Текст книги "Сладкая жизнь"

Автор книги: Анна Оранская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 29 страниц)

– А что, купить хочешь «мерседес»? – поинтересовался тот, спокойный, разряжая напрягшуюся обстановку.

– Да конечно, хочу – если бы еще знать, где денег на него заработать…

– Ну заработаешь, приходи, продам, – заметил тот, отводя от Андрея глаза и возвращаясь к разговору, прерванному с его появлением.

– Ты б лучше сказал, где заработать…

Тишина повисла в сауне после этих слов – фраза была явно лишней и показалась не слишком корректной не только присутствующим, но даже тому, кто ее произнес. Просто не понравилось, что на него перестали обращать внимание, слишком гордый был, и потому она вырвалась автоматически, эта фраза. Что ж, внимание он себе вернул – только сейчас показалось, что без него можно было обойтись. Он, конечно, не знал, что это за типы, но похоже было, что с ними связываться не стоило. Однако его это не огорчило – даже наоборот.

– Ладно, Андрей, ты иди, – засуетился сэнсэй, то ли приходя на помощь, то ли пытаясь избавить от его общества своих гостей. – Когда у тебя тренировка, в понедельник в два? Давай, жду!

Он постоял еще, глядя перед собой, ни на кого конкретно, – трусом никогда не был, так что в помощи сейчас не нуждался, – а потом повернулся не спеша, направляясь к двери.

– Дерзкий пацан, – услышал сзади негромкий голос того, кто говорил про «мерс». – Кто такой-то?

Сэнсэй в понедельник молчал, о субботней встрече не напоминал, а в пятницу сказал вдруг:

– Завтра в сауну приходи – поговорить с тобой хотят…

И отвернулся, не уточняя, кто именно этого хочет и что это за люди – хотя Андрею и так уже было понятно.

Вот так и началось все. Посидели в сауне с теми двумя, которые ему и запомнились, – с тем спокойным и вторым, раскосым, – а потом продолжили разговор в ресторане. Никто золотых гор не сулил, «мерседесов» не обещал – наоборот, предлагали чуть ли не армейскую жизнь, с командирами и дисциплиной посуровее, чем военная, потому что сразу было ясно, что с этими не пошутишь. Но по жизни отдыхающий Семенов, ничего не планировавший и в будущее не смотревший, что-то почувствовал во всем этом – почему-то ему, прошедшему через три института и ничем так и не заинтересовавшемуся, показалось, что это его. И уже на следующий день он вышел из подъезда и сел на переднее пассажирское сиденье подкатившей к подъезду новенькой «семерки», за рулем которой сидел как раз Кореец…

– Андрей Юрьевич, Геннадий Николаевич проснулся! – Вид у Наташки был такой радостный, словно пацаны только что оттрахали ее всем кагалом. – Вас зовет!

– Долго жить будет, – констатировал он, провожая взглядом тающую в воздухе «семерку». – Ведь меня еще переживет – как думаешь, Наташка?

– Да Господь с вами, Андрей Юрьевич…

Он не услышал ее слов, не увидел недоумения на ее лице, автоматически повторив про себя – «ведь меня еще переживет». Не придавая этим словам абсолютно никакого значения…

Даже в кухне, даже сквозь шум воды, бьющейся о составленную в мойку посуду, было слышно, как работает в гостиной телевизор и как мать со Светкой обсуждают происходящее – что-то там по исхудавшую Долину, располневшего Киркорова, помолодевшую Пугачеву. Ну прям подруги – с разницей в возрасте в пятьдесят лет. Вот точно говорят – старый как малый. Так что нечего удивляться, что у матери со Светкой всегда есть о чем поговорить – да хотя бы о тех же сериалах, которые обе обожают. Светка их на видео записывает, потом бабушке относит, вместе смотрят по второму разу, хотя вроде уже все наизусть запомнили.

