Текст книги "Отмщение"

Автор книги: Андрей Жиров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 21 страниц)

– Тогда не будем больше извиняться, – предложил Кузнецов. Бледные, истрескавшиеся губы на миг тронула тень улыбки. – Главное, за что не могу не поблагодарить – за проницательность. Предупредить ведь было никак нельзя – я на виду, да и вас где отыскать? А так получилось, что двое командиров высказали одинаковое предложение.

– И что теперь? – поинтересовался Ильин, твердо взглянув адмиралу в глаза. – Вправду собираетесь использовать?

– Да, Иван Федорович. Собираюсь, – Кузнецов ответил не менее решительным взглядом. -

– А как же жители? Ведь в пригороде застройка густая: дачи, спутники...

– Не волнуйтесь, я позаботился об эвакуации заранее – ещё когда к нам попала информация о зарядах.

– Но как быть с направлением? Ведь неизвестно – где и как появится противник. А по площадям, извиняюсь, бить мало толка... Да и жителей отовсюду не эвакуировать.

– Не считайте, Иван Федорович, что только вы здесь заботитесь о наших людях... – намеренно тихо огрызнулся Кузнецов, нервно дернув щекой. Глаза на миг помутились злобой, что почти сразу утихла. – Я не хуже вас помню, что такое эвакуация. Не ждете же вы, что стану говорить про минимальные потери, жертвы войны и прочая? Верно, не ждите. Все эти жизни на нашей совести были – и останутся. Но я убежден: в нашем случае почти любое иное решение – многократно хуже.

– Это хорошо, – невозмутимо заметил Ильин, будто и не было только что вспышки начальственного гнева. – Только это не ответ.

– Не ответ, – сардонически усмехаясь, признал Кузнецов. – Хорошо. Ответ такой: если не знаем, где пройдет противник, нужно сделать так, чтобы прошел ровно там, где нужно. Тогда и эвакуация пройдет более адресно.

– Учитывая богатый выбор возможностей, единственный разумный выбор – лишить инициативы.

– Верно. Не перекапывать же город по периметру! – согласился адмирал.

– Тогда либо лишение времени на маневр, либо...

– Либо дезинформация, – докончил Кузнецов. – С теми, кого не боятся, не станут затевать изысков.

– Не очень-то мы подходим на роль простаков... – с сомнением пробормотал Ильин. – После успешного взятия города.

– Не горячитесь, Иван Федорович, – посоветовал адмирал. – Судить о нас станут не только по результатам, но и по методам, поведению. Вы ведь отлично знаете: взять проще, чем удержать. А если мы станем действовать шаблонно, предсказуемо – можем провести.

– Авантюра... – заметил полковник, откинувшись на спинку и сложив руки на груди.

– Отнюдь. Я ведь не предлагаю трагикомедию устраивать, не фарс. Просто занять оборону по правилам. Рассредоточить войска подальше от окраин, заняться строительством укреплений, минированием мостов. Сделать талантливо и достаточно трусливо.

– Сплошная оборона – все равно что никакой... – понимающе заметил Ильин.

– Именно. Потому краткий путь наиболее эффективен: чем меньше времени у противника, тем меньше он успеет подготовиться.

– Не слишком ли очевидно?

– Ну, мы ведь не станем жульничать, – с усмешкой парировал Кузнецов. – Старательно и правдиво примемся за работу. Уже, собственно, принялись...

– А для пущей убедительности чем меньше знают о дезинформации, тем больше она похожа на правду? – вставил Ильин, многозначительно кивая на застывших над картами офицеров.

– Верно, – спокойно признал Кузнецов. – Так и есть.

– Хорошо... Согласен с планом и готов исполнять приказы.

– Тогда нужно решить, как доставить заряд на место?

– Я думаю, мы оба знаем – есть только один вариант...

– Да... – мрачно кивнул Кузнецов в ответ. – Я бы хотел, чтобы пилот по-возможности понимал заранее на что идет... И что, скорее всего, не вернется...

– Я немедленно отдам приказ готовить машину к вылету... – ответил Ильин, решительно поднявшись.

