Текст книги "Сладкая жизнь"

Автор книги: Анна Оранская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 29 страниц)

Она бы ушла – узнай Сергей, сколько она заплатила, решил бы, что она свихнулась, – но ей неудобно было перед этим мальчишкой продавцом, кажется, начавшим понимать, что она пришла не по адресу, что ей место в универмаге, который около ее дома, а никак не в этом магазине, больше напоминающем музей. Правда, обмен был в другом конце «Пассажа», ничто не мешало ей выйти в дверь и в самом деле поехать обратно – но она подумала вдруг, что ей надоело ощущать себя человеком низшего сорта. То в ресторане этом, то здесь.

В конце концов этот тип ей сказал тогда, что она прекрасно выглядит – он бы не пошел с ней никуда, если бы она была похожа на оборванку. А значит, и в этом магазине она уместна. И в конце концов, если ей захотелось сделать мужу подарок, она может себе это позволить. И, расплатившись, гордо взяла в руки длинный картонный футляр, черный с белой гордой надписью, – и даже не стала убирать его в пакет, а продефилировала с ним в руках по всему «Пассажу», показывая всем, кому интересно, что вот она делает здесь покупки. И чуть свысока поглядывая на тех, кто бродил тут с пустыми руками.

Еще через три часа она была у матери – чмокнув ее в щеку, расцеловав удивленную проявлением чувств Светку, гордо всучив им огромный торт, что-то говоря без конца, беспрестанно смеясь, не в силах стоять на месте. Не замечая, что обе удивлены ее поведением. Мать спросила даже, все ли в порядке – «Что-то ты какая-то странная, Ал, – и щеки прям горят, и глаза блестят, ты простыла вдобавок, может?» – но она только отмахнулась.

– Выздоровела, а ты говоришь – простыла. Выздоровела – вот и радуюсь. Так, мам, ставь чай, я торт нарежу. Повод? Мало поводов, что ли? Старый Новый год скоро, у Светки каникулы кончаются, а у меня, наоборот, скоро начинаются – разве мало?

Она не умолкала за столом – ни на секунду. Ее и вправду лихорадило, даже сиделось с трудом после такого дня. По дому, куда заскочила после «Пассажа», она пронеслась смерчем, кладя на стол в гостиной галстук, не забыв полюбоваться им еще раз, предвкушая восторг Сергея – она не сомневалась, что он, обычно равнодушный к вещам, тут придет в самый настоящий восторг. Запихивая в холодильник закупленные по пути деликатесы и коробку с тортом. Снова извлекая с полки Кортасара и вынимая из него еще сто долларов, даже не обращая внимания на то, что от запасов осталось всего пять бумажек, – решив внезапно, что коль скоро она отдала столько за галстук, то просто обязана купить Светке то, что она так хотела.

Чуть ли не бегом, не замечая слякоти под ногами, добралась до сберкассы – наплевав на низкий курс и отстояв большую очередь. Задыхаясь, влетела в «Детский мир», за пять минут оставив там пятьсот тысяч. На обратном пути с улыбкой вспоминая, что Светка весь позапрошлый год просила у нее эту Барби – да и весь прошлый, хотя уже не просила, но регулярно намекала, рассказывая прозрачные истории о том, как у кого-то из девчонок есть не только сама кукла, но и мебель для нее, и даже машина. Но раньше рука не поднималась отдать кучу денег за какую-то куклу – а вот теперь отдала.

Они заслужили это – и Сергей, и Светка, и она сама. Она была виновата перед ними – они не знали, но она знала – и сегодня вечером собиралась искупить эту вину, и на это не было жалко никаких денег. Она уже решила, что дочка свой подарок получит сегодня, а Сергей – тринадцатого, что они посидят сегодня вечером, попьют чай с тортом, а тринадцатого она устроит им такое… Такое, что будет лучше, чем в Новый год. И она не отпустит Сергея спать, и они посидят с ним подольше. А потом…

Сейчас она говорила себе, что ей следует быть благодарной тому типу – вот так. За то, что она по-новому ощутила близость и какую-то трогательно-нежную любовь к своей семье. За то, что заново почувствовала, какое счастье иметь хорошего порядочного мужа, умную красивую дочь, заботливую мать, за то, что теперь она знала точно, что совершила ошибку. Но стала более чистой морально, как Мария Магдалина, падшая и восставшая из грязи, чтобы служить преданно своему Богу и своей религии. Ведь семья – это и вправду святое. И это не банальным ей показалось – она остро это ощущала, свою любовь к близким и преданность им. Единожды нарушенную по ошибке верность – но верность физическую, не моральную, и только один раз.

