Текст книги "Сладкая жизнь"

Автор книги: Анна Оранская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 29 страниц)

И вопрос был в глазах – зачем нужен он тебе? – ну и рассказал ту историю, посмеявшись вместе с Сергеичем над счастливым своим спасением. «Да отблагодарить хотел – спасла все же, а бабки не взяла, хоть цветы презентовать». И, говоря с комитетчиком о других делах, уже знал, что сейчас заскочит в «Марко Поло», или «Балчуг», или «Палас», снимет номер на ночь – а потом к ней. И даже если обиделась – он был уверен, что обиделась, потому что он свалил так внезапно, словно нарочно все придумал, – он ее убедит. Как угодно, но убедит – в крайнем случае скажет, что завтра на тяжелую операцию ложится. Или что вот-вот ласты загнуть могут за того идиота, или что еще.

Что угодно, лишь бы согласилась. Потому что встреча со Славкой могла по-разному закончиться лично для него – не должна была, но могла, – а увидеть ее еще раз ему хотелось. И довести до конца то, что не довел из-за звонка Трубы. Необъяснимо хотелось – и он еще пошутил, что это такое вот последнее желание, на которое он имеет полное право. Странное – но именно такое.

От ее дома, пока ждал ее – пацанов отпустил, не хотел чтобы видели и знали, где он, тем более нечего было пока стрематься, – и позвонил Трубе. Сразу после короткого приветствия услышав знакомый вопрос и думая, что Славкино нетерпение, которое он даже не может скрыть, ему только на пользу.

– Надумал, надумал, – произнес, стараясь казаться чуть растерянным и нерешительным. – Нет, не сегодня. Если бы раньше… Завтра давай, часиков в пол-одиннадцатого вечера. Олимпийскую деревню знаешь? Давай перед «Люксом» – ну магазин там такой, «Люкс». Ну спорткомплекс знаешь? Вот почти напротив входа стоянка. Да нормальное место, глаз вокруг мало, и ушей тоже…

Стремно было называть место встречи по телефону, но хозяин фирмы, в которой брал мобильный уже после истории с Германом, клялся и божился, что все чисто, что ни один мент не влезет. Был, конечно, вариант, что телефон Трубы слушают, но коль скоро Славка был завязан с нефтью, значит, и во всяких госструктурах у него контакты были хорошие, значит, на хер никому не было надо его разрабатывать.

Собеседник на том конце бубнил что-то про кабак, в котором встречались уже, про центр и место поудобнее, но он оборвал его резко:

– Не, кабак не подходит. Мне это ни к чему – чтобы видели нас. Сейчас ни к чему. Сечешь? Завтра в одиннадцать, где сказал. Жду! Там и посмотрим – если что, на Ленинском тоже кабаков хватает, тот же ЦДТ в двух шагах, «Салют», есть места. Все, бывай! – И добавил, словно только вспомнил: – Да, только толпу уж не бери с собой – а то подумают, что бандиты собрались, милицию вызовут, потом доказывай, что честный бизнесмен. Все равно то, что я тебе скажу, – не завтра это надо делать. Я с одним человеком буду или с двумя – ну и ты толпу не тащи. Лады?

– Да, Андрюх. – Голос Трубы изменился, в нем что-то другое появилось, он только потом понял чтó. – Ты завтра другу своему позвони, который с бородой. Мои тут с ним побеседовали, после того как ты мне сказал, что ты с нами, – он там тебе отдать хотел чего-то…

И отключился. Показав, что жест Андрея оценил, – сделав первым шаг навстречу, каким-то образом заставив Германа вернуть Андрею все бабки. Говоря как бы, что может все – и лучше с ним дружить, а шутить с ним не стоит. И даже сомнений не было в том, что завтра он может лично к Герману в контору пожаловать и тот все отдаст, что должен, и никаких мусоров там не будет, никаких подстав. И также не было сомнений в том, что Труба на стрелку приедет – а значит, все будет как надо.

