Текст книги "Письма солдат (СИ)"

Автор книги: Андрей Максимушкин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 18 страниц)

Глава 22
Карибы

13 августа. Кирилл.

Русский флагман почти до конца исчерпал свой запас везучести. Тяжелый снаряд по навесной траектории ударил в пояс, рикошетом ушел под воду. Не взорвался. Зато второй бронебойный прошил верхнюю палубу и расцвел огненной астрой над румпельным отделением. Главная палуба выдержала, но лопнули швы обшивки, в отсеки хлынула вода.

Тяжелые башенные орудия посылали снаряд за снарядом по скрытым за мраком целям. Наблюдатели клялись и божились, что видели яркие вспышки по линии огня. Вполне может быть.

Страшная торпедная атака не обошла и русскую бригаду. В собачьей свалке десятков кораблей даже сам Господь не отличит на экранах радиодальномеров своих от чужих. Никто так и не понял, что толкнуло командовавшего плутонгом тяжелых универсалов мичмана. Видимо, ангел задел крылом. Однако две башни открыли огонь точно по выскочившему на дистанцию пуска торпед эсминцу.

– Лево руля! – прогремел голос капитана первого ранга Молчанова. – Самый полный.

Стальной гигант в пятьдесят тысяч тонн водоизмещения поворачивает медленно. Огромная инерция. Это не эсминец и не верткий торпедный катер. Однако, они успели. Рули на борт до предела. Струи бешено молотящих воду винтов отбросили корму титана от смертоносных сигар.

Сигнальщики заметили пять торпед. Четыре прошли мимо. Пятая ударила с пояс под второй башней. Фонтаны воды рухнули на палубу и надстройки. Зенитчики в гнездах автоматов оцепенели, так и сидели со стеклянными глазами, когда море вдруг поднялось и рухнуло на них с неба.

Оптику прицелов конечно залило. Черт с ней! Под площадками часто бухали универсальные сто-тридцатки. Квартирмейстер на площадке спаренного 37-мм автомата, молча толкнул в плечо матроса наводчика и ткнул рукой в направлении вражеского эсминца. Парень потянул рычаг спуска. Автомат застрекотал и захлебнулся после девятого выстрела.

– Прицел ниже! Кассеты! Где патроны⁈ Каракатицы беременные!

Огневые точки оживали. К красиво горящему кораблю потянулись строчки смертоносных снарядов зениток.

Никто не знал, как они сумели пережить эту ночь. Отбив торпедную атаку, русские и французы повернули на ост. За кормой остались тонущие, потерявшие ход корабли, там захлебывались в волнах товарищи. Корабли уходили. Командующий решил не рисковать еще живыми.

– Что скажете? – в штурманской рубке линкора собрался штаб эскадры.

– Мы определенно добились попаданий главным калибром, – флагманский артиллерист ткнул пальцем в строчку в судовом журнале. – «Противник изменил курс. Отворот на чистый вест».

– Они выходили из боя, – поддержал Наумова начальник штаба. – Сейчас уже только разведка может сказать, кому и сколько мы засветили.

– Хоть одна радость, – молвил адмирал. – Уточните потери.

Доклад уже звучал. Радости он не принес. «Цесаревичу» явно придется идти на Балтику. Течи в корпусе. Торпедный взрыв не нанес большого ущерба, но это еще как посмотреть. Вмяты две плиты пояса, разрыв сварных швов. Многострадальный «Ришелье» принял триста тонн воды. Этот линкор уже один раз почти затонул. После знаменитого в боя в Касабланке недостроенный, с некомплектом команды и боеприпасов корабль посадили на мель, чтоб остановить поступления воды через пробоины от английских снарядов. Да, его подняли, отбуксировали в Брест, отремонтировали. Однако, кораблю явно уготована яркая судьба.

Моряки суеверны. Даже корабельные священники, кому сам Бог велел полагаться только на Христа и силу молитвы, верили в предначертание, хорошие и несчастливые имена. Что уж говорить об офицерах и нижних чинах.