…Она чуть не охнула, увидев то, что лежало перед ним на столе. Вскрытые упаковки тонко нарезанной осетрины и бастурмы, распотрошенный рулет из курицы, надрезанный батон сырокопченой колбасы. Она так обрадовалась, что он уже дома, – всего семь было, когда они со Светкой вышли от бабушки, чтобы через пятнадцать минут прийти к себе, – и, сняв сапоги, сразу заглянула в кухню, широко улыбаясь, и тут увидела, что он жует то, что она закупила на праздник. Равнодушно жует, механически, явно не ощущая вкуса – толком ничего не съев, но все надрезав, вскрыв, надкусив.

– Господи, Сереж. Это ведь я на праздник купила… – только и произнесла, застывая в дверях, чувствуя, как все холодеет внутри, как съеживается вмиг та радостная волна, которая бурлила в ней весь день. – Я думала… Старый Новый год…

– А… – Он оглядел стол, кажется, впервые заметив, что именно ел. – Ну ты даешь! А все говоришь, денег нет. Так жрать – откуда деньги будут?

– Так ведь праздник…

– Да ну, мать, ну что это за праздник. – Он отмахнулся от нее лениво. – Да и улетаю я рано утром – командировка у меня, Дагестан, оттуда в Ингушетию, неделя минимум. Рубашки погладь, я там положил. Ладно, пойду собираться…

Он протиснулся мимо, потрепал по голове Светку, что-то спросив. Она не слышала – она смотрела на то, что осталось после него на столе, чувствуя, как возвращается депрессия, пытаясь загнать ее обратно.

– Ну, раз так – тогда отметим сегодня, – констатировала категорично, заставляя его обернуться. – Никаких возражений – через полчаса все за столом. Верно, Свет, папа уезжает, значит, посидим сегодня?

– За мной машина в пять утра придет – куда там сидеть…

Он не сказал больше ничего, скрываясь в спальне, заставляя ее почувствовать себя глубоко несчастной и потерянной, вызывая желание пойти в гостиную, выключить свет и лечь на диван, накрывшись пледом, – и лежать так, как лежала позавчера и вчера.

– Так, Свет, иди к себе, – скомандовала ласково, предпринимая последнее усилие. – Там я тебе положила кое-что – посмотри. А я сейчас с папой поговорю и приду…

Быстрый взгляд на себя в зеркало с прикосновением помады к губам, потом обратно в комнату за галстуком с попутным опрыскиванием себя духами, теми самыми, – и через минуту она уже входила к Сергею, старясь смотреть на него так, как смотрела давно, до свадьбы.

– Между прочим, я тебе купила подарок – хотела на праздник, но раз ты уезжаешь… – Она протянула ему длинный плоский футляр. – Может, все-таки посидим сегодня – я тебя очень прошу…

Она добавила в голос кокетства и обещания – но Сергей, естественно, не понял. Нехотя распечатал футляр, извлекая так понравившийся ей галстук, глядя на нее нарочито долгим недоуменным взглядом, держа его презрительно двумя пальцами, словно это было грязное кухонное полотенце. И, комкая потускневшие враз солнышки, запихивая их обратно.

– Мать, с тобой не то что-то творится – то ли зима на тебя так действует, то ли возрастное, не пойму. То праздники на фиг не нужные пытаешься устраивать, то спишь днем, то тряпки детские покупаешь. Я солидный человек, генерал, между прочим, а ты хочешь из меня шута какого-то сделать. Если я в этом на телевидении появлюсь или на работе, меня ж уволят. Решат, что в детство впал, на диспансеризацию отправят – и по состоянию здоровья. Лучше Светке это отдай – кому-нибудь в классе подарит, ее ж зовут там на всякие дни рождения…

Она чуть не выкрикнула, что это, между прочим, Версаче и стоит столько, что… Но потухла, успев подумать, что Сергей скорее всего и не знает эту фамилию. А скажи она ему цену, он точно покрутит пальцем у виска. Повернулась, успев заметить, что он уже уставился в телевизор, словно ее здесь не было, и вышла. И, придя на кухню, достала из холодильника торт-мороженое, безжалостно разорвала красочную упаковку, отрезала огромный кусок, переложила на тарелку и пошла к Светке.