Два часа – а праздник, похоже, уже позади. Она и посуду-то пошла мыть просто потому, что делать было нечего. Так всегда получалось в Новый год – в лучшем случае в одиннадцать садились за стол, а то и в десять, потому что Сергей начинал подгонять, заявлял, что голоден, в итоге залезал в холодильник и потом к еде уже интереса не проявлял, сидел скучный и уходил к себе быстро. Тут вроде убедила его подождать, благо поздно пришел, – ровно в одиннадцать пятнадцать сели, но все равно к полпервому есть никому уже не хотелось. А ведь наготовила всего кучу – одних салатов штук пять, и мясо запекла с сыром и луком, не говоря уже о холодных закусках типа колбасы с ветчиной.

Ненавидела процесс готовки, но положено ведь, пришлось пересилить себя. И зачем – ничего толком не съели, больше половины и осталось. Еле распихала все по банкам, еле разместила банки в холодильнике. Единственный плюс – в ближайшие дня три не надо думать о том, чем накормить Светку.

В общем, все как всегда. Даже подумалось вдруг, что не было никакого смысла в том, чтобы доставать с антресолей искусственную елку и игрушки, а потом украшать ее вместе с дочкой разноцветными немецкими шарами, блестящими и шершавыми, и гирляндами маленьких лампочек, мигавших сейчас в комнате весело и празднично.

– Ал, ты куда ушла? Концерт ведь пропустишь!

Как будто ей был интересен этот концерт – «Старые песни о главном», так вроде. Если честно, то она бы предпочла, чтобы и Светке надоело слушать эти вопли и завывания и она захотела бы спать, – тогда и мать бы ушла, можно было бы посидеть одной, выпить вдумчиво чашечку хорошего кофе. Специально купила жутко вкусный и жутко дорогой сорт – «Айриш Крим», – с фантастическим запахом и таким же вкусом, но питие такого кофе требовало если и не одиночества, то как минимум тишины и спокойствия.

– Ал, ну где ты там?!

Она намеренно не отозвалась, тщательно перемывая тарелки и салатницы, вытирая их медленно и старательно – и думая о своем. О том, что этот Новый год похож на практически все предыдущие, что были у них с Сергеем в последние десять лет, если не считать той пяти-шестилетней давности поездки в дом отдыха. О том, что в принципе она может заранее сказать, как пройдет следующий Новый год, если со всеми все будет в порядке. И о том, что привычная жизнь, которой она всегда была довольна, сегодня, сейчас кажется ей до ужаса муторной и скучной.

Мысль, которую она гнала от себя почти весь вечер и которая прорвалась-таки сквозь никогда не подводившую внутреннюю защиту, четко выстроившись в голове, не понравилась. Да и не было бы таких мыслей, если бы не этот…

Ну все, хватит! Она быстро убрала чистую посуду и, достав торт, пошла на звук телевизора, словно веря, что он заглушит, подавит то ненужное и крамольное, что вертится сейчас в ее голове.

– Ну что, будем пить чай? Свет, иди поставь чайник, а я тут пока все приготовлю.

– Ну мам! – возмущенно протянула Светка, всем видом давая понять, что отвлекать ее от телевизора подло и безнравственно.

– Да оставь ее, Ал, пусть посмотрит, – вмешалась мать. – Ты сама бы с нами посидела. Не то все бегаешь, а тут такое интересное показывают. Да, а Сергей-то где?

– Ну как где – спит, – ответила устало, думая, что процедура отмечания Нового года в их доме настолько традиционна, что можно было ничего не спрашивать.

– Что, уже? Даже «спокойной ночи» не сказал! Ну что за человек! Посидел чуть-чуть – и к себе. И ведь каждый праздник так, словно с чужими встречает, – поел молча, выпил пару рюмок, вышел будто на минуту и пропал…

Алла укоризненно посмотрела на мать, показывая глазами на Светку – при ней-то ни к чему. Но та не унималась.

– Помнишь, генерала получил, сколько народу у вас было, чуть не три дня отмечали – так он до поздней ночи на ногах, и ничего. Вот всегда так: посторонние приходят, он готов сколько угодно сидеть, а как с собственной семьей…

– Ладно, пойду чай поставлю.

