Текст книги "Отмщение"

Автор книги: Андрей Жиров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 21 страниц)

– Иди, Георгий, – тихо произнес Толстиков, нежно поглаживая Галину по растрепавшимся волосам. – У тебя есть пол часа...

– Спасибо, – спокойно произнес Геверциони. А затем обернулся в сторону выхода и добавил. – Эй, слышишь? Я иду. Помни про обещание.

"Жду..." – так же коротко фыркнули динамики.

– Да что за хрень?! – воскликнул Белозёрский, про которого как-то забыли в суматохе. – Что за бардак?! Никуда ты не пойдешь!

Генерал рывком – за пару мощных прыжков – подбежал к своему месту, схватил автомат. Спокойно взяв Георгия на прицел, Рафаэль решительно щелкнул предохранителем. И повторил – Не двигайся! Ещё шаг и буду стрелять!

Не оборачиваясь, Геверциони тихо спросил:

– Ты уверен?

– Абсолютно, – жестоко усмехнувшись, ответил Белозёрский. – Можешь не сомневаться.

– Тогда поступай, как должен, – спокойно ответил Георгий. – И будь что будет...

Шаг... И сразу же за тем выстрел взорвал изнутри звенящую тишину...

Глава N24 Геверциони. 02.30, 19 ноября 2046 г.

Геверциони молча шагал по пустынным коридорам базы. За спиной оставался рычащий от боли в простреленном плече Белозёрский. Генерал никак не мог ни подняться на ноги, ни дотянутся здоровой рукой до отлетевшего к стене автомата. За спиной остались Ветлуга, по-прежнему трепетно прижимавшаяся к груди Ильи. Генерал запомнился Георгий ровно таким, как в последний миг: суровый взгляд и слабо дымящий стволом пистолет.

Но позади оставалось так же и много другое. Многочисленный персонал базы... Ушедшие в опасный поход товарищи: Фурманов, Чемезов, Ильин, Лазарев... С ними Геверциони уже не надеялся встретиться. В памяти одно за другим всплывали образы лиц и тех, кто навсегда ушёл: Кузнецов, Алиса, Гуревич, Ирвин... И ещё многие бойцы и офицеры... Даже профессор Гольдштейн... О них Георгий не позволял себе забывать. Ведь, в конце концов, сейчас вперед он шагает не ради себя. Чего бы в таком случае стоил? Нет, не ради себя...

Спиной генерал непрерывно ощущал острые уколы взглядов: немногочисленный персонал провожал чужака с недоверием и, одновременно, облегчением. И нельзя этого ставить в вину. В конце концов, именно появление бригады на базе жизнь кардинально перевернулась. И конец мирного существования оказался предопределен...

Пока длился путь на поверхность, Геверциони тщательно, подробно перебирал в памяти мельчайшие подробности – не желая упустить ничего. Ведь именно ради истинно дорогого в жизни и был пройден долгий путь. Может быть думать так глупо, нелепо, наивно. Но правильно – в этом Георгий уверен полностью. Не стоит стыдиться ни любви, ни надежды, какими бы смешными, какими бы глупыми не казались. Ведь в конечном итоге именно они единственные поддержат в пути...

Придерживая левой ладонью рукоять шашки, Геверциони твердой, уверенной походкой шел вперед – и вверх. Наконец за спиной захлопнулась перегородка входного шлюза, в лицо мгновенно ударил морозный воздух. На краткий миг исподтишка нанесенный выпад заставил слабое человеческое тело содрогнуться, болезненно ссутулить плечи. Жалящий снег не добирался в глубь пещеры, но и безжалостного холода вполне достаточно. Но все же сила духа выше – пусть зачастую и лишь на краткое время. Прищурившись, Георгий подтянулся, выпрямил спину. И с привычной небрежной усмешкой вновь сделал шаг вперед. Ещё один. Случайно промелькнувшая мысль об оставленных на столе перчатках неожиданно развеселила – Геверциони даже искренне хохотнул.