– Хорошо... Идите, Иван Федорович... – ответил Кузнецов. Адмирал тоже поднялся и молча протянул полковнику мозолистую, твердую ладонь.

Лишь когда Ильин уже стоял в дверях, Александр вслед коротко добавил:

– Фурманов будет проситься... Не берите.

– Будет исполнено, – Ильин в ответ отрывисто кивнул и, не медля, шагнул за дверь...

... Удивительно, как быстро перевоплощаются города! Как ветрено, изменчиво их настроение – куда там браться даже искусным лицедеям! Кузнецов стоял у ступеней разрушенного подъезда центральной высотки и просто смотрел по сторонам.

День, окончательно вступивший в законные права, багряно-огненной волной заполнил улицы и проспекты. Золотой солнечный свет – пускай и по осеннему слабый – множился в тысячах сияющих окон, отражался от стальной кровли, серебрил щедро укутавший все вокруг снег. Несмотря на черные, опаленные плеши, оставшиеся на месте взрывов, несмотря на истерзанные войной кварталы, настроение витает торжественное, радостное. Не зря улицы до краев заполнены ликующими горожанами. Сколько им выпало за единственный день! Взрывы, стрельба, пугающая неопределенность. А после и вовсе жуткий ядерный удар по сосредоточию противника близь северной окраины. Но и город, и люди выдержали.

Сейчас Кузнецов явно ощутил – не зря настоял на своем! Не зря! Впрочем, конечно никто особо и не возражал победоносному адмиралу, за несколько часов успевшего стать и освободителем, и защитником. Ещё бы! Ведь до последнего не верилось, что немцы попадутся на простой трюк – очевидный, по-правде говоря – и полезут прорываться грубо, в лоб. То есть как раз по тому направлению, где их и ждали. Впрочем, даже если бы они выбрали иное направление главного удара – это бы их не спасло. Кузнецову, конечно, до зубного скрежета было бы жаль не успевших эвакуироваться, но рука не дрогнула ни в каком случае.

Единственным реальным шансом был прорыв по всему фронту малыми ударными группами – благо сил-то имелось предостаточно. Но то ли ума не хватило, то ли выдержки. За что и получили: оптом. Ядерный удар безжалостно и безразлично перепахал порядки наступавших. В одну кучу смешались люди, техника, деревца таежных окраин и редкие опустевшие домики. Смешались и тут же исчезли в белоснежно-молочном, ослепительном пламени. Полыхнуло так, что даже находившиеся в городской черте – на расстоянии пары километров от эпицентра – офицеры 137-й ещё с полчаса отходили от рябящих в глазах мушек. Накрытие вышло настолько удачным, что можно было только диву даваться: большая часть с такой поспешностью переброшенных под Томск резервов противника погибла от первого – и единственного – удара. Хотя за это благодарить следовало отнюдь не провидение.

У главной виктории дня (а Кузнецов без малейшего кривляния душой считал именно так) был свой герой. Ничего бы вполне могло не получиться, если бы не лейтенант Раевский. "Приблудный" пилот, в итоге ставший неотделимой частью бригады "Неподдающегося", прошедший наравне с десантниками весь тяжелый путь сегодня отстоял право нанести главный удар по противнику. Лида Соболевская пыталась было оспорить решение товарища, но тот как-то по-простому, спокойно сказал: "Право мужчин – умирать первыми. Иначе какие же мы тогда мужчины?" Естественно, вот так просто умирать Раевский не собирался. Да и Лида никак не могла после вспомнить, что дословно сказал Вадим. Только переспросить, увы, не у кого...

Уже находясь над порядками противника, Раевский осознал, что не сумеет сбросить заряд с необходимой точностью. Не хватит ни опыта, ни времени – немцы то ведь непонятно откуда взявшуюся пародию на современный самолет уже поспешно схватывали в прицел. Вадим даже заметил редкие вспышки пусковых установок. Потому, не колеблясь более, лейтенант отжал от себя рычаг и с холодной трезвостью направил падающий штурмовик прямо в центр средоточия...