В строю первой крейсерской бригады еще одна прореха – нет «Опричника». Еще один корабль с неудачным именем. С «Балобана» наблюдали как крейсер шел с сильным креном в сторону берега. Радиорубка «Опричника» молчала. Последнее сообщение – пахнущая порохом короткая фраза по УКВ: «Веду бой».

Сам «Балобан» на рассвете подал сигнал бедствия, из-за прибывающей воды пришлось загасить котлы. Эсминец взяли на буксир. Этим еще повезло. С «Гремящего» спаслось пять человек. С иных и того меньше.

Пока мрачный как туча Макаров подсчитывал потери и формировал конвой из подранков, его немецкий коллега поднимал с «Гинденбурга» ударную волну. Новейший «Тирпиц» и «Шарнхорст» рубили волны на полном ходу, гидросамолет обнаружил пару линкоров на пути к Пуэрто-Рико. Двадцатилетний смельчак на крошечном «Арадо» прошел чуть ли не вдоль борта американца и сумел заметить, что корабль идет с креном, на палубе следы пожара.

Туман войны разорвало клочьями. Вильгельм Маршалл получил краткий рапорт о ночном сражении. Однако, немец сделал свои собственные выводы. Под его рукой весьма сильные корабли, в небе чисто. Маловероятно, что после вчерашнего янки смогут наскрести хоть пару дюжин пригодных бомбардировщиков с экипажами и эскадрилью истребителей сопровождения. Значит, все могут решить большие пушки. За свой флагманский линкор адмирал не опасался, после героической гибели «Бисмарка» корабелы сделали выводы. Во всяком случае, силовая установка пока не давала повода для жалоб.

Контр-адмирал Кинкейд созерцал застрявшую на рифе «Филадельфию». Крейсер выглядел страшно. Вторая башня покорежена внутренним взрывом, надстройки как стальные джунгли, месиво рваного металла, труб нет, корма оторвана. Крейсер дополз до берега на двух валах и плечах экипажа, Господним попущением буквально. В тот момент, когда на корабль надвинулась темная громада острова, а днище противно заскрипело по кораллам, на мостике и в отсеках прозвучал всеобщий вздох облегчения.

Ночное сражение дорого обошлось американцам. Из двух лидировавших эсминцам крейсеров погибли оба. «Филадельфию» можно списывать, а «Милвейк» опрокинулся с разорванным торпедами брюхом. Из участвовавших в бою эсминцах многие вернулись с отметинами снарядов, кто-то выбросился на берег, «Дэвис» и «Уорден» затонули на мелководье. Еще три корабля взорвались ночью. Дивизионы торпедных катеров уполовинены.

– Не лучшая была идея бросать в бой эти скорлупки, – заметил контр-адмирал.

– Лучше было выделить им отдельный участок атаки, – парировал офицер штаба.

После ночного ада лейтенант-коммандер не сдерживался. Он имел свое мнение на счет лихого кавалерийского наскока. Тем более, по предварительным рапортам как минимум четыре катера ночью погибли под форштевнями своих эсминцев.

– Что со спасательными работами?

– Идут, сэр.

– Хорошо. Если нужно, направьте еще катера, пусть прочешут каждый квадрат по три раза.

Томас Кинкейд несмотря на мрачный и усталый вид внутри радовался победе. Даже с учетом гибели двух крейсеров, чертовым русским досталось круче. Адмирал сам с мостика горящей «Филадельфии» видел, как взметнулись фонтаны у борта вражеского линкора, как тонули крейсера и эсминцы европейцев. По кратким опросам пленных собиралась картина разгрома вражеской эскадры.

Кинкейд еще не получил радио от адмирала Кинга. Командующий флотом не посчитал нужным портить настроение младшему флагману.

– Сэр, получено радио с гидросамолета! – на мостик «Бенсона» взбежал старшина радист.