Каждый новый шаг тем не менее давался все труднее. Под конец пришлось уже не стесняясь заслонять глаза от ударов бушующей вьюги. Ладони и кожа лица покраснели, покрылись тонкой ледяной пленкой. Даже мундир не защищал от холода: когтистые лапы пробирались внутрь, впиваясь в беззащитную плоть. И все же Геверциони продолжал идти. Старательно думая лишь о том, как бы не упасть – протез, лишенный природной чувствительности, постоянно норовил соскользнуть с обледеневших камней.

Сил постепенно становилось всё меньше. Под конец Геверциони почувствовал, что замерзает: на плечи навалилась свинцовая усталость, сонливость манила призрачным теплом. И, уже почти оказавшись на пределе, у выхода из пещеры в молочной мути вьюги Георгий разглядел неясные контуры фигуры. Затем мир внезапно рывком померк, исчез. Чтобы через секунду проявится вновь...

С удивлением Геверциони обнаружил себя стоящим посреди неуловимо знакомого помещения. Парадный зал... Стены взяты в изысканны деревянный панцирь, разукрашены резьбой и золотыми узорами. Картины в старинных, потускневших, но не утративших грозной торжественности массивных рамах... На высоком потолке изысканная лепнина, повторяющая узоры стен, аккуратно вписанные в интерьер фрески... Пол сияет отполированным до янтарного блеска паркетом... А за широким окном...

От искреннего удивления Геверциони непроизвольно хмыкнул: за окном открывался вид на целый архитектурный ансамбль. И, конечно, самыми узнаваемыми чертами его оказались до боли родной алый кирпич Кремлевской стены и торжественные купола собора Покрова на Рву.

Пораженный такой резкой переменой, Георгий невольно глянул на часы. Стрелки упрямо показывали тридцать третьего, хотя на улице утро ещё только занимается. Автоматически генерал отметил, что в запасе осталось чуть больше двадцати минут...

– Не стоит удивляться, – донесся из-за плеча добродушный голос. – Если уж я способен преодолевать с легкостью галактики, как вы их называете, то отчего бы пугаться несчастной тысячи-другой километров?

– Один? – непроизвольно вырвалось у Геверциони. Удивленный и, вместе с тем, – в предвосхищения невероятной удачи – генерал резко развернулся, даже подошвы заскрипели. И от неосторожного движения потерял равновесие: подвел в самое ответственный момент протез. Схватившись руками за воздух, Георгий уже чувствовал, что падает. Но тут в плечо крепко вцепилась сильная ладонь незнакомца. В этот момент Геверциони изо всех сил прикусил пломбу. Надеясь, что собеседник не услышит звука разламываемой капсулы.

– Держу! – прозвучал все тот же спокойный голос.

Кое-как нащупав равновесие, Геверциони твердо встал на ноги. И наконец сумел разглядеть противника. Результат... Не потряс, но удивил.

Совершенно обычный по виду мужчина, хорошо за тридцать. Открытое, располагающее лицо с волевыми чертами: густые брови придают некоторую суровость, но вполне искренняя улыбка полностью исправляет дело. Вообще в нарочито небрежной внешности Геверциони разглядел колоссальный объем труда. Каждый изгиб, каждая морщина – не исключено, что даже клетку – кто-то щепетильно расположил именно так, а не иначе... Дополняет картину изысканного аристократа классический английский костюм-тройка серой шерсти в неброскую тонкую клетку.

Как, впрочем, и ожидалось, пришелец оказался отнюдь не многорук, не многоног. Лишен рогов, клешней и клыков...

– И хвоста у меня тоже нет... – со смехом завершил фразу пришелец. – Кстати, во избежание ненужных опасений, предупреждаю сразу: мысли читать не умею. Однако эмоций, движения черт вполне достаточно. Что до первого вопроса – да, я один. А что так удивляет? Поражаюсь вашей косности! С чего вдруг считать, что на (уж прости за грубость) какую-то Землю вдруг начнут низвергаться с неба орды захватчиков? Неужели так обидно признать, что даже одного может оказаться достаточно?

– Однако... – хмыкнул Геверциони. – Хвоста, может и нет, зато самомнение приличное.

