Текст книги "Сладкая жизнь"

Автор книги: Анна Оранская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 29 страниц)

Он посмотрел на нее так, словно она стояла перед ним без одежды. Словно его взгляд мог проникнуть под полушубок и платье и ласкать ее там. Снимая с нее напряжение, согревая и заставляя забыть о неприятном типе по имени Геннадий.

– Знаешь, Алла, ты фантастическая женщина, просто фантастическая…

И, чуть отстранив ее, шагнул на дорогу, протягивая руку, вылавливая из потока зеленые огоньки. Один из которых подхватил ее и понес к дому – оставив позади этого типа и все внезапно появившиеся и показавшиеся ей сейчас идиотскими мысли. И, вывесив перед лобовым стеклом сказанные им на прощание слова, пробегавшие перед ее глазами бесконечно длинной, нескончаемой строчкой…

– Давай, Андрюха, присоединяйся!

Такое дружелюбие со стороны Корейцевых волков – вечно косившихся на него и явно не желавших признавать его авторитет, слушавшихся только Корейца, а на него реагировавших как на кого-то постороннего, случайно оказавшегося рядом – было приятным, с одной стороны. Хотя с другой – ему на хер не нужна была такая дружба, и фамильярность тем более не понравилась. И присоединяться он не собирался – голая проститутка, стоявшая на коленях и принимавшая одного сзади, а одного в рот, не привлекала.

– Попозже, – бросил, слегка улыбаясь, показывая на всякий случай, что оценил приглашение. – Пойду махну!

В другой комнате то же самое творилось – две пары, только один на один, и еще одна сидела в углу, то ли приготовленная для тех, кто дежурил сейчас перед подъездом, то ли просто забытая впопыхах. И даже у Корейца в комнате две телки торчали – пока не при деле, пока за столом, за которым Генка восседал с тремя своими земляками, принимая явно не первую за сегодня дозу. От баб этих лично его мутило, хотя они еще ничего были, эти их на Тверской снимали, а если бы вызвали из какой-нибудь близлежащей конторы, наверняка бы жуткие потасканные бляди приехали. Или сопливые малолетки, у которых вид такой, словно не жрали полгода.

– Махнешь, Андрюха?

Он мотнул головой, выходя в кухню, единственное спокойное место посреди всеобщего бардака. Хотя следовало признать, что бардак был организованный – все пристойно, пацаны поддатые, но не пьяные, никакого лишнего базара, никаких погонял. Все Кореец, великий конспиратор, – видать, хоть и дал волкам своим отдохнуть, но предупредил заранее, чтобы при блядях ни слова лишнего, и чтобы пили не много.

Может, и к лучшему, что Кореец дал своим расслабиться, – не то пихал бы сейчас за сегодняшнее. Когда он вернулся, проводив Аллу, поймав ей тачку, разбор тут же начался – тихий, но от этого не менее неприятный.

– Ну ты е…нулся, в натуре, Андрюха! Мусора ищут, Труба ищет, а ты мне лепишь какую-то х…йню и едешь с телкой в кабак. Не, в натуре, ты че делаешь, а?

– Да че я делаю – поехал по делам, ты ж просил налик, вот двести штук и достал. А там рядом фирма у меня одна есть ювелирная, работаю с ними, ну и заехал. А там с ней встретился – ну и решил договориться насчет английского. Сам же говоришь – сваливать надо. Ну и куда я без языка свалю?

– Ты мне мозги не е…и, – Кореец понизил голос до шепота. – Ты налик достал и пое…аться поехал – так и говори. И ты мне еще скажи – ты, в натуре, самоубийца или просто не сечешь, сколько народу тебя ищет? Нет, Андрюха, ты скажи – ладно, лавэшки, я ж с тобой людей послал. А ты все делаешь, их отправляешь и из-за бабы едешь в город, с четырьмя пацанами зелеными, которые и не могут ни хера, и башку подставляешь ради того, чтобы пое…аться. Себя и их подставляешь. Бля, не пойму я тебя!

