Текст книги "Сладкая жизнь"

Автор книги: Анна Оранская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 29 страниц)

– Может, куда-нибудь сходим?

Он категорично мотнул головой, идя на нее, заставляя ее отступать к дивану, двусмысленно улыбаясь.

– Ну какой же ты, Андрей! Ну давай хоть поужинаем съездим, а потом вернемся…

– Времени нет, да и проблемы у меня – понимаешь, ни к чему особо по городу таскаться.

Она скорчила капризную физиономию, с деланным недовольством начала расстегивать джинсы.

– Сейчас еще скажешь, что приехал на час…

– На два. Разве нам не хватит? – поинтересовался весело.

– Похоже, что это все, что тебе от меня надо?

«А чего еще-то?» – хотелось спросить ему, но он сдержался. Неплохая баба Танька, модель, ноги от шеи растут, грудь упругая, хотя и маленькая, да и лицо красивое – по крайней мере когда ходил с ней в кабак, другие мужики на нее косились. Чуть в рыло одному не дал – не хера на чужую телку коситься. Но благодушный был, пожалел – а чего, пусть смотрят и завидуют.

Первый раз встретил ее в конце лета, близкий один познакомил. Так она еще недели две ломалась, цену набивала. Может, правда, у нее и на самом деле работы была куча, а может, гадала, кто он и чего с него получить можно. Все они одинаковы, бабы, – поначалу им просто приятно оттого, что ты на них внимание обратил, в кабак свозил на тачке хорошей, а потом начинают соображать, что получить можно за то, что в койку с тобой ляжет.

Ломалась, а он звонил все равно. Раз захотел трахнуть – надо трахнуть. Больше, конечно, не из желания – благо других хватало, пусть поднадоевших, зато проверенных, – а ради того, чтобы самому себе в который раз доказать, что все его желания должны осуществляться и ничего неосуществимого для него нет. В общем, трахнул ее недели через две – ничего, по кайфу. Даже какое-то время часть ее просьб выполнял – водил по кабакам, по которым просила, по казино да ночным клубам. Вроде и самому приятно встряхнуться, особенно когда классная телка рядом, и ей хорошо.

Даже квартиру ей снял – пожаловалась, что живет с мамой-папой, а те строгих нравов, молодая, мол, слишком, чтобы дома не ночевать. Ну, он тут же вопрос и решил – позвонил куда надо, и через пару дней была нормальная хата в центре, до Пушкинской два шага. Думал, и самому удобно будет – заехал когда хочешь, отымел да отвалил.

Но ведь наглая, сучка, – как все красивые молодые бабы такого плана, модели эти, манекенщицы. Начала намекать, что машина нужна новая, не то восьмерка у нее старая совсем, а вот «фольксваген» бы маленький, «поло». Ну сказал ей, что там видно будет, – и так поимела с него нормально, квартиру на полгода вперед оплатил, на мебель дал полторы штуки, это уж не говоря о расходах на кабаки и казино. Не то что денег жалко – что бабки, они и нужны, чтоб их тратить, и он охотно тратил, чтоб все видели, что есть они у него, – а подход такой начал утомлять. И так тебе деньгами помогают, видишь, что мужик не жмот, – так не суетись, поиграй как следует, любовь изобрази, ведь больше получишь в итоге. Так нет, надо все и сразу. С одной стороны, удобно, конечно, – этакий товарообмен, – но с другой стороны, она ведь еще и чувств каких-то требует, ухаживаний, внимания. А бабки и чувства – как-то не очень совместимо.

Танька стянула джинсы, потом майку, резко так, не глядя на него, стащила трусики.

– В душ пойдешь?

Злится, сучка, – или делает вид, что злится. А ведь когда хочет, специально долго раздевается, словно стриптиз исполняет, – его это всегда заводило. А тут злится. Да и хер с ней. Он же по конкретному делу приехал, так что на ее эмоции реагировать не собирался. С того дня, как с Корейцем все случилось, так ни разу и не трахнул никого. Да нет, даже побольше прошло, в последний раз был у одной знакомой, кажется, за пару дней до стрелки этой херовой. А сегодня, еще когда обедали в «Университетской», вдруг спохватился, вспоминая эту Аллу, что из-за всех дел даже про баб забыл. Хотя нечего было удивляться, столько суеты было с Корейцем, да и Герман, крыса, забот добавил.