И старый Новый год прошел по высшему разряду, и бабки Герман вернул – после Андреева звонка Голубь к нему заявился, он все отдал, пока без процентов, правда, и слезно просил с ним лично встретиться, передай, мол, Андрею, что не по моей вине недоразумение вышло, а проценты к концу месяца верну. Голубь сказал, что грустно тот выглядел – зашуганный, видать, здорово люди Славкины его напрягли.

И в общем, настроение было супер, когда четырнадцатого в десять ноль-ноль въехал на стоянку напротив «Люкса», развернувшись так, чтобы, если что, можно было сразу рвануть прочь по узкой боковой дорожке. Он за это и место выбрал – за то, что дорожки кругом, которые он наизусть знал, и рвануть можно и на Ленинский, и на Мичуринский. И, встав на дальнем конце парковки, сказал себе, что надо подождать всего час и еще максимум пять минут, чтобы все решилось. Не больше – потому что и план сработает, и эти не опоздают, им встреча больше, чем ему, нужна.

Они и вправду не опоздали – заставили подождать себя всего пять минут. Он как раз вышел из «ниссана» ровно в десять, вместе с Голубем. И только прикурил, как увидел свет фар въехавшей на ведущую к «Люксу» дорожку машины – сразу догадавшись, кто это. Стоя полубоком к сворачивающим на стоянку перед магазином «гранд чероки», «паджеро» и «шевроле юкон», замершим прямо на углу, не подъезжая к застывшему на противоположном краю обсаженного с двух сторон кустами и деревьями прямоугольника парковки «патролу», из которого вылез Андрей.

Все шло по плану – кроме того, что машин было больше, чем он ожидал. На две больше – он только сейчас понял, что глупо было рассчитывать на то, что Труба приедет с ним встречаться вообще без всякого сопровождения, – а значит, и людей больше. Но с другой стороны, Славкиного шестисотого не было видно, и это означало, что сам он в одном из джипов. Чуть хуже было то, что три джипа встали, не выключая дальнего света, выхватывая его из темноты, слепя, и ни одна сволочь из них не выходила, словно чего боялись.

И тогда он шагнул вперед, жестом показав шагнувшему за ним Голубю, чтобы оставался на месте, – и сделал еще шаг. Немного ломая план, но чувствуя, что так надо. И, отойдя метра на три от «патрола», остановился, выжидая, усмехнувшись, когда заметил, как открывается дверь «чероки».

Такая киношная получилась сцена – он стоял неподалеку от «ниссана», не собираясь подходить к этим, а те, которые из «чероки», стояли у своей машины, не трогаясь с места, озираясь, видно, убеждаясь, что все тихо. Только Славка все не выходил – ждал, видать, когда дадут отбой тревоге, доложат, что порядок. Будто не видят, что он с пацанами на одной тачке сюда приехал – и больше никого вокруг.

– Э, свет убери! – крикнул сквозь ветер. – Убери свет, слышь?

Фары не погасли, и он шагнул вправо, в сторону от их лучей, ближе к своим, сразу увидев тех троих, кто топтался у «гранда», – наконец направившихся к нему вместе с четвертым, который только вылез. И еще видел, что из «паджеро» и «юкона» тоже выходят люди – только показалось, что они смотрят не в его сторону, а назад, на ту дорожку, по которой они проехали только что, в направлении тех двух припаркованных «девяток», мимо которых проезжали. На вид абсолютно пустых, чисто припаркованных здесь на ночь «девяток», которые не должны были вызвать ничьих подозрений.

Четверо шли к нему, медленно, явно постреливая глазами по сторонам, и остановились на полпути, метрах в десяти от него. Фары хотя и не били в лицо, но мешали разглядеть их четче – и у него вдруг похолодело внутри, потому что Трубы среди них не было. Но он тут же успокоил себя, решив, что Труба пока не вышел, может, хочет в своей тачке поговорить, а может, сейчас вылезет – осторожный, сука, и люди его осторожничают. Но тишину, прерываемую лишь рывками ветра, больше ничего не нарушало, и ожидаемого им хлопанья дверей так и не было слышно.

– Славка где? – крикнул наконец, устав от этой немой сцены. – Или так и будем в молчанку играть?

