганс Миллер, с одной стороны этот темноволосый статный немец, смотрел на нее с обожанием, считая ее своим другом, с другой стороны он явно что-то выяснял об них с Вильямом деятельностью. Они все устремили к ней свои взгляды, но уже не боялась, она уже не могла бояться. Чувства рассеялись, как летняя пыль над полями, заполнив все лишь теплыми воспоминаниями.

Мария заказав себе платье в одном из ателье Берлина, вышла из здания, где красовалась еврейская звезда, решив возвращаться домой. Кутаясь в меховой воротник, она остановилась, чтобы раскрыть зонтик, перед домом остановилась черная машина, чему она просто не предала значения. Двое в форме вышли из машины, направляясь к ней. Один схватил ее за талию, второй за руки, Мария отчаянно сопротивлялась, и получила за это оплеуху. Зонтик, выпав из рук, со стуком упал на брусчатку, она захотела закричать, ей снова залепили пощечину. Они втолкнули ее в машину, завязав глаза полоской черной ткани. Они ехали долго, связанные руки затекли, а от едкого дыма папирос саднило в легких. Мария только молила Бога, чтобы они быстро с ней расправились, лучше умереть, нежели нести бремя позора и предательства. Машина затормозила, ее силком вытащили из нее, ведя в неизвестном направление, она только услышала, как тяжело открылась парадная дверь, и как громко стучали армейские сапоги.

– Как приказали, полковник Миллер, – Мария вздрогнула, – вести в залу? – ответ она не расслышала.

Ее снова куда-то потащили, тоненький высокий каблук на правой туфле сломался, от этого делать насильственные шаги стало трудно. Марию втолкнули в комнату, она упала на мягкий ковер, по-прежнему полагаясь только на слух. Кто-то снял с нее повязку, перед ней предстала богато обставленная комнаты, выполненная в стиле французского будуаре, кресла, софы, столики, шторы намекали на интимность обстановке. Мария подняла глаза в кресле сидел Михаэль, у окна стоял Отто, а Ганс нависал на ней. Она тяжело сглотнула, мысленно считая свои последние минуты. «Боже, я не хочу умирать».

– Что ж, фрау Трейндж, расскажите о вашем муже. Нам интересно знать чем он занимается на самом деле, – от деланного доброго тона Отто ей стало противно, память лихорадочно искала похожий день в ее жизни, что уже похожее случалось с ней. Что же? Что же?

– Я ничего не знаю, – процедила сквозь зубы она.

– Врете, вы все знаете. Ну же! – Ганс приподнял ее над полом, заглядывая в ее глаза, пытаясь угадать ее мысли, но кроме холодного ирландского взгляда он ничего не видел.

– Я ничего не знаю! – отрезала она. Он дал ей пощечину, надеясь, опасаясь за свое лицо она напоет им все тайны, – ничего!

– Она врет, – Михаэль приблизился к ней.

– Даже если бы я знала, ничего бы не ответила, – выпалила Мария.

– Еврейская шлюха, – прошипел Отто.

– Я ирландка, – она гордо вскинула голову, получив новый удар.

– Будешь говорить? – Отто схватил ее за шею, она задыхалась. Если придется ценной своей жизнью спасти Вильяма, она это сделает, ни минуты не сомневаясь, – тогда…

Ее толкнули на пол, распяв на персидском ковре. Отто, как коршун, кинулся к ней, как добыче, выпивая до боли ногти в ее бедра, поднимая вверх юбки и стягивая белье. Он поспешно расстегнул свои штаны, внезапно вторгаясь в нее. Она не могла плакать, только тяжело вздохнула, почувствовав, как обмякает под его жестким телом, и мокрыми поцелуями. В этот момент в голове пронеслось сотни мыслей, и одна была ужаснее другой. Разве можно жить после этого? Она не стала сопротивляться, понимая, что сделает себе только хуже. Он обрушился на нее всей мощью, Мария попыталась проникнуться жалостью к себе самой, но не смогла. Господи, все это уже случалось в ее жизни. Двадцать лет тому назад. Отто быстро насытился похотью, подзывая к себе Михаэля.

– Хочешь ее? – спросил он, держа ее за запястья, чтобы она не ускользнула от них. Вместо ответа, Михаэль склонился над ней, обхватив ее за талию, он поставил ее на четвереньки, находя эту позу унизительной для английской леди, женщины из четырехсотлетнего дома. Он брал ее неистово и грубо, внутри нее уже все горело, горело не только от стыда, но и от вожделения, желания постыдного и животного. Отто ткнул ей в лицо, своим олицетворением всего мужского ханжества, заставляя содрогнуться ее от отвращения, он двигался в такт с движениями Михаэля, и они оба закончили свое дело одновременно.