– Ой, мамочка! – Светка, сидевшая у себя за закрытой дверью, ждавшая, видно, окончания разговора между родителями, засуетилась, запрыгала, выхватывая у нее тарелку. – Все мне? Здорово! А Барби – Барби вообще… Отпад!

Дочь продолжала тараторить, запихивая в рот огромные куски торта, роняя капли и крошки, – но она видела отчетливо, что Светка кривит душой. Подари она ей эту Барби, когда дочь просила, – да Светка про торт бы забыла, возилась бы с ней сейчас и матери бы не заметила. А тут все стояло точно так, как она расставила пару часов назад, – потому что с покупкой она опоздала минимум на год.

– Правда, мам, полный отпад! Я так хотела, так мечтала. У Таньки есть, и у Людки Порошиной, а у Алинки еще и Кен есть, представляешь? Ну я им завтра расскажу…

Светка не сводила с нее глаз с показной преданностью и благодарностью – точно великий психолог, но недостаточно великий, чтобы обмануть ее.

– Ну, тогда играй, – улыбнулась в ответ так же деланно. – Захочешь еще торта – скажешь. Только не торопись, ладно? Из холодильника все же…

…А еще через полчаса, сидя в полутемной гостиной, освещенной лишь торшером, и глядя в окно, она сказала себе, что во всем виноват Сергей. Именно он – и только он. Немного она – а так он.

Ей даже не хотелось ни в чем винить этого. Вчера и позавчера она его обвиняла – в периоды между самобичеванием и просмотром картинок с собственным изображением в непристойном виде, – она ненавидела его просто. За то, что он все рассчитал, и заманил ее, и получил, что хотел. Но сейчас она не видела за ним никакой вины. Он понял, что ей не хватает внимания, комплиментов и выходов в люди, – и этим воспользовался. Компенсировав то, чего ей не хватало, то, что не давал ей Сергей, – и заодно получив свое. Он же сам подчеркивал все время, что бизнесмен, – вот и совершил очередную сделку. Правда, забыв поставить ее в известность. И пропал – по крайней мере ни вчера, ни сегодня машины его под окнами не было, и хотя в институт она не ходила, но не сомневалась, что и там он ее не ждал.

Вечер не удался – совсем не удался, – но вопреки логике ей стало не хуже, а легче. Потому что она поняла, почему все произошло, – и поняла, кто в этом виноват. Ольга как-то сказала ей, что лучшая месть невнимательному мужу – это измены, про себя говорила, про один из своих браков. Может быть, для Ольги это было лучшее решение – но не для нее. Она не мстила – и оказалась единственным пострадавшим во всей этой истории. И сама все пережила – и надеялась только когда-нибудь свыкнуться с тем, что так омерзительна под одеждой.

Она уже не сомневалась, что Сергей ничего не узнает, а сама она не забеременеет. А то, что случилось, – об этом больше не стоило думать. Это случилось один раз, все предпосылки давно сложились, вот и произошло – но это не для нее. А дальше будет как прежде: работа – дом, дом – работа, Светка, ученики, редкие скучные праздники, нечастые минуты отдыха с чашкой кофе у окна в гостиной. А потом придет пугающая дата – сорок лет, – и уже точно ничего нового в ее жизни не будет. И не надо.