– Ну прости, – непринужденно усмехнулся незнакомец подбоченившись. – Если быть честными, против правды я сильно не погрешил.

– Но зачем тогда вся это игра? – Георгий широким жестом обвел комнату. – Зачем маска?

– А что ты ожидал увидеть? – спокойно пожал плечами пришелец. – КАКИМ ты хотел меня увидеть? И как представлял встречу? С торжественным пафосом на каком-нибудь звездном корабле? Как это у вас называется, летающей тарелке? А встречать тебя, конечно должны разряженные в аляповатые тюрбаны и пестры балахоны отрешенные по виду гуманоиды... Или быть может ещё лучше какие-нибудь гигантские слизни, прямоходящие слоны, мыслящие амебы? Нет... Всё так, как должно быть.

– Но ведь не станешь же ты утверждать, что именно так выглядишь? И что все здесь настоящее? – нахально возразил Геверциони. – Кстати, мое имя ты знаешь, а своего до сих пор не назвал. Мы, аборигены Земли, такое поведение склонны считать невежливым.

– Что в имени тебе моем? – ответил усмешкой пришелец. – Впрочем, если хочешь, Владимир подойдет.

– А ты положительно наглец... – заметил Георгий.

– Если я наглец, то ты – невежа, – поддел невозмутимый собеседник. – Или привычка перебивать собеседника – местный комильфо? Так собственно, что до вида – конечно, нет. Но такой более привычен, располагает к доверию. Увы, изучив вашу психологию, я, как мне думается, справедливо предположил, что разговаривать с... живой машиной будет не комфортно. Ну а обстановка как раз настоящая. В конце концов, Москва – столица мира...

Геверциони же в последние секунды оставался озабочен одним вопросом: как удержать эмоции под контролем. Все-таки раздобытые родным ведомством крохи информации – правда: пришельцы в нашем понимании не живые. Или скорее не совсем живые. Неизвестный образчик живого механизма... И теперь от невозмутимости зависит многое, чуть ли не всё – если не соврал, если вправду один... Стараясь не подать вида, ни единого повода для подозрений, Георгий раскусил декоративную коронку. Скрытая внутри полого зуба ампула податливо хрустнула.

– Хорошо, признаю, что был неправ, – Геверциони с показной искренностью тяжело вздохнул. Истинной целью было отнюдь не игра на публику – тем более, что назвавшийся Владимиром не поверил, лишь снисходительно усмехнувшись неумелому кривлянию. Главное, чего пытался добиться Георгий – как можно быстрее освободить вирус.

Пришелец ничего подозрительного не заметил. Во всяком случае виду не подал. Геверциони тем временем принялся тянуть время:

– Ну так что ты от меня хотел? Зачем весь этот пафос?

– Кое-что действительно хотел... – с некоторой заминкой ответил Владимир. И широким жестом указал на противоположный конец зала. Там в самом углу притаился широкий стол старинной работы и два глубоких кресла. – Прошу, давай пройдем. Переговорим в спокойной обстановке, не на бегу.

И, не дожидаясь реакции гостя, первый проявил инициативу. Геверциони, пожав плечами, спокойно направился вслед. Застыв у края стола, Владимир вновь любезным жестом указал на кресла.

– Прошу, выбирай место. Гостю, как у вас говорят, – лучшее.

– Только вот кто здесь гость... – обозначил риторический вопрос Георгий, легко опускаясь на мягкое кожаное сидение.

Владимир же абсолютно невозмутимо обогнул стол и сел напротив, заметив походя:

– Да. И с таким же успехом следует признать, что раньше на этом месте находилось поселение фино-угоров. Ещё раньше – иных славянских племен. До того в местных лесах вольготно жили звери и птицы... Спускаться, Георгий, можно долго. И ты же не считаешь всерьез, что возникни здесь наследники тех времен, претензии к нынешним жителям будут оправданы? Конечно не считаешь... А вообще нет ничего более постоянного, чем временное. Так, кажется, сформулировал кто-то из ваших мудрецов?

– Ну, это весьма спорная философия... – Георгий небрежно откинулся на спинку кресла, скрестив руки на груди.