– Не смог Славка, – ответил кто-то, и он через мгновение сообразил, что это Черный, это его глухой голос он слышал в трубке. – Просил, чтобы мне передал, а сам он тебе отзвонит потом…

Он прикрыл глаза, осознавая, что все рухнуло на х…й – весь выстроенный тщательно план, вся работа с людьми, вся подготовка. И не потому, что Славка вдруг оказался необычайно занят – по телефону же слышно было, как важно для него Андреево решение. А потому, что он, Андрей, что-то сделал не так – что-то не то сказал, какую-то мелочь, и Славка послал вместо себя Черного.

– Разбегаемся! – ответил громко, обмякнув, готовясь повернуться к джипу. Вдруг находя решение. – Скажи – завтра во столько же здесь же, а если нет…

И тут же напрягся, услышав:

– Ладно, поехали к нему, он в другом месте ждет. Давай за нами…

«Падла, бля!» – выругался, понимая, что Труба его перехитрил. Падла – ведь он ему нужен был, Леший, а все равно сам не приехал, послал людей проверить, все ли чисто – и если чисто, перенести встречу на удобную ему территорию. И делать теперь было нечего – не ехать нельзя, все поймут, а ехать бессмысленно. И дрожь, которая появилась внутри, как только увидел их машины, стала еще сильнее.

– Отзвони – пусть сюда едет! Ему надо – пусть едет.

– Ты о…уел, а, Леший? Пацана нашел, а? Ты Славке сказал, что решил, – ну так отвечай за базар. Давай за нами!

Черный грубил – непонятно зачем. Вряд ли он провоцировал конфликт – могли бы и так завалить, в другой день и в другом месте. Что-то было в его поведении – то ли боязнь, что Славка озлобится, когда он ему доложит, что Андрей с ним разговаривать не стал, то ли оскорбился за старшего. Черт его поймет, короче, хотя озлобил, падла. Заставив произнести с вызовом:

– Фильтруй базар, братан! И Славке звони – или разбегаемся!

– Ладно, давай наберем!

Он не ждал, что Черный пойдет к нему – сам чуть впереди, трое за ним. Но среагировал нормально – зная, что Черный тоже его видит, вынул изо рта сигару, посмотрел на нее недоверчиво, словно удивляясь, что она опять погасла, – и сунул руку в карман пальто, как бы за зажигалкой, обнимая рукоять пистолета. Совсем не собираясь стрелять – Славки нет, а эти ему не нужны были, он же не отморозок, чтоб бойни устраивать, а авторитетный человек, да и такая толпа приехала, что сами завалить могут, – просто на всякий случай. Вздрагивая, когда вдруг раздался выстрел.

Черт его поймет, что вышло не так. Сидевшие в засаде пацаны – шестеро в двух «девятках», мимо которых проехали джипы Трубы, – должны были начать шмалять по Славкиным людям сзади, как только услышат первый выстрел. И тут же с другой стороны из стоящих у «Люкса» двух тачек должны были открыть огонь – опять же в спины людям Трубы, развернувшимся к «девяткам». Он все правильно рассчитал – что те остановятся на противоположном краю парковки, а значит, окажутся между его пацанами. И выхода у них не будет, только если на Андрея рвануть, но, пока рассядутся по тачкам, могут не успеть – а если и успеют, с ним три человека и сам четвертый.

И потому, продумывая план, он не сомневался, что, даже будь с той стороны даже пять стволов – Славка обычно возил с собой пятнадцать человек, но он же просил его взять поменьше и уверен был, что максимум пятеро с ним будут, – внезапно открытый огонь почти в упор шансов им не оставлял. Он даже гранаты, спрятанные на всякий случай в доме, где лежал Кореец, Голубю не дал – считай, в упор пальба, а кинешь гранату, своих же осколками зацепит.

