Текст книги "Очная ставка"

Автор книги: Анна Клодзиньская

Соавторы: Ян Литан,Рышард Ляссота
сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 31 страниц)

Издалека донесся вой сирены, толпа неохотно расступилась, давая место милицейской машине. Приехала «Ниса» [15]15
  «Ниса» – марка производимой в ПНР автомашины комбинированного типа, находится также и на оснащении милиции.


[Закрыть]из «дорожной» [16]16
  «Дорожная» – автодорожная милиция, ГАИ.


[Закрыть], видимо, ее кто-то вызвал. Машина остановилась, из нее вышел капрал, за ним сержант. Оба молодые, стройные. Один – с черными усиками, другой – с гладко выбритым, почти детским лицом.

– Прошу всех отойти в сторону, – сказал сержант. – Что здесь произошло?

Капрал присел на корточки рядом с лежавшим, дотронулся до его рук и лба, какое-то время смотрел на пострадавшего, нахмурив брови, потом встал и сказал:

– Вроде бы мертв… Вызову «скорую помощь». – Он вернулся к «Нисе».

– Этот его сбил! – закричала какая-то женщина, указывая на мотоциклиста. – Наверняка пьяный!

Сержант подошел к владельцу мотоцикла.

– Как это случилось? – спросил он.

Тот пожал плечами.

– Он сам сунулся мне под колесо, – пробурчал он. – Вот и все.

– Пожалуйста, ваши документы. И прошу пройти к машине, здесь слишком темно.

Милиционер старался говорить спокойно, чувствуя за собой недоброжелательно настроенную, экзальтированную толпу, напиравшую со всех сторон. Мотоциклист тоже это уловил и заявил категорически, что никуда не пойдет.

– Прошу вас в машину! – сержант немного повысил голос.

– Эй ты! Оставь человека! – крикнул кто-то. Из машины выскочил капрал, приблизившись к мотоциклисту, вытащил записную книжку и вдруг услышал:

– Избить его хочешь, сукин сын?!

– Люди, ведь я его даже пальцем не тронул! – воскликнул капрал скорее удивленно, чем испуганно. Он вытянул руки, показывая, что держит блокнот.

– Смотрите, стрелять собирается! Убирайтесь отсюда, чертовы мильтоны!.. Пошли прочь! Убийцы, канальи, преступники!.. – Толпа ревела, напирала, свет фонаря вырывал из темноты разгоряченные лица, яростно блестевшие глаза. Мотоциклист рассмеялся, отвел подальше свою машину, завел двигатель и уехал. Пострадавший лежал на тротуаре уже безучастный к тому, что его топчут ногами. Кто-то, сжалившись над мертвым, оттащил его подальше, на траву, под дерево, прикрыл разбитую голову газетой.

Капралу удалось забраться в «Нису». Нужно уезжать: им двоим не под силу отразить атаку нескольких сот человек. Он посигналил: сержант должен сообразить и вскочить в машину, тогда с помощью сирены у них появлялся шанс пробиться.

Вдруг он увидел, что какой-то парень бросился сбоку на капот машины и вслед за этим через дверку с опущенным стеклом влетел камень. Капрал ощутил сильный удар в голову, оглушивший его. Второй камень вывел из строя радиостанцию, третий угодил в стекло, и оно разлетелось на мелкие осколки. Мужчина в клетчатой рубашке забрался внутрь машины, схватил капрала за галстук и стал его душить. Молодой подофицер видел его злые, налитые кровью глаза и что-то кричавший широко раскрытый рот. Он уже не вслушивался в то, что тот кричит: нужно было бороться за жизнь.

Капрал попытался оторвать сдавливающие его горло руки, потом подумал: «Конец». И вдруг увидел выломанную правую дверку «Нисы». Последним усилием он сумел оттолкнуть нападавшего, тот на секунду отпустил галстук – видимо, был сильно пьян, – капрал воспользовался этим и выбрался через выломанную дверку наружу, сам потом не понимая, как ему это удалось. Прежде чем толпа сориентировалась, он уже был в глубине сквера, скрытый густым кустарником.