Короче, с ходу набрал с мобильного одной подруге, а там пустота. И только тогда уже Таньке. Вот что значит утомила – вроде и вложил в нее бабок прилично, а первой все равно другой позвонил. И ведь капризничать еще начала – мол, сегодня Рождество, хотела по магазинам пройтись, посмотреть себе чего-нибудь, а вечером с девчонками из агентства планировала сходить куда-нибудь на дискотеку на всю ночь. Но он ей сказал весело, но категорично, что вечером пусть делает что хочет, а что касается дня…

– В ванную пойдешь?

Голая Танька – с высокой маленькой грудью, длиннющими ногами, ярко-белой кожей, особенно побелевшей с тех пор, как она перекрасила волосы в рыжий цвет, – заставила отвлечься от мыслей. Хороша, хотя и много в ней в последнее время паскудства. Он быстро разделся, небрежно сбросив в кресло дорогой «боссовский» костюм, шагнул к коридору, намереваясь принять душ, но, увидев, как она нагнулась, стоя к нему спиной, расстилая постель, изменил решение. Тихо подошел сзади, беря ее за небольшую круглую попку, чуть подталкивая вперед так, чтобы она опустилась на диван.

– Ну Андрей, подожди!

Он, не отпуская ее, смочил слюной пальцы, провел между ее ног, увлажняя, глубоко вошел и начал двигаться резко, но не спеша, под ее стоны. Которые сегодня показались не слишком естественными. И раньше было ощущение, что холодная девка – вроде старается в койке, но то ли молодая слишком, восемнадцать всего, то ли слишком много о бабках думает, но в любом случае кончает редко, если вообще кончает.

Он снова отвлекся, чувствуя, как из-за мыслей спадает напряжение, и переключился полностью на процесс, мощно и обильно кончив минут через пятнадцать, сразу после того, как услышал ее вскрик и сказал себе, что можно. И, отпустив Таньку, повалился рядом с ней на кровать.

– А ты говоришь – ресторан, – произнес через какое-то время, поймав себя на том, что бездумно смотрит в потолок. – Разве от ресторана такой кайф получишь? Слушай, у тебя минералка есть?

Танька с готовностью вскочила и через пару мгновений вернулась, держа в руках запотевший высокий стакан.

– Может, еще налить?

Он вдруг подумал, глядя ей в лицо – внимательно, но при этом улыбаясь, – что почему-то ее желание услужить кажется ему неискренним. То обижается, то готова взад-вперед за водой бегать. Вообще как-то странно сегодня получилось – вроде и не злила она его ничем, и приехал трахнуться, а не думать, а почему-то анализировал каждое ее слово, каждый жест.

Танька, словно прочитав его мысли, взяла из рук пустой стакан, поставила его у кровати и села на него сверху, целуя грудь, спускаясь ниже, замерев рыжей головой внизу живота, а потом задвигав ею с характерными мокрыми звуками. Мысли снова ушли, но недалеко, притаились где-то – может, поэтому она все старалась, а он все никак не мог кончить, думая о другом. И только усилием воли настроившись на секс, перегнулся, хватая ее за волосы, начиная двигаться навстречу, как всегда больше возбуждаясь от действия, а не от пассивного ожидания, которое ненавидел. И ухмылялся, слыша издаваемые Танькой звуки, понимая, что она задыхается, – но отпустил, только когда выплеснул все напряжение ей в горло.

– О-о-о! – выдохнула, облизываясь, улыбаясь с показной порочностью, – в фильме каком-то увидела, что ли? И тут же поинтересовалась деловито: – Может, принести что-нибудь? Пить не хочешь?