– Да ты сам хорош – приезжаешь и при постороннем человеке начинаешь х…йню нести, – ответил зло. – Датый приезжаешь, пацанов моих отсылаешь, будто чужие, будто ляпнут кому про эту хату. А с ней вообще. Я ей три месяца объясняю, что я бизнесмен, и тут явился старый кореш, пальцы веером, «хавайте, братва», халдея ему подай, мужику какому-то чуть в рыло не въехал. Ты сам че делаешь, а? Она еле поверила, что я бизнесмен, – я ж в ее подъезде от мусоров…

– Да я уж понял. – Генка ухмыльнулся наконец. – Ты че думаешь, я не просек, что ль? Я ж когда лежал, а ты мотался по городу, твоих спрашивал потом, где были, че делали. О тебе ж заботился. А они мне – опять туда ездили, где Андрей Юрьевич от ментов прятался. Он там с бабой той встречался, отблагодарить ее хотел, цветы покупал. Это, выходит, у нее ты сидел, а в благодарность, значит, в койку потащил…

Он молчал, злясь на Корейца – но понимая, что тот прав.

– Слышь, я не пойму – ты жениться собрался, что ли? – Генка смотрел на него с интересом, явно не собираясь больше пихать, хотя можно было ожидать, что он ему заявит сейчас, чтобы сматывал на хер из Строгино, раз нарушил договоренность. Но тот с самого начала благодушный был – с учетом ситуации слишком благодушный, и это наводило на размышления. – С чего у тебя крыша-то поехала? То молодых телок трахаешь, чтоб ноги от шеи, – и на х…й их посылаешь, если что. А тут вроде уж совсем не для тебя – а ты из-за нее башку подставляешь? Ну хочется тебе, вызови сюда кого и е…и, пока стоит, – но я те скажу, что из-за тех, кого е…ут просто, башкой не рискуют. Ну, колись – женишься, нет?!

– Да ты че! – Ему неприятен был разговор о ней, хотя почему-то тот факт, что Кореец увидел его с Аллой, а не с одной из молодых эффектных телок, с которыми видел раньше, не смутил, не заставил оправдываться. Но вот обсуждать он ничего не собирался – раньше бывало, что обсуждали с Генкой телок, рассказывали друг другу в деталях, кого, как и где. Но это не тот был случай. Он не знал, какой именно, но совсем не тот. И потому поспешил увести разговор в сторону. – Да и замужем она. Знаешь, кто муж? Генерал фээсбэшный, какой-то большой начальник. Прикинь – спрятался от мусоров в квартире фээсбэшного генерала! Как тебе?

Он правильно рассчитал – потому что Генка посмотрел на него с любопытством, покачал головой.

– Ну еще не хватало, чтобы муж ее узнал – и дал команду тебя валить. Я те говорю – узнает, пробьет, кто ты, и примут в момент, есть что пришить. А не найдут что, так придумают. Вот те весело будет – со всех сторон. Так что в натуре ты е…нулся – из-за бабы башку подставлять…

– Да ты сам-то! – Он вскипел в секунду. – Ты сам-то – не так, что ли? Забыл, че свалил-то отсюда – и из-за кого? «Уеду летом, все тебе, Андрюха, передам, тогда и уеду». Забыл? А сам в момент сваливаешь в Штаты. Че, не так? И что, скажешь, не подставлялся из-за Ольги – трупы подсовывал, башку трупу простреливал, похороны устроил без родителей. Не так? Да захоти ее отец – тебя бы самого приняли. Это я лоханулся, поверил тебе – а так видно было, что лажа тут какая-то. Хоронят в спешке, родителей не дождавшись, сжигают еще, чтобы потом никто не опознал, если гроб решат достать, – да припутали бы тебя, просто повезло. Так что мне не пихай – сам-то…

Он выпалил это не думая – заметив, что случайно попал в точку, потому что Кореец замолчал.

– Да ты не сравнивай, Андрюха, – произнес не сразу и уже по-другому. – Меня не ловил нигде никто – это раз. А во-вторых, Ольга Вадюхиной женой была, и, не вытащи я ее, сам знаешь, что с ней было бы. Мы с Вадюхой были ближе некуда – ты ж помнишь. Так если б жену его не вытащил – кем бы я был? Сукой конченой! Да не смотри ты так – ну не только поэтому вытащил, согласен. За Вадюху – и за себя. Вот. Так я ее вытаскивал не для того, чтобы в койку на пару раз укладывать, – я с ней два года живу уже и дальше жить собираюсь, сечешь?