Она вышла в коридор, вернулась на свое любимое место, держа в руке его визитку. «Семенов Андрей Юрьевич, совместное предприятие «Венчер», директор». Разорвала ее медленно и бесстрастно, а потом открыла окно, и мелкие кусочки плотной бумаги пустились вплавь, теряясь в холодной темноте, удаляясь от нее тусклыми негреющими светлячками…

* * *

– Ты не подумай, что я лезу в твои дела, Андрей, но все же. Тридцать три уже будет, возраст Христа, давно пора бы семьей обзавестись, а ты несерьезно как-то к этому подходишь… Что ты все один да один – семья нужна, дети. И не смейся – нам с отцом так хотелось бы. Что нам делать еще в нашем-то возрасте, на старости лет…

– Лена, перестань, ты молодая совсем. Пятьдесят два – какая там старость…

Мать и в самом деле выглядела классно – невысокая, худенькая, подтянутая, накрашенная. Вся в золоте, в красивом черном платье. Породистая, ухоженная, наверняка и сейчас привлекающая внимание мужчин. Конечно – всегда жила богато, отец дипломат, с детства по заграницам моталась, а потом муж обеспеченный, постоянно в загранкомандировках, квартира большая в престижном районе, машина, чеки в «Березку». Потом, конечно, изменилось все с перестройкой этой херовой, но отец до сих пор работает, хотя получает копейки по сравнению с прошлым, да и старого добра осталось еще достаточно, одежды, украшений.

Зато сын обеспечивает – вот в Испанию отправлял на пару недель, вчера только вернулись. В прошлом году «вольво» им купил восемьсот пятидесятую, вагон, – до этого «мерс» у них был, отдал им свой сто девяностый, но состарился он, – отец уже не водит, мать сама за рулем. Дачу помог отремонтировать – считай, заново построить. Дом из кирпича, гараж, камины – без особых понтов, но солидно все равно. Раз в полгода минимум маму возит по бутикам, чтобы выбирала все что хочет – минимум на трешку баксов. Ну и так подкидывает – пятерку в месяц. Так что не бедствуют – по крайней мере сегодня, в материн день рождения, стол такой был, не хуже, чем в ресторане.

– Андрей, не меняй тему…

Она его всегда так звала – Андрей, – с тех пор как он себя помнил. Никогда никаких сюсюканий, строго все, официально – отец даже помягче всегда был. А она типичная такая англичанка из высшего света – в меру чопорная, презрительная, снобистская, вся в бабушку, в свою мать. В спецшколу отдала, где все сынки неслабеньких папаш, всегда указывала, с кем надо дружить, а с кем нет, – и какой ужас был на ее лице, когда он как-то, лет тринадцать ему было, пригласил домой парня из соседней школы. Так мать его буквально заставила парня выставить, придумав, правда, какой-то благовидный предлог типа приезда бабушки. А потом выговаривала, поджав губы, что он общается со всякими оборванцами.

Так что слово «сын» он от нее вроде бы ни разу и не слышал – только Андрей. А он ее звал Леной – она так требовала. Потом уже догадался, что это для того, чтобы никто не подумал, что он ее ребенок, чтобы за младшего брата принимали. А сейчас подумал, что внук или внучка, наверное, нужны ей затем, чтобы все думали, что это ее дети, – потому что совсем не в ее стиле были слова насчет того, что ему пора жениться. Она с сыном-то не сидела – и вряд ли планировала сидеть с возможными внуками.

Она закурила, затянулась, далеко отставляя руку с сигаретой – красивую руку с тремя кольцами и ярко-красными ногтями, в тон губам. Так и не говоря, зачем привела его сюда, в спальню, оставив отца с гостями. Поправляя ярко-рыжие, чуть вьющиеся волосы – собранные и приподнятые кверху, образующие вечернюю прическу. Теребя тяжелую сережку с тремя бриллиантиками, огненно сверкнувшими и тут же угасшими, проиграв в яркости огню ее волос. Она всегда красилась в этот цвет и одежду подбирала в тон волосам – черную, темно-зеленую, только летом иногда белую.

– Да, хотела тебя спросить – тебе понравилась Ирина? Приятная девушка, из приличной семьи – ты ведь знаешь, мы с ее матерью еще в институте вместе учились. Окончила университет в прошлом году, юрист, в солидной фирме работает. Красивая, молодая…

– Лена, ты ее специально пригласила, что ли?