Он кивнул, глядя вслед удаляющейся Таньке. Странно, такой день был с утра классный, вырвался ведь после трехдневной отсидки, отдохнуть планировал – а тут чего-то не по кайфу. Полная голова мыслей – не до траханья. Не нравилось ему такое – когда мысли лезли в голову против его воли, без повода вроде, неуместно холодные и трезвые, ломающие все удовольствие.

Он перевернулся на бок – любимая после секса поза, на спине, когда расслабляешься полностью и еще какое-то время летаешь где-то, почти как после кокса, сейчас эффекта не давала. Внимательно посмотрел на появившуюся Таньку – с подносиком, на котором красовались два стакана и две маленькие бутылочки перье. Бережет фигуру – минералка, зелень, немного рыбы, немного вина, и то редко, ничего больше, ну разве что сигареты. Вот и сейчас, дав ему воды и проведя рукой по щеке – словно отметилась, – взяла пепельницу, села на кровать, бесстыдно скрестив длинные ноги, и закурила. Дым сигаретный ему не очень нравился, но привык, столько пацанов вокруг курило, что выхода не было, либо привыкай, либо дохни, – и потому никогда не возражал, если женщина курила.

– Андрюш, а я тут рекламу видела – насчет «фольксвагена-поло». Четырнадцать тысяч за новенький – совсем немного, правда? А красота! Представляешь, симпатюлечка такая маленькая, яркая, пухлая. Ну прелесть, глаз не отвести…

Танька прервала ход мыслей, он даже не сразу сообразил, что в словах ее есть подтекст. Покивал согласно, но по чуть затянувшейся паузе ее с ходу понял, что что-то не так. Уж кто-кто, а он искусством разговора владел дай Бог – учителя хорошие были, даже супер, и Вадюха, и Кореец, он у них вмиг все перенимал. Не просто учили, как лохов разводить, коммерсантов пугать и с братвой из других бригад на стрелке базарить, – на все это Кореец был великий мастер. Но и как с солидными людьми вести разговор, которых просто так на понт не возьмешь, как на свою сторону перетягивать тех, кто уже работает с другими, как добиваться своего, не прибегая к не то что явным, к завуалированным даже угрозам. Это как раз Вадюхина была специальность – натуральная дипломатия, которая Корейцу давалась тяжело, Корейцу напрячь куда проще было или с братвой перетереть.

А вот он, Леший, и то и другое освоил быстро. И в любом разговоре – кем бы ни был собеседник, пусть даже ничего не значащим случайным знакомым – инстинктивно уже отмечал все детали. Может, и ошибался порой – Кореец прав был, когда за Германа ему напихал, нельзя было так по телефону, – но сейчас точно что-то почувствовал.

– Ты уж лучше на «бээмвуху» копи, – бросил, намеренно делая вид, что намек прошел мимо ушей. – Родстер новый появился «бээмвэшный», вот это класс – куда там «фольксвагену». Да, чего с работой-то у тебя?

Танька не просекла маневра, обиженно надулась. Прозрачная в натуре, хрен чего умеет скрывать, если всерьез разозлится. Хитрая, но хитрость поверхностная – чуть что не по ее, эмоции наружу прут так, что не удержишь.

– Нормально, – обронила сухо, снова закуривая, выдыхая дым в его сторону, не в силах скрывать на лице выражение обиды, не замечая его внимательного, пусть и непрямого, взгляда.

«Красивая, сучка, – отметил он равнодушно. – Когда злится, особенно красивая. Пустая вот только…»

Он почему-то подумал об Алле, с которой встречался сегодня утром, – вроде взрослая баба, взрослая женщина, и не скажешь, что красивая, а что-то в ней есть, чего нет в этой вот молодой длинноногой сучке с высокой маленькой грудью. Непонятно откуда взявшаяся мысль удивила, и он отпихнул ее, сосредотачиваясь на Таньке, решив для себя, что надо сделать дело еще разок, а потом и ехать пора.

