Текст книги "Мертвый континент 2 (СИ)"
Автор книги: Андрей Ильин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 21 страниц)
– Откуда вы все это знаете, Климочкин? – перебил его Ледатр. – Вы какое учебное заведение оканчивали?
– Да военный институт, но мне нравилась история войн и военного искусства, а оно неотделимо от личности самого полководца, – отмахнулся Павел. – Так что не удивляйтесь, биографии военачальников я изучал прилежно.
– Боже, с кем я связался! Солдафон, ценитель Гитлера, поклонник Фридриха ... Вы другим ничем не интересовались?
Не рассуждай, не хлопочи!
Безумство ищет, глупость судит;
Дневные раны сном лечи,
А завтра быть чему, то будет, – тихо продекламировал Павел. – Это Федор Тютчев. Мне нравятся его стихи, а вам?
Ледатр медленно вздохнул, отвел глаза. Плечи поднялись и опустились, как бы говоря – ну, просто черт знает, что такое!
Глава 10
Солнце опустилось до половины. Тени стали длинней, резче, вдоль ровных, как будто проложенных по линейке, улочек городка загораются огни. Снизу, из пригорода, донеслись выкрики и смех. Художники, поэты, изгои и мечтатели, дети инопланетян и бывшие пленники НЛО начали собираться, чтобы провести ночь вместе. Картины больного воображения выставляются на обозрение других ненормальных, странные стихи звучат в ночной тишине, декламация с обязательным завыванием и стонами. Это необходимо, по мнению авторов, для пущей страстности, убедительности и вообще ... вообще! Одним словом, простолюдинам не понять высокого искусства! Ну почему ритмичное сочетание совершенно бессмысленных звуков считается поэзией, а женщина, нарисованная только прямыми линиями, называется картиной? Что гениального в черном квадрате? Любой может начертить по линейке, затем закрасить. Но если так может всякий, то в чем же гениальность-то? Почему мазня пьяной обезьяны обзывается искусством? Попробовал бы Пикассо, родись он на два столетия раньше, написать абстрактный портрет средневекового короля или князя – посадили бы на кол или отрубили голову! А то и сожгли прилюдно на городской площади, обложив со всех сторон собственной мазней. Вот поэтому и рисовали художники эпохи Возрождения так, что до сих пор по их картинам учатся юные. А Пикассо и прочих авангардистов продают на аукционах.
– Не хотите посетить какой нибудь приют комедиантов? – усмехнулся Павел.
– Бр-рр! – содрогнулся Римский. – Боже упаси! Да не привидится в самом страшном сне!
На следующее утро Павла разбудили шум и крики в нижней части города, за пределами ограждения. Ледатр продолжал спать, словно проглотил двойную дозу снотворного. Павлу совершенно не хотелось вставать, за предыдущие дни он так устал, что собирался дрыхнуть до первого снега. Однако в криках и стенаниях в «городе придурков» – так он называл про себя поселение художников и поэтов, было что-то странное, по-настоящему тревожащее. Чертыхаясь и кряхтя, как древний дед, сползает с кровати на пол. Только сейчас заметил, что она надувная. Такую же оставил дома, в пустой пыльной квартире. « Вот зараза, и тут сплошное надувательство!» – мелькнула раздраженная мысль.
С полминуты посидел на полу, медленно возвращаясь в реальность. Потом поплелся к умывальнику. Холодная вода освежила, вернула ясность мыслей и способность хорошо видеть. Посмотрел в зеркало, провел ладонью по щекам, заросшим пятидневной щетиной.
– Пора или ну его в баню – вот в чем вопрос? – тихо произнес он, имея в виду бритье.
Рука потянулась к станку с замысловатой изогнутой ручкой, глаза пробежали туда-сюда по пластиковой полочке, разглядывая разнообразные флакончики, баночки и тюбики. Где-то тут пена для бритья, но изготовители норовят так обозвать средство для облегчения удаления волос, что не сразу поймешь, что есть что. Если вы человек малограмотный, то есть у вас нет ученой степени по химии или хотя бы красного диплома химика-технолога, ни за что не догадаетесь, что «великолепный лурил сульфанатр на основе парабены с экстрактом алоэ» и есть крем для бритья. Плюс инструкция на английском языке, обильно приправленная латинскими словечками. «Вот уроды, а? Ну напишите по нормальному, что это такое! Нет, выдумают какую-то х... ... ... ю, не то пить, не то закусывать. Чем рожу-то мазать?» – тихо бормотал Павел, страшась разбудить Ледатра.