Мать обиженно замолчала, прерванная на полуслове. Сама виновата, ну чего говорить об одном и том же? Вроде и сварливой ее не назовешь, и склочной тоже, и на маразматичку не похожа. Всегда помочь готова, со Светкой постоянно выручает, и вообще молодец, такая активная для своих шестидесяти двух – а вот Сергей ее вечно возмущает. И при этом ведь гордится, что муж дочери – генерал ФСБ, Алла сама слышала, как она подругам об этом говорит по телефону, да и вообще никогда не забывает напомнить окружающим о том, кто ее зять. И тем не менее Сергеева манера вставать и уходить смотреть телевизор или спать, никому не сказав ни слова, ее задевает.

Разве сложно понять, что он такой занятой человек, что у него куча работы, что он ею живет? Она ведь это давно поняла – и привыкла к мужниным манерам, которые кому-то могли показаться бестактными и даже хамскими, при том что человек интеллигентный. Ну скучно ему за столом с женщинами – ну и что? Причем ведь мать знает, как его разговорить – стоит только спросить о политике и ситуации в стране, и Сергея не остановить, сколько угодно будет рассуждать. А мать такая – спросит, а потом вроде и недовольна, что он такой категоричный и поучающий, начинает перебивать, а ему это не нравится и он к разговору интерес теряет и быстро перебирается в спальню-кабинет, к компьютеру или телевизору. А то и в постель.

Господи, да разве это главное – сколько муж сидит с женой и дочкой за столом? Главное, что любит, а то, что работа на первом месте, так это понятно. Не случайно ведь столького добился – пришел в ФСБ, КГБ тогда еще, после армии, умудрился институт заочно закончить, дослужился до генерала. Естественно, что он целыми днями на работе пропадал и пропадает – просто так должности не дают.

Тогда, когда Сергею генерала дали, Ольга, узнав, заметила, что раньше генерал КГБ был такой величиной, что подумать страшно, а в наше время звание получить куда легче, да и не значит оно ничего. Не в обиду сказала, не намереваясь задеть – все же подруги. Да и Алла специально всем всегда показывала, что в работе мужа ничего не понимает и ею не интересуется. Но на самом-то деле все было по-другому, и она тогда на Ольгу разозлилась, сказав себе, что завидует ей подруга. Потому что сама, хоть и умудрилась пару раз замужем побывать и кучу мужиков сменить, тем не менее перманентно одна. И от такого мужа, как Сергей, не то что не отказалась бы – молилась бы на него.

Позже уже подумала, что Ольга, наверное, права была – у самой отец был генералом кагэбэшным, от него и квартира ей осталась огромная, четырехкомнатная, с высоченными потолками, в самом центре. И дача гигантская, не какой-нибудь садовый участок на шесть соток, а на века построенный дом и кусок соснового леса в придачу. И судя по фотографиям, существовала семья весьма небедно. А они с Сергеем особо никогда не роскошествовали – считай, шесть лет жили с его родителями, пока он квартиру не получил.

Сколько раз ему говорила за последние два года, что ему, генералу, должны предоставить служебную дачу, – ни в какую. «Да ты что, мать, ну зачем нам служебная? Своя же есть – живи все лето. Или ты что – хочешь круглый год за городом обитать? А до работы как будешь добираться? Мне тебя возить некогда».

Во всем он такой – и был, и есть, и будет. Старенькая «шестерка» его устраивает – да и купили-то всего пять лет назад, когда он полковником был. До того доходит, что он даже служебную машину редко вызывает – ездит на своей, хотя она ломается постоянно и он под ней порой все выходные проводит, когда они ему выпадают, выходные. Как-то заикнулась, что неплохо бы съездить отдохнуть куда-нибудь за границу – да хоть в Турцию какую-нибудь, потому что обидно дожить до почти сорока лет и так никуда и не съездить, – так он изумился просто. Тебе что, на даче плохо? Как будто не знает, что ей плохо – на клочке земли в двухстах километрах от Москвы. Но он, кажется, и об этом не догадался за столько лет – не до этого ему.