– Ладно, кончай дуться. С обиженными знаешь что делают? – улыбнулся широко, осененный идеей, которую породила сама Танька, не отреагировавшая на улыбку. – Сейчас покажу…

Он быстро, рывком сел, протянул руку, хватая ее за запястье, заставляя раздавить сигарету в большой глубокой пепельнице. Так же быстро перевернул, не обращая внимания на сопротивление, крепко держа одной рукой, ввел пальцы второй руки в липкое влагалище, сохранившее его сперму, и, обмазав себя, втиснулся в попку, на удивление широкую внутри. Танька вскрикнула – он знал, что ей не больно, делали это уже не раз, но, даже знай он, что ей больно, не обратил бы сейчас внимания, заслужила того, чтобы пострадать немного. Но она после проникновения уже не сопротивлялась, застыв, слегка подвывая до самого конца – в силу его настроя достаточно быстрого.

– Видишь, как плохо обиженной-то быть? – спросил, ухмыльнувшись, лежавшую ничком Таньку, когда перевел дыхание. Она не ответила и спустя десять минут, когда он вернулся из душа и плюхнулся, обмотанный полотенцем, в кресло, лежала в той же позе и молчала. Ждала, видно, что он что-нибудь скажет, забыв или не зная, что играть в молчанку он умеет куда лучше.

– Ладно, решим чего-нибудь с твоим «поло», – произнес наконец, тут же получив ожидаемый эффект. Танька перевернулась, в мгновение ока стерев с лица обиду, превратив ее в восторг, в котором была доля наигранности. – Не сейчас – есть проблемы кое-какие. Попозже порешаем, о'кей?

– О'кей, сэр! – В четкой английской фразе слышался энтузиазм и прежняя готовность служить, тут же сменившиеся заботой. – Серьезные проблемы, да, Андрюш?

– Да так, – отмахнулся он, никогда с женщиной ничего не обсуждавший и уж ради Таньки ни в коем случае не планировавший делать исключение. Она, конечно, знала, кто он, – примерно знала, да он и не скрывал, самая престижная профессия, между прочим. – Время нужно – все решим…

И, почувствовав, что фраза звучит для него, Андрея Семенова, как-то уныло, добавил: – У меня нерешаемых проблем нет…

– Ты такой… – Танька опустилась на колени, чуть поморщившись от последствий только что завершившегося акта, льстиво заглянула в глаза. – Ты ведь все можешь, правда, Андрюш?..

Он вдруг подумал, что, скажи она это еще пару недель назад, в прошлую встречу, например, фраза бы его купила, только так, – может, даже получила бы, сучка, все, что просит. Но сейчас…

– Да могу кое-что – не последний человек в этом городе…

Танька посидела еще перед ним, опустив подбородок на его колено и преданно смотря в лицо. И хотя ему показалось, что ей неудобно так вот сидеть, она застыла в этой позе на какое-то время, то ли изучая его, то ли пытаясь понять, правду ли он сказал насчет машины, то ли желая закрепить производимый эффект.

– Ты еще не торопишься?

Он не ответил и, только когда она вышла – выпорхнула, точнее, – из комнаты, ощутил, что настроение довольно поганое. Это редкость для него была – для всегда самоуверенного и оптимистичного в силу убежденности в собственном могуществе и в собственной значимости. И уж тем более сейчас такое вот настроение было неуместно – после того как поимел Таньку, к тому же после долгого для него воздержания. Без кайфа, правда, поимел – так, дурную сперму сбросил, потому и не хотелось больше, хотя в другой ситуации не торопился бы, растянул бы удовольствие и задержался бы еще, чтобы продолжить после перерыва. А сейчас решительно встал и начал одеваться. И, уже накинув пальто, приоткрыл дверь ванной.

– Ты уже? – Танька, выглянувшая из густо повисшего пара, не выглядела огорченной. – А я тебе совсем забыла сказать – этот «поло» из рекламы, там две подушки безопасности, и кондиционер, и даже вроде коробка автоматическая. Представляешь?

– Солидно. – Он изобразил на лице понимание и задумчивость. – Ну ладно, я позвоню, на днях позвоню.

И закрыл за собой дверь, не услышав преданного:

– Только надолго не пропадай, пожалуйста…

И на площадке уже, дожидаясь лифта, вспомнил, как, лежа в постели, сравнил Таньку с этой Аллой – и сравнение оказалось не в Танькину пользу, хотя, кажется, и в пользу Аллы доводов никаких не было.