Вот на этом они там и закончили. И ему совсем не хотелось возвращаться к данному разговору, и потому он даже рад был тому, что творилось тут сейчас. Хотя, с другой стороны, хотел бы поговорить с Генкой – потому что, только когда приехал сюда, на огромной скорости пролетев от пиццерии до Строгино кружными путями, начал догадываться, о какой нефтяной компании говорил при Алле Кореец.

Но когда приехали, тут эти появились, которые телок привезли с Тверской, и началась гулянка, тут не до базаров. А ему не гулялось – и не только потому, что блядей не переваривал давно уже, предпочитал нормальных телок трахать, непрофессионалок. Не только потому, что сегодняшнего секса ему более чем хватило. Но и потому, что по пути сказал себе, что это о тех самых нефтяниках сказал Кореец, чьи координаты он ему привез от Сергеича, – а значит, все снова было сделано без него. И он снова был не в курсе того, что происходит, – ведь Генка ни слова не сказал ни вчера, ни сегодня, когда он уезжал, слепив, что дела надо заканчивать перед отъездом. Так что все выглядело так, словно Кореец опасался, что если Андрей узнает, то все провалится, словно не доверял ему, все от него скрывая, ставя уже перед фактом.

– Ой, извините! – Он повернулся резко, видя девку в дверях, высокую, худую, в принципе в его вкусе, только намазанную слишком. А так ничего – джинсы обтягивающие, водолазка, грудь торчит. – Вот вам передать сказали бутылку эту, с виски. Я покурю здесь, ладно?

– Ну покури, – кивнул задумчиво, открывая явно для него закупленный «Блэк лейбл», наливая четверть стакана, доставая из холодильника лед. Рассматривая ее механически, так же механически отмечая, что можно было бы, вроде получше остальных телка – вот только желание на нуле. – А че ты тут-то – сходи в большую комнату, там подруги твои выпивают вовсю.

– Да мне сказали, чтоб я сюда шла…

– Ты че, Андрюха, я специально для тебя отобрал, я ж знаю, какие тебе нравятся. – Появившийся за ней Кореец шлепнул ее по заду. – Ну, угадал? Давай расслабься! Не то волки голодные – всех тут порвут, пока думать будешь!

– Слышь, выйди! – бросил ей, глядя не на нее, на Генку. Серьезно глядя, в глаза, без улыбки – показав ему кивком, чтобы закрыл за ней дверь.

– Не, Андрюха, ты в натуре жениться собрался! – Кореец, уже в пиццерию приехавший явно махнувший, тут махнул еще. И хотя пьян не был – слишком много ему надо было, чтобы нажраться, да он и избегал этого всегда, слишком опасен был пьяный, мог таких дел натворить, что хер расхлебаешь потом, – под кайфом был точно. – Я ж тебя специально проверил – телка как тебе нравится, а ты ноль эмоций. Или так нае…ался сегодня, что не стоит?

– Ты мне лучше скажи, в честь чего гулянка и про каких нефтяников ты там в пиццерии говорил? – спросил резко. – Я че – не при делах тут? Ты за пацана меня держишь, Генах?

– А за кого мне тебя держать? – Веселья в Корейце уже не было, глаза снова равнодушные были, и никаких улыбок, и так для него редких. – За кого, когда ты мне по ушам ездишь насчет дел, а сам потрахаться сваливаешь?

Андрей молчал, глядя ему в глаза, легко выдерживая сейчас тяжелый взгляд – говоря без слов, что если бы был в курсе того, что должно произойти сегодня, ни шагу бы не сделал, и Корейцу это прекрасно известно.

– Ладно, кончай! – В голосе Генки было примирение, и он оглянулся на дверь, понизив голос. – Я ж сам не знал, что сегодня. Зато точно знаю, что этого комитетчика, который там работает, который Яшку вычислил, – его не сегодня-завтра кончат тоже. Вот в курсах теперь – нормалек?

Он холодно кивнул, и Кореец эту холодность заметил.