А с деньгами и вправду не очень, раньше было лучше, лет десять назад. Зарплаты были неплохие, да Сергей еще в течение пары лет постоянно по заграницам мотался, привозил кучу всего ей и Светке, недорогого, естественно, на командировочные не разгуляешься. Правда, привозил не то, что заказывала, а то, что сам выбирал, – белое пальто, к примеру, так и не привез. А сейчас генеральская зарплата, смешно сказать, меньше, чем она репетиторством зарабатывает.

«Господи, да о чем я?!» Она спохватилась, что для Нового года мысли и в самом деле не очень – да и для любого другого дня. Да, есть сложности и проблемы – но у кого их нет? А ей жаловаться нечего – все обуты-одеты, машина есть, дача есть, с голоду совсем не умирают. А значит, сейчас, в Новый год, следует сказать себе, что все здорово и не надо лучше. Дай Бог, чтобы так все было и дальше, на том же уровне, – и ничего больше не надо.

Она почувствовала себя лучше, после того как произнесла про себя эти слова – высказала эту всегда, в самые трудные минуты, успокаивающую, возвращающую уверенность мысль. Все здорово – и пусть и дальше будет так, как есть. А то, что Новый год показался немного скучным, неудивительно. После Рождества пару дней пребывала во взвинченном состоянии, как девочка, которой комплиментов наговорили, вот и устала с непривычки от всех этих эмоций. Да и суеты хватило – Светка полугодие заканчивала, пришлось в гимназию сходить к математичке и физичке, просить, чтобы четверки поставили. В институте предсессионная суматоха, и еще магазины, и готовить пришлось. Выдохлась, короче, – вот и все.

Да ну их, эти мысли. Она попыталась вернуть себе праздничное настроение, улыбнулась усилием воли, чувствуя, что улыбка, задержавшись на лице, становится вполне естественной. И вернулась в комнату, быстро расставив чашки и тарелочки с тортом вокруг крошечной золотой елки, установленной в самом центре стола.

– Все, за стол! – скомандовала громко и снова напряглась, когда мать спросила, показывая на желтую в золотой горошек коробку с духами, стоящую на полке:

– Красивые. Неужели Сергей подарил?

Вот дернул же черт выставить ее сюда! А все потому, что забыла про мать. Сергей, разумеется, не заметил, а мать ничего не пропускает.

– Да нет, там, в институте, – ответила туманно, надеясь, что та отстанет. – Торт вкусный, правда?

– Супер! – выпалила с набитым ртом Светка, закашлялась, поперхнувшись, и бабушка отвлеклась, заботливо хлопая внучку по спине, подсовывая ей чашку с чаем. Неугомонная, честное слово. Сегодня мать почему-то особенно утомила разговорами. И о том, что ей, Алле, при таком муже, вечно пропадающем на работе, следовало бы почаще ходить к кому-нибудь в гости и развлекаться самой, а не хоронить себя заживо. И о том, что Сергей мог бы быть повнимательнее и сделать всем пустяковые хотя бы подарки. Ведь сказала ей, что он еще в начале декабря купил Светке десяток кассет с фильмами, о которых та давно просила, а ей принес кофеварку, ярко-красную, «Крупс», на две маленькие чашечки. И не страшно, что кофеварка у нее есть – прошлым летом подарили родители поступившего в институт ученика. Главное – внимание, а кофеварка в конце концов может пригодиться, да на даче хотя бы.

Бабушка с внучкой снова сосредоточились на телевизоре, и она тихо вышла на кухню, заварив кофе, густой аромат которого пополз по квартире. И вернулась обратно, подойдя зачем-то к окну и посмотрев вниз, на пустую дорожку перед домом и спящие на тротуаре машины.

Да, вот уже девяносто седьмой наступил – тот самый девяносто седьмой, в августе которого ей исполнится сорок. Почему-то ее в последнее время, с прошлого дня рождения, очень тревожил этот факт – то, что ей будет сорок. Ну дата как дата – но две цифры, когда она вспоминала о них, представлялись огромными, давящими, зловеще-черными, вытянувшимися в бетонный многокилометровый забор. Словно за ними ее не ждало ничего хорошего, словно с их приходом в ее жизни что-то должно было кончиться, словно после сорока сама жизнь должна будет серьезно измениться, и совсем не в лучшую сторону.