Новая волна криков достигла палатки. Павел плюнул на бритье, вышел на улицу. Серенькое утро заливает блеклым сиянием поселение, словно в больничной палате включили единственную лампу дневного света. Меж домиков мечутся фигурки, люди в доспехах хватают железными руками, безжалостно швыряют на землю. Тех, кто пытается встать, нещадно хлещут кнутами. Резкие щелчки и блеклые в дневном свете вспышки говорят о том, что хлысты электрические. После каждого удара человек замирает, словно парализованный. Проходит несколько минут, прежде чем он начинает шевелиться. Обездвиженных волокут по земле, словно мешки с мусором к центральной площади, где ранее проходили гулянья местного населения. Павел так поразился необыкновенной картине, что забыл и про бритье, и про спящего Ледатра. Все это очень напоминало карательную операцию полевой жандармерии на оккупированной территории, только вместо напуганных деревенских жителей на центральную площадь сгоняли причудливо одетых мужчин и женщин. Последние в большинстве были вовсе не одеты, если не считать узких полосок цветной ткани на бедрах. Скоро на площади собралась шумная толпа. Если бы не солдаты по периметру с электрохлыстами, то можно подумать, что готовиться карнавальное шествие существ нетрадиционной сексуальной ориентации. Через несколько минут люди в блестящих доспехах приволокли последних слабо трепыхающихся жертв. Чей-то громкий голос невнятно рявкнул, прогрохотала пулеметная очередь и шум стих. Площадь замерла в тревожном ожидании.
Павел огляделся. Он только сейчас увидел, что вокруг никого нет, крепость Солидуса совершенно пуста, даже на стене возле ворот пусто. Это значит, что весь личный состав там, внизу. Солдаты проводят непонятную облаву, то ли ищут кого-то, то ли Солидус таким вот оригинальным способом проводит перепись населения. В любом случае интересно и Павел решительно зашагал к воротам. Створка бесшумно уползла в щель на потолке, едва он приблизился. « Чудненько, значит, у меня свободный выход и лютая казнь в ближайшее время мне не грозит!» – радостно подумал Павел. Однако веселиться рано, он еще не знает, по какому поводу собрание. Может, о них с Ледатром просто забыли? Сейчас увидят, вспомнят, да как начнут кнутами хлестать! Но ничего подобного не произошло. Павел остановился в десяти шагах от оцепления так, чтобы слышать и видеть все. Ближайший к нему солдат равнодушно покосился и ничего не сказал. Павел облегченно вздохнул. По толпе пробежала волна шума, люди зашевелились, лица повернулись к оставленным домам. Послышался нарастающий грохот, лязг, порыв ветра принес странно знакомый запах. « Отработанная солярка! Как на грузовиках Ледатра, – вспомнил Павел. – И тут есть антикварные механизмы?»
Угловатая машина с ромбовидным носом показалась в клубах пыли. Железные гусеницы в прах разбивают дорожное покрытие, машина несется как снаряд, прямо и не разбирая пути. Цветочные клумбы и кустики с яркими китайскими фонариками исчезают под бронированным брюхом механического монстра. То, что остается, можно назвать только экологической катастрофой сверхмалого масштаба. В толпе раздались горестные выкрики и стенания. Машина несется прямо на людей. Жители неверяще смотрят на лязгающее и рычащее чудище, словно на кару небесную, ниспосланную Богом за грехи. Толпа замирает, парализованная ужасом. Звучит отрывистая команда, цепь солдат распадается, люди в блестящих доспехах разбегаются. Бронированная машина эффектно взмывает вверх на земляном валу, видно, как разлетаются комья земли, сверкают полированной сталью гусеничные траки, железные колеса бешено вращаются, синие выхлопные газы вырываются с боков, словно дыхание огнедышащего дракона. Устрашающего вида машина неудержимо мчится на толпу. Грохот мотора глушит многоголосый крик и вой. Человеческая масса приходит в движение. Словно делящаяся под микроскопом живая клетка, она распадается на половинки. Посередине площади образуется ровный прогал. Как будто гигантский глаз с быстротой необыкновенной распахнулся на поверхности земли – так скоро плотная толпа разделилась.