До ближайшего отделения милиции нужно было пробежать три улицы и один перекресток. Этого перекрестка он боялся больше всего: на освещенном широком пространстве негде было спрятаться. Он помчался но улице и через некоторое время услышал за собой шум мотоцикла. Потом еще нескольких. Те, кто за ним гнался, в свете фар выглядели как на сцене, а само преследование напоминало кадр из приключенческого фильма, но здесь речь шла о реальной человеческой жизни.

У него мелькнула мысль, что у его преследователей, пожалуй, нет оружия, иначе они бы его применили. Он хорошо знал этот район, здесь родился и вырос, поэтому в нужный момент резко свернул в темную подворотню, промчался через два двора и выбежал на другую сторону: отсюда было даже ближе до отделения милиции. Сердце его бешено колотилось, пот заливал глаза, голова раскалывалась от удара, но ему нужно было добежать туда как можно быстрее, ведь в сквере остался сержант. Требовалась помощь, по крайней мере три или четыре милицейские машины.

А если уже слишком поздно?..

– Юзек, я не мог поступить иначе! – шептал он себе, едва шевеля пересохшими губами. – Я вынужден был оставить тебя, бежать за нашими. Ведь они забили бы нас до смерти…

Приближалась полночь. В отделении милиции кроме дежурного офицера сидели еще несколько милиционеров и двое из службы безопасности. Капрал на последнем дыхании вбежал в дежурное помещение, что-то пробормотал и бессильно опустился на пол. Офицер вскочил со стула, милиционеры подняли лежавшего. Однако прошло некоторое время, прежде чем тот смог сообщить, что случилось. Через несколько минут две милицейские машины и «Ниса», завывая сиренами, понеслись в сторону сквера.

Сержант держался из последних сил. Избитый, с окровавленным лицом и поломанными ребрами, он временами закрывал глаза, видя прямо перед собой блеск бандитского ножа. Рядом лежала перевернутая «Ниса».

– Сжечь эту жестянку! – раздались крики. И двое парней, вопя от радости, стали обливать машину бензином. Вдруг к сержанту пробрался седовласый худощавый мужчина, на его коричневом пиджаке виднелись две орденские ленточки.

– Оставьте его! – крикнул он. – Люди, опомнитесь! Вы с ума сошли!

Он был уже рядом с подофицером, пытаясь защитить его от ударов и к чему-то еще призывая, когда большой камень ударил его прямо в висок. Человек с орденскими ленточками вздрогнул, попытался дотронуться руками до лица, но тут же бессильно опустился на землю.

Сержант почувствовал отчаяние, увидев это, но ничем не мог помочь – с него давно сорвали ремень с кобурой и пистолетом. Из подожженной «Нисы» вырвалось пламя, близко стоявшие отступили. Толпа загомонила, восхищаясь зрелищем.

Пожилой мужчина, бросившийся на помощь сержанту, лежал теперь в подворотне. Его перенесли туда двое молодых людей – девушка с длинными светлыми волосами и парень в джинсах, с кожаной сумкой через плечо.

– Нужно вызвать «скорую помощь», – сказал кто-то, смотря на кровь, медленно стекавшую по лбу лежавшего. – Он еще жив.

– Да, но допустят ли они? – ответил другой голос. – Сожгут «скорую помощь», как и милицейскую машину.

Девушка со светлыми волосами и бледным лицом, залитым слезами, склонилась над лежавшим в подворотне человеком. Потом сняла с себя свитер и подложила ему под голову.

– Испачкаешь в крови, – сказала одна из женщин, – шерсть плохо стирается.

Девушка безучастно пожала плечами. Ее спутник неподвижно стоял рядом. Он впервые так близко видел умирающего человека.

– Нужно что-то делать, – пробормотал он. Оглядевшись вокруг, наткнулся на злые, любопытные или равнодушные глаза. Вдруг его охватил гнев. На них всех. И на свое бессилие.

Девушка протянула руку, погладила лежащего по лицу.

Кто-то сбежал по лестнице, замедлил шаги в подворотне и подошел ближе.

– Прошу пропустить, – буркнул он, отстраняя девушку. – Я врач.

Какое-то время он пытался нащупать пульс, приподнял у лежавшего веки, приложил ухо к груди, потом встал, покачал головой.

– Мертв? – спросил парень.