– Согласен, – кивнул Владимир. – Всё это я сказал лишь для того, чтобы наглядно показать: твои попытки вывести меня из равновесия, проверить на прочность, запутать... Они неуместны...

– Ничего формулировка, – одобрил Геверциони.

– Георгий... – на лице пришельца появилась кривая ухмылка. – Я же вижу, что ты не ограниченный служака. Мы оба прекрасно понимаем, что происходит. Ты отдаешь себе отчет, что я – иная форма жизни. С объективно более высоким интеллектом, качественно развитым сознанием и логикой. Скорость реакций в силу особенностей строения позволяет мне воспринимать реальность приблизительно в несколько сотен тысяч раз быстрее, чем человеку.

– И что из этого следует?

– Я предлагаю говорить серьезно. Не унижай себя попытками играть. Любой фарс, любое дно – сколько бы их ни было – я всегда разгляжу. В противном случае наш диалог зайдет в тупик. Неминуемо.

– Все-таки диалог? – усмехнулся Геверциони.

– Да, конечно, – серьезно кивнул Владимир. – Исходя из предпосылки, что ты вполне адекватно оцениваешь происходящее, полагаю, ты так же сумеешь понять: если бы я хотел обмануть, извратить и заставить – давно бы уже сделал. И заметь – я не виляю, не делаю вид, что так сделать не могу. Я говорю правду, как есть.

– Но ничто не мешает мне предположить, что в этом и есть обман, – заметил Георгий. – Откуда я могу знать – вдруг твоя логика или система морально-нравственных установок не допускает принуждения или лжи? И твое поведение – не более чем попытка добиться желаемого, прикрываясь напускным благородством?

– Вполне справедливый упрек, – пришелец невозмутимо кивнул. – Так же можно предположить, что, в силу неизбежной разницы мышления, одни и те же явления, факты и предпосылки приводят к различным выводам. Кроме того, практически неизбежны роковые различия в мировоззренческой совокупности, ведь понятия "хорошо" и "плохо" лежат в области морали. Которой у иных существ может не быть вовсе. Или того хуже: мораль окажется совершенно извращенной...

– Да, спасибо, – искренне поблагодарил Геверциони. – Нечто подобное я собирался сказать.

– Не за что, – Владимир улыбнулся и любезно кивнул в ответ. – Таким образом можно рассуждать бесконечно долго. Поскольку, увы, даже между представителями одного разумного вида невозможна полная гармония. Следовательно, здесь мы покидаем сферу "да-нет" и переходим к "верить – не верить".

– А что, у тебя есть сомнения в моих взглядах по этому поводу?

– Есть, – небрежно кивнул Владимир. – Я полагаю, что, несмотря на достаточно скверный характер и излишне развитую желчность, ты вполне способен не только трезво мыслить, но и умело оперировать абстрактными категориями. То есть, заглядывать гораздо дальше сказанного. Потому я уверен, что ты предпочтешь вначале выслушать предложение, а уж затем решать. Иначе бы этой беседы вовсе не случилось...

– Ну что ж... Предложение выслушать, как минимум, справедливо... – пожав плечами, ответил Геверциони.

– Благодарю... – любезно ответил пришелец. – И в качестве ответного жеста хочу сделать безвозмездный подарок...

– Подарок?

– Да... Посмотри на левую ногу... Свою левую ногу.

Геверциони с недоверием и одновременно внезапно проснувшимся душевным трепетом приложил ладонь к штанине. И обомлел... Вместо холодного титанового каркаса со сложной системой полимерных жгутов обычная плоть. Живая и теплая. Его нога...

– Как? – только и смог Георгий пробормотать через силу.

– Все просто, – грустно усмехаясь, ответил пришелец. – Я ведь фактически не являюсь целостной структурой вроде тебя: мое тело состоит из многочисленных мельчайших механических частиц, неразрывно связанных неподконтрольной мне силой. Но на достаточно ювелирном уровне я вполне способен контролировать определенные процессы. Так, например, на расстоянии посылать электромагнитные импульсы и опосредованно управлять электроникой. Я могу воспринимать эфир и воздействовать на него в любой точке. Ещё одна способность, которую ты ощутил на себе – возможность быстрого перемещения на достаточно большие расстояния... А то, что произошло сейчас – возможность взаимодействовать с белковой формой жизни...