Сразу после того, как перемололи ворвавшиеся в город по инерции авангардные отряды, армия противника в районе фактически перестала существовать. Потери оказались для подобного рода столкновений минимальными. Хотя изначально бригада находилась в столь очевидном меньшинстве, что слишком смелыми казались надежды и просто на ничейный исход. Но удача в очередной раз проявила благоволение дерзновенным. И в ознаменование первой громкой победы бригады адмирал волевым усилием провел решение о торжественном параде.

В ответ на заикающиеся возражения чиновников, о том, "что не время, не место" и вообще "неплохо бы обождать, погодить и не пущать", Кузнецов грозно рявкнул, что его бойцы вместе с горожанами в память об общем подвиге достойны самых восторженных поздравлений: "Они достойны, и они их получат!" Недосказанное "... или!" столь явно сгустилось в последовавшей паузе, что не понять мог только очень недалекий и отчаянно смелый чиновник. Ибо глупость глупостью, а вот инстинкты самосохранения накрепко вбиты в каждого.

Плюс поддержка пришла, откуда вовсе не ждал: Варза вступился! Вначале недолгой оборонительной операции адмирал откровенно удивился: отчего нет председателя райисполкома? Списал в итоге на затаенную обиду. Списал и забыл. И только диву дался всего-то через десяток минут. Давид Осипович явился в лучших традициях героического эпоса: вместо костюма затертая гимнастерка, вместо мехового пальто шинель с лейтенантскими погонами – обожженная, полы местами порваны в лоскуты, сапоги хромовые – а на голове повязка, заметно пропитавшаяся кровью. Разве что без оружия для полноты образа. Явился – и с ходу дал подчиненным бюрократам нагоняй для ускорения. Чиновники зябко передернули плечами, вспомнили, кому обязаны чудесным восстановлением на прежнем месте. А тем более – под чьим началом остаются. И побежали выполнять завуалированную под неприкрытую угрозу просьбу адмирала со всем возможным тщанием.

Кузнецов только головой покачал. Не постеснялся впрочем подойти и поблагодарить:

– Спасибо, Давид Осипович...

– Ладно уж... – отмахнулся Варза, досадливо скривившись. – Что, думал раз за зелёным сукном сижу – вовсе уже не человек? А так: подпись ходячая, печать на ножках? Знаю – думал...

– Честно говоря, не очень сердечно мы на совещании поговорили, – откровенно усмехнулся Кузнецов в ответ.

– Знаю, знаю... – ответил Варза, кивая. И тут же вновь скривился. Раздраженно ощупал повязку. – Ну уж прости! Думаешь, легко на моем месте сейчас? Ну-ка! Попробуй, посиди... Кто же знал, что за адмирал такой? Героический и бравый? Я за город отвечаю, я один! Случись что – меня к стенке поставят! А тебе что? Пришел, увидел, победил. Ушел! Всё! Поминай как звали! Чего тебе беречь город?

– Хорошего же ты мнения о военных! – фыркнул Кузнецов.

– Так и ты о чиновниках не лучшего! – парировал Варза, хитро сощурив глаза. – Что, не так? Развели балаган на совещании! Из меня кровавого тирана небось вообразил! Бюрократ и кровопийца! Все интриги плели, стращали!

– Уел.. – признал вину адмирал. И тут же добавил. – Ну так а сам разве лучше? Чего было сычом сидеть? Договорились бы сразу – не нужно было бы комедию ломать.

– Договорились... – усмехнулся Варза, нервно теребя кончик носа. – Кто же знал тогда, что ты не какой-нибудь Скалозуб?

– Ну, раз теперь выяснили все, мир? – поинтересовался Кузнецов, открыто протягивая ладонь. Варза секунду колебался. А после ответил крепким рукопожатием. И лицо чиновника заметно преобразилось. Куда делись хищные черты: острый взгляд, насупленные брови, брезгливость губ? Совершенно нормальный, радостный человек. Не людоед, не бюрократ.

Кузнецов мысленно только подивился – не в первый раз уже, – насколько глубоко сидит в нас недоверие. Можно жизнь прожить – так и не узнать человека. И как же горько, что для очищения наветов, шелухи, ржи – подчас и домыслов глупых – требуется беда. Неужели нельзя познавать людей не в горе, а и в радости тоже?