– Мертв, – повторил врач. – Как это произошло?

Он обвел взглядом стоящих рядом людей. Никто не отвечал. Врач удивленно посмотрел на сквер, на толпу, на догоравшую невдалеке «Нису». Издалека донесся вой сирен и шум приближавшихся автомашин.

– Ребята, удираем! – крикнул кто-то в толпе. – Несется ZOMO [17]17
  ZOMO( польск., сокращ.) – механизированные подразделения гражданской милиции. В начале 80-х годов использовались для противодействия антисоциалистическим выступлениям сил контрреволюции и хулиганствующих элементов.


[Закрыть].

Сквер забурлил, большинство разбежались по подворотням и боковым улочкам, но часть осталась. Зрелище не окончилось, могло начаться снова. Милицейские машины остановились, им в хвост встала «скорая помощь». Вышел врач в белом халате, о чем-то спросил стоявших поблизости. Те пожимали плечами и равнодушно смотрели на него.

Трое милиционеров пробирались сквозь толпу, с неохотой уступавшую им дорогу. Четверо других пытались обойти сквер и прорваться с тыла, где людей было меньше. Врач и санитары с носилками локтями распихивали стоявших и продвигались вперед, к середине сквера. Водитель «скорой помощи» остался один. Заметив сожженную «Нису», он побледнел. Нагнулся, порылся внутри машины, достал французский ключ, достаточно тяжелый и крепкий, и положил его на колени, не спуская глаз с окружавших его людей.

– Психология толпы давно интересовала меня, – сказал мужчина, внешним видом напоминавший профессора. Его собеседник, низенький, коренастый, держал в руках телевизионную камеру с надписью на иностранном языке; время от времени он поднимал ее и водил по толпе, снимая. Видимо, человек с камерой знал польский язык, потому что поддакивал говорившему. Они стояли в стороне, никто им не мешал. Толпа проявляла явную благожелательность, даже симпатию по отношению к иностранному телевидению.

– Думаю, этих людей охватило сейчас какое-то поступление, – продолжал «профессор» крайне спокойно и бесстрастно. – Многие из них пьяны. Это тоже имеет значение. А всех вместе отличают черты, характерные для любой толпы: любопытство, жажда сенсации, бездумье и подверженность настроениям. Каждый по отдельности, вероятно, постыдился бы того, что делает.

– Ненавижу толпу, – буркнул телерепортер.

– Так почему же вы здесь? – удивился «профессор».

– Это моя работа. Но если вы хотите знать мою точку зрения… Людская масса способна на любую подлость, она невероятно фанатична, а нет ничего хуже, чем фанатизм. Человек может быть – и часто бывает – героем, святым, совершенным созданием природы. Но – в отдельности.

– Odi profanum vulgus [18]18
  Odi profanum vulgus.( лат.) – Ненавижу непросвещенную толпу.


[Закрыть], – шепнул «профессор». Думаю, нам пора удалиться.

Подъехали еще две милицейские машины из районного отделения. Толпа, вдруг потеряв интерес к происшедшему, стала быстро редеть. В центре сквера, где лежал убитый мотоциклистом прохожий, врач делал перевязку сержанту, который слабел с каждой минутой. Наконец его положили на носилки и понесли в машину «скорой помощи». Капрал шел рядом, рассказывал, как он отчаянно бежал в отделение милиции за помощью, но сержант, теряя сознание, уже многих слов не разбирал.

К врачу подбежал парень, находившийся на месте происшествия, и стал что-то объяснять, показывая на подворотню. Может, надеялся, что тот пожилой человек еще жив. Они отправились туда вдвоем, однако врач только посмотрел на лежавшего, дотронулся до его лица и покачал головой.

– Я напишу свидетельство о смерти, – сказал он. – Вы видели, кто его ударил?

– Нет, – ответил парень. – Здесь было около трехсот человек. Многие бросали камни… – Он замолчал, нервно кусая губы.