«Да уж, Андрей Юрьевич, не хватало вам только сорокалетних трахать, – заметил самому себе с веселой укоризной, выходя из подъезда и садясь в работающий теплый «мерседес», прогретый по его указанию Лехой, которому позвонил, собираясь выходить от Таньки. – Для полного счастья только этого и не хватало…»

– В Переделкино, Андрей Юрьевич? – почтительно поинтересовался Леха, прежде чем вылезти из «мерса» и пересесть в джип к пацанам.

– Сейчас в одно место заскочим, – сказал, не объясняя, что надо пополнить запасы кокса, который нюхал в последний раз в тот день, когда ранили Корейца. – Короче, сейчас за мной, а оттуда в Переделкино…

Он посмотрел в зеркало заднего вида на собственное отражение, подмигнув самому себе. Мысль о кокаине подняла настроение – хотя ясно было, что если и удастся сегодня нюхнуть, то только после того, как Кореец заснет. И тут же вспомнил, что сегодня Рождество – надо взять чего-нибудь, Генку порадовать в его американский праздник, да и себя заодно. Надо оттянуться – давно пора, а то засиделись, вот и внутри херня какая-то, даже траханье толком не пошло.

«И ни при чем здесь Танька, – подумал напоследок, посмотрев на ее подъезд. – Ну стерва, ну хитрая – так зато в койке хороша, а в кабак с ней придешь, так все таращатся. А то, что бабок хочет за койку, – так они все такие…»

«Мерседес» нерешительно заерзал колесами по раскатанному льду и несколько секунд спустя плавно тронулся с места. Словно после короткого размышления – повиноваться или нет – признав в этом задумавшемся человеке того самого Лешего, которого вез сюда пару часов назад и который управлял им, тяжелым и величественным автомобилем, жестко и без колебаний и раздумий. И его сейчас надо было как можно быстрее и надежнее доставить туда, где его ждет удовольствие, которое не испортят никакие лишние и ненужные мысли…

Она вздрогнула, услышав звяканье ключа в замке, и поспешно выскочила в коридор, глядя на вошедшего Сергея – как всегда, молчаливого, как всегда, устало кивнувшего.

– Привет. Долго ты сегодня, я уж тебя заждалась.

Он посмотрел на нее немного удивленно – фраза действительно была странноватой, потому что он часто приходил поздно и слово «заждалась» могло бы относиться к самому началу совместной жизни, но уж никак не к сегодняшнему дню.

– Давай, быстро переодевайся – и за стол.

– Да ты что, мать! – Он, с тех пор как родилась Светка, начал ее так называть, матерью, и ей это не нравилось поначалу, но давно привыкла. – Времени-то уже. Чайку сделай – и хватит. Я на работе поел, да и поздно уже ужинать…

– Да никакого ужина. Просто посидим, выпьем немного. Все готово уже.

В голосе звучала не просьба, но смягченная категоричность, и он смотрел на нее с прежним удивлением. Но она смоделировала разговор заранее и отклоняться от плана не собиралась. Она знала, что он удивится тому, что она так себя ведет, и тому, что ждала. И ее настойчивому желанию отметить ничего для него не значащий праздник – хотя в принципе все праздники, кроме, может быть, собственного дня рождения и присвоения очередного звания, для него ничего не значили. Она знала и рассчитывала, что он сразу заметит, что она какая-то другая, – и оценит, и скажет что-нибудь, и… Вот что «и» – она не определилась.

Сергей стащил кожаную куртку, потоптался, снимая туфли. Ему, невысокому и достаточно массивному, лет пять назад начавшему полнеть и прилично прибавившему в весе, в крошечной прихожей было тесно, потому и процесс раздевания проходил долго.

– Что за событие?

– Рождество, между прочим. – Она почувствовала, что голос ее звучит неестественно весело. И тут же заметила, что он не понимает, о каком Рождестве речь. – Католическое. Разве не повод?