Решив, что она унижена не достаточно, они подозвали Ганса. Его потные ласки, его резкие прикосновения приводили ее в ярость, он приносил ей нестерпимую боль своим исполинским органом. Мария глухо застонала, что было расценено, как удовлетворение.

– Страстная малышка, – ухмыльнулся Ганс, – а теперь расскажи нам об английских делишках.

– Я ничего не знаю, – зло кинула ему в лицо Мария, – не знаю.

– Может по второму кругу, или более изощренную пытку? – предложил Михаэль.

– Нет, подожди, – остановил Отто, – я думаю, леди Мария не хочет брать грех на душу.

– Пошли к черту! – огрызнулась она, удерживая держащими руками полы разорванной блузки.

– Давай же, говори! – Отто схватил ее за волосы, оттягивая ее голову назад, заглядывая в голубые глаза, – ну, же!

– Делайте что хотите, но я ничего не скажу вам!

– Шлюха! – она плюнула ему в лицо.

– Дочь лорда Хомса, сестра Виктора Хомса, – ровным спокойным тоном произнесла она.

– Вот оно как. А насколько я знаю, ваш отец симпатизирует нам, – от этого признанье Марии стало дурно, нет, ирландцы на такое не способны, но Эдвард мог, мог, он уже совсем запутался в себе и своей жизни.

– Мне все равно, я все равно покинула дом, – сказала Мария, давая понять, что шантажировать она себе не даст.

– Ну же, говори! – Мария молчала, нет, не в ее силах предать мужа, страну, чувства. Ее ударили по лицу, она упала на пол, сворачиваясь в позе эмбриона, чтобы было легче сносить удары. Они били ее ногами, так чтобы никто не увидел телесных травм, так чтобы она, наконец, поведала им все. Она лишь только тихо всхлипывала, а по щекам бежали жгучие слезы. Она беспомощно прикрывала лицо ладонями, ощущая каждый новый удар.

– Похоже, она ничего не скажет, – сделал вывод Ганс.

– Отвезите ее домой, пусть видит Трейндж, что мы почти близки к цели поймать его, – Михаэль отдал приказ, в то время, как Мария почти теряла сознание, уже не надеясь вернуться, домой живой.

Милая девушка вышла из дому, чтобы немного вдохнуть свежего воздуха. Хозяйки сегодня не было, все поручения она выполнила, а хозяин не видел ничего предосудительного в ее вечерней прогулке у дома. Она включила уличный свет, ночь сегодня была необычайно темна, если бы не освещение, то силуэты домов и соборов были бы едва различимы. Этого ночь казалась давящей и зловещей. Где-то вдалеке по черепичным крышам гуляли кошки, мяукая, будто разговаривая между собой. Вдруг девушка закричала, ее крик услышал хозяин, выбегая на улице. На дороге перед домом лежала женщина, волосы ее спутались в воздушное облако, разрез юбки превосходил все рамки приличия, а блуза упала с одного плеча. Она тяжело дышала, находясь в бессознательном состоянии.

– О, Боже, – прошептал мужчина, кидаясь к женщине, – Мария, – позвал он ее, но она осталась бесчувственной, – нелюди…

Вильям бережно взял ее на руки, занося ее в дом. Он положил ее на кровать, заметив сломанный каблучок, разодранную блузку, следы мужского присутствия, кровоподтеки на белой коже. От этого всего ему стало дурно, Вильям вызвал врача из посольства, как он может после этого доверять хоть одному немцу? Когда она не появилась дома через час после назначенного времени, он отправил своих людей искать ее. Они рисковали всем, чтобы только отыскать ее, привести домой к мужу, их руководитель из-за несчастий не должен провалить дело, иначе за это все поплатятся. Обыскав все возможные места, его агенты прислали записку, Марию так и не нашли. Он ждал, гадал, может она проявила безрассудство, и скрылась от него, подозревая в очередной измене. Врач был долго с ней, все это время он ходил по коридору, его душу бередили самые страшные мысли. Вильям отчаянно закрыл лицо руками, это зашло слишком далеко, но сейчас нельзя это прекратить, ибо все разобьются.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю

  • wait_for_cache