Вскоре приехала грузовая машина и забрала обоих убитых. Милиционеры напрасно пытались установить свидетелей происшедшего. Никто не хотел давать показания. Боялись…

Скупщик долго стоял в подворотне, присматриваясь ко всему происходящему. Время от времени на его губах появлялась еле заметная усмешка, особенно когда он находил в толпе своих поставщиков «стеклышек» и «тикалок». Он видел также то, что не попало в поле зрения других: как в магазине электротехнических приборов были выбиты стекла, а через некоторое время взломщики покинули помещение, нагруженные награбленным товаром. Поблизости не было ни одного ювелирного магазина – только салон одежды. Там тоже выбили стекла, а когда толпа схлынула, в магазине остались лишь пустые полки да несколько штук дешевых свитеров валялись на полу вместе с осколками.

Скупщик также знал, что с десяток, может быть, несколько десятков человек из числа собравшихся не разойдутся спокойно по домам и не лягут спать. Они слишком возбуждены, им нужна разрядка. Одни это сделают в притонах, другие опустошат магазины в соседнем районе или нападут на запоздалых, одиноких прохожих.

Так или иначе, завтра, самое позднее послезавтра, он получит свежий товар и заплатит налетчикам гроши, которые они сразу же пропьют. Уже не впервые приходила ему в голову мысль, что с некоторых пор количество подобного товара все растет – это говорило о том, что вопросы политики [19]19
  Речь идет о кризисной ситуации в начале 80-х годов, созданной в стране силами внутренней контрреволюции и международной реакции.


[Закрыть]находили все больший резонанс в этом кругу, который он хорошо знал и из которого выкачивал огромную прибыль.

«Это откровенное подстрекательство преступных элементов к абсолютному отрицанию власти и к нападкам на нее, – размышлял он, возвращаясь в свою квартиру. – Власть подвергается нападкам за все, что она делает. Из принципа. За то, что она вообще существует. Произошла активизация преступных групп в таких масштабах, которые до сих пор, видимо, не встречались. Кажется, милиция абсолютно бессильна… Это хорошо. Это облегчает мне работу. Пусть такое положение сохранится как можно дольше».

Он рассмеялся и включил в комнате свет. То, что произошло в сквере, привело его в отличное расположение духа. Скупщик уселся за стол и, вытащив записную книжку, стал подсчитывать прибыль за последнюю неделю. Он делал пометки только ему известным шифром, был предельно осмотрителен. Не без причины его звали «королем скупщиков», эту кличку дали ему наиболее изворотливые подонки – спекулянты, воры, взломщики и хулиганы. Они ценили его и немного боялись, хотя он был один, а их много.

Кроме того, он был им нужен.

Глава 4

В середине июня вдруг похолодало, пошли дожди. Очереди у магазинов стояли с раннего утра, люди, пританцовывая от холода, сетовали на непогоду, жаловались на нехватку товаров, ругали бывших руководителей и весь мир в целом. Грязные, заклеенные листовками или со следами засохшего клея стекла в автобусах и трамваях не позволяли увидеть нужную остановку – то и дело кто-нибудь высаживался не там, где следовало.

Прокурор Бялецкий встал, как обычно, в шесть, сделал несколько приседаний и наклонов, больше ему не захотелось.

– Ты купила мыло? – крикнул он жене из ванной.

– Да, в «Юниоре»! – долетел из кухни ответ. Малгося готовила завтрак. – Простояла в очереди больше часа, а давали всего по три куска.

– Булочек не удалось купить? – спросил он невесело, у него была язва желудка, обычная болезнь людей, которым приходится работать прежде всего нервами.

– Нигде нет, придется встать в очередь за длинными батонами – это в булочной напротив суда, на Аллее Сверчевского.

Он нагнулся и поцеловал жену в светлый локон у виска. Ну что ж, придется довольствоваться черствым хлебом, который считается более полезным. Съев яйцо и запив все горячим чаем, он закурил сигарету и подошел к окну. На улице моросил дождь.

– О чем задумался? – спросила Малгося, видя, что муж медлит уходить.

– У меня допрос.

– Трудный?

– Да. Один тип не хочет давать показания. Может быть, сегодня удастся их получить.

– Слишком мало о нем знаешь? – поинтересовалась она.