Тем более что главной задачей было Славку завалить – самому, лично – и его охрану, чтобы свидетелей не было. Завалить за Корейца, за то, что убеждал его сдать своего, за то, что впервые за то время, что он знал Генку, посеял в его душе сомнения в честности Корейца. И еще за то, что он и вправду начал сомневаться. И пусть в основе решения лежали эмоции – он не думал пока о том, что будет дальше, о том, что будет известно, кто шмальнул Трубу, если не ментам, то братве. Главное было сделать дело, и он знал, что если сделает его, то станет куда ближе к своей цели, чем был даже в тот момент, когда Кореец уехал в Штаты, оставив его за старшего.

Конечно, он знал, что за Славку захотят отомстить, но верил, что не докажешь потом, что это он сделал. Да, забивали стрелку, да, появились вдруг какие-то люди, подслушавшие, видать, их телефонный разговор, – и он пытался помочь Славке, но не успел, самого чуть не завалили. Да даже если будут подозревать его, он не сомневался, что Кореец подключит свои связи и, случись разбор на высшем уровне, выйдет, что именно Труба был не прав, первым сделав выпад, едва не отправив Генку на тот свет. По всем понятиям Генка честную работу сделал, хлопнув банкира, а вот Труба был не прав.

Конечно, понятия не для всех закон – но он верил, что все пройдет как надо, и он отсидится где-нибудь, и вернется обратно в Москву уже в другом качестве, и авторитет у него будет такой, что выше только вор, а он вором становиться и не думал никогда. Тем более Кореец сам говорил, что Трубу, несмотря на все его завязки с московской братвой, не очень-то тут жалуют, многие рады были бы кусок от его бизнеса отхватить, да и слухи ходят, что к ряду смертей он причастен, – так что ему предстояло натуральным героем стать, Андрею Юрьевичу Семенову, шмальнувшему Славку и положившему начало вытеснению из Москвы его команды. Славки не будет – их тут схавают на раз-два-три. А вообще обо всем этом не думалось – все на эмоциях, все на подъеме, и в лом было размышлять о последствиях.

А вот все остальное он продумал – от и до. Даже «мерс» его с включенным двигателем стоял за кустами, невидимый с парковки, и на всякий случай еще джип ждал на выезде из Олимпийской деревни. Но того, что не окажется Славки и пальба начнется без сигнала и тогда, когда она вообще не нужна, что весь план окончательно полетит на х…й – вот этого не ждал.

Его спасло, наверное, то, что Черный закрывал его от своих – раскрошили бы на хер, минимум у половины автоматы оказались, боялись, видать, падлы, засады. А так Черный его закрывал – даже когда дернулся, услышав выстрелы сзади, обернулся к своим, тут же поворачиваясь обратно к Андрею, выхватившему ствол. А через мгновение упал, открывая Андрея тем, кто стоял за ним.

Он так и не знал, кто именно попал в Черного – то ли он сам, выстреливший дважды, когда понял, что план рухнул, то ли Голубь, к которому присоединились выскочившие из «ниссана» Коробок и Толстый, то ли, может, кто-то из своих. Но в любом случае Черный упал – не сразу, согнулся сначала, а потом дернулся еще раз, падая. Как-то ломано упал, явно не притворяясь – и тут же открыв Андрею нацеленный на него автомат. Так что не рвани он в сторону, не упади, не выскочи ему на подмогу Леха – все, кранты.

Он бывал уже в перестрелке – давно, еще когда с Корейцем ездил, лет пять назад, значит. Он потом, вспоминая, поразился бессмысленности пальбы – считай, человек по десять было с каждой стороны, все шмаляли, а итог почти нулевой, по одному раненому и пара-тройка тачек изувеченных. Полная непонятка – люди высаживают сотню пуль, в кино бы уже триста трупов было, а тут ни одного.

Вот и в этот раз ничего не было понятно, и он оглох и отупел одновременно, и инстинкты им уже двигали – они заставляли стрелять вслепую, падать, бежать чуть ли не на карачках в укрытие. Они заставили и решение принять – показавшееся единственно верным. И лишь позже, когда все кончилось, – бесславным и даже позорным. Понтанулся – а оказалось, что в натуре фраерок, причем приговоренный уже фраерок.