– Давай, сынок.

– Макаров уходит на чистый ост, – довольным тоном прокомментировал контр-адмирал.

– А значит, что? – Кинкейд подмигнул своему штабу. – Он идет прямо под огневой рубеж. Застрельщик выходит на позицию

«Выборг» и «Полтава» ночью держались к востоку от Барбуда. Утром легкое соединение получило приказ идти на соединение с авианосцами контр-адмирала Державина. Неугомонный Владимир Дмитриевич все же сумел за ночь восстановить боеспособность своих поредевших эскадрилий. Повернись колесо Фортуны на другой градус, вице-адмирал Макаров мог бы попытаться с помощью этих сил взять реванш за ночную нелепу. Тем более, немцы явно вознамерились пощипать хвост адмиралу Кингу.

Под гору скатился один из тех камушков, которые могут менять историю. Малейшее колебание, случайная флуктуация…. Кто знает, что творилось в голове у командующего, когда он распорядился ложиться на курс отхода и прикрывать поврежденные корабли? Все же славен Вадим Степанович наследственной живостью характера и былинной склонностью к неудержимому буйству. Однако, не случилось. История в очередной раз загадочно улыбнулась и сплела нити судеб в одной ей ведомый узор.

– Подъем! – крик дневального матроса заставил прапорщика Никифорова и его товарищей по каюте скатиться с коек.

На авианосце почему-то решили не объявлять громкую тревогу. Летчиков будили старым дедовским способом.

А нет, зашипел динамик на подволоке.

– Летному составу срочно собраться в ангаре. Общее построение. Повторяю: летному составу собраться в ангаре.

Одевались на бегу. Кирилл умудрился нацепить портупею с пистолетом поверх летной куртки. Сообразил только в ангаре. Ноги сами несут по стальным коридорам, перебирают ступеньки трапов. Встречные матросы прижимаются к стенке, пропуская летчиков.

Первая эскадрилья в сборе. Люди застегиваются и оправляются. Лица заспанные, щеголяют щетиной. Мимо строя катят «Сапсан». Приходится уступать дорогу. Механики, матросы палубной команды выталкивают самолет на площадку лифта. Наскоро раскрепляют шасси башмаками.

– Господа, поздравляю с наступившим днем! – полковник Черепов окидывает неровные линии летчиков хмурым взглядом.

– Не вижу радости на лицах. Это хорошо.

На перешептывания, короткие реплики командир авиаотряда внимания не обращает. Начало не радостное, в таком виде полковник еще не представал перед своими людьми. Кирилл бросает взгляд на часы – до подъема флага четверть часа.

– Как видите, механиков подняли ночью. Вам дали возможность выспаться. Даю еще полчаса привести себя в порядок. Завтрак отменяется, вместе посидим в столовой после вылета.

– Господин полковник, – звучит голос поручика Оболенского, – ставьте задачу.

– Задачи нет. Есть просьба. Господа, вольно.

Полковник уперся рукой о пиллерс летной палубы. Летчики собрались в круг. Со штурмовиками меньше четырех десятков, не все истребители вернулись на родную палубу из последних вылетов. Пятеро в лазарете, сели раненными на побитых машинах.

– Не хочу говорить о последних событиях. Хорошего мало. В общем, ночью нашим линкорам досталось у Антигуа. Ползут к Тринидаду. Преследования нет, но с подлодки заметили авианосец.

– «Рейнджер»?

– Он самый. Прет полным ходом, по расчетам через полчаса выйдет в район выпуска самолетов. Если уже не форсировал турбины. На корабле полная авиагруппа, восемь десятков самолетов. Кто еще не встречался с «Уалдкетами» напоминаю, истребитель не хуже «Сапсана». Вооружение, как у наших старых моделей, кабина бронирована, машина живучая.

– На вертикали уступает «Сапсану», маневренность хуже. Скорость ниже, – высказался Кирилл.

– Вы с ними дрались?