– Ну че те лезть в это, Андрюха? Ты ж вернешься сюда потом, нашими делами заниматься будешь – ну че мне подставлять тебя, а? Ты узнал, что надо, фамилии, адреса, телефоны – и все, остальное пацаны решают. Думаешь, я сам знал, что сегодня? В натуре по радио услышал. Я ж тоже не свечусь – заказ сделал, координаты дал, а кто работать будет и где и когда все сделает, я сам не в курсах. Пацаны не местные, работу сделали и улетели уже небось обратно – я же не сам заказывал, через Леху, через Синяка. Он у них в авторитете там, хорошо стоит, он их и вызывал, он им все растолковывал – он с ними и рассчитается потом. Я ж не ты – самому светиться на таком деле, чтоб меня потом Интерпол в Штатах искал. Я только бабки плачу Синяку, а там он сам все делает – сечешь?

– Ну так и я мог бы, – бросил резко, не замечая словно завуалированных шагов к примирению. Понимая, что, в общем, Генка прав, – но понимая одновременно, что своей заботой он его изолирует от всего, отсекает полностью от дел, оставляя роль какого-то херова статиста, который торчит почти целыми днями на этой квартире, не зная, что происходит. От людей Андреевых отказался и от его помощи тоже – что-то он ведь мог сделать, не понятно, правда, что, но все же. – Ладно, облажался со Славкой – ну так Немца бы взяли, свой же, а я б помогал ему…

– Каратист тоже свой был, нет? – Кореец по-прежнему говорил мягче, чем обычно, и он еще подумал, что, наверное, так он говорит с Ольгой, по крайней мере раньше не говорил так, а с ней, видать, изменился. – Да ладно, че за Немца – нормальный пацан, без базара. Но ты ж пойми – Москва это. Один х…й узнает кто-то, что ты в деле, – тебе надо? А Синяк не местный, здесь болтать не будет, вообще не будет – если что, все ж на него повесят, он же не дурак. Я ему на зоне помог – он мусорок был, год, что ль, или два, натворил чего-то по пьяни, ну его и на зону. Должны были на мусорскую – есть у них для своих бывших, – а его в обычную. А я уж треху отмотал, а тут почти земляк, ну и прикрыл, когда опустить хотели – на зоне мусорков ой не любят. Или, говорю, с нами будешь, с отрицаловом, – или точно отпетушат. Ну и послушал – из шизо не вылезал, считай, все тело в наколках, в натуре Синяк. Так что обязан мне кое-чем…

– А я, значит, не сидел – так мне и веры нет? – Он продолжал клонить свое, по-прежнему злясь на Генку. – Мы че, мало делали вместе?

– Дурак ты, Андрюха. – Голос Корейца был все таким же мягким. – Ты думаешь, я этим верю? Да узнай они, когда прилетели, сколько бабок у меня на этой хате, е…нулись бы в натуре. А че – у них там жизнь другая, там жопа вообще, лавэшек мало, коммерсантов мало, а братвы много, им за счастье в Москве поработать за такое лавэ. А узнай, что у меня почти триста штук баксов наликом – ты ж тогда обналичивал со счета-то моего, пока я на даче валялся, – придушили бы, может, тут на х…й и обратно бы мотанули. Ну может, не так – но я на всякий случай не спал почти, считай. И без ствола даже в сортир не ходил. А ты говоришь – верю. Никому я ни х…я не верю – потому и живой пока. А вот тебе верю – потому и не хочу, чтобы светился да башку зазря подставлял…

Генка ухмыльнулся, тяжело так перевел дух – длинный монолог явно утомителен был для него.

– Ладно, наливай, махнем за Яшку. Все лучше, чем базарить…

И он ухмыльнулся ему в ответ, разливая по стаканам виски, доставая из заморозки лед, который положил туда утром.

– За Яшку!