Он не заметил, как стакан опустел и Кореец налил ему второй, – и, опустошив его, не замечая мерзкого вкуса теплого виски, начал говорить сбивчиво, перескакивая с того, как должно было быть, на то, что вышло, и обратно, с начала на конец. Остановившись, только когда постучали в дверь и Голубь возник на пороге.

– Я… это… ну за Леху…

Генка молчал по-прежнему. И он повернулся к Голубю сам, как-то тяжело повернулся.

– Нормалек Леха?

Голубь перекрестился вместо ответа.

– Ну так че Леха? – переспросил он пьяно. – Нормалек говорю?

– Да там… джинсы стащили, Наташка обработала там вроде, я помогал, баба ж, боится. Говорит, сквозная, ничего. А потом смотрим – повыше еще дырка. Где низ живота. С ходу не просекли, кровь же везде – а ему эти в живот еще. В самый низ…

Он попытался встать, вдруг ощущая тяжесть во всем теле, не понимая еще, что сильно опьянел, хотя выпил немного – слишком много нервов и эмоций ушло, чтобы и этой дозы хватило, – и упал обратно.

– В больницу… быстро… наберу сейчас… туда, где Генка был…

Голубь перекрестился вдруг, попятился назад. И он, глядя на него непонимающе, услышал сквозь чуть приоткрытую дверь Наташкин плач. И, начиная осознавать все, привстал с трудом, покачнувшись, – но Кореец встал раньше и толкнул его легко, усаживая обратно.

– Сиди, Андрюха. Запорол косяк – теперь отдыхай…

Генка вышел вслед за Голубем, и он слышал доносящийся через дверь негромкий глухой командный голос, говорящий, кто и что должен делать, – понимая, что Кореец взял руководство на себя. Потому взял, что он, Андрей, облажался сегодня, погубив Леху и, возможно, еще кого-то из тех, кто был с ним на стрелке, кого он оставил, свалив. И еще потому, что Кореец понял сразу, что он, Андрей, руководить сейчас не способен, увидел, что железобетонная стена уверенности, составлявшая его основу, дрогнула вдруг, начала осыпаться, грозя рухнуть на хер и похоронить и его репутацию, и его самого.

– Голубь, тачки засвеченные не трогай – берешь мой джип из гаража, Леху в Градскую или в Склиф, скажешь – на дороге нашел. Сдай лекарям и сматывай. Родители у него здесь? Мать одна? Завтра-послезавтра отвезешь ей пятнашку, похороны на нас…

Кореец говорил что-то еще, но голос удалялся постепенно, не разберешь. Он не сомневался, что все четко выполняют сейчас его приказы, и не только потому, что боятся его и уважают, а потому, что верят – он знает, что и как надо сейчас. Надо было бы выйти, как бы естественно перехватить у Генки инициативу, показать пацанам, кто тут главный, показать, что их старший в полном порядке и не его вина, что так получилось, так фишка выпала, – но почему-то не мог.

Он налил себе еще, снова доверху. С подозрением посмотрел на бутылку, едва не выскользнувшую из рук, поднес стакан к губам и начал пить жадно, стараясь впихнуть в себя все его содержимое. Не замечая, что струйка потекла по подбородку, попадая на пиджак.

– Ну че там? – поинтересовался с пьяной настойчивостью у вернувшегося через какое-то время Корейца. – Ну че там – сообщишь, может, или я не при делах тут?

– Да кончились твои дела, Андрюха. В натуре кончились. – Голос Корейца был спокойным, обыденным, может, чуть усталым. – Что мог, натворил – больше не надо. И вообще мотать тебе отсюда пора – пересидеть где-нибудь. Позвони тому, у кого дом снимал, скажи – завтра съезжаешь. И мотай куда-нибудь – на пару-тройку месяцев…

– Да ты че – кончились дела? – поразился пьяно. – Я ж тебе сказал – я думал, Славка будет. Я сам его хотел, сам, за тебя – слышь? Думал, я его, а те побегут, им чего уж, если Славки нет, а если что, тут пацаны в воздух популяют и все дела. Я ж за тебя – Славку валить хотел на х…й за тебя. Я ж думал, он на одной тачке, в кольцо берем, всех за минуту валим и ходу…