– Встречался у Фарер. Серьезный противник, но бить можно. Горят хорошо.

В динамиках заиграл гимн. Многие рефлекторно вытянулись при звуках «Боже царя храни». Можно часы сверять, ровно восемь по меридиану. После вчерашнего, летчиков намерено не будили. Как потом случайно выяснилось, личное распоряжение командира «Выборга».

– К делу. Почему столько небритых рож? Штабс-капитан Витте, как вы умудрились потерять шарф? А если прямо сейчас садиться в истребитель? Вы командир эскадрильи, пример для подчиненных, или из сельской авиакомпании?

Григорий Витте опустил голову в плечи. Оправдываться было нечем. Шарф для военного летчика не эпатаж, а жизненная необходимость. В бою головой приходится крутить как пропеллером, воротник гимнастерки и куртка стирают шею в кровь.

– Командиров эскадрилий и замов жду в авиарубке через пять минут. Остальным разойтись.

Константин Александрович демонстративно поднял руку с часами.

– Тридцать минут на личные дела. Сбор на палубе у трубы.

Кирилл одним из первых стартовал с места. Полчаса, это много, когда все в твоем распоряжении, и очень мало, когда заветный отсек заблокирован изнутри собратом по каюте.

– Я первый в гальюн, – со смехом на бегу оттолкнул Сергея Тихомирова.

Разумеется, уложились все. Ровно в назначенное время на палубе застыл строй летчиков. Все гладко выбриты, форма в порядке, лица светятся. Последнее разумеется только для прессы. Лица истребителей хмуры. Штурмовики мрачно смотрят прямо перед собой.

– Господа, «Рейнджер» обнаружен. Дистанция сто сорок миль. В эскорте только эсминцы и крейсер. Не буду повторяться, на американце восемь десятков моторов. У нас за кормой поврежденные линкоры, подранки черпают воду пробоинами.

С мостика на палубу спустился каперанг Кожин. Командир обвел взглядом свою небесную элиту, немного задержался на Кирилле, подмигнул родственнику.

– Константин Александрович, разрешите.

– Вы командир, Евгений Павлович.

Кожин еще раз пробежал глазами по лицам людей, одобрительно кивнул при виде плотного составленных на корме «Сапсанов». Не полный комплект. Увы. Но это лучше, чем ничего.

– Господа, нет толку в красивых словах. Вы должны остановить и рассеять ударную волну. Вот и все. Можете угробить все машины. Железо копейки. Получим новые. Но мне нужно чтоб вы победили и вернулись все живыми. Мокрые, на плотиках, с разбитыми рожами, но живые. Понятно?

– Так точно, ваше высокоблагородие! – грохнули ребята.

С такими словами к ним еще никто не обращался.

– Василий Сергеевич, – командир подошел к отдельному построению бомбардировщиком. – Можешь меня крыть последними словами, но ты и твои люди обязаны колупнуть «Рейнджер». Дорогу расчистят, тебя прикроет третья эскадрилья. Сейчас «Полтава» полным ходом идет на перехват. Ты или ребята с «Синопа» собьете янки ход, и «Полтава» разорвет его в клочья. Не получится, он нам еще принесет горя.

– Не подведем, Евгений Павлович, – поручик Ефремов даже не смотрел на своих людей, спиной чувствовал: пойдут все. Не все прорвутся, но не сдрейфят.

– Разрешите ребятам перед вылетом причаститься. Так нам легче будет.

– Добро, – Кожин повернулся к начальнику авиаотряда. – Время есть?

– Есть. Я людей заранее поднял. Давайте тогда на палубе молебен проведем.

– Отца Сергия сам предупрежу, чтоб не тянул, но причастил и благословил всех.

Авианосец там временем нес свои винты на чистый норд. За кормой готовились к взлету поредевшие эскадрильи «Наварина» и «Синопа». Как только на палубе отзвучало последнее «Аминь», летчики приняли святые дары, взвыли сирены.