Он ухмыльнулся, вспоминая, сколько раз она хотела его женить, как бы случайно кого-то приглашала на праздники, когда знала, что он приедет. Вроде отстала потом – и вот опять взялась за старое. Ирина эта – телка ничего, можно было бы трахнуть, если бы больше никого не было, но не более того.

– Лена, ты же знаешь – у меня такая работа нервная, мотаюсь туда-сюда, дома-то не бываю. Ну куда мне жена еще?

– А что? – Она не сдавалась, как всегда проявляя упорство, она и мужем руководила, хотя внешне подчеркивала, что он глава семьи. – Мы и с отцом твоим так жили. Он все время на работе, в командировках, а я с тобой. И очень хорошо, что не бываешь дома, – и она тебе не надоест, и ты ей. Ты занимайся делами, а она ребенка будет воспитывать – разве тебя это не устраивает?

Он подавил улыбку, вспомнив внезапно, как, когда отец уезжал, мать постоянно отвозила его к бабушке – а сама занималась своими делами. Могла, например, уехать на дачу на пару дней – и, видимо, не одна. Как-то, ему лет четырнадцать было, отец куда-то улетел на пару недель, и ей какой-то мужик позвонил – а потом приехал, якобы по делу, якобы с ее работы. Высокий такой, темный, на иномарке – по тем-то временам. И она как бы невзначай попросила его завезти Андрея к бабушке, их «Жигули» барахлят что-то – и он, отлично знавший, что машина в порядке, потому что всю ее знал наизусть, стал задавать ей вопросы, что случилось с «семеркой», но ответа не получил.

Он сразу подумал, что это ее любовник, – потому что они завезли его к бабушке, а сами поехали куда-то. Разозлился жутко – за отца обиделся, мужская солидарность. И когда вернулся домой через два дня, старался с ней не разговаривать. А потом отошел – сказал себе, что такого быть не может.

А лет через шесть, в историко-архивном он тогда учился, завалился с девицей на дачу поздно вечером – хотелось ее, и она «за», а больше негде было. Взял шампанского, тачку поймал и на дачу, хер с ним, что ключей нет, делов-то всего – перелезть через забор да открыть окно, проделывал уже такое. Приехали, а там свет горит. Оказалось, мать на даче – и не одна. Она его, правда, не пустила – сказала, чтобы уматывал вместе со своей подругой, – но он, еще когда в окно заглянул, увидел мужика. Молодого, помладше матери. А на столе вино, коньяк – гуляют, короче. Он под кайфом уже был приличным, ну и ляпнул: «Тебе можно, а мне нельзя, что ли? На всех места хватит!» – и получил такую пощечину, что протрезвел…

– Я поеду, Лен, пора мне…

Она пожала плечами, как всегда не уговаривая задержаться, сминая в пепельнице окровавленный помадой окурок. Встала, на мгновение блеснув белизной стройных ног из-под задравшейся короткой юбки. Поправила чулок и отошла к окну, сняв с тяжелого кресла черную накидку от Фенди, он ей сам покупал. Глядя на отражающийся в стекле свет массивной лампы, стоящей на столе, кутая плечи в тонкую дорогую шерсть.

– Что ж… Может, завезешь Ирину – у нее своя квартира, в центре где-то…

Он покачал головой, улыбаясь. Ну Лена, ну натуральный бизнесмен, товар свой продает так, что позавидуешь. Он отбивается, а она ему все равно ее подсовывает – да еще и дает понять, что может у нее остаться, если будет желание.

– Да нет, мне в Переделкино – отсюда два шага. Да и не один я – люди меня у дома ждут…

– А, ты с этими. – В голосе ее было неодобрение. Она видела как-то его команду – когда провожал родителей в Испанию, Голубь с пацанами с ним был, и Лена покосилась на них так, что пришлось сказать, что это охрана. Мать даже не спросила, угрожает ли ему что, – она никогда не спрашивала, чем он занимается. Как-то пыталась – он ей сказал абстрактно, что бизнесом, дал визитку, на которой Вадюхина фирма была, на этом все и закончилось.