– Мелковат ты, Андрюх, Славку валить, – финально произнес Кореец. – Он на такие стрелки не ездит, а если и приехал, стоял с охраной метрах в ста. Не тянешь ты против Славки – только зря себя и пацанов засветил да парня положил. Мотать тебе надо. Протрезвеешь, мотай в Питер, только тачку другую возьми. А оттуда куда-нибудь, куда виза не нужна. Пойду – дела есть…

– Да ты че – мотай. – Он искренне возмутился, не обращая внимания на промелькнувшее в Корейцевых словах неуважение. – Я ж с тобой, мы ж вместе…

Но Кореец вышел уже, и он, допив бог знает какой по счету стакан, долго пытался раскурить необрезанную сигару – а потом, отшвырнув ее в сторону, обхватил голову руками. Видя вспышки, себя на снегу, скорчившегося в «мерсе» Коробка, заливающего кровью заднее сиденье – и слыша Генкины слова:

– Кончились твои дела, Андрюха. В натуре, кончились…

ЧАСТЬ 3

– By the way, Peter, I wonder where is Andrew. I thought he was supposed to attend our classes…

Она не договорила, увидев, что ее не понимают, и переключилась на русский – что было против правил, поскольку они в самом начале договорились, что все общение будет идти только на английском. Но с другой стороны, занятия уже кончились – а этот был последним, кто выходил. Тем более что именно его телефон давал ей Андрей.

– Я просто поинтересовалась, где Андрей – он так хотел заниматься английским…

По-английски спрашивать было легче, более безлично все звучало – и ей показалось, что она немного покраснела.

– Да сам бы хотел его видеть. – Петр, зам руководителя той фирмы, сотрудникам которой она по инициативе Андрея трижды в неделю давала уроки разговорного английского, развел руками. – Искал тут его по просьбе шефа, а мобильный не отвечает. Дней десять ему уже звоню. Никого, даже странно. Он вам нужен?

– Да нет. – Она пожала плечами, показывая, что, в общем, ей все равно. – Well, see you on Wednesday…

Она вышла через переулок на Арбат, по которому гулял промозглый ветер, бил в лицо, шевелил мерзкие лужи, подворачивающиеся под ноги. И двинулась не спеша, щурясь от яркого солнца, в сторону метро – не первый день уже размышляя о том, куда он, собственно, делся. Две недели прошло – и он ни разу не появился ни у дома, ни у института, в котором она, правда, неделю уже не была из-за каникул, и ни одного звонка. И сюда ни разу не пришел – хотя уже четвертое занятие сегодня было. Правда, она сама ему сказала, когда он высадил ее у дома, что это их последняя встреча, но занятия тут ни при чем, это совсем другое.

Она понимала, что должна бы радоваться тому, что он пропал, выполнив ее просьбу, – и не хотела признавать, что просьба, тогда казавшаяся абсолютно искренней, сейчас казалась чрезмерной. Она произнесла тогда эти слова потому, что ей казалось, что так правильно, – и они красиво прозвучали, символично, завершая то единственное приключение, на которое она отважилась в своей жизни, пусть и не совсем по своей воле отважилась. Как в романе любовном или мелодраматическом фильме – героиня, после романтического свидания с легкой грустью говорящая герою о том, что дальнейшие их встречи невозможны.

И мелкий снег падал, больше напоминавший дождь, – и разделил их, когда она повернулась и пошла к дому, формируя тонкую, но непроницаемую стену. Так что даже если он пристально всматривался ей вслед, то вскоре потерял ее из виду – так что даже если бы она захотела оглянуться, то не увидела бы ничего, кроме тонкой пелены.