– Ты, мать, католичество приняла, что ли? – Он покачал головой, будто изумляясь ее причуде, и тут же спохватился: – Все понятно, на работе небось отмечали? То-то я смотрю, странная ты какая-то сегодня – хорошо отметили, видно…

Они едва разминулись в длинном и узком, суженном книжной стенкой коридоре, когда он прошел мимо нее в их спальню, служившую ему по совместительству кабинетом, стаскивая на ходу галстук. Она смотрела ему вслед, ожидая, что он обернется, чтобы еще раз посмотреть на непривычно ведущую себя жену, – но он не оглядывался. Она не огорчилась – слишком хорошее было настроение, чтобы обращать внимание на пустяки.

Она еще по пути из института специально купила в палатке у остановки шампанского, решив, что они вполне могли бы посидеть вдвоем вечером – все же праздник, да и состояние было такое приподнятое весь день, что жалко было его терять. Сергей, правда, к любителям шампанского не относился, но в доме имелся значительный запас подаренных ему водок, коньяков и виски – и не меньший запас даримых ей учениками шоколадных конфет.

Она еще подумала, не купить ли чего-нибудь вкусненького из еды, но предвидела, что он появится поздно и есть уже не станет. К тому же красная икра была в холодильнике, пара банок, и мясо копченое, купленное по бестолковости еще три дня назад. Так нередко с ней случалось – готовить некогда и неохота, проще заскочить в магазин и купить каких-нибудь копченостей. Вот и выходило, что часто покупала бессмысленно дорогие продукты, в итоге равнодушно съедаемые Сергеем, а чаще чуть менее равнодушной к еде Светкой. Так что в холодильнике при желании всегда можно было отыскать что-нибудь праздничное.

Так засиделись с девчонками, что еле к шести домой успела. Только вошла, как ученик позвонил в дверь. Всегда жутко непунктуальный, а тут вовремя заявился. Второго она отменила, с кафедры еще позвонила и перенесла на завтра, а этому не дозвонилась просто. И потому с ходу дала ему кучу заданий, а сама, не в силах сидеть на одном месте, бродила по комнате.

Хороший выдался день, давно таких не было. Начался, правда, не очень – с того, что заявился этот тип со своими цветами. Но с другой стороны, она не могла не признать, что день получился таким во многом благодаря ему. То есть он ее смутил, конечно, и цветы эти смутили, целая охапка, и в троллейбус она с ними еле влезла. И в метро на нее смотрели так, словно обладательница таких букетов должна ездить как минимум на такси, но уж никак не на общественном транспорте.

И девчонки надоели немного – и Ольга, и Наталья, и другие. То есть Ольга во всем была виновата – сначала один на один допытывалась, от кого цветы и не образумилась ли она наконец, не завела ли любовника, а потом при всех заявила, что цветы и мужчины делают женщину моложе лет на двадцать и Алла тому примером. Ну и началось. Сначала комплиментов наговорили, якобы и вправду помолодела в один день. А потом пошло – да кто, да откуда, да расскажи, и все такое. Все ж свои, чего стесняешься? Все и вправду свои – кафедра маленькая, коллектив тесный, ни одного мужика и восемь женщин от тридцати до пятидесяти, работают вместе сто лет, Наталья последней появилась, в девяносто втором, а после нее никого.

Ей почему-то это льстило поначалу – раньше отмахивалась от таких разговоров, а тут опять вела себя как дура. Примерно так же, как утром с этим. Только с ним она терялась и не знала, как себя вести, а тут начала улыбаться загадочно, словно Джоконда, и даже покраснела, кажется. Надо было что-то придумать, что-то сказать, пошутить как-нибудь, но ничего в голову не лезло. Ольга молодец все-таки – хоть и начала этот разговор, потом заметила, что ей не по себе, и громко предложила выпить, и тост произнесла в своем духе, про мужиков, и внимание от нее отвлекла. Она, правда, наконец промямлила, что цветы преподнес отец одного ученика, но неубедительно это было – ну с какой стати отцу ученика делать это ранним утром, да к тому же в Рождество? На Новый год – понятно, но тут-то?