– Ну что ж. А у Ирины я телефон возьму, будет время – позвонишь…

«Будет время!» – подумал со злой иронией, выходя из квартиры. Времени хоть отбавляй – настолько отбавляй, что бесит уже. Делать что-то надо – а все откладывается. Сам виноват – так и не решился позвонить Трубе. Надумал вроде – после разговора с Корейцем – и, как раз когда Наташка зашла, сказал себе, что утром ему позвонит. Но утром не получилось – слишком затянулась ночь. Недотрахался днем, одного раза маловато, однако, – а Наташка сама голодная, не траханная с Нового года, хотя он не сомневался, что она Генке минет делает ежедневно.

С ней по-другому было, чем с Аллой – но с Аллой он толком не успел понять ничего, кроме того, что она стеснительная. А Наташка баба простая, стеснения ноль – только вначале, боится, видно, что на три буквы пошлют. А так все места подставляет, только работай. И ведь не устает совсем – он часа через два уже выдохся, а она прыгала на нем без устали, тряся над головой внушительной грудью. Ей бы марафоны бегать – олимпийской чемпионкой была бы. Но с пониманием телка – чуть показалось, что ему надоело, тут же слезла, в рот взяла и с полчаса, наверное, губами и языком массировала, возбуждая, но в последний момент отстраняясь, не давая кончить. Словно сама провоцировала, чтобы он ее за волосы схватил и начал в рот входить с силой, – только мычала от удовольствия.

Он отключался, правда, несколько раз – засыпал в смысле, – но не надолго, может, минут на десять – двадцать. Как там надолго заснешь, когда Наташка член из рук не выпускает – то гладит его, то лижет. А посреди ночи он ей нюхнуть дал и сам нюхнул – так у нее второе дыхание открылось. У него вроде уже и не стояло ничего – сколько ж можно! – но Наташка терлась о него и терлась, пальцы ног обсасывала – и в итоге подняла. И зад подставила – пышный, белеющий в темноте. Подвывая тихо, продолжая при этом подаваться назад, насаживаться на него, а потом даже заорав в голос, кончая. Умудрилась еще в душ его потащить, но он уже вырубался – стоял, качаясь, а она ему член мыла. Только до постели дошел, только лег – все, аут. Хотя и подозревал, что Наташка так и держалась за него до утра.

Встал поздно, короче, – Мелкий будить пришел, но он ему промычал что-то сквозь сон, позже, мол, зайди. В час проснулся, без десяти, что ли, тут же вспомнив, что решил вчера. А потом спустился вниз, и Генка тут был, и идиотская такая была ситуация, потому что он с ним старался ни о чем не говорить, но одновременно не хотел показывать, что его избегает. И снова разговор вчерашний вспомнился, и показалось, что, может, решение звонить Трубе поспешное, может, еще время надо, чтобы обдумать все услышанное, про Ольгу, про все остальное. В общем, так и не позвонил – ни вчера, ни сегодня. Удивляясь собственной нерешительности, оправдываясь тем, что слишком непростая проблема.

– Андрюх – в Переделкино? – поинтересовался Голубь, кучковавшийся с пацанами около подъезда. – Или, может, съездим куда расслабимся – в «Какаду» или «Найт флайт»? Че там делать-то, на даче? Да, ты мобилу мне оставил, тебе какой-то Черный звонил – кто такой-то?

Он напрягся в момент, а потом расслабился, впервые за два последних дня расслабился, думая о том, что сколько от судьбы ни бегай, она все равно за тобой придет. Вот и здесь так – сам не решился позвонить Славке, думал и сомневался, словно тот мог исчезнуть куда-то вместе со своим предложением, а тут Славка сам ему звонит, через близкого своего, напоминая, что выбор все равно придется делать. И времени на раздумья уже нет.

– Ладно, пацаны, поехали гульнем, – бросил весело, потому что, хотя и не хотелось гулять, лучше было завалиться куда-нибудь и вернуться ночью, чем сидеть в доме и смотреть в глаза Корейцу. И уже в машине, вырулив на Ленинский, вытащил из кармана визитку, набирая номер Трубы…

– Слушай, Алка, какого ты себе мужика отхватила! – Голос Ольги, сведенный до шепота, был возбужденным, взбудораженным. – Слушай, если он тебе не нужен, познакомила бы его со мной, а? Да ладно, шучу, мужик высший класс, я чуть от зависти не сдохла…

– Ты о чем, Оль? – Она непонимающе потрясла головой, решив, что неправильно что-то расслышала. – Ты о чем?