– Ничего себе способности... – подивился обескураженный Геверциони.

– Да, – кивнул Владимир. – Я вполне способен собирать из мельчайших живых клеток другие. Но я не могу создать жизнь. И, кроме того, не могу создавать технику. Вообще – работать не-живыми в вашем понимании материалами.

– То есть? – непонимающе уточнил Георгий.

– То есть, например ты можешь спаять микросхему, создать простой или сложный прибор, – доходчиво пояснил пришелец. – А вот я – нет. Считай, это тем самым проявлением различий в морали, этике, логике и прочая...

– Да... Это, конечно, опасное признание...

– Но я ведь говорил, что иду в отрытую.

– Хорошо... – медленно кивнул Геверциони. – Я вполне готов внимательно выслушать твои аргументы. И обещаю, что постараюсь подойти к оценке взвешенно.

– Благодарю, о большем я и не прошу... – Владимир подался вперед, облокотившись о край стола, и приступил к рассказу. – Я, как ты понял, пришел издалека. И появление здесь не ошибка... Ваша цивилизация крайне важна для Вселенной. Ведь, фактически, вы одни из немногих известных нам форм разумной жизни, способной к работе с тем, что называется электроника, механизмы... Мы развились в совершенно ином направлении и достигли необозримых высот. Но вы крайне интересны своим талантом. Его мы ни перенять, ни адаптировать, увы, не способны. Однако дальнейшее совершенствование вашей цивилизации способно принести и нам пользу... Пока всё понятно?

– Вполне... – ответил Геверциони. – Не могу сказать, что прослеживаю логику... Да и как-то странно выглядит заверение о невозможности работать с техникой...

– Ну тогда вот простой пример: вы способны на атомарном уровне совершать операции с механизмами. Но разве это помогло вам повторить жизнь? Что есть человек? Два ведра воды и россыпь щепоткам и кальция, натрия, серы, железа? Ещё что? Кто-нибудь сумел вернуть тебе ногу? Или вырастить новый палец хотя бы? И что уж говорить о мозге... А для нас ваша электроника – нечто живое, на грани пробуждения. Вообще электроника – нечто вроде формы жизни. Ведь ты же не стаешь отрицать, что этого нет только на том основании, что лично вы этого не видите? Как говорится, есть многое на свете, друг Георгий, что и не снилось вашим мудрецам. Но вернемся к делу. Оперировать с результатами вашего труда мы уже способны. Ровно как и ты сейчас вполне волен пользоваться как прежде вновь появившейся ногой.

– Ну... Конечно, если ТАК посмотреть, то понятно... Можно допустить...

– Итак, продолжим, – Владимир уверенно направил беседу в прежнее русло. – Развитие вашей цивилизации важно и для нас. Однако, увы, со стороны совершенно очевидно: вы уверенно направляетесь к закату. Бесконечные войны, агрессия... Это неприемлемо.

– Но ведь, если оценить мировую историю, войны всегда оказывались лучшим двигателем прогресса... – возразил Геверциони.

– Чушь! – презрительно фыркнул Владимир. – Не войны двигают цивилизацию! Войны заставляют власть имущих гораздо щедрее выделять средства на науку – исключительно из-за страха за собственную шкуру. А когда у ученых есть много масла, домик в горах и никаких бомбежек, творить получается гораздо лучше, чем на голом энтузиазме и на пустой желудок. Так что твой аргумент – прибежище либо глупцов, либо подлецов!

– Категорично... – задумчиво ответил Георгий.

– Никогда не будь плохого мнения о себе, своих родных, народе и цивилизации, если можно предположить лучшее, – назидательно подняв указательный палец, ответил Владимир.

– Что ж, принимается... Не откажусь: предполагать лучшее и впрямь более достойно.