– По машинам! Прогреть моторы!

Кирилл рысью взлетел по стремянке и запрыгнул в кабину. Все отработано до автоматизма. «Выборг» идет самым полным против ветра. Баки под завязку, пушки и пулеметы проверены, стволы вычищены, под капотом и в крыльях уложены тяжелые гроздья снарядных лент.

– Первая эскадрилья, – в наушниках хрипит голос Сафонова, – наш курс норд-вест. Перехват. С истребителями не связываемся. Работаем по пикировщикам.

Мотор поет свою песнь. Датчик температуры медленно ползет к зеленой зоне. Ремни пристегнуты, приборы проверены, зеркала выверены.

– Господа, доложить готовность.

– Десять. Готов, – сразу отзывается ведомый.

– Дюжина, не готов. Мотор грею.

– Доложить по готовности.

Через пять минут с палубы авианосца срываются первые истребители. Солнце высоко, волнение слабое. Погода курортная. А где-то там за горизонтом рубят винтами воздух «Даунтлесы» и «Уалдкеты», стелются в партере «Девастаторы».

– Господи, дай чтоб хватило патронов, – шепчет прапорщик и сдвигает сектор газа.

Глава 23
Санкт-Петербург

14 августа 1941. Князь Дмитрий.

– Проходи! Чай, кофе? – всевластный император Алексей Николаевич поднялся из-за стола навстречу своему порученцу.

– Добрый день. Мне как всегда кофе.

– Располагайся. Извини, что корабля на бал, – царь поднял трубку телефона. – Пожалуйста в кабинет чай с лимоном, кофе из последней партии, набор на двоих.

– Что случилось? По лицу вижу.

Алексей переложил стопку бумаг на край стола. Вид у царя мрачноватый, но в глазах светится огонек.

– Последние сводки читал? Нашим морякам чувствительно щелкнули по носу. Недооценили янки, вот и поплатились.

– Насколько серьезно? В газетах пишут о сражении и боях на островах. Оценки нейтральные и благолепные.

– Ты левацкую прессу не читал. Я тебе пришлю подборку. Посмеешься.

– Тебя опять именуют Дракулой, кличут кровопивцем?

– Пустое. Привык давно. Сам знаешь, я на самом деле буквально пью кровь русского народа. Вот только утром очередное переливание сделали, – Алексей рефлекторно потер сгиб руки.

Князь стиснул зубы, он слишком хорошо знал сюзерена, врагу бы не пожелал такое. Зависеть от врачей, бояться ушибов, малейших царапин и всегда возить с собой холодильник с консервированной кровью – хорошего в этом мало.

– За такие сравнения казаки молча зарубят, а работяги с заводов и верфей морду в кровь разобьют. Может не слышал, но в народе все твои доноры числятся твоими кровными братьями.

– Слышал. Как еще Наталья Сергеевна меня терпит такого несчастного. Постоянно в делах, месяц не могу ее с детьми на яхте дальше Кронштадта вывезти. Сидит со мной взаперти, как Мария Магдалина.

– Не наговаривай. Любит тебя императрица, ты ее любишь, иначе такого бы не говорил. Дурак ты, Твое Величество. Даже при друзьях такого бы не говорил. Тебя люди уважают, молятся за твое здоровье. И вообще, уныние смертный грех.

Император в ответ усмехнулся. Настроение с утра капитально испортили. Дмитрий не виноват, но попался под руку, потому услышал то, что царь старался держать в себе.

– С грехами сам разберусь. У меня целых три патриарха. Отмолят. Наши у Антигуа нарвались на горячий прием, сами виноваты.

– Серьезно вляпались?

– Не так чтоб очень. Большие потери в людях. Летчиков как косой проредило. Больше половины действующего состава эскадр встало на ремонт, собирают конвои чтоб перетащить калек на балтийские верфи. Болезненно, но не фатально. Янки по косвенным данным тоже кровью умылись.