Он кивнул. Сколько времени требуется, чтобы по-настоящему узнать человека! А он провел лишь три допроса, скорее прокурорских монолога. Тот отвечал односложно: «да», «нет», смотрел куда-то в сторону. Что ж, нужно еще фаз попытаться, такую профессию он себе выбрал. Ведь что ни говори, хищение нескольких килограммов токсических веществ – это не мелочь. Вор должен предстать перед судом. Однако до обвинительного заключения еще далеко.

Он выглянул в окно и, увидев, что дождь не перестает, надел пальто, взял портфель и надоевший зонт, который ему всегда мешал и часто терялся. У Бялецких не было машины, поэтому он встал на автобусной остановке в длинную очередь. Как всегда, когда подъехал «Икарус», все сразу, толпой бросились к дверям, расталкивая друг друга. Бялецкий втиснулся последним, но расположился относительно удобно, на круглой платформе, соединявшей обе части автобуса. По крайней мере оттуда не видно рисунков и листовок, приклеенных к стеклам. Впрочем, он наизусть знал их содержание: иногда листовки приносили в прокуратуру. Последнее время он перестал обращать на них внимание: по сути, они оставались такими же, чуть менялись только рисунки и эпитеты.

В кабинете, который он разделял с заместителем прокурора Хоженцким, еще никого не было. Войдя, Бялецкий уже в который раз отметил, как мрачно и уныло в комнате. Может, такое впечатление создавалось из-за цвета, в который были выкрашены стены, старые письменные столы, а может, тому виной был дождь за окнами. Однако скорее всего грусть наводила сама перспектива беседы с Яном Завадовским, выглядевшим именно таким: мрачным, унылым. И в довершение ко всему, тот отказывался отвечать на вопросы.

Прокурору захотелось выпить кофе, несмотря на больной желудок, и он спустился в буфет. Отпивая кофе маленькими глоточками, думал о Малгосе, которая сейчас, наверное, стоит в длинной очереди за хлебом, потом будет искать стиральный порошок и, конечно, не найдет; если хватит времени, то обежит несколько других магазинов в поисках электрических лампочек. Вернется домой усталая, промокшая, соображая по пути, из чего бы приготовить обед. Он подумал также о том, что следовало бы купить обыкновенный, дешевенький репродуктор, питающийся от электросети, так как батареек уже нигде не достанешь. Без радио ему не обойтись. А если сломается телевизор, то техник снова скажет, что нет запасных частей.

«Такой репродуктор, – размышлял он, возвращаясь наверх, – должен стоить не более двух тысяч. А может, даже меньше. Кажется, я где-то видел «Гевонт» за тысячу шестьсот или семьсот…»

В половине девятого пришел Хоженцкий. Вслед за ним конвоир-милиционер ввел в комнату Завадовского.

– Я буду на процессе, – буркнул Хоженцкий. – Если кто-нибудь позвонит, запиши, хорошо? Я загляну в перерыве.

Он посмотрел на сгорбленную фигуру старшего инспектора кооператива «Новое будущее», точнее, бывшего старшего инспектора, бросил на Бялецкого сочувственный взгляд и вышел из комнаты.

– Садитесь, – пригласил прокурор.

Завадовский с минуту помедлил, прежде чем решил опуститься на стул, стоявший по другую сторону письменного стола. Казалось, смысл слов доходит до него с опозданием.

– Как вы себя чувствуете? – Вопрос этот был в какой-то степени формальным. С тех пор как врачи решили, что подозреваемого можно выписать из тюремной больницы и перевести в обычную камеру, вопрос о состоянии здоровья был долгом вежливости органов правосудия. Но Завадовский и на это не прореагировал. И прокурор ответил сам себе:

– Вижу, что неплохо. Я прошу вас объяснить: почему вы похищали со склада кооператива психотропные средства. Вы наркоман?

– Нет, – возразил старший экс-инспектор.

– Вы поставляли наркотики другим лицам?

Завадовский весь сжался на своем стуле, словно ему стало холодно, и прокурор невольно посмотрел, не распахнулось ли окно, но оно было лишь приоткрыто. В комнате на некоторое время воцарилось молчание.

– Я жду ответа.

– Я был вынужден, – выдавил он наконец из себя.

– Вас кто-то принуждал?.. Кто?

В ответ вновь молчание. Выпитый кофе придал Бялецкому бодрости, но все его усилия разбивались о глухую стену, которой огородил себя подозреваемый. Боится он кого-то?.. Опасается потерять источник нетрудовых доходов? Подумав, прокурор решил рискнуть.