– Не о чем, а о ком! – Шепот стал громче и жарче, видно, Ольга прижала трубку телефона поближе, видно, еще кто-то был на кафедре и она не хотела, чтобы ее слышали. – О поклоннике твоем, о ком еще? Только что ушел – я сразу тебе…

Она не ждала звонка – может, поэтому растерялась и никак сейчас не могла понять, что говорит Ольга и кого имеет в виду. Ольга стольких зачисляла в Аллины поклонники – с десяток мужчин институтских как минимум, и с военной кафедры, и с перевода, и с испанской, – что не разберешь, о ком речь. И зачем было звонить, она тоже не понимала, – ведь виделись сегодня, сама из института вернулась час назад, а Ольга осталась, у нее пересдача была.

Так что час назад всего пришла. Пока матери перезвонила узнать, как там они со Светкой, пока душ приняла, пока кофе сварила… И буквально только-только села с чашкой перед окном – чтобы понаслаждаться тишиной и спокойствием, расслабиться после напряженного достаточно экзамена. Зная, что звонить некому – обычно ученики звонили ей днем, время занятий перенести или уточнить что-то, но их до конца января ждать не стоило. И потому она знала, что никто не отвлечет и можно спокойно посмаковать купленный случайно в недавно открывшемся супермаркете поджаренный по-французски, до черноты то есть, кофе. И на тебе…

– Оль, ты мне объясни толком. – Она перенесла телефон на столик и села обратно в кресло, держа в руках чашку и вдыхая новый аромат. – Что за поклонник и что за срочность, собственно?..

– Андреева, ты там спишь, что ли? – Ольга, похоже, обиделась, видно, ждала от нее другой реакции. – Я же тебе говорю – твой поклонник. Ты представь – я сижу, и вдруг такой мужчина заходит, что закачаешься. Красивый, спортивный, молодой. Одет – с ума сойти, да еще и в белом пальто. Как из фильма какого-то западного явился. Браслет золотой, на мизинце кольцо от Картье, знаешь, тройное такое – сразу видно, богатый молодой человек. Ну, я ему – вы не ко мне, случайно? А он улыбается так – к сожалению, нет. А я ему – может, вам чем-то могу помочь? Можете, если подскажете, где я могу Аллу Михайловну Андрееву найти. Я ж не сразу поняла, кто он, а мужик супер – ну и спрашиваю, может, могу ее заменить как-то?

Ольга сделала паузу, давая ей возможность вставить что-то, ожидая от нее каких-то слов, – но она молчала. Ольга врала, должна была врать, в этом не было сомнений – но почему так точно описала его?

– Ты слышишь, Ал? Я ему заменить тебя предлагаю, а он так усмехается – классная усмешка, сразу видно, настоящий мужик. К сожалению, не можете, мне именно Алла Михайловна нужна. А я его все не отпускаю – а зачем, а по какому вопросу, мы с ней подруги, между прочим, так что, если что… Вижу – ни в какую. Извините, говорю, дома Алла Михайловна – часа два как ушла, теперь только пятнадцатого будет. Но если хотите, если у вас что-то срочное, могу ей позвонить. А он в ответ – спасибо за информацию, до свидания. И уходит. А я еще думаю, что за тип странный, надо бы узнать, кто это приходил к тебе. Ну и за ним. Выскакиваю, а он в «мерседес» черный садится. Тут-то я и поняла, что это твой поклонник и есть.

Она молча поставила чашку обратно на блюдце, умудрившись расплескать кофе, оставить на придвинутом к окну столике ароматные черные пятна. Как-то странно все это звучало – и очень было похоже на неправду. Потому что этот тип не знал, на какой кафедре она работает, – и плюс он не должен был приходить. После того… того случая он не объявлялся больше. Пятый день пошел, а он не объявлялся, и она была уверена, что он не объявится вообще. Потому что он видел то же, что и она, – ту омерзительную картинку, отразившуюся в зеркале.