Для интереса адмирал мысленно припомнил, скольких людей встретил с начала сумасшедшей войны. И все как на подбор – свои. Настоящие, советские. Были, конечно, бандиты – но эти уже давно такие. А подавляющее большинство – знакомые, незнакомые – проявляют в себе лучшие черты.

Невольно даже подумалось: "Может именно потому мы побеждали раньше и теперь боремся? Что человека у нас в людях больше, чем звериного. Что не разучились верить в добро и справедливость. Что не распродали, не растеряли идеалы. Что ни в радости, ни в горе не предаем пути и товарищей..." Громко сказано? Пафосно? Напрасно? Нет, врешь! Не выдумка – правда! Хвалиться за зря – глупо, но и недооценивать народ, страну – ещё глупей.

Когда-нибудь придет время – память померкнет, сотрутся имена с памятников, потухнет огонь у обелисков. Память предков растопчут и предадут забвения, идеалы вычернят, извратят. Просвещенные потомки станут искать нового счастья. Всякое может случится. И тогда уже не пожалеют красок, чтобы возвеличиться перед умолкшими навек. Тогда поздно будет чтить подвиг... Хотя, Кузнецов сам не верил столь невероятному, чудовищному пророчеству – не хотелось даже в мыслях допускать подобной подлости от наследников небесной страны. Но все же дал зарок не прибедняться там, где стоит гордиться – справедливо гордиться...

– Хорошо, товарищ адмирал. Мир! Будем вместе теперь работать. Дел сейчас – во! – Варза искренне улыбнулся, для убедительности проведя по горлу пальцем.

– Ну а где это тебя так, кабинетный служака? – поинтересовался Кузнецов, кивая на повязку. – Да и одежда... Не больно на деловую похожа.

– Ну так и я не в кабинете родился! – хохотнул Варза. – Как-никак – лейтенант запаса. Вот и решил погеройствовать.

– И вместо орденов чуть не нагеройствовал на деревянный костюм, – мрачно заметил адмирал. – Чисто мальчишка. А ещё пел про ответственность за город...

– Вредный ты мужик! – заметил председатель. Правда, нисколько не обидевшись, а даже повеселев. Вот уж вправду: в каждом мужчине ребенок неистребим! – Не мог я сидеть просто так в кабинете, понимаешь?! Не мог! Сам-то тоже не отсиживался в бункерах.

– Нету здесь бункеров, – походя огрызнулся Кузнецов. – Да и под пули я не лез.

– Ну так на то и адмирал... – глубокомысленно заметил Варза. – Ладно! После поговорим! И так уже расселись, словно деды на завалинке! Ты парад хотел? Иди организовывать!

Кузнецов, признавая правоту сказанного, кивнул. Вновь пожав на прощание руку председателя, пошел искать Ильина сотоварищи.

А Варза, поглядев вслед адмиралу, только задумчиво усмехнулся – и тоже побежал по делам: горд, выдержавший войну, требовал внимания, чтобы пережить и мир. И эта схватка обещает быть не менее жаркой. Пусть и не столь торжественной. Но разве кабинетным бойцам привыкать?

Горожан долго упрашивать не пришлось. И без того радовались, объятые ликованием первой победы за долгие недели унижения, отчаяния, страха. А стоило лишь вскользь заикнуться о параде – слух разлетелся по городу быстрее ветра, быстрее пожара в сухой степи! На улицы поспешили выйти все, кто ещё не успел. Почти не было темных одежд и мрачных лиц – наружу вон яркие платки, флаги, цветы. По магазинам разобрали воздушные шары, фейерверки, хлопушки, за считанные секунды опустели склады с лозунгами, транспарантами и плакатами. Смешно, конечно, и нелепо чуть-чуть, по-детски. Но уж больно трогательная радость охватила город – никто и не думал обращать на такие мелочи внимания.

И уже за полчаса до назначенного срока центральные проспекты полностью скрылись пестрой, радостной, хохочущей человеческой волной. Кто-то может вспомнить о скромном, личном горе тех, кто именно сегодня потерял близких, родных, кого война лишила самого дорогого. Не преступно ли, не жестоко во время горя товарищей праздновать?