Она не раз говорила самой себе, что все это чушь – разумеется, она стареет, и ничего такого в этом нет. В конце концов снова стать двадцатилетней невозможно – да и не было в ее жизни ничего особенного в двадцать лет, разве что беззаботность, безответственность, легкость, отсутствие проблем. Зато сейчас были успокоенность, устроенность, любящий муж, умная, здоровая дочь. А молодость – что в ней хорошего? Может, только то, что праздники были более веселыми?

– Скучаешь, Ал? – поинтересовалась вдруг мать, которой, кажется, телепатия никогда не была свойственна. – Я тебе говорю – хватит дома сидеть, сходила бы куда-нибудь. Ну, не может он – сходи одна. Знакомых мало, что ли? Вон у соседки моей сын с женой внука ей на ночь подкинули, а сами гулять поехали. Твои-то небось институтские тоже по-человечески отмечают, а ты все в четырех стенах…

Господи, как будто она не могла пойти куда-нибудь, если бы захотела. Баландины звали в гости, Ольга тоже приглашала, заявив, что ждет ее со своим новым поклонником. И этот еще…

Вот хватает наглости – ведь дала ему понять в прошлый раз, чтобы оставил ее в покое. И цветы-то взяла, чтобы отстал, и была уверена, что больше он не появится. А сегодня утром, когда отводила Светку к матери, и, выйдя из подъезда, увидела большую черную машину типа той, на которой он приезжал, подумала, что просто похожая. Вернулась домой, схватила сумку и быстро выскочила, торопясь на консультацию, – и тут опять он. Она даже решила, что ошиблась, когда проходила мимо машины и услышала знакомый голос:

– С наступающим вас, Алла…

Она так растерялась, что только и выдавила:

– Вас тоже.

Он вышел, вставая перед ней – в том же белом пальто, с той же уверенной улыбкой. Две его отличительные особенности, запомнившиеся ей с самого первого момента, как его увидела.

– Может быть…

– Извините. Я очень спешу…

Она уже позже решила, что была слишком резка с ним, но с другой стороны, она и вправду торопилась – и его появление застало ее врасплох, потому что… Потому что она не ждала, что он еще появится.

– Я могу вас подвезти. Представляете, сколько народу сейчас в транспорте – а тут гарантированная доставка до места, со всеми удобствами.

Он стоял у нее на пути, как бы и не мешая идти дальше, но и одновременно не давая уйти.

– Послушайте, что вам от меня надо? – Она произнесла это преподавательским таким, жестким тоном, не глядя ему в лицо. Думая только о том, что надо поскорее уходить, потому что ей все это не нравится. Может, потому, что, посмотревшись в зеркало перед выходом из квартиры, заметила под глазами темные мешки и показалось, что бледно очень выглядит – но не было уже времени менять макияж, да и было бы, она бы ничего не изменила, верная принципу «пусть будет так, как есть». А вот сейчас об этом жалела.

– Честно?

Он как-то так спросил, что она подняла голову, встречаясь с его глазами.

– Честно!

– Если честно, я хотел пригласить вас куда-нибудь отметить праздник.

Она хотела сказать, что это невозможно, что у нее муж и ребенок и вообще ему не следовало сюда приезжать – но вырвалось другое, язвительное:

– Интересно, куда?

– Куда захотите. Ресторан, казино, клуб какой-нибудь – на ваш вкус.

– Послушайте, я не понимаю, – начала она, и вправду не понимая, зачем он куда-то ее приглашает, но он перебил:

– Раз так, то давайте я хотя бы довезу вас. Вам куда?

Она категорично мотнула головой, шагнула мимо него.

– Ну почему женщины такие жестокие? Неужели так сложно осчастливить человека в праздник, доехать с ним до работы, хотя бы до метро, подарить ему незабываемые воспоминания, которыми он будет наслаждаться весь следующий год…

Это прозвучало так… так не по его, что она остановилась, повернулась, улыбаясь в ответ на улыбку.