Несколько несчастных осталось сидеть и лежать. Не то одурманены, не то не верят в реальность происходящего. Двое мужчин и одна женщина с безумными глазами непонимающе вертят головами, пытаясь понять, почему вокруг стало пусто. Неопрятная девка в трусиках дурного цвета и растоптанных шлепанцах первой осознает смертельную опасность. Она стоит спиной к приближающейся машине, но слышит грохот и дрожь земли. Убегает, высоко и некрасиво задирая колени, шлепанцы срываются, хочет вернуться, но грохот нарастает до непереносимого предела и снова бежит, нелепо размахивая руками. Мужчины провожают недоумевающими взглядами, один начинает глупо хохотать и показывать неприличными жестами, мол, щас догоню и враз тройню заделаю. Другой поворачивается навстречу шуму и лязгу, приседает и разводит руки. Безумное лицо искривляется улыбкой, больше похожей на оскал, видны редкие желтые зубы, на губах пенится слюна, глаза страшно выпучиваются.
Задранный кверху, как у амфибии, нос машины смахивает первого безумца с поверхности земли, словно рука пьяницы пустой стакан со стола. Удар приходится в верхнюю часть груди, голова откидывается назад и шея сгибается под таким углом, что всем присутствующим становится ясно – человек мертв. Но бездыханное тело не падает на землю. Передок машины весь покрыт дырами с рваными краями. Один такой вывернутый наружу кусок металла цепляет мертвеца за кожу и ребра, труп оказывается распятым на железном щите. Машина продолжает стремительный полет над землей. Второй мужчина оказывается на пути бешено вращающейся гусеницы. Мгновение и он исчезает под стальной лентой. Брызги крови и клочья внутренностей разлетаются в стороны из лопнувшего тела, колеса, борт и корма окрашиваются в рыжий цвет. Молодая женщина бежит изо всех сил, пепельные волосы тянутся за спиной почти параллельно земле, пятки мелькают, словно капли проливного дождя. Она что-то кричит, рот перекошен в напряжении, глаза раскрыты до предела, отпущенного природой. Никто не слышит и не понимает ее. Ревущее чудовище настигает и женщина исчезает под плоским брюхом. Через мгновение из пыли и синего тумана выхлопных газов за кормой по земле катится окровавленный обрубок, без рук и без ног, вместо головы черная дыра в туловище, из которой хлещет темная кровь. Рядом переворачиваются и подпрыгивают на неровностях оторванные конечности.
Механический монстр достигает края площади, слегка притормаживает и разворачивается. Под гусеницами скрипят и лопаются камни, земля черными фонтанами вырывается из под сверкающих лезвий траков, корпус заволакивает пылью и выхлопными газами. Прилипший намертво труп на передке нелепо машет руками и болтает головой, словно кукла на ниточках. С ноги срывается башмак, катится, подпрыгивает и наконец, останавливается. Толпа, как завороженная, почему-то смотрит на этот дурацкий башмак, а не на обезображенные трупы. Двигатель ревет в последний раз и глохнет. Свинцовая тишина обрушивается на город. Бесшумно, словно в полном вакууме, ложится пыль, тает синий туман сгоревшей солярки. Только сейчас Павел разглядел, что это старенький «Брэдли», древний механический бронетранспортер морской пехоты той страны, что когда-то была на Мертвом Континенте. Железная коробка на гусеничном ходу, высокая, неустойчивая на поворотах и крутых склонах, сверху торчит нелепая, лопоухая от пулеметных ящиков, башня. В громадном корпусе скрывается маленькое десантное отделение и боевой отсек на трех человек. Чрезмерно мощный двигатель пожирает несметное количество топлива, выбрасывая наружу облака ядовитого газа, поэтому «Брэдли» скорее экологическое оружие небольшого радиуса действия, чем реально боевая машина. Бронетранспортер очень похож на старую коробку из-под обуви, к которой малолетний вундеркинд приделал гусеницы от игрушечного вездехода.