В общем, слава Богу, от нее отстали – хотя тема осталась той же. Только на студентов перекинулись, – третий-четвертый курсы были у их кафедры, так что все знали, о ком речь, – кто с кем сидит на лекциях, кто по-прежнему ходит парой, а кто пару сменил, кто женился или вышел замуж, и на кого смотрит нагло тот или иной студент. В каждой группе попадался, как правило, какой-нибудь один, уверенный по молодости в своей неотразимости и посматривавший на преподавателей, особенно на более-менее молодых, этак со значением.

Тема, неоднократно обсуждавшаяся и раньше, ей, как правило, не очень нравилась – ей, вышедшей в двадцать четыре года замуж и других мужчин не знавшей, в таких ситуациях говорить было не о чем, разве что кивать да поддакивать. А тут она себя почувствовала в самой что ни на есть своей тарелке – и тема не смущала, и в разговоре участвовала, и от шампанского не отказывалась, тем более что опьянение, которого обычно опасалась, боясь утратить контроль, оказалось легким и ужасно приятным.

Она еще задумалась потом, по пути к метро, – шампанское шампанским, а привычка анализировать была сильнее, – с чего вдруг такой подъем? И ответила себе, поразмыслив, что праздник как-никак. И Новый год близко, и традиционное ожидание каких-то неясных перемен к лучшему – этим все и объясняется. Именно поэтому и оторвалась от повседневных проблем, от серых будней, и в самом деле почувствовав себя моложе. Так что тип этот надоедливый все же ее отблагодарил – сам о том не догадываясь.

А цветы она забрала с собой. Когда уже начала собираться домой, вспомнила, что, еще придя в институт, сказала Ольге, что пусть возьмет букет себе, если хочет, – и вдруг так жалко их стало. Уходили все вместе, и она все ждала, когда Ольга спросит еще раз, правда ли может их забрать, и останется только кивнуть, – и, уже одевшись, топталась у дверей, дожидаясь, пока все оденутся, и с тоской думая о том, что, даже если Ольга не вспомнит, ничего не изменится. Потому что в этом случае цветы придется просто оставить. Но та вспомнила.

– Ал, розы-то!

Она отмахнулась вяло, показывая, что они ей абсолютно неинтересны.

– Ал, прекрати, разве можно такую красоту оставлять?! Представьте, девчонки, – ей посреди зимы розы дарят, гигантскую охапку, на пару моих зарплат тянет, а она…

В общем, взяла – сделав вид, что просто уступает, притом неохотно, и тем самым, кажется, усилив Ольгины подозрения по поводу наличия любовника, да и у других вызвав, возможно, такие же мысли. Но даже не хотелось ругать себя за неестественное поведение, за то, что дала о себе повод подумать такое – это она-то! И дома, пока бестолковый Пашка – счастливый тем, что репетиторша его сегодня особенно не мучает, – что-то там писал, она быстро поставила их в огромную хрустальную вазу. А потом, внезапно испугавшись, что Сергей может поинтересоваться, откуда это взялось, поспешно унесла на кухню. А потом снова вернула в комнату, потому что ей захотелось, чтобы он их увидел – и не просто увидел, а спросил, откуда они. И тогда…

Она испытала сильное желание услышать от него то же, что слышала сегодня от девчонок, – что она так молодо выглядит, что она красивая, сексуальная, что… Она толком сама не знала, что хотела услышать, и даже забыла, – то ли сознательно, то ли от шампанского, – что муж никогда ничего такого ей не говорил. Ну может быть, давно, когда познакомились, когда только начали жить вместе, да и то не слишком часто – он всегда был сдержан на комплименты. Ее это обижало, ей казалось, что он постоянно должен говорить ей что-то приятное, – так, теоретические выкладки, потому что опыт общения с мужчинами отсутствовал, если не считать одного поклонника, который был недолгое время до Сергея, но с которым дальше пары десятков встреч и десятка поцелуев не зашло. А потом привыкла, что он именно такой, тем более что знала, что он ее любит, и искренне считала, что лучше мужа быть не может.