Интересно, носит ли он ее галстук? Она тогда протянула ему его, как только села в машину, замерев в ожидании реакции. И удивилась еще, что он смотрит на нее непонимающе, но не хотела ничего говорить, потому что знала – что ни скажи, все прозвучит жалко. «Я не знаю, понравится ли вам, но вот возьмите…» «Мне так неудобно, что вы сделали мне подарок, и я решила сделать подарок вам, но…» Или короткое: «Это вам». Лучше уж промолчать. И она молчала, и он молчал, и все так же недоуменно вытащил из тонкого картона то, что вызвало у Сергея бурю негодования, – ярко-желтые солнышки-головы на сиреневом фоне – и рассматривал долго, и перевел взгляд на нее, и ей показалось, что и он…

– Это мне? – спросил недоверчиво, и она кивнула, вдруг испытывая умиление по поводу того восторга, с каким он покрутил кусок шелка перед глазами. А потом, одним движением сорвав с себя галстук, быстро повязал новый – сделав намеренно кривоватый узел, почему-то показавшийся ей очень стильным, очень его. Словно он вложил в этот узел все свое «я», всю свою сущность – элегантную небрежность, наплевательское отношение к общепринятым канонам, дерзкое подчеркивание своей индивидуальности. Она вдруг подумала, что вот у Сергея галстуки всегда получаются очень правильные, с большим таким, ровным узлом – и сам он весь правильный и законопослушный, а этот…

– Фантастика! – Восхищенно покачал головой, рассматривая себя в зеркало. – Алла, у меня нет слов. Просто нет слов…

Она еще подумала, что он специально так говорит, в угоду ей. И потому переспросила:

– Вам понравилось?

Он кивнул, продолжая смотреться в зеркало – как-то по-детски, с плохо скрываемым восторгом. И внезапно наклонился к ней, разворачивая к себе ее лицо, проводя рукой по щеке, глядя непонятно в глаза.

– Разве мне могло не понравиться? Версаче, сочетание идеальное. И главное – от тебя…

Ей показалось, что он хотел сказать что-то другое, но сдержался, словно боялся выдать эмоции. Она не отстранялась, хотя его рука была на ее щеке, чувствуя не только радость по поводу того, что он в восторге, но и какую-то близость, родство, что ли, образовавшееся между ними в этот момент. Может, потому, что то, показавшееся ей таким красивым, Сергей отверг с возмущением – а он с восхищением и благодарностью принял.

И еще ей показалось, что, отстраняясь, он тут же стал прежним – самоуверенным, нагловатым, дерзким, – спрятав глубоко внутрь то, что выглянуло наружу. И, уже не глядя на нее, перевел непонятный рычаг внизу, и машина поползла вперед.

Она так и не запомнила, где именно они были в этот затянувшийся до утра вечер. Сначала в ресторане, где она впервые в жизни попробовала японскую еду, потом в казино, где по его настоянию сыграла в рулетку, угадав номер, на который поставила по его совету. А потом был ночной клуб, по пути в который она намекнула, что уже пол-одиннадцатого и ей скоро пора возвращаться. Но он возмутился со смехом, обвинив ее в том, что она пытается зажать выигрыш, вместо того чтобы отметить его как следует, – и она подхватила смех.

Она скорее для очистки совести все это сказала – и еще потому, что впервые с момента встречи посмотрела на часы. Раньше некогда было – он вел себя так, что она вся, целиком и полностью, была поглощена тем, что их окружало. Но главное – им и его словами. То он рассказывал ей, как когда-то одевался только от Версаче – и денег толком не было, но он выкладывал чуть ли не сто долларов за нижнее белье и полторы тысячи за кожаную куртку. И жутко этим гордился, стараясь каждому показать, или намекнуть, или в лоб сказать, что на нем все от Версаче.

То он учил ее есть палочками, и рассказывал о японской кухне, и развеселил историей о том, как сжевал как-то положенный в тарелку для украшения пластиковый лист. То объяснял правила игры в казино. И еще что-то говорил – что-то смешное, веселое, интересное, – и она слушала и ни о чем не думала вообще. А по пути в клуб случайно увидела, который час, – но потом опять рассмеялась его шутке и ни о времени, ни о доме, ни о чем постороннем, короче, уже не вспоминала.