Раздается металлический звон, в верхней части откидывается люк, словно крышка канализационного колодца. На броне появляется Солидус во всей красе – полированные доспехи слепят зеркальным блеском, на макушке шлема колышется гибкая веерная антенна, словно гребень, на плечи красиво ниспадает кольчужная сетка для защиты от осколков, забрало приспущено, так что видно только скулы, нос и квадратный подбородок. Черные усы угрожающе торчат острыми пиками, бородка клинышком как язык дьявола указывает вниз, в преисподнюю. Ноги на ширине плеч, руки вдоль тела, пальцы в латных перчатках сжимаются и разжимаются. Явственно слышен скрип железа. Верхняя губа по-волчьи приподнимается, показывается белая линия зубов. Над площадью раздается усиленный аппаратурой железный баритон:
– С этого момента вы все считаетесь зачисленными на военную службу. Я принял решение о проведении боевой операции по уничтожению врага. Необходима живая сила в значительном количестве. Моих солдат недостаточно. С сегодняшнего дня начинается боевая подготовка для всех. Уклоняющиеся будут схвачены и казнены. Запрещаются: алкоголь, табак и другие наркотические вещества. Имеющиеся в наличии сдать до полудня. Употребление вышеперечисленных веществ карается поркой – на первый раз, на второй – показательной казнью. Далее ...
Павел просто не верил своим ушам. Такого не может быть! Он, конечно, надеялся, что Солидус оценит его предложение и, как человек неглупый, поймет его правоту. Но не так скоро! День, другой, может, неделю будет советоваться, прикидывать так, эдак и все это время жизнь Павла будет висеть на волоске. Вместо этого Солидус уже на следующее утро проводит мобилизацию всех дармоедов и мечтателей (мысленно Павел отбил ладоши от бурных, продолжительных аплодисментов такому подходу к решению вопроса)! Конечно, боеспособность такой «армии» весьма сомнительна, но в качестве пушечного мяса пойдет. Что он там говорил дальше, Павел не слушал. Привлекли внимание странные доспехи поклонника прусского короля. Непонятно, зачем столько блеска, ведь это демаскирует. Вояку в такой броне видно за версту. Конечно, блистающие латы производят впечатление, но сейчас ведь не средневековье. Воин в таких доспехах выглядит как опереточный Дон Кихот. Осталось двуручный меч на спину повесить и копье в левую руку. Верхом на бронетранспортере со щитом и копьем – мдя-аа!
Вообще-то был дурацкий фильм с многозначительным названием «Звездные войны», в котором роботы похожи на говорящие кастрюли, астронавты носили средневековые доспехи и кавалерийские сапоги, а космические корабли в буквальном смысле бороздили пространство, пугающе завывая двигателями в полном вакууме! Тысячные толпы дебилов истекали слюнями от восторга, режиссер-постановщик – очень неглупый человек!– сказочно обогатился за счет дураков. Неужели Солидус прямой потомок тех самых, что слюни развешивали? Не может быть, но надо проверить!
Пламенную речь Солидус закончил впечатляющим жестом – пальцы в кулак, кисть в латной перчатке энергично сгибается вовнутрь, небрежно распрямляется, пальцы врастопырку – словно отбрасывает холодеющий труп. После секундного молчания площадь оглашается жалобными воплями, стенаниями и воем. Внимательно следящие за толпой солдаты бросаются вперед – некоторые «творческие личности» торопливо глотают «колеса», тычут в вены шприцы или просто тупо жуют белый порошок. Таких безжалостно выдергивают из толпы и швыряют на землю. Через несколько минут набралось больше полусотни невменяемых. «Грязные» наркотики действую быстро. Люди стремительно теряют человеческий облик. С земли несутся стоны, хрипы, многих тошнит, неподвижный теплый воздух наполняется кислой вонью и запахом испражнений.