Нет, не жестоко, не преступно. Потому, что радость не отдыха, не веселья, не беззаботной праздности. Это торжество чести и памяти: тех, кто живы, тех, кто погиб. Ни на краткий миг не забыты пережившие сегодня горе – помнят празднующие, помнят солдаты и офицеры, помнят руководители. И для каждого, для всех будут вскоре звучать бравые и печальные марши, отражаясь от стен, ударяя о брусчатку мостовых. Точно так же, как не были забыты век назад в торжествовавших Ленинграде и Сталинграде, Харькове и Киеве, Минске и Смоленске.

Кузнецов все стоял, вглядываясь издалека в бушующее людское море, на расцветший солнечным цветом в самом конце осени город. И не заметил даже, как со спины подкрался Хопкинс. Впрочем, не то, чтобы подкрался, но подошел намеренно тихо. С довольным видом таща на плече треногу, а в руках – громоздкий, невероятно пыльный черный ридикюль.

– Решил податься в вольные художники, Антон Кристоферович? – хмыкнул Кузнецов, кивая на странную ношу.

– Подкалывай, подкалывай... – ехидно парировал контрразведчик. – Потом спасибо скажешь...

– Ну а все-таки, зачем эта древность? Ей сколько лет? Сто, двести?

– Сам ты древность! – обиженно заметил Хопкинс. – Темнота! Забыл, товарищ Пришибеев, что техника вся того, приказала жить долго?

– Ну, допустим, не забыл, – хмыкнул адмирал в ответ. – Я об этом каждую минуту помню.

– Ну а раз не забыл, зачем глупости спрашиваешь? Как для потомков память оставить?

– А-а... – протянул Кузнецов, медленно кивая.

– А-а..! – передразнил Хопкинс, зло скривившись. – Вот так! Тут, понимаешь, героический парад освободителей! Может, первый громкий успех за всю войну! А он говорит "Зачем?" Темнота!

– Ты хоть обращаться с этим антиквариатом умеешь? – поинтересовался адмирал. На ветхий агрегат он посмотрел с явным недоверием. – А то не вышло бы, как в "Двух товарищах"...

– Не такой уж он и древний... – ответил Хопкинс, с наигранной нежностью поглаживая треногу. – Ты что же считаешь, лет семьдесят назад люди в пещерах жили? Не всегда же электроника была – а обходились. И сейчас обойдемся.

– Да уж... Обойдемся... – грустно усмехнулся Кузнецов.

– Обойдемся, будь уверен! – решительно настоял майор. – Ты много знаешь народов, где бы без вычислителей, техники современной люди проживут? Лапки верху не задирая и прося пощады? Только вначале отними тех, где этой техники считай что и нет. Много набралось?

– Одну точно назову... Япония, например.

– Эти да... – задумчиво кивнул Хопкинс. – Эти и вправду могут. Восток – дело тонкое... А что у них в голове твориться, нам не понять... Ну а ещё? Кто, кроме нас много? Да никого!

– Ты мне не агитируй здесь за советскую власть, – усмехнулся Кузнецов. – Я и так красный командир.

– Ну и всё, – майор решительно подвел под дискуссией черту, для наглядности рубанув воздух ладонью. – Пошел я приказы раздавать – пусть наши операторы становятся по точкам и готовятся...

– Так ты не сам будешь? – с удивлением воскликнул адмирал.

– А разве я говорил, что буду? – поинтересовался Хопкинс, изображая на лице святую невинность. И вновь со вкусом протянул: – Темнота-а...

– Вот до чего вы чекисты народ вредный! – заметил Кузнецов, покачивая головой. На сером от усталости лице на миг расцвела искренняя улыбка. – Дурят простого советского человека! Одно слово – кровопийцы!

– На том стоим! – тут же с гордостью согласился Хопкинс. – А то как же это? Никого не расстрелял – день насмарку... План выполнять надо. По униженным и оскорбленным...

– Иди уже... – наигранно сердито прикрикнул адмирал. – Вас, товарищ, ждут великие дела.

Хопкинс ответил легкомысленным взмахом руки – и побежал дальше, сгибаясь под тяжестью аппаратуры.