– Вас шантажировали?.. Как?

Завадовский вздрогнул, поднял голову и посмотрел на прокурора с заметным удивлением. Вдруг будто что-то проснулось в этом человеке, глаза его загорелись.

– Видимо, пора кончать игру в молчанку, – заметил Бялецкий. – Сколько можно продолжать допросы? Я обращаюсь к вашему здравому смыслу, в конце концов вы интеллигентный человек, с высшим образованием… – Он замолчал, увидев, как по лицу сидевшего перед ним человека пробежала мучительная судорога.

И тогда Бялецкий вспомнил свой недавний разговор с капитаном Полоньским, с которым дружил. Тот заявил ему:

– Знаешь, Тадеуш, мне кажется, Завадовский не похож на инженера.

– Что значит – похож или не похож? – рассмеялся Бялецкий.

– Понимаю твою иронию, но я имею в виду другое. Как бы тебе объяснить? Этот тип что-то скрывает. Мы познакомились с его прошлым. Все вроде бы сходится, все в порядке, но что-то тут не так.

– Туманно выражаешься.

– Знаю, но… – Полоньский заколебался. – Видишь ли, он ведет себя так, словно в прошлом с ним случилось нечто, оказавшее влияние на всю его последующую жизнь. Завадовский – человек амбициозный и очень обидчивый. Это сразу чувствуется. Возможно, какая-то ошибка, темное пятно в биографии привели его в итоге к попытке самоубийства. И запомни, у него была почти стопроцентная уверенность, что попытка удастся. Тутокаин – крайне опасное средство, вполне эффективное, чтобы убраться из этого мира. И если бы не жена, которая вернулась раньше, чем обещала, то Завадовский был бы сейчас мертв.

– А почему она вернулась раньше?

– Потому что зубной врач, к которому она записалась на прием, в тот день отказался принимать пациентов. У соседа, этажом выше, лопнула труба, залило всю квартиру врача, сантехники отключили воду. Ну а без воды дантист не может работать…

Этот разговор вспомнился Бялецкому не случайно, он размышлял над ним весь вчерашний вечер. Ну что ж, может быть, Полоньский и прав, однако прокурор вставил в свои рассуждения еще одно лицо. Шантажиста. Поэтому он повторил свой вопрос:

– Кто вас шантажировал и почему? Не вижу никакого смысла в том, что вы его покрываете. Зачем?.. Это близкий вам человек?

Завадовский встряхнул головой. Тяжело вздохнув, попросил сигарету. Бялецкий угостил его крепкой «Экстрой», щелкнул зажигалкой.

– Ну так как же? – Он с раздражением взглянул на подозреваемого. – Может быть, это человек, с которым вы вместе учились? – Он заметил, как изменилось лицо допрашиваемого. Неожиданно ему пришла в голову одна мысль, и он продолжал энергично наступать: – Вы окончили институт или нет?

– У меня есть диплом, – произнес заикаясь Завадовский.

– Настоящий или купленный на стороне?

Тот долго молчал, губы его нервно вздрагивали. Наконец сказал глухо:

– Купленный.

Хотя подобное считалось преступлением, Бялецкий облегченно вздохнул. Кажется, он нашел наконец причину шантажа. Значит, кому-то была известна история с дипломом. Завадовскому сейчас сорок два года. Почему шантажист объявился через такой продолжительный промежуток времени?

– Вы давали токсические вещества тому, кто когда-то продал вам подделанный диплом?

Кивком бывший инспектор дал понять, что это так.

– Он от вас требовал наркотики или деньги?

– Деньги… Но сначала я давал их ему, а потом неоткуда было взять. Тогда он сказал, что я могу принести… наркотики.

– Это наркоман?

– Не знаю.

Некоторое время Бялецкий рассматривал сидевшего перед ним человека, как будто видел его впервые.

– Какое учебное заведение вы окончили?

– Лицей.

– Вы начинали изучать химию или нет?

– Начинал. Через год бросил.

– Почему?

– Не пошла она у меня. Перевелся в экономический техникум. Проучился два года и…

– Снова бросили?