Солидус несколько минут брезгливо наблюдает с крыши «Брэдли» за происходящим. Раздается короткая команда. Солдаты ловко надевают противогазы, щелкают бичи. Потерявших сознание наркоманов волокут к забору, кого за руки, кого за длинные патлы. То, что произошло дальше, было сюрреалистической картинкой из ветхозаветных времен. Пусть наркоманов, но все-таки живых людей солдаты безжалостно приколачивали к доскам забора. Павел не увидел, откуда взялись гвозди. Молотки не понадобились – солдаты забивали штыри кулаками в железных перчатках. Сами казнимые отнеслись к процедуре достаточно равнодушно – одурманенные, они просто не понимали, что вокруг происходит. Наркотики полностью заглушили боль и висящие на гвоздях люди счастливо улыбались, глядя на окаменевшие лица знакомых и друзей.
Солдаты развесили «дуриков», как мокрое белье для просушки. Когда последний наркоман повис на гвоздях, солдаты сняли противогазы, вернулись в строй. Шеренга железных людей дрогнула, выравниваясь и замерла. Опять наступила тишина, прерываемая выкриками и глупым хихиканьем наркоманов. Солидус подходит ближе к краю. Над площадью разносится металлический звон и треск – это маленькие камешки крошатся под каблуками. Голова в блестящем шлеме неторопливо поворачивается. Под взглядом предводителя строй солдат еще больше выравнивается, шеренга становится похожей на железную стену. Квадратная нижняя челюсть выпячивается, борода шевелится на ветру, как черный язык змея. Солидус величественно указывает пальцем, кивает. Тотчас срывается с места солдат с золочеными полосками на плечах. Железные руки выхватывают из толпы человека. Павел присмотрелся – это был тот самый художник, что «творил» анусом. Раздет по пояс, выпуклый животик украшают стеклянные бусы, узоры из блестящей проволоки и цепочек. Рыжие волосы стоят дыбом и мелко трясутся, словно в голове поселились некие фантастические существа и постоянно стучат в черепную коробку, пытаясь выбраться. Все те же альпинистские ботинки на босу ногу, но уже есть штаны ошеломляющей пестроты – «взрыв на складе чупа-чупс»! Бледное лицо заливает синевой, глаза закатываются, тонкие ножки волокутся по земле. Юное дарование что-то невнятно блеет на неведомом языке.
Мазилку вытаскивают на середину строя. Он никак не хочет или не может встать на ноги, они подгибаются и рыжий художник падает на колени. Солдат злится, что-то рычит, через забрало не разберешь. Но когда тяжелая длань в железной перчатке поднимается, дабы отвесить мощную оплеуху, раздается окрик. Солидус укоризненно качает головой. Солдат козыряет, отступает на шаг. Выходит тот самый Федор, что давеча встретил Павла на воротах. Только на этот раз мускулистая грудь покрыта стальным панцирем, живот и ноги тоже блестят начищенным железом, на руках бронепластины топорщатся от вздувшихся мышц, скрипят сочленения. На коротко стриженой голове ничего, кроме черного платка, завязанного узлом на затылке. Квадратное лицо кривится в жестокой ухмылке. Правая рука опускается к поясу, в сжатой ладони появляется большой пистолет устрашающего вида. В толпе кто-то коротко воет и тотчас замолкает в испуге.
Федор извлекает обойму, прячет в рукав. Сует пистолет рыжему. Тот автоматически сжимает рукоять, тяжелое оружие тянет вниз, подхватывает левой рукой. Даже без обоймы пистолет все равно заряжен – первый патрон в стволе. Павел смотрит на странную сцену, ничего не понимая. Федор что-то ласково шепчет на ухо рыжему, тот кивает, но по закатившимся глазам и отсутствующему выражению на лице видно, что ничего не понимает. Парень в полном улете, еще минута и свалится без памяти. Тогда Федор прекращает бесполезный разговор. Левую руку подставляет под пистолет. Ствол перестает колебаться. Правая рука поднимается, ладонь останавливается у головы художника. Павел недоумевающе смотрит, как пальцы складываются в знакомую фигуру. « Рожки, что ли, ставит»? – удивляется он. Указательный палец распрямляется и с силой бьет по затылку рыжего. Удар получается мощным и внезапным. От неожиданности художник жмет спусковой крючок, грохочет выстрел. У одного из распятых на стене наркоманов вдребезги разлетается голова, просто исчезает в воздухе, словно ее и не было, только коричневая изморось ложится на землю. Рыжий художник авангардист непонимающе смотрит вдаль. Постепенно в задурманенном мозгу выстраивается цепочка причинно-следственных связей и, логически мысля, он приходит к выводу, что убил человека. Это открытие так потрясло, что без сознания падает на землю, рыжая голова сухо стучит по твердой глиняной корке, тонкие ручки подворачиваются под тело, ноги в альпинистских ботинках нелепо растопыриваются.
Федор ловко подхватывает выпавший пистолет, в одно движение вставляет обойму и досылает новый патрон в ствол. Солдаты громко хохочут, переглядываются и тычут пальцами в неподвижную фигуру рыжего на земле. Федор сдержанно улыбается, пистолет ныряет в кобуру. Квадратное лицо поворачивается к застывшей толпе, глаза щурятся, высматривая новую жертву. Люди словно сжимаются, становятся меньше ростом, прячут глаза. Федора такое поведение не смущает. Вразвалку, словно моряк на пенсии, подходит к первому ряду. Короткий осмотр и следующий – не то поэт, не то писатель гей-романов вылетает из строя. Рывок получился сильный, от души. Артистическая натура некрасиво едет интеллигентным лицом по земле, собирая физиономией все засохшие плевки и недокуренные косяки дурной травки. Едва поступательное движение творческой личности прекращается, она резво вскакивает и замирает по стойке смирно, не решаясь очистить лицо от прилипших окурков и грязи. Федор поощрительно улыбается, дает легкий подзатыльник, чтобы мусор осыпался. Далее следует предыдущая процедура и пистолет с одним патроном оказывается в руках новенького. « Певец голубой любви» крепко сжимает розовыми пальчиками рифленую рукоять, впалая грудь откинута назад, живот пучится этаким яичком. Узкие шелковые штаны обтягивают таз, гениталии воинственно торчат, словно хозяин решил не стрелять из пистолета, а заняться совсем другим делом.
Федор вытягивает правую руку, указательный палец чуть подправляет ствол. Солнце играет на полированной стали доспехов, кольчужная сетка сыпет искрами. Узкие губы разжимаются, появляется жесткая улыбка. Федор немного наклоняет голову, произносит несколько слов. «Голубь» вздрагивает, словно шило воткнули в одно место. Палец судорожно давит загогулину спускового крючка, раздается оглушительный хлопок и еще один наркоман бессильно виснет на гвоздях. Ровно посередине грудной клетки расползается продолговатая кровавая клякса. Писатель закатывает глазки, словно барышня, случайно наступившая на воробышка, без сил валится на землю. Федор выхватывает пистолет. Брови ползут вверх, лицо искажает презрительная ухмылка. Оружие прячется в кобуре, смачный плевок падает рядом с обеспамятевшим писателем. По сигналу Солидуса солдаты хватают первых попавшихся, ставят в неровную шеренгу и заставляют стрелять распятых. Выстрелы гремят пачками и по одному. Забор покрывается дырами, фонтаны пыли один за другим выбрасывают мутные облачка, убитые и раненые наркоманы покрываются грязью, становится плохо видно, но процедура казни не прекращается. Каждый отстрелявшийся получает внушительный подзатыльник или пинок и уползает обратно. Меткость у творческих интеллигентов хреновая. Распятые лишались рук, ног, некоторым отстреливали уши, носы. Пули страшно рвали брюшины, внутренности вываливались наружу, словно отвратительные кровавые лохмотья. Новые пули попадали в несчастных распятых, еще больше кромсая изуродованные тела. До кого очередь в экзекуции еще не дошла, стоят как статуи, лица белые, глаза сухо блестят, не мигая. Тех, кто не выдерживал страшного зрелища и падал, стоящие рядом товарищи спешно поднимали – потерявших сознание солдаты волокли к стене и распинали. Слышно только выстрелы и веселые возгласы солдат. Теплый воздух знакомо пахнет кровью и порохом. Чудовищное по жестокости и цинизму зрелище завораживало. Павел смотрел во все глаза, не в силах отвернуться. На плечо ложится чья-то рука. Оборачивается – рядом стоит Римский, лицо на удивление спокойно, даже можно сказать, благостно. Он едва ли не с умилением наблюдает за массовой казнью.
– Что с вами, Римский? – спросил Павел таким тоном, как будто разглядел на челе знаки смертельной болезни.
– Ничего, – пожал плечами тот. – Со мной все в порядке. Это у них там ... э-э ... сложности.
– Еще какие, – пробормотал Павел. – Не знаете, с чего вдруг Солидус за них взялся?
– Это балласт, – коротко ответил Ледатр. Заметив непонимание в глазах Павла, пояснил: – Эти люди ничего не производят, ничем не заняты, кроме своих собственных дел, ищут удовольствий, по большей части извращенных, самовыражаются в диких стихах, картинках или музыке, тоже несуразной. Солидус решил избавиться от паразитов.
– Вот как? Значит, в городе, помимо солдат гарнизона и ... этих вот, – кивнул Павел вниз, – есть другие?
– Конечно! Вон там, правее дома – ну, ремесленников, что ли. Там живут оружейники, программисты, слесари ремонтники и прочие химики-натуралисты. Тоже чокнутых хватает, но все зарабатывают на хлеб честным трудом. Как видите, в том районе облава не проводилась.
Действительно, в части города, где, по уверениям Ледатра, жили «ремесленники», солдат не было. Народу на улицах нет, попрятались, но это скорее, на всякий случай.
– Да? Это интересно, – задумчиво произнес Павел. Он вспомнил, что его «бэкашка» – боевой костюм неисправен. Возможно, там найдется какой-нибудь кулибин, что разберется в хитросплетениях микросхем.
Выстрелы звучат реже. Почти все распятые уже мертвы – истекли кровью или убиты пулями. Оставшихся в живых наркоманов солдаты сноровисто добивают ножами, или просто кулаком в лоб. Трупы не снимали. Живых согнали в плотную толпу. Дизельный двигатель «Брэдли» взревел, клубы синего дыма распустились по бокам слоновьими ушами, гусеницы лязгнули, машина подползла ближе. Лучи сверкнули на отполированной броне командира, брызнули в разные стороны солнечные зайчики. Солидус выпятил подбородок, сжатую страхом толпу накрыло громовым голосом:
– Отныне вы – призванные на военную службу! Мои солдаты научат вас, как убивать врагов и доблестно умирать на поле боя. Ваша прошлая жизнь отныне и навсегда закончена. Она была дурна, бесполезна и бессмысленна. Господа, приступайте!
Раздались команды, солдаты бросаются в толпу, как собаки на стадо овец. Постепенно образовались ряды и шеренги в несколько человек. Подчиняясь лающим командам, колонны будущих солдат плетутся прочь из города. Их ждет лагерь, муштра и жестокие наказания за малейшую провинность.
– Солидус решил пополнить свое войско, вот в чем дело! – воскликнул Павел.
Ледатр пожал плечами, лицо перекосилось в гримасе. Все действия Солидуса вызывали у него только такую реакцию.
Павел вернулся в палатку, еще раз критически осмотрел себя в зеркало. Вздохнул. В руках появился жестяной флакон и через минуту шрамы на лице скрылись под толстым слоем пены для бритья. Солидус только что показал себя решительным и жестким парнем, не стоит раздражать такого небритым подбородком и заросшим затылком. Не прошло и получаса, как Павел уже стоял у выхода выбритый, макушка топорщится коротким ежиком. Комбинезон вычищен и выглажен, насколько возможно, на ботинках нет и следа от грязи.
– Теперь вы точно похожи на прусского лейтенанта, – съехидничал Ледатр.