– Так вот... Мы, собственно, подошли к финалу... – пришелец решительно перешёл к сути. – Я появился здесь не просто так, но с миссией защитить вашу цивилизацию от гибели хотя бы до того момента, пока вы сами не окажетесь в состоянии осознанно выбирать. Сейчас я занят именно этим. То, что происходит – следствие ваших ошибок, роковых ошибок! А отнюдь не следствие того, что я кровавый маньяк, возжелавший власти. Ты ведь как никто понимаешь, как мелок масштаб подобных упреков! Я искренне хочу помочь людям. И для этого мне нужна твоя помощь...

– Такая же, как потребовалась от Германской Империи? – усмехнувшись, бросил Геверциони. – Стать жандармом над миром? Над собственными братьями? ТАКАЯ помощь?

– Не сравнивай... – болезненно поморщился Владимир. – Привлечение имперцев лишь первичный этап. Они просто рядовые исполнители. Которые, надо заметить, не сильно рефлектируют по поводу предложенной роли. Даже, я бы сказал, упиваются властью... Но речь не о них... Подобный рычаг контроля потребуется лишь на краткое время – дабы не допустить разрастания конфликтов, беспорядков и восстаний. Увы, сейчас я просто не в состоянии успеть среагировать во всех точках земного шара одновременно... Но когда люди привыкнут к новому порядку, когда на местах встанут честные и чистые исполнители – именно тогда придет всеобщее процветание. Человечество наконец станет счастливым: исчезнут голод, болезни, войны. Достаток по потребностям придет к каждому, и каждый сможет отдавать обществу то, на что способен без оглядки на моду, необходимость и прочая. Придет эра творцов! Разве не об этом вы – ваша страна – грезит уже полтора века? Но одно дело мечты. И совсем другое – реальное предложение. Я обещаю, что так будет! И тебя я прошу помочь мне!

– Значит, счастье для всех... – медленно, растягивая слова пробормотал Геверциони. На пересохших губах мелькнула слабая улыбка. – Где-то я уже слышал подобное...

– Но разве ты можешь предложить больше? – поинтересовался пришелец. – Если можешь – давай, смелей. Скажи мне!

– Знаешь, пожалуй, ты прав... – задумчиво ответил Георгий. – Я не смогу найти лучшего рецепта...Я даже убежден наверняка: твой – лучший из всех...

– Так... – усмехнулся Владимир. – Сейчас, как я понимаю, следует ожидать... Чего? Что ты решишь, Георгий?

– Дело в том, Владимир, – продолжил Геверциони. – Что мы, люди, не всегда следуем логике. Потому, что выяснили наверняка – не всегда правильное решение бывает логичным. И ещё – так уж повелось, что мы от рождения свободны. Даже на цепи в рабском ошейнике, даже на рудничном забое, на галерах... Человек свободен, потому что никто кроме не может решить за него, как жить и как умирать. Весь наш путь, весь НАШ путь – это наши ошибки, наши взлеты и падения. Каждый шаг – он только наш. Именно потому мы – люди, такие, как есть... Я не приемлю твоего предложения. Человечество никогда не смирится с диктатом. Потому что иначе это будет уже не человечество.

– Громко... Очень громко и пафосно сказано... – заметил с грустью пришелец. – А ты подумал о то, от чего отказываешься? Что отнимаешь у человечества? Хорошо подумал?

– Да, – тверди и односложно ответил Геверциони.

– Что ж... Жаль... Я надеялся, что до этого не дойдет... – печально развел руками Владимир.

– Ну прости, – парировал Георгий, подражая интонациям собеседника. – Сам говорил, что способен просчитывать варианты чуть дли не мгновенно. И вообще – высшее существо по сравнению с человеком. Так зачем был этот фарс? Ведь ты должен был знать, что я не соглашусь. Или хотя бы почувствовать в процессе беседы слом настроя.

– Мог, – ответил Владимир. В бархатном голосе явственно читались какие-то неуместные, неправильные нотки раздражительности. – Но есть – даже у вас – такое понятие, как волевая составляющая процесса. В человеческой науке эта категория считается иррациональной, необъяснимой. Но, тем не менее, существующей и подчас способной оказывать решающей воздействие на результат развития событий, переламывать даже безусловные причинно-следственные связи. Я старался реализовать именно этот вариант...