А на площади уже выстраиваются войска: взмыленные офицеры носятся в зад-перед, будто угорелые – подравнивают ряды "коробок", отдергивают за неряшливость, за шутки и разговоры в строю. Впрочем, не особо усердствуя – скорее сами получая от внезапно мирного дела удовольствие. Да и какое усердие? Многие части с марша, кто-то – прямо из боя: в гари, копоти, грязи. Местное начальство обещало помочь, но увы... на всех не хватило – городскому гарнизон как раз за месяц до начала войны перешел на зимнюю форму, так что склады стоят пустые. Нет, не до формы сейчас – ведь среди бойцов то и дело мелькают кто с белыми, а кто и окровавленными повязками. Тоже захотели встать в строй.

Кузнецов чуть не поубивал на месте, когда местные доброхоты было заикнулись о выделении для парада сборных отрядов – чтобы красиво и вид не портили. Не нарушали, так сказать, возвышенный образ бойца советской армии. Вполне ожидаемая от штабных и кабинетных сидельцев услужливая неуклюжесть. Не стесняясь профессиональной терминологии и жаргона, адмирал отвел душу за всё. Убежали прочь, боязливо оглядываясь и краснее жаренных раков.

Да и что бы вышел за парад тогда? Одно название. Три-четыре идеальные "коробки", десяток техники – и все. Начать не успеешь – сразу конец. Чтобы не обижать ни горожан, ни бойцов, Кузнецов настоял на участии в параде всех участвовавших в штурме и последующей обороне Томска. И вот сейчас, глядя на выстроившиеся войска, на окружавший площадь восторженный люд, адмирал ни на гран не усомнился в правильности решения.

Принимать парад назначили Ильина, командовать – Лазарева. Иван Федорович правда настойчиво уговаривал – требовал даже – вместо себя адмирала: негоже командиру на обочине скромно стоять. Но Кузнецов утвердился на своем решении непреклонно, словно иссеченный тысячами волн и ветров скалистый фьорд. Справедливо полагая, что раз полковник командовал тогда – пусть командует и сейчас. Иначе выйдет бесчестно: невесть откуда возникший адмирал решил прибрать к рукам всю славу. Тут стали уговаривать уже всем офицерским кругом. В самом деле – за безупречно порядочным командиром никто бы не рискнул предположить столь мелкой, столь примитивной пошлости. Но адмирал только громыхнул кулаком по столу, давая понять, что дискуссии завершаются. В качестве компромисса согласился на короткую приветственную речь в составе глав городской администрации.

И вот сейчас, кажется пора... Офицеры как раз закончили построение, все проверили, всех накрутили. Заворчала на краю площади выстроенная в две колонны техника. Да и люди, тесня друг друга, все более восторженно шумят в предвкушении. Глянув на часы, адмирал коротко кивнул: без двух минут три. Время...

Со спины между тем подошла делегация города: Варза, вновь преобразившийся – на этот раз в привычный костюм и пальто, разве что без шапки, начальник комсомола, Хопкинс, Токин и ещё несколько неизвестных.

– Ну что, Александр Игоревич? – спросил председатель райисполкома, положив адмиралу ладонь на плечо. – Пора...

– Да... – задумчиво кивнул Кузнецов, не отрывая взгляда от площади. – А что, не смог прибыть начальник городского гарнизона? Все-таки своих принимать тоже будет. Да и начальника НКГБ не видно...

– Нет больше у нас командующего гарнизоном... Вообще генералитета нет... – зло бросил Варза. Отвернулся в сторону, руки – по карманам, дышит тяжело.

– То есть как? – тут же уточнил Кузнецов. С удивлением перевел взгляд на собеседника.

– А вот так! – скривившись, бросил недовольно Варза. – Что смотришь? Как немцы пришли – генералов сразу под арест взял, охрану приставили. Начальника ГБ и вовсе увезли к себе в штаб, а после – в Новосибирск. Ну а когда поняли, что твориться – по-быстрому обрубили концы. Вот так... Черт! Даже ведь стариков – профессоров и ректоров академий не пожалели!