– Баш на баш? – Дмитрий недоуменно приподнял бровь. – С нашим перевесом в силах удивительно. Американцы нашли второго Нельсона?

– Не сказал бы. Скорее мои адмиралы умудрились разыграть мистерию Максимилиана рейхсграфа фон Шпее.

В дверь постучали, затем слуга внес серебряный поднос с чашками, заварником, тарелочками и небольшим самоваром.

– Спасибо, – царь благодарно кивнул.

Дмитрий потянулся к кофе. Сам аромат бодрил, возбуждающе щекотал ноздри.

– Ну, как тебе?

– Недурственно. Мягкий, крепость чувствуется. Хороший кофе.

– Отстал ты от жизни. Это новинка сезона. Настоящий русский кофе.

– Если не ошибаюсь, у нас кофе под своими марками несколько десятков лет обжаривают, сушат и упаковывают.

– Верно. Раньше обрабатывали, но не выращивали. Эта партия с наших плантаций.

– Конго?

– Все верно. Какао у нас тоже теперь отечественный. Не одними ураном, медью и каучуком богата колония.

Царь сам пил крепкий черный чай. Как и его отец, предпочитал с лимоном. Дав гостю немного отдохнуть и взбодриться, Алексей отодвинул поднос и поставил локти на стол.

– Мне нужен совет. Беда у нас. Михаил Александрович отставку просит.

– Адмирал Кедров? – князь поддался вперед.

Император кивнул.

– Понятно. Со здоровьем у него неважно. Давно ожидалось.

– Потому и отпустил. Вчера подписал рапорт. Пенсия, право ношения мундира, придворный чин, дал поручение купить для Александра Михайловича усадьбу где пожелает. Знаешь, все равно грустно. Тяжело без его головы нам будет.

Император поднял глаза на собеседника.

– Как думаешь, может попросить дядю принять адмирала на Кавказе? Не помнишь, они дружат?

– Не знаю. Александр Михайлович был очень дружен с моим покойным папой.

Оба замолчали. Дмитрий кивнул на пепельницу, получив беззвучное разрешение кивком, закурил. Упоминание папы, заставило князя дать себе зарок вырваться и съездить повидать маму. В последние годы Ксения Александровна жила в Крыму во дворце своего старшего брата. Мраморные стены Ливадии стали приютом для старшего поколения Романовых. Впрочем, царю Алексею мама Дмитрия приходилась родной тетей. Сам царь никогда никому не говорил, но именно его папа в свое время посоветовал обратить внимание на молодого родственника в МИДе. Не пожалел.

– Кого по твоему мнению лучше поставить верховным командующим?

– Интересный вопрос. Помнится, я прошлый раз был за Вержбицкого, а ты выдвинул Кедрова, – князь прищурился, глядя на закручивающиеся спирали сигаретного дыма.

– Это было в прошлый раз. Ты все правильно оценил, но не до конца.

– Кого сам Михаил Александрович предлагает?

– Молчит.

– Кто у тебя из молодых грамотных и энергичных?

– Много. Да хоть Калинина из Англии забрать. Не совсем молод, но Францию и Англию со своей армией прошел как нож по маслу.

– Если снова вспомню Григория Афанасьевича?

– Неплох, но тоже сдавать начал. На своем месте очень хорош, – поправился Алексей. – Боюсь, для него это пик, неуверенно рассуждает о морских делах.

– Кедров тоже армейскую изнанку не ведал.

– У меня вся война на море-океане.

Разговор вскоре ушел не туда. Князь с императором обсудили кандидатуры нескольких генералов и адмиралов. Увы, никто на глобального стратега не тянул. Очень удачно Алексею позвонили. Пока сюзерен разговаривал с министром, Дмитрий подошел к окну. Отсюда открывался великолепный вид на правительственный квартал. За зданиями министерств и ведомств в небо упирались три тучереза на Кузнецовской улице.