– Жал, что не вышло, – заметил Геверциони, как можно равнодушнее пожимая плечами.

– Да, жаль... – Зло пробормотал Владимир и замолк. Внезапно лицо собеседника стало жестким: черты смазались, обретая звериную скрытую ярость. И, когда пришелец заговорил вновь, в голосе не было и капли теплоты или дружелюбия – лишь холодный звон стали:

– Ненавижу! Ненавижу эту твердолобость! Грязные, неблагодарные твари! Как смеете вы отталкивать столь милостивое предложение?! Решили, что раз с вами говорят на равных, – всё позволено?! Нет! Я научу вас покорности! Я выбью спесь и гордыню!

– И убьешь человека... – спокойно вставил Георгий. Генерал по-прежнему раскованно сидел, откинувшись на спинку кресла, ни мало не показывая страха. – Человек только потому и творец, что не преклоняет спину и не боится бросать вызов.

– Человек? Грязное животное! – гримаса ненависти исказила лицо пришельца. Черты окончательно поплыли, стерлись. За маской человекоподобного обличия все отчетливей проступало нечто невероятное – то самое механическое естество. – Сейчас ты узнаешь цену совей гордости! И ещё не раз пожалеешь! Я сотру... сотру в порошок, в прах, в пепел... все, что тебе дорого! Этот город! Идиотскую б...базу, спрятанную во льдах! И твоих дра...гоценных десантников! Как раз сейча-а-ас... они подошли к Новосибирску! Глупцы! И этот твой неистребимый адмирал Ку-кузнецов на белом коне! Думают, что их не-не-не видно... Сейчас я сотру их всех! Всех... со... хрш! Фрмаз! Тцу-у-ум... жхфр!

Геверциони неотрывно следил за происходящими с пришельцем переменами. С самого начала угроз стало явно: что-то идет не так. Речь становилась все более невнятной. Затем стали коверкаться звуки, рваться слова. Однако этого Владимир не замечал. Отрезвление пришло, когда уже вместо членораздельных фраз доносилось лишь причудливое нагромождение звуков.

Неожиданно от механического тела, показавшегося Геверциони чем-то сродни сияющей серебром кольчуги или даже исходящей рябью водной глади, стали отходить слои, отваливаться целые куски. На паркет они падали уже не былыми частями живого серебра – помертвевшей, тусклой пористой губкой и даже просто темным песком.

Какофония набирала силу: звуки доносились разной высоты и громкости, постепенно вовсе покинув доступный человеческому слуху диапазон. Наконец агония повалила пришельца навзничь. Совершенно по-человечески он какое-то вовремя пытался культями скрести по паркету, что-то верещал. Затем как-то разом замер, затих. И окончательно превратился в темно-серую глыбу.

– Вот и вся твоя философия... – подвел печальный итог Геверциони, после чего мельком глянул на часы. До предельного срока, названного Толстиковым оставалось несколько минут. Рывком вскочив на ноги, Георгий припустил по залу к дверям, не оглядываясь уже на останки пришельца. Выскочив в коридор затравленно оглянулся, пытаясь лихорадочно вспомнить, где находится. И все-таки вспомнил, хотя и был в этой части здания лишь однажды, да и то давно. Тем не менее расположение секретного узла связи, продублированного многократно в разных зданиях архитектурного ансамбля Кремля, измениться не должно... Теперь оставалось только успеть и заодно вспомнить код.

Добежав до нужного места, Георгий рванул на себя секретную дверь, нимало не заботясь сохранностью орнамента на стене. "Только бы успеть" – лишь эта мысль билась в сознании. Время на часах неумолимо таяло, оставляя считанные секунды.

Судорожно вбив на телефонном аппарате нужный код, Геверциони стал отчаянно вслушиваться в гудки. "Один, второй, третий... Ну где же они?!". Внезапно динамик чихнул, что-то внутри телефона щелкнуло. И с невероятным облегчением Георгий услышал до боли родной голос:

– Здесь генерал-майор Толстиков!

– Илья! – крикнул в трубку Геверциони. – Это я! Все в порядке?