Генка сидел задумчиво, не глядя на него, – и он подумал, что тот вспоминает, видно. Ему было что вспоминать, Генке, – они с Вадюхой к Яшке раз в год летали, а то и два, решали там ему вопросы, когда нужда была, Генка говорил, один раз даже очень круто порешали, уменьшили слегка население Нью-Йорка. Генка поблизости был, когда Яшку убили, – тут же кончив киллеров. И из-за Яшки в принципе он сейчас был здесь – бросив там Ольгу, спокойную жизнь, вернувшись сюда, зная, что здесь ждет. Из-за Яшки он не сдох едва от ножа в спину, из-за Яшки находил людей, платил солидные бабки, заказывал работу под тех, кто к Яшкиной смерти был причастен.

И наконец, из-за Яшки он рисковал и рискует – потому что еще жив Славка, и Генка не успокоится, пока не завалит Трубу или тот их. Еще хер знает, улетит ли Генка к себе обратно в Штаты или останется здесь навсегда, и хер еще знает, какие последствия будут, если даже сейчас уцелеют они оба, Генка с Андреем, выиграв эту войну. Так что ему было о чем подумать, Генке, – и он ему не мешал, молча плеснув еще вискаря, уронив в каждый стакан по три кубика льда. Говоря себе, что Генка красавец – не такой уж кореш ему был Яшка, но Кореец встал за него, пошел на принцип, согласно которому за близкого, любого близкого, будет мстить всегда до конца.

– Я это, Андрюх… – Кореец поднял голову, и он посмотрел на него серьезно, догадываясь, что Генка скажет сейчас то, о чем он, Андрей, подумал. – Я, конечно, не по этому делу уже – но, может, давай по старой памяти телку эту на двоих? Одному неохота, да и ты натрахался, видать, сегодня, а на двоих в самый раз. Чисто по старой памяти – ты как?

Он расхохотался впервые за этот вечер – громким, долгим, неуспокаивающимся смехом. Как тут успокоишься, когда он думал про себя, что Генка о чем-то серьезном размышляет – о принципах, о том, вернется ли в Штаты живым, – а тот…

– Ладно, ты сзади, а я в рот, – выдавил с трудом, когда смех чуть утих. – И это, сам начинай. Не то я в рот дам, а тут ты всунешь, она ж мне там откусит все – идет?

И, все еще смеясь, пусть и чуть потише, пошел к двери, за которой стояла телка, на ходу расстегивая пиджак…

Пальцы, жирные, влажные, холодные, касались ее там, где им не надо было бы находиться. Смазывая снаружи, проникая внутрь, покрывая тем кремом, в который окунулись перед этим.

Ей было чуть страшно – она понимала, что произойдет вот-вот. Но тот порошок от усталости, который выпила вместе с ним, чтобы снять страх, – помня о том, как он подействовал на нее, когда попробовала его впервые в старый Новый год, – он кружил голову, заставляя постанывать нетерпеливо, приближая этими стонами то, что представлялось таким страшным. И она даже подавалась назад, на его пальцы, показывая, что хочет, чтобы это произошло.

Она ему сама сказала, что хотела бы это попробовать, – ну не совсем так, но примерно. Они сидели в ресторане, встретившись, как всегда, после ее занятий на Арбате, – просто сидели, говорили о чем-то легком, и она знала, что после ресторана он поедет ее проводить. И не будет ни на что намекать – потому что вчера, когда он позвонил ей спросить, свободна ли она завтра, уже сегодня в смысле, она, кажется, все объяснила ему.

Она нервничала, когда он позвонил. Она была так благодарна ему за все, что он сделал, пока болела Светка, и так хотела его увидеть, действительно хотела, но… Но сказала себе, что если они встретятся, он обязательно намекнет на это – а ей придется сказать, что она не может, придумать какую-то причину. А он может не поверить – может не так ее понять. И потому она застыла, держа трубку в руках, судорожно думая, как сказать, чтобы он понял. Ну не могла же она ему заявить, что у нее менструация – он же мужчина все-таки, некрасиво так. Да и Сергей был дома, в своей комнате, правда, и Светка могла в любую секунду поднять трубку у себя, за ней водилась такая привычка – так что надо было объяснить все аккуратно, но доходчиво.

– Да, да, конечно, – выговорила наконец. – Конечно. Я завтра освобождаюсь в два, там же. Но… но дело в том… понимаете, Андрей, я не очень хорошо себя чувствую – ну вы понимаете?