Тут Варза вновь смолк, привычно скрестив руки на груди. Нога ожесточенно вколачивала дробь по мостовой. Помолчали недолго. Памятуя о долге, председатель оперативно взял себя в руки, уже спокойно произнес:

– Все, Александр Игоревич! Действительно пора уже. Время...

А на площади, вторя сказанному, торжественно грянул медью оркестр...

Часть 7 – Предел.

Глава N19 – Кузнецов, Ильин, Фурманов. 17.20, 18 ноября 2046 г.

Уходить всегда тяжело. Единственное утешение – уйти, чтобы вернуться. Или хотя бы знать: даже без тебя всё будет хорошо. Не так уж много, говоря по-правде... И ещё: прощание не стоит затягивать. Если нужно – уходи сразу, рви и не жалей. Неизвестно, благоволит ли удача храбрецам, но нерешительность – верный способ навлечь её гнев.

И потому Кузнецов заявил о намерениях с ходу, во время торжественной речи. Вначале, конечно, были слова приветствия и благодарности, а уже после прозвучавшее громом среди ясного неба: "Мы уходим..."

Офицеры о планах командира знали – тот заранее предупредил, что не намерен оставаться в городе. Сразу же после победы – и в том же кабинете, где впервые заявил о необходимости применить "трофейное" ядерное оружие. Задержка только на отдых – до темноты. А после полным ходом на Новосибирск. Мнения по устоявшейся традиции разделились: большинство офицеров подобную спешку с ходу осудили. Выразителем мнения стал Лазарев:

– Александр Игоревич! Люди ведь не железные – и так который день жилы рвут. А сегодня и вовсе только из боя! Я уже не говорю про ремонт, пополнение запасов!

– Действительно, товарищ адмирал, – присоединился к коллеге полковник Любчич. – Что нам даст этот поспешный маневр?

– Зачем? Что даст? – повторил Кузнецов чуть растягивая слова. На миг закрыв глаза ладонью, замолк и лишь после устало ответил: – Не о том спрашиваете... Что даст бригада, расквартированная в Томске? Ну? Смелее.

Офицеры только переглянулись – и ни слова – промолчали.

– Останемся в городе – нас блокируют. И все... – продолжил адмирал, так и не дождавшись ответа. – Чего ради тогда марш? Чего ради освобождение города? Сделаем так – и всё насмарку. С равным успехом можно было вовсе ничего не делать.

– Позвольте, Александр Игоревич, – решительно возразил Лазарев. – Освобождение Томска – не безделица. И победа над противником тоже. И люди не просто так погибли.

– А я и не говорил о бессмысленности, – легко признал Кузнецов. – Я-то как раз и предупреждаю об опасности потерять завоёванное. Пустить по ветру усилия. Ещё раз повторяю: стоит задержаться здесь на лишний час – нас окружат. И так, считайте, блокировали. Единственные шанс: идти на прорыв.

– Но ведь бригаду обнаружат! – резонно возразил Лазарев.

– Согласен, – вновь вмешался Любчич. – Город сейчас наверняка под пристальным контролем. Выход войск так или иначе засекут. Так что неожиданности не добиться и встречу противник успеет подготовить.

– Встречу? – подхватил эстафету Лазарев. – Да на марше выбьют! Что им стоит? Мы же как на ладони! Без прикрытия, без авиации, без спутников – все равно, что голые!

– И что? – иронично заметил Кузнецов. – Из этого следует, что нужно остаться здесь и забиться в норы поглубже?

– Разумно выбрать реальный шанс, а не авантюру, – нахмурившись, заметил Лазарев. – Возможно, оставшись здесь, мы не сможем сделать ещё что-то значимое. Не сразу, во всяком случае. Но только лечь на марше – ещё большее преступление перед сделанным. Тогда уж точно всё зря.

– Ясно... – ответил Кузнецов, чуть заметно кивнул. – Может, кто-нибудь решится возразить? Кроме меня?

Офицеры невольно стали переглядываться: настороженные взгляды метались по сторонам, выискивая храбреца или безумца, который бы рискнул поддержать опасный позыв адмирала.

Наконец, через несколько секунд напряженного молчания, нарушил тишину Ильин.

– Разрешите? – поднялся со стула полковник. Кузнецов благодарно кивнул. – Я надеюсь, мне никто не станет обвинять в излишней горячности или авантюризме?