– Ну если только до метро…

В машине вкусно пахло, и кожаное сиденье после матерчатого жигулевского показалось необычно мягким, и мотор урчал сыто и тихо, и панель мигала разноцветными огоньками. Какой-то другой мир, незнакомый, но не пугающий, фантастически комфортный – в общем, ирреальный.

Он придержал дверцу, пока она садилась, закрыл ее аккуратно, сел рядом, обогнув машину. Посмотрел внимательно на нее, но она, почувствовав взгляд, смотрела перед собой. А потом, взглянув вниз, быстро поджала ноги – сапоги, почти новые, купленные всего-то два года назад, такие уютные и теплые, показались старыми и убогими – и поправила на коленях юбку.

– Куда прикажете?

– До «Полежаевской».

Он кивнул, передвинул какой-то рычаг внизу – и черная громадина легко, без судорожного хрипа и нелепых рывков, поползла вперед. Она делала вид, что изучает машину – хотя в машинах не разбиралась и они ей были неинтересны, – потому что иначе надо было бы о чем-то говорить. И не заметила, как в конце дома к автомобилю пристроились два джипа, приклеились словно.

– А дочка у вас симпатичная, – заметил он неожиданно. – Сколько ей?

Она вздрогнула, испугавшись вопроса, и покраснела услышав:

– Алла, за кого вы меня принимаете?

– Да я не…

– Я понял. – Он так охотно согласился, что румянец на щеках стал еще жарче. – Бандит и насильник, охотящийся на больших дядей и маленьких девочек. Не могу сказать, что вы мне польстили. Ну почему, если человек ездит на «мерседесе», значит, он ужасно плохой? Скажите, если я пересяду на «Жигули», я наконец покажусь вам хорошим?

Она поняла вдруг, что это и есть тот самый хваленый «мерседес», ставший уже притчей во языцех, каким-то символом прямо. Когда она слышала на работе или от Сергея это название, с соответствующим оттенком, естественно, то сразу представляла нечто невероятное – типа унитаза из золота. А это была просто красивая машина – без бара, холодильника, телевизора, просто очень комфортная, роскошно отделанная внутри и снаружи. И все.

– Не думаю, что для вас это так важно…

Он промолчал, и она покосилась на него, увидев на лице все ту же улыбку.

– Вы на работу? Может, я подожду, пока вы закончите? Новый год можно начать отмечать днем, а потом я вас отвезу домой. Обещаю вести себя прилично – не напиваться, не колоться, не приставать, не сквернословить, не стрелять в официантов, барменов и крупье, не давить потом прохожих, не уезжать от милиции и опять же не скрываться в вашем подъезде. Идет?

Она рассмеялась – легко и естественно, потому что ей и в самом деле стало смешно.

– Так что насчет моего предложения, Алла?

«А почему бы и нет?» Консультация максимум на час, в двенадцать-полпервого она уже свободна, и что такого в том, что она съездит с ним куда-нибудь? Мысль показалась логичной и приятной – но она тут же спохватилась, беря себя в руки, переносясь из этого ирреального мира в мир реальный, в котором ей нечего было делать рядом с этим.

Так не хотелось уходить даже мысленно из этой большой теплой уютной машины, подчеркивающей свою обособленность затемненными стеклами – и расслабившей ее настолько, что какие-то идиотские мысли полезли в голову насчет ресторана. Она сказала себе, что прежде всего не надо было вообще к нему садиться, и, заледенев внутренне, покачала головой, зная, что он увидит этот жест.

– Жаль. – Он сказал это спокойно и вполне искренне, словно вправду сожалел. – Может быть, в другой раз – завтра, послезавтра?

– Нет, я же вам уже говорила. – Она отвернулась от него, глядя в окно, злясь на себя за неспособность выбрать правильную линию поведения, – и на него, конечно, тоже. Метро показалось справа, четко обозначив незажженной днем буквой «М» границу между двумя мирами. И она подумала почему-то, что сейчас он намеренно проедет мимо, как бы не заметив, и будет ждать, не заметит ли она, и если она заметит, будет деланно сокрушаться, говоря, что теперь придется довезти ее до самого института. И будет всю дорогу уговаривать передумать насчет ресторана. Но он притормозил, в который раз опровергнув ее представления о нем. И она растерялась даже, не ожидая этого, уже готовая дать себя довезти до Иняза.