Она не знала, понял ли он, – ей не хотелось говорить на эту тему, по телефону тем более. Но когда они встретились – как всегда, у офиса, и как всегда, роза была в его руках, и улыбка на лице, и та большая черная машина рядом – и пошли пешком до ресторана, она даже забыла об этом. Потому что не видела его больше десяти дней. Потому что за эти десять с лишним дней произошло нечто такое, что сильно изменило ее отношение к нему.

Самое главное – он вел себя так, словно он ничего для нее не сделал. Или словно то, что он сделал, было настолько обыденным, что, на его взгляд, даже говорить об этом не стоило. И это была не ложная скромность, не ожидание похвал и благодарностей – он даже оборвал ее, когда она без конца повторяла «спасибо» по телефону, вежливо, но жестко оборвал. И сейчас, мимоходом спросив, как Светка, – первым делом, но мимоходом, невзначай, – тут же перевел разговор на другое, явно не желая об этом говорить.

Возможно, он и в самом деле считал, что не сделал ничего. Но она придерживалась совсем другого мнения.

Они двенадцатого встречались в последний раз, в среду, – а в понедельник он ей позвонил. Ее не было в этот день на работе, и ей отзвонила тут же Ольга, сказала, что он приезжал, но она не среагировала. Потому что уже четвертый день болела Светка – в пятницу, когда пришла из школы, поднялась температура, к вечеру почти сорок было, и пришлось «неотложку» вызывать, которую ждали чуть ли не полтора часа и которая ничего не прояснила.

«Нормально все, мамаша, тревожите по пустякам – ну а температура, так это ангина, может, или грипп. А может, и воспалительный процесс, легкие или аппендикс, так не скажешь. Хотите, заберем в больницу?» Она не хотела – и не спала всю ночь, сидя рядом со Светкой, жаркой, мечущейся, облизывающей сухие губы, то и дело просившей пить вялым, сонным голосом. А наутро, прямо с полдевятого, начала звонить в районную поликлинику – уже жалея, что отказалась вчера от госпитализации, уже не сомневаясь, что это именно воспаление легких.

Наверное, зря паниковала – но у Светки в прошлом году девочка в школе умерла, нормальная девочка из обеспеченной семьи, на два года старше Светки. Простыла и умерла, за три дня сгорела. Как тут не запаникуешь.

То, что пришло только к вечеру из районной, – какая-то жуткого вида тетка, толстая, неряшливая, в кроссовках, это зимой-то, – расстроило еще больше. Послушала, пощупала, сообщила, что обычная простуда, но на всякий случай посоветовала на флюорографию приехать. Окончательно заставив поверить в то, что это куда хуже, чем просто простуда.

Короче, к понедельнику она уже извелась вся. Температура вроде снизилась чуть-чуть, но ведь сама не спала толком все эти дни, вымоталась уже, и в каждом Светкином кашле чувствовалось что-то зловещее. В субботу еще попросила Сергея вызвать врача из своей ведомственной поликлиники – такое не практиковалось, но все же там специалист получше, наверное, чем в районной, да и в конце концов Сергей генерал, разве ему откажут? Но тот посмотрел на нее как на ненормальную. «Не бесись, мать, все из районной вызывают, а мы что, особенные какие?» И уехал по своим делам – и в субботу уезжал, и в воскресенье. А в понедельник рано утром ушел на работу – даже не спросив, не надо ли чего.

Так что в понедельник днем ей было все равно, кто там заезжал за ней в институт, – она опять в районную звонила утром, опять ждала врача, надеясь, что заявится кто-то другой, не эта бесформенная тетка, в медицине, кажется, вообще ничего не понимавшая. И Ольга еще масла в огонь подлила, когда звонила, – начала ахать и охать, говорить, что врачи эти районные ни на что не годятся, они институты заканчивали двадцать лет назад, за это время медицина вперед ушла и куча болезней новых появилась, а они не знают ничего и лечат по старинке аспирином, как в царской армии пирамидоном лечили от всех болезней.