В ответ раздались одобрительные короткие смешки.

– А раз так, – спокойно продолжил полковник, – То вот мое мнение. Я считаю, что выступать нужно как можно раньше. Это не просто правильный, а единственно верный в нашем положении выбор.

– Даже так... – протянул Лазарев, неодобрительно покачивая головой. – На риск стало быть наплевать?

– Алексей Тихонович... – усмехнулся Ильин, – Да ведь вся наша кампания – сплошной риск! Авантюра на авантюре! Через половину страну туда – и обратно! Не говоря уже про секретные склады, перелеты в ночь без приборов... Да мало ли? Все под знаком риска.

– Но это по-прежнему не означает, что любой риск оправдан, – возразил Лазарев, уверенно обороняющий занятые позиции. – Иначе можно до абсурда дойти!

– Наше ремесло вообще связанно с опасностью, – заметил Ильин. И тут же поднял руку, предупреждая возражения. – Подожди! Я не обвиняю! Просто хочу напомнить: прежде всего при выборе цели нужно рассматривать потенциальную и реальную перспективы. А уже после вопрос выживания.

– Считаешь, сомнительный шанс взятия Новосибирска важнее реального удержания Томска?

– Не важнее, – спокойно поправил товарища Ильин. – Я уже говорил: единственный. Томск удержат и без нас. Во всяком случае, какое-то время справятся – врасплох местных не застать. И, что важнее всего: Томск этот Томск. Как бы ни уважал и не любил все города Родины, военно-политического содержания нельзя забывать.

– А не слишком надуманно? – критически заметил Лазарев. – Это ли не замполитская косточка вещает?

– Не бойся, не замполитская, – ответил Ильин, широко ухмыльнувшись. – Хорошо, вот тебе – и всем наглядный пример. Из самой что ни на есть реальной жизни. Сто лет назад объявляют: "Наши войска в ходе успешных наступательных боев овладели городом Харьков".

– Ну и к чему этот экскурс?

– А теперь другое, – спокойно продолжил Ильин, проигнорировав иронию. "Доблестные бойцы красной армии освободили город Киев!" Как теперь звучит? Разницу чувствуете? А если не Киев? Если Ленинград? Или Москва? Понимаете?

По рядам прошел шёпот. Кто-то одобрительно кивал, кто-то повторял фразу полковника про себя, будто пробуя на вкус. Но понимание в глазах сверкнуло.

– Так вот, товарищи офицеры, – подытожил Ильин. – Если есть хоть единственный шанс дойти до Новосибирска. И не просто дойти, но освободить город. То за шанс мы просто обязаны уцепиться мертвой хваткой. Может быть не выйдет... Да! Так тоже может быть! Но если получится... Вы понимаете, что вся война может пойти по-другому? Весь наш поход ради этого шанса и затевался! Изначально не верилось, что вообще что-то сможем. Но мы шли, шли, шли... Не боясь трудностей, не пугаясь риска. Так неужели теперь остановимся? Один шаг остался! Нет... Вы как знаете, но я не оступлюсь. Спасибо, у меня всё...

Ильин замолчал, обменявшись понимающими кивками с адмиралом. И не успел опуститься в кресло, как зал сотрясся от аплодисментов вперемешку с восторженными выкриками. Незаметно, полковник сумел переломить ситуацию. Напряжение, довлевшее над всеми, вдруг улетучилось, исчезло как утренний туман. Под тяжелым грузом ответственности офицеры постепенно утратили веру в порыв, закостенели. Стали болезненно опасливы.

Можно было бравировать отвагой раньше, когда отвечаешь лишь за себя. А теперь, имея на плечах целый город поневоле десять раз подумаешь. И вот такое благое начинание чуть не оказалось губительным для дела. Ильин давно понял необходимость предложенного варианта, но до последнего не покидала тревога: вдруг не удастся уговорить? Ведь без веры – одними приказами – не будет тока. Но все-таки справились, обошлось...

– Ну, можно считать, согласны? – усмехаясь, поинтересовался Кузнецов. Офицеры в разнобой ответили "Так точно". И только Лазарев не удержался: