Текст книги "Четыре сезона власти: Дебют (СИ)"

Автор книги: Андрей Вольмарко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 19 страниц)

Глава 8. Закажи себе картину

Глава 8. Закажи себе картину

Джейн всегда восторгалась Мёнхенским театром.

Он был довольно большим и старым, тот театр при Коллегии. Много галерей, огромная сцена, целые лабиринты декораций и склады реквизита. В том здании всё отдавало историей актёрского мастерства, древнейшего искусства обмана.

Только вот Мёнхенский театр казался дешёвкой по сравнению со Старым Имперским Театром.

Он был огромен и напоминал Джейн какой-то заброшенный бастион. Осыпающиеся арки и покосившиеся колонны, обвалившаяся императорская секция, потрескавшиеся ступени скамьи… Боги, даже засыпанной снегом, разваливающийся и обветшалый, он давал сто очков перёд Мёнхенскому. Девушка на мгновение представила, что здесь было во времена Седой Империи – и с трудом подавила дрожь.

Но, как только гонфалоньер опустила взгляд на сцену, ощущение былого величия испарилось без следа. Там, в окружении сидящих на скамьях послушников, спорили два жреца. Дрожащие и слабые голоса разносились эхом над пустыми зрительскими рядами и звучали больше похоже на карканье ворон.

Полтора десятка слушателей да два хриплых и орущих спорщика. Вот и всё великое наследие грандиозных представлений.

Впрочем, Джейн пришла сюда совсем не за представлениями.

Каноник Теобальд сидел в сторонке от всех. По положению капюшона казалось, что он внимательно слушает спорящих. Но, когда Джейн подошла поближе, стало понятно, что старик всё время крошил хлеб и наблюдал за лениво клюющими его голубями.

– Доброе утро, каноник, – весело произнесла Джейн, присаживаясь рядом. От тона первых слов обычно зависит то, как пройдёт вся остальная беседа. Она свой вклад сделала, теперь его ход.

Он поднял на неё морщинистое лицо и добродушно улыбнулся.

– Доброе, ваша милость, доброе, – он улыбался, но глаза всё ещё косились на птиц, а руки сами собой продолжали отрывать от мякиша куски и бросать их в снег. Не лучшее начало. – Не ожидал увидеть вас здесь.

Прозвучало как «А я всё гадал, когда же ты, наконец, припрёшься».

– Это почему же? – она нарисовала на лице улыбку, источая дружелюбие и благодушие. – Гонфалоньер должен появляться везде в своём городе. И в сияющих залах, и в грязных подворотнях.

– Возможно, но только если гонфалоньер высыпается. А вы выглядите очень сонной. Засиделись вчера с послом?

– Северяне отправились домой ещё до полуночи. Мне просто плохо спится, – чёрта с два она признается, что большую часть ночи беспокойно ворочалась на отвратительно мягкой постели, а затем не выдержала, стащила одеяло на пол и почти мгновенно там заснула.

– Плохо спят либо закоренелые грешники, либо ратующие за весь мир святые, – усмехнулся Теобальд. – Вы похожи на грешницу, но, как мне кажется, всё-таки ратуете за мир.

Сомнительная похвала из уст жреца, который предпочитает кормёжку птиц теологическому спору.

– Будем надеяться, что я не только ратую, но и добьюсь чего-то. С помощью богов или хотя бы их жрецов.

Старик медленно повернул голову к птицам, и его отвисшая на шее кожа при этом нелепо качнулась из стороны в сторону, навевая Джейн воспоминания об индюках.

– Мы все в трудах на благо города, ваша милость. Только посмотрите, – он обвёл рукой полукруг скамей-ступеней и рассевшихся на них жрецов. – Мы собираемся здесь каждое утро не потому, что обожаем спорить до хрипоты, а потому, что нам нужно напоминать самим себе, что мы несём слова богов в души людей. Знаете ли, это очень легко забыть за нашими ежедневными делами. Подсчёты храмовых податей, выделения средств богадельням, выслушивания претензий глав кварталов, приёмы, прошения, мольбы… – он замолчал и махнул рукой, швыряя птицам очередную горсть крошек. – Как только закончится спор, все мы разойдёмся по своим делам и до следующего утра снова превратимся в счетоводов, писарей и проверяющих.

– Похоже, вы очень заняты, – разве что только разворовыванием храмовой и городской казны. – Наверное, даже больше, чем все остальные.

– На долю праведных выпадают самые тяжёлые испытания, как говорит Брат-Смерть. Вам, как я слышал, тоже выпало испытание.

– Правда? Какое?

– Испытание смирения, – он поднял голову на тусклое зимнее солнце и сощурился, как ящерица. – Я понимаю, ваша милость, что ваше вето – попытка избежать кровопролития. Но иной раз оно необходимо.

– Но разве боги не против войны, фра Теобальд? Разве они не против кровопролития?

– Ещё ни один бог не начинал и не заканчивал войну, ваша милость. Зато вот люди делают это постоянно. Из-за глупости, из-за алчности, из-за страха, иногда – из отчаянья. Но это всё имеет мало общего с богами.

– А что же тогда жрецы? – не отступала Джейн. – Раз боги сами не вмешиваются – не следует ли вам, его…

Теобальд тяжело и долго вздохнул, и его дыхание вырвалось в морозный утренний воздух струёй пара.

– Ваша милость, – с усталой улыбкой произнёс он. – Я же не зря распинался, рассказывая вам о том, что мы все здесь делаем. Посмотрите, – он вытянул костлявую руку на спорящих. – Вон тот лысый господин – приор Утонувших. А тот, кто спорит с ним – нидринг, проповедующий во славу духов предков. А стою над ними я, приор храма Двух. Знаете, почему никому из них никогда не придёт в голову возмутиться тем, что каноник, то есть я, не из их храма?

– Почему же? – без всякого интереса спросила Джейн. На свой вопрос она уже ответ получила, и теперь беседа будет просто одним затянувшимся прощанием.

– Потому что наш бог – Лепорта, ваша милость. И служим мы в первую очередь ей. И лишь потом богам. И, при всём моём уважении к вам и вашему, несомненно, доброму сердцу… – он грустно улыбнулся. – Лепорта требует войны. И мы, её жрецы, не можем возразить своему богу.

– Конечно, понимаю, – бессмысленно прошептала Джейн, глядя на то, как каноник снова бросает хлеб голубям. Три птицы с шумом сцепились за особо большой кусок, хотя снег вокруг них был густо усеян крошками поменьше.

– Поэтому я и люблю наблюдать за ними, – тихо проговорил Теобальд, отряхивая руки. – В точности как люди.

Сидящий перед Джейн человек был похож скорее на клоуна, чем на командира стражи.

Золочёная портупея переброшена через плечо и вычищена до ослепляющего блеска. На ногах – высокие кавалерийские сапоги с шпорами, хотя, очевидно, генерал-капитану не было нужды скакать на коне по своему кабинету, из которого он редко выбирался. Дополняли картину ярко-зелёные штаны солдатского покроя.

Но всё это меркло по сравнению с лицом. Джейн повидала много простых лиц – но, надо признать, ничего проще она не видела. Бородка и усы, отпущенные явно в попытке придать изящества лицу, лишь подчёркивали его грубые черты, ужасный шрам через всю щёку придавал не лихой, а варварский вид, а стянутые в хвост волосы выбивались из-под шнурка во все стороны.

– Рад вас видеть, – глухой голос, как из колодца. И радости в нём столько же, сколько обычно бывает у упавшего в такой колодец.

– Взаимно, фра Серпенте, взаимно, – серьёзно кивнула Джейн. Да уж, с этим можно не улыбаться, как дурочке. – Я проходила мимо казарм и решила, что следует навестить вас.

– И вы навестили, – подчеркнул он очевидное, убирая невидимую пылинку со своей портупеи.

Какое-то время повисла неловкая тишина. Точнее, неловкой она была явно только для фра Серпенте.

С каждым мгновением молчания его мрачность исчезала, взгляд начинал бегать всё чаще и чаще, щека нервно задёргалась. Давай же, ломайся и давай уже приступим к делам без этой твоей маски сурового солдафона…

– И… – он неловко откашлялся, и Джейн мысленно поздравила себя с победой. – И как вам здесь?

– Прекрасно, – Джейн ненавидела казармы. А это здание… Оно было ненавистно ей вдвойне. Древнее наследие Империи с резными колоннами, барельефами и мозаиками на стенах, оно было грубо перестроено в казармы. Высокий потолок снижен, величественные залы разделены нововозведёнными стенами, а там, где когда-то была купальня, устроили вонючие конюшни. – Ваши офицеры – весьма милые люди. Они очень вежливо проводили меня к вам и даже предложили горячего вина, чтобы я согрелась с мороза. Подобное гостеприимство делает честь их командиру.

– Не сомневаюсь, – старой калиткой проскрипел Серпенте. О, Джейн не завидовала тому бедолаге, который провёл её в кабинет. – Я безмерно рад, что вы всем удовлетворены. Может быть… – он резко встал, громко шаркнув стулом и едва не опрокинув его. – Может быть, вам стоит показать всё, ваша милость?

– О, я с радостью ограничусь вашим кабинетом. Здесь тоже есть на что посмотреть, – она с живым интересом оглядела стены. Медали, безвкусные картины, медали, гербовой щит, снова медали, трофейный меч… И рамка от картины, в которой вместо полотна висел какой-то потрёпанного вида пергамент. – Это что-то особенное, верно?

Лицо генерал-капитана побагровело, и он, к изумлению Джейн, поспешно опустил взгляд.

– Это… Родовая грамота, ваша милость, – пробормотал он себе под нос. – О том, что моему роду даруют положение патрициев.

Джейн едва заметно покачала головой. Ох, бедолага. Ты похож на патриция так же, как фра Бернардо похож на идеал мужской красоты.

– Может быть, для кого-то это пустяк, но для меня это важно, – упрямо наклонив голову и подойдя к грамоте, проговорил Серпенте. Он наклонился к ней и принялся сдувать с рамки пыль. Которой там, скорее всего, и не было.

– Не знаю, для кого это может быть пустяком, – серьёзно кивнула Джейн. – Это высокое достижение для вашей семьи, фра Серпенте и, судя по тому, что я слышала о вас, вы вполне его заслужили.

– Обычно обо мне говорят не самое лучше, ваша милость, – нервно покосился на неё генерал-капитан.

– Я слышала лишь лучшее, – уверенно качнула головой Джейн, ободрительно улыбаясь и вспоминая слова Кальдо и Фреддо.

«Надутый дурак, который хочет казаться всем аристократом, когда у самого за душой только убийства и приказы». «Он скорее позволит передохнуть половине города, чем запачкает свою портупею».

– Лишь лучшее, – повторила Джейн, уже для себя.

– Приятно слышать такое, ваша милость, – несмело улыбнулся Серпенте. Для человека его внешности, улыбка у него была на редкость приятная. – Тем более, от вас.

– О, я лишь говорю правду. Я слышала, что фра Серпенте – опытный генерал-капитан, который отлично управляется со стражей и великолепно управлялся бы и с армией, но при этом он не кровожаден и вполне куртуазен, – она без спросу уселась на кресло перед его столом, на котором царил маниакальный порядок.

– Вы… Вы действительно это слышали? – неверяще облизал губы генерал-капитан.

– И кое-что добавила сама на основании нашего с вами знакомства, – Джейн улыбнулась, и он улыбнулся ей в ответ. Хорошо, контакт налажен. – Мне нравится, что вы выполняете свою работу ровно так, как должны это делать. Порядок в городе почти безукоризненный, – как она и ожидала, на слове «почти» он дёрнулся. – Вы великолепно справляетесь.

– Ваша милость, если позволите… Нам страшно не хватает денег и людей. Мы справляемся, но выбиваемся из сил…

Джейн всплеснула руками.

– И фра Бернардо хочет пустить деньги на войну, а не на стражу?! – она возмущённо тряхнула волосами. – Это неприемлемо! Я немедленно…

Её сердце ухнуло в пропасть, когда Серпенте решительно взмахнул рукой.

– Ваша милость, нет-нет! Если деньги нужны на войну – то пусть на неё и пойдут. Если Виареджио падёт, наши проблемы решатся сами собой, а проблема финан… Фоно…

– Финансирования, – подсказала Джейн.

– Точно! – просиял генерал-капитан. – Вот эта проблема исчезнет!

Джейн тяжело вздохнула.

– Значит, вы считаете, что даже если вы получите деньги, войну это отменять не должно?

– Ваша милость, – с самоотверженным видом выпятил грудь Серпенте. – Лучше уж я не получу денег и всё решится на поле боя, чем я их получу и отниму наши шансы на победу.

– Если бы все отличались тем же рвением, что и вы, фра Серпенте… – Джейн покачала головой в притворном восхищении.

То мир был бы полон бесполезных дураков.

В доме семьи Тальпа было очень шумно. Джейн вздрогнула, когда мимо с визгом и криком пронеслись две девчонки.

– Дети. Вы ж их знаете, – виновато развёл руками представитель гильдий, смущённо улыбаясь. – Идёмте в кабинет, там нам точно никто мешать не будет.

До кабинета надо ещё добраться живыми, мрачно подумала Джейн, огибая по широкой дуге двух фехтующих на деревянных мечах мальчишек. Дом Тальпы больше напоминал балаган, нежели чинное поместье одного из виднейших людей в городе. Всюду было полно детей и их родителей, и во всех явно читалась принадлежность к семейству Тальпы.

По крайней мере, Джейн сомневалась, что такой загнутый и крючковатый нос может существовать где-то, кроме этой семьи.

Она спокойно вздохнула лишь тогда, когда толстяк закрыл за собой дверь на ключ, оставляя детей по ту сторону.

– Это чтобы нам не мешали, – вздохнул он, тяжело плюхаясь на кресло. – Для меня это большая честь – принимать вас здесь, ваша милость. Я хочу попросить у вас прощения за то, что произошло в Магистрате… – он задумался на мгновение. – И, думаю, мне нужно извиниться и перед вашими телохранителями. Тот день у меня, мягко говоря, не задался, но это же не значит, что я должен срываться на всех подряд? – он неловко вздохнул и потянул жирные пальцы к блюду с какими-то фруктами.

Джейн позволила себе удивлённо приподнять бровь. Надо же. Не просто хватило духа, но и вроде бы действительно раскаивался, если она хоть немного разбиралась в людях.

– Я передам ваши извинения. Сказать по правде, я удивлена, что вообще услышала их.

– В наше время вежливость – редкий гость, увы, – он поднёс уже фрукт ко рту, но, заметив неодобрительный взгляд Джейн, лишь сглотнул слюну и вернул его на блюдо. – Возможно, вы согласитесь пообедать?

– Нет, спасибо, – вот уж до чего ей точно нет дела, так это до еды. – Я пришла…

– Просить помощи против Бернардо, да?

Ого. Из всех трёх, духу сказать прямо хватило именно ему. Кто бы мог подумать. Плюгавый толстячок – и вот тебе. Мир полон неожиданностей.

– Да, – коротко ответила Джейн. – И, поскольку успеха у двух других я не добилась, то не особо верю, что добьюсь его и у вас.

– И что вы собираетесь делать?

Джейн вздохнула и помассировала веки. Боги, как она устала…

– Мой голос равен двум. Назначу нового Судью, смещу кого-нибудь из Магистрата – и войны не будет.

– Сместите меня.

Джейн неверяще уставилась на него. А фра Тальпа продолжал сидеть в кресле, сложив руки на животе, как крот с картинки в какой-то детской книжке из её далёкого детства.

– Вы предлагаете… – она сморщилась и помахала рукой у уха, предлагая пояснить. – Сместить вас?

– Прошу, а не предлагаю. Вы можете сместить любого. Но если сместите Бернардо – будет катастрофа, потому что он финансирует большую часть того, что делает Магистрат, – Тальпа принялся загибать пальцы, похожие на сосиски. – Далее – Серпенте. Он, может быть, слегка странный со своим патрицианством, но его потеря приведёт к тому, что стража полностью разладится, – он загнул второй палец. – Теобальд? Может быть, и хорошее решение, только вот храмовники в Лепорте держатся друг друга. И если вы сместите Теобальда, то следующий будет идти против вас из принципа. А это значит, что остаюсь, – он с широкой улыбкой указал на себя. – Я.

Джейн непонимающе уставилась на него. Этот человек днём ранее показался ей тщедушной пародией на политика. Он показался ей беспросветно тупым и жалким. А теперь он объясняет ей, что делать, и совершает политическое самоубийство ради…

– Ради чего? – хрипловато спросила она.

– Госпожа Ла-Руссе… – грустно вздохнул Тальпа, как-то резко обмякая в кресле. Его взгляд поднялся куда-то на стену за спиной Джейн, и она обернулась в кресле. – Как вы думаете, кто это?

Портрет занимал большую часть стены. Высокий статный мужчина со строгим лицом. Лоб изборождён морщинами, а правая рука лежит на толстой книге. Именно за такими и идут люди, сами не понимая, почему они это делают. Он казался безумно привлекательным, но совершенно незнакомым.

Хотя…

О, чёрт. Эти глаза и этот нос ни с чем не спутаешь.

– Это вы? – со смесью ужаса и недоверия спросила Джейн.

– В точку, – довольно крякнул в кресле Тальпа. – Красавец, правда? А видели бы вы меня, ваша милость, когда я выступал на площади. Обличительные речи гонфалоньеру, – он взмахнул рукой в одну сторону, – обвинения Магистрата в коррупции, – взмах в другую, – обвинения народа в принятии роли жертвы, – взмах обеими руками вверх. – Эх, вот славные были времена. А затем меня избрали гонфалоньером.

Джейн сглотнула. Не похоже, что это пошло ему на пользу, и это её не радовало, с учётом того, что теперь она сама гонфалоньер.

– И что произошло тогда?

– Сначала всё было славно! Борьба с коррупцией, широкие реформы, обожание народа… – лицо представителя гильдий, только посветлевшее, помрачнело и осунулось. – А затем я понял, что в одиночку этого всего не сделать. Что мне нужны сторонники. И я начал их искать. Вы же знаете, ваша милость, что сторонников просто так не привлечёшь. Я думал – ну, маленький процент с налогов, зато мы сможем пропихнуть реформу, и тогда все будут в выигрыше. Ну, небольшое поместье за городом – зато у нас гильдии будут в согласии. И со временем… – он вздохнул и провёл рукой по лицу, будто сдирая липкую паутину. – Со временем ты сам не замечаешь, как начинаешь брать немного сам. Не для себя, само собой. Вы видели мой дом, – он указал на дверь слегка подрагивающей рукой. – Когда к тебе заявляются бабушки, дедушки, троюродные братья, пропавшие сёстры-близнецы твоей бабушки, которой нет на вашем фамильном дереве только потому, что она была странноватая… В общем, всем нужно помочь. Всем. И себе. Когда закончился мой срок гонфалоньерства, меня избрали представителем от гильдий. История повторилась. И… – он поднял полный тоски взгляд на портрет. – Я не хочу так больше. Я был не таким человеком. Совсем другим. Не проходит и дня, чтобы я не задавался вопросом – что бы сказал на это тот я? Тот, который на картине?

Какое-то время они сидели в тишине. Тальпа – нервно перебирал пальцам и как завороженный глядел на портрет. А Джейн смотрела в пустоту перед собой и думала.

Не будет ли через лет сорок она сидеть так же в кресле? Оплывшая, сморщившаяся, постаревшая и поглупевшая, растерявшая хватку и имеющая в качестве утешения только портрет себя когда-то?

Себя когда-то давно, когда она принимала решения, которые нравились ей и были правильными.

– Для политика жизни вне политики нет, – внезапно подал голос Тальпа. – А я уже давно не занимаюсь политикой. Иногда мне кажется, что я умер тогда, когда… – по его шее прокатился кадык. – Когда из человека на картине я превратился в это. Так что мой совет вам, ваша милость. Никаких компромиссов. Делайте всё ради того, во что вы верите. И не поддавайтесь соблазнам. Они приятны, да, чертовски приятны, но… Но тогда перед этим хотя бы закажите картину.

Когда Джейн спускалась к выходу, продираясь сквозь детишек и семью Тальпы, она нервно водила большим пальцем по нижней губе и мрачно думала.

Думала о том, что эту партию ещё можно выиграть. Думала о том, что после того, как с угрозой со стороны Бернардо будет покончено, она займётся тем, чем всегда хотела, критикуя тупых и зажравшихся политиканов – будет делать всё ради народа.

Думала о том, что никогда не позволит себе заказать картину.

Глава 9. Неволеизъявление

Глава 9. Неволеизъявление.

Площадь Республики казалась Джейн самым ироничным местом в Лепорте.

Здесь издевательским было всё, начиная с названия. Площадь Республики – но построена во время Империи. В центре высится высоченная мраморная колонна, возведённая в честь вечной памяти о какой-то победе… О которой никто не помнит. Торговый Дом, некогда бывший казначейством, теперь делили игорный дом, бордель и купальня.

А самым ироничным было её нахождение здесь. По составленному Магистратом расписанию, которое упрямо появлялось у неё на столе каждое, сейчас она должна была быть в лечебнице святого Салютере, на встрече с безнадёжно больными, поднимая престиж власти.

Вместо этого она сидела у камина в шикарном кресле и глядела на пышущего жизнью фра Пасиенте. И нахождение её здесь наверняка опускало её престиж среди большей части города.

– Патрициат – это тяжкая ноша, – грустно произнёс Пасиенте, рассеянно поглаживая бороду. – Но я не рассчитывал, что будет настолько тяжело.

О да, ноша тяжелее некуда. Абсолютно точно, что добыча висящей над камином головы медведя была очень, очень тяжёлым делом. Кропотливый и малооплачиваемый труд. Не говоря уже о сборе коллекции диковинок со всех краёв света, расставленных по полочкам или украшающим стены. У Джейн не возникало ни единого сомнения в том, что пить дорогое вино из сделанных на заказ бокалов, сидя в кресле, которое наверняка стоило больше, чем торговые дела большей части лепортийцев – тяжкий, неблагодарный труд.

– Я рад, что вы так быстро прибыли, – не замечая её недовольного взгляда, продолжил патриций.

– А что, у меня был выбор? – недовольно вздохнула Джейн, ёрзая в кресле. Интересно, почему у всех богачей мебель слишком удобная – Много их?

– Человек триста, может, чуть больше, – Пасиенте тянул слова и говорил их так спокойно, будто бы это не перед его домом собралась возмущённая толпа. – Кричат, требуют меня и… – он устало вздохнул и сделал изящный жест рукой. – Вы знаете эти протесты, ваша милость. Стандартный набор.

О да, Джейн знала. Из всех форм существования толпы, протест был самым ненавистным ей. Ей нравилось, когда толпу можно было зачаровать изяществом речи, хорошей шуткой или продуманным жестом, когда толпа была зрителем, равным актёру…

А не тупым запряжённым животным, ярость и решительность которого подстёгивают нанятые крикуны.

– Почему именно вы? – на самом деле, больше её интересовало, почему не она.

Пасиенте тянул с ответом. Он степенно встал и принялся мерять гостиную шагами с отрешённым видом. Наконец, он остановился у столика и принялся разливать вино по бокалам.

– Почему бы и не я? – выпрямившись и заложив левую руку за спину, он изящно отпил из бокала и с наслаждением причмокнул губами. – Прекрасный год. Не желаете попробовать?

Джейн кивнула сама себе. Значит, придётся по-плохому.

– Фра Пасиенте, я не большая любительница загадок. Если я не получу вменяемого ответа от вас, мне придётся спуститься вниз и выслушать его от людей, которые возмущены настолько, что простояли на холоде уже часа два. И, возможно, даже поверить им. Вы действительно хотите этого?

– Вы жестоко обращаетесь с союзниками, – вздёрнул подбородок Пасиенте.

– Вы не сделали ничего, чтобы я считала вас союзником, – отмахнулась Джейн, резко поднимаясь из кресла. – Так что – я получу ответ?

Его лицо усмехалось, но пальцы беспокойно постукивали по бокалу. Он сомневался. Сомневался и боялся, не смотря на свою спесь.

Джейн терпеливо смотрела, как пальцы стучат всё напряжённее и быстрее, слушала частое звяканье стекла, и…

– Три четверти дел Пасиенте ведут с Виареджио, – выпалил он.

Джейн разочарованно прикрыла глаза. Она ожидала настоящего откровения! Измена Республике, убийство рабочего… Но никак не торговые интересы.

– И?

– И Четыре Семьи решили, что я собираюсь спеться с вами, – совсем хмуро произнёс он.

Джейн едва заметно усмехнулась. А она уже думала, что ироничнее некуда. Из всех четырёх семей, Пасиенте были самыми близкими союзниками Бернардо. А теперь торговые интересы и чья-то глупость полностью изменят ситуацию в игре.

– Раз я здесь – похоже, действительно собираетесь, – задумчиво проговорила Джейн, подходя к окну. Через покрытое наледью окно внизу, на площади, плясали огоньки. Сотни огоньков. Их крики прорывались даже сквозь толстое стекло. – Вы хотите, чтобы я помогла вам с этим маленьким неудобством, – в виде толпы из подкупленных, пьяных и разъярённых провокаторами. – А что я получу взамен?

– Союзника среди Четырёх Семей. Кое-что интересное о Семьях. И деньги. Много денег в казну.

Джейн хмыкнула, вырисовывая пальцем завитушки на стекле. Звучало как неплохое предложение. Отличное предложение, на самом деле!

– Допустим, я соглашусь. Что помешает вам предать меня?

Фра Пасиенте, только поставивший бокал обратно на поднос, снова взял его и сделал приличный глоток.

– Предать, – он спокойно усмехнулся. – Мои фактории в Виареджио вряд ли испарятся. Фра Бернардо и Семьи вряд ли простят мне то, что я вообще обратился к вам. К кому я уйду, если предам вас?

Грубо, но честно.

– Звучит справедливо, – Джейн с улыбкой протянула ему руку. Её ладонь была исчезающе маленькой в лапище фра Пасиенте, однако сжимал он её осторожно и почти бережно. – Надеюсь, наш союз проживёт долго.

– Если вы не будете хотя бы в половину такой змеёй, как о вас говорят Семьи – наш союз переживёт нас, – беспечно улыбаясь, произнёс Пасиенте. – Не желаете выпить за долгое сотрудничество?

– Я не пью на работе, – солгала Джейн, направляясь к дверям.

Каждый шаг вниз по лестнице заставлял гул голосов нарастать в её ушах. И с каждым шагом она всё больше и больше жалела, что отказалась от вина. Выступать перед толпой – одно. Но выступать перед разъярённой, усталой и жаждущей крови сворой…

Джейн сглотнула. Что ж. Пора приобретать новый опыт.

Солдаты в холле встретили её встревоженными взглядами. Джейн едва сдержала усмешку. Личная гвардия семьи Пасиенты была бы лучше стражи, если бы качество солдата определялось количеством позолоты на его броне.

– Ваша милость, не подходите к окнам, – пролепетал один из них. – Они швыряют.

– Бутылки и камни, – зачем-то добавил другой, опасливо косясь на двери.

– Камни и бутылки, – нараспев повторил примостившийся в уголке Кальдо, вызвав ненавидящие взгляды со стороны гвардейцев. – Кошмарный сон выученных и закованных в латы бойцов, да, Фреддо?

– Угу, – поддакнул второй телохранитель. – Хуже будет, только если они начнут забрасывать нас снежками.

Неудивительно, что Онесто с такой радостью спихнул ей этих двух придурков.

– Разберите баррикаду. Я собираюсь поговорить с ними.

Паренёк с тонкими усиками громко сглотнул. Гвардеец с модной причёской едва не уронил шлем, который, судя по всему, не надевал, чтобы эту самую причёску не испортить. Два других обменялись многозначительными взглядами и осторожными шажками принялись отходить подальше от двери.

– Ваша милость, а может… Не стоит? – больше похоже на мольбу, а не на вопрос.

Прежде чем Джейн ответила, Фреддо схватил прислонённый к двери стол и с грохотом отодвинул его в сторону.

– Этого достаточно, ваша милость, – проговорил он, широко улыбаясь.

– Дверь всё равно не откроется, – дрожащим голосом указал один из гвардейцев.

Кальдо, всё ещё широко улыбаясь, толкнул дверь – и она свободно открылась наружу.

– Ваша милость, набросьте плащ. Там холодно, – пробормотал Фреддо, протягивая ей свой. О, Джейн бы с радостью его взяла…

Но образ гораздо важнее возможности простудиться.