И потом он ей позвонил – уже около трех, видно, подъезжал на Арбат, ждал ее там, думал, что она появится все же. И она, никогда с ним о быте и семье не говорившая – ну интересны ему такие темы?! – вдруг начала жаловаться на этих чертовых лекарей. Все рассказав, не скрывая, что психует. И когда он предложил прислать врача – есть знакомый, у него частная клиника своя, уровень западный, могу договориться, чтобы специалиста к тебе прислал, без проблем, – ухватилась за его слова, сказав себе, что не ради себя ведь, ради Светки.

И прислал – через час после разговора позвонил доктор и вскоре приехал. Вежливый, внимательный и такой солидный, внушающий уважение и вызывающий доверие. Не то что пожаловавшая незадолго до его приезда очередная дежурная врачиха, которой, кажется, абсолютно безразлично было, что у Светки такая температура, которая не разделяла ее тревог, и успокаивать ее не пыталась, и еще смотрела как на дуру. А этот – он больше на профессора был похож, классического профессора из советских фильмов, и она ему сразу поверила, как только увидела. И когда он ей сказал, что все в порядке, что никакого воспаления легких нет, просто сильный грипп, и если бы с самого начала антибиотики давали, температуру бы сбили быстро, она даже не усомнилась в его словах.

Он столько возился со Светкой, столько ее смотрел и слушал – это уже после того как сказал, что причин для волнений нет, – что и полная идиотка поняла бы, что он настоящий специалист. Для которого главное не отметиться приходом к больному, а поставить подлинный диагноз и дать все рекомендации. Сердцебиение, давление, пульс – ну ничего, кажется, не было, чего бы он не измерил. И даже укол сделал – сказал, что на всякий случай, чтобы сейчас температуру снизить, все же нагрузка на сердце. И при этом постоянно улыбался Светке, разговаривал с ней ласково. Чуть ли не час возился и даже лекарства оставил какие-то импортные – специально привез для нее, она про такие и не слышала.

Она настолько счастлива была – ну просто гора с плеч, да даже целый горный хребет или массив, как Альпы какие-нибудь или Пиренеи. Она даже на Сергея внимания не обратила – слышала, что он пришел, отметила, что слишком рано для него, но даже в коридор не вышла, сидя с доктором в Светкиной комнате, и кивнула ему сухо, когда он заглянул. И все спрашивала этого доктора и спрашивала, не отпуская, и кофе угостила, чтобы еще посидел, чтобы все рассказал. И когда он собрался уходить наконец – «Спасибо, мне неудобно уже, меня машина внизу ждет», – она ему попыталась сто долларов всучить. И когда он помотал отрицательно головой, тут же выскочила из комнаты и вернулась еще с сотней. «Вы скажите, сколько надо, – я заплачу, к тому же лекарства ведь еще». А он только головой покачал – «Мне уже заплатили». И ушел, оставив телефон, чтобы звонили, если что.

И он уже ушел, а она все стояла в коридоре, сжимая в руках две бумажки – вдруг решив, что все же мало предложила, наверное, обидев его, и метнулась к окну. Видя, как врач садится в такой знакомый ей джип, медленно отъезжающий от дома.

– Ты что, мать, двести долларов ему заплатить хотела? – На лице подошедшего сзади Сергея было недоумение. – Двести долларов врачу? Тебе б миллионершей родиться, мать, – вместо того чтобы обычного доктора вызвать, вызываешь черт знает откуда. Любые деньги готова отдать любому шарлатану…

Ей было что ответить – но она промолчала. Вернувшись к Светке, сидя рядом с ней, засыпающей снова. Думая о том, что ужасно неудобно вышло, что она выкинула телефон Андрея – что не может позвонить ему сейчас и поблагодарить за то, что он сделал. Потому что даже собственный муж ее не понял – хотя его ведь ребенок, – а чужой человек, у которого и детей-то нет, он понял и все сделал. Ничего за это не прося – просто чтобы ей помочь. И сам привез этого врача – и сидел в машине, чтобы не компрометировать ее, не смущать своим приходом, долго сидел и сидел бы еще столько, сколько понадобилось бы.