Вон ту же Ольгу послушаешь – она вечно мужиков меняет, опыт есть, – появился кто-то новый, наговорил кучу всего, остался на ночь-другую, а потом выясняется, что он любитель выпить, или за душой ничего нет, или же женат, или еще что-нибудь в таком роде. Вот недавно был у нее какой-то военный – она все восхищалась, что красавец мужчина, молодой седой полковник, будущий генерал, прошедший Афганистан и прочие горячие точки, вдовец опять же. И в постели якобы фантастичен – хотя, что это может означать, Алла себе слабо представляла, – и главное, восхищается ею, каждый раз заявляет, что без ума от нее, что такой женщины не встречал. А потом оказывается, что у него двое детей – живут у его матери в глубинке где-то, – и однокомнатная квартира в Подмосковье, и зарплата такая, что на еду не хватит, тем более он еще половину матери отсылает. Ну и что толку от его красивых слов?

За вечер она носила цветы из кухню в гостиную, наверное, раз десять, все никак не могла успокоиться. Хорошо, что Светка уселась перед телевизором – очередной сериал показывали, ее от них за уши не оттащишь – и сидела себе тихонько, не выходя, и там и заснула, прямо перед экраном. А она все металась, накрывала на стол – шампанское, водка для Сергея, рюмка и бокал, ножи и вилки, коробка конфет, – заранее нарезала хлеб, открыла банку икры и выложила в розетку масло, оставив его в холодильнике. Даже халат сняла – надев потертые синие джинсы и застиранную, белую почти джинсовую рубашку. И, прекрасно представляя, что Сергей придет уставший и с единственным желанием – посмотреть телевизор полчаса, может сделать пару звонков и лечь спать – составляла свой коварный, непонятно зачем, но почему-то очень нужный и важный план.

Она даже задумалась над тем, что сказать ему, когда он спросит про цветы. К ней приезжали периодически отцы учеников – некоторые так себе, черт знает кто, детям таких в престижном вузе вроде и делать нечего, а некоторые все из себя, хорошо одетые, явно богатые. У Ленки, которая ходила к ней по средам, такой был папаша – явно немаленький человек, при этом молодой, ее возраста примерно, под сорок, подтянутый, очень симпатичный, вежливый, внимательный.

Даже говорил как-то двусмысленно, словно хотел бы встретиться с ней в другой обстановке, хотя ей это совершенно не надо, да и ему, наверное, тоже. Но все же кучу комплиментов сделал – почти искренне удивился, что в Инязе такие молодые преподаватели, и заявил, что и сам бы не прочь вернуться в абитуриентский возраст, чтобы к такой «англичанке» походить, и все такое. За те десять с лишним лет, что она занималась репетиторством, несколько было таких папаш, и, хотя приезжали они редко, на первое занятие, как правило, и потом, чтобы отблагодарить, пару раз случалось так, что Сергей во время визита был дома. Но даже из комнаты не выходил, никакого интереса к визитерам не проявляя.

Короче, не ревновал совсем. Хотя, будь она другой, поводы бы были, еще сколько. Но она не была другой, и он тоже – и ее даже радовало, что он не ревнив, а то бы еще устраивал допросы через день, она про таких мужей слышала. Но вот сейчас ей хотелось легкого проявления ревности с его стороны – необъяснимо, но хотелось.

Может, рассказать ему про этого? Она представила, как улыбается в ответ на его вопрос – улыбка должна быть многозначительная и непонятная – и признается, что несколько дней назад произошла с ней такая вот история и сегодня этот парень приперся к дому с цветами. Идея показалась заманчивой, но, к счастью, быстро поняла, что лучше о нем не говорить. «Ты что, мать? Он же бандит наверняка, он бы тут взял вас со Светкой в заложники или черт знает чего натворил бы. Ну надо ж додуматься!»

Так бы и сказал – и слушать бы не стал, что она боялась закричать и позвать на помощь, испугалась за Светку. Заявил бы, что она обязана была заорать на весь подъезд – тот бы убежал; твердил бы, что она могла его карьеру загубить своим поступком, и в итоге вместо приятного вечера получилась бы такая ерунда. А это ей совсем не было надо.