– Кто – "Я"? – недоуменно ответил Толстиков. – Ге... Георгий! Какого черта?! Из Кремля?!! Что у тебя вообще творится?!

– Всё в порядке... – уже спокойнее повторил генерал. – Кончились наши пришельцы и мучения вместе с ними... Точнее один пришелец... Ты не поверишь: он был всего один!

– Ты там что, с ума сошел?! – недоверчиво спросил Илья.

– Да ты проверь! – настоял на своем Георгий. – Неужели под рукой нет безделушки какой?

– Ты... Ты смотри! И вправду работает!! – восторженно воскликнул Толстиков. – Подожди! Ты что, и вправду...? Что, всё закончилось?!

– Да... Все закончилось... – рассмеялся облегченно Геверциони. Он лишь сейчас сам понял, что произошло. Затем, опомнившись, поспешно добавил. – Срочно предупреди наших: немцам известно содержание маневра! Пусть срочно идут на прорыв – по месту дислокации готовятся нанести удар!

– Сейчас... Я... Ты погоди, погоди! Я сейчас вернусь!! – в трубке послышался треск, топот шагов и азартная перебранка...

"Теперь всё... – с облегчением понял Геверциони. – Можно и передохнуть" И, закрыв глаза, облокотился спиной о стену... Внезапное дуновение застигло врасплох. Георгий не сразу понял, что это не сквозняк и не ветер – слишком успел расслабиться. И, с запозданием открыв глаза, обомлел.

Лицом к лицу с ним стоял Владимир. На привычной человеческой маске застыла жестокая усмешка. Поединок взглядов длился несчастные доли секунды. Затем пришелец тихо прошептал:

– Ты забыл оружие, генерал.

Сталь коротко сверкнула...

Эпилог

Кузнецов стоял на выгоревшей опушке леса. Вокруг чернели обгорелые остовы танков, присыпанные снегом мертвые бойцы. А впереди в прозрачности морозного воздуха стоял недостижимый и невероятный город, город мечты. У ворот которого сошлись пути тысяч человеческих жизней, тысяч подвигов – больших и малых, заметных и не очень. Впереди Новосибирск. Наш Новосибирск. Советский Новосибирск...

Город глядел на мир выбитыми проемами окон, не стесняясь ни разрушенных, ни сожженных зданий, что черными покореженными зубцами целились в непривычно безоблачное, лазурное небо. Над шпилями высоток трепетали, били по ветру кроваво-алые полотна знамен. Город выстоял и имел право на гордость...

На центральной площади десантники, пехотинцы и мореманы строили пленных. Да... Для немцев очередной поход "на Восток" вновь вышел боком. Рассчитывали на избиение безоружных и реванш, а вышло иначе... Но ведь могло и получится.

Всё висело на волоске – буквально, не фигурально выражаясь. Но пересилили и сломали хребет немецкой военной машины не какие-то случайные обстоятельства, не случай, не проведение – а советские люди. Люди.

Ведь могло не быть самоубийственной атаки Фурманова. После которой – Кузнецов это контролировал лично – удалось отыскать троих выживших десантников. И ещё триста, кто обрел покой в объятиях безбрежного, бесконечного снежного моря. Забрав с собой едва ли меньше жизней противника.

Этот удар адмирал вспоминал с болью в сердце, с зубным скрежетом. Пальцы непроизвольно сжимались в кулаки, а на лице проявлялся злой, звериный оскал. Он ничего не мог сделать для них, ничем не мог помочь. Но они и сами справились. Лучше, дерзновеннее любого плана: проломив с ходу порядки противника, триста три десантника, разделившись, хлынули в стороны. Хладнокровно и беспощадно вырезая все на своем пути, сея хаос и трепет.

Немцы, естественно, не ожидали подобного. Просто не могли ожидать. А потому в подавляющем большинстве делали то, на что были запрограммированы и цивилизационными, и мировоззренческими установками. То есть начали спасать себя, защищая от очевидной, явной угрозой. Обреченные три роты десантников приняли на себя удар, выгрызая несравненным разменом право для оставшихся на единственную попытку.