– Это необходимо. Не забывайте, господин Римский, мы полностью в руках Солидуса. Я уверен, что сегодняшние события напрямую связаны с нашими предложениями. Возможно, я ошибаюсь, но что-то мне подсказывает, что связь есть. Вам так не кажется?
– Да какие из этой мрази солдаты! – скривился Ледатр. – Так, для массовости ... Случись что серьезное, разбегутся.
– Едва ли. У Солидуса наверняка есть браслеты ликвидаторы.
– Что?
– Ликвидаторы, – повторил Павел. – Это такие штучки, надеваются на ногу или руку. Лучше на шею. Если солдат самовольно оставляет позицию, происходит взрыв. То же самое, если командир видит бегство с поля боя. В нашей армии такое не применяется, но в небольших частных соединениях, проще говоря, в разбойничьих шайках, может быть. Слухи ходят.
– Дикость какая! Этого не может быть! – воскликнул Ледатр. – Впрочем, Фридрих часто практиковал принудительный набор солдат. Их заковывали на ночь в цепи, снимали кандалы только перед боем. Солидус поклонник прусского короля, вполне мог пойти на такое.
– Вот-вот. Считаю, нам с вами необходимо навестить будущего диктатора Мертвого Континента.
– Да какой он диктатор! Разбойник и бандит с большой дороги, вот кто он такой! – взвился Римский.
– Именно из таких и получаются самые лютые тираны и, следовательно, самые лучшие правители. Вы поинтересуйтесь историей на досуге, Ледатр Давыдович, – посоветовал Павел.
– Господа, прошу зайти ко мне! – раздался в палатке уверенный голос Солидуса. Звук исходил откуда-то с потолочной перекладины.
Павел посмотрел вверх, перевел взгляд на Ледатра. Тот криво усмехнулся, пожал плечами – если есть динамик, значит, имеются и микрофоны, козе понятно!
– Прошу садиться, господа, – предложил Солидус, едва Павел и Ледатр появились на пороге. От Павла не ускользнул одобрительный взгляд, которым хозяин окинул его с головы до ног. Ледатр настороженно садится на краешек стула, готовый в любую минуту вскочить, а Павел свободно расположился на мягком сидении, закинул ногу за ногу. Солидус остался стоять.
– После небольшого раздумья я решил принять ваше предложение, господа, – произнес он, переводя взгляд с одного на другого. Ледатр саркастически улыбнулся – я, мол, и не ожидал другого. На лице Павла не отразилось ничего. Он внимательно рассматривал странно сверкающие даже в полумраке палатки доспехи, затем принялся рассматривать шлем.
– Но, прежде чем мы придем к окончательному соглашению, необходимо уточнить детали, – продолжил Солидус. Подошел к возвышению, кресло, похожее на трон короля, тихо скрипнуло под тяжестью внушительного тела, едва слышно звякнули сочленения брони. Железные руки легли на позолоченные подлокотники, пальцы сжались в кулаки.
– Absit invidia verbo – пусть сказанное не вызовет неприязни! Римского я знаю давно, он не дурак. Вы, Павел Андреевич, тоже не производите впечатление глупого. Потому должны понимать, что я вполне могу обойтись и без вас двоих. Расположение подземных коммуникаций в башне Троицкой мне известно не хуже тебя, Ледатр, так что твои претензии на должность проводника несостоятельны. Ваше желание убить Марию Станиславовну для меня приемлемо, Павел Андреевич, можете заняться эти лично и дать полную волю фантазии. Если что, могу предложить отличного специалиста в данной области. Но это на ваше усмотрение, как хотите, – улыбнулся Солидус. – А вот что касается документации, здесь надо кое-что обсудить дополнительно. Простите Павел Андреевич, но у меня создалось впечатление, что вы в какой-то степени идеалист. Информация – это сокровище, куда более ценное, чем золото и разноцветные камешки. Этакого добра здесь вагон и ... еще вагон, можно тротуары мостить. А вы собираетесь кому-то отдать столь важные документы за просто так. На мой взгляд, это недальновидно. Вам так не кажется?