И если она, никогда не ощущавшая свое тело, никогда его не рассматривавшая, равнодушно к нему относившаяся, умудрилась его возненавидеть и даже в душе раздевалась теперь с опаской и старалась как можно меньше к себе прикасаться, и то только губкой, – то уж какое впечатление осталось у него, наверняка видевшего без одежды немало молодых красивых тел, легко можно было представить.

– Так что я тебе скажу, Ал, мужик классный! – Ольга уже говорила громко – значит, осталась одна. – Я еще обратно на кафедру иду и думаю – ну Алка, ну дает! Всегда такая тихая, скромная, на мужчин ноль внимания – а как решила поклонника завести, так такого завела, что просто обалдеть. Пить – так водку, спать – так с королевой. Точно, Ал?

– Оль, прекрати! – Она судорожно пыталась высчитать, сколько ему ехать от института до ее дома. Если это он, конечно, а это не должен быть он. – Ты ничего не перепугала, а?

– А что я могла перепутать? Светлые волосы, глаза такие светлые, холодные, щетина модная, в белом пальто, пиджак, рубашка, галстук фантастический, желтый такой. На вид – американский миллионер или английский лорд. Что, не он? Не он?! Я себе в жизни не прощу, если это не твой – а я его просто так отпустила…

Что ему надо, интересно? Может, отдать ей паспорт – отдать обратно ее советский паспорт, сказав, что ничего не получается, давая понять, что больше сталкиваться с ней не хочет? Но он бы мог его Ольге отдать. Так что тогда? Да нет, не он. Скорее отец кого-то из учеников. Похож просто, и все…

– Ладно, Ал, двоечники мои пришли, – протянула разочарованно Ольга. – Послезавтра поговорим. Или лучше я тебе завтра позвоню, договорились?

Она не успела повесить трубку, как телефон зазвонил снова. Господи, вот неймется Ольге – уже эти пришли на переэкзаменовку, а она все равно звонит, забыла сообщить что-то необычайно важное, ради чего звонить совсем не стоит.

– Алла, добрый день. Это Андрей…

Она онемела просто, ей показалось, что все это в каком-то сне – и Ольгин звонок, и его теперь. Потому что он не мог ей позвонить – он просто не мог знать ее номер телефона. Сергей говорил, что вообще любой дурак может компьютерную программу купить, где все телефоны есть, – но их домашний засекречен, так положено.

– Алла, ты меня слышишь? Это Андрей Семенов…

– Да, я вас слышу, – среагировала наконец отстраненно и холодно, собравшись с силами. – И хотела бы знать, как вы нашли мой телефон и зачем вы мне звоните. И кстати, разве мы с вами перешли на ты?

– Алла, есть предложение. – Он словно не слышал ее слов, говоря весело и радостно, будто необычайно рад был тому, что с ней разговаривает. – Сегодня старый Новый год – не забыла? А предложение такое: я через двадцать минут буду у твоего дома, и мы куда-нибудь съездим. Тебе хватит двадцати минут, чтобы собраться?

– Послушайте, Андрей, пожалуйста, не звоните мне больше, хорошо? Не надо никуда приезжать, и не надо мне звонить, я очень вас прошу. Спасибо. И до свидания.

Она задумчиво опустила трубку рядом с собой, не кладя на рычаг, чтобы он не перезвонил. Не в силах избавиться от ощущения, что все это нереально, неправильно как-то – то, что он появился, то, что искал ее в институте, то, что звонит сюда и куда-то зовет. Она столько думала обо всем, что было, – и о нем, естественно, – и все для себя решила. Но сейчас, когда он позвонил, все эти мысли разлетелись куда-то, попрятались где-то, лишая возможности сосредоточиться и сказать то, что надо сказать.

Она смотрела в окно на бесконечное поле, на любимый пейзаж, всегда способствующий размышлениям и успокаивающий, который сейчас прыгал перед глазами. Белые просторы, разрезанные черными полосами тропинок, маленькие фигурки людей, жирные точки ворон на снегу, оранжево-серое несвежее небо – все вибрировало, дрожало перед глазами. Как детский настольный хоккей, приводимый в движение толчками длинных металлических штырей, – Сергей такой купил когда-то Светке, забыв, видимо, что она не мальчик, и он так и пылился где-то на антресолях.