– Да. Потом работал. Частным образом в электротехнической мастерской. Но это все было до Варшавы. Сюда я приехал позднее. Диплом у меня есть… об окончании Гданьского политехнического института.

– Не понимаю, как вы могли справляться с работой в кооперативе «Новое будущее», не являясь химиком.

– Учился самостоятельно. Со временем работа меня захватила. Заинтересовала.

– Вы могли бы учиться заочно.

По лицу Завадовского пробежала ироническая усмешка.

– Не мог, – возразил он. – Ведь тогда стало бы известно, что…

– Ну конечно, – согласился прокурор. – Итак, поскольку мы уже многое узнали, думаю, узнаем и кто вас шантажировал. Может, этот человек проделывает то же и с другими? Нужно положить этому конец. Надеюсь, это вам понятно?

– Но я же его не знаю, – произнес в ответ экс-инспектор.

Это прозвучало так искренне, что Бялецкий с удивлением посмотрел на него.

– Как не знаете? Разве вы с ним не встречались?

– Что касается диплома… то это произошло в Гданьске. Товарищ по работе, электротехник, которому я однажды рассказал о пробеле в своем образовании, предложил мне «помощь», как он выразился. Он был знаком с человеком, который за деньги мог достать диплом об окончании политехнического института. Я зарабатывал в то время порядочно. И… согласился. Через некоторое время передал товарищу свою фотографию, сообщил биографические данные. Ну, и дал наличные…

– Сколько?

– Три тысячи. Через неделю получил документы.

– Он сказал, кто достал поддельный диплом?

– Нет. А я и не допытывался. Мне было все равно. Главное – это диплом.

– Как фамилия этого вашего товарища?

– Ясинский. А зовут, кажется, Эдвард, не помню точно. Его нет в Польше. Через год он уехал на Запад и уже не вернулся.

– Ну, хорошо. А когда объявился шантажист? И как он вас нашел?

– Он ведь располагал сведениями обо мне, фотографией. Не знаю, как он нашел меня в Варшаве, но однажды вечером, когда я выходил из кооператива… это было осенью прошлого года, около меня остановилась машина. Из нее вышел какой-то мужчина в темных очках, в шляпе, воротник пальто поднят. В общем, выглядел он как персонаж приключенческого фильма… Назвав мою фамилию, сказал, что у него ко мне важное дело… Он напомнил мне историю с дипломом и потребовал денег.

– Машина ехала за вами?

– Нет.

– И что, вы так легко поддались шантажу?

Завадовский пристально посмотрел на прокурора, пожал плечами:

– Вам легко говорить. А я долгие годы работал в кооперативе, где меня знали как специалиста с высшим образованием, я женился, жизнь складывалась удачно. Думал, что так и дальше будет… И вдруг мне грубо напомнили, что все это держится на зыбкой почве. На обмане. Я пришел в ужас.

– А с женой поговорить не решились?

– Я обдумывал такую возможность, но пришел к выводу, что этого делать не стоит. Она стала бы с подозрением относиться ко мне, перестала бы верить. Я женился на девушке из хорошей семьи, всеми уважаемой, очень порядочной. Они никогда бы мне этого не простили.

– Поэтому вы предпочитали платить.

– Да, предпочитал. Теперь я могу вам признаться, что временами мне хотелось убить этого человека, освободиться от него. Но тот словно чувствовал это и поэтому никогда не предоставлял мне подходящего случая. Время от времени неизвестный звонил по телефону, назначал время. Потом мы встречались, всегда по вечерам, на окраине города. Он появлялся неожиданно, я никогда не мог сориентироваться, с какой стороны он подойдет. Создавалось впечатление, что он выходит из стены или из дерева в парке. Всегда в темных очках, почти закрывающих его лицо. Левой рукой он забирал у меня упаковку с наркотиками, в правой держал пистолет. Затем так же внезапно исчезал. Так что я ничего не мог с ним сделать.

– И тогда вы решились на самоубийство?

– Нервы не выдержали. В кооперативе в любую минуту могла всплыть вся эта история, при первой же проверке…

– И вы не подумали о жене, о том, как она это воспримет? Решили бросить ее на произвол судьбы?