– Спасибо, что довезли, – произнесла наконец. – Спасибо – и с Новым годом.

– Взаимно.

Он сделал движение, и что-то мягко опустилось ей на колени – ярко-желтая коробка в золотой горошек. Она резко раздвинула ноги, и это глупо было – ну что он, собственно, мог положить ей на колени? – и, наверное, не слишком пристойно, но коробка все равно не скатилась на пол, зацепившись прямоугольным своим телом за край пальто.

– Алла, это ужасно, – произнес он с насмешливой укоризной. – Мало того, что вы отказываетесь отметить со мной Новый год, мало того, что не даете довезти вас до работы, так даже духи не хотите взять.

– Нет-нет, я не могу! – Она ненавидела себя в эту минуту за вырывавшийся из нее лепет и его – за то, что она лепетала в его присутствии.

– Жаль, мне показалось, что они бы вам пошли. Представляете, я вчера вечером в «Пассаже» весь отдел на уши поставил. Кучу тестеров перенюхал, домой приехал, а от меня пахнет так, словно я в перестрелку в парфюмерном попал. – Он говорил, весело глядя на нее, явно пытаясь ее расслабить, заставить сменить тон. – Еле доехал, между прочим, – надышался, как токсикоман. Они бы правда вам пошли. Диор, «Дольче вита» – все говорят, что очень хорошие.

– И кто это говорит – ваши знакомые девушки? Кстати, может, вы скажете наконец, что вам от меня надо – тем более что у вас, в чем я не сомневаюсь, масса консультантов женского пола по духам, женскому поведению и… и многим другим вопросам?

Она не контролировала себя, и вела себя как дура, и говорила совсем не то, что сказала бы, будь она в спокойном состоянии. И когда он тихо рассмеялся, резко повернулась к дверце, отыскивая ручку, желая выскочить побыстрее и перестать наконец быть той идиоткой, которая все это ему сказала и испугалась духов так, словно это была бомба.

– Я помогу. – Он перегнулся, не касаясь ее, открывая дверцу, но она не выходила почему-то. – А насчет консультантов вы правы – их хватает. Но я хотя бы не женат – а вот вы замужем…

– Так что вам от меня надо? – Ответ на вопрос, заданный повторно, казался ей сейчас очень важным.

– Вы красивая женщина, Алла, и вы мне нравитесь. – Она повернулась к нему и потому увидела, что улыбка на его лице стала чуть послабее и что говорил он серьезно. – И мне было бы очень приятно куда-нибудь с вами сходить. Намного приятнее, чем с моими, как вы говорите, многочисленными консультантами. Так что мне жаль, что вы отказались – но тем не менее рад был вас увидеть. До свидания…

– Прощайте!

Она вылезла из машины, опять не заметив прилипших к «мерседесу» джипов. И пошла к метро не оглядываясь. Но не спеша – не торопясь пересечь обозначенную буквой «М» границу, не торопясь оказаться в своем реальном мире, который не был настолько уютен и сказочен, как тот мир, из которого только что ушла. И она остановилась перед лестницей, покосилась краем глаза на дорогу – увидев, что «мерседес», не дождавшись, пока она исчезнет из виду, резко кидается в толпу шарахающихся от него машин. И уже в вагоне обнаружила, что держит в руке желтую коробочку в золотой горошек.

Она всю дорогу до института пыталась понять, что с ней такое происходит, собственно, в чем причина стервозно-нервно-глупого поведения? Она точно знала, что не боится его – дело не в страхе, тем более что ей все больше казалось, что он и вправду бизнесмен, а вовсе никакой не бандит. И неприятен он ей не был – она не испытывала к нему неприязни, брезгливости, отвращения. Просто было в нем что-то такое, что выбивало ее из колеи, заставляло терять неколебимое прежде внутреннее равновесие. Может, именно то, что он оказывал ей такое пристальное внимание?