– Единственное что я могу посоветовать разумного, не спеши, – молвил князь. – Когда Михаила Александровича провожаем?

– Месяц. В середине сентября уходит. Ладно. Через три дня пришли мне список, кто по твоему мнению потянет.

– Нужно ли? Я не военный.

– Первое, ты генерал-лейтенант. Уже обязан разбираться в людях. Второе, кратко расскажи результаты поездки.

Император вошел в свое нормальное рабочее состояние. Негатив как святой водой смыло. Дмитрий поглядывал на часы. Увы, царь все воспринял по-своему. Время обеденное, а отказываться от совместной трапезы с сюзереном не-комильфо.

Уже когда оба собрались идти в обеденный кабинет, император вспомнил одну вещь:

– Дмитрий, ты мне сильно удружил с Иудеей. Патриарх обижается за то, что ты меня сделал наместником аж самого Спасителя.

– Зато небезынтересный ход, хороший шанс навечно узаконить твое и твоих наследников право на эту землю.

– Я не обижаюсь, – глаза Алексея светились весельем.

Сама задумка пришла в голову Дмитрию. Жаботинский отшлифовал. Нет, все даже очень неплохо, но с подковыркой. Царем Иудейским на веки вечные признавался сам Мессия. С чем возникала очаровательная двусмысленность.

Так как для иудеев Спаситель еще не пришел, нагрянет неведомо когда, для христиан уже приходил, а после второго пришествия вопросы власти в Иудее перейдут в разряд несущественных, местоблюстителем или регентом престола призывается император Всероссийский. Естественно у Русского царя и короля Иерусалимского обязанностей своих хватает, за него всю полноту власти принимает премьер-министр. Правитель, избираемый парламентом, а не назначаемый что характерно. Регент обязан благословить выбор народа. Но может и не утверждать, о чем Дмитрий четко прописал в секретных протоколах и неотъемных поправках к Иудейской конституции.

Благодаря ходу с царствованием Мессии, сам собой ушел на задний план вопрос Иерусалима. Господину Жаботинскому и его националистам меньше всего нужно пришествие истинного царя в обозримом будущем. И без того проблем полон рот равно как иные интересные места. Откладывание на бесконечность возвращения Иерусалима и восстановления Храма, исполнения иных пророчеств им на руку. Такая вот логика выгодная многим.

– Через две недели у меня встреча с патриархом.

– Московским?

– Да.

– Прилетает или приезжает?

– У него свой самолет, – нахмурился царь. Алексей искренне полагал, когда идет война и каждая минута дорога, грех в служебные поездки гонять машины или литерные поезда. Есть же аэродромы у каждого губернского и у многих уездных городов!

– Ты мне опять нужен как собеседник и советчик, если не возражаешь возьму на встречу.

– Слушаю, – князь наклонился вперед.

– Как ты знаешь, у нас сейчас целых три православные Патриархии, есть автокефальные дружественные церкви, ведущие свою непрерывную историю чуть ли не со времен до Христовых, с десяток протестантских церквей, католиков много, униаты. Очень влиятельны старообрядцы, – царь поморщился. – Эти господа много не говорят, но уже сейчас у старообрядцев больше трети наших банков и промышленности.

– Ничего нового. Русские протестанты.

– Верно говоришь, водку не пьют, роскошью брезгуют, зато работать умеют. Дмитрий, ты знаешь, что у старообрядцев еще со времен моего дедушки чуть ли не поголовная грамотность?

– Сейчас у всех русских полная грамотность. Твой папа постарался.

– Начальная школа это одно. Я веду речь о том, что старообрядцы одна из самых влиятельных страт в нашем отечестве. Мне подали записку от МВД. Так вот, пусть после уравнивания всех вер в правах кто-то и перешел в церковь Патриарха, да многие остались в расколе. На сегодня у нас старообрядцев двадцать три миллиона человек обоего пола.

Дмитрий закашлялся.

– Перепись говорила о двух с половиной миллионах?

– Перепись, князь. Перепись, – терпеливо повторил император. – МВД дает совсем другие цифры. Я склонен им верить.

– Проблема, – Дмитрий сходу сообразил, к чему его подводил сюзерен.

Влиятельная, богатая и очень многочисленная группа. Все чистые русские, православные, однако, лояльностью группа не отмеченная. Виной тому политика предков сюзерена. Николай Второй много сделал для сглаживания последствий Раскола, но старая рана еще побаливала. Что уж говорить, сенатский период истории православия на Руси, когда Петр превратил церковь в министерство Веры, до сих пор аукается.

– Так вот, у нас вроде бы большинство граждан русские, христиан еще больше, а единства нет. Из этого постоянно вылезают, – царь хмыкнул, – разные нехорошие дела. Министр Куровский подал одни интересный прожект. Предлагает законодательно, моим личным Указом уравнять все церкви, обязать полюбовно принимать всех христиан вне зависимости от обряда и уклона. Заставить всех признать истинность таинств и обрядов других церквей.

– Тебя на костре сожгут.

– Если дуриком переть, Россия взорвется. А если с умом все сделать, может толк выйти.

– Только не во время войны. Помнишь, твой папа все реформы переложил на послевоенный 18-й год. Новый алфавит, европейский календарь, уравнял крестьянское сословие с мещанами. Патриарха разрешил избрать.

– Не считай меня дураком. Мне сейчас надо подготовить патриархов и епископов, поставить их перед неизбежностью принятия. Понял?

– Хорошо. Что требуется от меня?

– Так лучше. Поможешь при разговоре с Анастасием. Начну с него. Суть: полюбовное признание обрядов и таинств всех христианских церквей в моей стране.

– Почему с него? Лучше будет поставить задачу Куровскому обработать вождей раскольников, а тебе начать с лютеран.

– С Анастасием проще. Он второй Патриарх после Синода. Он еще не совсем настоящая Церковь. Всегда могу надавить, напомнить, что у меня целых три патриарха. Могу и подвинуть.

– Согласен. Сложное дело. Но ты прав. Уравнять все церкви, убедить признавать чужие обряды и таинства хорошая идея.

Дмитрий подпер щеку кулаком. В голове князя уже рисовались фантастические перспективы. Да, очень сложно. Да, многие сразу не примут. Да, застарелые обиды тысячелетней давности. Однако, результат того стоит. Медленно, постепенно, но все русские церкви встанут в один строй, в несокрушимую стену щитов.

– Лютеранин сможет подойти к причастию в православной церкви, а венчаться в католическом костеле?

– Суть ты уловил. Жениться сможет на православной, а детей крестить в той церкви, что им двоим ближе. Однако, с протестантами и католиками еще сложнее, чем с православными. С православными они помирятся и расцелуются, а между собой еще долго будут ножи точить. Думаю, если не мой сын, то внук увидят такую чудную картину, я же только положу второй камень в фундамент.

– Что с меннонитами делать будешь?

– Как и со всеми, лаской и отеческим принуждением. Пусть крестятся и молятся как угодно, главное, чтоб в Бога верили и Святую Троицу. Не хотят брать в руки оружие? – Можно понять. У меня и без них только частичная мобилизация. Впрочем, немцы меннониты идут служить санитарами и фельдшерами. Тоже воюют, жизни моих людей спасают.

От императора Дмитрий ушел в состоянии задумчивом. Ни на какую работу он не поехал. Люди не дети. Проживут еще один день без начальника. Машина с охраной ждала у бокового крыльца. Дмитрий попросил отвезти его в Сергиевку. Если семья ждет, работа подождет. Странное дело, но князь оказался совершенно прав. Остаток этого дня его не беспокоили, зато с утра началось. Самое первое – навалились кадровые дела по итогам неудачного сражения у Антигуа. Вплоть до того, что пришлось устанавливать канал связи с флагманским линкором и запрашивать вице-адмирала Макарова.