Завадовский промолчал, низко наклонив голову.

– С того дня, когда вы пытались совершить самоубийство, шантажист давал о себе знать?

– Наверно, нет.

– Что значит – наверно?

– Ну, во-первых, я был очень болен, на какое-то время потерял память, вообще не вставал с постели. Потом меня перевезли в тюремную больницу. Во всяком случае, жена ничего не говорила мне ни о каком телефонном звонке или письме.

– Вашей жене известна причина, толкнувшая вас на самоубийство?

– Частично. То есть она знает о том, что я брал из кооператива токсические средства. Не знает о шантаже. Ну и о дипломе… – Он поднял голову и с мольбой посмотрел на прокурора: – Прошу вас, не говорите ей об этом! Я предстану перед судом, отвечу за хищение и обман… Ну что ж, отсижу срок и вернусь.

– Пан Завадовский, как вы это себе представляете? Ведь мы ведем с вами не частный разговор, в данный момент вы даете показания, а мой долг подготовить на их основании обвинительное заключение. И я не вправе не упоминать о шантаже или о поддельном дипломе. – Он сурово посмотрел на экс-инспектора и добавил: – Нужно было думать об этом раньше, тогда, когда вы покупали диплом. Тысячи людей, чтобы получить его, несколько лет напряженно учатся, приобретают знания. А вы хотели все получить легким способом, просто заплатив денежки. Вам бы тогда подумать, что это может иметь роковые последствия.

* * *

Казимеж дал знать о себе лишь через десять дней, в конце июня. Позвонил вечером, как обычно, осведомился шепотом, одна ли она дома, и, получив утвердительный ответ, предложил встретиться в кафе «Европейское» через полчаса. Моника, ни минуты не задумываясь, ответила: «Хорошо».

С того дня, когда они вместе выбрались проверить, кто такой Вацлав Борейко, проживавший на улице Обжезной, они не разговаривали. Моника до слез обиделась, что он не поверил ее полному драматизма рассказу, и решила больше не отвечать на его звонки. Но примерно через неделю ей стало отчаянно тоскливо. Муж все время куда-то уезжал, она целыми днями сидела дома одна. Попытки завязать другие интересные знакомства не удавались. Симпатичные мужчины с машинами и толстыми бумажниками смотрели на нее рассеянным взглядом или отводили глаза в сторону. Позднее она встречала их с девушками, которые были намного моложе ее.

Моника смотрела на них с завистью, обидой, горечью. Поэтому телефонный звонок Казимежа подействовал на нее как сигнал трубы на кавалерийского коня. Она молниеносно переоделась, старательно накрасилась и через двадцать минут уже ехала на своей синей «вольво» в кафе.

Казимеж сидел в самом углу, в конце зала. Увидев ее, он встал, приветствуя улыбкой, которую она так хорошо знала. Моника заметила, что взгляды всех женщин обратились в его сторону. В одну минуту лицо ее прояснилось, казалось, она сбросила пятнадцать лет. При чем здесь возраст, ведь с ней снова был любимый, который ждал ее и теперь все свое внимание обратит только на нее.

– Ну, получила ты негативы снимков? – спросил Казимеж, когда она заняла место за столиком напротив него.

– Да. Через два дня после того, как я оставила деньги там, на Охоте [20]20
  Охота – район Варшавы.


[Закрыть]. В письме лежали шесть негативов, несколько фотографий и записка. – Она засмеялась, тогда содержание записки возмутило ее – теперь же показалось забавным.

– Что там было написано?

– «Дорогая пани Моника! Может быть, мы когда-нибудь увидимся, тогда я позволю себе поцеловать ваши ручки».

Казимеж нахмурил брови.

– Бессовестный негодяй! – зло прошипел он. – Надеюсь, больше он не даст о себе знать!

– А ты внес второй взнос?

– Да. Несколько дней назад мне пришло письмо. Он вновь требовал двадцать тысяч.

– И куда ты их отвез?

– Как и первый раз, положил под скамейкой в Вилянуве. Он изменил только час, так что я прибыл туда в полночь. Признаюсь тебе, пришлось преодолеть огромные трудности, чтобы собрать наличные. В конце концов… – Он замолчал, с грустной миной посмотрел на нее.