А он не звонил. Сделал такое дело, спас ее от психоза, от буквального разваливания на части – и исчез. Прямо как добрый волшебник из сказки. Врач ушел в начале седьмого, и она весь вечер ждала его звонка – хотя и понимала, что он не позвонит в такое время, зная, что дома ее муж. Теперь, когда все кончилось, заходящий время от времени к Светке, даже за щеку ее ущипнувший так по-отцовски. Вот когда им было плохо, и Светке, и ей, он если и заглядывал, так на секунду, тут же выходя, – а теперь мог себе позволить продемонстрировать отцовскую любовь. Он всегда такой был. Когда Светка была маленькая и болела всевозможными детскими болезнями, нервировавшими, порой сводившими с ума, потому что она серьезно воспринимала все дочкины недомогания – поздний ребенок, почти в двадцать шесть родила все же, не так уж рано, – он вел себя так же. И сейчас не изменился.

Она подумала вдруг, что Андрей видел его, Сергея, – он же все про него узнал, значит, и номер машины мог узнать. А значит, видел – невысокого массивного мужчину в потрепанной кожаной куртке поверх недорогого костюма, вылезающего из древних «Жигулей». Она знала, что он ей ничего не скажет – он вообще никогда не задавал вопросов про Сергея, наверное, специально делая вид, что его как бы и не существует, а может, не желая напоминать ей о нем во время их встреч.

Интересно, что он подумал о ней, увидев ее мужа, – о женщине, которая так нравится ему, молодому, красивому, интеллигентному, воспитанному, обеспеченному? Ей хотелось бы, чтобы он подумал, что она не для него, не для своего мужа в смысле. Да, она была совсем другой, когда они встретились с Андреем, – забывшей о том, что она женщина, не привыкшей к комплиментам и мужскому вниманию, косной, зашоренной, не слишком хорошо одетой, в рваных колготках и сером белье вдобавок.

Взгляд упал случайно на собственную руку – на полуоблезший маникюр. Это было объяснимо, у нее столько было проблем за это время, – но сейчас, когда она думала о нем, это не казалось ей оправданием. Потому что она должна была всегда оставаться женщиной – той самой, которой чувствовала себя благодаря ему и с ним. Аккуратной, подтянутой, накрашенной, сексуальной и привлекательной – несмотря ни на что. Как героини так любимых Светкой мексиканских сериалов, которые и в инвалидных колясках, и под капельницами выглядят так, словно только что посетили парикмахерскую, солярий и тренажерный зал.

И она стерла облезший лак и принесла маникюрный набор. Потому что сейчас – сейчас она была иной. И ей куда приятнее было думать, что она действительно не пара Сергею, чем полагать, как раньше, что они прекрасно подходят друг другу и у них отличная семья. И Сергеевы честность и порядочность – так тщательно подчеркиваемые им всегда – теперь были для нее не достоинством, но скорее жалким оправданием тому, что он беден, что ничего не может в материальном плане, хотя и добился кое-чего по службе. Ведь куда легче сказать «я честный» и этим объяснять все – и то, что пропадает целыми днями на работе, включая выходные, и то, что машина старая, разваливающаяся на глазах, и все остальное, – чем признать, как Андрей, что уж лучше быть нечестным, но жить хорошо и обеспечивать того, кто рядом.

Так она весь вечер и просидела у телефона – выпив огромное количество кофе и постоянно, непрерывно думая о нем. О том, что ей все равно, кто он – даже если он, как выражается Сергей, бизнесмен с криминальным уклоном. Может, все было и не так – но даже если… даже если так, то ей было все равно. Потому что он вел себя по отношению к ней куда лучше, чем честный и порядочный Сергей, – лучше, внимательнее, благороднее.

А она, дура, еще испугалась, когда выяснила наконец, кто такой этот Ланский, о котором он говорил несколько раз. Как раз на следующий день после того, как этот Геннадий испортил им вечер, она и спросила на кафедре, не помнит ли кто такого Вадима Ланского, учившегося в Инязе лет двадцать назад. Да, Андрей объяснил ей все насчет этого Геннадия, и она посмеялась даже тогда вместе с ним, и сказанный им комплимент заставил забыть о неприятной встрече – но утром вспомнила. И спросила, благо с утра кафедра чуть ли не в полном составе появилась. Ольга не помнила, конечно, – они с Аллой почти одновременно в институт пришли, – а вот Нинель Исааковна вспомнила, недаром почти сорок лет тут работает.