У нее не было мужчин, кроме мужа, и никто к ней никогда не приставал вот так, если не считать какого-то полупьяного дурака, привязавшегося года три назад в троллейбусе, несшего ахинею и отвязавшегося, только когда она встала и вышла. Ну были так называемые ухажеры – из числа институтских преподавателей, человека три-четыре за все долгие годы ее работы в Инязе, но они лишь оказывали ей знаки внимания, ненавязчиво, ненастойчиво, и отпадали сами собой, понимая, видимо, что ей это не нужно.

Может, действительно именно в этом было дело – он был навязчив, но не бестактен, настойчив, но не чересчур, комплименты были откровенные, но не глупые. К этому она не привыкла, она никогда не реагировала на мужчин, и мужское внимание было ей в принципе безразлично – и сейчас, столкнувшись с ним, она не знала, как себя вести.

– Да он тебе просто нравится, – заявила Ольга, когда начала допытываться, от кого духи, и получила ответ. Тоже странный был поступок – выставить их на стол, придя на работу. Знала, что Ольга наверняка увидит и начнет задавать вопросы, и ведь не хотелось ничего объяснять, но выставила их зачем-то, и Ольга, конечно, спросила и настаивала, и Алла нехотя как бы рассказала ей историю про молодого парня, который не дает ей покоя, приезжая к дому то с цветами, то с духами, и все зовет куда-то – но вроде понял наконец, что ей это совершенно не нужно.

– Он тебе нравится. Точно, можешь мне поверить. – Ольга сказала это безапелляционно, с видом искушенной в амурных делах дамы, каковой и являлась в общем-то – но Алла, безапелляционности не любившая, равно как и того, что кто-то по-своему истолковывает ее поведение, не обиделась. – Слушай, а может, ты влюбилась, а? У меня так бывало – появляется рядом мужик, вроде ничего в нем такого, вроде даже злит чем-то, а потом понимаю, что влюбилась как девчонка, потому и злит. Нет, Ал, я серьезно…

– Да Господь с тобой, Оль. – Она отмахнулась от нее со смехом. – Ну разве похоже, что я могу в кого-то влюбиться? Нет уж, увольте…

Ольгин вопрос действительно показался ей смешным – кроме мужа, никто из мужчин ей никогда не нравился. Ну могла отметить, что приятный, что держится солидно и одет хорошо, но максимум, что он мог вызвать, так это симпатию. А насчет того, чтобы влюбляться – это для нее было слишком сильно. Она и к Сергею ничего такого не чувствовала, когда выходила за него замуж, – это его была инициатива, он влюбился. Да и дальше, если задуматься, ничего такого не испытывала к нему – знала, что он ее любит, что у них хорошая, крепкая семья, этого было достаточно. И даже ни разу не задалась вопросом, могло бы быть ей лучше с кем-то, – слишком абстрактно.

– Ну, значит, он в тебя влюбился, – сообщила, подумав немного, Ольга. – Или хочет? А что, запросто – ты у нас хоть куда, на тебя и студенты косятся, и наши институтские мужики сколько с тобой заигрывали. Увидел – и захотел, обычное дело…

– Оль, да он младше меня лет на десять!

– Много ты понимаешь! – Подруга села на любимого конька, и остановить ее уже было невозможно. – Что, по-твоему, только молодых хотят, что ли? Да что ты краснеешь – никто ж тебя не заставляет с ним сразу в постель ложиться. Пусть подарки дарит, по ресторанам водит – а там посмотришь. Молодой человек-то явно не из бедных – духи, между прочим, сто долларов стоят, муж такие небось не подарит. И цветов он тебе тогда преподнес баксов на пятьдесят, если не больше. И машина дорогая, иномарка. У таких, как он, девиц молодых – только пальцем помани. Им что – урод, не урод, бандит, не бандит, лишь бы деньги были. А он к тебе приезжает – значит, нравишься ты ему. А что – зрелая женщина, в самом соку, можно сказать. Видишь, духи какие двусмысленные подарил – «Дольче вита», «Сладкая жизнь». Как тебе намек?