Самое приятное, что она нигде не чувствовала себя неуместной и чужой. Может, потому, что еще в машине он восхитился тем, как она выглядит. В ресторане она, правда, толком не видела никого и ни на кого не смотрела – больше поглощенная созерцанием и дегустированием непривычных блюд и его комментариями. А в казино, где куча людей была вокруг и все хорошо одеты, она только на мгновение подумала, что платье старое, да и туфли не новые, в общем, – но она так ощущала себя из-за того, что было надето под платьем, из-за его слов и взглядов…

Да он и не дал ей сосредоточиться на этой мысли, потащил играть, и она отвлеклась и увлеклась. А потом, в клубе, она уже не сомневалась в том, что вполне соответствует, – хотя, начни они с него, возможно, чувствовала бы себя не слишком уютно. Тут так по-светски было, сразу видно, что очень дорого, и публика соответствующая, более солидная, чем в казино.

По пути к столику она не успела никого рассмотреть – кроме женщины, сидевшей с кем-то неподалеку от входа, немолодой, в нелепом каком-то, на ее взгляд, платье, сверкающей золотом. А когда сели, сделали заказ, и только поднесла к губам бокал принесенною официантом вина – не ослепительно-кислого, как в «Пицце-хат», а мягкого и сладковатого, – как вдруг поймала взгляд Андрея, сосредоточенно устремленный куда-то, и повернулась чуть-чуть в ту сторону, заметив краем глаза высокую худую блондинку в черном брючном костюме, идущую уверенной походкой через весь зал. И, не успев освоиться тут, подумала, что он, возможно, жалеет сейчас, что пришел с ней, – потому что эта блондинка, она куда больше подходит ему, – и сжалась внутри. Чувствуя, что еще чуть-чуть, и та вершина, на которой она себя ощущала, вдруг надломится и рухнет вниз. Но ведь он сам ее пригласил – это из-за него они здесь. Лично она с ним вообще не собиралась…

– Привет! – Блондинка, замершая у их столика, смотрела на него, как на очень близкого знакомого смотрела, настолько близкого, что готова заявить на него права или поинтересоваться громко, с кем это он изволил сюда прийти, – и она растерялась.

– Какие люди… – протянул он сухо в ответ. И она заметила, что на эту девицу он смотрит не так, как на нее, – холодно, неприветливо, примерно так, как на официанта в том ресторане, где они с ним были в первый раз.

– А я звонила тебе на днях – хотела встретиться. Представляешь, заваливают ко мне в офис какие-то уроды, ну и начинают гнать. Я им – не на ту наехали, ребятки, а они отморозки какие-то, слов не понимают. Объяснила им, кто я и что – а им по фигу, похоже, заехать обещали на следующей неделе. Верят, придурки, что я им платить буду. Может, подъедешь, растолкуешь юношам? Да и вообще, пропал ты куда-то…

Она произнесла это медленно, растягивая слова, и замолчала, когда он как-то очень значимо кашлянул. И посмотрела в первый раз на Аллу – без интереса, как на пустое место, как на кого-то безликого, мешающего ей говорить с тем, кто ей нужен. И взмахнула длиннющими, до пояса, волосами, блестящими, как в рекламе дорогих шампуней. И лицо ее было красивым – так показалось, хотя она, Алла, не долго на нее смотрела, опустив глаза в ответ на встречный взгляд. Тонкий нос, яркие губы, загар – очень современное лицо.

Ей вдруг стало неловко за свой чересчур блеклый макияж – даже подумалось, что, возможно, он выдает ее возраст сильнее, чем что-либо, и уж точно показывает, насколько она несовременна.

– Может, быстренько тет-а-тет, а? Или ты освободишься скоро?

Он покачал головой медленно.

– Катя, я не один – ты же видишь. Да и праздник сегодня – нехорошо о делах в такой день. Позвони мне завтра – а лучше послезавтра. О'кей?

И, уже повернувшись к ней, будто девицы не было рядом, улыбнулся:

– Вот тебе, Алла, новое поколение, которое выбирает пепси, – одни дела на уме. Просто ужас…

Она успела увидеть недовольство на лице блондинки, и даже ее удаляющаяся спина показалась ей обиженной. А она сама чувствовала себя неплохо – особенно когда вспоминала ее фразу о том, что он куда-то пропал. Такое мстительное было чувство – что вот ей он позвонил и пригласил сюда, а той…