– Нет, спасибо, – и, глубоко вздохнув, она сделала решительный шаг наружу.

Шум толпы мгновенно затих. В наступившей тишине она слышала хриплые вздохи и кашель откуда-то из задних рядов. Когда она сделала шаг к ним, трясясь от холода, под её сапогом оглушительно громко хрустнуло стекло. Разбившаяся бутылка.

– Доброй ночи, – крикнула она, и вместе с криком по толпе прошло волнение. Люди вытягивали шеи, стараясь разглядеть её, толкались, пытаясь выйти вперёд, ворчали и переговаривались. – Сегодня холодновато, да?

Это уж точно – её уже трясло, а в волосах было полно снега.

– Холодно или жарко – мы не уйдём, пока этот хряк не выйдет и не пообещает нам не лезть в дела народа! – крик раздался откуда-то из центра толпы, и его тут же подхватили повсюду. Площадь взорвалась одобрениями и криками, люди потрясали факелами и руками.

Джейн терпеливо ждала, скрестив руки на груди и делая вид, что её безумно занимает мраморная колонна в центре площади. Сердце гулко колотилось в груди, и каждый его удар отдавался во всём теле.

Когда толпа, наконец, замолчала, она крикнула:

– А если вместо него ответит гонфалоньер?

Ропот разошёлся от неё, как рябь от брошенного в воду камня. О, теперь сомневающиеся не сомневались, а только что уверенные чувствовали, как их уверенность улетучивается.

– Это она?

– Точно она, я тебе говорю!

Джейн плавно перевела взгляд с колонны на толпу, чуть прикрывая глаза и слегка наклоняя голову. Скучающий вид хозяйки положения.

– Выйди сюда – и я отвечу тебе! Я не привыкла разговаривать с тем, чьего лица не вижу!

– Каждое лицо на площади – моё лицо! Каждый из нас – все, а все – каждый из нас!

В ночное небо взвился поддерживающий рёв толпы, обращающийся в пар на холоде. Рык разъярённого зверя, который защищает хозяина.

Джейн кивнула сама себе. Конечно, он ни за что не выйдет. Для провокатора нет ничего хуже, чем быть вытащенным на обозрение толпы. А это значит, что она диктует правила.

– Тогда я поговорю с одним из твоих лиц, раз уж ты тут такой же, как и все, – она вытянула руку вперёд. – Иди сюда!

Тощий и высоченный мужчина рассеянно заозирался и протестующе поднял руки – но его же соседи с одобрительным рёвом выпихнули его вперёд, на ступеньки дома Пасиенте.

Джейн критично и показательно оглядела его с ног до головы. Бедолага был напуган. Конечно же. Вот он был безликой каплей в море, кричал и швырял бутылки, не боясь, что его поймают. А вот он уже стоит отдельно от них.

И, что гораздо хуже, говоря за них. Ничто не пугает людей, как смена безнаказанности на ответственность.

– Ты пришёл сюда и требуешь начать войну, верно? – строго спросила Джейн, прилагая все усилия, чтобы не начать трястись от холода.

– Я… – он сглотнул, кутаясь в плащ и неуверенно оглядываясь на затаившую дыхание толпу. – Да, чтобы…

– И почему ты хочешь войны? – жёстко перебила его она. Главное – выглядеть уверенно и показывать, что всё в твоей власти. Даже если это совершенно не так. Особенно если это не так. – Почему ты хочешь бросить семью, получить гору тяжёлого железа, отправиться подальше от дома и убивать ни в чём не повинных людей?

Джейн чувствовала, как с каждым её словом по площади разливается неловкость. Люди ёрзали, неуверенно смотрели друг на друга и оглядывались в ожидании новых кличей.

Но кличей не было.

– Потому что… – худой мужчина запнулся, отчаянно хватаясь рукой за полу плаща. – Потому что… – его лицо резко посветлело. – Потому что они разорили меня! Их товары дешевле и лучше наших, и…

Джейн резко вскинула руку, обрывая начавшийся в толпе одобрительный гул.

– Быть может, – ядовито поинтересовалась она, – они лучше и дешевле, потому что в Виареджио люди ночью спят, а днём работают, а не торчат посреди ночи на морозе?!

Взгляд мужчины испуганно забегал.